В нашем городке да не тихо 4 - Хряк

– Как так? – не поверил Осиныч.

– А вот так! – статс-дьяк округлил глаза, сделался похожим на филина.

– Еть твою…

– Не то слово! У нас такое теперь твориться… Мать, мать… Едва ноги унес. Даже, вишь, сапоги не успел надеть. Осиныч! Ну ты чо? Не халтурь, лей под край.

Осиныч в задумчивости долил до риски, специально насеченной, чтобы не расплескать. Поддел огурец из банки. Приподнял стопку, глядя гостю в глаза. Залпом выпил. Куснул пологурца, хрустко прожевал. Выпустил носом воздух.

– М-да… Дела.

– А то. Ты токмо знай себе, помалкивай, если что. Я как старому товарищу.

– Понимаю.

Из угла кукукнуло. Ходики прошли час.

Оба дернулись, как от выстрела.

– Свят, свят… Лей еще, видишь – не отпускает.

Оказалось, главный секрет державы – с какой глубины и в какой до минуты час брать червя на карпа – выведан и выболтан за границу.

Ну, мож, не выболтан еще. Вора ищут и пока не нашли. Но где-то, нутром понятно, уже почти.

– А этих, что сегодня секли?

– Что, этих?

– За то самое?

– А… Не. Это профилактически, по графику. Счетную контору. Упреждают перед ревизией.

– Строго.

– Так нравы падают.

– Это да… А ты разве не в счетной?

– Я-то? Я в межевой. Нас того дня секли. Уже и жопа забыла.

– Слабо били, значит.

– Да ну тебя… Слушай! – Стрельнул глазами статс-дьяк. – А давай будто это ты секрет государев спер? А я вроде нашел вора и повязал? Премией поделюсь.

Осиныч поперхнулся рассолом.

– Ты в своем уме, Никодим?

– А чего? Ты старый, спишешь на слабоумие. Кому ты нужен, с тобой возиться?

Осиныч подобрался, насупился, остро посмотрел через стол – только не в глаза, а на потный лоб дорогого гостя, будто примеряясь.

– По-перву, Никодим Гузеич, пропозиция твоя жидкая как понос. Откуда мне государев секрет известен, старому пердуну? Я не при погонах давно. А глубину, с которой червя берут, каждые полгода меняют, сам знаешь. Основы, так сказать, конспирации. А второе, второе-то… Я тебе сейчас вот этим поленом лишнее отшибу, чтобы не ботал. Как старый товарищ. Уразумел?

– Ну, мое дело предложить. Сам решай, – надулся Никодим Гузеич, пытаясь держаться прямо. Вышло так себе.

– Благодарствую. Жене своей предложи.

– Та я холостой!

– Оно видно. Кому такая жаба нужна?

Оба расхохотались, расплевывая огуречные семечки вкруг стола. Подняли по одной.

– А хряк-то, что на дворе лежал – племенной что ли у тебя?

– Какой хряк?

– В корыте-то, у крыльца?

– А… Не. Так. Шурин в прошлом году отдал. Я и не кормлю его, сам как-то живет.

– То-то, что живет! Гляжу, здоровый как конь. Думал, на развод. Колоть будешь?

Осиныч пожал плечами.

– Куда мне столько?

– Продашь!

– Подведут под спекуляцию. Себе дороже.

– Хочешь, я возьму. Хоть тушей, хоть живым весом.

Осиныч почесал в бороде.

– Ну, хочешь, так бери. Сколько дашь?

– Взвесить надо. Может он пустой, одна видимость?

– Как так, пустой? Хряк пустой? Там яйца одни полпуда!

– Всякая каденция может быть. В конторе и не такие чудеса видывал.

– Ну, пошли ловить.

– Айда.

Как его ловить-то? Вы представляете?

Хряк в расцвете сил, еще не заматеревший, – это реактивный снаряд с харей градоначальника, и поймать его – съесть три пуда соли. Тем паче, после хорошей рюмки. Одно спасает нетрезвого ловца – способность безвольно хряпнуться о колоду, не сломав и не вывихнув ничего, что уже само кажется почти чудом.

Хряк же заматеревший, пусть и не такой шустрый, еще опасней. Этот – идет в атаку. И тут уже не поможет хмель. Потому что, гад такой, резанет и пьяного и трезвого так, что кишки вон.

Потому экспедиция быстро закруглилась. Свин ретировался в бурьян. Оба снова сидели в горнице, отдыхивались, потирали ушибленное.

– Не свинья, а сволочь!

Осиныч промолчал. Желание сказать было, только не хватало дыхания. Затем напрягся, выловил момент между вздохами:

– См… т… – выдавил страдалец, дергая кадыком.

– Чего?

– См… грю… ткй…

– А… Эт да, смотреть горько на такое. Пудов двадцать пропадает, не меньше. Дурак ты, Осиныч, полоротый, хоть и старый уже мужик.

– Чего… эт… я… дрк…?

– А это ты матушку свою спрашивай. Пойду я, одно – время терять.

– Ну иди.

– Еще и грубиян.

– Чего это?

– А на посошок?