Бобровые дела

ГЛАВА X
“ЗАНЯТ, КАК БОБРЫ”

“Пошли, ребята, - сказал Джек, “искупаемся.

Ужин закончился, и разведчики лежали в разных позах на траве неподалеку от столовой палатки. День был невыносимо жарким. Обычно дул легкий ветерок, который несколько умерял ярость солнца, а по ночам было так прохладно, что их одеяла чувствовали себя очень хорошо.

Это был первый по-настоящему жаркий день с тех пор, как они разбили лагерь. Утром они отправились на разведку в горы, но мистер Дурланд, опасавшийся воздействия солнца в сочетании с интенсивными физическими упражнениями, ограничил дальность их пробежки, и они вернулись домой раньше обычного. Вот уже почти час прошел с тех пор, как их обед был съеден—или, лучше сказать, “объелся”? потому что с такими аппетитами, как у них, это был самый подходящий термин, и прошло достаточно времени, чтобы предполагаемый заплыв не представлял никакой опасности.

Мальчики приветствовали предложение Джека криком и, получив разрешение мистера Дурланда, пустились бегом и прыжками, взбрыкивая пятками, как молодые жеребята, к месту купания неподалеку от лагеря.

Это было идеальное место. Ручей, начинавшийся высоко в горах и вначале холодный, как лед, постепенно закаливался по мере того, как под солнечными лучами устремлялся в нижние уровни и тем временем тоже расширял свое русло. В том месте, которое выбрали мальчики, она переходила в небольшой пруд или озеро футов трехсот в ширину. Кроме того, ровное дно в этом месте сдерживало ее течение, так что она лежала, едва заметно шевелясь, поблескивая на солнце, которое согревало ее настолько, что превращало плавание в наслаждение. Местами он достигал трех-четырех футов в глубину, но ближе к южной оконечности достигал восьми-десяти футов, что делало его пригодным для ныряния. Младшие мальчики и те, чье мастерство пловца было не очень велико, выбрали верхнюю часть, где под руководством Дика Кроуфорда, помощника скаут-мастера, те, кто не умел быстро плавать, учились быстро, в то время как те, кто просто знал брасс, учились один за другим более научному ползанию и гребку через руку, которые являются завистью и отчаянием маленького мальчика, когда он видит, как их практикуют его более крупные товарищи. Том, Пит и Боб спустились вместе с Джеком к южному краю бассейна и, поскольку все были опытными пловцами, а берег находился в пределах легкой досягаемости, не говоря уже о помощи, которую немедленно окажет любой из их товарищей, если случится несчастье, были оставлены делать то, что им заблагорассудится.

Они нашли тяжелую доску в нескольких ярдах от берега и положили ее на бревно упавшего дерева так, чтобы она поднималась под плавным углом, пока не оказалась футах в десяти от воды. Тот конец, который упирался в землю, был прочно зажат между тяжелыми камнями, собранными мальчиками, и увенчан секцией ствола дерева, так что, как бы ни напрягался другой конец, он не мог соскользнуть или поддаться. Это был отличный трамплин, и скауты славно провели время, играя в "следуй за моим лидером". Наклон доски был настолько плавным, что они хорошо разбежались и, добравшись до конца доски, с поднятыми над головой руками, изящным изгибом бросились вниз головой вперед, прямые, как стрела, и увидели, как далеко они могут проплыть под водой, прежде чем потребность в дыхании заставит их вынырнуть на поверхность.

Знакомство Джека с лесным ремеслом и одинокая жизнь его раннего детства, когда он был предоставлен самому себе и тому удовольствию, которое он мог получить без помощи природы, сделали его великолепным пловцом. Он мог нырять вперед и назад. Он мог сесть на край трамплина, а из сидячего положения вскочить на ноги на край доски и одним движением нырнуть в воду. Оказавшись в воде, он поплыл, как рыба. Он мог плавать и иногда делал это в течение часа, не меняя положения. Его действия в плавании были самой грацией. Теперь, когда мальчики устали резвиться в воде, он прижал руки к бокам и поплыл от одного конца бассейна к другому, используя только ноги.

“Ну и ну,” сказал Том, который никогда раньше не видел, чтобы Джек так плавал, - где ты научился этому гребку, Джек?

“О,” небрежно сказал Джек, - я получил это от бобров.

“Бобры?” - с интересом спросил Пит. - Они что, так плавают?

“Конечно!” сказал Джек. - Их передние лапы очень маленькие, и им приходится полностью полагаться на задние. Они покрыты паутиной, как у утки, до самых корней ногтей, и это одна из самых красивых вещей, которые вы когда-либо видели, чтобы увидеть, как плавает бобр. Едва заметна рябь. Передние лапы совершенно неподвижны, прижаты к боку, а голова с блестящей шерстью и острыми, блестящими глазами, которые, кажется, смотрят сразу во все стороны, движется совершенно прямо к входной двери его дома”.

“Хаус?” недоверчиво переспросил Том. “Что вы хотите этим сказать?

[91]

“Именно то, что я сказал, - ответил Джек. - Ты что, никогда не слышал о бобровых домах? Ведь среди всех животных, о которых я знаю, нет более умного строителя, и я наблюдал почти за каждым из них! Это не только большой дом, но и хорошо сделанный. Бобр никогда не удовлетворяется ничем, кроме совершенства. В нем много комнат, и они покрыты коврами из листьев, мха и травы. Верхние комнаты иногда находятся на высоте шести-восьми футов над поверхностью воды, чтобы быть совершенно сухими. Мудрый старый негодяй знает, что иногда есть свежий поток, который поднимает уровень потока, и он составляет свой план соответственно. Нет ничего такого в плотницкой или каменной работе, чего бы он не знал. И он должен сделать свой дом сильным, потому что у него много врагов. Волки и росомахи охотятся за ним все время, и если у него нет чего-то, что они не могут прокусить или прокусить когтями, то все будет кончено с мистером Бобром.”

К этому времени все мальчики заинтересовались описанием Джека и собрались вокруг него.

“Ты счастливчик, Джек,” сказал Боб. - Ты видел много такого, о чем мы, горожане, ничего не знаем.”

“Ну что ж, - сказал Джек, - почему бы вам не разузнать все о бобре, потому что я точно знаю, что некоторые из них находятся недалеко от лагеря. Как раз на днях я заметил бобровую плотину в трех милях от лагеря лесорубов. Я как раз собирался поговорить с вами об этом, ребята, но тут Дон завел сурка, и мы все так разволновались, что я забыл. Что вы скажете насчет того, чтобы одеться и отправиться туда прямо сейчас? Это будет не так уж и много, и так как лагерь на нашем пути, мы заскочим и спросим мистера Дюрланд об этом позаботился, чтобы не волноваться, если мы не вернемся до ужина. На сегодня больше ничего нет, и я совершенно уверен, что он нас отпустит. Не удивлюсь, если он захочет пойти с нами!”

План был встречен с энтузиазмом, и после того, как ребятам на другом конце бассейна рассказали о нем, они выбежали и оделись так же быстро, как и остальные. Затем они вернулись в лагерь и изложили все это Начальнику скаутов, который охотно согласился на поездку и, как и предвидел Джек, был очень рад отправиться с ними. Через час с небольшим бродяга Джек предостерегающе поднял руку.

“Теперь вы должны быть осторожны, разведчики, - сказал он. - Они осторожные старики, и их ничто не тревожит. Если они хоть раз заподозрят, что мы где-то рядом, то спокойной ночи с нами. Эти большие, яркие глаза увидят нас, но мы не увидим их. Теперь вам, разведчикам, пора показать, что вы знаете о лесном ремесле, и следовать за мной так же бесшумно, как группа индейцев.”

Получив такое предупреждение, мальчики последовали за Джеком и, старательно избегая наступать на ветки или говорить громче шепота, вскоре достигли плотины. Они стояли на берегу горного ручья, который извивался через лес, пока в том месте, где они стояли, не достигал примерно ста футов в ширину. Прямо под ними течение ручья сдерживалось тем, что на первый взгляд казалось узким мостиком, протянувшимся от одного берега до другого. Она была около трех футов в ширину и совершенно гладкая.

Джек шепнул Дику, стоявшему ближе всех, что проход был сделан достаточно широким, чтобы бобры могли спокойно проходить друг мимо друга.

Очевидно, по мере приближения к поверхности воды она становилась все толще и в самом низу достигала, вероятно, десяти-двенадцати футов толщины. Так как течение было не особенно сильным, то это послужило для того, чтобы получился почти незагрязненный пруд, какой любят бобры. Она была не совсем прямой поперек, но слегка изогнутой с той стороны, которая указывала вверх по течению, так что в центре она была явно изогнута.

Это, как продолжал шептать Джек, должно было сломить силу течения и постепенно направить его по обе стороны плотины.

Это был тот же самый принцип, который в гоночном автомобиле придает машине сигарообразное острие, чтобы действовать как клин, идущий навстречу ветру и уменьшающий тем самым ее сопротивление. Основание плотины было образовано молодыми саженцами и ветвями деревьев, которые были срублены зубами бобров и сложены в виде свай. Между ними они вплели травинки и полоски коры, чтобы держать ветви прямыми и образовать фундамент для следующей каменной работы. Ибо мудрые маленькие создания прекрасно знали силу течения и были полны решимости сделать хорошую работу, пока они были на нем. Они сделали раствор из гравия и глины на берегу ручья, используя свои широкие плоские хвосты в качестве лопатки для перемешивания. Им, должно быть, пришлось путешествовать туда-сюда тысячи раз, прежде чем они закончили работу и построили вокруг своих временных очертаний сплетенных ветвей прочную каменную стену. Они также знали достаточно, чтобы не делать его сверху тяжелым, и поэтому постепенно наклоняли его снизу вверх, делая его более компактным, хлопая по нему своими хвостами, пока, наконец, он не встал почти как гранитная стена. Они охраняли дамбу днем и ночью. Ни один голландец не заботился о том, чтобы предотвратить утечку в дамбах, так же тщательно, как они старались сохранить свою плотину абсолютно прочной. Они знали, что небольшая неосторожность в самом начале может испортить работу многих лет.

Пока мальчики, широко раскрыв глаза, смотрели на этот образец работы бобров, Джек вдруг прошептал: А теперь не шевелитесь, ребята, и вы увидите нечто стоящее.”

Из одного похожего на курган домика вверх по течению ручья вышел большой бобр и медленно, с бесконечной осторожностью огляделся, прежде чем покинуть безопасный дом. Он был около двух футов в длину в дополнение к плоскому овальному хвосту, что делало его общую длину почти три фута. Нос у него был тупой, уши маленькие, а глаза удивительно мягкие и умные. Он внимательно осмотрел берега и поверхность ручья и, наконец удовлетворенный увиденным, медленно поплыл к плотине. Что-то в его облике, должно быть, встревожило его, потому что он вдруг поднял хвост и несколько раз ударил им по краю плотины. При этом звуке, словно по сигналу, еще два или три бобра вышли из своих домиков и быстро присоединились к нему. Они поплыли к точке на дальнем берегу, где мальчики, теперь, когда их внимание было привлечено к ней, могли видеть, что маленький ручеек просачивается через нее и падает к нижнему уровню ручья за ней.

В одно мгновение все было оживлено, хотя и не было никакой путаницы. Они вели себя так, словно были безупречно дисциплинированы и каждый знал, что должен делать. Двое из них подплыли к дальнему берегу, вскарабкались наверх и стали рвать своими острыми зубами какие-то тонкие деревца. Было удивительно видеть, как быстро они прогрызли себе путь и как ловко они отошли в сторону, когда он упал. Они подтащили их к краю берега, погрузили в воду, держа конец в зубах, и быстро поплыли к угрожаемому месту. Затем двое или трое из них собрались вместе и подтолкнули молодые ветки к другим. Один из них тем временем занял свою позицию на берегу и быстро делал раствор, делая это так же искусно, как самый опытный каменщик, толкая глину, грязь и камни вместе, пока они не достигли ровной консистенции, и время от времени брызгая на нее водой своим хвостом. Затем, собрав все, что он мог унести между двумя передними лапами и подбородком, и держа голову высоко над водой, он поплыл к остальным, как и сказал Джек, используя только задние лапы. Там он бросил свою ношу и вернулся за другой.

К этому времени остальные уже проделали с ветвями всю необходимую работу, и все занялись раствором, работая с невероятной быстротой и не останавливаясь ни на минуту. Сколько времени потребовалось бы, чтобы закончить ремонт, мальчики так и не узнали, потому что в этот момент Том, который в своем нетерпении наклонился вперед, потерял равновесие и с грохотом упал на землю. Настороженные существа мгновенно услышали его и, как вспышка, повернулись и направились к своим домам. Еще мгновение-и поверхность воды стала гладкой, как мельничный пруд, и никому бы и в голову не пришло, что еще мгновение назад здесь кипела жизнь.

“Ну, - сердито сказал Боб Харт, “из всех этих костяных голов!

“Сам Костоголовый! - сказал Том. - А что я могу поделать? Ты думаешь, я упала нарочно?

“Идемте, идемте, ребята! - сказал мистер Дерланд. - Мы все знаем, что это был несчастный случай, и никто не сожалеет больше, чем сам Том. Но я думаю, что ждать здесь больше нет смысла. Вы можете быть совершенно уверены, что до конца дня вам не придется ничего делать.”

Он поднялся на ноги, и остальные последовали за ним к лагерю, настолько полные удивления и волнения от увиденного, что это полностью затмило их досаду на беспечность Тома, и он отделался легче, чем ожидал.

Весь вечер, когда ужин был закончен и убран, мальчики были так заняты событиями дня, что не могли думать ни о чем другом.

“Боже мой, - сказал Боб, - ты видел зубы этого бобра? Не хотелось бы, чтобы он меня укусил!”

- Ну, - сказал Джек, - они бы тебя не укусили, если бы не были загнаны в угол. Тогда было бы довольно здоровой вещью держаться подальше от их зубов. Они острые, как долото. На самом деле индейцы используют их, чтобы вырезать украшения из кости. Бобры используют их так много, что природа вынуждена постоянно суетиться, чтобы поставлять новый материал. Есть внешний ряд, который выступает вперед, и внутренний ряд, который обеспечивает материал, чтобы держать внешние сильные и острые. Иногда бобр теряет зуб либо на верхней, либо на нижней челюсти, а затем тот, что прямо напротив него, продолжает расти так быстро, что через некоторое время это мешает бобру закрыть рот. Он не может есть и вскоре умирает от голода.”

“Интересно, - сказал Дик, - не всю ли семью мы видели сегодня днем?

“Я думаю, что очень вероятно, - ответил Джек, - потому что, если бы их было больше, они, конечно, были бы на работе. Бобр-животное общительное и никогда не хочет жить в одиночестве. Обычно их бывает четверо или пятеро, но иногда до тридцати или сорока собираются в маленькой деревушке. У каждой семьи есть отдельный дом, и у каждого члена семьи есть своя отдельная комната, которую он ревниво хранит для себя, и всегда есть лом, если кто-то еще пытается спать там с ним.”

- Я полагаю, они встречаются почти везде, - сказал Боб Харт.

“Нет, не знаешь, - сказал Джек. “Раньше их было очень много, но их мех пользуется таким большим спросом, что охотники и охотники охотятся за ними постоянно. В Европе, где они были в изобилии, их почти не осталось, разве что в зоопарках в качестве диковинок. В Америке их тоже сейчас не так много, разве что там прохладно, как здесь, и за чертой Канады.”

- Ну, - зевнул Том, когда они наконец легли спать, - мне бы не хотелось работать, как они. Ты видел, как они устроились сегодня днем? Я устаю даже думать об этом.

“Да, - сказал Джек. - Думаю, мы все лучше, чем когда-либо, знаем, что значит быть “занятым, как бобр”.

[100]
ГЛАВА XI
БОЛОТО

- Куда это ты собралась, моя прелестная служанка?

- “Я иду доить, сэр, она сказала”, - пропел Пит, когда Бен Гувер вышел из палатки-столовой с самым большим жестяным ведром, которым хвастался лагерь, в одной руке и следующим по величине ведром-в другой.

“Джентльмены, - сказал Бен с насмешливым достоинством, - я не в том настроении, чтобы даже возмущаться оскорблением, которое подразумевают ваши слова, кроме как сказать, что вы пожалеете об этих жестоких словах, когда узнаете о моей миссии.

- Я собираюсь принести себя в жертву на алтарь дружбы! Я собираюсь отделиться от человеческого общества на два бесконечных часа! Я должен потратить эти два часа на сбор материала для пельменей с малиной,—тут его приветствовал общий восторженный возглас,—чтобы скрасить жизнь многим друзьям.”

Эта речь была встречена бурными аплодисментами” многих друзей", и Бен, торжественно поклонившись, взял свои два ведра и ушел, сопровождаемый криками:

“Ура дружбе!

[101]

“Хулиган для тебя!

- Иди и выиграй!

- Мы ничего не сделаем с этой малиной!

- Подожди, пока не найдешь их, - крикнул Бен, исчезая за холмом.

Весело насвистывая, Бен двинулся вперед, пока не добрался до того места, которое заметил накануне днем, где кусты малины светились красным от сочных плодов.

К тому времени, как он наполнил одно ведро, ягод становилось все меньше, и он побрел дальше в поисках лучших наполненных кустов.

Он не замечал, что земля под ногами становится мягкой и упругой. Он думал только о том, чтобы наполнить второе ведро и вернуться в лагерь как раз вовремя, чтобы повар успел использовать ягоды для обещанных клецок.

“А вот и самый щегольской!” - сказал он себе, увидев перед собой куст, изрядно увешанный красными ягодами. Он поставил ведро и потянулся за ягодами. В этот момент его охватило ощущение, будто земля уходит у него из-под ног, и без всякого предупреждения он оказался по щиколотку в мягкой липкой грязи.

Ничуть не встревожившись, он попытался спрыгнуть на более твердую землю, но вместо этого погрузился еще глубже в грязь, чем прежде.

Больше раздосадованный, чем испуганный, он сделал более решительное усилие, чтобы вытащить одну ногу, но обнаружил, что только глубже погрузился. Во внезапном гневе он отчаянно боролся. Какое было бы зрелище, если бы он вернулся в лагерь в одежде, покрытой грязью! И какая грязь! Как он ненавидел его! Он должен, он вылезет, и снова он пытался, наклоняясь из стороны в сторону, дергая сначала одну ногу, потом другую, но безрезультатно.

Совершенно перепуганный и охваченный паникой, он бросился сначала назад, потом вперед, влево, вправо. Отчаянно, дико он пытался выбраться из этого ужасного болота. Казалось, какое-то ужасное чудовище с бесчисленными руками тащит его вниз, все глубже и глубже в эту ужасную трясину. Чем больше он боролся, тем глубже погружался.

Вдруг он понял это и перестал бороться. Он попытался собраться с мыслями. Неужели нет никакой возможности выбраться из этой всеохватывающей грязи? Неужели ему суждено умереть здесь, в полном одиночестве? И такая ужасная смерть!

Эта мысль заставила его содрогнуться, и на несколько мгновений он почувствовал слабость и тошноту. Но нет, этого не может быть! Ведь его жизнь только началась! Как насчет всех этих планов использовать каждую унцию способностей, данных ему Богом, сделать из себя успешного человека, помочь другим, сделать этот старый мир лучше, потому что он жил? Ведь он не мог умереть, не мог! Сначала ему предстояло сделать слишком много работы!

Он подумал о веселых словах, которые всего час назад произнесли его товарищи-разведчики. Как он был полон жизни! Да ведь и сейчас он был полон жизни! Ничего не изменилось! Солнце согревало его запрокинутое лицо, воздух был сладок от запаха растущих растений. Блестящая бабочка на мгновение опустилась на его неподвижную руку, затрепетала и улетела. Птица поднялась с дерева и, расправив легкие крылья, вскоре скрылась из виду.

Как он завидовал этой птице! Она была свободна, в то время как он, стоящий бесчисленных птиц, был заключен здесь, где, если помощь не придет к нему в ближайшее время, он должен умереть. Его мальчишеское сердце наполнилось отчаянием.

Но нет, он не отчаивается! Он должен придумать, как помочь самому себе. Должен же быть какой-то способ! Кто-то из Разведчиков должен быть где-то поблизости.

Он звал снова и снова, но до его напряженного слуха не доходило ни звука. Он поднял лицо к небу, потому что не осмеливался смотреть вниз на эту ужасную грязь, но все же знал, что тонет, медленно, неуклонно. Он чувствовал, что грязь была на полпути между его коленями и поясницей.

Если бы только он мог позвать кого-нибудь на помощь! Если бы только он мог заставить кого-нибудь услышать! Если бы только у него было что—нибудь ... Ах, внезапная мысль вызвала такой трепет надежды в его сердце, что ему стало очень больно.

Его свисток—свисток разведчика! Почему он не мог подать ей сигнал? Он, как и все остальные бойскауты, был знаком с американским телеграфным алфавитом Морзе. Он попробует и, поднеся свисток к губам, пронзительно закричит о помощи.

Боб Харт, как и Бен Гувер, был в тот день в штате комиссариата и ловил форель на обед в ручье примерно в четверти мили от болота.

Остановившись, чтобы перевести дух после того, как на берег высадили особенно красивую рыбу, он задумался, что это за странный свист, который слабо, но настойчиво доносится до его ушей. Может, это какая - то птица, которую он до сих пор не видел и не слышал? Во всяком случае, это была странная, отрывистая записка.

Вдруг в этом свисте было что-то такое, что заставило его бросить удочку и леску и стоять, прислушиваясь не только ушами, но и всем сердцем.

В нем было что-то знакомое. Что это было? Ах, теперь он знал! Это был сигнал—сообщение на азбуке Морзе, и он снова внимательно прислушался.

Два коротких резких свиста—это был я. Один протяжный, а потом короткий свист-вот и все. Затем в быстрой последовательности другие буквы послания, В болоте. Помоги мне. Торопиться.

Каждый нерв бодрого молодого тела Боба откликнулся на этот жалобный зов. Он бежал, он мчался, он летел, и всегда раздавался этот крик: “Скорее! Скорее!” - сначала слабое, но по мере приближения к болоту все громче. Казалось, что его ноги скованы свинцовыми гирями. Почему он не может ехать быстрее? В его нетерпеливом сердце снова и снова повторялось желание: "О, если бы у него были крылья!"

Он мчался все дальше и дальше, и все ближе и настойчивее раздавался крик: Скорее!”

Теперь, наверное, он был достаточно близко, чтобы позвать, и, повысив свой чистый голос, крикнул: Я иду! Я иду!” - и слаще ангельской музыки прозвучали эти слова для Бен Гувера, теперь уже по пояс погруженного.

Еще мгновение-и Боб был рядом, подбадривая его и обещая вытащить в два счета, но это было гораздо легче сказать, чем сделать. Найти что—нибудь, что можно было бы бросить Бену, чтобы он не утонул дальше, - это было первым делом. После этого он придумает, как бы выманить его оттуда.

Он вырвал с корнем несколько кустов и, бросая их, велел Бену прижать их к себе и опереться на них руками. Он был уверен, что они не дадут Бену погрузиться глубже. Они действительно помогли, и на мгновение оба Разведчика решили, что их проблема решена, и с надеждой заговорили о помощи, которую должен был принести Боб. Тщетная надежда! Внезапно кусты скрылись из виду, и бедняга Бен опустился еще ниже.

Боб быстро бегал взад и вперед, отчаянно ища, что бы бросить своему несчастному товарищу. Саженец! Доска! О, если бы у него была доска! И, словно по волшебству, он увидел длинную, лежащую среди деревьев. Как она туда попала, он не знал и знать не хотел. Этого было достаточно. Он подбежал к ней, подхватил и, подбежав к краю болота, осторожно двинул ее вперед, пока она не оказалась в пределах досягаемости Бена.

Осторожно, теперь понимая, что малейшее движение заставляет его погружаться глубже, Бен вытянул перед собой доску.

- Не наваливайся на него всей тяжестью,” посоветовал Боб. “Если вы просто слегка надавите на него руками, возможно, он вас удержит.

Бедный Бен, стремясь сделать хоть что-нибудь, чтобы помочь себе, повиновался, и так как доска, казалось, не тонула, в их сердцах снова зародилась надежда.

Боб хотел немедленно отправиться за отчаянно нуждавшейся в нем помощью, но Бен, испуганный мыслью о том, что его оставят одного, умолял его подождать несколько минут, пока они не убедятся, что совет продержит его до тех пор, пока Боб не сможет вернуться.

“Не падай духом, старина, - сказал Боб. —Если эта доска выдержит—а я уверен, что выдержит, - все будет в порядке. Я сделаю обычный марафон до лагеря. Гарри и Пит на этой неделе будут поварами. Они вернутся со мной, и мы привезем все, что сможем, чтобы помочь. Будет очень странно, если мы, трое здоровяков, не сможем вытащить одного мальчика из передряги! Так что ты просто будь весел, думая об этом, старина. Мы вытащим тебя раньше, чем ты успеешь оглянуться.

[107]

Когда он закончил говорить, Боб встал и, ободряюще помахав бедняге Бену в последний раз, побежал к лагерю. Но этот Марафон никогда не проходил.

Не успел Боб отойти ярдов на сто от болота, как услышал умоляющий голос Бена: Вернись! Доска начинает тонуть!”

Боб рванулся назад в ответ на этот жалобный призыв и обнаружил, что на самом деле доска немного увязла в грязи. Начавшись с более тяжелого конца, она медленно скрылась из виду и, исчезая, увлекла мальчика еще дальше.

Теперь он опустился на полпути между поясом и плечами. Теперь, действительно, оба разведчика начали отчаиваться. Наполовину обезумев, Боб дико бегал взад и вперед, пронзительно свистя, отчаянно ища, чем бы помочь товарищу.

Ничего не было! Больше он ничего не мог сделать!

Он стоял, внешне спокойный, но с замирающим сердцем, наблюдая, как Бен пытается быть храбрым, а его последняя надежда исчезает.

“Верно, старина, - сказал Боб, - не падай духом! Я уверен, что помощь придет! Я уверена! Ах, Бен, если бы у нас была веревка!

[108]
ГЛАВА XII
СТАРЫЙ СЭМ СПЕШИТ НА ПОМОЩЬ

Пока Боб стоял там, отчаянно пытаясь найти способ помочь бедному Бену, теперь по самые подмышки увязшему в черной грязи, он услышал, или ему показалось, что услышал, как в лесу хрустнула ветка. Существовал ли этот звук только в его воображении, или он действительно слышал его? Пока он все еще сомневался, подлесок раздвинулся, и он увидел лучшее зрелище в мире. Там, в обрамлении кустов, стояла живописная фигура Старого Сэма, охотника на змей, и в руке он держал свой двузубый змеиный шест.

С первого взгляда он оценил ситуацию и, легко прыгнув вперед, протянул шест Бену.

“Кетч, держись за шест, парень, и я тебя вытащу! У тебя хорошая хватка? Правильно—теперь спокойно! Не обращай внимания! В следующий раз оставишь себе, - шест выскользнул из бесчувственных пальцев Бена и чуть глубже погрузил его в грязь.

“Эй, парень, - сказал он Бобу, - держись за эту штуку и помоги мне тянуть!” Затем ободряюще обратился к Бену: Держись крепче на этот раз! Хороший мальчик! А теперь еще раз—спокойно—спокойно![109] Ты идешь, мальчик, ты идешь! Повесьте еще один миннит, и вы будете на твердом грунте! Спокойно! А теперь—спокойно! Вот ты где! - ликующе воскликнул он, когда они посадили бедного Бена, с ног до головы покрытого грязью, на мягкую сухую траву, где он и лежал в изнеможении.

- Чертовски хорошо, что я так долго шутил, - поспешил сказать Старый Сэм, чтобы мальчики не поблагодарили его. - Я чуть было не свернул на другую дорогу, ведущую в деревню, но тут же сказал себе: “Сэм, старина, может быть, ты встретишь кого-нибудь из этих лагерных мальчишек, если пойдешь по этой дороге", - и пошутил, что, если встретишься с тобой, я пойду этой дорогой. Но я никогда не думал, что встречу тебя так, - добавил он, посмеиваясь про себя.

Тут Бен, отчаянно пытавшийся во время этого монолога вставить хоть слово, сердечно поблагодарил старика за великую услугу, которую тот ему оказал.

- Если бы вы не пришли, я бы наверняка ушел под воду через минуту! - сказал он. - Никогда в жизни я так не радовался, как сейчас, когда увидел тебя с твоим длинным шестом. Я действительно не знаю, как вас благодарить!”

- Ну и ну, - сказал старый Сэм, который всегда терпеть не мог, когда его благодарили за добрые дела. - Ничего, это все! Не больше, чем любой христианин сделал бы это, если бы нашел друга в трудной ситуации. Я думаю, ты должен чувствовать себя чертовски липким от этой грязи, парень, - добавил он, чтобы сменить тему. —Может быть, вы подниметесь ко мне в каюту-так далеко отсюда-и соскребете с нее какую-нибудь заразу?”

Мальчики с готовностью согласились, потому что они уже давно привыкли думать об этом странном лесном старике. Поэтому, как только Бен восстановил силы и почувствовал себя достаточно отдохнувшим, все трое отправились в каюту Сэма. Очень скоро они набрели на небольшое местечко в самом сердце леса.

Сэм велел Бобу устраиваться поудобнее, а сам отвел Бена к ручью, протекавшему позади хижины, и сказал ему, что если он захочет окунуться, то соскребет грязь со своего костюма. И вскоре Бен, чудесно освеженный купанием в холодной воде и одетый в костюм цвета хаки, с которого Старый Сэм соскреб большую часть грязи, вышел из-за угла хижины и присоединился к Бобу.

Оба разведчика были в очень подавленном настроении. Ужасный опыт, через который они только что прошли, вызвал реакцию. Было что-то очень умиротворяющее и успокаивающее в том, чтобы сидеть на траве, прислонившись спиной к бревну, в то время как Старый Сэм весело ходил по маленькой хижине, жаря яичницу с беконом.

Когда все было готово, Сэм позвал их и усадил в два очень удобных кресла собственного изготовления.

“Да, - сказал старик, подавая простую еду, - к этим болотам ведет много следов, которые никогда не выходили из них. Я помню, как однажды, когда я был еще совсем молодым парнем, два самых уродливых злодея, которых я когда-либо видел, получили по заслугам. Видите ли, эти вот негодяи пытались украсть здесь несколько могучих деревьев вальбля. Они все прекрасно уладили, как они собирались уехать с ними. Уолл, они усердно работали однажды ночью, загружая бревна в повозку, чтобы успеть увезти их до утра, как вдруг они слышат голос и, подняв глаза, видят два огромных зеленых глаза, сверкающих прямо на них. С криком они бегут через лес так быстро, как только могут нести их ноги, и никогда не останавливаются, чтобы посмотреть, куда они идут. Внезапно первый человек поскользнулся и упал, схватился за другого и потащил его за собой. С леденящим кровь криком они обнаружили, что их затягивает под воду. Через некоторое время уже ничто не указывало на то, что они там были, - только следы, ведущие к краю болота. Мы с моим другом как раз вовремя подшутили, чтобы увидеть, как исчезает последний из них.”

Мальчики в ужасе молча слушали эту историю, и когда Старина Сэм умолк, Боб, задыхаясь, спросил:

- Ну, кажется, они принадлежали рыси,” начал Старый Сэм, но его снова прервал, на этот раз Бен.

[112]

“Рысь?” воскликнул он. - Я слышал, что здесь есть такие, но пока не видел.”

“Ваал, ты сделаешь это! Их не так уж много, но время от времени ты их видишь. Я и мой друг, после того как мы увидели, как кончились эти негодяи, мы вернулись посмотреть, что за пакость они затеяли, а потом вдруг мой друг сказал: "Смотри-ка, Сэм, я думаю, что именно это и убило этих проклятых воров!"

- Я посмотрел туда, где он стоял, и увидел эти ужасные сверкающие глаза. Говорю вам, ребята, они заставили мои волосы в шутку подняться у меня на голове, и у меня не было никакой нечистой совести, чокнутый! Стена, быстро, как вспышка, мой друг, он вскочил со своей винтовкой и выстрелил этому надоедливому криттуру прямо в глаза!”

В этот момент из угла каюты донесся угрожающий грохот, заставивший мальчиков в тревоге вскочить со своих мест.

- Только не вздумай пронзиться!” Старый Сэм усмехнулся. - Что есть одна из моих гремучих собак, которая ждет человека, чтобы прийти и отвести их в музей. Если хотите, я покажу вам свой выбор.”

Когда мальчики выразили искреннее желание увидеть коллекцию, Старый Сэм повел их к двум застекленным ящикам, стоявшим в углу хижины. В каждом ящике было по две змеи; в одном извивались и извивались две гремучие змеи, а в другом лежали две необычайно большие и красиво отмеченные медные головы.

[113]

Когда мальчики бросились вперед, чтобы рассмотреть их, одна из гремучих змей свернулась и издала зловещее предупреждение. Мальчики инстинктивно отпрянули, содрогнувшись от отвращения.

—Они ужасно коварные создания, эти змеи!” - заметил Боб.

“Стена, да, это так!” - но в любом случае, - протянул старый Сэм, - у них есть кое-что, что я могу им порекомендовать. Они всегда предупреждают перед ударом, так что вы, родичи, убирайтесь с дороги.

- Это так, - согласился Бен и добавил: - Тебя когда-нибудь кусали, Сэм?

“Пока нет, - ответил он. - Хотя иногда и близко к этому подходишь. Много раз я видел, как эти твари цепляются за мои ботинки. Когда-то у меня был кот, который кетчупил для меня целую уйму змей. Он мог бы сделать это гораздо лучше, чем я сам!

“А я и не знал, что кошки умеют ловить змей, - недоверчиво сказал Боб.

“Стена, что там один из моих мог. Каждый день он ходил со мной, когда я охотился на тварей.

- Расскажи нам, как он это сделал, - в один голос сказали мальчики, и Сэм, обрадованный их интересом, охотно подчинился.

“Уолл, это здесь, - начал он. “Томми—так я его называл—охотился, пока не находил хорошую большую гремучку. Тогда[114] он подкрадывался к нему на своих мягких лапах, потом вдруг, когда он был прямо перед ним, он издавал небольшой шум и поднимал лапу. При этом шуме змея сворачивалась в клубок и гремела чем-то похожим на турр'бл. Но Томми, он не сдвинулся ни на дюйм. Это ужасно взбесило бы рептилию, и он ударил бы по поднятой лапе Томми изо всех сил. Именно на это и рассчитывал кот, и когда гремучая змея ударит, он отскочит в сторону с быстротой молнии. Затем, когда змея проходила мимо него, Томми, он прыгал и приземлялся прямо на шею твари, прямо под его головой. Да, он был великолепен в ловле змей, старый Томми вуз!”

- А что стало с котом?” - нетерпеливо спросил Бен.

- Ну, он дожил до шестнадцати лет, Томми дожил, и в конце концов это время прошло тихо и мирно. Он прожил счастливую и чертовски полезную жизнь, что больше, чем вы говорите, у большинства кошек”, - добавил он.

Хотя мальчики с радостью остались бы подольше с этим стариком, который знал столько интересных историй, они знали, что мастер-разведчик Дурланд будет беспокоиться о них. Они уговаривали Старого Сэма вернуться с ними в лагерь и остаться на ужин, но он отказался, сославшись на то, что “музейный человек” придет забрать “этих проклятых рептилий”, и ему нужно быть под рукой, чтобы принять его.

[115]

“Но я пройду с вами немного по лесу, - сказал он, - и прослежу, чтобы вы больше не застряли в болотах.”

И они весело двинулись к лагерю. Бекон старого Сэма и странные истории произвели на мальчиков хорошее впечатление, и они снова почувствовали себя собой.

Охотник на змей обошел все болота стороной и так приятно развлекал путников своей интересной беседой, что не успели они опомниться, как оказались почти на вершине лагеря.

Боб и Бен изо всех сил старались уговорить Старого Сэма пойти с ними, хотя бы на несколько минут, но он снова умолял, говоря: “Если бы я хоть раз забрался туда, ребята, я не смог бы оторваться, и что бы тогда сказал бедный музейный работник?”

Мальчики не знали, да им и было все равно, но, видя, что он не может сдвинуться с места, они неохотно отпустили его. Однако прежде чем расстаться, мальчики осыпали его благодарностями.

- Тутъ, тутъ! - повторилъ онъ во второй разъ за день. “Это не больше, чем сделал бы любой христианин.

Но хотя в какой-то мере это было правдой, мальчики смотрели вслед его удаляющейся фигуре с не меньшим уважением и любовью. Вздохнув, они наконец повернулись и снова направились к лагерю.

[116]

Через несколько минут они оказались в окружении разведчиков, которые были очень рады, что оба беглеца снова с ними.

- Где та малина, Бен, которую ты собирался принести для пельменей?” - Воскликнул Дик.

Затем Бен рассказал взволнованным мальчикам об этом несчастье и о том, как преданно Боб пришел ему на помощь. Когда он заговорил о своевременном прибытии охотника на змей и о том, как они с Бобом вместе вытащили его из болота, разведчики трижды прокричали "ура", отчего Дон залаял.

Оставив рассказы охотника на змей на ночь у костра, Бен заключил: “Мне очень жаль, ребята, что я не смог достать вам эту малину! Мои намерения были благими, уверяю вас, но мне помешали”обстоятельства, над которыми я не властен", как говорится в контрактах.

“Не волнуйся об этом, Бен, - сказал Джек, - ты выглядишь для нас лучше, чем все эти малиновые клецки! - и то, что он выразил общее чувство, было видно по сердцу мальчиков: “Ты ставишь свою жизнь!

[117]
ГЛАВА XIII
СЛОМАННАЯ ЭСТАКАДА

Никогда еще рассвет не был таким ярким, никогда еще небо не было таким голубым, как утром дня примерно через неделю, который скауты ждали с таким удовольствием; и все же это оказался день катастрофы.

Несчастные события начались с несчастного случая с мистером Дерландом. Он неосторожно наступил на расшатанный камень, поскользнулся, потерял равновесие и покатился вниз по крутому склону. Он ухватился за какие-то крепкие кусты и таким образом удержался, пока к нему не подошла помощь. Весь его Отряд был достаточно благодарен, когда, наконец, они снова подняли его наверх и обнаружили, что кости не сломаны, и что, по-видимому, не было нанесено более серьезных повреждений, чем несколько сильных ушибов.

Как бы они ни были благодарны судьбе, несчастный случай затронул их всех, потому что в этом адирондакском лагере не было ни одного мальчика, который не любил бы мистера Дурланда. Он был их Мастером-Разведчиком с момента формирования Тридцать девятого отряда, и за все то время, что они провели вместе, Разведчики не нашли в нем ничего такого, что самые критичные хотели бы изменить, если бы могли. Его неизменная жизнерадостность, его быстрое сочувствие и полное понимание мальчишеской натуры, его искренняя похвала за хорошо выполненную работу или любой поступок, доказывающий, что он достойный разведчик; спокойный упрек, когда упрек уже нельзя было утаить,—все эти черты привлекали в тридцать девятом Скауте их Наставника.

Так что с благодарными сердцами, но подавленными душами они снова пустились в путь.

Затем отважный Том Биннс по глупости ушел, и потребовался час поисков, прежде чем они его обнаружили.

Они прошли спокойно, без каких-либо других неприятных инцидентов, и преодолели несколько миль своего похода, где буквально “молния сверкнула с ясного неба".”

Только что небо было ярко-голубым, ярко светило солнце. В следующий миг воздух наполнился зловещим желтым светом. Грохотало и светало, и, по чистой случайности, как раз в самый последний момент мальчики наткнулись на убежище, образованное тремя огромными скалами, наваленными одна на другую. Против них и между ними они умудрялись толпиться, но это давало лишь слабую защиту от ярости бури. Такого шторма еще никто из них не видел. Ему предшествовал ужасный ветер[119], который пригибал саженцы к земле, вырывал огромные деревья с корнями, отбрасывая их в сторону, как брошенные игрушки великана. От этого зрелища у мальчиков заныли сердца, потому что они полюбили деревья и стали относиться к ним почти как к друзьям.

Потом пошел дождь, в движущихся листах, которые скрывали даже близлежащие предметы. Казалось, будто открылись самые шлюзы небес, и из них хлынули “потоки, которые приходили и приходили снова”, пока в каждой впадине не появилось маленькое озеро, и везде, где земля наклонялась вниз, текли маленькие реки.

Ни одного живого существа не было видно, потому что все дикие звери укрылись от ярости бури в самом глубоком лесном укрытии и укрылись там, дрожа, в то время как все еще гремел гром, сверкали молнии и лил дождь потоками.

Внезапно сверкнула особенно яркая вспышка, а затем раздался грохот, словно рухнули сами небеса, и высокий дуб прямо напротив укрытия разведчиков был расколот молнией. Прямо через середину дерева пробежал голубой огонь, от самого верхнего листа к корням, и великан распался и с грохотом рухнул на землю.

Наконец, после того, что казалось бесконечным ожиданием, потоп закончился, и Разведчики вышли из своего убежища, потягиваясь, и снова пошли по следу.

[120]

Сначала они продвигались медленно, потому что в каждой ложбинке вода была так глубока, что им приходилось сворачивать с тропы и огибать ее. В нескольких местах поперек тропы лежало огромное дерево, и им приходилось либо обходить его, либо продираться сквозь упавшие ветви. Все это отнимало много времени и сил, и мальчики устали, когда добрались до той части тропы, которая вела за лес, где идти было гораздо легче.

Затем они добрались до реки, вдоль берегов которой тропа вела в милю от уездного города, ибо целью этого похода была покупка в деревне столь необходимых запасов.

Задолго до того, как они добрались до реки, они услышали шум ее воды и приготовились увидеть, как она вздулась, но то, что предстало их глазам, было выше всего, что они могли себе представить.

Бушующий поток воды, несущийся вниз по течению реки, больше походил на огромный бурлящий водопад, чем на реку. Они вспомнили, как он выглядел в тот день, когда они приехали в лагерь, когда, переходя через мост, они смотрели на него с поезда и восхищались его тихой красотой. Потом в его тихих глубинах отразилось голубое небо, а теперь-огромная масса бурлящей мутной воды, сметающей все перед собой.

Немного оправившись от изумления при виде несущегося потока, они пошли дальше по тропе, пока не показалась эстакада. На первый взгляд они стояли, словно окаменев. В течение нескольких минут разведчики смотрели друг на друга, и, хотя не было произнесено ни слова, целые тома читались в глазах, полных тревоги, и на лицах, которые, несмотря на отважные сердца, бледнели от страха.

Ему хватило одного взгляда, чтобы увидеть все. На своем пути вниз по долине разлившаяся река, во многих местах выходя из берегов, разрыхляла землю от корней многих деревьев, растущих вдоль ее края, и несла их. Некоторые из них были втиснуты в фундаментные опоры эстакады, а на дальней стороне несколько из них ослабли. Это привело к тому, что рама отклонилась от рельсов, оставив рельсы ослабленными и неуместными на много футов в этом конце эстакады, и—ужасная мысль! послеполуденный экспресс должен был прибыть чуть больше чем через час. Стоит ли удивляться, что от этой мысли Скауты побелели и лишились дара речи?

Чтобы поднять тревогу приближающемуся поезду, надо было бы переправиться через реку. Обычно это было достаточно легко, так как здесь река не имела ни большой глубины, ни сильного течения, но один взгляд на бушующий кипящий поток, который занял место обычно спокойной реки, показал, что это опасно, если не невозможно.

Пока Отряд стоял в нерешительности, пытаясь решить, как лучше поступить, перед каждым постоянно стояла картина, как поезд мчится по сломанной эстакаде, потом падает, вагоны громоздятся один на другой, крики и стоны раненых—Ах, но они не должны думать об этом! Это сделало бы их неспособными планировать. О том, что они должны что-то предпринять для спасения поезда, не могло быть и речи. Ни один настоящий Разведчик не мог устоять и никогда не стоял рядом, когда нужно было предотвратить катастрофу или спасти жизнь.

“Итак, разведчики, - сказал мистер Дюрланд решительным голосом, - вот чрезвычайная ситуация, которая проверит всю вашу подготовку. Мы должны действовать быстро, иначе будет слишком поздно.

Пока он говорил, в его голове мелькнула новая мысль, и теперь, вглядываясь в серьезные лица разведчиков, он видел, как мысль, которая была в его собственном уме, растет в их.

Эстакада! Но бежать по этой эстакаде по бурлящей сердитой воде, когда малейший неверный шаг означал смерть, предупреждать приближающийся поезд-мог ли он просить или ожидать такого героического поступка от этих разведчиков, самый старший из которых был едва ли старше мальчика? Он должен подумать.

Ветер, поднявшийся до урагана до того, как разразилась буря, теперь начал подниматься снова, и он знал, что это увеличит опасность в четыре раза. В чем был его долг перед этими мальчиками? Должен ли он учить их в этот кризис, что их первейший долг-перед собой, или что это их великая привилегия-рисковать собственной жизнью, чтобы спасти других?

[123]

Решение было принято, и, подняв голову, он быстро вызвал добровольца.

Каждый разведчик, до последнего человека, стоял наготове!

Несмотря на всю свою силу, мистер Дарланд почувствовал, как на глаза ему навернулись слезы, и он не мог вымолвить ни слова из-за кома в горле. - Ну что ж, разведчики, я горжусь каждым из вас, но вы же видите, что все вы не можете пойти туда. - Затем, пристально оглядевшись, он продолжил: - Я позволю вам выбрать себе человека. Кто, по-вашему, лучше всего подходит для выполнения этой задачи-не храбростью, ибо вы и есть все это, а физической силой и твердостью ума?

И было произнесено только одно слово, как будто только одним голосом: “Джек!”

[124]
ГЛАВА XIV
СПАСЕНИЕ ПОЕЗДА

Не говоря ни слова, Джек сбросил свой скаутский рюкзак и приготовился к выполнению задания, но повернулся, чтобы спросить, что он должен сделать, чтобы чем-то отметить поезд. Гарри Френч выхватил большой красный шелковый носовой платок и быстро протянул ему. Не теряя ни минуты, Джек рванул с места, и в ушах у него зазвенели прощальные крики товарищей-скаутов: “Береги себя, Джек”.

Его спутники затаили дыхание, когда он перемахнул через бурлящую воду. До сих пор они не замечали в волнении, что небо снова потемнело и что появились все признаки нового ливня. Темнота сгустилась, и снова хлынул ужасный дождь, такой густой, что, как они ни напрягали зрение, они не могли разглядеть и следа Джека.

И теперь Джек, храбрый Джек, был совсем один в своей борьбе. Ослепленный ветром и проливным дождем, он едва мог разглядеть железную балку эстакады. Стоя с трудом и головокружительно покачиваясь, он ждал, пока вспышка молнии на одну ослепительную секунду не осветила путь перед ним. В ту же секунду он подсчитал расстояние между балками и пополз теперь от балки к балке по тем голодным водам, которые, казалось, прыгали на него, пытаясь утащить в свои бушующие глубины.

Один раз он поскользнулся и упал между балками, и на мгновение ему показалось, что он заблудился, но с кошачьей ловкостью он ухватился за выступающую балку, и, хотя разъяренные воды обрушились на него и попытались разорвать его хватку, они не смогли, и он медленно пополз обратно к эстакаде.

Теперь уже не вставать! Он знал, насколько это опасно. На четвереньках, промокший под дождем и рекой, задутый ужасным ветром, который рвал его, как какой-то живой враг, решившийся на его уничтожение, он мучительно полз вперед дюйм за дюймом и фут за футом.

Его руки, израненные и кровоточащие от отчаянных попыток ухватиться за грубое железо, почти отказывались повиноваться его воле. Холодный ветер и дождь пронизывали его до мозга костей, и только сильная, решительная воля и бесстрашное сердце удерживали его на этом пути.

Ему казалось, что он идет так медленно, так ужасно медленно, когда нужно спешить. Он должен спешить! Он сказал себе, что короткий час до прибытия поезда, должно быть, уже прошел.

В любой момент он мог услышать этот ужасный свист и увидеть чудовищный поезд, несущийся прямо на него. Что, если она придет, когда он еще будет лежать на козлах?

На мгновение он остановился ошеломленный, управляемый только тем физическим страхом смерти, который является общим для всех нас. Мысль о том, чтобы спуститься в этот бурлящий поток и отдать свою молодую жизнь этим безжалостным волнам, была для него невыносима. Только на мгновение эта мысль поколебала его. Почти мгновенно осознание того, что от него зависят другие жизни и что он должен поторопиться, если надеется спасти их, вернуло ему мужество и изгнало все мысли о себе. Он снова пополз вперед, стараясь поторопиться и постоянно избиваемый и сдерживаемый ветром и дождем.

Все дальше и дальше, с кровоточащими пальцами, он полз к краю козелка. Неужели он никогда туда не доберется? Ливень стих, и стало светлее. Он напряг зрение, и-Да! перед ним, всего в нескольких ярдах, был конец моста, а за ним, поблескивая мокрыми рельсами, тянулась колея.

Поднявшись на ноги, Джек нетерпеливо, испытующе посмотрел вдоль тропинки. Ничего не видно, сказал он себе ликующе. Он должен был успеть вовремя!

Буря уже кончилась, и в более ясном свете он поспешил вперед, забыв о кровоточащих руках и ушибленных коленях в радостной мысли, что ему это удастся,—но в этот момент раздался страшный треск и треск ломающегося дерева, и он замер, завороженный открывшимся перед ним зрелищем.

[127]

Конец эстакады по всей ширине рухнул с грохотом и теперь лежал разбитой грудой обломков, наполовину на земле, наполовину в воде. Между Джеком и берегом зияло открытое пространство шириной около шести футов.

Не слишком много места, как вы думаете, для ловкого бойскаута, обученного всевозможным видам легкой атлетики, чтобы покрыть его; и, как правило, это было бы так. Но теперь земля под гусеницами и рядом с ними была мягкой и податливой от дождя, и, чтобы сделать задачу прыжка еще более трудной, масса обломков служила дамбой, и вода текла по дорожному полотну, делая невозможным расчет прыжка.

Наша Разведчица долго стояла, пытаясь решить, что делать. Если бы речь шла только о его собственной жизни, он не колебался бы ни секунды, но он должен был подумать, что в случае проигрыша некому будет предупредить экспресс, который сейчас должен быть совсем близко.

Что бы он ни сделал, он должен сделать это быстро. Он внимательно огляделся, но не увидел ничего, что могло бы помочь ему. Отчаявшись, он посмотрел еще раз. Ах, да! Там, примерно в футе ниже того места, где он стоял, он увидел деревянную балку, торчащую из воды. Джек мог видеть только несколько футов, потому что остальная часть была под водой, но это был его единственный шанс, и он воспользовался им без колебаний. Сняв башмаки, чтобы ноги могли лучше держаться, он ступил на нее и осторожно нащупал путь, пока не добрался до сломанного конца балки. Зная, что он поднялся на несколько футов, он перепрыгнул через поток. Прыгая, он сильно наклонился вперед, и это было хорошо, потому что, когда его ноги коснулись мягкой земли, она выскользнула из-под них, и только ухватившись за поручни, он удержался, чтобы не соскользнуть назад в воду.

Ура! наконец он встал на твердую почву, и все остальное было забыто в триумфе.

Тук! Тук! Т-о-о-т! Это был свисток экспресса. Он пришел как раз вовремя. Он со скоростью стрелы помчался по рельсам навстречу приближающемуся поезду. Теперь он остро нуждался во всех своих спортивных тренировках и бежал так, как никогда прежде. Там, за поворотом, примерно в четверти мили, показался экспресс, отставший на десять минут и вследствие этого прибавивший скорость.

Джек твердо встал посередине дорожки и помахал красным сигналом опасности туда-сюда, его сердце пело от радости. Он ожидал, что экспресс замедлит ход, но, к его удивлению, ничего подобного не произошло. Они, казалось, не видели его!

Что же ему делать? Нельзя допустить, чтобы поезд со сломанной эстакадой совершил этот ужасный прыжок. Он должен остановить это!

Он размахивал красным флагом еще отчаяннее, чем раньше, но поезд, не обращая на него внимания, продолжал двигаться. Теперь пришло время высшего испытания его скаутской подготовки. Потерпит ли он неудачу?

Молниеносно он подумал и принял решение. Соскочив с рельсов, он схватил камень и, когда поезд поравнялся с ним, швырнул его в окно вагона. Затем, почти обессиленный, он побежал вдоль дороги.

Когда поезд пронесся мимо него, он услышал испуганные возгласы и выкрикнутые ругательства, смешанные со звуком бьющегося стекла. Он мельком увидел лицо инженера, высунувшееся из окна кабины, и еще раз отчаянно замахал красным флажком.

Наконец, наконец он услышал скрежет и свист воздушных тормозов, когда экспресс начал замедлять ход. Его скорость была так велика, что инерция несла его вперед, даже когда весь пар был выключен и сработали воздушные тормоза.

Машинист и кочегар, теперь уже полностью осознавшие какую-то страшную опасность, опасались, что поезд не удастся вовремя остановить. Затаив дыхание, они ждали, пока все ближе и ближе подкрадывалась эта ужасная брешь. Огромный паровоз все шел и шел, пока не оказался в двух футах от сломанной эстакады, когда со свистом тормозов и скрежетом колес он полностью остановился.

Из такси и машин высыпали люди, собираясь вокруг Джека, чье белое лицо, окровавленные руки и разорванная почти в клочья одежда рассказывали свою собственную историю об ужасном испытании, через которое он только что прошел.

Случилось так, что в поезде, направлявшемся в Адирондак, было несколько богатых владельцев рудников, чтобы проверить сообщение о богатой жиле в этой местности. С ними был смотритель дороги, также заинтересованный в горном проекте. Его семья, состоящая из жены, замужней дочери, ее мужа и двух маленьких детей, также была в партии. Именно для их размещения к регулярному поезду был добавлен роскошно обставленный частный вагон, и очень скоро Джек, полностью восстановившись, обнаружил, что сидит в удивительно удобном кресле и является центром притяжения.

Все с живейшим интересом слушали его рассказ о буре в горах и, отвечая на многочисленные вопросы, слушали рассказ о переправе через эстакаду, и сердца их светились благодарностью к храброму бойскауту, который так много для них сделал. Они быстро набрали кошелек, и смотритель дороги вручил его Джеку, сказав: “Это от пассажиров, потому что они признают большой долг, который вы на них возложили, и я могу сказать за саму дорогу, что она быстро распознает в значительной степени услугу, которую вы ей оказали.”

Джек отступил назад и решительно отказался принять награду, во-первых, потому что не хотел ее, а во-вторых, потому что принимать награду за такую услугу против правил скаутов. Когда пассажиры увидели, как решительно он взялся за это дело, их восхищению не было предела, и если бы Джек не был таким сильным духом, каким мы его знаем, то, боюсь, он стал бы тщеславным.

Вскоре суперинтендант приказал машинисту как можно быстрее отогнать поезд в уездный город, находившийся всего в миле или двух от него, и там Джек сошел на землю, а после недолгого ожидания к нему присоединился остальной Отряд, который добрался до города по мосту, выдержавшему бурю в нескольких милях вниз по реке.

[132]
ГЛАВА XV
СТРАННАЯ ДУЭЛЬ

Развалившись в самых разных небрежных позах у костра в тот вечер, мальчики играли с Доном. Это буйное животное было неизменным источником наслаждения. Сколько бы он ни бродил за день, он всегда был готов порезвиться с ребятами. Все они любили его, и с тех пор, как он привел Разведчиков к пещере и спас жизни Джека и Тома как раз тогда, когда ситуация казалась наиболее отчаянной, он стал кумиром лагеря. Он постоянно учился новым трюкам и совершенствовал те, что у него были. Теперь он переворачивался, кувыркался, вставал на задние лапы и маршировал, как солдат, вытягивался, изображал мертвеца и проделывал весь свой обширный запас трюков. И делал он это не потому, что подчинялся приказу, а потому, что получал от этого такое же удовольствие, как и сами мальчики. Было видно, что он считает себя не менее важным, чем любой разведчик в лагере, и, надо сказать, бывали моменты, когда мальчики соглашались с ним.

Теперь, когда он радостно лаял, прыгал и бегал от одного к другому, Бен заметил: “Ну, нет смысла говорить, что-то не так с человеком, который не любит хорошую собаку!”

- Ты прав! - сказал Том, который с тех пор, как Дон спас ему жизнь, удвоил свою привязанность к собаке. - Это самые прекрасные животные в мире.”

“Да,” сказал Джек, в то время как Дон присел на корточки и с обожанием посмотрел ему в глаза, - это самые верные и ласковые звери на земле. Они никогда не откажутся от тебя, что бы ни случилось. Ты для них все равно, есть у тебя доллар или миллион, беспомощный изгой или президент Соединенных Штатов. Не так уж много человеческих друзей, которые будут держаться рядом с тобой везде в плохую погоду, как и в хорошую, но собака всегда будет. Он пойдет с тобой рысью, он будет сражаться за тебя.; он простит тебе все твое нетерпение и жестокое обращение и, не колеблясь ни минуты, отдаст свою жизнь, чтобы спасти твою. Они ведь благородные ребята, правда, старый пес? - и он ласково погладил лохматую голову.

- И они такие умные,” сказал Пит. - Они пойдут по следу куда угодно. Вы можете пытаться замаскировать свои следы всевозможными уловками, идя назад по своим следам, бегая вдоль заборов или прыгая с камня на камень, но, хотя вы можете запутать их, они будут придерживаться этого до тех пор, пока рано или поздно они снова не найдут след[134]. Единственный способ полностью одурачить их-это добраться до воды и пробраться через нее вброд, но даже тогда вам рано или поздно придется направиться к суше, и есть шанс, что они доберутся до вас. Ты же знаешь, как трудно было сбежать беглецу в старые времена рабовладения. Я слышал, что в некоторых местах Европы—кажется, в Бельгии—дрессированные собаки являются регулярной частью полиции и очень важной частью, если верить всему, что о них рассказывают.”

- Ну, - сказал Дик Крофорд, который, выполнив некоторые из обычных обязанностей в лагере, присоединился к группе, - я знаю известный случай, который показывает оба эти качества собаки, ее привязанность и ее ум. Все это случилось четыреста лет назад, и все же это так интересно и замечательно, что история жила все это время”.

Мальчики заорали, чтобы услышать это, и Дик продолжил::

- В Париже жил молодой человек, для краткости назовем его Обри, хорошего происхождения и воспитания, он вращался в веселом мире моды. У него был большой круг друзей и великолепная борзая. Это был великолепный зверь, люди оборачивались, чтобы посмотреть, как он идет за своим хозяином по улицам.

“Однажды в Париже был большой турнир, очень веселый и великолепный, и его друзья были удивлены, увидев, что Обри там не было. Им это показалось странным, потому что он очень рассчитывал на это грядущее событие и проявлял к нему величайший интерес. Они все еще думали, что что-то задержало его, но когда на второй и третий день он тоже отсутствовал, они начали беспокоиться о нем.

На четвертое утро один большой друг Обри, которого мы будем называть Де Нарсак, услышал скрежет в дверь. Он встал и увидел там борзую своего друга. Бедняга был ранен и, очевидно, уже несколько дней не ел, так что его ребра почти просвечивали сквозь плоть. Де Нарсак дал ему поесть, и он ел, как голодный. Вид собаки в таком состоянии усилил его подозрения, что с его другом что-то случилось. Собака все бегала по квартире, скулила и умоляюще смотрела на него, явно прося следовать. Убедившись теперь, что что-то не так, он поспешно оделся и последовал за ним по улицам Парижа. Пес без малейшего колебания повел его за несколько миль в глубь страны через лес, который пользовался дурной репутацией прибежища воров и разбойников. Добравшись до свежевырытой земли под большим дубом, он упал на нее и принялся скрести и жалобно скулить. Де Нарсак и несколько друзей, которых он привел с собой, начали копать и вскоре обнаружили убитое тело Обри.

Возвращаясь в город, они встретили группу молодых людей на одной из главных улиц. Как только собака увидела одного из них, она яростно зарычала и, пригнувшись, вцепилась ему в горло. Придворный, которого мы назовем Макэром, отбивался от собаки с помощью своих друзей, но борзая делала тщетные попытки возобновить атаку.

Внезапная ярость собаки возбудила подозрение, и небольшое тихое расследование показало, что когда-то между Обри и Макэром произошла ожесточенная ссора.

Дело дошло до ушей короля, который решил просеять его до самого дна. Он дал большой прием в королевском дворце и так устроил, что Макейр с дюжиной других придворных встал в группу по правую руку от трона. По предварительной договоренности вошел Де Нарсак в сопровождении борзой, которая, едва завидев Макэра, сделала огромный прыжок и повалила его на пол. Королю и всем присутствующим казалось, что Провидение указало на убийцу Обри. Макейр яростно отрицал это, но, в соответствии с идеями того времени, было решено, что этот вопрос должен быть оставлен на суд небес. Другими словами, собака и человек должны были драться на дуэли. Предполагалось, что вечная справедливость и мудрость выберут победителя. Если собака победит, убийца Обри будет раскрыт. С другой стороны, если Макейр выйдет победителем, его признают невиновным.

[137]

- Дуэль между человеком и собакой! - воскликнул Бен, который вместе с другими мальчиками, затаив дыхание, слушал рассказ Дика. - Это несправедливо. Как они могли бы исправить это так, чтобы у каждого было равное шоу?”

- Ну, - сказал Дик, - может быть, и нельзя было бы сделать такую вещь совершенно честной и даже между человеком и собакой, но они догадались и сделали ее настолько справедливой, насколько могли. Человек был вооружен тяжелой дубиной, и собаке приходилось полагаться на его зубы и когти. Для него была предусмотрена бочка, в которой он мог укрыться, когда слишком сильно давил и готовился возобновить атаку.

- Это дело разыгралось перед огромной толпой. Присутствовали все ведущие лица Парижа и двора. Как только привели собаку, он дернул за поводок и, освободившись, прыгнул на своего врага. Макэйр боролся с яростью отчаяния, но сознание вины лишало его сил, и большинство его ударов били по воздуху. Пес снова и снова бросался в атаку и, наконец, проскочив сквозь охрану Макэра, схватил его за горло и повалил на землю. Он закричал, зовя на помощь, и признал свою вину. Правосудие в те дни было острым и быстрым, и в ту же ночь Макейра повели на казнь. Пес отомстил за своего хозяина.”

Разведчики глубоко вздохнули, когда Дик закончил свою захватывающую историю, а Пит воскликнул: “Ну, это определенно была какая-то собака!”

- Тогда так думали, - сказал Дик, - и поставили ему памятник, который можно увидеть и сейчас.

“Ну, - сказал Джек, поворачиваясь к Дону, - ты не такой большой и сильный, как эта большая борзая, старина, но я уверен, что ты знаешь это, и что бы ни случилось с кем из нас, ты будешь стоять за нас до самого конца. Не так ли, Дон? - и Дон, красноречиво глядя в глаза своему хозяину, тряхнул париком.

[139]
ГЛАВА XVI
СЛИШКОМ ПОЗДНО!

Утро последнего дня месяца выдалось ярким и ясным.

Накануне Гарри, как и обещал Крофорду, приехал в лагерь бойскаутов и долго беседовал с мистером Дюрландом. Флэниган не вернулся из своей разведывательной поездки, и они ничего о нем не слышали. Единственное предположение состояло в том, что он задержался дольше, чем ожидал, но, вероятно, планировал вернуться, чтобы остановиться на перекрестке, чтобы получить экспресс-посылку, которая всегда приходила за ним в последний день месяца, чтобы заплатить жалованье, а оттуда поехать в лесозаготовительный лагерь.

Было совершенно необходимо, чтобы кто-нибудь прибыл туда до прибытия поезда, чтобы предупредить его заранее и позволить ему принять соответствующие меры. Джек был выбран как наиболее подходящий для выполнения этой важной обязанности и сразу же после завтрака отправился на Перекресток.

Он дал себе достаточно времени. Не стоит рисковать, когда в воздухе пахнет воровством и когда, возможно, от того, успеет ли он добраться туда до поезда, зависит его жизнь. Расстояние от лагеря бойскаутов до Перекрестка было около пяти миль по прямой. Если бы он мог идти по дороге, то легко добрался бы туда чуть больше чем за час. Путь, однако, лежал главным образом через лес, и там были ручьи, которые нужно было пересечь, и случайные холмы, на которые нужно было взбираться, и на все это Джеку приходилось делать скидку. Благодаря усилиям бойскаутов-следопытов район был тщательно обследован и обозначены неровные тропинки, а так как Джек сам был в гуще этих поисков, то имел совершенно ясное представление о самом коротком и легком пути туда добраться.

Поезд должен был прибыть на станцию в десять тридцать пять. Обычно он опаздывал. Он шел на небольшом отроге, отходящем от главной дороги. Это была единственная узкоколейка, по которой каждый день ходил только один поезд. Он перевозил как грузы, так и пассажиров и останавливался, как иногда ворчали его посетители, у “каждой собачьей конуры” по пути. Скорее всего, он опоздает, но, с другой стороны, в этот раз он мог прийти вовремя, и Джек не мог рисковать. Он прикинул, что при всей неровности дороги легко преодолеет это расстояние за два часа. Однако он дал себе еще полтора часа на то, чтобы избежать возможных помех, и около семи часов покинул лагерь.

[141]

Утро было чудесное. Легкая дымка смягчала жар солнца и превращала прогулку в удовольствие. Когда Джек перешел на шаг, очарование утра овладело им. Полный прилив молодости и силы пробежал по его мозгу. Лесной бальзам наполнил его ноздри. Лес был полон жизни. На деревьях над головой пели птицы. Он мельком видел бурундуков и белок, скользивших по кустам и время от времени пересекавших тропинку. Хорошо быть живым, и едва ли возможно, чтобы в такой день разбойники и убийцы были на свободе и возможность преступления была под рукой.

Когда эта последняя мысль пришла ему в голову, он ускорил шаг. Он не предвидел никакой опасности в своей миссии, и все же его кровь была взволнована возможностями, которые таились в дневной работе. Он понятия не имел, что сам будет замешан в этом деле или столкнется лицом к лицу с разбойниками.

В конце концов, то, что он должен был сделать, было совершенно просто. Ему нужно было только предупредить Фланнигана, а он знал этого человека достаточно, чтобы полностью доверять ему. Он был уверен, что большой, крепкий ирландец легко сможет постоять за себя, если дело дойдет до драки. Но драки не будет. Он был в этом уверен. Все, что нужно было сделать бригадиру, - это не рисковать и идти по главной дороге, а идти по менее проторенной тропинке, правда, неровной, но по которой можно было гнать лошадь, и таким образом добраться до лагеря. Это была гораздо более длинная дорога, но в данном случае, по крайней мере, была верна старая пословица: “самый длинный путь вокруг-самый короткий путь домой.”

Он не сомневался, что Фланниган будет на станции. Каким бы важным ни было его дело, он ни за что не пропустит день получки, не явившись в лагерь. Это был единственный неписаный закон лесозаготовительных лагерей, который был подобен законам мидян и персов и не мог быть нарушен. Грубые персонажи, с которыми Флэннигану приходилось иметь дело в своей трудолюбивой и узкой жизни, весь месяц с нетерпением ждали этого единственного дня выплаты жалованья. Конечно, денег хватило ненадолго, когда они их получили. За этим обычно следовал большой кутеж в уездном городе, и после дня или двух азартных игр и пьянства мужчины, спотыкаясь, возвращались в лагерь и начинали работать еще месяц, мечтая о следующей получке. Они были в лучшем случае вспыльчивы, не слушали никаких аргументов или объяснений, и только вид денег мог успокоить их. Если Флэнниган не появится в лагере в этот день, начнется бунт, и никто не знает об этом лучше, чем сам Флэнниган. Поэтому он наверняка будет под рукой.

Пока Джек упорно продвигался вперед, двое мужчин лежали в кустах вдоль дороги примерно на полпути между Перекрестком и лесозаготовительным лагерем. Они выбрали другое место, отличное от того, на котором остановились вначале.] Они испытывали смутное беспокойство по поводу бойскаутов. Хотя внезапное появление Дона вызвало у них некоторые опасения, они не были уверены, что их подслушали. Они пропустили Дика во время его поездки в лесозаготовительный лагерь, чтобы предупредить, и хотя после этого дня они держали бдительность, они не видели никаких доказательств связи бойскаутов с лесозаготовительным лагерем. На самом деле, по строгому предписанию мистера Дурланда, разведчики с того дня старательно держались подальше от этого участка. Все же по чистой случайности они решили “убедиться вдвойне” и выбрали новое место, где, сидя на корточках в кустах, они ждали прихода Фланнигана.

Прошедшие дни, проведенные в блужданиях по лесу и размышлениях над своим участком, не улучшили их внешнего вида. Они были небриты и неопрятны, одежда висела на них лохмотьями. Но если внешность у них была плохая, то характер еще хуже. Их жгучая горечь и ненависть ко всему обществу превратили их в диких зверей.

“Будь он проклят!” прорычал Рыжий, как звали О'Брайена. - На этот раз мы расправимся с ним!

“Да, - ответил Лавин. - Клянусь гаром, я сегодня поквитаюсь с зэтом мэном, если замахнусь!”

“Мы должны быть очень внимательны, - сказал Рыжий. “Он чертовски ловок со своими кулаками, бегорра!

[144]

- Я не боюсь Его пиршеств,” ответил Лавайн. “Какие у него козыри против ножа зиса? - и он многозначительно провел рукой по лезвию охотничьего ножа зловещего вида. “Ты думаешь, у него есть пистолет?

“Не бойся, - сказал Рыжий. -Он слишком самоуверен.”

Как раз на повороте дороги они срубили дерево и с истинным мастерством дровосека расположили его так, чтобы несколько более тяжелых ветвей лежали поперек дороги. Они думали, что Фланниган, добравшись до препятствия, будет вынужден сойти с повозки, чтобы убрать его и расчистить путь. Пока он нагибался, они собирались наброситься на него сзади с дубинками. Застигнутые врасплох, они решили, что он будет беспомощен в их руках. Ножи они держали на крайний случай. Их мысль о мести не шла дальше того, чтобы жестоко избить распростертого человека и, возможно, искалечить его на всю жизнь. Это было бы безопаснее, чем убить его на самом деле, и погоня, скорее всего, будет менее интенсивной, чем если бы они убили своего человека. Однако ножи у них были на месте, и в крайнем случае ни один из них не дрогнул бы, если бы дело дошло до этого.

“Он скоро будет здесь, - сказал Рыжий, глядя на солнце.

Лавайн ответил рычанием и ругательством, и оба разбойника затянули пояса потуже и стали ждать приближения своей жертвы.

[145]

Тем временем Джек заметил Перекресток с выступа последнего холма. Часы показывали, что у него в запасе полтора часа, и он знал, что легко преодолеет это расстояние за пятнадцать минут, так что времени у него достаточно. Он быстро вышел и подошел к краю небольшого ручья. Она была не глубже фута, и от одного берега к другому вели каменные ступени. Когда он приблизился к дальнему берегу, из-под него выскользнул круглый камень, и он бросился вперед, ударившись головой о пень на берегу ручья. Мир вокруг него поплыл, а потом чувства покинули его.

Сколько он пролежал так, он так и не узнал. Открыв глаза, он растерянно огляделся. Ноги его промокли до пояса в том месте, где он лежал в ручье. Он поднес руку ко лбу, который ужасно болел, а когда убрал ее, обнаружил, что она покрыта кровью. Где он был? Что же произошло?

Когда он, шатаясь, поднялся на ноги, ему пришла в голову мысль о своей миссии. Как поздно было? Он посмотрел на солнце. Он казался гораздо выше в небесах. Неужели он опоздал на поезд? Он взглянул на часы. Он больше не двигался. Сила, с которой он упал, остановила его, и стрелки показывали девять тринадцать. Он вспомнил, что за несколько минут до его падения было девять восемь. Как долго он там пролежал?

[146]

Внезапно по его венам пробежал трепет. Из - за холма донесся пронзительный гудок паровоза. Должно быть, это поезд, который должен был встретить Фланниган. Другого в то утро не было. Успеет ли он вовремя? Он знал, что ему потребуется по меньшей мере пятнадцать минут, чтобы добраться туда. Поезд прибудет на станцию меньше чем через пять минут—может быть, уже там. И все же, сказал он себе, он может успеть! Может быть, там будет машина, которую нужно будет переставить на запасную. Даже после того, как поезд ушел, Фланниган мог остановиться, чтобы поболтать и посплетничать с агентом станции. Может возникнуть некоторая задержка с подписанием экспресс-пакета. Дюжина вещей могла бы помочь ему. По крайней мере, он мог бы подойти достаточно близко, чтобы помахать руками и привлечь внимание.

Пока эти мысли проносились в его голове, теперь уже очищенной от последствий падения, он с трудом поднялся на ноги и, чувствуя головокружение, двинулся дальше. Сначала он пошатнулся, но с каждым шагом чувствовал себя все сильнее. Только небольшая часть оставшегося расстояния шла вверх по небольшому подъему, но после этого плыть было легко. Весь путь от него до станции лежал вниз по склону.

Стон сорвался с его губ, когда он достиг вершины холма, в полумиле от Перекрестка. Поезд подошел к станции, выпустил единственного пассажира и, кряхтя и кряхтя, как раз выезжал. Рядом с платформой стояла повозка, запряженная старой белой лошадью. Вожжи держала коренастая крепкая фигура, в которой он узнал Фланнигана. - крикнул Джек, но на таком расстоянии его не было слышно. Он дунул в свой разведывательный свисток, но по-прежнему не было никаких признаков. Он побежал дальше, дико размахивая руками. Они стояли к нему спиной, и никто его не видел. Одинокий пассажир сел в экипаж, Фланниган подобрал поводья, старая белая лошадь тронулась с места и исчезла за поворотом дороги как раз в тот момент, когда Джек помчался на станцию.

Он опоздал!

[148]
ГЛАВА XVII
ДЖЕК БЕЖИТ НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Слишком поздно! Ужасная правда вспыхнула в нем, когда он бросился на платформу, не в силах говорить и почти не в силах дышать. Он потерпел неудачу! Ему доверили эту миссию, и он потерпел неудачу. Жизнь, может быть, уже две жизни, можно было спасти одним его словом, а он потерпел неудачу! Перед его мысленным взором предстала картина людей, спокойно бегущих по дороге в это прекрасное утро, не думая и не мечтая об опасности, идущих на некое ограбление и, возможно, на смерть. Он закрыл глаза руками и громко застонал.

Что сказал бы мистер Дюрланд? Что скажут Разведчики? Прежде всего, что скажет его собственная совесть о последнем дне его жизни? Он еще ни разу не потерпел неудачи в какой-либо важной миссии, и теперь, в этот день из всех дней, он был несчастно короток, и он чувствовал, что никогда не сможет простить себя, пока жив.

Как горько он винил себя за то, что неосторожно переправился через ручей! Конечно, это был несчастный случай, и после того, как это случилось, он сделал все возможное, чтобы исправить это. Но почему произошел несчастный случай?[149] Почему он не был более осторожен? Почему он доверился этому предательскому камню, когда переправлялся через ручей? Его сердце наполнилось горьким упреком. Но что толку в этом теперь? Это не спасет жизнь. Он опоздал!

Но не опоздал ли он? Эта мысль, как удар током, пробудила его от отчаяния. Откуда он знал, что еще может спасти их? Пока есть жизнь, есть надежда. Неужели он, Джек Дэнби, должен лежать, как трус, и сдаваться, пока жизнь висит на волоске? Нет, тысячу раз нет! Он вскочил на ноги, толкнул дверь и ворвался в маленький кабинет.

Станционный служащий, длинный, долговязый уроженец леса, сидел к нему спиной, просматривая оставленные кондуктором распоряжения. Он стоял спиной к Джеку, но при его шумном появлении встревоженно вскочил. Внешность Джека не располагала. Его лоб все еще был покрыт запекшейся кровью, шляпа исчезла, глаза сверкали. Меньше, чем это, могло бы испугать агента, привыкшего к медленным и тихим путям этого уединенного места. На одно короткое мгновение он подумал о задержании. Через мгновение он захлопнул ящик кассы и потянулся за пистолетом, лежавшим на столе. Однако со второго взгляда он понял, что опасаться грабежа не приходится.

- Скажите, - задыхаясь, спросил Джек, - где-нибудь здесь можно раздобыть лошадь?

[150]

“Нет, сынок, - ответил агент. - Меньше чем в миле отсюда ничего нет, а эта старая пробка никуда не годится. Он слишком ленив, чтобы даже отгонять от себя мух. Зачем он тебе нужен?”

Быстрыми, отрывистыми фразами Джек рассказал ему об опасности. Станционный агент стал серьезным и испуганным. “И мистер Скотт тоже с ним,” сказал он. - Это он сошел с поезда и уехал с Фланниганом. Он приехал посмотреть дела в лесозаготовительном лагере. Он не очень крепкий, и я не знаю, что с ним будет, если дело дойдет до драки. С Фланниганом все в порядке, но вряд ли он сможет отбиться от двух мужчин, если они застигнут его врасплох. Здесь нет ни телеграфной станции, ни телефона. Что же нам теперь делать?”

Джек быстро соображал. Его мозг никогда не работал так быстро, как в разгар опасности. От агента станции надеяться было не на что. Он обхватил голову руками и попытался собраться с мыслями.

Внезапно он вспомнил.

Дорога была холмистая и круговая, лошадь старая и степенная и, вероятно, пойдет только трусцой. Мистеру Скотту было о чем поговорить по вопросам, связанным с лагерем, и они были так поглощены разговором, что старый конь мог бежать трусцой своей собственной походкой. Неужели он не может перехватить их?

Около станции молодые следопыты проделали большую работу. Кроме всего прочего, они произвели приблизительную разведку предполагаемой тропы, которая, начинаясь около Перекрестка, вела почти по прямой к точке, находившейся в пяти милях отсюда, где она упиралась в дорогу, по которой ехал Фланниган. С интервалом в полмили они установили колья с привязанными к ним развевающимися тряпками, чтобы обозначить наиболее легко проходимую тропу между двумя точками. Он случайно узнал, что работа была сделана хорошо. Он сам возглавлял отряд, который устанавливал колья, и четко помнил общие направления. Если бы он только мог пробежать через всю страну и добраться до главной дороги, он мог бы опередить Фланнигана, несмотря на тяжелое препятствие. Во всех играх с зайцами и гончими он легко становился центральной фигурой. Когда он был с зайцами, его редко брали в плен; когда с собаками, он всегда приводил зайца в плен. Теперь пришло время показать свою скорость. Если он мог так много делать только в играх, что он должен был делать, когда на карту были поставлены жизни?

Мгновение спустя изумленный агент станции увидел, как Джек выскочил из станции, убегая, как испуганный кролик. Земля улетала под ним, ветер пел в ушах, сердце билось, как отбойный молот. В тот день от его скорости зависели жизни, и он победит или умрет, пытаясь.

[152]

Потрясающая скорость, с которой он двинулся в путь, вскоре начала сказываться, и теперь, когда он был уже в пути, у него было время подумать. Он шел в убивающем темпе и понял, что должен сохранить скорость. Не было смысла выбрасывать игру с самого начала. При том темпе, с которым он теперь двигался, его разнесет в клочья раньше, чем он успеет пройти милю, а впереди его ждало добрых пять миль. И хотя инстинкт толкал его вперед на максимальной скорости, рассудок начал брать верх. Он должен держать себя в руках, он должен следить за дорогой, он должен беречь свои силы. Он перешел на быстрый рывок, который нес его над землей с огромной скоростью, но все еще оставлял ему силы в запасе. Он должен сохранить этот запас до последней минуты.

Пролетел один столб, обозначавший полмили, потом два, три, четыре. Две мили уже пройдены! Осталось только три. Ноги начали уставать, но ветер был хороший. Еще один столб и еще. Уже три мили! Он начал тяжело дышать. Грудь его была напряжена, дыхание затруднено. Он знал, что достиг конца своего первого рывка, но он также знал, что это было только временно.

Еще полмили-и у него открылось второе дыхание. Теперь ему казалось, что он может бегать весь день. Он сбросил плащ, сумку, топорик. Все, что могло ему помешать, он сбрасывал по ходу дела. Он не собирался нести лишнюю унцию. Мимо прошел еще один столб. Он бросился через ручей и на мгновение погрузил в него голову; затем, освеженный и мокрый, он побежал дальше. О, если бы он успел!

Его чистая жизнь и сильная жизненная сила помогали ему. Если бы он тратил свои силы на излишества, он был бы совершенно беспомощен в этой великой опасности, но молодая, незапятнанная жизнь бурлила в нем. Он призвал все свои ресурсы, и они откликнулись.

Уже четыре мили! Еще один столб и всего полмили! Впереди виднелась главная дорога. Он летел все дальше и дальше. Теперь он был в пределах нескольких стержней. Он мельком увидел белую лошадь, мистер Скотт держал поводья, а Фланниган спускался, чтобы убрать ветви дерева, преграждавшего путь. В следующее мгновение он выскочил на дорогу как раз вовремя, чтобы увидеть, как Рыжий О'Брайен бросился на Фланнигана, который склонился над деревом, а Жак Лавин с поднятой дубинкой бросился к мистеру Скотту.

[154]
ГЛАВА XVIII
ОТКАЗЫВАЛИСЬ ОТ СВОЕЙ ДОБЫЧИ

Хотя Флэнниган и был застигнут врасплох, он был человеком готовым к любым неожиданностям и обладал огромной силой. Всю свою жизнь он провел среди грубых лесных людей, где постоянно требовались мускулы и отвага. Снова и снова он вступал в рукопашную схватку с некоторыми дикими персонажами этого района и всегда выходил с честью. В Северных Лесах у него была репутация жестокого бойца. Его сердце было таким же крепким, как и его руки, как многие лесорубы, наполненные алкоголем и свирепостью, находили себе цену.

В этот величайший момент его долгий опыт сослужил ему хорошую службу. Предостерегающий крик мистера Скотта, когда разбойники выбежали из чащи, предупредил его об опасности, и он повернулся так быстро, что Ред, вместо того чтобы вскочить ему на спину, как он намеревался, встретился с ним лицом к лицу. Прежде чем он успел взмахнуть дубинкой, волосатые руки Фланнигана сомкнулись вокруг него.

Гиганты метались взад и вперед, сверкая глазами, пытаясь вцепиться друг другу в горло. Только сила и мужество должны решить эту битву. Они метались взад и вперед, их мускулы были напряжены до предела. Сначала результат висел на волоске. Ни один из них не получил решительного преимущества. Все их страсти вырвались на волю. Рэд сражался за свою свободу, а Фланниган-за свою жизнь. Никто и не думал сдаваться. Ни один из них не собирался давать пощады. Они больше походили на диких зверей, чем на людей.

Когда Лавайн поднял дубинку, чтобы ударить мистера Скотта, тот бросил поводья и, выхватив кнут из гнезда, ударил грабителя тяжелым прикладом по плечу. С диким проклятием Лавин выронил дубинку, и в этот момент Джек бросился на него и повалил на землю.

Они катались и катались, как пара диких кошек. Лавин был сильнее, но Джек быстрее. Негодяй попытался схватить Джека своими огромными узловатыми руками за горло, но ловкий противник увернулся от его попытки удавить. Бормоча проклятия, Лавин пытался снова и снова, но внезапно обнаружил, что это бесполезно, его рука опустилась к поясу, и Джек понял, что он нащупывает свой нож. Теперь это действительно была борьба за жизнь. Если бы обезумевший негодяй смог вытащить нож из ножен, все было бы кончено. Джек удвоил усилия, но огромное напряжение начинало сказываться. Будь он свеж, у него был бы равный шанс, и его ловкость могла бы сравниться с силой француза. Медленно, но верно он чувствовал, как нож поднимается дюйм за дюймом. Он схватил руку с ножом и вывернул ее изо всех сил. В этот поворот он вложил всю силу своей молодой и хорошо тренированной силы. С воплем боли и ярости Лавин переложил нож в другую руку. Джек почувствовал, как хрустнуло запястье, которое он выкручивал, затем нож в другой руке блеснул перед его глазами, и нож упал раз, другой. Джек почувствовал, как острая боль, словно раскаленное железо, пронзила его плечо. Он услышал крики разведчиков, когда Дик и Том бросились через кусты к Лавине. Его хватка ослабла, голова была странно легкой, деревья танцевали вокруг него, он чувствовал, что погружается, погружается на глубину в десять тысяч саженей, а потом во второй раз за этот день потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на носилках, которые наскоро соорудили разведчики. Его плечо было искусно перевязано, и, когда он открыл глаза, они упали на мистера Дурланда, мистера Скотта, Дика и других скаутов, столпившихся вокруг него. Чуть поодаль стояли двое разбойников, поджидая фургон, за которым Фланниган послал в лагерь, чтобы отвезти их в окружную тюрьму. Вся борьба ушла из них. Дик и Том вместе с мистером Скоттом обезоружили и одолели Лавина, и теперь он сидел, потирая раненое запястье и страшно ругаясь. Рэд лежал на земле, весь в синяках и ошеломленный, куда Фланниган одним мощным рывком сбросил его и, упав на него, душил, пока тот не взмолился о пощаде.

- Слава Богу! - сказал мистер Дарланд прерывающимся от волнения голосом. - Он уже приходит в себя!

“Да, - пробормотал Джек, слабо улыбаясь, - Пожалуй, я еще стою дюжины мертвецов.”

“Конечно, - сказал Фланниган, его массивное тело все еще тяжело дышало от напряжения. - Это похлебка б'йез, и я был бы рад и горд, если бы у меня был такой сын, как йез! Конечно, это истребитель, клянусь силами! Не нужно ребенка, чтобы справиться с Жаком Лавином. И не волнуйтесь из-за этой игры с ножами, - сказал он, поворачиваясь к группе. - Ничего плохого из этого не выйдет. Возможно, это продержит его в постели день или два, но не хуже.”

Мистер Скотт подошел к Джеку и положил руку ему на лоб. “Мой мальчик, - сказал он, - я не знаю, как тебя благодарить. Сегодня вы спасли мои деньги, но это была мелочь. Ты спас и мою жизнь, и я никогда этого не забуду. Если когда-нибудь вам понадобится друг или помощь любого рода, позовите меня! Ты сделал меня своим долгом на всю жизнь.

“О, это пустяки, - сказал Джек, - я только исполнил свой долг. В конце концов, это была всего лишь мелочь. Любой другой сделал бы то же самое.

Говоря это, он попытался приподняться, но мистер Дурланд мгновенно остановил его.

“Нет, это не так, - сказал он с улыбкой.-Ты не будешь стоять на ногах ни сегодня, ни еще несколько дней. Мистер Скотт послал в уездный город за доктором и будет там еще до вечера. Сегодня ты будешь ездить верхом в штате, Джек, как и подобает герою. Кто согласится, - сказал он, поворачиваясь к скаутам, - нести носилки?”

Кто будет добровольцем? Мальчишки чуть не дрались за честь. Они столпились вокруг него в диком возбуждении. Они всегда восхищались им, но сегодня просто боготворили его; мистер Дюрланд должен был уладить дело, устроив эстафету, чтобы у всех была возможность нести его, и мальчики, отобранные для первой эстафеты, были предметом зависти для других ребят.

В тот день Джек вернулся в лагерь с веселой, хотя и несколько подавленной компанией. Они старались избегать неровных мест, чтобы не задеть раненое плечо. Когда его доставили туда, первые бинты были сняты, рану тщательно промыли и перевязали, а Джека уложили в постель. К вечеру приехал доктор, и его осмотр подтвердил мнение Фланнигана. Нож не задел ни одного жизненно важного места, не задел ни одной артерии, и при хорошем уходе и уходе, которые Джек наверняка получит, через два-три дня он снова будет в порядке.

“Видишь ли, старина, - сказал Дик Кроуфорд, сидя на следующий день у постели Джека, - дело было так. Из того, что мы подслушали в лесу, нам было известно место, которое эти ребята выбрали, чтобы подстеречь Фланнигана. Хотя мы были уверены, что вы успеете к поезду вовремя, мы решили не рисковать и решили быть под рукой. Мы не могли подойти слишком близко из страха быть замеченными и поэтому залегли за кустами поодаль. Конечно, мы не знали, что они изменили свои планы, поэтому, когда началась настоящая суматоха, мы оказались дальше, чем ожидали. Мы бежали—как бежали! Никогда в жизни у меня не было такого времени. Если бы мы приехали на минуту раньше, ты бы сегодня не лежала на кровати.”

- Все в порядке, старина, - сказал Джек. - Я знаю, с какой радостью любой из вас рискнул бы своей жизнью, чтобы спасти мою. Но все хорошо, что хорошо кончается, и я очень рад, что остался жив.

- И мы тоже! - раздался крик из-за палатки, где собрались мальчики, боясь ослушаться приказа доктора держать Джека в покое, если бы они столпились там, как хотели. - Троекратное " ура " Джеку!” и они дружно их подхватили.

Следующие несколько дней пролетели незаметно. Пришло время разбивать лагерь, и большинство мальчиков были вынуждены неохотно вернуться в город. Животворный воздух леса в сочетании с заботливыми заботами Дика и Тома, которые остались, чтобы заботиться о нем, сотворили с Джеком чудеса. Его великолепная жизненная сила и сила воли помогли природе, и наступило утро, когда он, здоровый и здоровый, тоже распрощался с Адирондакским лагерем.

“Вот что я вам скажу, ребята, - сказал он, когда они стояли на вокзале в ожидании поезда, - никогда еще я не проводил такого восхитительного и волнующего времени, как этим летом, и не думаю, что когда-нибудь в будущем мне доведется пережить что-нибудь подобное.”

*****************
***CHAPTER X
“BUSY AS BEAVERS”

“Come on, fellows,” said Jack, “let’s go and take a swim.”

Dinner was over and the Scouts lay in various attitudes on the grass a little distance from the mess tent. The day had been unbearably hot. Usually there was a breeze that somewhat tempered the fierceness of the sun, and at night, indeed, it was so cool that their blankets felt mighty good.

This was the first really hot day that they had had since they had pitched camp. They had started out on a game of Mountain Scouting during the morning, but Mr. Durland, who feared the effects of the sun combined with violent exercise, had limited the range of their run and they had come home earlier than usual. Now nearly an hour had elapsed since their dinner had been eaten—or shall we say “gorged”? because with appetites like theirs that was the most fitting term,—and sufficient time had passed to make the proposed swim a matter of no danger.

The boys greeted Jack’s suggestion with a shout, and after obtaining Mr. Durland’s permission,[88] started off, running and leaping, kicking up their heels like young colts, for the swimming place a little way from camp.

It was an ideal spot. The brook, starting from a point high up in the mountains and cold as ice at the beginning, was gradually tempered as it flowed under the sunlight into the lower levels and in the meantime also widened its course. At the point that the boys had chosen, it had spread out into a small pond or lake perhaps three hundred feet in width. Its course had also been checked by the level nature of the bottom at that point, so that it lay, with scarcely a perceptible movement, gleaming in the sun, which warmed it sufficiently to make swimming a delight. In places it was only three or four feet deep, but toward the southern end there was a depth of eight or ten feet that made it suitable for diving. The younger boys and those whose skill as swimmers was not very great, chose the upper part where, under the direction of Dick Crawford, the Assistant Scout-Master, those unable to swim rapidly learned, while those who simply knew the breast stroke were taught one by one the more scientific crawl and over-hand stroke that are the envy and despair of the small boy when he sees them put in practice by his larger companions. Tom and Pete and Bob were down with Jack at the southern end of the pool and as all were expert swimmers and the bank was within[89] easy reach, to say nothing of the assistance that would be instantly rendered by any of their companions, should ill luck befall, were left to do as they liked.

They had found a heavy plank a few yards distant from the bank and had placed it over the log of a fallen tree so that it rose at a gradual angle until, where it overhung the stream, it was about ten feet from the water. The end that rested on the ground was firmly wedged between heavy rocks that the boys had gathered, capped by a section of tree trunk, so that, no matter what might be the strain at the other end, it was impossible for it to slip or yield. It made a capital springboard and the Scouts had a glorious time playing follow my leader. The slope of the plank was so gradual that they got a good running start, and, reaching the end of the plank, with hands upraised over their heads, were flung out in a graceful curve coming down head foremost, straight as an arrow, and seeing how far they could swim under water before the need of breath compelled them to come to the surface.

Jack’s familiarity with woodcraft and the lonely life of his early boyhood when he was left so largely to his own devices and to what enjoyment he could procure unaided from nature had made him a splendid swimmer. He could dive forward and backward. He could sit at the[90] end of the springboard and from a sitting position leap to his feet on the edge of the board and dive into the water with just one motion. Once in the water, he swam like a fish. He could float and on occasion had done so for an hour at a time without changing his position. His action in swimming was grace itself. Now after the boys were tired of sporting in the water, he pressed his hands close against his side and swam from one end of the pool to the other, using simply his feet.

“Gee,” said Tom, who had never seen Jack swim this way before, “where did you learn that stroke, Jack?”

“Oh,” said Jack carelessly, “I got that from the beavers.”

“Beavers?” said Pete, with interest. “Do they swim that way?

“Sure!” said Jack. “Their front paws are very small and they have to rely entirely upon the back ones. These are webbed like those of a duck up to the root of the nails, and it’s one of the prettiest things you ever saw to see a beaver swim. There is scarcely a ripple. The front feet are perfectly motionless, pressed close up against its side, while its head, with its shining fur and its keen, bright eyes that seem to look in every direction at once, moves in a perfectly straight line toward the front door of his house.”

“House?” said Tom, incredulously. “What do you mean by that?”

[91]

“Just exactly what I say,” said Jack. “Haven’t you ever heard of beavers’ houses? Why, there isn’t a more intelligent builder among all the animals I know about, and I’ve watched almost every one of them! It’s not only a big house, but a well-made one. The beaver is never satisfied with anything but perfection. It has a lot of rooms in it and these are carpeted with leaves and moss and grass. The upper rooms are sometimes six or eight feet above the surface of the water so as to be perfectly dry. The wise old rascal knows that sometimes there is a freshet that raises the level of the stream and he makes his plan accordingly. There isn’t a thing about carpentering or mason work that he doesn’t know. And he has to make his house strong, too, because he has a good many enemies. The wolves and wolverines are after him all the time and unless he had something that they could not bite through or claw through, it would be all up with Mr. Beaver.”

By this time all the boys had become interested in Jack’s description and had gathered around him.

“You’re a lucky dog, Jack,” said Bob. “You’ve seen a whole lot of things that us city fellows don’t know anything about.”

“Well,” said Jack, “there is no reason why you shouldn’t find out all about the beaver, because I know for a fact that there are some not[92] far from camp. Just the other day I caught sight of a beaver dam about three miles the other side of the logging camp. I was going to speak to you fellows about it at the time, but Don just then started up a woodchuck and we all got so excited that I forgot. What do you say to dressing and going over there now? It won’t be so much of a hike and as the camp is on our way, we will drop in and ask Mr. Durland about it so that he won’t be worried if we don’t get back until just before supper time. There is nothing else on hand for this afternoon and I am mighty sure that he will let us go. Wouldn’t be a bit surprised if he wanted to come along with us!”

The plan was greeted enthusiastically and after the fellows at the other end of the pool had been told about it, they rushed out and dressed quite as quickly as the rest. Then they hiked back to camp and put the matter before the Scout-Master, who readily assented to the trip, and, as Jack had foreseen, was very glad to go along. After a little more than an hour’s tramp Jack held up his hand in caution.

“You’ve got to be careful now, Scouts,” he said. “They’re wary old fellows and the least thing disturbs them. If they once suspect that we are anywhere near, it’s good-night with us. Those big, bright eyes will see us all right but we won’t catch a glimpse of them. Now’s the time for you Scouts to show what you know of[93] woodcraft and follow me as silently as a band of Indians.”

Thus cautioned, the boys fell in behind Jack and, carefully avoiding stepping upon twigs or speaking above a whisper, soon reached the dam. They were on the banks of a mountain stream that wound its way through the woods until at the point where they stood it was perhaps a hundred feet in width. Just below them the progress of the stream had been checked by what seemed at first sight a narrow bridge extending from one bank to the other. This was about three feet wide and perfectly smooth.

As Jack whispered to Dick, who was the nearest, this was made just wide enough so that the beavers in going to and fro could pass each other in comfort.

It evidently grew a great deal thicker as it approached the surface of the water and at the lowest part was probably ten or twelve feet thick. As the current was not especially strong, this served effectually to make an almost unrippled pond such as the beavers love. It was not exactly straight across but bent in slightly on the side that pointed up stream so that at the center it was decidedly curved.

This, as Jack further whispered, was to break the force of the current and shunt it off gradually to each side of the dam.

It was the same principle that in a racing[94] automobile gives the cigar-like point to the machine so as to act as a wedge going into the wind and lessening by that much its resistance. The base of the dam was formed by young saplings and branches of trees that had been cut by the beavers’ teeth and planted as piles. Between these they had woven blades of grass and strips of bark so as to hold the branches straight and form a foundation for the mason work that was coming next. For the wise little creatures knew perfectly well the force of the current, and were determined to make a good job while they were at it. They had made mortar from the gravel and clay on the bank of the stream, using their broad, flat tails as a trowel for mixing. They must have had to travel to and fro thousands of times before they completed the work and built around their temporary outlines of plaited branches the solid wall of masonry. They knew enough also not to make it top-heavy, and so gradually sloped it from the bottom to the top, making it more compact by slapping it with their tails until at last it stood almost like a wall of granite. They watched over the dam day and night. No Hollander was ever more careful to prevent a leak in the dikes than they were to keep their dam perfectly solid. They knew that a little carelessness at the start might spoil the work of years.

While the boys were looking open-eyed at this[95] specimen of the beavers’ work, Jack suddenly whispered, “’Sh, here they come! Now keep perfectly still, boys, and you will see something worth while.”

From one of the mound-like houses up the stream a large beaver came out, slowly looking around him with infinite caution before he left the safety of his home. He was about two feet long in addition to a flat oval tail that made his total length nearly three feet. His nose was blunt, his ears small, and his eyes wonderfully soft and intelligent. He carefully scanned the banks and the surface of the stream, and, satisfied at length, paddled slowly toward the dam. Something in its appearance must have alarmed him, for suddenly he lifted his tail and struck it several times against the side of the dam. At the sound, as though it were a signal, two or three other beavers emerged from their houses and rapidly joined him. They swam toward a point on the farther side, where the boys, now that their attention was attracted to it, could see that a little stream was trickling through and falling to the lower level of the creek beyond.

In an instant all was activity, although there was no confusion. They acted as though they were perfectly disciplined and each knew just what he had to do. Two of them swam to the farther bank, climbed up and began to tear with their sharp teeth at some slender saplings. It[96] was astonishing to see how quickly they had gnawed their way through and how adroitly they moved to one side when it fell. These they dragged to the edge of the bank, plunged into the water, holding an end in their teeth, and swam quickly toward the threatened point. Then two or three of them got together and pushed the young branches in among the others. One of them in the meantime had taken up his position on the bank and was rapidly making mortar, doing it as skillfully as the most experienced mason, pounding the clay and mud and stones together until it reached an even consistency and at times flirting water upon it with his tail. Then gathering up as much as he could carry between his two front paws and chin and with head held well out of the water he swam to the others, just as Jack had said, using his hind feet alone. There he dropped his load and returned for another.

By this time the others had done whatever work was necessary with the branches, and all devoted themselves to the mortar, working with incredible rapidity and never stopping for a moment. How long it would have taken to complete the repairs the boys never knew, for at that moment Tom, who in his eagerness had bent forward, lost his balance and fell with a crash to the ground. The wary creatures heard him instantly and like a flash turned and made[97] for their homes. A moment after the surface of the water was as smooth as a mill-pond and none would have dreamed of the life and activity of a moment before.

“Well,” said Bob Hart, angrily, “of all the bone-heads!”

“Bone-head yourself!” said Tom. “How could I help it? Do you suppose I fell on purpose?”

“Come, come, boys!” said Mr. Durland. “We all know it was an accident and nobody is more sorry than Tom himself. But I guess there is no use waiting here any longer. You can be perfectly sure that there will be nothing doing now for the rest of the day.”

He rose to his feet and the others followed toward the camp, so full of wonder and excitement at what they had seen that it completely overshadowed their chagrin at Tom’s carelessness, and he got off more easily than he had expected.

All that evening when supper was over and cleared away the boys were so full of the events of the afternoon that they could hardly think of anything else.

“My,” said Bob, “did you see that beaver’s teeth? I’d hate to have him bite me!”

“Well,” said Jack, “they wouldn’t bite you unless they were cornered and had to. Then it would be a pretty healthy thing to keep out of[98] reach of their teeth. They are as sharp as a chisel. As a matter of fact, the Indians use them to carve out their ornaments of bone. The beavers use them so much that Nature has to keep hustling to supply new material. There is an outside row that projects toward the front and an inner row that furnishes the material to keep the outer ones strong and keen. Sometimes a beaver loses a tooth on either the upper or lower jaw and then the one directly opposite this keeps growing so fast that after a while it prevents the beaver from closing his mouth. He can’t eat and soon starves to death.”

“I wonder,” said Dick, “if that was a whole family that we saw this afternoon.”

“I think very likely,” returned Jack, “because if there had been more they certainly would have been on the job. The beaver is a sociable animal and never cares to live alone. Usually there are four or five found together, but sometimes as many as thirty or forty will gather in a little village of their own. Each family has a separate house and each member of the family has his own individual room, which he keeps jealously for himself, and there is always a scrap if any one else tries to bunk in there with him.”

“I suppose you find them almost everywhere,” said Bob Hart.

“No, you don’t,” said Jack. “They used to be very plentiful, but their fur is in such great[99] demand that hunters and trappers are after them all the time. In Europe, where they used to be abundant, there are hardly any left except in the zoos as curiosities. You don’t find so many of them in America either now, except where it’s cool, as it is up here, and over the line in Canada.”

“Well,” yawned Tom, as they finally got ready to go to bed, “I’d hate to have to work as they do. Did you see how they pitched in this afternoon? It makes me tired even to think of it.”

“Yes,” said Jack. “I guess we all know better than ever before what it means to be as ‘busy as a beaver.’”

[100]
CHAPTER XI
THE BOG

“‘Where are you going, my pretty maid?’

“‘I’m going a-milking, sir, she said,’” chanted Pete as Ben Hoover emerged from the mess tent with the largest tin pail the camp boasted swinging from one hand, and the next largest one from the other.

“Gentlemen,” said Ben, with mock dignity, “I’m not in the humor even to resent the insult your words imply further than to say that you will be sorry for those cruel words when you learn my mission.

“I am about to sacrifice myself on the altar of friendship! I am about to separate myself from human society for the space of two endless hours! I am to spend those two hours in gathering material for raspberry dumplings”—here a general shout of delight greeted him—“with which to brighten the lives of many friends.”

This speech was highly applauded by the “many friends,” and Ben, bowing solemnly, picked up his two pails and walked off, followed by cries of:

“Hurrah for friendship!”

[101]

“Bully for you!”

“Go in and win!”

“We won’t do a thing to those raspberries!”

“Wait till you get them,” Ben called back, as he disappeared down the hill.

Whistling gaily, Ben swung along till he came to the spot he had noticed the afternoon before, where the raspberry bushes glowed red with the luscious fruit.

By the time he had filled one pail, the berries were getting more scarce, and he wandered on in search of the best filled bushes.

He did not notice that the ground was growing soft and springy under his feet. He only thought of getting that other pail filled and hiking back to camp in time for the cook to use the berries for those promised dumplings.

“Ah, there is the dandiest one yet!” he said to himself, as a bush fairly loaded with the red berries met his sight. He set down his pail and reached for the berries. At that moment a sensation came over him as if the ground were giving way beneath his feet, and without a moment’s warning he found himself ankle deep in soft, sticky mud.

Not in the least alarmed, he tried to spring to firmer ground, but instead sank deeper into the mud than before.

More vexed than frightened, he made a more determined effort to draw one foot out, but found[102] that he only sank deeper. In sudden anger, he struggled fiercely. What a sight he would be to return to camp with his clothes all covered with mud! And such mud! How he loathed it! He must, he would get out, and again he tried, leaning from side to side, tugging first at one foot, then at the other, but to no avail.

Thoroughly frightened now, and filled with panic, he threw himself first backward, then forward, to left, to right. Desperately, wildly, he strove to draw himself from that awful bog. It seemed as if some terrible monster with countless hands were dragging him down, deeper, deeper into that awful mire. The more he struggled, the deeper he sank.

All at once he realized this and ceased to struggle. He tried to think. Was it possible that there was no way to get out of this all-enveloping mud? Could it be that he was to die here, all alone? And such a terrible death!

The thought sent a shudder through him, and for a few moments he felt faint and ill. But no, it could not be! Why, his life was just begun! What about all those plans to make the most of every ounce of ability God had given him, to make a successful man of himself, to help others, to make this old world some better because he had lived? Why, he could not die, he could not! He had too much work to do first!

He thought of the merry words that had passed[103] between him and his fellow Scouts only a short hour before. How full of life he had been! Why, he was as full of life now! Nothing had changed! The sun shone warm upon his upturned face, the air was sweet with the smell of growing things. A brilliant butterfly settled for a brief moment on his motionless hand, fluttered, and flew away. A bird rose from a tree, and, spreading light wings, was soon lost to sight.

How he envied that bird! It was free, while he, worth countless birds, was held here, where, if help did not come to him soon, he must die. His boy heart was filled with despair.

But no, he would not despair! He must think of some way to help himself. There must be some way! Some of the Scouts must be near.

He called again and again, but no answer came back to his straining ears. He kept his face toward the sky, for he did not dare look down at that terrible mud, but yet he knew that he was sinking, slowly, steadily. He could feel that the muck was half way between his knees and his waist.

If he could only get someone to help him! If he could only make someone hear! If he only had something—ah, a sudden thought sent such a thrill of hope through his heart that it fairly hurt.

His whistle—his Scout’s whistle! Why could he not signal with it? He, like all other Boy Scouts, was familiar with the American Morse[104] telegraph alphabet. He would try and, placing the whistle to his lips, he sent out in shrill notes his call for help.

Bob Hart, like Ben Hoover, was on the commissary staff that day, and was fishing for a mess of trout for dinner in the brook about a quarter of a mile from the bog.

Pausing to take breath, after a particularly fine fish had been landed, he wondered what that queer whistle was that came faintly, yet insistently to his ears. Was it some bird he had never seen or heard until then? Well, it was a queer, jerky note, anyway.

All at once there was something in that whistle that made him drop pole and line, and stand listening not only with all his ears, but with all his heart.

There was something familiar about it. What was it? Ah, now he knew! It was a signal—a message in the Morse alphabet, and again he listened intently.

Two short, sharp whistles—that was I. One long-drawn, and then a short whistle—that was in. Then in quick succession the other letters of the message, In the bog. Help me. Hurry.

Every nerve in Bob’s alert young body responded to that pitiful call. He ran—he raced—he flew, while always came that cry, “Hurry! Hurry!” faint at first, but louder as he neared the bog. It seemed as if his feet were held down[105] with leaden weights. Why could he not go faster? In his eager heart the wish was repeated again and again, Oh, if he only had wings!

On, on he sped, and nearer and more insistently came the call, “Hurry! Hurry!”

Now perhaps he was near enough to call and, raising his clear voice, he shouted, “Courage! I’m coming! I’m coming!” and sweeter than angel music the words sounded to Ben Hoover, sunken now to his waist.

A moment more, and Bob was there, encouraging him and promising to have him out in a jiffy, but this was far more easily said than done. To find something he could throw to Ben that would serve to keep him from sinking farther—that was the first thing. After that he would think of something to do to draw him out.

He pulled some bushes up by the roots and, as he threw them, told Ben to push them close up against him and rest his arms upon them. He felt sure they would keep Ben from sinking deeper. They did help, and for a moment both Scouts thought their problem solved and they chatted hopefully of the help that Bob was to bring. Vain hope! Suddenly the bushes sank from view, and in the suction they caused poor Ben sank lower.

Quickly Bob ran back and forth, searching desperately for something to throw to his unfortunate comrade. A sapling! A board! Oh, if[106] he had a board! And as if a miracle, he caught sight of a long one lying among the trees. How it came there he did not know or care. That it was there was enough. He ran to it, snatched it up and, running to the edge of the bog, slid it carefully along until it was within Ben’s reach.

Carefully, wise now to the fact that the slightest movement made him sink deeper, Ben drew the board in front of him.

“Don’t bear your full weight upon it,” counselled Bob. “If you just press upon it lightly with your hands, perhaps it will hold you.”

Poor Ben, eager to do every slightest thing to help himself, obeyed and, as the board did not seem to sink, again hope sprang up in their hearts.

Bob wanted to go at once for the desperately needed help, but Ben, terrified at the thought of being left alone, begged him to wait a few minutes until they were sure the board would hold him up until Bob could go and return.

“Keep up your courage, old man,” said Bob. “If that board holds—and I feel sure it will—we’ll be all right. I’ll do a regular Marathon up to camp. Harry and Pete are cooks this week, you know. They will come back with me, and we’ll bring everything we can lay our hands on to help. It will be mighty strange if we three husky fellows can’t get one boy out of a fix! So you just be gay thinking about it, old fellow. We’ll have you out before you know it.”

[107]

As he finished speaking, Bob arose and with a last wave of encouragement to poor Ben, he started on a run for camp. But that Marathon was never run.

Hardly had Bob gone a hundred yards from the bog than he heard Ben’s imploring voice calling, “Come back, Bob! Come back! The board is beginning to sink!”

Bob came tearing back in answer to that pitiful summons to find that in truth the board was sinking a little in the mud. Beginning at the heavier end, it slowly sank out of sight, and as it disappeared drew the boy a little farther down.

He had now sunk halfway between the waist and shoulders. Now, indeed, did both Scouts begin to despair. Half-crazed, Bob ran wildly up and down, whistling shrilly, frantically searching for something with which to aid his comrade.

There was nothing! He could do no more!

He stood, outwardly calm, but with his heart dying within him as he watched Ben’s efforts to be brave as his last hope vanished.

“That’s right, dear old fellow,” said Bob, “keep up a brave heart! I’m sure that help will come! I’m sure! Oh, Ben, if we only had a rope!”

[108]
CHAPTER XII
OLD SAM TO THE RESCUE

As Bob stood there, desperately casting about in his mind for some way to help poor Ben, now up to his armpits in the black mud, he heard, or fancied he heard, a twig snap in the forest. Did that sound exist only in his imagination, or had he really heard it? While he was still in doubt, the underbrush parted, and he saw the best sight in the world for him just then. There, framed by the bushes, was the picturesque figure of Old Sam, the snake hunter, and in his hand he held his two-pronged snake pole.

At a glance he took in the situation and, springing forward lightly, extended the pole to Ben.

“Ketch a hold o’ the pole, an’ hang on to it, lad, an’ I’ll pull ye out! Got a good grip? That’s right—now steady! Never mind! Ye’ll keep it next time,” as the pole slipped from Ben’s nerveless fingers, and let him down a little deeper in the muck.

“Here, lad,” he said to Bob, “ketch on to this here and help me pull!” Then encouragingly to Ben, “Now ye got it? Hang on tight this time! Good boy! Now once more—steady—steady![109] Ye’re comin’, boy, ye’re comin’! Hang on another minnit and ye’ll be on solid groun’! Steady! Now—steady! There ye be!” he cried, exultingly, as they landed poor Ben, mud from head to foot, on the soft, dry grass, where he lay exhausted.

“It’s durn good I happened ’long jest as I did,” Old Sam hurried on to keep the boys from thanking him. “I nearly turned down t’other road for the village, but I sez to myself, ‘Sam, old boy, p’raps ye may meet some o’ them camp boys if ye goes by this here road,’ and so jest on the chanct o’ meetin’ ye, I come this way. I never reckoned I’d meet ye the way I done, though,” he added, chuckling to himself.

Here Ben, who had been trying desperately during this monologue to get a word in, thanked the old man heartily for the great service he had done him.

“I surely would have gone under in another minute if you hadn’t come along!” he said. “I never was so glad of anything in my life as I was to see you standing there with your long pole. I really don’t know how to thank you!”

“Tut, tut,” said old Sam, who always hated to be thanked for his kind deeds. “’Twan’t nothin’ ’t all! No more’n any Christian would hev done ef he’d found a friend o’ his’n in a tight place. I reckon ye must feel durned sticky with that there mud all over ye, lad,” he added, to[110] change the subject. “S’pose ye come up to my cabin—’taint so very far from here, and scrape some o’ it off.”

The boys readily consented, for they had learned to think a lot of this quaint old man of the woods. Therefore, as soon as Ben had recovered his strength and felt rested enough, the three started out for Sam’s cabin. In a very short time they came upon the little place nestling in the very heart of the forest.

Sam told Bob to make himself comfortable while he took Ben around to a brook that ran back of the cabin and told him that if he wanted to take a plunge, he (Sam) would scrape the muck off his suit. And soon Ben, wonderfully refreshed by his dip in the cold water, and wearing his khaki suit, from which Old Sam had scraped the worst of the mud, came around the corner of the cabin and joined Bob.

The two Scouts were in a very subdued mood. The terrible experience they had just passed through brought with it a reaction. There was something very restful and soothing in sitting on the grass, with their backs against a log, while Old Sam moved cheerily around inside the little cabin, frying bacon and eggs.

When everything was ready, Sam called them and seated them in two very comfortable chairs of his own making.

“Aye,” said the old man, as he began serving[111] the simple meal, “there’s been many footsteps leadin’ up to them bogs as has never come out o’ them. I remember once, when I was only a young feller, how two o’ the ugliest villains I ever see got their deserts. Ye see, these here rascals was tryin’ to steal some pow’ful val’ble trees here’bouts. They had it all fixed up fine how they were goin’ to git away with ’em. Wall, they wuz hard to work one night loadin’ the logs on a wagon so’s they could get ’em away before mornin’, when all a sudden they hears a voice and, lookin’ up, sees two great big, green eyes a glarin’ right at ’em. With a yell they runs off through the woods as fast as their legs could carry ’em, and never stops to look where they’s goin’. All a sudden, the first man slips an’ falls, ketchin’ hold o’ t’other and draggin’ him with him. With a blood-curdlin’ cry, they found they was bein’ pulled under. In a little while there was nothin’ to show they’d been there, ’ceptin’ their footprints leadin’ up to the edge o’ the bog. Me and a friend o’ mine was jest in time to see the last o’ ’em disappear.”

The boys had listened in horrified silence to this story and, as Old Sam stopped, Bob broke in breathlessly to ask, “But where did the green eyes come from?”

“Why, seems them belonged to a bobcat,” Old Sam began, but was again interrupted, this time by Ben.

[112]

“A bobcat?” he exclaimed. “I’ve heard there are some around here, but I haven’t seen any yet.”

“Waal, ye will! They ain’t so pow’ful plentiful, but once in a while ye ketch sight o’ one. Me an’ me friend, after we seen the finish o’ the rascals, we went back to see what mischief they’d been up to, and then, all o’ a sudden, my friend sez, sez he, ‘Look a-there, Sam, I reckon that’s what skeered them durned thieves!’

“I looked where he wuz pintin’ an’ I see them terr’ble glarin’ eyes. I tell ye, lads, they made my hair jest raise itself right up on my head, an’ I hadn’t no guilty conscience, nuther! Wall, quick as a flash my friend, he up with his rifle an’ popped that there pesky crittur right through the eyes!”

Just then a menacing rattle came from one corner of the cabin that made the boys jump from their seats in alarm.

“Don’t be skeered!” Old Sam chuckled. “That there is one o’ my rattlers as is waitin’ fur the man to come an’ take ’em to the museem. If ye like, I’ll show ye my c’lection.”

On the boys expressing an earnest desire to see the collection, Old Sam led the way to a couple of glass-covered boxes that stood in a corner of the cabin. In each box were two snakes; in one two rattlers were writhing and twisting, and in the other two unusually large and beautifully marked copperheads were lodged.

[113]

As the boys pressed forward eagerly to examine them, one of the rattlesnakes coiled itself and gave forth an ominous warning. Instinctively the boys drew back with a shudder of repulsion.

“They’re awfully treacherous creatures—those snakes!” Bob remarked.

“Wall, yes, they be!” Old Sam drawled, “but they has one thing to recommend ’em, anyway. They always gives warnin’ afore they strikes, so ye kin get out o’ the way.”

“That’s so,” Ben agreed, then added, “Haven’t you ever been bitten, Sam?”

“Not yet,” he replied. “Come pretty nigh it, sometimes, though. Many a time I’ve found the critters hangin’ on to my boots. I had a cat once what used to ketch a pow’ful lot o’ snakes fur me. He could do it a durned sight better’n I could myself!”

“I never knew that cats could catch snakes,” said Bob, incredulously.

“Wall, that there one o’ mine could. Every day he used to go with me when I hunted the critters.”

“Tell us how he did it,” the two boys said in the same breath, and Sam, delighted by the interest they showed, willingly complied.

“Wall, it wuz this way,” he began. “Tommy—that wuz what I called him—would hunt around till he found a good big rattler. Then[114] he’d creep on him on them soft paws o’ his’n, then all a sudden, when he wuz just in front o’ him, he’d make a little noise and hold up his paw. At the noise the snake would coil hisself up into a ball and rattle somethin’ turr’ble. But Tommy, he’d never stir an inch. That would make the reptile awful mad, and he’d strike out at that raised paw o’ Tommy’s with all the strength he had in him. That’s just what the cat had been countin’ on, an’ when the rattler struck, he would jump aside quick as lightnin’. Then when the snake would go past him, Tommy, he’d jump and land right on the critter’s neck, just below his head. Yes, he wuz great on ketchin’ snakes, old Tommy wuz!”

“What became of the cat?” Ben asked, eagerly.

“Why, he lived to be sixteen years old, Tommy did, and at the end o’ that time passed off quiet and peaceful like. He lived a happy life and a durn useful one, too, which is more’n you kin say fur most cats,” he added.

Although the boys would gladly have stayed longer with this old man who knew so many interesting tales, they knew Scout-Master Durland would be anxious about them. They urged Old Sam to go with them back to camp and stay to dinner, but he refused on the plea that the “museem man” was coming to take away “them durned reptiles,” and he had to be on hand to receive him.

[115]

“I’ll go with ye a little ways through the woods, though,” he said, “and see that ye don’t get stuck in no more bogs.”

So they started merrily for the camp. Old Sam’s bacon and strange stories had had a good effect on the two boys and they felt themselves again.

The snake hunter gave all the bogs a wide berth, and beguiled the way so pleasantly with his interesting talk that before they knew it they were almost on top of the camp.

Bob and Ben tried their best then to persuade Old Sam to go in with them, if only for a few minutes, but again he begged off, saying, “Ef I once git in there, lads, I couldn’t pull myself away, an’ then what would the poor museem man say?”

The boys didn’t know and didn’t care, but as they saw he could not be moved from his determination, they reluctantly let him go. Before they parted, however, the boys overwhelmed him with thanks and gratitude.

“Tut, tut!” he said, for the second time that day. “’Twan’t no more’n any Christian would hev done.”

But although this was true to some extent, the boys looked after his disappearing figure with no lessening of their respect and love. With a sigh they finally turned away and started toward camp once more.

[116]

In a few minutes they found themselves surrounded by the Scouts, who were greatly relieved to have the two runaways with them again.

“Where are those raspberries, Ben, that you were going to bring for the dumplings?” Dick cried.

Then Ben told the excited boys all about this mishap and how loyally Bob had come to his rescue. When he spoke of the snake hunter’s timely arrival and how he and Bob together had pulled him out of the bog, the Scouts sent up three cheers that set Don barking.

Reserving the snake hunter’s stories to tell around the campfire that night, Ben concluded: “I’m sorry, fellows, that I wasn’t able to get you those raspberries! My intentions were good, I assure you, but I was prevented by ‘circumstances over which I had no control,’ as contracts say.”

“Don’t you worry about that, Ben,” said Jack, “you look better to us than all the raspberry dumplings going!” and that he voiced the general feeling was shown by the boys’ hearty, “You bet your life!”

[117]
CHAPTER XIII
THE BROKEN TRESTLE

Never had a day dawned more brightly, never had the skies been bluer than on the morning of a day a week or so later, to which the Scouts had looked forward with so much pleasure; and yet it proved to be a day of disaster.

The unfortunate happenings had begun with an accident to Mr. Durland. He had stepped carelessly upon a loose stone, and, his foot slipping, he had been thrown from his balance, and had rolled and slid down the steep mountain side. He had grasped at some stout bushes and so managed to stay his fall until help could reach him. His Troop had all been thankful enough when at last they had him at the top again and had found no bones were broken, and that there was apparently no more serious injury done than some severe bruises.

Thankful as they were, the accident had affected them all, for there was not a boy in that Adirondack camp who did not love Mr. Durland. He had been their Scout-Master ever since the formation of the Thirty-ninth Troop, and in all that time they had spent together the Scouts had found[118] nothing in him that the most critical would have cared to change if he could. His never-failing cheerfulness, his quick sympathy and full understanding of boy nature, his hearty praise for work well done or any act that proved the doer a worthy Scout; the quiet reproof, when reproof could no longer be withheld—all these traits had endeared their Scout-Master to the members of the Thirty-ninth.

So it had been with thankful hearts but subdued spirits that they had again taken up the trail.

Then venturesome Tom Binns had foolishly wandered away, and it had taken an hour of searching before they had located him.

They had gone on quietly without any other unpleasant incident and had covered several miles of their hike where there had come literally “lightning out of a clear sky.”

One moment the sky had been of clearest blue, the sun shining brightly. The next the air had been filled with a lurid yellow light. It had thundered and lightened and, by sheer good fortune, just in the nick of time, the boys had stumbled upon a refuge formed by three great rocks piled one against the other. Against and between these they managed to crowd, but it had offered only meagre protection from the fury of the storm. Such a storm had never been witnessed before by any of them. It was preceded by a terrific wind[119] which bent the saplings to the ground, wrenched up great trees by their roots, casting them aside like a giant’s discarded playthings. This it had made the boys’ hearts ache to see, for they had come to love the trees, and regard them almost as friends.

Then came the rain, in driving sheets that hid even nearby objects. It seemed as if the very floodgates of heaven were opened, and that it poured in “floods that came and came again,” until in every depression there was a small lake and wherever the ground sloped downward small rivers ran.

Not a living thing was to be seen, for every wild creature had taken refuge from the fury of the storm in its deepest woodland shelter and nestled there quivering, while still the thunder rolled, the lightning flashed and the rain came down in torrents.

Suddenly there was a peculiarly vivid flash, and then a crash that seemed as if the heavens themselves must be falling, and a tall oak directly opposite the Scouts’ shelter was riven by lightning. Straight through the center of the tree the blue fire ran, from topmost leaf to roots, and the giant parted and fell crashing to the ground.

At last, after what seemed a never-ending wait, the deluge was over, and the Scouts came out of their refuge, stretching their limbs, and again took up the trail.

[120]

At first their progress was slow, for in every hollow the water lay so deep that they were forced to abandon the trail and skirt around it. In more than one place a great tree lay across the trail and they must either go around or push through the fallen branches. All this took time and effort, and the boys were tired when they reached a part of the trail that led outside the woods, where they found the going much easier.

Then they reached the river, along whose banks the trail led to within a mile of the county town, for to purchase some much needed stores in the village had been the object of this hike.

Long before they reached the river they could hear its rushing waters and so were prepared to see it swollen, but the sight which now met their eyes was beyond anything they had imagined.

The raging volume of water that came tearing down the river course was more like some great, swirling cataract than a river. They remembered how it had looked on the day they came to camp as, crossing on the trestle which spanned it, they had looked down upon it from the train, and admired its quiet beauty. Then the blue sky was mirrored in its quiet depths, now a great mass of whirling, muddy water, sweeping all before it.

Recovering a little from their amazement at the sight of the rushing current, they went on down the trail until the trestle came in sight. At the first glance they stood as if turned to stone. For[121] several minutes the Scouts gazed into the faces of one another, and, though no word was spoken, whole volumes were read in eyes full of alarm and faces which, despite the stout hearts back of them, were blanched with fear.

It had needed only one glance to see it all. On its course down the valley, the swollen river, overflowing its banks at many places, had loosened the earth from the roots of many trees growing along its edge and had borne them along. Several of these had been wedged against the foundation supports of the trestle and on the farther side had loosened several of them. This had caused the frame to sag away from the track, leaving the rails loosened and out of place for many feet at that end of the trestle, and—appalling thought! the afternoon express was due in little more than an hour. Is it any wonder that the thought left the Scouts white and speechless?

In order to give the alarm to the on-coming train it would be necessary to cross the river. Ordinarily this would be easy enough, for here the river had neither great depth nor strong current, but one glance now at the raging, boiling torrent that had taken the place of the usually placid river showed that to be dangerous, if not impossible.

As the Troop stood there hesitating, trying to decide on the best thing to do, there was constantly before each one a picture of the train[122] speeding out on that broken trestle, then falling, its cars piling up one upon the other, the shrieks and groans of the injured—Ah, but they must not think of these things! It would make them unable to plan. That they must do something to save the train went without saying. No true Scout could stand or had ever stood by when there was disaster to be prevented or life to be saved.

“Now, Scouts,” said Mr. Durland in a resolute voice, “here is an emergency that will test all your training. We must act quickly, or it will be too late.”

As he spoke a new thought flashed into his mind and now, looking into the earnest faces of the Scouts, he saw the thought that was in his own mind grow in theirs.

The trestle! But to run along that trestle over the mass of seething, angry water, when the slightest misstep meant death, to warn the on-coming train—could he ask or expect such a heroic deed from these Scouts, the oldest of whom was scarcely more than a boy? He must consider.

The wind that had risen to a hurricane before the storm had broken now began to rise again, and he knew that this would increase the peril fourfold. What was his duty to these boys? Should he teach them at this crisis that their first duty was to themselves, or that it was their great privilege to risk their own lives to save others?

[123]

His decision was made, and, raising his head, he quickly called for a volunteer.

Every Scout, to the last man, stood ready!

Strong man as he was, Mr. Durland felt the tears rush to his eyes, and he could not speak for a moment for the choking in his throat. Then he said, “Well, Scouts, I’m proud of every one of you, but you see you cannot all go.” Then glancing keenly about, he continued: “I will let you choose your own man. Whom do you think best fitted, not by courage, for you are all that, but by physical strength and steadiness of head to undertake this task?”

And there was but one word spoken, as with but one voice, “Jack!”

[124]
CHAPTER XIV
THE SAVING OF THE TRAIN

Without a word Jack threw off his Scout’s pack and prepared for his task, but turned to ask what he should do for something with which to flag the train. Harry French whipped out a large red silk handkerchief and quickly passed it over. Without a moment’s delay Jack swung off, with Mr. Durland’s “Take care of yourself, Jack,” and the good-bye shouts of his fellow Scouts ringing in his ears.

His companions held their breath as he swung out over the rushing water. Until now they had failed to notice in the excitement that the sky had again darkened and that there was every sign of another downpour. The darkness increased, and again came that terrible rain in such sheets that, strain their eyes as they would, they could not see a trace of Jack.

And now Jack, brave Jack, was all alone in his struggle. Blinded by the wind and the pouring rain, he could scarcely see one iron girder of the trestle. Standing with difficulty and swaying dizzily, he waited until a flash of lightning showed the way before him for one blinding second. In[125] that second he calculated the distance between the girders and now crept on from girder to girder over those hungry waters that seemed to leap at him in an attempt to drag him down into their raging depths.

Once he slipped and fell between the girders and for an instant thought that he was lost, but with cat-like agility he caught at a projecting beam, and, though the angry waters dashed over him and sought to break his hold, they could not, and he pulled himself slowly back to the trestle.

No standing up now! He had learned the danger of that. On hands and knees, drenched by rain and river, buffeted by the terrible wind that tore at him like some living enemy determined on his destruction, he crawled painfully along inch by inch and foot by foot.

His hands, torn and bleeding from his desperate attempts to hold onto the rough iron, almost refused to obey his will. The cold wind and rain chilled him to the marrow and it was only his strong, determined will and dauntless heart that held him to his task.

It seemed to him that he was going so slowly, so terribly slowly, when there was such need of haste. He must hurry! He told himself that the short hour before the train was due must already be gone.

At any moment now he might hear that dreaded whistle and see the monster train bearing down[126] upon him. What if it should come while he was still on the trestle?

For a moment he stopped overwhelmed, controlled only by that physical fear of death that is common to us all. The thought of going down into that swirling flood and yielding his young life to those merciless waves was more than he could bear. Only for a moment did this thought sway him. Almost instantly the realization that upon him depended other lives, and that he must hurry if he would hope to save them restored his courage and banished every thought of self. Again he crept on, trying to hurry and constantly beaten and held back by wind and rain.

On, on, he crept, with bleeding fingers, toward the end of the trestle. Would he never reach it? The downpour of rain lessened, and it grew lighter. He strained his eyes, and, yes! there before him, only a few yards distant now, was the end of the bridge and beyond it, wet rails glistening, the track stretched away.

Rising to his feet, Jack looked eagerly, searchingly along that track. Nothing in sight, he told himself exultingly. He was going to be in time!

The storm was over now, and in the clearer light he hurried along, his bleeding hands and bruised knees forgotten in the joyful thought that he was going to succeed—but at this moment there was a terrible crash and noise of breaking and splintering wood, and he stood transfixed at the sight before him.

[127]

The end of the trestle the entire width across had given way and fallen with a crash and now lay, a broken mass of wreckage, half on land and half in water. An open space about six feet wide yawned between Jack and the bank.

Not very much space, you think, for an agile Boy Scout trained in all sorts of athletics to cover; and, ordinarily, that would have been so. But now the ground under and beside the tracks was soft and yielding from the rain and, to make the task of jumping still more difficult, the mass of wreckage served as a dam and the water flowed out over the roadbed, making it impossible to calculate the leap.

Our Scout stood there for a long minute trying to decide what to do. If it had been only his own life that he had to consider, he would not have hesitated a second, but he had to reflect that if lost there would be no one to warn the express, which must now be very close at hand.

Whatever he did he must do quickly. He glanced around keenly, but could see nothing to aid him. Desperate, he looked again. Ah, yes! There, a foot or so beneath where he was standing, he saw a beam of wood projecting from the water. Jack could only see a few feet of it, for the rest of it was under water, but it was his only chance and he took it unhesitatingly. Drawing off his shoes that his feet might get a better grip, he stepped down upon it and felt his way cautiously[128] along until he came to the broken end of the beam. Knowing that he had gained several feet, he now leaped out over the flood. As he jumped, he leaned far forward, and it was well he did, for as his feet touched the soft earth, it slid from under them and it was only by grasping at the rails that he kept himself from slipping backward into the water.

Hurrah! he was on firm ground at last, and all else was forgotten in the triumph.

Toot! Toot! T-o-o-t! It was the whistle of the express. He was just in time. He dashed up the track toward the on-coming train with the speed of an arrow. He had sore need now of all his athletic training and ran as he had never run before. There around the bend, about a fourth of a mile away, appeared the express, ten minutes behindhand, and in consequence putting on extra speed.

Jack planted himself firmly in the middle of the track and waved the red danger signal to and fro, his heart singing with joy. He expected to see the express slow down, but to his amazement it did nothing of the kind. They did not seem to see him!

What should he do? The train, with the broken trestle ahead of it, must not be allowed to take that awful plunge. He must stop it!

He waved the red flag more frantically than before, but still the train, unheeding, came on.[129] Two minutes more and it would be upon him. Now came the supreme test of his Scout training. Would he fail?

Lightning quick he thought and decided. Springing from the track, he caught up a rock, and, as the train came abreast of him, hurled it through the window of the cab. Then, well nigh exhausted as he was, he ran along by the side of the track.

As the train sped by him he heard startled exclamations and shouted oaths mingled with the sound of the breaking glass. He caught a glimpse of the engineer face thrust from the cab window, and once more he frantically waved the red flag.

At last, at last, he heard the grinding and whistling of the air-brakes as the express began to slow down. So great had been its speed that its momentum carried it on even when all steam had been shut off and the air-brakes applied.

The engineer and fireman, now fully aware of some terrible danger, feared the train could not be stopped in time. With bated breath they waited, while nearer and nearer crept that awful gap. On, on, went the great locomotive until within two scant feet of the broken trestle when, with whistling brakes and grinding wheels, it came to a full stop.

From cab and car people poured, gathering around Jack, whose white face, bleeding hands and clothing torn almost in shreds told their own[130] story of the terrible ordeal through which he had just passed.

As it happened, there were several wealthy mine owners on the train going up into the Adirondacks to verify a report of a rich vein in that locality. With them was the superintendent of the road, likewise interested in the mining project. His family, consisting of his wife, his married daughter and her husband and their two young children, were also of the party. It was for their accommodation that a most luxuriously furnished private car had been added to the regular train, and very soon Jack, quite restored, found himself sitting in a wonderfully comfortable chair, and the center of attraction.

With keenest interest all listened to his account of the storm in the mountains and as, in answer to their many questions, they drew from him the story of the crossing of the trestle, their hearts glowed with gratitude to the brave Boy Scout who had done so much for them. They quickly made up a purse, and the superintendent of the road presented it to Jack, saying, “This is from the passengers, for they recognize the great debt you have placed upon them, and I can say for the road itself that it will be quick to recognize in a substantial way the service you have rendered it.”

Jack drew back, and firmly refused to accept the reward, first of all because he did not wish[131] it, and second because it is against Scout rules to accept a reward for any such service. When the passengers saw how determined he was in the matter, their admiration knew no bounds, and if Jack had not been as strong minded as we know him to be, it is to be feared that he would have grown conceited.

The superintendent soon gave orders to the engineer to make best speed in backing the train to the county town, only a mile or two away, and there Jack alighted, and after a short wait was joined by the rest of the Troop, who had gained the town by means of a bridge which had withstood the storm some miles down the river.

[132]
CHAPTER XV
A STRANGE DUEL

Lounging in all sorts of careless attitudes around the campfire that evening, the boys were playing with Don. That exuberant animal was an unfailing source of delight. No matter how much he had tramped through the day, he was always ready for a frolic with the boys. All of them were fond of him and since he had led the Scouts to the cave and saved the lives of Jack and Tom just when the situation seemed most desperate, he had become the idol of the camp. He was constantly learning new tricks and perfecting those he had. Now he rolled over and over, turned somersaults, stood on his hind legs and marched as a soldier, stretched himself out and played dead and went through all his extensive stock of tricks. Nor did he do it as a matter of obedience to the shout of a command, but took as much delight in it as did the boys themselves. It was easily seen that he thought himself as important as any Scout in camp and there were times, it must be said, when the boys agreed with him.

Now as he barked joyfully and leaped and ran from one to another, Ben remarked, “Well,[133] there’s no use talking, there’s something wrong with a man who doesn’t love a good dog!”

“Right you are!” said Tom, who, since Don had saved his life, had redoubled his affection for the dog. “They’re the finest animals in the world.”

“Yes,” said Jack, while Don squatted on his haunches and looked in his eyes adoringly, “they’re the most faithful and affectionate beasts on earth. They’ll never go back on you, no matter what happens. You’re just the same to them whether you have a dollar or a million; whether you’re a helpless outcast or the President of the United States. There aren’t many human friends that will stick by you everywhere in foul weather as well as fair weather, but a dog always will. He will trot along with you; he’ll fight for you; he’ll forgive all your impatience and ill-treatment, and he wouldn’t hesitate a moment to give up his life to save yours. They’re noble fellows, sure enough, aren’t they, old dog?” as he fondled the shaggy head caressingly.

“And they’re so intelligent,” said Pete. “They’ll follow a trail anywhere. You may try to cover up your tracks by all sorts of tricks, by walking backward in your footsteps, by running along fences or jumping from rock to rock, but although you may confuse them, they’ll stick to it until soon or late they pick up the trail[134] again. The only way to fool them utterly is to take to the water and wade through it, but even then you have got to head for land sooner or later and the chances are they’ll get you. You know how hard it used to be in the old slave-holding days for a runaway to escape. I’ve heard that in some of the places of Europe—Belgium I think—trained dogs are a regular part of the police force and a most important part too, if you believe all that is told about them.”

“Well,” said Dick Crawford, who, after discharging some of the routine duties of the camp, had joined the group, “I know of a famous case that shows both those qualities of the dog, his affection and his intelligence. It all happened four hundred years ago and yet it is so interesting and remarkable that the story has lived all this time.”

The boys clamored to hear it and Dick went on:

“There was a young man in Paris, we’ll call him Aubrey for short, of good birth and breeding and moving in the gay world of fashion. He had a large circle of friends and owned a magnificent greyhound. It was a splendid brute, whom people turned about to watch as he followed his master through the streets.

“One day there was a great tournament in Paris, a very gay and splendid occasion, and his friends were surprised to see that Aubrey wasn’t there. They thought this was strange because he[135] had counted very much on this coming event and had shown the greatest interest in it. Still they thought that something had detained him, but when on the second and third days he was also absent, they began to be worried about him.

“On the fourth morning a great friend of Aubrey, whom we’ll call De Narsac, heard a scratching at his door. He arose and found there his friend’s greyhound. The poor brute was wounded and had evidently been without food for days, so that his ribs almost showed through his flesh. De Narsac gave him food that he ate as famished. The appearance of the dog in such a condition deepened his suspicions that harm had come to his friend. The dog kept running about the apartment, whining and looking at him imploringly and plainly asking him to follow. Convinced now that something was wrong, he hastily dressed and followed him through the streets of Paris. The dog led him without a moment’s hesitation several miles out into the country through a forest that had a bad reputation as a resort for thieves and outlaws. Coming to some freshly disturbed earth under a great oak tree, he fell upon it and began scratching and whining pitifully. De Narsac and some friends he had brought with him began to dig and soon uncovered the murdered body of Aubrey.

“On their return to the city, they met a group of young men on one of the main streets. As soon[136] as the dog caught sight of one of them he growled furiously, crouching and then leaped at the man’s throat. The courtier, whom we’ll call Macaire, beat off the dog with the help of his friends, but the greyhound made unavailing efforts to renew the attack.

“The sudden fury of the dog aroused suspicion and a little quiet investigation showed that sometime before there had been a bitter quarrel between Aubrey and Macaire.

“The matter came to the ears of the King, who determined to sift the matter to the bottom. He gave a great function in the royal palace and so managed that Macaire with a dozen other courtiers stood in a group at the right hand of the throne. By previous arrangement, De Narsac entered, accompanied by the greyhound, who, the instant his eye caught sight of Macaire, made a tremendous bound and bore him to the floor. It seemed to the King and all present that Providence had pointed out Aubrey’s murderer. Macaire denied it violently but, in accordance with the ideas of the time, it was arranged that the matter should be left to the judgment of heaven. In other words, the dog and the man were to fight a duel. It was supposed that eternal justice and wisdom would select the winner. If the dog won, the murderer of Aubrey stood revealed. If, on the other hand, Macaire came out victor, he was to be adjudged innocent.

[137]

“A duel between a man and a dog!” exclaimed Ben who, with the other boys, had listened breathlessly to Dick’s story. “That doesn’t seem fair. How could they fix it so that each would have an even show?”

“Well,” said Dick, “perhaps it wouldn’t be possible to make a thing of that kind exactly fair and even between a man and a dog, but they figured it out and made it as fair as they could. The man was armed with a heavy club and the dog had to rely upon his teeth and claws. A barrel was provided for him, in which he could take refuge when too hard pressed and get ready to renew the attack.

“The affair came off before a tremendous crowd. All the leading people of Paris and the court were present. The instant the dog was brought in he tugged at the leash and being freed, leaped at his enemy. Macaire fought with the fury of despair; but the consciousness of guilt unnerved him and most of his blows beat the air. The dog returned again and again to the attack and, finally, leaping through Macaire’s guard, caught him by the throat and threw him to the ground. He shrieked for help and confessed his guilt. Justice was keen and quick in those days, and that very night Macaire was led out to execution. The dog had avenged his master.”

The Scouts drew a long breath as Dick finished[138] his exciting story and Pete ejaculated, “Well, that certainly was some dog!”

“They thought so at the time,” said Dick, “and put up a monument to him that can be seen even now.”

“Well,” said Jack, turning to Don, “you’re not so big and strong as that great greyhound, old fellow, but I bet you know as much, and no matter what happened to any of us, you would stand by us to the very end. Wouldn’t you, Don?” and Don, looking eloquently into his master’s eyes, wig-wagged, “Yes!”

[139]
CHAPTER XVI
TOO LATE!

The morning of the last day of the month dawned bright and clear.

The day before, Harry, as he had promised Crawford he would do, had come over to the Boy Scout camp and had a long talk with Mr. Durland. Flannigan had not come back from his prospecting trip nor had they heard from him in any way. The only conjecture was that he had been delayed longer than he had expected, but had probably planned his return so as to stop at the junction point to receive the express package that always arrived for him on the last day of the month in order to meet the payroll, and from there would drive over to the logging camp.

It was absolutely necessary that somebody should reach there before the arrival of the train in order to give him ample warning, and let him make his arrangements accordingly. Jack was selected as best fitted for that important duty and immediately after breakfast he started off for the Junction.

He gave himself plenty of time. It would not[140] do to take any risk when theft was in the air and when possibly a life also depended upon his getting there before the train. The distance from the Boy Scout camp to the Junction was about five miles as the crow flies. If he had been able to go by the road, he could easily have made it in a little over an hour. The path, however, lay chiefly through the woods and there were brooks to be crossed and occasional hills to be climbed and for all this Jack had to make allowances. Thanks to the efforts of the Boy Scout Pathfinders, the district had been thoroughly surveyed and rough paths indicated, and as Jack himself had been in the thick of this exploring, he had a perfectly clear idea of the shortest and easiest way to get there.

The train was due at the Junction at ten thirty-five. Usually it was behind time. It ran on a little spur jutting off from the main road. It was a single narrow-gauge track, with only one train each way every day. It carried both freight and passengers and stopped, as its patrons sometimes grumbled, at “every dog kennel” on the way. The chances were that it would be late, but then again on this one occasion it might happen to be on time and Jack could take no risks. He figured that, with all the roughness of the road, he could make the distance easily in two hours. He gave himself an extra hour and a half, however, to allow for any possible hindrance and left camp at about seven o’clock.

[141]

It was a splendid morning. A slight haze tempered the heat of the sun and made walking a delight. As Jack swung into his stride, the charm of the morning took possession of him. The full tide of youth and strength ran through his brain. The balsam of the woods filled his nostrils. The woods were full of life. Birds sang in the trees overhead. He caught glimpses of chipmunks and squirrels gliding through the bushes and occasionally crossing the path. It was good to be alive, and it seemed scarcely possible that on such a day robbers and murderers were abroad and the possibility of a crime near at hand.

As this last thought came to him his step quickened. He didn’t anticipate any danger in his mission, and yet his blood was stirred by the possibilities that lurked in the day’s work. He had no idea that he himself would be concerned in it or come face to face with the robbers.

What he had to do after all was perfectly simple. He only had to warn Flannigan and he knew enough of that individual to have perfect confidence in him. He was sure that the big, burly Irishman could easily hold his own if it came to a tussle. But there would be no tussle. He was sure of that. All the foreman had to do was to take no chances in going by the main road, but to take a less traveled path, rough, to be sure, but over which a horse could be driven, and thus reach the camp. It was a much longer road, but[142] in this case at least the old proverb was true that “the longest way around is the shortest way home.”

He had no doubt that Flannigan would be at the station. No matter how important his business might have been, he would never let pay-day go by without turning up in camp. That was the one unwritten law of the logging camps that was like the laws of the Medes and the Persians and could not be broken. The rough characters that Flannigan had to deal with in their hard-worked and narrow lives looked forward all through the month to that one day of the pay envelope. To be sure, the money didn’t last long when they got it. A big spree in the county town usually followed and, after a day or two of gambling and drunkenness, the men stumbled back to the camp and began to work for another month, and dream of the next pay-day. They were quick tempered at the best, would listen to no argument or explanation and only the sight of the money would appease them. If Flannigan did not turn up at the camp that day, there would be a riot, and nobody knew this better than Flannigan himself. Therefore he was sure to be on hand.

While Jack was thus pressing steadily forward, two men lay in a clump of bushes alongside the road about half way between the Junction and the logging camp. They had chosen another place than that on which they had first determined.[143] They felt a vague uneasiness regarding the Boy Scouts. While the sudden appearance of Don had given rise to some misgivings, they had not been sure that they had been overheard. They had missed Dick on his trip to the logging camp to give warning and though after that day they had kept a sharp lookout, they had seen no proof of any communication from the Boy Scouts to the lumber camp. As a matter of fact, on the strict injunction of Mr. Durland, the Scouts had kept carefully away from that section since that day. Still on the mere chance they had thought to “make assurance doubly sure,” and had picked upon a new location where, squatting in the bushes, they waited the coming of Flannigan.

The intervening days spent in wandering about the woods and brooding over their plot had not improved their appearance. They were unshaven and unkempt, and their clothes hung on them in tatters. But if their appearance was bad, their tempers were still worse. Their rankling bitterness and hatred of all society had turned them into wild beasts.

“Curse him!” growled Red, as O’Brien was called, “we’ll settle his hash this time!”

“Yes,” returned Lavine. “By gar, I get even with zat man to-day if I swing for it!”

“We’ve got to be pretty keerful,” said Red. “He’s a moighty handy man with his fists, begorra!”

[144]

“His feests I fear not,” replied Lavine. “What are his feests against zis knife?” and he ran his hand significantly across the razor edge on an evil-looking hunting knife. “Do you zink he weel hev a pistol?”

“No fear uv that,” said Red. “He’s too cock-sure of himself.”

Just at the turning of the road they had felled a tree and with true woodmen’s skill had arranged it so that some of the heavier branches lay across the road. They thought that Flannigan, on reaching the obstruction, would be forced to get down from the wagon in order to remove it and clear a path. While he was bending over, they planned to spring upon him from behind with their clubs. Taken by surprise, they figured that he would be helpless in their hands. The knives they held as a last resort. Their thought of vengeance went no further than to give the prostrate man a terrible beating and perhaps maim him for life. It would be safer than actually murdering him and the pursuit was likely to be less keen than if they had killed their man. Yet their knives were there and in a pinch neither one would have flinched from using them should it come to that.

“He’ll soon be here now,” said Red, looking at the sun.

Lavine responded with a growl and an oath, and the two outlaws drew their belts tighter and waited for the coming of their prey.

[145]

In the meanwhile Jack had caught sight of the Junction from the brow of the last hill. His watch told him that he had an hour and a half to spare and he knew that he could easily make the distance in fifteen minutes, leaving plenty of time. He stepped out briskly and came to the edge of a little brook. It was only about a foot deep and there were stepping-stones leading from one bank to the other. As he neared the farther bank, a round stone slipped from under him and he plunged forward, striking his head against a tree stump on the edge of the brook. The world swam around him and then his senses left him.

How long he lay there he never knew. When he opened his eyes he looked around bewildered. His legs were wet to the waist where he had lain in the brook. He carried his hand to his forehead that ached horribly and when he withdrew it, found it covered with blood. Where was he? What had happened?

As he staggered to his feet the thought of his mission came to him. How late was it? He looked at the sun. It seemed much higher in the heavens. Could it be possible that he was too late for the train? He glanced at his watch. It was no longer going. The force with which he had fallen had stopped it and the hands marked nine thirteen. He remembered that a few minutes before his fall it had been nine eight. How long had he lain there?

[146]

Suddenly a thrill ran through his veins. Over the hill came the shrill whistle of a locomotive. It must be the train that Flannigan was to meet. There wasn’t any other that morning. Could he possibly be in time? He knew that it would take him at least fifteen minutes, doing his best, to get there. The train would get to the station in less than five,—might be there now. Even yet, he told himself, he might be in time! Perhaps there would be a car to be shifted on a siding. Even after the train had gone, Flannigan might stop for a chat and gossip with the station agent. There might be some delay in signing for the express package. A dozen things might happen to help him. At least he might get near enough to wave his arms and attract attention.

While these thoughts rushed through his mind, now clearing from the effects of the fall, he had struggled to his feet and started dizzily on his way. At first he staggered, but with every step he felt himself getting stronger. Only a little part of the remaining distance was up a slight ascent but after that it would be easy sailing. All the way from that to the station would be down hill.

A groan passed from his lips as he reached the brow of the hill, half a mile from the Junction. The train had reached the station, let off a single passenger and, grunting and groaning, was just pulling out. Alongside the platform was[147] a buckboard drawn by an old white horse. Holding the reins was a thick-set, sturdy figure, whom he recognized as Flannigan. Jack shouted but they could not hear him at that distance. He blew his Scout’s whistle but still there was no sign. He ran on, waving his hands wildly. Their backs were to him and no one saw him. A solitary passenger stepped into the buckboard, Flannigan gathered up the reins, the old white horse started off and disappeared around a turn of the road just as Jack rushed up to the station.

He was too late!

[148]
CHAPTER XVII
JACK’S RUN FOR LIFE

Too late! The horrible truth flashed across him as he flung himself on the platform, unable to speak and almost unable to breathe. He had failed! He had been entrusted with that mission and he had failed. A life, perhaps two lives now, could have been saved by a word from him and he had failed! The picture of the men jogging quietly along the road on that beautiful morning without a thought or dream of danger, going to a certain robbery and perhaps to death came before him. He put his hands over his eyes and groaned aloud.

What would Mr. Durland say? What would the Scouts say? Above all, what would his own conscience say to the last day of his life? He had never yet fallen short in any important mission and now on this day of all days he had come miserably short, and he felt that he could never forgive himself as long as he lived.

How bitterly he blamed his carelessness in crossing the brook! Of course it was an accident, and after it had happened he had done his best to remedy it. But why had the accident happened?[149] Why had he not been more careful? Why had he trusted that treacherous stone in crossing the brook? His heart swelled up in bitter self-reproach. But what was the use of that now? That wouldn’t save a life. He was too late!

But was he too late? The thought came to him like an electric shock and roused him from his despair. How did he know but what he might yet save them? While there was life, there was hope. Was he, Jack Danby, to lie there like a coward and give up supinely while lives hung in the balance? No, a thousand times no! He sprang to his feet, pushed through the door and rushed into the little office.

The station agent, a long, lanky native of the woods, was sitting with his back to him, looking over the orders left him by the conductor. His back was to Jack, but at his tumultuous entrance he sprang to his feet in alarm. Jack’s appearance was not prepossessing. His forehead was still covered with clotted blood, his hat was gone, his eyes were blazing. Less than that might have startled the agent, used to the slow and quiet ways of that isolated spot. For one brief moment he thought of a hold-up. In a moment he had slammed the cash drawer shut and reached for a pistol that lay on his desk. A second glance, however, showed him that it was no robbery he had to fear.

“Tell me,” gasped Jack, “can I get a horse around here anywhere?”

[150]

“Why, no, son,” replied the agent. “There isn’t anything less than a mile from here and that old plug ain’t no good. He’s too lazy even to switch the flies off him. What do you want him for?”

In quick, broken sentences Jack told him the danger. The station agent became grave and frightened. “And Mr. Scott is with him too,” he said. “That was him as got off the train and drove off with Flannigan. He has come up to look over affairs at the logging camp. He ain’t very husky, and I don’t know what would happen to him if it came to a scrap. Flannigan’s all right, but ’tain’t at all likely he can beat off two men if they take him by surprise. There ain’t no telegraph station down here and there ain’t no telephone, either, in these woods. What on earth are we going to do?”

Jack thought quickly. His brain never worked more swiftly than when in the midst of danger. There was nothing to hope for from the station agent. He put his head in his hands and tried to think.

Suddenly he remembered.

The road was hilly and roundabout, the horse was old and staid and would probably go along just at a jog trot. He had noticed that they had driven away slowly. Mr. Scott would have a lot to talk about on matters connected with the camp, and they would be so engrossed in talking[151] that the old horse could jog along at his own gait. Could he not intercept them?

A great deal of work had been done near the station by the young pathfinders. Among other things, they had made a rough survey of a proposed path that, starting near the Junction, had led almost in a straight line to a point five miles distant, where it struck the road along which Flannigan was driving. At intervals of half a mile they had set up stakes with fluttering cloths tied to them, to mark the most easily traveled path between the two points. He happened to know that the work had been done well. He himself had led the squad that planted the stakes and remembered clearly the general directions. If he could only run across country and get to the main road, he might beat Flannigan to it despite the heavy handicap. In all the games of hares and hounds he had been easily the central figure. When with the hares he had rarely been captured; when with the hounds he had always brought a hare back captive. Now was the time to show his speed. If he could do this much in games merely, what ought he to do when lives were at stake?

An instant later the astonished station agent saw Jack bolt out of the station, running like a frightened rabbit. The ground flew away under him; the wind sang in his ears; his heart was beating like a trip hammer. Lives hung on his speed that day, and he would win or die trying.

[152]

The terrific pace at which he started soon began to tell and now that he was fairly on his way, he had time to think. He was going the pace that kills, and he realized that he must husband his speed. There was no use throwing the game away at the very start. At the rate he was now going, he would be blown before he had made a mile, and five good miles lay before him. So while his instinct pushed him on at top speed, his judgment began to get the upper hand. He must hold himself in, he must watch the path, he must save his strength. He fell into a swift lope that carried him over the ground with great rapidity, but still left him strength in reserve. He must keep that reserve until the last minute.

One pole marking a half mile flew by, then two, three, four. Two miles already covered! Only three yet to go. His legs began to tire, but his wind was good. Another pole and still another. Three miles now! He began to pant. His chest was straining, his breath was labored. He knew that he had reached the end of his first spurt, but he also knew that this was only temporary.

Another half mile and he had gotten his second wind. Now he felt as though he could run all day. He threw off his coat, his kit, his hatchet. Everything that could possibly hinder him he shed as he went along. He wasn’t going to carry an extra ounce. Another pole went by. He dashed through a brook and dipped his head under for[153] a moment; then, refreshed and dripping, he ran on. Oh, if he were only in time!

His clean life and strong vitality were helping him. If he had spent his strength in excesses, he would have been absolutely helpless in this great emergency, but young, untainted life surged in him. He called on all his resources and they responded.

Four miles now! Another pole and only a half mile more! The main road was in sight. On and on he flew. Now he was within a few rods. He caught a glimpse of a white horse, with Mr. Scott holding the reins and Flannigan getting down to remove the branches of a tree that blocked the path. The next instant he dashed into the road just in time to see Red O’Brien fling himself upon Flannigan who was bending over the tree, while Jacques Lavine with uplifted cudgel rushed toward Mr. Scott.

[154]
CHAPTER XVIII
BALKED OF THEIR PREY

Though taken by surprise, Flannigan was a man of ready resource and tremendous strength. His life had been spent among the rough men of the woods, where muscle and courage were constantly called into play. Again and again he had come to hand grips with some of the wild characters of the district and he had always come out with flying colors. He had a reputation throughout the North Woods as a rough-and-tumble fighter. His heart was as stout as his arms, as many a lumberjack filled with drink and ferocity had found to his cost.

At this supreme moment his long experience stood him in good stead. The warning shout of Mr. Scott, as the robbers rushed forth from the thicket, told him of instant danger, and he turned so swiftly that Red, instead of leaping upon his back, as he had intended, met him face to face. Before he could swing his cudgel, the hairy arms of Flannigan closed around him.

Back and forth the giants struggled, their eyes glaring, each trying to get at the other’s throat. Sheer strength and courage must decide that battle. They surged back and forth, their muscles[155] stretched to the utmost. At first the result hung in the balance. Neither gained a decided advantage. All their passions were unleashed. Red fought for his liberty and Flannigan for his life. Neither one thought of giving in. Neither intended to give any quarter. They were more like wild beasts than men.

As Lavine lifted his cudgel to strike Mr. Scott, the latter dropped the reins and, snatching the whip from the socket, swung the heavy butt on the robber’s shoulder. With a savage curse Lavine dropped his cudgel, and at that instant Jack hurled himself upon him and bore him to the ground.

They rolled over and over like a pair of wild-cats. Lavine was the stronger, but Jack the quicker. The ruffian tried to get his great, gnarled hands on Jack’s throat, but his agile adversary eluded his attempt at a strangle hold. With muttered oaths Lavine tried again and again, but suddenly finding this unavailing, his hand went down to his belt and Jack knew he was feeling for his knife. Now indeed it was a fight for life. If the maddened wretch could get that knife out of its sheath, all would be over. Jack redoubled his efforts, but the tremendous strain was beginning to tell. Had he been fresh, he might have had an even chance and his agility might have proved a match for the Frenchman’s strength. Slowly but surely he felt the knife being drawn[156] up inch by inch. He grasped the knife hand and twisted it with all his might. Into that twist he put all the power of his young and well trained strength. With a howl of pain and rage, Lavine shifted his knife to his other hand. Jack felt the wrist he was twisting snap, then the knife in the other hand gleamed before his eyes and the knife fell once, twice. Jack felt a keen pain like a red-hot iron flash through his shoulder. He heard the yell of the Scouts as Dick and Tom rushed through the bushes and flung themselves upon Lavine. His grasp relaxed, his head was strangely light, the trees danced around him, he felt that he was sinking, sinking ten thousand fathoms deep, and then for the second time that day he lost consciousness.

When he came to himself, he was lying on a litter that the Scouts had hastily constructed. His shoulder had been deftly bandaged and, as he opened his eyes, they fell upon Mr. Durland, Mr. Scott, Dick and the other Scouts crowding around him. At a little distance were the two robbers waiting for the wagon that Flannigan had sent for to the camp to carry them to the county jail. All the fight had gone out of them. Dick and Tom, together with Mr. Scott, had disarmed and overpowered Lavine, and he now sat nursing his wounded wrist and cursing horribly. Red was lying on the ground, bruised and dazed, where Flannigan with one mighty twist had[157] thrown him and, falling upon him, choked him until he begged for mercy.

“Thank God!” said Mr. Durland, his voice broken with emotion. “He’s coming around all right!”

“Yes,” murmured Jack, smiling faintly, “I guess I’m worth a dozen dead men yet.”

“Sure yez are,” said Flannigan, his massive frame yet panting with his exertions. “It’s a broth of a b’y yez are, and ’tis glad and proud I’d be if I had a son like yez! Sure, ’tis a fighter yez are, by the powers! It takes no baby to tackle Jacques Lavine. And don’t yez be worrying about that knife play,” he said, turning to the group. “There’s nothing bad’ll come of that. ’Twill keep him in bed a day or two perhaps, but nothing worse than that.”

Mr. Scott came forward and put his hand on Jack’s forehead. “My boy,” he said, “I don’t know how to thank you. You saved my money to-day but that was a little thing. You saved my life as well, and I shall never forget it. If ever you need a friend or help of any kind, call on me! You’ve put me in your debt for life.”

“Oh, that was nothing,” said Jack, “I only did my duty. It was only a little thing after all. Anybody else would have done as much.”

He tried to lift himself as he spoke, but Mr. Durland stopped him instantly.

“No, you don’t,” he said, with a smile.[158] “You’re not going to stand on your feet to-day or for several days. You’re going right over to the camp. Mr. Scott has sent to the county town for a doctor and he will be there before evening. You’re going to ride in state to-day, Jack, as befits a hero. Who’ll volunteer,” he said, turning to the Scouts, “to carry this litter?”

Who would volunteer? The boys almost fought for the honor. They crowded around him in wild excitement. They had always admired him, but to-day they fairly idolized him. Mr. Durland had to settle the matter by arranging for relays, so that all might have a chance to carry him, and the boys picked out for the first relay were the object of envy to the other fellows.

It was a joyful, if rather subdued, party that carried Jack back to the camp that day. They took the utmost care to avoid the rough places, so that there might be no shock to the wounded shoulder. When they got him there, the first bandages were removed, the wound was carefully washed and dressed and Jack was put to bed. Toward evening the doctor arrived and his examination confirmed the opinion of Flannigan. The knife had missed any vital spot, had touched no arteries and, with the good care and nursing that Jack was sure to get, he would be all right again in two or three days.

“You see, old boy,” said Dick Crawford as he sat by Jack’s bedside the following day, “it[159] was like this. We knew the place that those fellows had fixed on to waylay Flannigan, from what we overheard in the woods. Although we felt sure that you would get to the train in time, we thought it better to take no chances and made up our minds to be on hand. We could not go too close for fear of being seen, and so we lay behind some bushes a little way off. Of course we didn’t know that they had changed their plans, so when the real rumpus came, we were farther off than we expected to be. We ran—how we ran! I never made such time in my life before. If we had only got there a minute sooner, you wouldn’t be lying on your bed to-day.”

“That’s all right, old fellow,” said Jack. “I know how gladly any one of you fellows would have risked your lives to save mine. But all’s well that ends well, and I’m mighty glad I’m alive.”

“And so are we!” came with a shout from outside the tent where the boys were gathered, fearing to disobey the doctor’s orders to keep Jack quiet, if they had crowded in as they had wanted to. “Three cheers for Jack!” and they gave them with a will.

The next few days came and went quickly. The time had come for breaking camp and most of the boys had been compelled reluctantly to go back to town. The life-giving air of the woods, combined with the careful nursing of Dick and[160] Tom, who had remained behind to take care of him, had worked wonders for Jack. His splendid vitality and will power had assisted nature, and the morning came when, strong and well, he too bade farewell to the Adirondack camp.

“I tell you what, fellows,” he said, as they stood upon the station waiting for their train, “I never had such a delightful as well as exciting time as I’ve had this summer and I don’t believe I will ever have anything in the future that comes up to it.”