Именем Космоса. Часть 3. Глава 8

Глава VIII

Мария вернулась из Института рано. Майрана с Дарми ещё не было дома, Лунталэ, закутавшись в шаль, тихо сидела на крылечке. Мария положила ладонь ей на плечо.

– Ты не замёрзла? – спросила она на космолингве.

Лунталэ покачала головой.

– Ты ела что-нибудь?

Взгляд Лунталэ стал непонимающим. На неё безбоязненно можно было оставить Дарми – она делала для него абсолютно всё, но для себя забывала об элементарном.

– Идём, дочка, надо поесть.

Лунталэ послушно встала, за Марией вошла в дом. Быстро переделав наиболее необходимые дела, Мария собрала на стол. Смотреть, какими крохами обходится Лунталэ, было выше её сил. Мария не могла избавиться от ощущения, что девочка тает у неё на глазах.

– Может быть, тебе плохо на Земле? – спросила Мария. – Хочешь, я помогу тебе вернуться на Лулулулулус?

Девочка покачала головой:

– Я не могу вернуться туда сама.

– Почему? Что значит «сама»?

– Меня может привести домой только мой возлюбленный, – тихо пояснила Лунталэ, – а где он и жив ли до сих пор? – Она замолчала, невидяще глядя перед собой.

– И что же, дочка, если, не дай Великий Космос, с Лэманом что-то случится, ты вообще не сможешь вернуться на Родину?

– Смогу, если меня полюбит другой человек. Но я не хочу этого! – с силой добавила Лунталэ.

– Но ведь у тебя есть на Лулулулулусе твои близкие, отец и мать. Или... – Мария запнулась и спросила едва не с испугом: – Или ты сирота, дочка?

– Нет, – с присущей ей простотой ответила Лунталэ. – У меня есть и родители, и родные.

– Так почему же ты не известишь их, что жива? Или ты уже сделала это? Тогда почему они не прилетают навестить тебя, порадоваться твоему освобождению?

– Это невозможно, Мария. Я не известила их и не извещу. Это может сделать только мой возлюбленный.

– Что за дискриминация у вас, Лунталэ? Почему просто дать знать о себе родным считается преступлением?

– Это не преступление, и никакой дискриминации нет. Я ушла из родительского дома с моим возлюбленным, он один несёт ответственность за меня. Если я объявлюсь сама – я унижу его, человека, которого бесконечно уважаю. Как же я решилась бы сделать такое?

– Но ведь твои родители переживают за тебя. Неужели старые обычаи дороже их покоя? И ты сама разве не хочешь узнать, что с ними стало за столько времени?

Лунталэ чуть вздохнула и покачала головой.

– Хочу, Мария, но главное мы друг о друге знаем – что мы живы.

– Откуда вы это знаете, Лунталэ?

– Из снов. Если бы я умерла, я явилась бы им. И они мне так же. Раз мы не явились друг другу, значит, мы живы.

– Что за связь между вами, Лунталэ? Она обычная для лулов?

– Да.

– Для всех?

– Связанных кровным родством. Лэман никогда не сможет явиться ко мне в Последнем сне.

– Он не может даже присниться тебе? Как так?

Лунталэ улыбнулась:

– Присниться может. В обычном сне. И такие сны мучительны и отрадны. Но явиться друг другу в Последнем сне возлюбленным не дано. Иначе я знала бы, что он жив, и не поверила бы в его смерть – и он бы знал, что я не погибла во время того ограбления. Он может своей силой вызвать мой дух к контакту. Но для этого ему нужна очень высокая энергетика, если я не способна помочь ему в его поиске.

– То есть, все родители и дети на Лулусе обязательно являются друг другу в таких снах?

– Да. В последний миг жизни, умирающие – живым. Ваш сын очень сильный. Он пережил свою возлюбленную и остался ради сына, хоть у него есть вы, которая позаботилась бы о ребёнке.

Соприкоснувшись с новым для неё мировоззрением, Мария молчала.

– А как было бы на Лулусе? – осторожно спросила она.

– Возлюбленные ушли бы вместе. Один не может пережить другого, он всё равно умрёт от тоски.

– Значит, твой Лэман жив, если ты жива.

– Я не жива. И у меня ещё есть надежда.

– Разве не должен оставшийся в живых думать в первую очередь о детях?

– Дети рождаются, чтобы продолжалась жизнь, а супруги живут, чтобы быть вместе. Если умирает один, другой уходит за ним.

– Сам? По своему желанию?

– Да.

– А дети? – повторила Мария.

Лунталэ улыбнулась.

– Вы не понимаете. Мои родители принадлежат друг другу. Я принадлежу своему возлюбленному. Дети рождаются, когда приходит время, и потом уходят из семьи, а супруги остаются. Или уходят супруги, если их жизненный путь окончен, и остаются дети. Есть родственники, они помогут детям вырасти. Главное, чтобы супруги оставались вместе, и чтобы их судьбы не были разорваны.

Мария молчала, постигая услышанное. Ей многое осталось неясно, но Лунталэ рассказала о своём доме, как смогла, и нельзя было требовать от неё большего.

– Главный урок, который теперь я дала бы своим детям, – со вздохом сказала Лунталэ, – это никогда не расставаться с возлюбленными.

– А у вас с Лэманом есть дети? – слегка растерялась Мария.

Лунталэ чуть улыбнулась:

– Нет. Мы слишком юные. Великие Силы пока не могут дать нам детей.

Она помолчала.

– Я неправильно сделала, когда полетела на Билуан одна, – тихо сказала она. – Мне надо было не лететь вовсе – или лететь вместе с Лэманом...

– Если бы вы были вместе, что это бы изменило? – со вздохом спросила Мария.

– Мы бы защитили друг друга или могли бы погибнуть, как подобает возлюбленным.

– Разве мог бы он тебя защитить...

Лунталэ улыбнулась – гордо, зная, что права:

– Тогда мы были ещё вместе. Наш духовный путь был гармоничен, и нам уже открывался Космос.

Мария ничего не поняла из этого объяснения, но слова Лунталэ о гармонии напомнили ей разговор с Налиэ Чиль.

– А потом был целый год там, на Юнседе... – сказала Лунталэ тихо. – Что могло остаться после этого?

– Год? – спросила Мария. И сообразила, что девочка говорит про свой год, по времяисчислению Лулулулулуса. – Как же ты выжила там? – сказала она почти против воли. Они никогда не обсуждали с Лунталэ того, что пережила девочка в плену. Мария старалась не напоминать ей об этом.

– Мне не давали умереть, – пояснила Лунталэ. – Когда я уже ничего не могла, охранники медикаментами заставляли меня вернуться. На Лулулулулусе нет такого! – сказала она с силой. – Нам не нужны эти лекарства!

Мария кивнула – она знала, что медицины как таковой на Лулулулулусе нет. Энергетически развитые люди почти не болеют, а в случае болезни восстанавливают в первую очередь духовное здоровье, что приводит к здоровью физическому.

– И едят там не то, чем надо питаться. Их пища такая же, как их лекарства. Она вливает силы и лишает жизни.

– Концентраты, – вздохнула Мария, она читала об этом. – Результат химической промышленности самой Юнседы. Пираты не едят такого?

– Нет, – сказала Лунталэ. – Они приносят себе еду с ограблений. И лучше уж есть их концентраты, чем это!

Мария взглянула на Лунталэ и спохватилась, что зря поддерживает с ней этот разговор.

– Подожди-ка, Лунталэ, – сказала она, сделав вдруг неожиданное для себя сопоставление. – Но вот и решение одной из твоих проблем. Тебе надо связаться с родителями Лэмана и спросить, являлся он им или нет.

Лунталэ испуганно покачала головой:

– Но это значит объявиться самой, без него!

Мария задумалась.

– Ну, давай, я попробую с ними связаться.

– Вы?

– Почему же нет? Можно найти их по космической связи?

– Я не знаю.

– А отправить им письмо?

– Можно.

– Так сегодня же и займёмся этим.


Майран с Дарми появились после обеда. Ребёнок был сонным и устало клонил голову отцу на плечо.

– Где вы были? – спросила Мария.

– По делам, – лаконично ответил Майран. – Мы заходили в кафе, я покормил его. Так что он идёт мыться с дороги и спать.

Мать протянула руки за ребёнком, Майран улыбнулся и покачал головой.

Лунталэ, молчаливая и тихая, как тень, вышла в прихожую, с немым вопросом взглянула на Майрана.

– Нет, Лунталэ, – сказал он негромко. – Когда будут новости, я сразу тебе скажу.


До сих пор не сомкнувший глаз после бессонной ночи, так как с ним неотлучно был Дарми, Майран хотел прилечь, но к нему заглянула мать.

– Ты занят, сынок?

Майран встряхнулся. Мать и так почти не видела его.

– Нет, заходи.

Она вошла, окинула его неторопливым, любящим взглядом.

– Можно с тобой поговорить? Ни о чём, в общем-то, просто так. Мы нечасто с тобой совпадаем, чтобы дома и я, и ты.

Майран кивнул.

Они присели, Майран возле стола, мать – в его старенькое кресло.

– Ты знаешь хоть немного традиции Лулуса? – спросила мать.

Майран улыбнулся ей:

– Немного.

– Я расспрашивала сегодня Лунталэ и мало что поняла.

Она коротко пересказала Майрану, о чём они говорили, и повторила особенно заинтересовавшую её фразу: «Наш духовный путь был гармоничен, и нам уже открывался Космос».

Майран задумался.

– Нет, я не знаю этого. Но я постараюсь узнать. Лунталэ не может сравнить отношения в семье у нас и у них, на Лулулулулусе, она слишком истощена, чтобы иметь полноценную связь с окружающим миром.

– Я понимаю это.

– У лулов другая природа, другие условия выживания. Климат гораздо мягче, чем на Земле, и, чуткие энергеты, они настолько тесно связаны с природой, что детям там мало что грозит. Это во-первых. А во-вторых, дело в самом отношении родителей друг к другу и детям. Лулы рано встречают свою любовь – в пересчёте на земной уровень лет в одиннадцать-тринадцать – и сразу уходят из дома. Родители не держат их, не препятствуют – потому что это всё равно бесполезно. И вместе молодые супруги начинают своё развитие и взросление. Любовь длится для них всю жизнь, и жизнь друг без друга они не мыслят. А дети – что ж, приходит время, они рождаются. Но они сразу принадлежат как бы не родителям, а живут в ожидании. Слово «ребёнок» обозначает у них «ожидающий», взрослый – «любящий». Родители любят своих детей, но главное чувство отдано друг другу, понимаешь? Они не забывают своих родителей, но акценты расставлены иначе. И нет для них хуже явления, чем лул, не встретивший свою любовь. Это личность негармоничная, духовно неразвитая и просто социально опасная. Таким был Лумул – пират, захвативший в плен Лунталэ. Пираты-лулы все такие...

Майран замолчал, глядя в одну точку.

– И как получилось, сынок, что ты попал в эту Школу разведки? – вздохнула мать. – Как ты там оказался?

Майран невесело улыбнулся. Потом его улыбка посветлела.

– Я и сейчас считаю, что выбрал свою дорогу правильно. И ни разу не пожалел о своём выборе. Даже тогда...

«...в Чёрном декабре», – подумал он, не произнеся этого вслух.

– Когда, сынок? – с трепетом спросила мать.

– Когда было очень трудно.

Мать покачала головой.

– Неужели труднее, чем сейчас?

Майран думал мгновение.

– Пожалуй. Такими словами не бросаются, а то судьба может с поклоном дать тебе недостающее. И всё-таки... Тогда было не легче, конечно же, нет, но... понятнее. Я знал, что не совершил ошибки и моя совесть спокойна – а это даёт огромную моральную силу. А сейчас...

– Что же сейчас, Майран?

– Сейчас слишком много всего. Мои ошибки, недочёты. Но Чиль прав – и победы. Я считал бы, что хорошо справился со своей работой, если бы он остался жив. Но я не мог не уйти! – Майран чуть усмехнулся: – Да что там!

Мать смотрела на него, стараясь понять. Вздохнула.

– Скажи мне, ведь всё равно я теперь многое знаю. В тот день, девятого июля, что было с тобой? Из ГИЦГа мне сообщили, что ты был тяжело ранен, а на самом деле?

– Из ГИЦГа? – переспросил Майран. Информация о его смерти могла исходить только из Гепарда, а зачем бы Чиль стал сообщать об этом матери?

– Я сама делала запрос, – чуть улыбнулась, поняв его, мать.

– Ты почувствовала?

– Да.

– А Чиль?

– Он прилетал ко мне. Он знал?

– В цивилизации он узнал одним из первых.

Мария со вздохом кивнула.

– Так что же произошло, сынок?

Он мог снова не ответить. Но они всегда были друзьями с матерью, и теперь, отмалчиваясь, легко можно было создать между ними невидимую, но прочную стенку отчуждения. И в то же время, говорить матери такую правду?..

Мать улыбнулась:

– Ты не хочешь отвечать мне?

– Прости. Не хочу.

– Но я ведь вижу тебя сейчас и знаю, что всё уже в порядке.

Майран вздохнул.

– На меня напали в то утро. То есть, на Терции было утро, а здесь, у тебя, середина ночи. Выстрелили парализующей капсулой. Обыскали и всадили нож.

Мария выпрямилась в кресле:

– Куда?

Майран поверх рубашки указал место удара на груди.

– Но ведь это... – всё поняла мать. – Значит, ты был не «тяжело ранен»!

Майран покачал головой.

– Нет.

– Это ты, мой сын, прошёл через такое! И я не могла защитить тебя!

Видя её испуг, Майран улыбнулся и взял её за руку.

– Ты молилась за меня. Какая защита сильнее этой? Меня нашёл пират, с которым я не враждовал, погрузил моё тело в анабиоз. И передал Капитану. Дарголу. А тот нашёл медикологов, которые вернули меня к жизни.

Мария сжала пальцы сына.

– Даргол – это твой друг там, на Терции? А Капитан? Я что-то путаю, или так называли на Терции главаря?

Майран с трудом перевёл дыхание.

– Ты не путаешь. Даргол был главарём.

– И твоим другом? – пытаясь осмыслить, переспросила мать.

– Да. И больше всего сейчас я хочу разобраться в его судьбе. Он не любил говорить о себе, и у меня очень мало информации. Но он – человек выдающийся. Этого слова слишком мало, хоть оно и громкое. И я обязан ему жизнью вовсе не один раз.

– Но этот человек был пиратом?

– Помнишь синограмму, которую ты получила в декабре, когда я был там?

Мать кивнула.

– Синограмму отправил один из моих тогдашних недругов, чтобы сделать плохо тебе и отомстить мне. Меня обвинили в шпионаже на СГБ, и в конце концов убили бы, если б не вмешался он – Капитан... Я старался узнать, кто он и как оказался в пиратах, убедить его вернуться в цивилизацию. Мне казалось, я сделал всё. А выяснилось, что этого было недостаточно. И как бы много я дал, чтобы всё сложилось по-другому...

– Как же он оказался у пиратов, сынок? – с трепетом спросила мать. Она знала сына и уже верила в его друга, как сам он в него верил.

Майран покачал головой.

– Я расскажу. В другой раз. Сейчас слишком... И я ещё не всё знаю.

– Ещё?

– Я работаю, чтобы найти информацию о нём. Кое-что удалось узнать, но найденного мало.

Мать смотрела сыну в лицо, читая в нём историю физических и душевных страданий. Спросила, желая знать и боясь ответа:

– А что же было с тобой пятнадцатого июля?

Майран снова сжал её пальцы:

– Ты знаешь все даты, когда со мной что-то случалось?

– Подожди, подрастёт у тебя Дарми. Выйдет один из дома – посмотришь, какие таланты в тебе это пробудит.

Майран помолчал, восстанавливая в памяти события. Ведь было же время, когда любое нужное воспоминание сразу вставало перед глазами!

– В тот день... У меня взорвали корабль.

– И ты был где-то рядом, так?

Майран смотрел на мать всё внимательнее.

– Да. На корабле. В последний момент что-то включилось, и я успел ретироваться.

– А перед этим? Двадцать девятого мая?

– Двадцать девятого мая... – Майран вдруг легко улыбнулся: – Лаурки! Мы с Капитаном были на вылете. По накорду приняли сигнал SOS, полетели туда. Женщину и мальчика, лаурков, заперло при аварии в каюте. Капитан, я и один исследователь предприняли целую спасательную операцию, чтобы вытащить их. Они оказались изранены, лаурка умирала. Я просто отдал ей свою энергию. Потом долго и трудно восстанавливался. Моей жизни ничто не угрожало.

– Откуда у тебя такие умения, Майран?

– Нас же учат.

– Я не знаю пиратства. И никогда не хотела познакомиться с ним ближе. А ты знаешь об этом всё. Почему?

– Потому что это зло, борьбе с которым можно смело посвятить свою жизнь. Я хотел приносить пользу, и что мог, я сделал. И буду делать дальше.

– Значит, ты спасал людей?

– Да.

– Многих?

– Да.

– Это не ответ, Майран. Двоих человек? Десятерых?

– Я же не считал, я не знаю. Самый крупный случай – около двухсот. Это был пассажирский лайнер, который после ограбления собирались взорвать. А в основном по нескольку человек – если это были захваченные экипажи, или по одному – это уже на самой Терции.

Мать покачала головой:

– Больше двухсот человек? Ты? – Она помолчала, справляясь со слезами, и спросила ровнее: – А на Терции – это кто?

– Пленные. И пираты, которые поняли, что совершают ошибку, но не могут выбраться сами.

Мать провела ладонями по лицу.

– Прости за такие расспросы. Я хочу понять. Когда ты учился на исследователя, когда улетал на поиски отца, я могла себе представить, что ты переживаешь и что делаешь, я примерно знала, чем ты занят и что происходит вокруг тебя. Теперь то, о чём ты говоришь – terraincogneta, точнее... В принципе другой мир, мир враждебный и бесконечно опасный.

– Тогда ты должна понимать, почему я настоял, чтобы ты не знала, где я. Экспедиция – это то, что не будет заставлять тебя постоянно, беспрерывно находиться в напряжении. Ты досадуешь на Чиля, что он не сказал тебе. А как бы он сказал? Чтобы ты сходила здесь с ума? Одна, в неизвестности? А я бы сходил за тебя с ума там. Чиль старался находиться рядом с тобой, когда случались самые тяжёлые моменты. Не потому, что он мой начальник. Потому что он мой друг, а ты – мать его друга.

Мария кивнула.

– Я понимаю. Это понимаю. И не сержусь, но...

– Он прилетит к нам, как только сможет. Когда я вернулся, я принёс для СГБ целую гору проблем, которые срочно нужно было решать. Пришлось вносить большие изменения в привычный многолетний уклад  в Галактике. Сейчас становится полегче. Я буду больше находиться дома, и у Чиля появится хоть немного времени.

– Так он работает вовсе не в Архиве Галактики?

– Именно там. И в разведке тоже. Но об этой, второй части его работы знают немногие. Теперь, благодаря мне – ты. Для тех, кто не связан с разведкой, он начальник Архива Галактики. Я, так же как он, не могу говорить, где служу. Это закрытая информация. Никаких подробностей, только факт, что работал в пиратской группировке. К какому подразделению СГБ относится разведка – это не обсуждается ни с кем, так же как и многое другое.

Мария улыбнулась.

– Я тоже об этом не спрашиваю. Я хотела бы знать о тебе другое.

Майран её понял.

– Тебе нужна картинка? – тихо спросил он. – Зрительный образ, по которому ты могла бы ориентироваться?

Мать кивнула.

– Расскажи мне о каком-нибудь эпизоде, обычном, рабоче-бытовом, но подробно, в деталях.

Майран посмотрел на неё. Миниатюрная и тоненькая, она сидела, подобрав в кресло ноги, глядела на него с острой тревогой.

– Ты, мой сын, мальчик, который несмотря ни на что остаётся для меня ребёнком – как ты жил и что тебя окружало, в чём именно была твоя работа? У нас с тобой обоих образное восприятие, и я хочу понимать, о чём ты говоришь, о чём упоминаешь между делом.

Майран покачал головой:

– Не надо таких образов, мама. Грязно это.

– Вот и расскажи! Я хочу понимать тебя. Как раньше.

– Хорошо, – сдался Майран. – Я попробую.

Он помолчал, выбирая небольшой, малозначительный эпизод. Уходить в эти воспоминания не хотелось. Но надо же было когда-то начинать учиться говорить об этом. Как всё-таки устроено: то, о чём он не мог говорить с курсантами, всё равно пришлось объяснять теперь матери.

– В первую очередь постарайся представить себе планету Терция: у скал космодром – равнина, расчищенная от камней ещё теми исследователями, что были здесь первыми поселенцами; поляны колючек, таких, что не продерёшься даже в скафандре; со всех сторон буровато-зелёный лес из высоченных гладких стволов с густой кроной в самом верху и почти без подлеска. Он вытоптан. На Терции было при мне несколько миллионов пиратов. Сейчас меньше. Без Капитана Терция быстро слабеет. На западе от космодрома, напротив скал и довольно далеко, небольшой одноэтажный дом – штаб. В стороне от него исследовательские домики, где живут пираты. Это место попоек, азартных игр и драк. Остальные пираты живут кто на своих кораблях, кто на разбитых, уже не подлежащих ремонту. В сумерках на Терции загораются костры, у которых собираются пираты, чтобы принять участие в вечерних посиделках.

Майран улыбнулся:

– Чёткую картинку я нарисовал?

– Да, – тихо ответила мать. – Продолжай!

– У одного из таких костров я как-то раз услышал разговор, точнее, стал свидетелем ссоры. Пират-рутиец вдруг перешёл на крик и кинулся в драку – я не успел прислушаться, о чём зашла между ними речь. Пираты редко разнимают дерущихся. Обычно азартно болеют и делают ставки – это зрелище. Но сейчас им на руки кинулись со всех сторон и растащили. Оказалось, они не поладили ещё днём на ограблении. Рутийца задело то, как обошёлся его противник с кем-то из пленных. Таких людей обычно стараешься держать на заметке – возможно, они попали в группировку не по убеждению. Я запомнил рутийца. Потом мы с ним оказались рядом во время общего сбора. Капитан устраивал такие время от времени, когда надо было сообщить о каких-то изменениях в группировке. Тогда он был для меня ещё абстрактным главарём... В лаконичных фразах и соответствующих образах Капитан напомнил, что бывает с теми, кто забывается и притаскивает на Терцию пленных, а также напомнил о неприкосновенности лайнеров – он запрещал их трогать.

– А как же тогда ты мог оказаться на лайнере? – с испугом за сына спросила мать. – На том, который не дал взорвать?

– Так пираты ведь не всегда слушаются главаря. Каждый считает, что он умнее и знает лучше.

– И что было с тобой за это? И как ты на нём оказался?

– Оказался по глупости, не понял, с кем иду и куда. Впрочем, сам Великий Космос, как видно, вмешивается иногда в события и подправляет их, чтобы воспользоваться нашими руками. А что за это было? Мне – ничего. Я тогда уже был рядом с Капитаном, и мы действовали с ним фактически заодно.

– Хотела бы я знать больше.

Майран с трудом улыбнулся:

– Не сейчас. Пират-рутиец выслушал речь Капитана и отпустил вполголоса замечание, что, мол, не мешало бы кому-то и на деле придерживаться того, о чём ораторствует. Тогда я посмотрел на него внимательнее. И, как оказалось, не я один. На его слова обратили внимание и после сбора скрутили ему руки и увели. Я бросился на «Синь» – на свой корабль. На экранах нашёл, куда его потащили. Пираты не любят «чистеньких», а рутиец явно не был похож на прожжённого негодяя. Мы, к слову, тоже ходили тогда в «чистеньких» – не могли же мы, чтобы зарекомендовать себя, убивать тех, кого пришли защищать. Что этот парень не из таких, как мы, было очевидно. Мы таких нелепых ошибок не совершаем. Я подошёл к месту разборки, словно оказался здесь случайно, присел в сторонке, стал наблюдать за происходящим. Рутийцу объясняли, что право судить главаря принадлежит не ему, а его дело – быть как все. Есть в группировке такие выскочки. Они считают, что надавать по шее тем, кто высказался против главаря – значит, оказать главарю услугу.

– Ты защитил его?

– Посмотрел, чтобы его не убили. А выступать с такими на одной стороне нельзя – это бросит тень на тебя самого. Следующая встреча у нас произошла на ограблении. Он сторонился меня, помнил, что я был в компании, которая учила его жить. И уже по этому можно было судить, что находиться с такими, как я, он не хочет. Это давало мне право сделать соответствующие выводы. И на этом ограблении он снова полез на рожон. Кинулся защищать женщину из экипажа. Тут уже его избили всей толпой, издеваясь и глумясь. И он выхватил бластер. Один. Против всех. Он хотел уже только, чтобы всё закончилось.

– А ты?

– Я не вмешивался.

– Какие нужны нервы! А что стало с этой женщиной из экипажа?

Майран чуть улыбнулся:

– Она куда-то делась во время этих разборок.

– Куда? – проницательно спросила мать.

– На любом корабле есть несколько мест, куда, постаравшись, можно быстро и незаметно затолкать пленного. Особенно если он спит, а значит, не станет шуметь.

– И ты успел? А что же потом?

– Я ждал СГБ. Она должна была быть на подходе – я успел сообщить перед вылетом, куда иду. И когда понял, что рутийца вот-вот прикончат, сказал кому-то: эсгебешники близко, а мы здесь дурью маемся. Упоминание СГБ всегда действует отрезвляюще. Пираты бросились к экранам, про рутийца забыли. Я нашёл его через несколько минут в одном из грузовых отсеков. Он заполз туда и пытался прийти в себя. Я подошёл сзади, чтобы он меня не увидел, и подколол одно вещество. Он остался лежать замертво. Вот и всё. Он попал в СГБ, и что с ним стало потом, я не узнавал. Это эпизод, простой эпизод. Спас я рутийца? Нет, я только немного, между делом, присматривал за ним. Может быть, его и без моего вмешательства не убили бы. И возможно, он сам догадался бы спрятаться где-то на этом ограблении. А возможно, если бы пираты не приняли его за мёртвого, когда искали перед уходом, то добили бы или забрали с собой, чтобы довести дело до конца уже на Терции. Не знаю, ни разу не задумывался над этим. Всегда находилось более насущное.

– Но ты при этом знаешь, что он попал в СГБ?

– Нам сообщают о людях, с которыми мы соприкасаемся в работе.


Тэад и Володя прилетели к Майрану на следующий день поздно вечером после дежурства, и не одни, а со всем экипажем. Мария открыла им дверь, они принялись извиняться за поздний визит, подарили ей букет цветов и прошли в маленькую гостиную, сразу ставшую ещё меньше от их присутствия. Майран укладывал сына, и Мария попросила их подождать несколько минут, а сама поднялась наверх, чтобы сменить его.

Парни расселись, принялись оглядываться. Взгляд Уила остановился на портрете Бойны. Он присвистнул и указал экипажу на Звезду-Солнце в нижнем углу портрета. С подобными наградами даже они, тойеристы и войсковая элита, встречались исключительно редко. Володя и Тэад переглянулись. Они знали, что у этой женщины и Майрана сын, но не без основания считали, что о ней нельзя сказать доброго слова.

В гостиную бесшумно вошла Лунталэ. Она остановилась в дверях, мгновение наблюдала за растерянностью пятерых мужчин в форме СГБ и сказала тихо на космолингве:

– Это моя сестра.

Парни обернулись к ней. Лёгкая, словно дух, с распущенными по плечам длинными волосами, в невесомом одеянии, она казалась существом нереальным. Майран мало говорил о себе, и даже Тэад с Володей не знали, что у него в доме живёт девочка-лулянка. Парни невольно поднялись, здороваясь. Лунталэ прошла к портрету и повторила:

– Это моя сестра. Она спасла меня. Она пришла за мной и несла меня на руках, и увезла с собой. И её застрелили.

Несколько мгновений парни переваривали информацию, потом, кашлянув от неловкости, Уил попросил:

– А вы не могли бы рассказать подробнее, иркмаан?

Лунталэ начала рассказывать, и по мере её рассказа Володя и Тэад испытывали всё большее недоумения. Им не пришло бы в голову, что на счету у Бойны, этой накрашенной пустышки, могут быть такие дела. Не ясно было, как она оказалась на Юнседе, и в целом из слов Лунталэ многое оставалось непонятным, но суть от этого не менялась. Володя даже подумал, не была ли Бойна разведчицей, как Майран, и не этим ли объясняются её видимые глупости и легкомыслие, но и такое предположение казалось нелепым – он немного знал эту женщину.

Уил, Поль и Алексей, не знавшие Бойну раньше, восприняли слова Лунталэ с гораздо большим доверием.

– А за что же она получила Звезду-Солнце? Неужели за ваше спасение?

– Да, – ответила Лунталэ, в глазах которой поступок Бойны заслуживал самых высших наград.

Майран, вошедший в гостиную во время рассказа Лунталэ, улыбнулся:

– Немного не за это, но, в общем, тогда же.

– Ну а за... – начал было Алексей, но умолк, запоздало сообразив, что о таком, возможно, не спрашивают.

– Вы слышали о большом военном комплексе, который сейчас строится? Юнседовцы выкрали его полную документацию, а Бойна вернула её.

– Как? Сама? Или с твоей помощью?

– Сама. Чем бы я помог ей с Терции?

Парни снова взглянули на портрет.

Дарми, как наследнику, были переданы катер и все стерео- и видеоархивы матери Бойны. Был ещё дом в Олёшине, но при всём уважении к памяти бабушки Дарми, дом был им не нужен, а к тому времени, как Дарми бы вырос, катер успел бы безнадёжно устареть, и Майран отказался от этой части наследства. Таким образом, у них остались только архивы, и это был хороший подарок подрастающему Дарми. Из этих архивов Майран и выбрал для портрета снимок. Бойна была на нём примерно того же возраста, в каком родился у неё Дарми, но более домашняя и простая, чем знал её Майран. Светлые волосы, длиннее, чем последнее время перед гибелью, красиво обрамляли лицо, на губах и в синих глазах была открытая счастливая улыбка. Награду Майран прикрепил уже после появления в доме Лунталэ, когда мать узнала, кто он, и, соответственно, он смог кое-что рассказать ей о Бойне. До этого ему трудно было бы объяснить матери происхождение Звезды, а теперь он считал это своим долгом перед ней и сыном.

Лунталэ ушла так же бесшумно, как появилась. Майран пододвинул себе кресло, обвёл взглядом экипаж. Парни со сдержанным волнением подобрались, ожидая, что он скажет.

– Итак, – начал Майран, обращаясь в основном к Уилу, Полю и Алексею. – Вы знаете, что я предлагаю, и для начала мне нужно ваше личное согласие.

– Мы согласны, – за всех сказал Уил. – Неужели ты ждал от нас другого?

– Поль? – спросил Майран.

– Да говорить же не о чем! – воскликнул Поль темпераментно. – Если на то пошло, мы кое-чем обязаны Капитану!

– Алексей?

– Мы все согласны, – сказал Алексей. – Что от нас требуется?

Майран покачал головой:

– Надо, чтобы вы правильно понимали цель этой экспедиции. Мы идём не затем, чтобы спасти Капитана. Он погиб. Я хочу только попытаться узнать, что стало с его... телом. И погиб ли он в действительности. Хоть это и бред. И вот ради этого я прошу вас всех рисковать.

– Мы на каждом дежурстве рискуем не меньше, – сказал Поль.

– Если пираты обнаружат наше появление, нас попытаются не выпустить с Терции и захватить, – возразил Майран. – Если им это удастся... Словом, вы и сами понимаете, что будет.

– Какой у них шанс захватить нас живыми? – спросил Алексей.

– Небольшой. Проникнуть на тойер им едва ли удастся. А выйти с тойера в группировку я планирую один.

Парни заговорили было, возражая, но Майран перебил их:

– Один – или, в крайнем случае, вдвоём с Чилем. Больше объективно никто не нужен, а разделять экипаж – значит, лишать его боеспособности. И, кроме того, я хочу, чтобы вы поняли: если назначенное время выйдет и я не вернусь на тойер, это не будет означать, что со мной что-то случилось. Я знаю Терцию, знаю, как остаться там незамеченным и покинуть её. Угнать в группировке корабль, имея необходимое снаряжение, в общем-то, несложно. Тем более в одиночку. Главная проблема для меня не в том, как уйти с Терции, а как на неё проникнуть. В этом мне и нужна ваша помощь. Поэтому, если вам придётся улететь без меня, это при разработке плана операции можно использовать как способ скрыть, что на Терции кто-то остался. Попробовали эсгебешники проникнуть, поняли, что не удалось, и улетели обратно. Это даст мне возможность не торопясь провести разведку и уйти, когда я сочту нужным.

– Так план этой операции есть? – спросил Тэад.

– Только в общих чертах – то, что я вам сейчас изложил. Детальной разработкой мы займёмся вместе.

В гостиную, постучав, вошла Мария, предложила чай. Экипаж был с дежурства, но парни принялись возражать. Майран улыбнулся матери и кивнул. Он вышел вместе с ней, принёс кипящий самовар, установил «раритет» на столе. Мать принесла огромное блюдо пирожков, стаканы и прочие необходимости. Поблагодарив хозяйку, парни с удовольствием расселись вокруг стола. Мария ушла. Разлили по стаканам чай. Гора пирожков стала стремительно убывать. Началось обсуждение.

– Когда состоится наша операция? – спросил Тэад.

– Информация, которую ждали с Терции, поступила, – ответил Майран. – Завтра будет согласование, и «Меридиан» снимут с дежурств, он уйдёт на подготовку и профилактику. Соответственно, всё будет зависеть от техников.

– А «Меридиан» действительно разрешат использовать? – спросил Володя.

– Безусловно.

Майран принёс несколько карт, разложил их на свободном участке стола.

– Как вы помните, там везде лес. Мы приземлимся на пригорке, чтобы деревья не мешали приборам прощупывать пространство вокруг. Если кто-то окажется поблизости, мы увидим это. И, кроме того, вы сможете отследить мои передвижения и в случае, если что-то пойдёт не так, прикроете огнём «Меридиана». Но я не думаю, что это понадобится. Главное наше оружие – это осторожность.

Тэад пристально посмотрел на Майрана:

– Тогда, на Терции, мы не ушли бы без тебя, даже на тойере.

Майран нехотя кивнул:

– Без Капитана, если точнее. Это его маршрут.

Помня, как не любил Даргол, чтобы кем-то именовались даже его корабли, Майран старался не упоминать его имени. Для него Капитан был Дарголом. Фарите не признавала «Капитана», и с ней Майран мог называть его по имени – Даргол сам назвался ей. Имя Даргола знали Чиль и Мария. Но больше, уважая желание друга, Майран старался никому не называть его.

– А как получилось, что «Меридиан» оказался на той поляне в лесу? Я сам отключил его и знаю, что подключение дорого обошлось бы пиратам.

Майран мог бы признаться, что открыл секрет тойеристов Капитану, но это было лишнее – они практически не знали Капитана как человека.

– Ты отключил его, Тэад, а я знаю, как его подключить.

Мгновение они смотрели друг другу в глаза, затем Тэад кивнул.

– Есть что-то, чего ты не знаешь?

– Есть, – сказал Майран негромко. – Я не знаю, что стало с Капитаном. И хочу с вашей помощью выяснить это.