На родных просторах

   
                «Ну и что ж, помру себе бродягой,

                На земле и это нам знакомо».
                С. Есенин.

  Она ничего не понимала. Звонила ему двадцать восемь раз! Нет, она не любила его ни капельки. Никогда, никогда. Просто почему-то вспоминала часто. Они ровесники, но она перед ним – принцесса. Во что он превратился! Когда последний раз видела его, случайно встретив на улице Кирова, - ахнула. Что ж. Она всегда знала, что он сопьётся. Поэтому сейчас и не рядом с ним. Когда-то, ещё девчонкой, твёрдо и трезво всё взвесила. Им не по пути. Мать всегда говорила про неё: «горе от ума». Неправда!  Не горе! Счастье! Она привыкла всё держать в своих руках. И нести. На кой ляд ей эти трепыхания чувств, все эти сопли, вся эта гнусная, приторная ваниль, которая несётся из каждого утюга? Если она не сможет одеваться во всё самое лучшее и быть обеспеченной во всех отношениях? Если она не сможет дать достойную жизнь своей маленькой дочке? Книжки, фильмы о любви, стихи и песни. Люди даже не понимают, что это - рабская чушь. Романтика придумана для дураков. Чтобы жизнь не казалась такой унылой и скучной.
   Она красива, даже очень. Видит это в глазах всех мужчин, которые приходят к ней на стрижку. Она – мужской мастер. Клиентов масса. Выбирай любого. Для постели. Изящное, маленькое тело, гибкое, как лиана. Мужчины таких любят. Конфетка. Виртуозное владение арабским востоком. Говорят, самая сложная техника танца – именно эта, а вовсе не балет, хотя он самый выматывающий и тяжелый: вся жизнь у балетного станка до тридцати лет. Родители в детстве отдали ее в балетную школу. Она благодарна. Знает, что красота на сцене, воздушная легкость – это слёзы боли, отчаяния и бесконечная борьба. Впрочем, как и во всём остальном в жизни. Если хочешь быть успешной, не стоит разводить нюни, жалеть себя. И вестись на всякую чепуховую романтику! Славно, что она работает в салоне! На свою красоту она может использовать каждую свободную минуту. У нее наращенные ресницы и ногти, татуаж губ, бровей и глаз. Аккуратный, мягкий, без пошлости. Губы слегка подкачены. Проснёшься в любой постели – красива. Необязательно краситься. И всегда уверена в себе. Больше всего на свете она любит секс и ездить по новым, зачастую глухим и неизвестным местам, разыскивать следы разрушенного прошлого. Старые усадьбы, например. Мужчину для этого она всегда может найти. Секс на природе тоже забавная часть меню жизни. Она любит не только секс, но и всё, что с ним связано: украшение себя, вкладывание денег и усилий в свои умения и совершенствование. Скажем, она всегда посещает конгрессы парикмахеров. Знает все модные тенденции, материалы и стили. Обожает заниматься интимной гимнастикой. В ней прекрасно всё. И делать можно где угодно: с транспорте, за работой… Мужчины непроизвольно чувствуют, реагируют сразу. Что уж говорить о постели! Один парень сказал ей, что подобное можно встретить лишь в Таиланде, у самых лучших профи. Она пожала прекрасными плечами: «И у меня». Они, ее мужчины, часто даже не понимают, что происходит. Просто – кайфуют. Говорят, мужчина, в отличие от женщины, живущей эмоциями, всегда выбирает умом. Неправда. Он выбирает иначе. А уже потом умом. Ей всегда есть, чем удивить. Ее не бросают. Звонят и звонят. Хотят встречи. Она выбирает самых богатых. Тех, кто готов платить снова и снова. Она отнюдь не юная, ей тридцать три, но это не имеет значения. Точнее так: в юности она не была столь интересна и желанна. Морщин нет, разве что немного проступили носогубные складки – от улыбок. Она любит ездить за рулем. Отлично получается. Но для дальних поездок всегда выбирает какого-нибудь друга. Зачем ей бензин тратить? Да и машину ушатывать по нашим-то дорогам! Кроме того, по безлюдным и дальним местам лучше с «охраной».
   Никак не могла понять: почему он не отвечает. Всегда трубку брал. И всегда предлагал встречаться снова. Не смешите меня! Зачем он ей? Какое же неудобное у него имя: Вова. Хуже не бывает. Как у вождя революции. Вовка, Вовик, Володя.
   Ничего не поделаешь: потащилась к нему домой. Не была там – лет десять. Да и непонятно, зачем ей беспокоиться? Она ему никогда не говорила «люблю». А он ей – миллион раз. Вообще, он единственный, кто говорил ей это не в постели. Говорил: «Олечка, светлая моя». В школе читал ей стихи Есенина и Бродского, Пушкина и … ну, кого-то там еще, она не помнит. И свои сочинял. Смешные, конечно. Всерьез она его не воспринимала никогда. Хотя и был отличником. Вот как отличник может спиться? Ей не понять. На Кирова у него комната в коммуналке, отцова. А мать до сих пор где-то в Белгороде, в доме своём. Сколько воспоминаний осталось в этой комнате… Глупое детство.
   Открыла соседка. Не знает она, где Вовка. Выперли его. Продал комнатушку свою. Когда обмывал продажу с друзьями, нагрянули какие-то братки, не иначе – риэлтеров подстава. Отобрали деньги, погрузили его, пьяного, в машину и куда-то увезли. Откуда она знает, куда? Кажется, слышала, что в Тульскую область. Но может - и нет. «Такой ужасть был: вещи его старые, мебель, тряпки - всё кидали прямо с четвертого этажа. Полрайона сбежалось: смотреть».
   Вышла обескураженная. Тульская область огромная. Что делать? Убили его? Сердце стукнуло. Нет, нет, глупости. Вот дурень!
   В ЗАГСе предоставить информацию отказались. Должны же были его куда-то выписать! Все нити рвались в руках. Ехать искать его наобум?
   Снова звонила на его номер – до бесконечности. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
   Вдруг однажды вечером звонок с незнакомого номера. Какая-то девушка голосом светлым и невесомым сказала одну лишь фразу: «Ваш друг в нашем посёлке». И название. Трубку повесила сразу. Сколько потом не звонила на этот номер – он был выключен. Кто это? Откуда знает, что он – ее друг? Готова была ехать немедленно, в ночь. Потом одумалась. Что с ней? Голову потеряла? Надо решить, как лучше всё устроить. Перебрала в уме самых мощных знакомых мужиков. Остановила выбор на отчаянном, накаченном Игорьке. Бойцовый парень. На Land Rover Discovery. Про его подвиги она даже от других слышала.
   Согласился сразу. Вместо оплаты – приключение, секс на природе. И велела захватить штук пять хорошей, но не самой дорогой водки. И да, поедем завтра.
   На окраине их города большая свалка. С Москвы везут. Сколько писали, ругались, протестовали. Обещают, что закроют. Но где их обещания? Даже если укрыть грунтом гору отходов, ядовитые испарения будут сочиться годами. Рядом живут бомжи. В народе их прозвали «Двенадцать месяцев». Потому что их двенадцать. Когда опускается тьма, они разводят большой костёр. Стоят вокруг. Пламя мечется по их суровым безобразным лицам. Они пытаются выжить. Двенадцать месяцев, как двенадцать апостолов.
   Что за дороги! Если бы не его джип, хана им! Вот встрянь здесь! Вокруг – ни души. Если одной ехать, как? А если еще человека недоброго встретишь? Красавчик Игорь. Любовалась чудесным рельефом его рук. Проводила нежным, лёгким пальчиком. Забрались в поле, порезвились и отправились дальше, в глубь Тульской области. Она особо не рассказывала ничего, кроме того, что ищет одного человека. А его, Игорька, взяла, потому что с ним рядом ничего не страшно. Он разулыбался. «Молодец, конфетка моя». Он не против кости размять об кого-нибудь. «Надеюсь, не понадобится». Он заржал. «Красота! Всегда меня зови в такие приключения». Вот только травмат дома оставил. Ну, да не нужен он. Разве что от собак.
   Всё дальше и дальше. Ёжилась от какого-то душевного озноба, когда смотрела вокруг. Покинутые, обезлюдевшие деревни, чернеющие леса…
   Пустая Россия, пустая! Мёртвые глазницы окон, покосившиеся, печальные коньки крыш. Кивают им вслед. Только представить: всю жизнь в этих стенах кто-то жил, любил, надеялся. Когда вот этот дом был построен? А этот? Наверное, сразу после войны. Тогда здесь кипела жизнь, бегали дети по лужам в майскую грозу… А за ними – гуси. Светило солнце и хлестали упругие, тяжелые капли. Неужели это навсегда? В ее детстве тоже была деревня и бабушка. Хотя и не здесь, от их города недалеко.
   В такой дом зайти страшно: вдруг там кто-то умер и не упокоен? Почему же так больно? Ведь это не ее дом, не ее ушедшие старики. Все хорошо, хорошо… Игорь рядом. Веселый. Анекдоты травит. Она улыбается. Но думает только о Вовке и об этих одичавших навсегда полях, где были пашни, о колоколе на веревке посреди деревни, в который звонит только ветер… И колодец зачах.
   Такая глушь и пустота. Отъехали от столицы всего-то двести кэмэ. Вот он, посёлок. Канава на канаве. Едут… Что за тухлое место! Land Rover здесь – словно корабль с Альфа Центавра.
   Такое чувство, что посёлок – зона отчуждения вокруг Чернобыльской АЭС. Запустение. Мусор на улицах. Ступить-то на такую землю противно и страшно. Еще напорешься на что-нибудь. Никого… Вдруг навстречу три тётки. Почти старухи. Подъехали ближе – молодые. Вид – воинственный. Взгляд - исподлобья. Одна с коляской даже. У каждой – фингал под глазом. «Ну и ну!». Игорь присвистнул. «Как тебе, Ольчик?». Глазки изумлённые вытаращила на этих баб. «Не думаю, что стоит у них спрашивать…». Заржал. «Ну, красотки!».
   Почти как в сказке Пушкина о царе Салтане. «И впился комар как раз Тётке прямо в правый глаз». «Ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой». И тоже трое – кривых.
   Догадались: зашли в местный магазинчик. Купили то, что им было совершенно не нужно, нездоровые гадости: консервы и колу. Воды простой не было… Продавщица пожала плечами: кто ее тут брать будет? Колу-то никто не берёт: деликатес. Что с ней делать? Самогон разбавлять? «Виски нет… Ах да, есть тут новенький у них… Пьёт со всеми беспробудно. Нет, не скажу, где живёт. Он магазину две тысячи должен. Если долг отдадите, скажу». Игорь достал бумажник. Без слов отдал. Ему было уже любопытно. «Знаю, здесь только наличка нужна».
   Деньги исчезли мгновенно в закромах огромных карманов продавщицы.
 «Во-о-он в том доме. Он один тут. В какой квартире, не знаю. Да их всего пять заселено. Найдёте быстро».
   Уже были у порога, когда тётка каркнула вслед: «Поосторожней там!».
   Обернулись.
   «Вчерась человека меж них убили. Тоже пришлый был, как ваш. До свиней допились, обкурились, стали спорить: в ком жизни больше. Он сел на подоконник, его и спихнули с третьего этажа. Глядь: лежит внизу. Вызвали скорую, полицию: де мол, сам свалился, датый. Пока врачи и мальчики-полицаи слушали, дурень этот в дверь вошёл. Как ни в чём не бывало. Только хмель слетел напрочь. Ну, покрутили им пальцем у виска, поругались и уехали. Он снова на подоконник сел. Так они его снова спихнули. Ради прикола. Насмерть».
   И вправду, дом единственный. Немного обидно, но смешно: так им и надо. Зато ужасов наслушались… Дом пятиэтажный, вокруг – двухэтажные бараки, выстроенные лет семьдесят назад. Осыпавшаяся штукатурка, под ней – штакетник перекрестьями деревяшек. И дранка. Чьи-то руки когда-то очень давно делали это быстро-быстро, с любовью! Ведь впереди – светлая, мирная жизнь. Всё для людей! Будет семьям, где жить! Ещё частные дома кругом: наглухо закрытые крепости. Лай собак. Что там за этими заборами делается? Неведомо. Бабы с подбитыми глазами ходят.
   Привязался огромный пёс угрожающего вида. Лаял свирепо, пригибаясь к земле, готовясь к прыжку. Оля прижалась к Игорю. Тот пожалел, что не взял травмат. Поднял дрын какой-то. Пёс обиделся, погавкал ещё, но отпустил.
   В доме ориентировались по закрытым окнам: куда идти. Дальше было просто. Крики, хлопающие двери, пьяный рык, заплетающийся, спотыкающийся голос. Оказалось, верно пришли. Вонь, накиданные матрасы и одеяла, видимо, притащенные со всей округи. Так вот куда его выписали.
   Он выслушал. Даже не был очень пьян. По крайней мере, достаточно вменяем, чтобы узнать её и понять, что ему говорят.
   Никуда он без жены, сожительницы то есть, которую здесь нашёл, не поедет. Просил денег. Он вернётся! Только не сейчас. Денег не дали. Чтобы он вообще от запоя сгинул?!
  «Мне здесь нравится!».
   Игорь сидел в вонючей компании серьёзный. Но Оля видела: он потешается. Ему – забава это. Подарил им водку, консервы и остатки колы. Они были счастливы. Пир! Выпивать с ними отказался: за рулём.
   Вова вышел с ней на воздух. Покурить. Она-то бросила. Смотрела, как растворяется дым от его сигареты в холодеющей сини неба.
«Я тебе звонила».
«Телефон в дороге потерял, кажется… Не понимаю, как ты меня хватилась. И нашла».
   Говорил странные вещи. Что люди здесь не имеют ничего. Совершенно. Они свободны. Не только от собственности, но и от радости, от жизни. Зачем ему этот телефон рабский? Еще немного водки, -  и свободны от прошлого, от себя самих. Но скажи им: хочешь уехать, родину бросить? С кулаками пойдут. Россию – не трожь! Ему хорошо тут. Да не в сожительнице дело! Хорошо и всё.
«Ну и что ж, помру себе бродягой,
 На земле и это нам знакомо».
   "Всё стихи пишешь".
   Махнул рукой куда-то в сторону леса: «Вот!».
   Она ничего не поняла. «Вова, ты нищий, голый считай».
   Обиделся. «У меня всё есть!»
   Взял за руку, отвёл метров на десять, кинул пятернёй в воздух:
  «Вот! Во-о-от!»
   За бараком – поле, кромка леса вдалеке, вольный ветер и ширь. Пустота и чернь, глушь и бездорожье.
   «Что?!»
   «Вот это всё есть у меня! Куда хочу, туда иду! Езжай домой, дура! Я умру. Счастливый.
   «Не понимаю».
   «Эх, Олька-троечница. Что ж ты как не русская? У тебя же такое хорошее, родное, русское имя – Ольга - светлая, значит. Как - не понимаешь? Ты Веничку Ерофеева «Москва-Петушки» читала?
   Вздохнул. Глянул и снова отвернулся – к лесу.
   «И спрашивать не стоило. Не читала… О чём с тобой разговаривать?»
   Выдохнул еще дым.
   «Здесь свобода. Думаешь, она в Европах да в Америках есть? Нету её там. Везде частная территория. Шагу не ступи. Плюнешь на вымытый асфальт – штраф. Вот и будешь там ходить, как собачка дрессированная. А у нас – во-о-о-о-т! Лес, поле, всё – ничейное, всё – моё, наше! Не понимаешь, Олька, почему на Руси так пьют. Не потому, что не умеют. Душа не позволяет пить умеренно. Русская душа меры не знает: ни в любви, ни в злости. Она не знает границ. Пьют, как любят: до полёта, до выси небесной и до грязи подзаборной. Пьют – не только чтобы боль унять, а себя потерять-не узнать, зачеркнуть себя. Пьют, чтобы душу выпустить на волю. Потому что так не страшно. Так можно. Душа и уходит поэтому иногда. Навсегда».
   «Вот-вот. Тебя убьют здесь. Как парня вчера».
   «Дура. Он сам хотел. Разве не понятно? Попросил считай. Только вслух не сказал. Чтобы грех не брать. Ему и помогли уйти».
   «Ты?»
   «Нет».
   Денег ему всё же немного оставили. С призрачной надеждой, что он решит бросить этот вертеп, а не пропить их.
   Вышли. В груди был жуткий ком. То ли от вони, то ли еще от чего-то… От вида леса вдалеке, что ли? Зачем приехала?!
   Сели в Land Rover, включили печку. Откинулась в удобное сиденье, как в ласковые руки. Как же она соскучилась за эти два часа по привычному комфорту! Какая гадость там! Хотелось вымыть руки. И лицо. И вообще – в ванну! Выругалась матом. Чуток полегчало. Вот так приключение! Игорь хмыкнул. Прочь, прочь, скорее!
   Вдруг девушка по дороге навстречу. Чудо, а не девушка! Оля второй раз вытаращила глаза, как при въезде – на волчьего вида баб. Чудо, потому что такой девушки здесь просто не могло быть! Красивая, нежная, тонкая. С лицом Мадонны Рафаэля.
- Стой! - скомандовала Игорю.
   Вышла. Девушка ей улыбнулась. Лет пятнадцать всего. От красоты её захватывало дух.
- Ты чья?
- Это я вам звонила. Телефон у него нашла. Пропущенные вызовы. Много. Симку выкинула, с которой звонила. Вдруг люди недобрые…
   Посмотрела на Олю так, что она почувствовала этот взгляд где-то у себя в голове и там, где рос огромный ком в груди.
- Друга своего встретите. Иначе через два месяца умрёт. Редко кто живёт полгода. Сюда ссылают тех, кто квартиру пропил. Не бойтесь. Вспоминайте обо мне иногда.
   Повернулась и ушла, помахав на прощанье невесомой, лёгкой рукой. Походка плывущая, будто земли не касающаяся. Оля отвернулась к машине, а через несколько секунд девушки уже не было. За дерево спряталась? Как-то не по себе стало. Как может такое чудо здесь жить, по лесам ходить? Наверное, родители пьют… Есть у нее мать? Надо было расспросить! Ей выбираться отсюда надо! Ангел в грязи. Игорю ничего не сказала об этих мыслях. Было больно. Почему же так больно?!
   Чувство защищенности и роскоши в крутой и богатой тачке толкнуло, наконец, ком из груди к глазам.
   Плакала всю дорогу до дома. Остановиться не могла. Это была не истерика, но плакала она так впервые в жизни. Ей было не жаль себя, как раньше, когда ревела. Что-то рвалось в ней и терзалось, металось и билось.
   С каждым уносящимся вдаль километром что-то уносилось из ее сердца. Казалось, что всё вокруг – другое. Глаза у неё – теперь другие. Что с ней? И не унылы вовсе брошенные деревни! Они прекрасны даже в своей смерти. Садящееся за лесом солнце – просто сказка из детства. Это все наше вокруг, родное. «Ольга – светлая, значит», - вспомнила слова Вовы. Слёзы лились и лились. Они стали чище, проще. Мука чёрная отпускала медленно. Будто слезала чужой, испачканной кожей. Она не помнила, чтобы когда-нибудь столько плакала.
- Любишь его? – спросил Игорь. – Старый любовник?
Она мотнула головой.
- Родственник. Дальний. Даже не по крови. Сын крёстной. Всё детство вместе, с пелёнок.
Надо же было что-то соврать. Вон, каким ревнивым глазом смотрит.
   
   Спустя несколько дней стала приходить в себя. А то работала на автомате, как заведённая кукла. Всем мужикам отказывала. Почему – не знала. Пусть денег меньше. Она наверстает. Не может она. Не мо-жет! Противно почему-то…
   Когда эмоции перестали жечь ее, снова стала размышлять логически, как привыкла, вдруг поняла странную вещь: каким образом девушка нашла его телефон? Если он сам не знает, где он… И ей не приходила смс, что «абонент снова в сети».
   Стала рыться в телефоне. Не нашла. «Может, удалила случайно». Странно, она ждала эту эсэмэску каждую минуту. Почему она выскочила к незнакомке, будто дёрнул кто? Как девушка сразу поняла, что именно они приехали за Вовой, именно она – та, кому звонила? Так уверенно навстречу шла… Знала, что остановятся? Парила над этой грязью… Разговор – взрослого, мудрого человека, а лицо – детское. Весь облик какой-то наивно девственный. И почему-то – радостный, ясный, открытый. Похожа на Царевну Лебедь из сказки. Чепуха, конечно… Объяснение – самое простое. Редко приезжают чужие люди в эту глушь. Или продавщица сказала. Да! Конечно! Это же деревня. Слухи мгновенно разносятся. Или видела их эта девочка, сама оставаясь незамеченной ею. Когда Вова говорил про лес вдалеке и этого, как его… «Москва-Петушки». Про питие на Руси… Вздохнула с облегчением. Всё просто. А то уже подумала… невесть что.
   Позвонила Игорю. «Снова приключений захотела?» Хохотнул. Спросила о девушке, которую встретили на выезде от посёлка. Как она ему?
   «Какая девушка? Не было никого».
   «Я же просила остановить, выходила. Вспомнил?»
   «Думал, тебе приспичило просто».
   «Я же разговаривала».
   «Постояла просто, в лес смотрела, и снова села».
   Сначала ей стало страшно. Когда трубку повесила. Облик девушки всплыл чётко, в мельчайших деталях. И слова ее: «Не бойтесь. Друга своего встретите». «Встретите»? В будущем времени? Она же только от него вышла тогда.
   Как он там, в этом посёлке на краю земли, всего-то двести кэмэ от столицы? Во-ва!
   Снова рос ком в груди. Снова плакала. Разве она знала, что так растёт душа?
   Была девушка, не было её… Оля решила, что заморачиваться не нужно. День был сложный, муторный и долгий. Стресс один, короче. Тут и по трезвянке - что угодно примерещится. Видела и видела. Главное, что больше такой ерунды не было. Подумала, что не всегда всё можно объяснить логически, как она любит. Ей еще говорили, что она похожа на француженку! Меркантильная, как они. У них всё по уму. Терпеть они могут, только если им выгодно, светят денежки. Даже если бьют. Неправда! Она терпеть не стала бы! Не похожа она на француженку… Она - русская!
   Прошёл месяц с той поездки, когда раздался звонок в дверь. Открыла. На пороге стоял Вова. Совершенно отощавший. Без сожительницы хотя бы.
Как сумел выбраться?
   Дочка маленькая вытаращила на него глазки. Улыбнулась и юркнула в свою комнату. Выглядывала оттуда тайком с любопытством и лукавым детским кокетством.
   Пока он мылся в ванной, Оля делала еду. Сразу много не надо. Чего-нибудь полегче и посытнее. Кашки. Внутри была радость и боль. Жалеть его она не собирается. Допился – сам виноват. Лечить его тоже не будет… Каждый человек сам решает, как ему жить. Это его выбор. Что же ей делать…
   Позвонила его матери в Белгород. Всё рассказала. Та ответила, что не сможет он с ней… Больна тяжело.
   Концовку разговора он услышал. Сказал, что завтра же едет к матери, только денег нет. Ни копейки. Он матери сейчас нужен. «Нужен, понимаешь? Ей хуже, чем мне». Сколько им осталось вместе – неизвестно. Да, не будет он пить! Пока она жива.
   Договорилась с водителем, заплатила лично в руки. Сказала, чтобы следил, не высаживал раньше Белгорода. А там мать его встретит. С собой Вове завернула блины, которые получались у нее вкуснейшие, тонкие, хрусткие по краям. С икрой и сёмгой. И термос со сладким чаем. Денег дала совсем немного. Опасаясь, как бы не слез с автобуса – да в запой. Он понял ее недоверие. Покачал головой. Поцеловал в лоб на прощанье.
   Этот поцелуй долго «горел» у нее во лбу, как невидимая звезда.
   Когда он уехал, вздохнула с облегчением. Будто камень с сердца упал. Прямиком оттуда, где ком был. Впервые за полтора месяца улыбнулась себе в зеркале. Стала думать, кого попросить прокатить в очередную заброшенную усадьбу. Может, Лёшу? У него металлоискатель есть, дорогой. Это так увлекательно!
   Про девушку она иногда вспоминала. Как та и велела. Обычно – перед сном. Радостный свет ее лика успокаивал, как тёплое молоко. Оля чувствовала себя защищенной, укрытой невидимым покровом. Она рядом, видит её, пребудет всегда.