Грабовое молчание

   Грабовой (партийная кличка Три Гига») сидел в своем кабинете и писал статью «Как свергнуть власть». Папиросный дым заслонял лист бумаги, чернильницу, но совершенно не мешал думать. Рядом на столе  книги: Ленин, Макиавелли, "Письма Тамерлана"…
Из форточки за спиной доносился шум тяжелого и мокрого осеннего ветра. Настольная лампа слева создавала домашний уют. Возле нее лежали папиросы. Точнее, последняя.
В дверь осторожно поскреблись.
- Да! – крикнул Грабовой, позволяя войти.
Вошел Жаков. Понурый, с зонтом в руке.
- А! – улыбнулся Грабовой. – Ты кстати, Иона Маркович. Сотвори любовь – не поленись спуститься и купить мне табака. «Рондо», ты знаешь. А уж после мы потолкуем. Когда абзац закончу.
- Гордей Гордеевич… - виновато, но очень внятно произнес Жаков, решительно сжимая изогнутую ручку зонта. – Нас… Нас предали, Гордей Гордеевич! Вот оно как…
В этот миг дверь толкнула Жакова в спину, отчего беднягу бросило в угол на вешалку. С хрустом распахнулась вторая створка, и в помещение вошли жандармы, цокая каблуками и царапая шашками паркет.  Из-за их спин высунулась темная фигурка носатого шпика в темных очках и котелке.
Грабовой затушил окурок. Встал. Уже вспомнив четвертый завет Мастера: «Неординарный поступок спасает ситуацию». Резким свистом он заставил всех вздрогнуть. Затем, пока один из жандармов готовился открыть рот, Грабовой опрокинул чернильницу на исписанный лист и отпрыгнув от стола схватил висящий на стене огнетушитель.
Пеной он напоил жандармов, пустым, но не ставшим легче корпусом, оглушил носатого шпика. Прямо в нос!
- А ведь это ты и предал! – процедил Жакову  Грабовой, навсегда покидая кабинет, в котором без малого просидел и проработал лет двадцать.
В коридоре зазвонил замаскированный под портсигар мобильник:
- Знаешь, что делать? – спросил мягкий голос Бинского.
- Не очень, - честно ответил Грабовой.
- Тогда я поведу. Сейчас прямо, до конца коридора. Потом направо на лестницу. Пошел!
Гордей Гордеевич, застегнул косоворотку, затянул ее шелковым малиновым  шнурком, проверил, что лежит в пиджаке и быстрым шагом двинулся по коридору. Прижимая при этом к уху портсигар-мобильник.
Пятки высоких хромовых сапог под каждой лампой давали мягкие красные  блики, очень похожие на стоп-сигналы.
- Теперь вниз до пятого.
И на площадке новая команда:
- По коридору налево, комната 505. Начали!
Захлопнув за собой дверь 505-й комнаты, Грабовой оказался в женском отделении общественной бани: пар, запах мыла, гулкие голоса. И десятки (как ему показалось, пока он пробирался сквозь мокрых и скользких баб) голых тел. Разной степени сохранности и привлекательности. Быстрый, но пристальный взгляд Грабового смог выделить одну… Блондинку с идеальной формы бедрами – Грабовой в женщинах разбирался. Более – женщин любил.
Перед выходом он поскользнулся и чуть не упал. Так и унес с собой громкий, но незлобный хохот.
И снова Бинский:
-Теперь на второй. Как войдешь – прямо! 
На втором этаже Грабового ожидала кухня китайского ресторана: люди с узкими хищными глазами разделывают кальмаров, сдирают шкуры с чау-чау, рубят молодой бамбук.
Грабовой опять вспомнил Мастера: «Не торопись! Ошибиться всегда успеешь»
Он чуть не налетел на бак с дымящимися осьминогами, но смог увернуться. Даже стащить с одного из столов стрелку зеленого лука. Грабовой размял ее в пальцах и понюхал.
«Как у нас на Полтаве!» - с удовольствием отметил он, сворачивая к уборной.
- Направо! – скомандовал Бинский. – Затем лифт до подвала, оттуда на улицу. Прощаюсь.
Грабовой захлопнул портсигар, повернул направо и спустился на лифте в подвал, где был устроен гардероб районной поликлиники. В основном, старухи, несколько монашек, удивительно худой молодой человек в форме путевого обходчика. В углу пили чай купцы – самовар, баранки, стаканы и глыба сахара. Человек в форме отставного полковника пытался выбить из автомата порцию «американо». Грабовой никому не был интересен.
На улице его ждала коляска.
- Пшел! – ткнул спину кучера Гордей Гордеевич, признав в мужике Быкова, - даю пять гривен!
- Куда изволите?
- До ближайшего метро.
- Это мы мигом, барин!
И коляска бешено затряслась по щербатому диабазу.
Ближайшим метро была станция «Выборгская». Поэтому летели не более семи минут. Расплатившись, Грабовой купил в ларьке две пачки папирос. Подумав, прибавил к ним пива («Бавария») и тараньку. Но тараньку в дорогу, пиво и покурить сейчас.
Сидя в полупустом вагоне, Грабовой вдруг увидел главное. То, что нащупывал, ухватывал, давал ему понятную простым людям формулировку. Он увидел главное условие и рычаг. Условие и способ свержения власти. Вот что выделил из интуитивного хаоса Грабовой. Молчание. Политическое молчание населения. Мертвая политическая тишина. Любая инициатива власти тонет и растворяется в политической пустоте. В молчании политической вечности. Вот чего необходимо добиваться в ближайшие сроки. И открыть еще типографий. В каждом районе своя типография. Газеты, листовки – бесплатно. И тогда…
Грабовой не заметил, как поезд поднялся наверх – «Девяткино».
Со стороны Лавриков тянуло дымом. Где-то замычала боящаяся сумерек корова. На лицо Грабовому сел комар. На шею еще один.
«А ну как потерпеть?!» - озорно подумал он, приходя в прекрасное настроение: розовая, чуть неровная линия заката,  соловьиный свист чуть ли не в этих кустах, разгорающийся огонек приближающегося поезда.
Грабовой сел в общий вагон. С трудом, даже при его силе и росте – публика ехала на дачи. Захватив с собой мешки, ящики с инструментом, лыжи, и распухшие сетки с рассадой.
Слава богу, недолго.
Грабовой вышел в Кавголово. Поселок  давно спал. Но  кому то наверняка мешал спать сиплый собачий лай. До одури пахло черемухой. Грабовой застегнул пиджак – ночная сырость сказалась.
Лодку он нашел в камышах, в условленном месте возле валуна. Оттолкнувшись шестом, Грабовой вывел суденышко из зарослей, пересел на весла и налег. На середине озера волнение было сильней. Вышла Луна, осветив черно-блестящее шевеление похожей на ртуть воды.
«Молчание! – еще раз повторил себе Грабовой. И с улыбкой добавил, -  А теперь залечь на дно!»
Он ухватил двухпудовую гирю, покрытую ракушками и коростой, используемую во время рыбалки, как якорь. Набрал полную грудь воздуха и умелым движением (спиной к воде) выбросил себя из шлюпки…