Шапка Мономаха - 1

Краткое предисловие

Когда-то, в стародавние советские времена, в сравнительно либеральной «Литературной газете» существовала занятная, почти крамольная рубрика, называвшаяся «Если бы директором был я...», которая предлагала читателям пофантазировать: чтобы они сделали, если бы дорвались до власти на каком либо уровне — вплоть до самого-самого! В редакцию шли мешки писем, люди предавались прекрасным мечтам, прожектерствовали, наивно полагая, что хоть что-то из их предложений наша мудрая советская власть возьмет себе на заметку, может быть даже использует при развернутом строительстве светлого будущего. Впрочем, кое-что было-таки взято и использовано. Например, продажа дефицитных книг за сданную макулатуру. Однако среди этого множества писем не было ни одного, которое начиналось бы словами: «А вот я стал директором и сделал...» Почему? Не знаю. Наверное, не такое это простое дело — быть директором, быть реальным руководителем любого уровня, вплоть до самого-самого. Как говорится: «Тяжела ты, шапка Мономаха!» Мне повезло: один из моих близких друзей, Виктор Андреевич Зелинский, неожиданно для себя побывал директором и поделился со мной своими ощущениями, переживаниями и размышлениями по этому поводу.

Глава 1

Прежде всего представлю читателю моего друга. Виктор Андреевич — физик, доктор наук, специалист в области компьютерного моделирования различных материалов. Лет около тридцати он трудился во Владивостоке, в одном из академических институтов, руководил там небольшой лабораторией, защитил докторскую и даже поработал годик в Германии по контракту, но к моменту начала нашего повествования, переехал в другой дальневосточный город, а конкретно в Хабаровск, и стал работать в другом институте. Причины переезда сугубо личные и к теме моего романа отношения не имеют, поэтому углубляться в них я не стану. Скажу лишь, что в Хабаровске Виктор Андреевич нашел свою любовь по имени Ольга, и я достоверно знаю, они и по сей день счастливы.

Новый институт, в который мой друг был официально приглашен (с предоставлением квартиры!) назывался «Институт материаловедения», исследования в нем велись сугубо экспериментальные, и такой специалист как Виктор Андреевич был желателен с точки зрения теоретической поддержки. Однако на самом деле причины приглашения были более прозаические. Дело в том, что директору института вышестоящее начальство уже который год пеняло, что в институте нет ни одного доктора, кроме самого директора, и этим он портит общую статистику. Директор уже несколько раз приглашал из Владивостока специалистов с докторскими степенями, но все они по разным причинам отказывались. А Виктор Андреевич согласился. По личным причинам, в которые мы, как уже договорились, вдаваться не будем.

Директора звали Анатолий Кузьмич Белотуров. Когда-то, еще во времена Советского Союза, он довольно успешно работал в Киеве, в одном из крупных материаловедческих институтов, во время одной из плановых, московских проверок произвел приятное впечатление на проверяющих и ему предложили поехать на Дальний Восток, в Комсомольск-на-Амуре, и создать там  институт, нужный для научной поддержки новых заводов - авиационного и караблестроительного. Предложение легло в благодатную почву, потому как Белотуров на Дальнем Востоке родился и вырос, и возможность вернуться в родные края в ранге директора института его немало обрадовала. Правда речь шла об институте машиностроительного профиля, но Анатолий Кузьмич полагал, что горшки обжигают не боги, и что он сумеет вникнуть, организовать и возглавить.  Возглавить-то он возглавил, и даже кое-что организовал, то есть сумел найти и привлечь к работе несколько специалистов — в основном, из местного политехнического института, - но вот вникнуть не смог: слишком уж далеки для него оказались проблемы создания авиационных и корабельных агрегатов от тех задач материаловедения, которыми он привык заниматься в Киеве. И, как мне кажется, винить его в этом нельзя. Винить скорее следует тех академических (и не только академических) чиновников, которые именно на нем остановили свой выбор, то есть ошиблись в выборе. Анатолий же Кузьмич поступил в создавшейся обстановке очень разумно: он перепоручил созданный им Институт машиностроения одному из приглашенных им специалистов, а сам взялся за создание еще одного института, уже родного ему, материаловедческого профиля, и не в Комсомольске-на-Амуре, а в краевом центре, поближе к благам цивилизации. Как ни забавно, но начальство, академическое и партийное, пошло ему навстречу. Наверное не захотели признаваться в ошибочности своего выбора, а может быть даже захотели тем самым сами себе доказать его правильность: вот, мол, какого мы нашли мужика — один институт создал и за второй берется! Гвозди бы делать из таких людей!

Вот и появился в Хабаровске фактически никому не нужный Институт материаловедения, в котором Анатолий Кузьмич Белотуров тихо-спокойно начал заниматься тем, чем занимался когда-то в Киеве. Но наш герой, Виктор Андреевич Зелинский, всей этой истории не ведал и воспринимал все, как говорится, с чистого листа. При первом знакомстве Белотуров произвел на него весьма благоприятное впечатление: добродушный, улыбчивый дядька лет шестидесяти пяти, плотной комплекции, с хохляцким, мягким  говорком и демократическими манерами, любитель цитировать древних философов и большой почитатель первого русского академика Ломоносова. О тематике института он говорил с нескрываемым трепетом и обожал подчеркивать, что это единственный в Российской Академии институт с чисто материаловедческим названием. «Есть Институт металлургии и материаловедения, есть Институт физики прочности и материаловедения, есть Институт физического материаловедения, а наш институт — чисто Институт материаловедения! - с гордостью говорил он, и Виктору Андреевичу было не понятно: отчего такая гордость? Неужели Анатолий Кузьмич всерьез считает свой институт САМЫМ материаловедческим, самым ключевым? Даже в сравнении с московскими и прочими гигантами?

Первое, что удивило Виктора Андреевича в хабаровском институте — это его, если можно так выразиться, миниатюрность. Полный штат, включая водителя и уборщицу, едва дотягивал до сорока человек, а научных сотрудников было ровно двадцать. Владивостокский институт, в котором только что трудился мой друг, имел штат свыше четырехсот, ну а научных сотрудников около трехсот. Сорок человек — это, худо-бедно, отдел, но никак не институт. Так думалось Виктору Андреевичу. Однако же торопиться с выводами он не стал. Никто не сказал, что не может быть таких маленьких академических институтов, вот он есть, и Академию он устраивает, значит все в порядке. Да и выбора у Виктора Андреевича не было. Судьба (то есть, личные причины) занесла его в хабаровский Институт материаловедения, значит так тому и быть, надо встраиваться в него, надо работать, надо приносить пользу.

Институт состоял из трех лабораторий. Одну возглавлял сам директор, второй руководила Татьяна Георгиевна Окунёва, совмещая эту деятельность с должностью заместителя директора, третья лаборатория к данному моменту как раз «осиротела», ее заведующий перешел в так называемую «Железку», то есть в Университет путей сообщения, там освободилось место заведующего кафедрой, и для него этот вариант оказался предпочтительнее. Белотуров предложил Зелинскому, пока суть да дело, эту лабораторию возглавить, а в ближайшем будущем пообещал организовать назначение на должность заместителя директора. «Это назначение надо проводить через владивостокский Президиум, а это дело не скорое», - туманно пояснил он. «Лаборатория так лаборатория», - сказал себе Виктор Андреевич и начал знакомиться с народом и тематикой.

Знакомство с народом началось с чаепития в обществе трех дам: Татьяны Георгиевны Окунёвой, Любови Марковны Буре и Натальи Андреевны Лабуховой. Про Татьяну Георгиевну уже было сказано, внешне она представляла собой весьма изящную блондинку славянской внешности; Любовь Марковна, красивая, слегка расплывшаяся в формах еврейка, была ученым секретарем института; Наталья Андреевна… Про нее даже трудно что-то сказать. Что-то было в ней неуловимое, лучезарное, излучающее неодолимое обаяние. А внешне… Симпатичная, улыбчивая, почти детская мордашка, в которой, как и в каждом коренном дальневочнике, намешано столько разных кровей, что уже и не разберешь, к какой нации отнести человека. Работала она как раз в той лаборатории, которую Виктору Андреевичу предстояло возглавить, занималась какой-то химией. Дамы, судя по всему, были близкими подругами, и кроме всего прочего их объединял приблизительно одинаковый возраст — у всех троих были взрослые дети.

Чаепитие происходило в довольно большой комнате, в которой одновременно трудились замдиректра Окунёва и ученый секретарь Буре. В комнате имелись два массивных письменных стола с компьютерами и большой шкаф, аккуратно забитый папками с деловыми бумагами. Кроме того там был еще один небольшой стол — типа обеденного, за которым вся компания и расположилась. Чаепитие только называлось чаепитием, на самом деле на стол были выложены довольно обильные домашние заготовки (время подошло к обеду) и даже была выставлена бутылка красного вина. Последняя деталь Виктора Андреевича немало удивила (в рабочее-то время!), однако возражать, а тем более упрекать он не стал, понимая, что ему еще долго придется приходить к пониманию, как следует вести себя в новом коллективе.

Дамам, разумеется, было страшно интересно узнать о причинах, побудивших успешного, в расцвете лет и сил доктора наук уехать из Владивостока, уволиться из большого, престижного института и перебраться в Хабаровск. Не иначе, как не обошлось тут без женщины! Виктор Андреевич в большие подробности не вдавался, отшучивался, но и не опровергал их версию. От них же он узнал, что и Окунёва и Лабухова были ученицами Анатолия Кузьмича, пришли в институт молодыми специалистами, под его руководством защитили кандидатские диссертации и продолжали заниматься в тех же направлениях. Окунёва, например, занималась порошковой металлургией. С порошковой металлургией Виктор Андреевич был слегка знаком, ездил как-то из Владивостока в Пермь, в тамошний институт, специализировавшийся именно в этой области, так что надеялся, что сумеет как-то постепенно разобраться. Его в данный момент больше интересовала тематика Лабуховой, поскольку с ней ему предстояло работать в тесном контакте.

И вот тут почти детская улыбка Натальи Андреевны слегка притухла.

- Да, в общем-то, ерундой я занимаюсь, - с заметной грустью сообщила она. - Диссертацию, слава Богу, защитила, а по сути — ничего интересного и полезного. И вообще, мы все тут в ступе воду толчём!

- Ну, зачем ты так, Наталья? - нахмурилась Окунёва. - У тебя прекрасная монография недавно вышла!

- Да, да! - живо подтвердила ученый секретарь (так и хочется написать «ученая секретарша») Буре и тут же принесла из шкафа книжку в незымысловатом картонном переплете.
Виктор Андрревич книжку взял. Издательство «Дальнаука», на обложке фамилии авторов: Белотуров, Лабухова и кто-то третий — Ханбытыев.

- Это ее бывший завлаб, - пояснила та же Буре. - Он в «Железку» перешел.

- И почему же? - на всякий случай спросил Виктор Андреевич, листая монографию.

- Анатолий Кузьмич на всех углах говорил, что его докторская яйца выеденного не стоит, - пояснила Любовь Марковна и посмотрела на Окунёву. Та едва заметно кивнула в знак согласия и добавила:

- Там, действительно, много непонятного, а главное — Ханбатыев сам лично ни одного исследования не провел, все для него делали разные люди, по все стране.

Зелинский посмотрел на Лабухову. Наталья Андреевна пожала плечами и дипломатично заметила:

- В последнем, как раз, нет никакого криминала. Умел с людьми договариваться, они делали такие исследования, для которых у нас в институте не было возможностей. Но вот в лаборатории от него пользы практически не было, только на себя работал, на свою докторскую.
Зелинский еще полистал диссертацию. Она касалась переработки минерального сырья. Местного сырья, из дальневосточных месторождений.

- И какие же материалы делаются в институте из этого минерального сырья? - поинтересовался он. Ответила не Лабухова, а Окунёва.

- Пока что не много, - сообщила она со странным задором во взгляде и голосе. - Но мы делаем! Делаем электроды для электроискровой обработки. Перемалываем в шаровой мельнице минералы и потом спекаем методами порошковой металлургии.

«Понятно, отчего задор, - понял Виктор Андреевич. - Это она спекает, это в ее лаборатории». Об электроискровой обработке он уже слышал, от Анатолия Кузьмича. Это, как он понял, был «конек» Белотурова, которого он оседлал еще в Киеве, в молодые годы, и верхом на котором прискакал на Дальний Восток. В Комсомольске-на-Амуре «конек» ко двору не пришелся, а здесь, в Хабаровске превратился в элитного коня, фактически весь институт на него и работал. «Ладно, - сказал себе Виктор Андреевич, - надо Белотурова поподробнее расспросить об этом методе. Век живи, век учись!» А еще он решил познакомиться с диссертацией Ханбатыева. Интуиция подсказывала, что ему не миновать контактов, а может быть и взаимодействия со своим предшественником.


После чаепития он прошел с Лабуховой к ней, в ее кабинет, а оттуда в химические комнаты, с гудящими вентиляторами, с полками во всю стену, заставленными стеклянными банками и колбами, с неодолимым запахом самых различных минералов, их растворов и испарений. В большом вытяжном шкафу обращал на себя внимание агрегат, похожий на аэродинамическую трубу.

- Это наш реактор, - пояснила Лабухова. - В нем мы нагреваем минеральное сырье, напускаем разные газы и изучаем их реакции.

Там же Зелинский познакомился с сотрудницей-помощницей Лабуховой, тоже Натальей, но Сергеевной, с фамилией Гуревич, ее аспиранткой, молчаливой и серьезной, лет тридцати.

Вернувшись с Лабуховой в кабинетную комнату, Виктор Андреевич приступил к детальным расспросам. Во-первых, он хотел узнать, чем конкретно занимается Лабухова, в которой он уже увидел серьезного химика (Новосибирский университет закончила!), и понять, какую пользу в этих занятиях сможет принести он, доктор Зелинский. Продолжать линию предшественника Ханбатыева и работать только на себя, он не собирался. Во-вторых, он надеялся получить от нее какую-то первичную информацию об остальных сотрудниках лаборатории и об их тематике.

- Но я же вам сказала — ерундой занимаюсь, - с непонятной откровенностью и усталой улыбкой повторила Наталья Андреевна. - Размалываем в мельнице каменюку, смешиваем с сажей, засовываем в реактор и греем до посинения. А потом смотрим, что там осталось.

- А что там должно остаться? - полюбопытствовал Виктор Андреевич.

- Металл должен остаться. Точнее — сплав разных металлов. Каменюка-то из оксидов состоит, сажа реагирует с кислородом, то есть сгорает, углекислый газ улетает, остаются металлы. Молибден, вольфрам и еще по мелочи. В общем, половина таблицы Менделеева.

Тут Лабухова подняла голову и глянула на стену, где висел портрет великого химика, которого Зелинский сначала принял за Достоевского и слегка даже удивился: зачем в химической лаборатории портрет писателя?

- И что вы потом с этим сплавом делаете?

- Да в общем-то ничего. Определяем состав и статьи пишем. - Тут Наталья Андреевна усмехнулась и добавила: - Это что! У нас в Институте есть человек, Костомаров, который без всякого реактора умеет из этих каменюк металлы извлекать. Анатолий Кузьмич называет его чародеем. И алхимиком.

- Это как же?

- Они вам как-нибудь покажут. Это прямо цирковой номер. Официально называется «алюмотермия», есть такой известный процесс восстановления металлических окислов с помощью алюминия, но процесс этот сам не идет,точнее идет, но вяло. А Костомаров в него какой-то свой секретный порошок подсыпает, и тогда — вы увидите — извержение вулкана! Огненный гейзер!

- Какой-то катализатор? - предположил Зелинский, к месту демонстрируя свои познания в химии.

- Ну, конечно! Но никто не знает — какой. А Костомаров держит в секрете. Он к нам из Института горного дела перешел, много разных химикатов оттуда притащил, но часть у себя дома держит.

- Но это же не наука. В какой лаборатории этот Костомаров работает?

- У Белотурова. Официально лаборатория занимается электроискровым воздействием, но на самом деле там, как говорится, всякой твари по паре. У Анатолия Кузьмича есть голубая мечта: создать такой метод высокоэнергетического воздействия, с помощью которого можно было бы в едином цикле извлекать из минерального сырья все ценные элементы. - Заметив, как расширились от внимания и удивления глаза нового завлаба, Наталья Андреевна улыбнулась и поспешно добавила: - Ну, об этом он вам сам расскажет. Он любит об этом рассказывать.

В это время в кабинет вошли два человека: молчаливая Наталья Сергеевна и еще не знакомый Зелинскому молодой человек серьезного вида. Они уселись каждый свой стол и деловито взялись за бумаги. Зелинский отметил, что компьютер имелся только на столе Лабуховой, ее коллеги обходились как-то без них. «Этим надо заняться в первую очередь, - взял себе на заметку Виктор Андреевич. - Современный научный сотрудник без компьютера — это какой-то нонсенс».

- Это наш Паша, химик от Бога! - отрекомендовала Лабухова молодого человека. - Ждем от него великих открытий.

- Открытия по заказу не делаются, - нахмурился Паша и углубился в раскрытую толстую тетрадь с какими-то записями. - И никакой я еще не великий. Просто химик.

- Скажите, Паша, - обратился к нему Зелинский. - Вот вы сказали: « Я еще не великий». Значит, вы все-таки планируете стать великим?

Паша пожал плечами и серьезно ответил:

- Во всяком случае, я стремлюсь к этому. А иначе зачем заниматься наукой? Когда человек начинает заниматься спортом, он должен мечтать стать чемпионом мира или олимпийским чемпионом. Так и в науке. Надо мечтать получить Нобелевскую премию.

- Вы мечтаете получить Нобелевскую премию? - искренне удивился Виктор Андреевич. Ему самому никогда такие мечты в голову не приходили, он всегда ощущал себя рядовым научным работником и не видел в этом ничего зазорного.

- А почему нет? - вопросом на вопрос ответил молодой химик. - Для начала я хочу стать академиком.

Этому желанию Зелинский удивился еще больше. Не первый десяток лет варился он в академическом сообществе, знал многих академиков и членов-корреспондентов и умел видеть, что не так уж много среди них выдающихся и тем более великих ученых. К сожалению, совсем иные критерии царят в современной Российской Академии, и стать членом этого клуба вовсе не означает приблизиться к научному величию, о котором мечтает юный Паша. Однако Виктор Андреевич не стал объяснять молодому химику несуразность и, наверное, даже нелепость его мечтаний, рассудив, что время, мудрый врач, вскорости излечит его от детской болезни уверенности, что сказку не трудно сделать былью, а вместо этого спросил, что он закончил. Оказалось, что Паша, как и его руководительница, учился в Новосибирском университете, но по каким-то семейным обстоятельствам покинул его после третьего курса и доучивался здесь, в Хабаровске, в педагогическом институте.
- Ну, что ж, - заключил Зелинский. - Флаг вам в руки. Если что, мы будем гордиться, что работали с вами в одном институте.

Паша хмыкнул, а Виктор Андреевич принялся расспрашивать Лабухову об остальных сотрудниках лаборатории.

- Они на другой площадке работают, - пояснила та. - У нас есть помещения в «Политэне», они там и работают. Я позвоню вечером Сереже Звереву, он утром сюда зайдет и вас проводит, все покажет и расскажет.

«Политэн» - это конечно политехнический институт, то бишь, университет, нонче они все — университеты, - догадался Зелинский. - Во Владике говорят «Политех», а здесь - «Политэн».

- Хорошо, - согласился он. - Тогда я пошел. Зайду еще к Белотурову. - И поднялся, собираясь уходить. Лабухова тоже поднялась.

- А кстати, - сказала она. - Анатолий Кузьмич уже нашел для вас кабинет?

- Мы об этом пока не говорили, - с некоторой растерянностью произнес Зелинский. - А Ханбатыев где сидел?

- Он в Политэне сидел. Но я бы вам не советовала.

- А что такое? - насторожился он.

- А вы увидите. Там сто лет конь не валялся. Политэн считает, что мы должны делать ремонт, а нам Президиум не разрешает, говорит: это не ваша территория, это будет нецелевое использование средств. Я бы вам посоветовала у Белоторова сразу просить кабинет.

- А у него есть?

Тут вторая Наталья обернулась от своих бумаг и подала голос:

- Рядом с нами есть пустая комната. Правда, она маленькая, но зато отдельная.

- А почему она пустая?

- Там раньше замдиректора по общим вопросом сидел, но он недавно уволился. Хотите я вам покажу?

Виктор Андреевич слегка задумался: не лучше ли сначала поговорить о кабинете с Белотуровым?

- Да, да, посмотрите! - поддержала коллегу Лабухова. - Уже будете знать, о чем говорить с Анатолием Кузьмичом. А то он у нас мужик куркулистый. Будет говорить, что тут нет ничего и отсылать на политэновскую площадку.

- Ну, ладно, - согласился Зелинский. - Пойдемте, посмотрим.

Комната, действительно, оказалась невелика, где-то два на два. Имелись в ней небольшой письменный стол и объемистый железный шкаф с замком, от которого не было ключей. Впрочем, шкаф был не заперт. Имелось и окно. Однако оно было наглухо замуровано железной решеткой и не открывалось.

- Зато у вас будет отдельный кабинет, - повторила свой аргумент Наталья. - У нас в институте — это роскошь.

- У меня и во Владивостоке не было отдельного кабинета, - неуверенно возразил Зелинский. - А в Германии я вообще сидел в общем зале на сорок человек. Но, как говорится, нет предела совершенству!

И он направился к директору. Однако того на месте не оказалось. Его секретарша, миловидная Ирина лет тридцати, которая, как уже знал Виктор Андреевич, по совместительству исполняла обязанности инженера по кадрам, объяснила, что Анатолий Кузьмич уехал, а куда — не сказал. Виктор Андреевич посмотрел на часы, время подходило к четырем, и решил, что сегодня ему в институте делать уже нечего, надо двигаться в сторону дома.

Квартиру ему дали в том же доме, где жил Белотуров. Дом этот, почти в самом центре Хабаровска, в двух шагах от Театра оперетты и в трех шагах от Дома правительства, построили несколько лет назад на деньги Академии и квартиры выделяли сотрудникам хабаровских институтов. Дом считался элитным, квартиры имели просторную планировку, большие лоджии и балконы. Выдавая ключи от квартиры, Белотуров сразу предупредил, что разрешение на приватизацию Зелинский получит только, если проработает в институте пять лет, а пока она будет считаться как служебная. Виктор Андреевич и этому был несказанно рад, потому как владивостокскую квартиру он безоговорочно оставил бывшей супруге вместе со всем имуществом и дачей и остался гол, как сокол, а уж о приватизации вообще не мечтал. Правда, квартира оказалась абсолютно без отделки, как говорится, черновой вариант: голый бетон, груда неубранных кирпичей и цементная пыль, ни розеток, ни кранов, все предстояло сделать своими руками и за свои деньги. Прежде всего, конечно, следовало установить водопроводный кран и унитаз. Без этого даже не переночуешь. Виктор Андреевич спустился вниз, в лифтерную, узнал как найти домового сантехника, нашел его и с ним вместе отправился в ближайший магазин строительных товаров.

Через два часа квартира была минимально пригодна для ночевки. Без света можно было и обойтись, со свечкой. Виктор Андреевич снял с петель одну из внутренних дверей, положил ее на четыре кирпича, достал из рюкзака привезенный из Владивостока спальный мешок… А потом вышел на балкон и долго смотрел на искрящийся вечерними огнями город, уходящий к невидимому отсюда Амуру, слушал его приглушенный гул, следил за пролетающим со стороны аэропорта самолетом. «Все хорошо! - говорил он себе. - Все просто замечательно. Как говорил великий Лейбниц, все к лучшему в этом лучшем из миров!»