Шапка Мономаха - 1

Краткое предисловие

Когда-то, в стародавние советские времена, в сравнительно либеральной «Литературной газете» существовала занятная, почти крамольная рубрика, называвшаяся «Если бы директором был я...», которая предлагала читателям пофантазировать: чтобы они сделали, если бы дорвались до власти на каком либо уровне — вплоть до самого-самого! В редакцию шли мешки писем, люди предавались прекрасным мечтам, прожектерствовали, наивно полагая, что хоть что-то из их предложений наша мудрая советская власть возьмет себе на заметку, может быть даже использует при развернутом строительстве светлого будущего. Впрочем, кое-что было-таки взято и использовано. Например, продажа дефицитных книг за сданную макулатуру. Однако среди этого множества писем не было ни одного, которое начиналось бы словами: «А вот я стал директором и сделал...» Почему? Не знаю. Наверное, не такое это простое дело — быть директором, быть реальным руководителем любого уровня, вплоть до самого-самого. Как говорится: «Тяжела ты, шапка Мономаха!» Мне повезло: один из моих близких друзей, Виктор Андреевич Зелинский, неожиданно для себя побывал директором и поделился со мной своими ощущениями, переживаниями и размышлениями по этому поводу.

Глава 1

Прежде всего представлю читателю моего друга. Виктор Андреевич — физик, доктор наук, специалист в области компьютерного моделирования различных материалов. Лет около тридцати он трудился во Владивостоке, в одном из академических институтов, руководил там небольшой лабораторией, защитил докторскую и даже поработал годик в Германии по контракту, но к моменту начала нашего повествования, переехал в другой дальневосточный город, а конкретно в Хабаровск, и стал работать в другом институте. Причины переезда сугубо личные и к теме моего романа отношения не имеют, поэтому углубляться в них я не стану. Скажу лишь, что в Хабаровске Виктор Андреевич нашел свою любовь по имени Ольга, и я достоверно знаю, они и по сей день счастливы.

Новый институт, в который мой друг был официально приглашен (с предоставлением квартиры!) назывался «Институт материаловедения», исследования в нем велись сугубо экспериментальные, и такой специалист как Виктор Андреевич был желателен с точки зрения теоретической поддержки. Однако на самом деле причины приглашения были более прозаические. Дело в том, что директору института вышестоящее начальство уже который год пеняло, что в институте нет ни одного доктора, кроме самого директора, и этим он портит общую статистику. Директор уже несколько раз приглашал из Владивостока специалистов с докторскими степенями, но все они по разным причинам отказывались. А Виктор Андреевич согласился. По личным причинам, в которые мы, как уже договорились, вдаваться не будем.

Директора звали Анатолий Кузьмич Белотуров. Когда-то, еще во времена Советского Союза, он довольно успешно работал в Киеве, в одном из крупных материаловедческих институтов, во время одной из плановых, московских проверок произвел приятное впечатление на проверяющих и ему предложили поехать на Дальний Восток, в Комсомольск-на-Амуре, и создать там  институт, нужный для научной поддержки новых заводов - авиационного и караблестроительного. Предложение легло в благодатную почву, потому как Белотуров на Дальнем Востоке родился и вырос, и возможность вернуться в родные края в ранге директора института его немало обрадовала. Правда речь шла об институте машиностроительного профиля, но Анатолий Кузьмич полагал, что горшки обжигают не боги, и что он сумеет вникнуть, организовать и возглавить.  Возглавить-то он возглавил, и даже кое-что организовал, то есть сумел найти и привлечь к работе несколько специалистов — в основном, из местного политехнического института, - но вот вникнуть не смог: слишком уж далеки для него оказались проблемы создания авиационных и корабельных агрегатов от тех задач материаловедения, которыми он привык заниматься в Киеве. И, как мне кажется, винить его в этом нельзя. Винить скорее следует тех академических (и не только академических) чиновников, которые именно на нем остановили свой выбор, то есть ошиблись в выборе. Анатолий же Кузьмич поступил в создавшейся обстановке очень разумно: он перепоручил созданный им Институт машиностроения одному из приглашенных им специалистов, а сам взялся за создание еще одного института, уже родного ему, материаловедческого профиля, и не в Комсомольске-на-Амуре, а в краевом центре, поближе к благам цивилизации. Как ни забавно, но начальство, академическое и партийное, пошло ему навстречу. Наверное не захотели признаваться в ошибочности своего выбора, а может быть даже захотели тем самым сами себе доказать его правильность: вот, мол, какого мы нашли мужика — один институт создал и за второй берется! Гвозди бы делать из таких людей!

Вот и появился в Хабаровске фактически никому не нужный Институт материаловедения, в котором Анатолий Кузьмич Белотуров тихо-спокойно начал заниматься тем, чем занимался когда-то в Киеве. Но наш герой, Виктор Андреевич Зелинский, всей этой истории не ведал и воспринимал все, как говорится, с чистого листа. При первом знакомстве Белотуров произвел на него весьма благоприятное впечатление: добродушный, улыбчивый дядька лет шестидесяти пяти, плотной комплекции, с хохляцким, мягким  говорком и демократическими манерами, любитель цитировать древних философов и большой почитатель первого русского академика Ломоносова. О тематике института он говорил с нескрываемым трепетом и обожал подчеркивать, что это единственный в Российской Академии институт с чисто материаловедческим названием. «Есть Институт металлургии и материаловедения, есть Институт физики прочности и материаловедения, есть Институт физического материаловедения, а наш институт — чисто Институт материаловедения! - с гордостью говорил он, и Виктору Андреевичу было не понятно: отчего такая гордость? Неужели Анатолий Кузьмич всерьез считает свой институт САМЫМ материаловедческим, самым ключевым? Даже в сравнении с московскими и прочими гигантами?

Первое, что удивило Виктора Андреевича в хабаровском институте — это его, если можно так выразиться, миниатюрность. Полный штат, включая водителя и уборщицу, едва дотягивал до сорока человек, а научных сотрудников было ровно двадцать. Владивостокский институт, в котором только что трудился мой друг, имел штат свыше четырехсот, ну а научных сотрудников около трехсот. Сорок человек — это, худо-бедно, отдел, но никак не институт. Так думалось Виктору Андреевичу. Однако же торопиться с выводами он не стал. Никто не сказал, что не может быть таких маленьких академических институтов, вот он есть, и Академию он устраивает, значит все в порядке. Да и выбора у Виктора Андреевича не было. Судьба (то есть, личные причины) занесла его в хабаровский Институт материаловедения, значит так тому и быть, надо встраиваться в него, надо работать, надо приносить пользу.

Институт состоял из трех лабораторий. Одну возглавлял сам директор, второй руководила Татьяна Георгиевна Окунёва, совмещая эту деятельность с должностью заместителя директора, третья лаборатория к данному моменту как раз «осиротела», ее заведующий перешел в так называемую «Железку», то есть в Университет путей сообщения, там освободилось место заведующего кафедрой, и для него этот вариант оказался предпочтительнее. Белотуров предложил Зелинскому, пока суть да дело, эту лабораторию возглавить, а в ближайшем будущем пообещал организовать назначение на должность заместителя директора. «Это назначение надо проводить через владивостокский Президиум, а это дело не скорое», - туманно пояснил он. «Лаборатория так лаборатория», - сказал себе Виктор Андреевич и начал знакомиться с народом и тематикой.

Знакомство с народом началось с чаепития в обществе трех дам: Татьяны Георгиевны Окунёвой, Любови Марковны Буре и Натальи Андреевны Лабуховой. Про Татьяну Георгиевну уже было сказано, внешне она представляла собой весьма изящную блондинку славянской внешности; Любовь Марковна, красивая, слегка расплывшаяся в формах еврейка, была ученым секретарем института; Наталья Андреевна… Про нее даже трудно что-то сказать. Что-то было в ней неуловимое, лучезарное, излучающее неодолимое обаяние. А внешне… Симпатичная, улыбчивая, почти детская мордашка, в которой, как и в каждом коренном дальневочнике, намешано столько разных кровей, что уже и не разберешь, к какой нации отнести человека. Работала она как раз в той лаборатории, которую Виктору Андреевичу предстояло возглавить, занималась какой-то химией. Дамы, судя по всему, были близкими подругами, и кроме всего прочего их объединял приблизительно одинаковый возраст — у всех троих были взрослые дети.

Чаепитие происходило в довольно большой комнате, в которой одновременно трудились замдиректра Окунёва и ученый секретарь Буре. В комнате имелись два массивных письменных стола с компьютерами и большой шкаф, аккуратно забитый папками с деловыми бумагами. Кроме того там был еще один небольшой стол — типа обеденного, за которым вся компания и расположилась. Чаепитие только называлось чаепитием, на самом деле на стол были выложены довольно обильные домашние заготовки (время подошло к обеду) и даже была выставлена бутылка красного вина. Последняя деталь Виктора Андреевича немало удивила (в рабочее-то время!), однако возражать, а тем более упрекать он не стал, понимая, что ему еще долго придется приходить к пониманию, как следует вести себя в новом коллективе.

Дамам, разумеется, было страшно интересно узнать о причинах, побудивших успешного, в расцвете лет и сил доктора наук уехать из Владивостока, уволиться из большого, престижного института и перебраться в Хабаровск. Не иначе, как не обошлось тут без женщины! Виктор Андреевич в большие подробности не вдавался, отшучивался, но и не опровергал их версию. От них же он узнал, что и Окунёва и Лабухова были ученицами Анатолия Кузьмича, пришли в институт молодыми специалистами, под его руководством защитили кандидатские диссертации и продолжали заниматься в тех же направлениях. Окунёва, например, занималась порошковой металлургией. С порошковой металлургией Виктор Андреевич был слегка знаком, ездил как-то из Владивостока в Пермь, в тамошний институт, специализировавшийся именно в этой области, так что надеялся, что сумеет как-то постепенно разобраться. Его в данный момент больше интересовала тематика Лабуховой, поскольку с ней ему предстояло работать в тесном контакте.

И вот тут почти детская улыбка Натальи Андреевны слегка притухла.

- Да, в общем-то, ерундой я занимаюсь, - с заметной грустью сообщила она. - Диссертацию, слава Богу, защитила, а по сути — ничего интересного и полезного. И вообще, мы все тут в ступе воду толчём!

- Ну, зачем ты так, Наталья? - нахмурилась Окунёва. - У тебя прекрасная монография недавно вышла!

- Да, да! - живо подтвердила ученый секретарь (так и хочется написать «ученая секретарша») Буре и тут же принесла из шкафа книжку в незымысловатом картонном переплете.
Виктор Андрревич книжку взял. Издательство «Дальнаука», на обложке фамилии авторов: Белотуров, Лабухова и кто-то третий — Ханбытыев.

- Это ее бывший завлаб, - пояснила та же Буре. - Он в «Железку» перешел.

- И почему же? - на всякий случай спросил Виктор Андреевич, листая монографию.

- Анатолий Кузьмич на всех углах говорил, что его докторская яйца выеденного не стоит, - пояснила Любовь Марковна и посмотрела на Окунёву. Та едва заметно кивнула в знак согласия и добавила:

- Там, действительно, много непонятного, а главное — Ханбатыев сам лично ни одного исследования не провел, все для него делали разные люди, по все стране.

Зелинский посмотрел на Лабухову. Наталья Андреевна пожала плечами и дипломатично заметила:

- В последнем, как раз, нет никакого криминала. Умел с людьми договариваться, они делали такие исследования, для которых у нас в институте не было возможностей. Но вот в лаборатории от него пользы практически не было, только на себя работал, на свою докторскую.
Зелинский еще полистал диссертацию. Она касалась переработки минерального сырья. Местного сырья, из дальневосточных месторождений.

- И какие же материалы делаются в институте из этого минерального сырья? - поинтересовался он. Ответила не Лабухова, а Окунёва.

- Пока что не много, - сообщила она со странным задором во взгляде и голосе. - Но мы делаем! Делаем электроды для электроискровой обработки. Перемалываем в шаровой мельнице минералы и потом спекаем методами порошковой металлургии.

«Понятно, отчего задор, - понял Виктор Андреевич. - Это она спекает, это в ее лаборатории». Об электроискровой обработке он уже слышал, от Анатолия Кузьмича. Это, как он понял, был «конек» Белотурова, которого он оседлал еще в Киеве, в молодые годы, и верхом на котором прискакал на Дальний Восток. В Комсомольске-на-Амуре «конек» ко двору не пришелся, а здесь, в Хабаровске превратился в элитного коня, фактически весь институт на него и работал. «Ладно, - сказал себе Виктор Андреевич, - надо Белотурова поподробнее расспросить об этом методе. Век живи, век учись!» А еще он решил познакомиться с диссертацией Ханбатыева. Интуиция подсказывала, что ему не миновать контактов, а может быть и взаимодействия со своим предшественником.


После чаепития он прошел с Лабуховой к ней, в ее кабинет, а оттуда в химические комнаты, с гудящими вентиляторами, с полками во всю стену, заставленными стеклянными банками и колбами, с неодолимым запахом самых различных минералов, их растворов и испарений. В большом вытяжном шкафу обращал на себя внимание агрегат, похожий на аэродинамическую трубу.

- Это наш реактор, - пояснила Лабухова. - В нем мы нагреваем минеральное сырье, напускаем разные газы и изучаем их реакции.

Там же Зелинский познакомился с сотрудницей-помощницей Лабуховой, тоже Натальей, но Сергеевной, с фамилией Гуревич, ее аспиранткой, молчаливой и серьезной, лет тридцати

Вернувшись с Лабуховой в кабинетную комнату, Виктор Андреевич приступил к детальным расспросам. Во-первых, он хотел узнать, чем конкретно занимается Лабухова, в которой он уже увидел серьезного химика (Новосибирский университет закончила!), и понять, какую пользу в этих занятиях сможет принести он, доктор Зелинский. Продолжать линию предшественника Ханбатыева и работать только на себя, он не собирался. Во-вторых, он надеялся получить от нее какую-то первичную информацию об остальных сотрудниках лаборатории и об их тематике.

- Но я же вам сказала — ерундой занимаюсь, - с непонятной откровенностью и усталой улыбкой повторила Наталья Андреевна. - Размалываем в мельнице каменюку, смешиваем с сажей, засовываем в реактор и греем до посинения. А потом смотрим, что там осталось.

- А что там должно остаться? - полюбопытствовал Виктор Андреевич.

- Металл должен остаться. Точнее — сплав разных металлов. Каменюка-то из оксидов состоит, сажа реагирует с кислородом, то есть сгорает, углекислый газ улетает, остаются металлы. Молибден, вольфрам и еще по мелочи. В общем, половина таблицы Менделеева.

Тут Лабухова подняла голову и глянула на стену, где висел портрет великого химика, которого Зелинский сначала принял за Достоевского и слегка даже удивился: зачем в химической лаборатории портрет писателя?

- И что вы потом с этим сплавом делаете?

- Да в общем-то ничего. Определяем состав и статьи пишем. - Тут Наталья Андреевна усмехнулась и добавила: - Это что! У нас в Институте есть человек, Костомаров, который без всякого реактора умеет из этих каменюк металлы извлекать. Анатолий Кузьмич называет его чародеем. И алхимиком.

- Это как же?

- Они вам как-нибудь покажут. Это прямо цирковой номер. Официально называется «алюмотермия», есть такой известный процесс восстановления металлических окислов с помощью алюминия, но процесс этот сам не идет,точнее идет, но вяло. А Костомаров в него какой-то свой секретный порошок подсыпает, и тогда — вы увидите — извержение вулкана! Огненный гейзер!

- Какой-то катализатор? - предположил Зелинский, к месту демонстрируя свои познания в химии.

- Ну, конечно! Но никто не знает — какой. А Костомаров держит в секрете. Он к нам из Института горного дела перешел, много разных химикатов оттуда притащил, но часть у себя дома держит.

- Но это же не наука. В какой лаборатории этот Костомаров работает?

- У Белотурова. Официально лаборатория занимается электроискровым воздействием, но на самом деле там, как говорится, всякой твари по паре. У Анатолия Кузьмича есть голубая мечта: создать такой метод высокоэнергетического воздействия, с помощью которого можно было бы в едином цикле извлекать из минерального сырья все ценные элементы. - Заметив, как расширились от внимания и удивления глаза нового завлаба, Наталья Андреевна улыбнулась и поспешно добавила: - Ну, об этом он вам сам расскажет. Он любит об этом рассказывать.

В это время в кабинет вошли два человека: молчаливая Наталья Сергеевна и еще не знакомый Зелинскому молодой человек серьезного вида. Они уселись каждый свой стол и деловито взялись за бумаги. Зелинский отметил, что компьютер имелся только на столе Лабуховой, ее коллеги обходились как-то без них. «Этим надо заняться в первую очередь, - взял себе на заметку Виктор Андреевич. - Современный научный сотрудник без компьютера — это какой-то нонсенс».

- Это наш Паша, химик от Бога! - отрекомендовала Лабухова молодого человека. - Ждем от него великих открытий.

- Открытия по заказу не делаются, - нахмурился Паша и углубился в раскрытую толстую тетрадь с какими-то записями. - И никакой я еще не великий. Просто химик.

- Скажите, Паша, - обратился к нему Зелинский. - Вот вы сказали: « Я еще не великий». Значит, вы все-таки планируете стать великим?

Паша пожал плечами и серьезно ответил:

- Во всяком случае, я стремлюсь к этому. А иначе зачем заниматься наукой? Когда человек начинает заниматься спортом, он должен мечтать стать чемпионом мира или олимпийским чемпионом. Так и в науке. Надо мечтать получить Нобелевскую премию.

- Вы мечтаете получить Нобелевскую премию? - искренне удивился Виктор Андреевич. Ему самому никогда такие мечты в голову не приходили, он всегда ощущал себя рядовым научным работником и не видел в этом ничего зазорного.

- А почему нет? - вопросом на вопрос ответил молодой химик. - Для начала я хочу стать академиком.

Этому желанию Зелинский удивился еще больше. Не первый десяток лет варился он в академическом сообществе, знал многих академиков и членов-корреспондентов и умел видеть, что не так уж много среди них выдающихся и тем более великих ученых. К сожалению, совсем иные критерии царят в современной Российской Академии, и стать членом этого клуба вовсе не означает приблизиться к научному величию, о котором мечтает юный Паша. Однако Виктор Андреевич не стал объяснять молодому химику несуразность и , наверное, даже нелепость его мечтаний, рассудив, что время, мудрый врач, вскорости излечит его от детской болезни уверенности, что сказку не трудно сделать былью, а вместо этого спросил, что он закончил. Оказалось, что Паша, как и его руководительница, учился в Новосибирском университете, но по каким-то семейным обстоятельствам покинул его после третьего курса и доучивался здесь, в Хабаровске, в педагогическом институте.
- Ну, что ж, - заключил Зелинский. - Флаг вам в руки. Если что, мы будем гордиться, что работали с вами в одном институте.

Паша хмыкнул, а Виктор Андреевич принялся расспрашивать Лабухову об остальных сотрудниках лаборатории.

- Они на другой площадке работают, - пояснила та. - У нас есть помещения в «Политэне», они там и работают. Я позвоню вечером Сереже Звереву, он утром сюда зайдет и вас проводит, все покажет и расскажет.

«Политэн» - это конечно политехнический институт, то бишь, университет, нонче они все — университеты, - догадался Зелинский. - Во Владике говорят «Политех», а здесь - «Политэн».

- Хорошо, - согласился он. - Тогда я пошел. Зайду еще к Белотурову. - И поднялся, собираясь уходить. Лабухова тоже поднялась.

- А кстати, - сказала она. - Анатолий Кузьмич уже нашел для вас кабинет?

- Мы об этом пока не говорили, - с некоторой растерянностью произнес Зелинский. - А Ханбатыев где сидел?

- Он в Политэне сидел. Но я бы вам не советовала.

- А что такое? - насторожился он.

- А вы увидите. Там сто лет конь не валялся. Политэн считает, что мы должны делать ремонт, а нам Президиум не разрешает, говорит: это не ваша территория, это будет нецелевое использование средств. Я бы вам посоветовала у Белоторова сразу просить кабинетн

- А у него есть?

Тут вторая Наталья обернулась от своих бумаг и подала голос:

- Рядом с нами есть пустая комната. Правда, она маленькая, но зато отдельная.

- А почему она пустая?

- Там раньше замдиректора по общим вопросом сидел, но он недавно уволился. Хотите я вам покажу?

Виктор Андреевич слегка задумался: не лучше ли сначала поговорить о кабинете с Белотуровым?

- Да, да, посмотрите! - поддержала коллегу Лабухова. - Уже будете знать, о чем говорить с Анатолием Кузьмичом. А то он у нас мужик куркулистый. Будет говорить, что тут нет ничего и отсылать на политэновскую площадку.

- Ну, ладно, - согласился Зелинский. - Пойдемте, посмотрим.

Комната, действительно, оказалась невелика, где-то два на два. Имелись в ней небольшой письменный стол и объемистый железный шкаф с замком, от которого не было ключей. Впрочем, шкаф был не заперт. Имелось и окно. Однако оно было наглухо замуровано железной решеткой и не открывалось.

- Зато у вас будет отдельный кабинет, - повторила свой аргумент Наталья. - У нас в институте — это роскошь.

- У меня и во Владивостоке не было отдельного кабинета, - неуверенно возразил Зелинский. - А в Германии я вообще сидел в общем зале на сорок человек. Но, как говорится, нет предела совершенству!

И он направился к директору. Однако того на месте не оказалось. Его секретарша, миловидная Ирина лет тридцати, которая, как уже знал Виктор Андреевич, по совместительству исполняла обязанности инженера по кадрам, объяснила, что Анатолий Кузьмич уехал, а куда — не сказал. Виктор Андреевич посмотрел на часы, время подходило к четырем, и решил, что сегодня ему в институте делать уже нечего, надо двигаться в сторону дома.

Квартиру ему дали в том же доме, где жил Белотуров. Дом этот, почти в самом центре Хабаровска, в двух шагах от Театра оперетты и в трех шагах от Дома правительства, построили несколько лет назад на деньги Академии и квартиры выделяли сотрудникам хабаровских институтов. Дом считался элитным, квартиры имели просторную планировку, большие лоджии и балконы. Выдавая ключи от квартиры, Белотуров сразу предупредил, что разрешение на приватизацию Зелинский получит только, если проработает в институте пять лет, а пока она будет считаться как служебная. Виктор Андреевич и этому был несказанно рад, потому как владивостокскую квартиру он безоговорочно оставил бывшей супруге вместе со всем имуществом и дачей и остался гол, как сокол, а уж о приватизации вообще не мечтал. Правда, квартира оказалась абсолютно без отделки, как говорится, черновой вариант: голый бетон, груда неубранных кирпичей и цементная пыль, ни розеток, ни кранов, все предстояло сделать своими руками и за свои деньги. Прежде всего, конечно, следовало установить водопроводный кран и унитаз. Без этого даже не переночуешь. Виктор Андреевич спустился вниз, в лифтерную, узнал как найти домового сантехника, нашел его и с ним вместе отправился в ближайший магазин строительных товаров.

Через два часа квартира была минимально пригодна для ночевки. Без света можно было и обойтись, со свечкой. Виктор Андреевич снял с петель одну из внутренних дверей, положил ее на четыре кирпича, достал из рюкзака привезенный из Владивостока спальный мешок… А потом вышел на балкон и долго смотрел на искрящийся вечерними огнями город, уходящий к невидимому отсюда Амуру, слушал его приглушенный гул, следил за пролетающим со стороны аэропорта самолетом. «Все хорошо! - говорил он себе. - Все просто замечательно. Как говорил великий Лейбниц, все к лучшему в этом лучшем из миров!»