Однажды в Бостоне

     Однажды писатель Гарик Рубашкин побывал в Америке… Случилось это как нельзя кстати. Развод, увольнение с поста литредактора в издательстве, невыход книги – все эти неприятности случились почти одновременно  в середине 1997 года. Гарику стукнуло тогда тридцать семь, а это, как известно, для пишущего человека определённый рубеж. То есть пора, когда нужно решать, какого чёрта ты живёшь и вообще нет ли ошибки в твоём явлении на свет?

     Сначала парень лежал на диване. Потом встал и начал шататься по улицам. Ещё через неделю привёл к себе домой какую-то сорокалетнюю дуру и стал с ней безобразничать.

     Наконец понял, что сходит с ума, дуру выгнал, сел за стол и схватился за голову.

     Сидел целый день. А ночью пришёл к выводу, что положение его безнадёжно.      

     Тут-то его и застал международный телефонный звонок. Звонил его приятель, поэт Аркадий Лерман.

     - Привет!

     - Привет!

     - Узнал?

     - Ещё бы.

     - Чем занят?

     - А ты?

     - Ем мацу и смотрю прогноз погоды по ящику.

     - И что?

     - В Колорадо давление нормальное, а на Небраску идёт грозовой фронт.

     Гарик некоторое время не мог понять, что происходит. Наверное, так бывает, если человеку внезапно  сообщают о выигрыше миллиона или о смертельном заболевании.

     - Лерман, ты сейчас где?

     - У себя дома, в Бостоне, штат Массачусетс. Арчик в киндергардене, Тинка пошла в ландромат. Я вспомнил ни с того ни с сего о тебе и решил позвонить.

     - Поверить трудно. Девять лет прошло. И вдруг такая честь!

     В Бостоне помолчали, потом кашлянули и напомнили:

     - А ведь ты даже провожать меня девять лет назад не пришёл. Так что по заслугам и честь.

     - Пошёл ты! Хасид коммунистического замеса! Иудей советского розлива. Видел бы ты свою счастливую рожу, когда отсюда линял, сам бы себе творческое обрезание сделал! Лерман-херман!

     Гарик повесил трубку, но через несколько секунд раздался повторный звонок.

     - Гарик, ты ещё не устал материться?

     - А ты?

     - Понимаешь, в чём дело. Я давно разучился раздражаться и выражаться. Нет необходимости. В Америке вообще не матерятся. У нас принято действовать через адвоката и держать язык за зубами. Иначе можно схлопотать срок или получить пулю в лоб. Вторая поправка, понимаешь? Любой может купить оружие и стать Рэмбо. Ясно? 

     - Нет. У нас поправки только на диагноз невропатолога. Здоров – получай статью, болен – иди восвояси.

     - Так всё плохо?

     - Если раньше просто душили, то теперь предлагают самому принести с собой верёвку. Называется, свобода предпринимательства.

     - Интересно как! А у нас скучно. Телевизор с утра до вечера и в маркете мытая клубника килограммами.   

     И тут Гарика осенило. Он понял, что хочет в Америку. 

     - Лерман, сделай мне вызов в Штаты, - сказал Рубашкин очень быстро, чтобы опередить собственные сомнения. – Загранпаспорт у меня есть. Авиабилет куплю. Визу как-нибудь оформлю. У нас теперь полно агентств, которые частным образом работают с посольствами.  Вдруг получится?

     - А меня не спросишь, хочу ли я тебя здесь видеть?

     - Нет. Потому что знаю, что не хочешь. Помню, как ты меня гробил на страницах «Знамени». «Проза Гарика Рубашкина – это манифест бездарности, претендующей на звание флагмана поколения». Такое никогда не забывается! Сделаешь вызов из вредности?

     И Аркадий неожиданно согласился.

     Через три месяца, 2 января 1998 года, Гарик транзитным рейсом через Прагу добрался до Нью-Йорка. Лерман встречал его в аэропорте Джона Кеннеди. Отсюда им предстояло на Лермановской «субару» ехать до Бостона.

     Когда они сели в машину, Лерман спросил:

     - Почему ты не выходил из аэропорта целый час?

     - Паспортный контроль. Зачем приехали, что будете здесь делать, на какие средства собираетесь существовать? Я им объясняю, что к другу по приглашению, а они мне не верят. По глазам негра-полицейского чувствую, что я уже на подозрении. Записали твой адрес для контроля. Дал им его с удовольствием. Влепили в визу штамп, чтоб через месяц выметался. Сказали, что проверят.

     - Проверят. У них всё под контролем. Особенно вы.

     - Кто это мы?

     - Русские. Они вас боятся и вам не верят.

     - А евреям верят?

     - И евреям тоже не верят. Но любят. Потому что у нас деньги. А здесь это главное. Богатых любят, а бедных терпят. Но подозревают в возможных пакостях, вроде мировой  революции. Особенно вас.   

     Гарик сокрушённо покачал головой и подвёл итог:

     - Везде одно и то же. А ты, я вижу,  быстро тут освоился. Вы, вас, вам. Значит, мы, русские, империя зла. Пакостники. А вы, евреи, кто?

     - Люди мира. Ладно, поехали! Нам ещё четыре часа фигачить до Бостона. Тинка с ума сойдёт от волнения. 

     Всю дорогу они молчали, словно опасались ненароком поссориться.

     Когда приехали, была уже полночь. Город спал. В небольшом городском дворике у дома, похожего на загадочного Конан-Дойловского каменного хранителя фамильных тайн и убийств, было непривычно тихо и чисто.

      Квартира Лерманов была на втором этаже старомодного кирпичного дома. Гарику понравилась узкая скрипучая лестница и особенно пыльный музейный запах в прихожей.

     - Как будто на дачном чердаке, - заметил он. – А летучие мыши тут есть?

     - Нет.

     - Скромно живёте.

     - Старый дом. Его ещё первые эмигранты построили, в восемнадцатом веке. Там за домом маленькое кладбище с красивыми надгробиями в Викторианском стиле. Завтра увидишь.

     - Я к истории равнодушен.

     - Как хочешь, - и крикнул шёпотом. – Тина! Я приехал. И этот русский писатель тоже. 

     Тина Лерман вышла к ним заспанная и раздражённая. Еврейские русские жёны одинаковы везде, где бы ни были.

     - Тише вы! Арчик только что заснул.

     - Привет, Тина!

     - С приездом, Гарик. Почему так долго?

     - Это она про нашу дорогу из эНэЙ, - вмешался Лерман. -  Девять лет до этого у неё не считается.

     - Я понял, - усмехнулся Рубашкин. – Ты всё так же непредсказуема и соблазнительна, Тина. Можно вопрос?

     - Как мне это удаётся? – Тина смутилась от удовольствия. 

     - Не совсем. Где у вас туалет?

     Женщина поправила халат и поманила Гарика рукой.

     - Пойдём, покажу, - Тина пропустила писателя мимо себя и, задержавшись, сказала как бы ни для кого, но глядя на мужа. - Квартирка убогая, а дверей выше крыши. Я сама до сих пор в них путаюсь. Вот у Бирманов давно свой дом на берегу океана. Участок в пять акров, два автомобиля на семью и место в яхт-клубе.  И кстати, всего за три года эмиграции. Умеем, когда захотим! 

     Лерман сделал вид, что ничего не слышал, и ушёл на кухню. 

     За ужином ели холодную рыбу и пили какую-то сладкую бурду. Гарик понимал, что попал в иную цивилизацию. Надо привыкать и менять образ жизни. То есть поменьше возникать и побольше молчать. Продержаться месяц, который ему отвёл чёрный полисмен из аэропорта Кеннеди, отдохнуть от Совка, превратившегося в злую сявку, пожить независимо и бессмысленно в Америке как на  курорте, набраться впечатлений и отвалить с миром.

     Может быть, что-нибудь написать потом, если, конечно, будет о чём.

     - Что собираешься тут делать?

     - Он книгу будет писать, - ответил поэт жене. – Правильно, Гарик?

     - Обязательно, - подтвердил писатель. – Путёвой дневник. Страниц двести-триста.

     - И всё это время будешь жить у нас?

     - Посмотрим.

     - Видишь ли…

     - Конечно. вижу! – Рубашкин решил женщину не волновать. – Тина, я не помешаю вам нисколечко. Ем мало. Ночью не храплю. Курить бросил. Тратиться на меня не надо. Деньги у меня есть. Виза всего на месяц. Уеду скоро, так что вы ко мне даже не привыкнете. Может быть, потом будете по мне скучать. Так, Лерман?

     - Вряд ли. Много болтаешь.

     - Это я от волнения. Старого друга через столько лет увидел, всё-таки!

     Аркадий поднялся.

     - Ладно, давайте на боковую. Постели ему здесь, Тиночка. Кухня – почти ковчег для москвичей. Тем более всего на месяц, следовательно, на десять дней короче Потопа. 

     Рано утром Гарик, не завтракая, а выпив чашку кофе и съев стоявшие на столе вчерашние  галеты, ушёл гулять по городу. Он любил бродить по неизвестным местам, зная, что ноги сами приведут его куда надо. У него было подсознательное единение с пространством. Что-то собачье, словно нюх, водило его там, где он никогда прежде не был. Он шёл по наитию, и никогда не ошибался. Тем более в городе.

     Многие думают, что город – запутанная сеть улиц, переулков и площадей. И заранее пугаются и боятся пропасть в незнакомой сети.

     Гарик знал, что это не так. Город организован, собран, размерен, дружелюбен и всякому страннику готов прийти на помощь. Кругом указатели, светофоры, разговорчивые прохожие, которым нравится помогать нерадивым чужакам.

     На метро можно добраться до центра, откуда вообще до любой городской точки рукой подать.

     В крайнем случае, таксист довезёт вас обратно даже по описанию домов или ближайших магазинов. Главное, задать ему направление, хотя  бы приблизительное – и можете спокойно дремать на заднем сиденье. Через час вы обязательно вернётся туда, откуда пустились в свой анабазис.

     Так и случилось. Два дня Гарик мотался по Бостону, каждый раз к ужину, то есть к восьми вечера, возвращаясь к Лерманам в квартирку на втором этаже в районе Бикон Хилл.

     Утром третьего дня было солнечно и морозно. Гарик полез в шкаф за сумкой «Артекс» со своими вещами и, раскрыв её, понял, что сумка – чужая! Сверху вместо свитера, который он хотел надеть, лежали женские чужие причиндалы и две спицы с начатым вязаньем, голубым шарфиком.

    Начались выходные, уик-энд по-американски. Никто никуда не спешил, Тина повела Арчика прогуляться на роликах в городском парке, Аркадий смотрел вчерашний баскетбольный матч по ящику. Гарик подошёл к приятелю и сказал;

     - Мы привёзли из Нью-Йорка чужую сумку. Я только сейчас заметил. Надо что-то делать.

     - Как это, чужую?

     - Да так!

     - Ты ничего не путаешь?

     - Нет. Это твои америкосы напутали, - Рубашкин объяснил Лерману, в чём дело.  После мороки с этим чёрным на паспортном контроле он вышел к транспортной ленте и увидел свои сумки в пустом зале. Видно, их отложили, как никем не востребованные. Он, естественно, схватил свой «Артекс» и побежал с ним на автостоянку.

     - Ну?

     - А он оказался не мой, а какой-то тётки из Праги, где мы делали пересадку.

     - Ты уверен?

     - На все сто. По прилёте в Нью-Йорк она схватила мою сумку, похожую на её, пока я торчал на контроле, а свою оставила мне. Гляди! – Гарик шебуршнул рукой в «Артексе» и вынул на свет пакет с вязанием. - У меня сверху лежали свитер и книжка, а тут спицы и женские шмотки. Фигня полная!

     Лерман зевнул и сказал:

     - Потом найдём.

     - Как?

     - Ну, она увидит твои вещи и всполошится. Не суетись! Дай досмотреть, как наши «медведи» вчера «акул» разделали.

     Рубашкин схватил пульт и выключил телевизор.

     - А чего же она до сих пор не всполошилась?

     - А ты?

     - Так я не знал.

     - Ну и она не знала.

     - Бардак тут у вас! 

     - Наоборот, полный прядок. Каждый занят своим делом. Полиция ловит преступников, женщина в эНэЙ идёт в маркет за индейкой к ужину, баскетболисты играют, мы смотрим ящик, - Лерман опять включил телевизор. - Не мешай. Потом займёмся твоей сумкой.

     - Нет! – Гарик выключил трансляцию. – Я хочу найти её сейчас!

     Тогда Аркадий встал с кресла, нашёл на книжной полке толстый справочник и бросил его на стол.

     - Хочешь, ищи, - Лерман явно был недоволен тем, что его отрывают от баскетбола и  сомневаются в американском порядке. – Там все уже с ума сошли от беспокойства. Где же этот Рубашкин? Почему он нам не звонит? Вся «Транс-Атлантик-Компани» на рогах, а Рубашкин и ухом не ведёт. Куда он запропастился?

     - Издеваешься?

     - Позвони им в аэропорт Кеннеди и всё объясни. Они там разберутся и сумку тебе вернут. Можно, я досмотрю матч?

     - Телефон в справочнике?

     - Само собой. Только звонок оплатишь сам. Тут по субботам не подают.

     Лерман включил телевизор, а Гарик с телефоном пошёл на кухню дозваниваться в аэропорт и разыскивать из Бостона, штат Массачусетс свой багаж в Нью-Йорке, штат одноимённый.

     В успешный исход дела он не особенно верил.  Но, оказалось, напрасно. Его вежливо и толково расспросили о происшествии, записали данные, телефон для связи, извинились за доставленные неудобства и просили потерпеть час-другой, пока решат проблему.
    
     Буквально через час раздался звонок. Пассажирка из Нью-Йорка действительно взяла у транспортной ленты не свой багаж, так как её «Артекс» был идентичен с «Артексом» Рубашкина. Теперь сумку нашли, уже доставили в аэропорт Бостона, через полчаса привезут по адресу в Бикон Хилл и заберут сумку дамы-растеряхи. Снова просят их извинить и надеются, что мистер Рубашкин ещё не раз воспользуется услугами компании… и миллион извинений… и хороших дней в Бостоне, штат Массачусетс… и т.д. и т.п.

     Так всё и произошло. Было два часа дня, когда нужная сумка стояла в квартире Лерманов, а чужую везли на желто-красной  легковой машине обратно в Бостонский аэропорт.

     Само собой, к тому времени Аркадий досмотрел баскетбол. Местные «медведи» разделали «акул» из Лос-Анджелеса, и он был в хорошем настроении.

     - Присаживайся, - Лерман указал на трёхногий табурет. – Давай поболтаем.

     Гарик сел и спросил:

     - О моих планах на будущее?

     - Нет. Твои планы  и твоё будущее мне известны. Через двадцать восемь дней ты улетишь домой и обо мне забудешь. Кстати, я о тебе тоже и, надеюсь, навсегда.

     - Спасибо на добром слове.

     - Пожалуйста.

     - Не очень щедро.

     - Хорошего понемножку.

     Писатель согласно кивнул и спросил:

     - Тогда о чём?

     - Ну, что ты думаешь об Америке? – Лерман почему-то вдруг решил, что должен знать это обязательно. - Только откровенно, начистоту.

     Гарик не отвечал.

     - Давай, начинай, - поэт начал злиться. -  Поучи нас жить, например. Расскажи слепым, как стать зрячими. Чего молчишь?
 
     Гарик сказал вдруг так, как будто только что сам понял то, над чем долго и  безуспешно размышлял:

     - Я дурак, Лерман.

     - Неужели?

     - В самом деле. Сегодняшний случай с сумкой меня в этом убедил.

     - То есть?

     Писатель объяснил:

     - Вы тут заняты делом. А мы там заняты собой. То есть тем, чему нас всё время учили. Не конкретному делу, а ненужным мыслям о нём. Стоит ли им заниматься? Стоит ли ему посвящать свою жизнь? Стоит ли вообще жить? Ради чего? В чём смысл?

     - Смысл чего?

     - Смысл всего.

     - Не понимаю, чего всего?

     - Да вот этого, - Рубашкин показал рукой на пейзаж за окном. – Домов. Улиц. Деревьев. Неба. Всего.

     - А можно проще?

     - Можно. Вы всё время что-то делаете. А мы всё время сомневаемся. Во всём.

     Он опустил руку и постучал указательным пальцем по крышке стола, как бы по чему-то необыкновенно важному, по «всему». И подытожил вопросом:

     -  Знаешь, зачем я попросил тебя сделать мне приглашение в Штаты?

     - Чтобы перестать мечтать об Америке?

     - Нет, Лерман. Чтобы перестать сомневаться. За три дня в Бостоне, глядя на вас, я вдруг увидел себя вашими глазами. Со стороны. В Москве это было бы невозможно, а здесь, на другой стороне Земли, у меня это получилось. Сегодня, пока искали мою сумку, я сомневался, что её найдут в многомиллионном городе, среди миллионов адресов, среди миллионов сумок. А вы не сомневались. Просто искали. И вот результат. Я – с сумкой и со знанием того, чем мы отличаемся от современного мира.

     - Чем же?

     - Мы не хотим ничего делать.  Мы хотим сомневаться в тех, кто хоть что-то делает.

     Лерман внимательно выслушал Рубашкина, а потом сказал:

     - Вы, русские, никогда себя до конца не поймёте. Только других запутаете, если дать вам возможность шастать по свету.

     Как  и положено, ровно через месяц Гарик Рубашкин оказался у себя дома, в Москве.  Он показал мне этот рассказ, который написал уже здесь и который планировал напечатать в каком-нибудь журнале. Я посоветовал ему назвать рассказ «Однажды в Бостоне», чтобы снять лишние вопросы у редактора (о чём он, когда это было и где именно) и привлечь внимание читателей, интересующихся жизнью за океаном.

               
                *   *   *

               
                апрель 2021,
                Саморядово

На фото: Бостон, район Бикон Хилл.