de omnibus dubitandum 121. 102

ЧАСТЬ СТО ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ (1920)

Глава 121.102.  ПРОДОВОЛЬСТВЕННАЯ КОРЗИНА…

    Протест против отказа от самозащиты, удар по национальному достоинству, разрушение понятия родины - вот что стояло в центре, заставляло и тогда и позже мечтать о восстановлении фронта, о борьбе с узурпаторами ради отпора внешнему врагу.

    Значительную, если не основную, часть народа тогда и сейчас составляет охлос*.

*) ОХЛОС (чернь, толпа) - люмпенизированные по всей социальной вертикали слои населения, ничего сознательно не воспринимающие, лишенные самоуважения, сущностно вненациональные, и потребление сделавшие своей заветной мечтой, и непререкаемой, и единственной правдой жизни.

    Здесь надо непременно обратить внимание на то, что превращение в охлос идет по всей вертикали. Начиная от крестьян, кормящих детей комбикормом, но ничего не делающих, чтобы прекратить уничтожение сельского хозяйства, через рабочий класс, горлопанящий до тех пор, пока не получит месячную зарплату из двенадцати задолженных государством, до профессуры и деятелей культуры, пустившихся во все тяжкие, чтобы не протянуть ноги, но продолжающих чураться политики и активных действий,- все слои населения живут думами о хлебе насущном, а если можно, то и с маслом, и не испытывают никакого желания изменить жизнь в стране, где они стали или становятся стадом, живущим от одной кормежки до другой.

    Эта жажда хлеба хорошо известна кукловодам всего мира и нам по истории Древней Греции, где охлос жил только тем, что питался подачками полиса или же продавал свои права за тот же кусок хлеба с разбавленным вином и горстью маслин. Страшная сила живущей брюхом черни была хорошо известна, но не менее известно было то, что при наличии указанной "продовольственной корзины" охлос будет молчать и продолжать существование жующего быдла.

    И римский плебс, ко времени императоров утративший свое достоинство и творческую энергию, хотел только одного - жрать и созерцать цирковые представления с кровью и изуверством.

    Растленные ограблением провинций, даже крестьяне отказывались обрабатывать поля, а городская рвань вообще не представляла, что можно работать и трудом зарабатывать хлеб. Ужасающая нищета не могла подвигнуть на труд - ожидание хлебной раздачи и заедков с лукулловых пиров были главным стимулом жизни римского охлоса.

    Чтобы дополнить картину, приведу выписки из отечественной истории, сделанные С.М. Соловьевым из иностранных источников, где рассказывается о состоянии московского общества во времена Смуты: "Во всех сословиях ...воцарились раздоры и несогласия; никто не доверял своему ближнему; цены товаров возвысились неимоверно; богачи брали росты больше жидовских и мусульманских; бедных везде притесняли. Друг ссужал друга не иначе как под заклад, втрое превышавший занятую сумму, и, сверх того, брал по четыре процента еженедельно; если же заклад не был выкуплен в определенный срок, то пропадал невозвратно. Не буду говорить о пристрастии к иноземным обычаям и одеждам, о нестерпимом, глупом высокомерии, о презрении к ближним, о неумеренном употреблении пищи и напитков, о плутовстве и разврате. Все это, как наводнение, разлилось в высших и низших сословиях". Это говорят иностранцы, а вот слова русского современника: "Впали мы в объядение и в пьянство великое, в блуд и в лихвы, и в неправды, и во всякие злые дела". (История России с древнейших времен, книга IV (тт. 7-8]. М., 1960, с. 390.)

    Вышеизложенное характеризует охлос в периоды его "расцвета". Однако и предшествующие "расцвету" стадии "охло-генеза" уже достаточно красноречиво свидетельствуют о том, как идет созревание этого состояния этносоциальной жизни. Об этом, например, интересно рассказывает Ф.М. Достоевский в "Зимних заметках о летних впечатлениях": "А в Лондоне можно увидеть массу в таком размере и при такой обстановке, в какой вы нигде в свете ее наяву не увидите. Говорили мне, например, что ночью по субботам полмиллиона работников и работниц, с их детьми, разливаются как море по всему городу, наиболее группируясь в иных кварталах, и всю ночь до пяти часов празднуют шабаш, то есть наедаются и напиваются, как скоты, за всю неделю. Всё это несет свои еженедельные экономии, всё наработанное тяжким трудом и проклятием. В мясных и съестных лавках толстейшими пучками горит газ, ярко освещая улицы. Точно бал устраивается для этих белых негров. Народ толпится в отворенных тавернах и в улицах. Тут же едят и пьют. Пивные лавки разубраны, как дворцы. Всё пьяно, но без веселья, а мрачно, тяжело, и всё как-то странно молчаливо. Только иногда ругательства и кровавые потасовки нарушают эту подозрительную и грустно действующую на вас молчаливость. Всё это поскорей торопится напиться до потери сознания... Жены не отстают от мужей и напиваются вместе с мужьями; дети бегают и ползают между ними. ...Тут вы видите даже и не народ, а потерю сознания, систематическую, покорную, поощряемую...". (Ф.М. Достоевский. ПСС. т. 5, с. 70-71).

    Общественный инстинкт правильно нащупал эту точку - самую больную - и понял, что именно отсюда должно пойти оздоровление страны, если оно, возможно, что спасение ее в воспитании народа до нации, в осознании им себя нацией в процессе борьбы с разложившей нацию силой. В разных других областях, возможно, было бы мыслить себе и предлагать компромиссы во имя легчайшего изживания народом этого тяжелого периода. Но здесь, в начале сопротивления большевистской заразе, компромисса быть не могло. Компромисс здесь значил бы уничтожение самой души возрождения народа, отказ от того принципа, который есть "то вечное, коему человек вверяет вечность самого себя и своей деятельности, вечный порядок вещей, в который он влагает свое вечное".
   
    Под таким знаком началась и шла борьба не только с большевизмом как системой, но с теми причинами, которые дали в народе возможность победы большевизма. Так началась и шла борьба. И так - и только так - она должна была идти, чтобы не утерять не только своего практического, но - что важнее - своего идейного, воспитательного - метафизического и религиозного, сказал бы я, - смысла.
   
    Так должно было быть. Но так ли это на самом деле?
   
    Этот распад и оскотинивание как способы существования охлоса не могут не затрагивать жизнь правящего сословия или политического клана. Только количественные характеристики позволяют различать охлос правящий и управляемый.

    Плутарх в сравнительных жизнеописаниях и Светоний в жизнеописаниях цезарей рисуют одинаковую картину обжорства и разврата как подлинного бытия вольноотпущенников, патрициев, сенаторов и самих цезарей. Одни от голодухи, другие от пресыщенности, но вместе и дружно волю и разум сосредоточивали на жратве и похоти, полностью игнорируя прошлое и будущее, нравственность и традиции во имя жратвы и блуда, ничего более интересного и важного не находя во вселенной.

    Правда, остатки разума искали удовлетворения, и охлос находил достойные себя зрелища в оскотиненном мире. К цирковым представлениям Древнего Рима надо добавить колдовство и магию, составлявшие духовность охлоса императорского двора и патрицианского сословия - всё с теми же кровью и извращениями, которые созерцали зрители с цирковых трибун. В так возвышенно воспетом Возрождении итальянский охлос развлекался карнавалами и публично представляемой содомией - тоже развлечением и пищей угасающего разума.

    Не лучше времяпрепровождение и сейчас. Ревущие от интеллектуального перенапряжения стадионы, ошалевающие от децибелов диско-клубы, шастанье по уличным развлекаловкам - чем не воспроизведение духовного богатства древнегреческого и чуть менее древнего - римского охлоса. А если и по улицам таскаться невмоготу, то телеконкурсы с кретинами-участниками и паяцами-исполнителями с бесконечными сериалами удовлетворяют нищую уличную рвань - нынешний охлос современной России.

    Но чем лучше нынешние хозяева жизни? Обожравшиеся и одуревшие от нахапанного, они цирковых паяцев превращают в национальных гениев и, хоронят их по разряду жрецов Левитова корня. Эстрадных дешевок представляют мудрецами, и те готовы за сребреники кривляться и хохмить в традициях своей "исторической родины". А бесконечные презентации, саммиты, топ-шоу и прочая политико-эстрадная мерзость - это ведь тоже развлечения хозяев жизни и уровень их духовных и культурных запросов, от которых пахнет серой и подземельной гнилью.

    Да и насчет крови не надо обольщаться. Охлос и ею сейчас развлекается от души и с усмешечкой. Трагедии в Буденновске и Первомайском, вся чеченская бойня были преподнесены телевидением как цирковое представление, ужасающее и развлекающее одновременно, но не касающееся "реципиента", то бишь зрителя. А как сладострастно подают убийства, мордобой, вообще преступления! Смотрите, развлекайтесь, дальше будет еще интереснее. А если ты чуть поумнее и, боязливее, пожалуйста, вот война компроматов, вот министр-похотливец, вот президент-алкоголик. Все зрелищно, все увлекательно!

    И управляющий охлос не отстает. Рулетка, стриптиз, ночные клубы для однополых политиков, финансистов и кутюрье, содомо-мазохистские представления для пресыщенных,- чем угодно можно расслабиться, развеселить уставших от политического предательства и экономического грабежа хозяев жизни. И кровушку для них можно показать настоящую. Плати деньги, и тебе покажут самые настоящие гладиаторские бои, где ставки меньше, чем жизнь, не бывают. А уж если ты совсем пресыщен, то наготове сатанизм и черные мессы. И это тоже будни охлоса, правящего Россией, это тоже оскотинивание, переходящее в абсолютное зло.

    Теперь получается, что состояние охлоса характерно не для асоциальных слоев общества, люмпенов, но пронизывает всю национальную жизнь, все социальные слои и группы. Различаясь по уровню и качеству потребления, эти социальные страты одинаково порывают с традицией, утрачивают национальную самоидентификацию, нравственность и культуру выводят из физиологии и в этой последней видят и находят единственный и последний смысл существования.

    Охлос - торжество голого экономизма и того самого материализма, который выводит все и все сводит к экономическим отношениям. Охлос не знает нормы и потому как в собственной стихии живет попранием закона и пренебрежением нравственностью. Он не знает духовности и потому не просто бездуховен, а в безбожии и сатанизме обретает объяснение и "освящение" торжества плоти и желудка. Охлос настолько унижен и оскорблен, насколько сам этого возжелал и этим удовлетворился. Охлос - низшая и последняя стадия этнической и государственной деградации, за которой следует или этногосударственная реставрация, или полное исчезновение из истории.