Она была французской...

Она была французской белошвейкой,
А он служил в полку гусар лихих.
Любовь связала прочно лентой клейкой,
Как будто повенчала их двоих.

Он был давно женат — обвенчан в храме.
Его жена красавицей слыла.
Но намертво привязан к этой даме,
Наверное, с ума его свела.

По тихим вечерам тайком встречались,
От радости не помнила себя.
Ласкала и жалела, привечала,
Без памяти женатого любя.

Ни разу не услышал он упрёка,
Что вот мол, только трачу время зря.
И на подарки не было намёка,
Любви пылала яркая заря.

И о жене они не говорили,
Как будто бы запрет на это был.
Друг другу столько нежности дарили...
Нельзя было унять любовный пыл.

Он замечал — она частенько плачет,
Но от него скрывает горечь слёз.
Шутила — это принесёт удачу —
На пальчике — кольцо его волос.

Промчались осень и зима, а летом
С Наполеоном грянула война.
Блеснул гусар роскошным эполетом...
В Москве осталась бедная одна.

Она молилась Богу, как умела,
Мешала с русскими свои слова.
В разлуке сердце верное болело,
Француженка была едва жива.

Предчувствие её не обмануло,
В боях любимый тяжко ранен был.
Всего-то несколько недель минуло...
И умер тот, кто сердцу был столь мил.

Кутузов так проникся смертью этой,
Что сразу написал письмо вдове.
Понятно — в чёрное вдова одета...
Как молния сверкнула в голове!
 
Его отпели в том же Божьем храме,
В котором некогда обвенчан был.
Шептала тихо, горестно: «Мон ами...»
Тому, кто ею был любим и мил.

Красавица-вдова не горевала,
Замену мужу сразу же нашла.
А белошвейка верной оставалась,
От горя вся слезами изошла...