Глава 4. Куратор Большаков

Лимузин куратора горкома партии «Монолитная Россия» подъехал к райкому точно к двенадцати дня. Виктор подскочил к окну сразу после того, как секретарша Валечка крикнула из приемной: «Приехали!» Куратор Большаков вышел из машины чуть сгорбленный и, воровато оглядываясь по сторонам, направился к их подъезду, не уделяя никакого внимания дамочке, которая выскочила из машины следом и пристроилась к его корявой походке уже на лестнице.
Большакова за глаза называли «бычком» из-за его упитанного телосложения, невысокого роста, почти под ноль постриженной головы, по-боксерски посаженной на едва видимую шею, бесцветных глаз навыкате и характерного мычания, когда он был чем-то недоволен. Он явно знал толк в том, как себя подавать курируемым подчиненным. Из Центрального комитета уже год как разослали директивы, запрещающие партийному руководству использовать дорогие иномарки ввиду явного обнищания населения, но Большаков, именно вопреки запрету, всегда выбирал себе тачку покруче для своих поездок к подчиненным. Подчиненный должен понимать, кто для него царь и бог, и что какие-то партийные установки Большакову не указ. Другое дело — собственное начальство, к которому можно подъехать и на старом жигуленке, купленном по дешевке как раз для подобных случаев.
Формально куратор прибыл для участия в совещании, на котором секретарь районной организации Виктор Пинегин должен был делать разнос партийным структурам района за слабую работу по привлечению новых членов в партию в рамках кризисной кампании. Виктор знал, что есть такая установка — на подобные совещания обязательно посылать кураторов, и понимал, что это требуется для острастки партийных руководителей нижнего ранга и доказательства, что высокое партийное око всегда бдит. Однако на сей раз куратор приехал именно из-за него, а совещание было только предлогом. В горком на днях пришло приглашение на имя Пинегина, и то приглашение не простое, а на Большую кремлевскую тусовку, где обычно собирается весь политический бомонд. И прежде ходили слухи, что у Пинегина в Думе есть свой человек, а теперь, видно, пришла пора, и кто-то решил серьезно его двигать наверх. Большаков разгадал несложный ребус и решил к этому делу примазаться.
Для Виктора приезд куратора пришелся некстати. Только вчера были похороны, и мысли все еще крутились возле них, заставляя постоянно думать то о жестокой судьбе брата, то о здоровье мамы и отца, то об информации, полученной от Павла, то о флешке… Поминки казались последней точкой в веренице дел, но выходило, что на этом заботы не кончались. Мама на каплях, отец в больнице, предстояло прекратить Женькину аренду домика в Обухове, забрать его вещи, а самое главное, предстояло еще разбираться во всем, что было связано с его гибелью. Если Павел сказал правду, и Женька замахнулся на человека из большого клана, будет очень непросто добраться до истины. Виктор, хоть и занимал уже приличное место в партии власти, все же по армейской табели о рангах был в ней всего лишь ефрейтором, в то время как уровень прокурора Московской области тянул не меньше чем на полковника, а уже за ним стояли и генералы. Здесь надо с умом. Выяснить, кто кого покрывает, узнать, из какого клана убийцы, и тогда уже действовать наверняка. А ежели переть без оглядки, то можно и самому без головы остаться...
Единственное, что Виктор успел сделать с утра, до приезда куратора и разговора с активом, так это позвонить в больницу и поговорить с завотделения. Тот уверил, что с первыми последствиями инсульта им справиться удалось, но отец еще нуждается в уходе. Однако его придется забирать уже завтра — больных слишком много, и свободных мест нет. Виктор намек врача понял, попросил оставить отца еще на неделю, обеспечить ему хороший уход и обещал все вопросы уладить при встрече.
Виктор, конечно, мог сослаться на уважительные причины и перенести заседание райкома, но вряд ли это было бы правильно понято в горкоме, и в его партийном деле появилась бы большая черная точка. Пусть даже и единственная, но он не мог себе этого позволить.
С появлением Большакова у подъезда все мысли о личном улетучились. Негласный партийный этикет требовал, чтобы куратора встречал сам секретарь райкома, и то, с улыбкой и радушным рукопожатием. Со словами: «Валечка, всем минутная готовность!» — Виктор вылетел из кабинета и устремился вниз по лестнице, к парадной.
Слава богу, успел — Большаков только-только передал гардеробщику пальто и даже еще не повернулся лицом к лестнице, как с верхней площадки лестничного пролета раздался громкий голос Виктора:
— Здравствуйте, Валерий Семеныч, здравствуйте! Ждем, ждем!
Большаков развернулся и, глядя куда-то мимо Виктора, вяло протянул руку.
— Все готово? — промямлил он, будто речь шла не о заседании райкома, а о праздничном столе.
— Да, да, — с готовностью ответил Виктор и, увидев, что их догоняет женщина, приехавшая с куратором, повернулся к ней, чтобы поздороваться.
— Зинаида, — протянула она руку и добавила, — референт Валерия Семеныча.
Они шли по коридору второго этажа. Большаков тяжело ступал впереди, на полшага позади семенил Виктор и подсказывал, куда надо поворачивать. Следом за Виктором поспешала Зинаида, громко цокая своими высокими каблучками о керамический пол.
По пути Большаков, не поворачивая головы, едва слышно произнес:
— Сначала к тебе.
Цокание каблучков совсем заглушило невнятные слова куратора, поэтому Виктор, почти прильнув на ходу к его тучному телу, несмело переспросил:
— Простите, я не понял... Ко мне?
В ответ Большаков резко остановился, так что Виктору пришлось маневрировать, чтобы не влететь прямо в него, вытаращил глаза и прошипел:
— Ты что, Пинегин, плохо стал слышать? Пойди к врачу... Идем к тебе, есть разговор. Сейчас услышал?
— Да, да, Валерий Семенович, услышал, услышал, а вот и кабинет мой, мы как раз возле него, прошу вас... — с извинительной улыбкой затараторил Виктор.
Войдя с гостями в приемную и понимая, что Большаков настроен весьма серьезно, Виктор подскочил к двери кабинета и широко распахнул ее.
— Прошу!
— Ты останешься здесь, — буркнул Большаков Зинаиде непосредственно перед входом в кабинет.
Это снова прозвучало нечленораздельно, однако Зинаида, привыкшая ловить мысли и слова шефа на лету, все мгновенно поняла и остановилась, вертя головой в поисках стула.
Куратор по-хозяйски вошел в кабинет и сразу же брякнулся на место Виктора. Через секунду в кабинете появилась Валечка и предложила чаю и кофе. Большаков посмотрел на нее так, будто она предлагала им съесть по живой жабе, и прошипел:
— Некогда нам тут чаи гонять!
Щечки Валечки вспыхнули, грубость гостя ее задела, однако она сдержала себя и вышла из кабинета с гордо поднятой головой.
— Виктор, мы все видим... Видим, как ты стараешься. Что-то у тебя получается, что-то не очень. Не хватает, я бы сказал, профессионализма. Ты еще не очень хорошо понимаешь наши цели и задачи. Наша цель — создание нового россиянина, настоящего социально-политического продукта политической системы, в которую свой краеугольный камень заложил создатель нашей партии и лидер всего нашего народа Василий Васильевич Сытин. Всем нам, тем, кто связал свою судьбу с «Монолитной Россией» и является в ней малым или большим лидером, необходимо векторно и с использованием кустового метода распространять эту идею среди еще незрелой части населения. Используя современные средства, через опенстейджи и даже, не побоюсь этого слова, опенспейсы мы должны приближать нашего человека к тому, к чему он сам стремится, иногда даже не осознавая этого, к тому, чтобы стать достойной частичкой единого евразийского общества. В этом состоит главный эксклузив нашей работы. Мы должны идти путем создания кластеров активности населения, настойчиво включая его в интерактивное поле нашей современной жизни...
Виктор слушал внимательно, потупя взгляд и демонстрируя таким образом, насколько прав господин Большаков, упрекая его в политической незрелости. Большаков же, неожиданно прекратив свои наставнические словоизлияния, перешел к главной теме своего визита.
— Виктор, буду прям, — загундосил он, развалившись за столом, — я серьезно подумываю двигать тебя наверх. Но все еще приглядываюсь. Есть сомнения… Посмотрю, как сегодня проведешь собрание, насколько твердо и принципиально сумеешь защитить линию партии, как на деле выполняешь наказы Василия Васильевича Сытина. Наверху нужны новые кадры, а кадры должны быть надежными, проверенными. Тут ошибиться нельзя. Надеюсь, ты понимаешь, как велика моя ответственность? Ведь если проштрафишься где-нибудь там... — Большаков показал пальцем в потолок. — С кого спросят? С меня спросят...
— Валерий Семенович, я...
— М-м-м, — Большаков замычал, из чего Виктору следовало понять, что куратор еще не закончил. — Можешь про свои связи в верхах забыть, они тебе не помогут, если городской комитет не даст рекомендации. М-да-а... Так что сейчас посмотрим, как ты работаешь с кадрами. Пока что наша информация неутешительна — вы отстаете от других районов по кризисному призыву в партию. А от районного секретаря в этом деле зависит многое, если не все. Так что старайся... а я потом, как полагается, доложу об этом на горкоме. Улавливаешь? Я буду докладывать! — он сделал выразительное ударение на слове «Я».
— Я все понял Валерий Семенович, ну что, пойдемте в зал? Там все готово...
— Зал подождет. Я смотрю, ты не все понял... — Большаков замолчал, пытаясь сообщить самое важное не словами, а своим бычьим взглядом, пронзающим Виктора.
Виктору было понятно, на что намекает Большаков, но он смущался напрямую предложить ему денег. Возникло двусмысленное молчание...
— М-м-м, — снова то ли замычал, то ли зарычал «бычок», уже заметно нервничая и переходя на более низкий, заговорщический тон. — Ты явно ничего не понял, Пинегин… Я — твой трамплин наверх, от меня зависит, попадешь ли ты в большую партийную номенклатуру...
Наконец Виктор догадался вырвать из блокнота листочек и подвинуть его Большакову. Тот, уже спокойный и довольный смышленостью подопечного, достал ручку и аккуратно вывел на нем две суммы — маленькую и большую. Против маленькой стояло слово «сегодня», против большой — «потом».
— Хорошо, — согласился Виктор и полез в карман, чтобы сразу расплатиться. На что «бычок» сразу замычал и заворочал глазами, намекая на то, что даже собственный кабинет Виктора может быть напичкан жучками, о которых он может не знать.
Большаков вышел из кабинета. Следом за ним, чуть задержавшись в поисках конверта, вышел и Виктор.
Молодой и энергичный райкомовский предводитель Виктор Пинегин по праву пользовался симпатией партийных деятелей района, но сегодня он был неузнаваем...
— Я вам покажу кузькину мать! — кричал он на троих седовласых мужчин, которых только что поднял с места. — Что значит «нет желающих»?! Что значит «кризис доверия»?! Я покажу вам кризис доверия! В «Монолитной России» нет и не может быть кризиса! В «Монолитной России» нет слабых звеньев. Мы умеем вовремя выявить слабое звено и удалить его из партии. И удалим! А заодно благ и перспектив лишим! И тогда сразу найдутся и умелые, и старательные, а самое главное, понимающие, что нашей партии нет альтернативы.
Мужчины, стояли, понурив головы, то ли не смея возразить, то ли потрясенные и обескураженные переменой в их любимце.
— Сегодня же, вернувшись в свои коллективы, вы начнете упорно работать по вовлечению новых членов в партию, и не позже чем через неделю ко мне должны поступить ваши доклады о положительных результатах. Потом не просите, не извиняйтесь — не поможет... Как стало возможным, чтобы сто процентов преподавателей школ и дошкольных учреждений района заявили о готовности носить гордое имя члена «Монолитной России», а в каком-то вузе, понимаешь, до сих пор не согласны! Какой-то доцент? Светило, видите ли, признанный в других странах научный авторитет... Нам другие страны не указ! А вот лишим его кафедры, вот зарубим его книжку в издательстве! А? Что тогда? Мы — партия власти! Мы можем все! А вот на вашем заводе... слесарь, говорите, артачится!.. А как лишим работы?! Поймите же вы! Акция кризисного призыва — повсеместная! Ну, уйдут ваши доценты и рабочие с вашего вуза или завода, так на другом месте они встретят то же самое! Не правильнее ли было бы им остаться в родном вузе и предприятии и, возможно, даже получить премию в конце года? Но стать монороссами! Думайте! Думайте и действуйте!
Большаков сидел в президиуме и был доволен. Глаза его смягчились и подобрели. Главное дело уже было сделано, а остальное не так уж и важно. Рядом с ним восседала референт Зиночка. То и дело поглядывая на своего патрона, она тонко ловила фибрами своей души настроение Большакова и тоже улыбалась, мигая игривыми глазками.
Заседание актива закончилось, и разгромленные Виктором монороссы района подавленно и смущенно покинули здание райкома. Вскоре вслед за ними на лимузине укатил и Большаков с референтом Зинаидой, забрав с собой конвертик, переданный ему в папке с «деловыми бумагами». На прощание куратор похлопал Виктора по плечу, сказав: «Делово! Будет толк! Я доволен!» Конвертик сделал свое дело...
Проводив всех, Виктор вернулся в кабинет в приподнятом настроении. Раз Большаков так нахально напрашивался на взятку, видимо, появился реальный шанс пробиться наверх. «А там, — размечтался Виктор, — уж мы развернемся!.. И с прокурорами разберемся!»
Он достал флешку, повертел ее в руках, вспомнил о том, каким чудодейственным способом он отыскал ее в густой траве. Какой же здесь пароль?.. Виктор снова стал набрасывать варианты: «Попробую дома, как вернусь...»
За окном темнело, а надо было еще ехать в Обухово. Если повезет, то встретится с хозяйкой и уладит с ней Женькины долги, если нет — оставит записку с номером своего телефона.