Очень странное кино - двенадцать

                Отважной блондинке Хичкока Эжени Бушар
     Уставшие караулить матросы, наскоро собрав себя в плотно скомпанованный митинг, очень скоро вынесли резолюцию, непреклонно требуя пианину, пайковую воблу, бабу и - каждому, а также поголовный расстрел всех нежелающих. Железняк насупился и предложил хотя бы узнать, об чем. Мелкорослый матрос в бабьей душегрейке, вручив винта товарищу, прокрался сквозь пыльные и ледяные коридоры дворца к безостановочно заседающему залу Всех концертов, вернулся, трясясь и причитая, он даже пробовал креститься, но, быстро вспомнив факт снятия Бога с довольствия экипажа, сплюнул и, будучи отпоенным старорежимной пенной романеей, разевая рот, куря, чихая, поведал об услышанном.
    - Кроме жида Навального - жизни нет, - тихо рассказывал матрос, закрывая от ужаса глаза, - в хохлах опять вместилась благодать свобод с демократиями, а оптимизированный Шестым флотом настрой благодушия гуманитарных кур сменился такой лютой геббельсовщиной, что, товарищи, - и обвел матрос лихорадочными глазами сурово склонившихся товарищей, - надо бы поскорее расшлепать весь мир.
     - Даешь Беломор - канал ! - выкрикнул Железняк, неплохо памятуя инсинуации гетьмана Скоропадского, головы Бриана и отдаленный кущами гул фабрично - порто - франко Одессы, откуда даже такая паскудина, как Свитолина, и та сбежала в негры.
     Матросы встали и пошли. Через сто лет их видели на отрогах Памира. Организовав ячейку и эволюционируя постепенно в куманы, они одичали и питались перловой кашей, приспособив для нужд племени откармливаемую боцманматом Дидько всеядную свинью, столь громко визжащую при виде красочных красот, иногда пролетавших по соседствующей со стойбищем чугунке, что порешил как - то вечером  Дидько убыть. И убыл, бля. Прямиком в карательный отряд барона фон Дрейдена. Ладно.
    В Червленую входила Дикая дивизия. Впереди, устало покачиваясь на выбоинах никем не чиненых со времен Василия Темного дорог, дремал в кабриолете, конфискованном в Иркутске, барон Унгерн. Вислые жидкие усы небрежно спадали к желтому отвороту воротника халата, по зимнему времени прикрытому чьей - то шинелью, судя по зеленоватому цвету сукна, австрийской. Ротмистр Чача, как из книги или из кина, что в этой ситуации окончательной утраты доверия и каких - либо надежд - по х...й  и насрать с одновременным проклинанием и забыванием родной речи, висел на подножке мотора, размахивая соломенным канотье, изображая ребят Гувера. Поставленный на валки бронепоезд угрюмо тянулся послушной шеренгой китайских ходей, чьи синие дабовые штаны напомнили проснувшемуся Унгерну о бескрайнем небе Монголии. Он закашлялся и тихо засмеялся. Подскочившему на подтянутом к холке арабе боцману Дидько кинул :
    - До сих пор не пойму, как в самом центре Монголии образовалась диаспора жидов.
    - Нажива, - зевнул боцман и испуганно замер. Настроенный благодушно барон не обратил внимания на небрежность Дидько, тем более, что из ближайшей избы вышел на крыльцо Сам Сонов.
    - Прибыли ? - вкрадчиво поинтересовался он, радостно обозревая стройные колонны дивизии.
    - Да, - даже не думая козырять ответил Унгерн, засмеявшись. - Бронепоезд на валки поставили и от Байкала тащим.
    Сам Сонов, не удивляясь, кивнул и пригласил головку дивизии пить чай. Командир карательного отряда барон фон Дрейден отказался. Дорожа своим положением в дивизии, изначально поставив себя в ограниченное подчинение Унгерну, он отвел бронепоезд на станцию Березай и приказал выводить в расход скопившихся за долгий путь пленных.