Одно неловкое движение и трагедии как не бывало! С

Одно неловкое движение и трагедии как не бывало!

"Семен Котко", опера Прокофьева,  новая сцена Мариинского театра,  15 апреля 2021 года

На "Семена Котко" я пошла исключительно из любопытства. Я знаю, что музыка Прокофьева и Шостаковича мне противопаказана. Но эта опера потрясает, если выкинуть из памяти последнюю сцену, которая полностью разрушает впечатление от ужасающей истории, рассказанной в четырех действиях перед этим. Она уничтожает трагедию и превращает ее в фарс.
Словно режиссер в конце сказал, махнув на все рукой: "Аааа, не верьте, все это выдумки!" - или решил посмеяться над зрителями, как в пародии на стихи Демьяна Бедного на тему "Пошел купаться Веверлей" (сборник пародий "Парнас дыбом"):
Похохочу я над вами всласть!
Пруд-то он - Советская власть,
А все эти Веверлеи и Доротеи, все эти богатеи -
Социал-предатели, соглашатели и буржуазные лакеи!

Не знаю, что хотел сказать режиссер, завершая оперу китайско-северокорейским митингом с цитатниками великого кормчего и молниеносным перевоспитанием кулака-мироеда Ткаченко в полезного члена нового общества, хотя все поют, что они победили вполне конкретных врагов - белых, гайдамаков и немецких оккупантов, что не дали расстрелять Семена Котко и Миколу, что расстроили свадьбу Софьи и бывшего помещика Клембовского, а теперь радуются возможности строить хорошую жизнь. Какое к этому всему имеет отношение Китай или Северная Корея? Хотя у Юрия Александрова в его постановках и в других операх есть неожиданные финалы вопреки либретто, например, в "Травиате" Виолетта в конце раздумывает умирать, посылает семейку Жермонов куда подальше и отправляется жить долго и счастливо. И никакой вам трагедии, она исчезает по мановению режиссерской руки! Раз - и никакого катарсиса! Ай, да Юрий Александров, ай, да...!

Возможно, Прокофьев и хотел написать плакатную политкорректную оперу, воспевающую новую жизнь, новых людей и новую власть, как утверждают музыковеды и как говорил он сам. Но известно, что намерения и реальность часто расходятся. И настоящий художник не может погрешить против истины. Поэтому между тем, что он собирался написать, и тем, что реально сочинил, может лежать пропасть. Прокофьев выбрал суровый сюжет Валентина Катаева "Я - сын трудового народа" о солдате Семене Котко, вернувшемся с фронта Первой мировой войны и попавшем в ад гражданской войны в своем родном селе: белые, красные, немцы и примкнувшие к ним гайдамаки и кулаки - все творят страшные дела: убивают людей, жгут дома, избивают и калечат стариков и женщин, отбирают продукты, требуют денег... Ужас происходящего не настраивает на лирический лад. И хотя в опере есть любовные линии, безумие жестокости, насилия, стяжательства и мучительное отчаяние затмевают эти яркие человеческие проявления. Они омрачены смертью, несправедливостью и ужасом.  И музыка в четырех из пяти действий оперы красноречивее слов! Возвращение с войны не приносит герою радости мирной жизни. Все в его селе ненормально и дико, прежний порядок разрушен, наступивший - неясен и зыбок. Одни прячутся от других, одни делят помещичью землю, другие яростно сопротивляются. В семьях домострой, диктат отцов, мужей и братьев. А тут еще и интервенция началась. Солдат ушел с войны, не победив, а побратавшись с врагом, и война сама пришла в его хату и начала сеять смерть. И все это слышно в музыке! Никаких консонансов, сплошь резкие, пугающие, дерганые, режущие ухо звуки. Автору явно не нравится происходящее, он и  сатиру в музыку добавляет, и гротеск, и стёб. Особенно, если учесть, что и диалоги для оперы Прокофьев выбирал из повести сам. Даже веселье у девушек какое-то нервное. Хотя селяне и деревенские активисты обрисованы в опере с большой симпатией.  Нарастающая тревога разлита во всех мелодиях, предвещая большую беду!  И она приходит в третьем действии с немцами и гайдамаками, попросту говоря бандитами разных мастей. Во всей музыке бьется набатный колокол, знаменуя страшное бедствие,  и постепенно переходит в апокалиптические медодии, уже не возвещая, а утверждая ад на земле. Для людей наступает день гнева, но рукотворный, созданный оккупантами и их пособниками. Они порют, вешают, грабят, бесчинствуют. Полная отчаяния  ария сошедшей с ума из-за казни Василия  Любки, блестяще исполненная Евгенией Муравьевой, стала апофеозом этой трагедии. Опера написана в 1939 году. Неминуемость большой войны, полагаю, была многим очевидна. Это предчувствие не могло не наложить отпечаток и на музыку этой оперы. Центральной фигурой следующего действия стала Фрося, сестра Семена. Ее бесхитростный рассказ о зверствах немцев и бандитов в селе ужасает. А сегодня будят в памяти и военные преступления Великой Отечественной войны!  Запоминающийся образ Фроси,  этой душевно стойкой девушки создала Дарья Рябоконь. И вокально она была на высоте.  Поначалу веселая и бойкая, она постепенно становится запуганной и растерянной, почти отчаявшейся, хотя быстро приходит в себя, благодаря жизнелюбивой и сильной натуре (прямо привет из знаменитых "Ночей Кабирии" Феллини).
В Семене Котко Сергея Семишкура есть что-то  от Василия  Теркина и от бравого солдата Швейка. Острый на словцо, находчивый и решительный, не унывающий даже в смертельной опасности. Интересный у него и вокальный образ. Резковатый, немного задиристый тенор певца очень подходит к этой роли!
Как тень за ним следует Микола Антона Халанского.
Вообще, меня всегда удивляет, как меняется восприятие голосов  в подобных операх, где  требуется не бельканто, а яркая харАктерность. Как по-новому звучат певцы в таких партиях! Очень мне вчера понравились старики в исполнении   Владимира Миллера и Виталия Янковского.
Милую упрямую и строптивую девушку Софью, невесту Семена и дочь Ткаченко удачно воплотила Виолетта Лукьяненко.
Интересно прозвучали и маленькие партии у Леонида Захожаева (немец-переводчик), Николая Гассиева (помещик Клембовский), Юрия Лаптева (фон Вирхов), Любови Соколовой (мать Семена), Андрея Серова (Ткаченко), Марины Марескиной (Хивря).
Поразительна образность и живость языка героев. Некоторые фразы в ариях Семена Котко сродни удивительному языку Андрея Платонова. Он жалуется, что всё не даёт ему жениться на Софье, и ее отец, и немцы, и бывший помещик: "...выживают меня из моего счастья куда глаза глядят". А обращение "Мамо", типично украинское, и это не эквивалент нашего "Мама", это гораздо больше! И, конечно, захватывает хор, где полностью использовано стихотворение Тараса Шевченко "Завещание": "...Схороните и вставайте, цепи разорвите, злою вражескою кровью землю окропите!", еще раз подчеркивая украинский колорит оперы.
Первые четыре действия оперы оставляют сильное впечатление, от них все внутри переворачивается и плачет кровавыми слезами. Не зря во многих постановках на этом оперу и завершают. Классическая трагедия в современной жизни. Но по советским канонам искусства требовался жизнеутверждающий финал.
И композитор словно одумался и дописал бодрое пятое действие, будто заплатку поставил, настолько инородным оно воспринимается.
А режиссёр  довел это  до абсурда, превратив всех в китайцев!
Если не считать этой странной трансформации, постановка Юрия Александрова очень удачна, она высвечивает именно ужас обыденности гражданской войны, когда люди сами создают себе ад на земле, никакой дьявол им для этого не нужен! Тут и стёб первого действия уместен, и доведенная до абсурда гротескность всей оперы тоже. Буквальное разделение массовки за счет цвета костюмов на красных и белых, не режет глаз. Как и изображение двух свадеб Софьи - "красной" помолвки и прерванного церковного традиционно "белого" венчания. Даже буденновки, удлинненые до инквизиторских колпаков, не напрягают, как и утрированные махновское шапки и бурки свирепых гайдамаков. Очень удачно сделаны символические декорации - взорванные и вздыбившиеся к небу рельсы железной дороги, сошедший под откос паровоз и что-то, что называют по ходу действия пушкой, но по виду это полевая кухня. И вся жизнь героев оперы идет на фоне этого раздрая. А на заднем плане время от времени включается устрашающий механизм, в котором вздымающийся карающий серп, отливающий красными отблесками, словно обагренный кровью, неотвратимо движется, как ножницы, навстречу неумолимому молоту. И, будто разлитая везде кровь, во многих сценах всё заполоняет кумач! Он в костюмах, в руках, под ногами! С ума от него можно сойти!
Мощная опера!