Крысиный король - 7

Глава седьмая.
                «И я бы погиб, отравленный жуткими       
                эмонациями банды канализаторов… Но в какой-то
                из этих страшных моментов немой гром потряс
                вокруг нас вселенную. Мы очнулись.
                Дверь была распахнута.
              На пороге стоял Федор Симеонович и Кристобаль Хозевич.
                Они были в неописуемом гневе. Они были ужасны…
                - Вон! – Взревел Хунта. – Навсегда!»
                Аркадий Стругацкий и Борис Стругацкий.
                Сказка о Тройке.   


   Зал, куда нас притащили, был похож на пыточную камеру: чего тут только не было! И железные когти всех мастей и размеров, и плетки всевозможных образцов, и ошейники с шипами внутрь, и щипцы, и огромные иглы…  Кичдору дрожал от страха. Из круглых бусинок-глаз текли слезы. Видеть, как плачет крыса, так же горько, как смотреть на слезы любого живого существа.
 
   - Погоди плакать, - сказала я ему, - что-нибудь придумаю.
 
   В это время из боковой норы выволокли сопротивляющегося  Арожбо. Тот кусался, пищал и царапался, но стража не обращала на его истерику никакого внимания. Нашу «преступную группу»  бросили на пол возле трона, сложенного из камней и накрытого синей байкой.  «Мануфактурный завод открыли по производству фланели», - пошутилось мысленно и невесело.
 
   У центрального входа неожиданно проявились фигуры великого «Наполеона» и его верной Иезуитки. В лапах  тощей крысы, как обычно, была плеть, которой она стегала всех, кто смел иметь самостоятельный взгляд на мир или не с должным обожанием взирал на ее покровителя и крысиное царство в целом.  Король и его фаворитка заинтересовались нами лично… Какая честь!
 
   - Этих двух убрать, а игрушку оставить. И все пошли вон.
 
Владыка распорядился голосом будничным с оттенками безразличия и брезгливости. Приказ  исполнился молниеносно. Авретс скрылась вместе со стражей и арестантами. «Пока мы говорим, она их  бить станет», - подумала я с горечью. Страшно себе представить, какие пытки иезуитка  учинила бы мне, попадись я в ее руки. Ненависть, с которой она смотрела на меня была испепеляющей, потому что, собственно, это и была она сама. Доброго человека сколько не принуждай ко злу, не получится превратить в монстра.
 
      Мы остались вдвоем: я в ошейнике, на коленях, со связанными за спиной руками, он – развалившись на троне боком, полулежа, словно и сидеть ему было скучно. Или больно? Мы оба, не мигая,  смотрели в глаза друг другу. Я и не думала уступать и прятать взгляд.
 
   - Не боишься? – Спросил он насмешливо.

   - А ты себя? – Ответила вопросом на вопрос.

Он помолчал и, брезгливо перебирая пальцами с загнутыми когтями, снова спросил:

   - Мыслить умеешь?

   - А ты разве не догадался сразу?

   - Я? А ты кто такая, чтобы я вообще посмотрел в твою сторону, голое безобразие? Уродливый кувшин с шариками? Я вижу, что их очень много. Тем важнее, чтобы они сохранились до отделения.  Остальное мне не нужно. Твоя шкура меня не интересует.
 
   - А тебя вообще ничьи шкуры не интересуют?

   - Еще и наглая, - добавил крысиный король равнодушно.
 
Мои провокации не работали. Почему? И тут я вдруг подумала, что за век своего правления, он чего только не повидал и явно устал от всего. Ему, действительно было наплевать на все, кроме… Кроме чего? Мозг искал и не находил то главное, чем дорожил этот живой труп. И тут я вспомнила слова песенки: «Демоны ищут тепла и участия»*. Вот оно! Ледяному огню крысиного властелина  нужно тепло. Для него оно – единственная  возможность соединения с жизнью. Кроме солнечных шариков от других ему ничего не требовалось. И все крысиное царство крутилось и обслуживало только  эту главную идею убогого существования правителя. Все  крысы работали на продолжение сносного  качества  королевской  жизни. Мыслить самостоятельно им запрещали, чтобы в один из дней кто-нибудь вдруг не понял ради какой дикой цели он живет. Все королевство строилось на принципах строгого подчинения и списка запретов.  Рассказывать о солнечном свете, о цветах и ароматах зеленых полей было глупо. Я смотрела в его глаза и читала в них всю историю не слишком счастливой жизни. Он был черной дырой, которой всегда не хватало пищи. И единственным смыслом жизни стала ее добыча. А носители этой еды? Плевать он на них хотел. Но роли играл.  Одного брал лаской, другого испытывал болью, третьего страхом, четвертого принуждением, пятого… А когда больше с них нечего было взять – отправлял на корм котам. Меня он тоже убьет. Рано или поздно.

   - Рано, - ответил он на мои мысли, - Я тебя уже убил.  Ты слишком много знаешь и мыслишь. Дуракам жить легче. А у тебя поглупеть не получится.
 
   - Если тебя не любят и не делятся шариками жизни, участь у всех одна?

   - Участь у всех одна, даже если я получаю от них то, что мне нужно. Любовь?  - Спросил он  со спокойным цинизмом. – Любовь встречается очень редко. Да и то – больная. Хотя… Это ценный десерт. Его хватает надолго. Но не вечный, сама знаешь. Главное – покорность и подчинение, эти качества подданных  кормят меня до самой их смерти.
 
И в этот самый момент во мне обнаружилось глубокое внутреннее противоречие: я его презирала и  жалела одновременно. Меня «вляпали» во всю эту дикую историю, используя главную личностную светлую суть: безусловную любовь ко всему живому.

   - Ты не хочешь измениться? – Спросила я его.

Он ухмыльнулся:

   - Как?

   - Ты можешь сам стать источником любви. Настоящей, понимаешь? Не ложью о ней, а настоящей…

   - Нет. Не могу.
 
   - Но почему?
 
   - А потому что я  ощущаю жизнь только тогда, когда испытываю боль. Неважно какую: боль голода, боль одиночества, боль предательства, боль лжи… Ты предлагаешь мне отказаться от жизни?

   - Но разве в этом жизнь?

   - У меня в этом.

В моей душе продолжались странные, но очень важные преобразования...  Я все яснее понимала, что никогда не смогу изменить этот мертвый мир с его законами-перевертышами. Исчезала необходимость рассказывать о воде бытия, которая от рождения  спрятана в любом живом существе. Внутри меня происходил глубокий переворот. Я начала понимать, что  не могу изменить страшный крысиный мир, но могу изменить себя. Для этого нужно перестать тянуть в свет тех, кому он без надобности. Как же страшно отречься от  такой миссии…

    А крысиный король внимательно наблюдал… Он понимал все и даже больше, но в его глазах не было и тени живого тепла. Просто еще одна мыслящая игрушка… Хоть какое-то, да развлечение.

    А потом он подошел ко мне и внимательно, рассмотрев, сказал:

    - Умирай с мыслью, что в тебе нет ничего хорошего, кроме солнечных шариков. Ты даже преданной мне стать не сможешь. Покориться не сможешь. Ты – просто еще один десерт для меня и моей свиты.
 
    Затем медленно развернулся и заковылял к выходу.

   - На отделение шариков жизни, - услышала я его распоряжение.
 
   – Дорогая, я не слишком долго заставил вас  ждать? – Спросил он Авретс.

В ответ послышались писклявые заверения в любви и преданности.

   Меня подхватили за плечи цепкие крысиные лапы и поволокли…






   - Любовь моя, просыпайся, - услышала я родной голос.
 
Затекшие плечи крепко обнимали теплые и любимые  руки.  Взволнованный взгляд сквозь стекла очков, загорелое лицо и аромат вербены… Где я?

   - Ты плакала во сне, - сказал муж, -  уже четверть часа сижу и смотрю на тебя. Прости, что разбудил. Но такие сны лучше не досматривать до конца. Где ты была?
 
   - В крысином царстве, - ответила ему и разрыдалась, как младенец.
Он молча гладил меня по плечам и спине, ласково проводил ладонью по копне спутанных волос… Я успокаивалась. А потом… Потом рассказала ему свой кошмар во всех подробностях. Красочно описала про то, как закрыли мою страничку ВК, про ремонт, про волшебное перемещение во сне в темное царство. Я жаловалась, как маленькая, а он ласково смотрел, внимательно слушал и согревал своими солнечными шариками, которых в его душе было столько, что хватило бы на целый взвод.
 
   - Прости, - наконец сказал он, дослушав до конца. – Это моя вина. Мне нельзя было оставлять тебя одну на целых три месяца. Больше я себе такого не позволю.

   - Ты не вернешься в Японию?

   - Конечно, вернусь. И ты поедешь вместе со мной.  Это не обсуждается. Мицуко по тебе очень скучает. А крысы? Забудь о них навсегда. У нас в стране говорят, что мужчина не вырастает из крысы.
 
   - А женщина? – спросила я его с улыбкой.

   - А женщина вырастает из цветка. И остается им навсегда, даже будучи в человеческой ипостаси.
 
   Он снял очки, шелк домашнего кимоно скользнул на пол. Как же я по нему соскучилась…

 
 
* Fleur.  Легион.



Иллюстрация из свободного доступа в интернете. Автор разыскивается.