Мне очень жаль, что меня нет тут и там

Анон-с: бла-бла-блажь это, этого Я, меланхолическая.

Итак, поехали.

Останови, дрожь, бла-бла моих мыслей. Останови меня, дрожь, и оставь. Душа пошла на спектакль, на меланхолию.

Нет солнечного света, нет прикроватных ламп. И нет места для сна, и нет необходимости спать. Нет полудня, нет хлеба и плода в кустах. И нет никаких балалаек, и нет никаких струн.

Есть камни, и рога скал, и шипы, которые торчат. В торчании есть красота, и красивая тупость торчания тупит. Она уводит в лес, который тоже есть на горизонте, и за горизонтом есть.

Я хожу по лесу и грызу чертополох, бурею, старею и рычу. Тень человека, вышедшего из грязного леса, не говорит. Тень слышит голос извилистого мокрого вихря ветра.

Жизнь – это лишь несколько падений на дно, а между падениями – игра. В игре заставят идти до конца игры, и игра длится миллионы дней. Отказались падать и ходить в игре, и не ушли из моря – это они, дельфины. Тысячи чистых дельфинов убиты теперь грязным джазом Соединенных Штатов.

Меня обманывают, я в моих глазах, в горле, я капаю мои слёзы. Мои слезы исходят из моей груди, я проглатываю свою душу.

Я не человек, который говорит «да» мне. Я зов, но я даже не знаю, что это такое.

Я собираюсь выбраться из залов моей жизни, и тогда я буду другом правды.
Я должен пойти посмотреть на мои глаза, и я верю в это, и я верю, что я правильный человек, чтобы сделать из меня всё правильно.

Я хотел бы поплавать на ветру, и я хотел бы поплавать в воздухе, и я хотел бы проглотить его, чтобы я не боялся окна. Когда пришло время идти, немного легче летать.

Я подумал, что я выберусь из тела, чтобы найти яблочный пирог и вытащить его из окна. Я нашёл только меня. Так много меня – от себя, и в себя, и про себя, и про других в себе. Я не могу больше со мной разговаривать и не могу молчать.

Я так устал от того, что впитался в моё тело, и я так устал от того, что терял сердце, блуждающее в моём теле, а сердце потеряло меня.

Я собираюсь взорваться, и я услышу аккуратный звук бла-бах! и проснусь с сундука, чтобы вырваться из параллелей с паранойей. Я создам мелодию, которую я разорву на бла-бла звуки новостей, чтобы был повод уйти.

Я знал, что собираюсь отправиться в романтическое место, с моими фантазиями, и я упаду с сундука, ворча, уйду, и уйду от себя. Я ухожу от сундуков, от завихрений пыли, пойду до любви к природе, до белого-белого известняка.

Я – известняк! Мне очень весело, я ушёл от меня, но я пошёл в свою комнату. Я бы остановил меня, спровоцировал, повернулся ко мне и поцеловал меня.

Я знал, что собираюсь уехать на другое, и я думал, что буду вдали от меня. Я бы остановил меня, спровоцировал, повернул и как всегда убил.

Я устал оставлять меня в покое, я собираюсь остановить меня, заставить меня умереть, убить меня. Я попросил о помощи, и я погладил мои слёзы и услышал, как мой голос сказал: «О, да, я снова заставлю меня кричать и уйти».

Жизнь уходит так быстро, и ей со мной неинтересно. Меня зовут, я ухожу из спектакля, из меланхолии, я прошу о помощи.

Есть камни, и рога скал, и шипы, которые торчат. Красота В торчании, и красивая тупость торчания тупит. Леса исчез за горизонтом, камни кончились, и веки высохли, и блеск льда, и слава стала скользить. Мне не жаль, что меня тут нет.

Звук челюстей конца откровения был долгожданным. Мне очень жаль, что меня там нет.