Глава 5. Мария-Магдалена

Виктор без труда нашел домик на окраине Обухова. Калитка оказалась незаперта и легко поддалась. Сквозь перекрестье веток и поредевшую листву сада он увидел, что окна в доме светятся. Тем лучше, сразу и с хозяйкой поговорим. Дверь в дом тоже легко открылась. Войдя в темную прихожую, он увидел очерченный светом прямоугольник неплотно закрытой двери в комнату, откуда раздавался шум шагов.
Виктор постучал о косяк и громко произнес:
— Хозяева! Есть кто дома?
Через секунду дверь распахнулась, и в желтом от яркого электрического света проеме появилась ладная фигурка молодой женщины. В первый миг Виктор не узнал Машу, зато она узнала его сразу.
— Ой, это вы, Виктор?! А я забыла запереть внешнюю дверь... Вот растяпа!
Виктор опешил. Он совершенно не ожидал здесь встретить Машу, хотя теперь удивлялся, как такая совершенно очевидная мысль сама не пришла ему в голову.
— Да нет, растяпа, похоже, это я. Приехал забрать Женькины вещи, а не подумал, что вы живете тут... Извините!
— А очень даже кстати, что приехали. И не извиняйтесь, вы же не знали, что мы с Женей уже второй год вместе... в общем, он был моим мужем… Заходите, заходите, вы ведь ни разу у нас не были. Проходите же. Нехорошо так, в дверях... Я сейчас чайник поставлю. У меня и пирог Женин любимый — песочный, с яблочным повидлом. А вы пока посмотрите его мастерскую, картины... Извините, что не прибрано. Я ничего не меняла с тех пор...
За пятнадцать минут, пока Маша накрывала на кухне к чаю, Виктор обошел комнату, в которой располагался Женькин кабинет. Его действительно надо было обходить, поскольку Женька так удачно разделил сравнительно небольшую комнату на части, что в ней разместился и уголок с компьютером для журналистской работы, и уголок художника с мольбертом в углу, и домашняя картинная галерея. Каждый уголок был удобным, уютным и, вопреки ограниченности пространства, создавал ощущение свободного духа хозяина и его творческих поисков.
В галерее Виктор застрял подольше — Женькины картины были путешествием по какой-то сказке. В самом конце лабиринта из замысловато расположенных рыбацких сетей, исполнявших роль стен галереи, он натолкнулся на картину, в которой ощущалось что-то особое. Она тоже казалась сюжетом из сказки... На картине было изображено чудище-карлик. Маленькое сказочное страшилище с растрепанной шевелюрой, всклокоченными усами и бородой, нарисованное в стиле «Капричос» Франсиско Гойи. Одет он был в черное драное трико и, раскорячившись, держал у себя за спиной такое же драное темно-бордовое полотнище, пытаясь им прикрыть какой-то сильный источник света сзади. На лице у карлика застыла гримаса беспомощности — у него ничего не выходило. Лучи света пробивались через прорехи. Глаза чудища были невероятно похожи на глаза президента Сытина, как будто их срисовали с сытинского лица. Надпись под картиной — «Тьма». Виктор задержался возле нее и не услышал, как в комнату вошла Маша, поэтому вздрогнул и резко обернулся, когда за спиной прозвучал ее голос:
— Женя очень любил эту картину, говорил, что замысел удался... А чай готов! Прошу к столу!
Покидая Женькину галерею, Виктор вдруг заметил возле компьютера фотографию в рамке. На ней была запечатлена Маша за столом, за чашкой чая. Она помешивала ложечкой в чашке, чему-то улыбаясь. Женя заснял ее в момент, когда она подняла на него глаза. Они светились счастьем...
— Это была его любимая фотография, — Маша глубоко вздохнула и снова повторила: — Пойдемте, Виктор, чай готов.
Но Виктору не хотелось отрываться от снимка. Он подошел по-ближе, увидел какую-то надпись снизу и прочитал вслух:
— Мария-Магдалена, две тысячи четырнадцатый год.
— А... — грустно усмехнулась Маша, — это он так меня называл, в шутку, конечно...
Маша пошла на кухню. Виктор шел следом, в глазах его светилась радостная искорка: «Мария-Магдалена» — должно быть, это и есть пароль к флешке...
Войдя на кухню и увидев разлитый по чашкам чай, соблазняюший своим темно-янтарным цветом и тонким ароматом, и целое блюдо с возвышающейся над ним горкой из кусочков яблочного пирога, Виктор не преминул сбалагурить: «Выпей чайку, забудешь тоску!»
— У нас в роте кореш, Сережка Ефимов, к каждому случаю свою поговорку имел, — пояснил он в ответ на вопросительный Машин взгляд.
Отпив глоток, он задумался, кусочек пирога «увис» в руке, еще не надкушенный... Ложечка размешивала несуществующий сахар и весело звенела, ударяясь о края чашки. Он отложил пирог, посмотрел на Машу.
— Не могу я уняться, Маша, не дает мне покоя эта глупая, ненужная Женькина смерть. Мне Павел рассказал про вашу организацию, что вы там боретесь за справедливость, кого-то на чистую воду выводите... А вот р-р-раз!.. и Женьки нету, нету больше моего брата, этого уникального человека, художника, журналиста, нет его! Да и любовь ваша... я же вижу, хотя бы по той фотографии, как вы любили друг друга... Разве все это справедливо? Разве стоила та правда про какого-то подонка и преступника Женькиной жизни? Думаете, только вы одни видите безобразия, только вам они не нравятся? Но живут же люди, как-то приспосабливаются, возражают, пишут письма, но живут при этом, а не погибают геройски... тем более что никто этого геройства и не заметил.
— Виктор, не терзайтесь так. У каждого человека на Земле свой удел, своя участь. Каждый к ней идет своей дорогой и... обязательно приходит, к этой своей участи. Женя не мог жить иначе. Если бы он просто писал письма, приспосабливался, жаловался на соседей в полицию и так далее и тому подобное, это был бы совсем другой человек. Это не был бы мой Женя... и я никогда бы его не выбрала. Сейчас его нет, он умер, а теперь мой удел — делать то, что делал он. Я просто по-другому не смогу.
Глаза ее блестели, но она не позволила, чтобы слеза показалась у края глаз...
— Все равно не понимаю. Ясно, что вы хотите очистить землю от разной мерзости. От тех, кто ворует и кто покрывает преступления. Вы объявляете им войну, но сражаетесь с ними, как Дон Кихот с ветряными мельницами. Вы же понимаете, что как только снимут того же прокурора Московской области за воровство и прочие дела, так тут же на его место сядет другой и будет заниматься тем же? Поймите же, не было еще таких времен на Руси, чтобы начальники не воровали, не брали на лапу... Вы что, всерьез думаете такими наскоками победить вековую традицию? Тогда вам сначала надо уничтожить государство, уничтожить стремление человека к наживе, к благополучию. Но на самом-то деле вы все понимаете, только не научились со всем этим мириться и играете, как дети, в войну... Только вот смерть у вас получается настоящая.
Виктора тянуло к старому, извечному спору, который он вел с братом и который так и остался неразрешенным. Он находил главную причину гибели Женьки в том, что по наивности тот увлекся либеральными идеями, и именно они вывели его на тропу смерти. Старое желание отстоять свою правду теперь выплеснулось на Машу. Но Маша не соглашалась и уверенно защищала мнение, что не либеральные идеи, а преступная власть виновата в гибели Жени.
— Вы, Виктор, призывая нас к смирению, тоже хотите переделать мир. Во все века ведь жили на Руси люди, которые не хотели принимать и признавать силу и власть мерзавцев и негодяев, отстаивали справедливость. Ведь именно благодаря таким людям Россия стала мощным государством, а то сидели бы мы сейчас в каком-нибудь Татарстане и изучали Коран. Только несогласие и несмирение обеспечивали нации прорыв к чему-то новому. Даже и бунты были наукой для государей. Да и потом, если бы не такие, как Женя, то из нашего лексикона уже давно исчезло бы слово «совесть», ведь даже церковь превратила это слово в ничто.
— Так-то оно так, — не сдавался Виктор. — Я согласен, что все прорывы, все изменения и революции делали люди неспокойные, ищущие справедливости. Но согласитесь и вы, таких людей используют как горючее, которое расходуется во время революции, а потом приходят другие, победители, чтобы на новой почве возродить старую традицию, чтобы снова искать себе выгоду, снова разделять людей на достойных и не очень. И эта традиция будет жить, пока будет живо само государство. Государство ищет чиновников, а чиновники ищут выгоду. Согласен, что эти прорывы к лучшему делают свое дело, и совершают их смелые и достойные люди. Но обычно революции происходят в эпоху неблагополучия, развала... Сейчас же в стране стабильность. Ну, имеются некоторые временные проблемы в экономике. Но народ выдержит. Выдюжим, как говорится, и не то видали. Ну, кто-то ворует. Государство их будет ловить по мере возможности... и судить именем народа...
— «Выменем народа» — так Женя всегда любил шутить... Вот в этом, Виктор, и вся разница. Вы считаете, что время для суда совести еще не пришло, а мы абсолютно уверены, что уже давно пора. Поэтому-то и объявили войну всякого рода мерзавцам... А соглашатели, слабые душонки, были всегда и всегда пытались убеждать неспокойных и несогласных, что и в бедности, и под игом жить очень даже неплохо.
Виктор в разгар жаркого спора все же добрался до чая с пирогом и даже улучил момент, чтобы похвалить хозяйку... Да и спор надо было прекращать, коль уж скоро споры с его участием до добра не доводят. Пришло время бить отбой — ему неудобно было засиживаться в гостях после того, как ворвался в дом без приглашения, но и на острой ноте спора расставаться не хотелось.
— Вы, Маша, меня почти убедили. У вас прямо дар убеждения, неслучайно вы адвокат. С кем я вообще взялся тягаться?!
Маша поняла дипломатический ход Виктора и решила ему подыграть.
— Кстати, меня действительно считают неплохим адвокатом, если будет необходимость, я к вашим услугам.
Половина пирога была съедена, чай выпит, а Виктора уже наверняка ждали дома к ужину. Кроме того, ему не терпелось побыстрее проверить новый пароль к флешке.
Уходя, он задержал ее руку в своей:
— Маша, спасибо за сегодняшний вечер, за Женькин мир, которого я не знал, за память о нем, за чай, за чудесный пирог! И еще… а давайте перейдем на ты. Я думаю, Женька бы это одобрил.
— Хорошо, Виктор, я согласна. Спасибо... тебе за неожиданный визит. Мне было приятно.
Приехав домой, только разувшись, Виктор сразу пошел к компьютеру. Вставил флешку, набрал пароль «mariamagdalena» — ничего... «maria-magdalena» — опять ничего... И лишь когда догадался написать «mariamagdalena2014», прорыв к содержимому флешки состоялся.