Грейс Агиляр Кедровая долина Глава 23

                Грейс Агиляр  КЕДРОВАЯ  ДОЛИНА
            
                Перевод: Дан Берг
               
                Глава 23

 “О, времена бессмертные, великие,
Когда ведомые лишь совестью,
Всем сердцем предки поклонялись Богу.
Мудрой простотой отмечены, не отступали
От канона и закона – двух братьев веры.
Ни смерть, ни пытки не поколеблют дух,
Что неразлучен с верою отцов.
Запечатлен их подвиг постоянства
На честных истории страницах.”

(Джеймс Грэхем)

Обернемся назад, дорогой читатель. Молодая вдова Мари Энрикес-Моралес после страшного потрясения, вызванного ее публичным добровольным признанием иудейства, пребывала у Изабеллы под королевской защитой и под монаршим надзором недреманного ока. Мари сознавала свое положение пленницы и, тяготясь им, полагала его меньшим из зол, возможных во враждебной внешней среде.

Она жила страхом наступивших дней и отрадой дней ушедших. Трагедии Артура и ее собственная неотступно будоражили ее мозг. Но когда она вспоминала мужа, великодушнейшего из людей, тепло благодарности заполняло все ее существо. Узнав о Стенли, он не уничтожил в своем сердце любовь к ней, но понял, простил и продолжал любить. Так трудится великодушие: пренебрегая важным, завоевывает главное и создает должников.

Мари заставила себя не молиться за жизнь Стенли, но не могла изгнать из головы мысли о нем. Опять, как до своего признания Фердинанду, она начала бояться своих чувств, и твердила себе вновь и вновь, что факел угас, и нельзя глядеть в прошлое.

К счастью, во мрак болящей души упрямо прорывался целительный луч. Поначалу страдания мешали ему, но с каждым днем луч становился смелее и ярче. Это вера отцов освещала сердце. И не страшилась Мари ни презрения, ни осуждения и не мыслила отрекаться. Так уж устроены наши понятия – чем подлее в чужих глазах наше кредо, тем дороже оно нам.

А сейчас позволим себе краткий исторический экскурс. Множество евреев проживало в средневековой Испании. Народ этот начал заселять Пиренейский полуостров со времен римского императора Адриана во II веке нашей эры. По мнению историков, евреи стали первыми колонистами, осваивавшими страну, любившими и почитавшими ее почти как родной Сион.

Влияние католической религии в Испании было, пожалуй, сильнее, чем в любой другой европейской стране. Владевшая мыслями людей церковь успешно внушила своим прихожанам идеи демонической пагубности иудейской веры и нетерпимости к ее адептам. Не будем забывать, однако, что нетерпимость есть продолжение великой праведности. Заметим также, что испанские тираны усматривали в многочисленности евреев повод для усиления гонений против них.   

Значительная часть евреев Испании скрывала свою иудейскую веру, и соблюдала видимость принадлежности к католицизму. Этому способствовали королевские указы о принудительном крещении в VII и более поздних веках. Не желавшие принимать веру Христа подвергались пыткам, и имущество их конфисковывалось. Евреям не разрешалось покидать пределы страны, ибо монархи и церковь не хотели лишаться выгод, доставляемых трудолюбивыми и умными подданными.

В нынешнее либеральное время утаивание своих религиозных убеждений считается недостойным двуличием. Но неправильно судить с такой моральной позиции испанских евреев, живших в эпоху средневековья. Сокрытие веры было средством ее спасения от гибели. Евреи тайно оставались иудаистами, но по требованию церкви соблюдали католические обряды. Те немногие, что держались веры отцов открыто, пребывали в жалком состоянии, церковь привела их на грань вымирания, и преемственность веры в этих семьях угасала. 

Поэтому внешнее соблюдение христианских обрядов иудеями средневековой Испании нельзя назвать ни грехом перед верой, ни лицемерием перед людьми. Накануне окончательного эдикта 1492 года об изгнании, тайные испанские евреи были солдатами и военачальниками, крестьянами и рыцарями, торговцами и вельможами, монахами и высшими священниками. Критерии настоящего не годятся для оценки прошлого. Ошибкой будет упрек испанским евреям в ханжестве. Формально исповедуя католицизм, они спасали свою веру и свою жизнь, и немалую пользу приносили Испании.

Вернемся к героине нашей повести. Признание на суде было порывом любящего сердца. Мари хотела спасти Стенли. А если не убережет его от плахи? Пусть так, но ради святости былой любви, разве не важно сберечь чистоту совести – и пылинки не прибавить к тяжкому грузу оговора?

Одержимость не заглушила шепота здравомыслия. Мари тщательно взвешивала каждое слово признания, дабы не посеять в церковных головах зерна сомнения в подлинности католической веры мужа. Важный вельможа, Фердинанд Моралес слыл центром широкого круга друзей, соратников, знатных особ. Среди этих людей было немало тайных иудаистов. Потянуть за одно звено – и вся цепь на виду!

С двух сторон чернели грозовыми тучами небеса над Мари. Она убеждала себя, что не боится злодейств церкви и инквизиции. Чего ждать из вражьего стана, кроме пыток и смерти? Любовь и воспоминания о любви станут утешением. Но из лагеря друзей грозит месть. Как оправдаться перед единоверцев справедливым судом, если случится такой? Остается лишь всем сердцем прилепиться к вере отцов – и нет другой надежды на искупление.

Да, всей душой без остатка принадлежать Богу народа Израиля! Проникнуться, как прежде, верностью покойному отцу, крепко помнить, что его любовь по-прежнему жива и по сей день орошает сад дочернего счастья. И молитвы заполнят пустоту женского сердца.

Мари приписывала причину бедствий необдуманной свой любви к христианину. Она была воспитана в твердом понятии недопустимости брака вне своего народа. Но разве в юном возрасте догмат совладает с горячим сердцем? Явился прекрасный рыцарь, и греховное чувство затопило душу, взыскав за легкомыслие чудовищную плату.
 
На заре любви к Артуру не раз жалела себя Мари – почему угодно было року осудить ее на принадлежность к расе, всеми ненавидимой? Не отречься ли от гонимой веры ради лучшего из чувств? Ведь Бог – он Бог любви, и раскаявшегося простит, а хотящего вернуться – примет. Но нет, не перехитрить ни Бога, ни веру, ни отца, ни себя.

А Изабелла тем временем сострадала Мари, но опасалась за свою праведность – как бы сочувствие иудейке не убавило от законного отвращения к мерзкой вере. Королева считала себя мученицей собственного чувствительного сердца, истерзанного жестоким противостоянием благородного милосердия и католического благочестия. Как бы то ни было, не мученичеством прославилась Изабелла. Что касается охранников и слуг, то они старались избегать разговоров с нечестивицей, страшась опасного, хоть и незримого воздействия.

Женское сердце Изабеллы солидарно трепетало в унисон со страдавшим сердцем Мари. Но над королевской добротой возвышались идеи – впитанные, внушенные, несомненные. Покуда иудейка не поверит в Христа, не будет снято с нее проклятие небес. Католическая совесть, ободряемая отцами церкви, подсказывала Изабелле, что необходимо применить твердые меры перевоспитания. Но слишком слаба была Мари, и королева опасалась вреда поспешности.

Минули две-три недели со дня суда. В один из вечеров Мари чувствовала особенную усталость. Она уселась в глубокое кресло и незаметно забылась тяжелым сном. Ей привиделось, как Артур восходит на эшафот. Рядом стоит, улыбаясь, палач с топором. Она бросилась к Стенли, обняла его, плача от радости: они не расстанутся и умрут вместе. Палач, довольный еще одной жертвой, взглянул на обоих дьявольскими очами. Мари узнала – это дон Луи Гарсиа. Вдруг эшафот покачнулся, рядом разверзлась пропасть, а из мрака ее поднялась фигура мужа. Он поднял руку и чужим голосом произнес: “Мари Энрикес-Моралес! Проснись и следуй за мной!”

Слова эти прозвучали столь отчетливо, что впоследствии Мари не могла определить, были они продолжением сна, или она услыхала их, очнувшись. Перед ней высилась фигура в черном, капюшон глубоко надвинут, лица не видно. То ли во сне, то ли бодрствуя, она почувствовала, как человек поднял ее с кресла, крепко сжал в сильных руках. Дальше она ничего не помнила.

  Полностью роман опубликован здесь:
http://s.berkovich-zametki.com/2018-snomer3-agilar/