Отец

       Мне часто вспоминается этот случай. А дело было в мае, Пасха в этот год была поздней. Повсюду цвела сирень, черемуха, воздух благоухал обалденным запахом.
 Денёк был очень теплым, солнечным. Отец нес в руках большой букет сирени, а я поменьше. Мы шли на кладбище помянуть усопших родственников. В центре кладбища раньше был простой памятник с большой пятиконечной красной звездой наверху. Это был памятник погибшим воинам, односельчанам в этой самой страшной Великой Отечественной войне.
 Там не было не имён, ни фамилий, просто памятник со звездой, но все знали, что это за памятник и кому.
 Там всегда были цветы, там никогда не проводили никаких митингов и шествий, просто стоял памятник и всё. И все знали, кому этот памятник и за что. Дорожка к нему не зарастала никогда!
        Недалеко от памятника, в сторонке, были могилки наших родных деда и бабушки. Мы сначала подошли к их могилкам, положили цветы, большой букет от отца, гостинцы.
 Затем по традиции покатали крашенные яйца по могилке, повторяя:
- «Христос Воскрес!_Воистину Воскрес!»-, несколько раз.
 Затем отец посидел на скамеечке, что сам сделал, у могилок, долго сидел, молча глядя на кресты, шевеля губами, словно советуясь, или рассказывая что-то своим родителям.
 Я тоже молча стоял рядом с отцом и мысленно просил прощения у деда с бабушкой. Хотя в принципе и не за что вроде было, но...
        Вот отец встал, перекрестился и сказал:
- «Ну что, папаня, простите меня за всё, и ты, маманя, тоже. Не вспоминайте лихом, пусть земля Вам будет пухом!»-
 И, не поворачиваясь, пошёл к памятнику воинам-односельчанам. Также молча положил второй букет к памятнику и, чего я не ожидал от него, дрожащими руками достал кисет с махоркой из кармана, бумагу и спички, по щеке катились слёзы. Он опять дрожащими руками кое-как свернул свою знаменитую козью ногу, папиросу, прикурил, глотнул дыма и присел на корточки у памятника.
           Курил и молчал, а слеза медленно катилась по щеке. Я раньше никогда не видел его таким, тем более плачущим, ни разу в жизни, а тут...
 А он курил, и молча смотрел на памятник, на большую звезду на верху, и слеза все катилась по его щекам.
         Наконец он встал, потушил папиросу, убрал кисет в карман , вытер ладонью слезу, поклонился, как бы прощаясь с друзьями, что-то прошептал и, не оборачиваясь опять же, пошёл на выход из кладбища.
 Я поспешил за ним. Уже по дороге, когда мы почти подходили к дому, он вдруг остановился и сказал:
- «Знаешь, сынок, не дай Бог вам пережить такое, не дай Бог!"-
 И сколько бы я не просил его рассказать о войне, он больше отмалчивался и сразу закуривал.
 Эта привычка, насколько я помню, была у всех наших мужиков, прошедших через этот страшный ад и оставшихся живыми, курить и молчать…
     А рассказать им, я думаю, было о чём. У отца был «Орден Красной Звезды», и две медали «За Отвагу».
 Но не любили они, или не хотели раны бередить своими рассказами. Просто молчали и курили, думая каждый о своём, вспоминая друзей и товарищей, оставшихся там за далёкой чертой.
 Лишь изредка, вспомнит, бывало, кто-то из них незначительный эпизод из той войны, но это опять же, скажу, была не похвальба, что вот, мол, я там столько-то фашистов убил, или еще что-то воинственное, нет, наоборот, вспоминали бытовые какие-то случаи, незначительные, а не геройство.
      Это мне запомнилось на всю жизнь, и я благодарен и отцу, и всем его товарищам-фронтовикам за их мужество.
 И наше поколение выросло на их преданности к своей Родине, Советскому Союзу.
 А отцу – светлая память, и пусть земля ему будет пухом, как и всем погибшим фронтовикам. Пока мы живы, будем помнить, и внукам передадим эту нашу священную память!