Незнакомка у старой башни

I

Незнакомка у старой башни
Мне привиделась в сладкой мгле.
Вспоминаю, как день вчерашний,
Те уста и очей тех свет…
О, не скрою, я был влюблённый,
Я пьянён был; вокруг лишь мрак.
И иду вслед шажочкам лёгким,
Я иду вдоль седых дубрав.
Словно призрак плыла сквозь сумрак,
Словно луны блестят глаза,
Снова морок от губ тех блудных,
Снова холод и тишь с утра.
Ведь исчезнет – то знаю точно -
Утром рано средь града глыб,
Камнем сделанных, как нарочно,
Словно сердце людей оных.
Но обманут был внешним ликом,
Не прощу я себе того!
Как я мог вспоминать о диком,
Не позная души даров?
Та душа была нежной сиренью,
Та душа была дождь в ночи,
Та душа была огненной пылью,
Ветром в поле и тайной глуши.
Та душа распростёрлась любовью
К миру будто большой океан,
Но любой океан полон солью,
Что я позже немного узнал.
Мы гуляли в окраинном парке
Собирая деревьев листву,
Говорили о будущем рае,
Говорили о птичках в саду.
Чепуха! Что за вздор? Что за детскость!?
Я теперь вам иное скажу:
Не сочтите, милейший, за дерзость –
Ваша взрослость подобна гробу.
Закуёт вас в коробку серьёза,
Закуёт вас в коробку духов,
Заберёт вас во властие розы
И её ядовитых шипов.
Лучше буду ходить я по саду,
Говоря о волненьях простых,
Чем сидеть в том кафе у бульвара,
Оставляя потом чаевых.
Чем  дарить эти алые розы,
Что засохнут в усопшей руке,
Чем ловить эти горькие слёзы
На целованной робко щеке.
Чем потом раскрывать сотни истин
Крытых мраком изящнейшей лжи,
Что сказать успеваете даме
На мосту у изящных перил.
Но спешу я вернуться к началу –
Ведь теряю истории толк.
Мы вернёмся в тот вечер, где даму
Отпустить я никак уж не смог.
Мы прошлись. Я её провожал.
А позднее, с цветочком в руке,
Я так резво и бойко бежал
К тем воротам усадьбы Шонье.
А она, будто вовсе случайно,
Каждый вечер смотрела с окна:
«Не пустая ли улица, Рая?
Не видать ли кого там, Оксан?»
Ей сестрички нашепчут тихонько,
Мол, пришёл кавалер твой, беги!
И красавица шустрой походкой
Подходила скорее к двери,
Отпирала нехитрый замочек
И ступала на тот тротуар,
Что теперь погребён и заросший,
Что теперь превращён в сущий хлам.
Я её силуэт вновь увижу
И окажется в сердце весна.
Я её никогда не обижу,
Я её не оставлю в века!

II

Мы гуляли до ночи, смеялись.
Ну и пусть неприлично! Зато
Мы однажды вдвоём обнимались
Позабыв о проклятье моём…
«Вы бледны, словно месяц ваш лик,
Холодны, будто утром роса,
Вы так смотрите, будто бы дик
Ваш характер и ваша душа.
Вы так смотрите, будто хотите
Иссушить моё тело до дна,
Как бокал на дворцовом банкете,
Как бокал дорогого вина.
Вы хотите меня уничтожить?
Вы хотите меня умертвить?
Почему моё сердце тревожит
Ваш любимый и яростный лик?»
Говорила она вечерами,
Говорила она и с утра,
Говорила, дрожа чуть устами,
Говорила, в коленях дрожа.
Я не знал, отвечать ли мне правду,
Я не знал, посмотреть ли в глаза
Голубые своими глазами.
Я не знал, узнавать ли пора
Этой девушке в бежевом платье,
Как смеяться умеет судьба.
«О, я вас ни за что не обижу,
Вы, милейшее в мире дитя!»
Но я вновь голосочек услышу:
«Вы хотите меня убивать?»
«Ну, к чему убивать вас, леди?
Ну, к чему этот детский вздор?
Это вам показалось, верьте!»
И я вновь отвожу свой взор.
«Посмотрите же мне вы в очи,
Посмотрите, я снова горю!
Вы не слышите голоса ночи,
Вы не видите – вновь парю!
Я лишь с вами лечу как птица!
Мне легко словно я – перо!
Это ведь, уточню, не сниться?»
«Нет, не сниться» - и снова в пол.

III

Новый вечер. Я вновь с цветочком
Стану ждать у больших ворот.
Я встречаю ведь чью-то дочку,
Я встречаю ведь... слышу – вздох…
Вновь я вижу румяны щёчки,
Вновь я вижу изящный нос,
Те черты, те чернявы бровки,
Те глаза, что не знали слёз.
И я вновь заведу беседу:
«Добрый вечер вам, мисс Шонье.
Как на счёт прогуляться в парке?»
«О, конечно, я только за!»
И, накрыв свои плечи шалью,
Отведёт голубые глаза.
Вновь парит по тропинке походкой
Легче лёгкого лёта листа…
Голосок – ручеёчек мой звонкий,
И изящный прекраснейший стан…
Снова я рассыплЮсь в комплиментах,
Снова взгляд от неё отведу.
«Мне не будет ценнее моментов,
Чем те встречи с тобою, мой друг».
Но все тайны становятся явью,
Распуская свой страха бутон,
Расцветая на сумрачной глади
Дна души поглощённой грехом.
Мы стоим у градскОй старой башни,
Где я встретил когда-то её,
И я помню как будто вчерашний
Аромат сладковатый духов.
В моём теле как будто бы печи
Разгорались мильоном огней,
И глаза мои, будто бы свечи,
Загорались тогда всё ясней.
Я дыханьем холодным, мертвецким
Опалил её белую шею,
А она с придыханием детским
Доверяла мне душу. Я верю!
Я хочу, чтобы стало всё ложью!
Я хочу, чтоб рассыпалось в прах!
Не могу больше жить с этим грузом,
Ведь приходит мне дева во снах!
Я устал по ночам просыпаться,
Я устал возле башни бродить!
Не хочу никому улыбаться,
Ведь я смог невиновну сгубить.
Я порочен. Порок мой простой –
Ему мера пятно на губах
Опьянённых нежною плотью,
Опьянённых луною в глазах.
И я Богу молиться не смею –
Мне запретно то слово сказать,
Мне приказано кланяться змею
И веками средь смертных страдать.
Я оставил то нежное тело,
Я оставил его умирать.
О, но если бы было так просто
Мне, бессмертному, с нею играть!
Мне больнее, чем тысячам смертных!
Мне больнее, чем сотням живых!
Я живее любого мальчишки,
Я живее любых из оных!
И пускай моё тело – мой гроб,
Как та взрослость для просто людей,
Как для лялек пространство утроб,
Как для влаги завалинки тень.
Здесь под гробом имею футляры,
Где мы прячемся, в рамки вгоняясь,
Как напишут теперь в экземплярах
Словом Чехова вновь прикрываясь.
Нам прикрыться писателем просто,
Чтоб донесть до людей сотни правд,
Чтоб открыть им глаза на то солнце,
Что сияет над сотнями глав.

IV

Ветхий домик у старой башни,
Ветхий дом, где родилось зло,
Где как будто бы день вчерашний
Ясно чувствую то тепло.
Не бегу я теперь с цветочком –
Жалким символом жалких чувств,
Не встречаю я чью-то дочку
И не слышу тот шелест уст.
Не увижу кудрей завитых,
Не почувствую тех духов,
Не подумаю что влюбился,
Не почувствую чувств оков.
Уничтожил, убил, изранил
Всё, что очень хотело жить.
Понимаю, что всё напрасно,
Понимаю, что не простит.
Что подумает мой читатель,
Коль теперь расскажу ему,
Что я вовсе не млад мечтатель
А лишь тварь, что служит греху?
Я себя называю верно -
Мне дал имя её отец.
Хоть звучит это слишком скверно,
Я, конечно, велИк наглец.
Я сгубил её чИсту душу,
Иссушил тот бокал с вином,
Окунул её сердце в лужу,
Растоптал и сравнил с собой,
Обратил я дитя в подобие
Самого воплощенья зла,
Превратил я цветок в отродие
И окутала душу мгла.
Я убил воплощенье жизни,
Я предал то, что так любил.
Назовите меня хоть изверг,
Да хоть чёрт! Не жалейте сил!
Я хотел, чтоб была со мною,
Я хотел, чтоб любовь в века…
Но бывает же так что люди
Не способны предугадать.
Ах, должно быть, я вас запутал!
Но давайте же поясню:
Я в тот вечер обнял бесшумно
И шепнул, что её люблю...,
Но она улыбнулась мило,
Заглянула в мои глаза
И  шепнули уста шутливо
«Не достойные вы меня!
Ваши губы сухИ и блЕдны,
Ваши очи горят огнём,
Ваш характер, должно быть, скверный,
Что узнаю от вас потом.
Ваше сердце, должно быть, камень,
Словно сердце людей оных
Камнем сделано, как нарочно,
Словно тысячи града глыб.
Ваша кожа белей извёстки,
Да и пахните как мертвец,
Украшает алые дёсны
Ряд клыков; на перстах колец
Мне не счесть – значит, очень богаты,
Но позвольте заметить, друг,
Я была бы ведь очень рада
Жёлтой зависти мне подруг!
Я была бы ведь очень рада
Получить вдруг букет цветов,
Получить вдруг билет в театр
Иль бутыль дорогих духов.
Я была бы ведь очень рада
Каждый день получать дары,
А не ждать в вечерах объятья,
А не ждать от полей цветы,
А не ждать, что идёшь с цветочком -
Жалким символом жалких чувств.
Я не думаю, что мы можем
Слить в единое наших уст»
И она усмехнулась кратко,
Отпустила цветок в руке,
Наступила, ну, как случайно
И поправила шаль. «О, нет!
Не отвергни, цветок из Рая,
Не отвергните, мисс Шонье!
Я для вас хоть до мира края,
Я для вас хоть на сожженьЕ!
Я для вас умереть готовый,
Я для вас обращусь и в прах,
Ради вас я приму свинцовый,
Ради вас уничтожу страх!»
«Ах, не лгите, ну, право дело,
Вам свинцовый не виден страх.
Ваши мысли и ваше тело
Уж давно превратились в прах.
Ваше сердце и ваша сущность
Отдают темноте поклон.
Так зачем мне такая участь,
Так зачем умерщвлять бутон?»
«Дорогая моя вы леди,
Дорогая моя Шонье!
Я люблю вас душою, верьте!
Ведь она не подвластна мгле!»
«Я поспорю – душа ведь ваша
Уж давно превратилась в хлам,
Уж заполнилась, словно чаша,
Горем многих, должно быть, дам.
Мне про вас говорила мама,
Мне про вас говорил отец…
Я ведь точно, должно быть, знала,
Что вы наглый такой подлец,
Что придёте ко мне с цветочком -
Жалким символом жалких чувств,
Примерещитесь ангелочком
И вкусите всю сладость уст.
Вы, должно быть, весьма наивны,
Вы, должно быть, внутри пусты,
Коль задумали, раз хотите
Полученья моей руки».
Незнакомка у старой башни
Мне казалась ещё вчера
Всех на свете людей прекрасней,
Всех на свете милей душа…
Но сейчас посмеялась грубо,
Но сейчас, растоптав цветок,
Улыбнётся мне как-то глупо
Уничтоживши чувств оков.
Я унижен. Растоптан в хлам.
Тротуар я и лужи грязь.
Не достоин любви даренья,
Не достоин, как тварь и мразь.
Я смотрю на её улыбку,
Я смотрю на её уста,
Понимаю, что слишком пылко
Разыгрался на них закат,
Понимаю, что алы щечки
Вновь приманят своим теплом,
И что очи темнее ночи
Показались теперь огнём.
Обернулась ко мне спиною
И, немного ускорив шаг,
Чем обычно, уходит, словно
По приходу утра луна.
Ведь она теперь знает точно,
Кто таков и чего хочу,
Ну, а если кому расскажет –
На свиданье иду к палачу.
Побоялся. Испуг – мгновенье,
И решенье приходит в срок.
Не имеется тут терпенья,
Да и разум уходит в сон.
Я возник за её спиною
И дыханием ледяным
Опалил прекрасную шею,
Белизну хрупких плеч опалил.

V

В плену заброшенного замка,
В плену у князя сАмой тьмы
В одной из комнат обветшалых
Сидит девица взаперти.
Сидит, не знающи покоя,
Сидит, не видя белый свет,
Не слыша берега прибоя,
Не зная, скоро ли обед…
Сидит она в роскошных залах,
Сидит она среди свечей.
Ей нет нужды теперь в помадах
И сладком на перине сне.
Она от вас не скроет грусти,
Она не скажет тонны лжи,
Не посмеётся, не отпустит
Цветочек наземь из руки.
Она не скажет «не достоин»,
Она не молвит «уходи».
Она осталась одинока
Среди большой людской толпы.
Хозяин есть у той усадьбы,
Где ходит дева цельный день.
Его мы имя не озвучим –
Того он сам бы не хотел.
О, ей покажутся веками
Те дни и ночи в страха мгле,
Те коридоры и подвалы
Застынут в вечности игре.
Исчезнут смыслы вместе разом,
Исчезнут в сумраке сыром,
Исчезнут юности рассказы,
Исчезнет солнце за окном.
Исчезнет на щеках румянец
И нежных рук её тепло,
Перемениться смогут разом
Её фигура и лицо:
Чуток острее подбородок,
Чуток погуще волосА,
Немного тонше стан прекрасный,
Чуток изящнее перста.
Совсем на каплю меньше носик,
Совсем на каплю больше слёз.
Во взгляде больше нет вопросов,
В очах застыли луны грёз.
И ходит средь роскошных залов
Угрюмый тощий князь той тьмы,
Что в сердце жить у девы стала,
Что душу прокляла навек.
И имя князю нет столетья,
А был когда-то человек!

VI

Минул июнь, за ним июль,
И скоро август на подходе.
Ползёт молва в людском народе,
Что башня вовсе не чиста,
И что когда-то на восходе
Пропала дочь мадам Шонье,
И  что теперь у старой башни
Услышал ночью голоса,
Однако, поп, иль пьяный вовсе.
И поползла кругом молва…
«У старой башни видел чудо!
У старой башни слышал глас!
У старой башни бродит худо,
На старой башне лихо, сглаз!
У старой башни призрак бродит,
У старой башни есть мертвец!
Его как что-то не устроит,
Так разом всем придёт конец!»
Мадам Шонье и сэр ВиктОр
На слух народа отвечали,
Что некая Полина али Анна
Жила в их доме той весной.
«Да, был у Анны кавалер.
Высокий, стройный и богат.
Особых старых тех манер,
Что кануть в лету века два назад
Успели. Был хорош
Собою. Но замечу,
Что жалко было даже грош
Ему потратить на букетик.
Носил он полевой цветочек
В перстнями Обвитых перстах.
Ну, подарил бы хоть платочек!
Но нет, был жаден, хоть богат,
Однако же, безмерно.
Должно быть, князь, и знатный род…
Хочу сказать вам откровенно:
Явился как-то мне Господень
Ангел. Прошептал,
Что кавалер тот много лгал,
Что он туманов навевал
И правду глупостью скрывал.
Тогда сказала я мисс Анне:
«Чтоб возвращалась поскорей
Иль вовсе отмени свиданье…»,
Но не указом стала ей.
Она прокралась потихоньку
И ускользнула от меня.
Теперь себя корит служанка,
Что отворила воротА.
Корит себя и всё семейство,
Что отпускало погулять,
Что позволяло это действо
СамОму дьяволу свершать!
Теперь пропала наша радость,
Пропала старшая сестра,
Пропала дочь, пропала внучка,
Пропала Утрення заря.
И ладно б знали, что погибла -
То сердцу было бы милей.
Мы ей бы сделали могилу
Всех прочих лучше и пышней!
И мы б туда цветов носили –
Не просто полевых цветов,
А ярких роз букет дарили,
Моля божественный покой».
Прознал про случай целый город,
Прознал про деву весь народ
И, став однажды утром рано,
Все дружно двинулись в восток,
Чтоб кару дать тому отродью,
Что деву с града увело
В пределы камнем измощённых
Дорог и сотворило зло.

VII

Сожженье на кострище в пыль и пепел,
Сожжение всей плоти до костей,
Сожженье, непременно, на рассвете,
Сожженье тех, кто поклонился тьме.
Нашли тот замок, призрак одинокий,
С сырой верандой и лавандой у окна.
Нашли тот замок, странника дороги,
Как будто знали где он есть всегда.
Сидела дева у окна с лавандой,
Сидела и смотрела как вдали
Всё ближе к замку становились залпы,
Всё чаще загорались пламени огни.
Заметил действо и хозяин дома,
Заметил и приказ отдал впустить,
Ведь ежели полюбим  мы другого,
То обязуемся, коль надо, отпустить.
Толпа приблизилась. Накапывает дождь.
Вдали уже слышны раскаты грома.
Всё тело пронимает мелка дрожь,
Всё тело, до последнего истома.
Ворвались люди врассыпную и в темнице
Нашли, как думали, девицы тело той.
«О, Аня!» Завопила Беатриса.
«О, дочка!» Ей вторил старик ВиктОр.
Услышав голоса давно родные,
Почуяв сладкий отклик в сердца тьме,
Ответила им девушка тихонько
«Я здесь, родные! Слышите? Я здесь!
Я жду вас, мне покажется, годами,
Блуждая средь подвалов и темниц,
Блуждая тупиковыми путями,
Не слыша пенья всех свободных птиц!
Не видя солнца и лесные дали,
Не видя света утренней зари.
Я так надеялась, что вы придёте, мама!
Я знала, что отыщете, отец!»
Великое семьи соединенье,
Великое деяние небес!
Но не продлилось дАлеко веселье –
По лестнице спускался старый бес.
Весь в чёрном, траур ночи напустив,
Спустился и прошёл к отцу семьи.
«Всем здравствуйте. О вашем я визите
Догадывался. Вот, надел мундир.
Должно быть, неожиданностью стало
Для вас увидеть дочери своей,
Ведь уж давно она виденьем стала
Поблёклым в вашем мире из людей.
(Прошу заметить – мир людьми построен,
Как думают такие из оных,
Чьё сердце сделано нарочно
Камнями чёрных града глыб).
Я вашей дочери похитить
Посмел руки и сердца, да.
Я знаю то, что не простите,
Так прикажите умирать!
Так прикажите на кострище
Меня по Утру истребить!
Устройте мигом пепелИще,
Приказ отдайте казнь творить!»
Он был безумен и отважен,
Смотрел на них глазами льва
И показался всем опасен,
И зазвучали голоса.
«Смотрите, это самый тот,
Кого я слышал в старой башне!
Смотрите, это старый чёрт,
Что похищал девиц прекрасных!
Услышьте нас, градской судья,
Его ведь – вправду - на костёр
Давно отправить бы пора!
Пущай сгорит седым огнём!»
Градской судья развёл руками
И мерно двинул головой.
Кивок один и жест перстами:
«Скорей тащите на костёр!»
«Костёр! Костёр! Живой огонь!
Изгонит беса из тебя!
Костёр! Костёр! Скорей костёр!
Сожжём да пепла, праха, тла!»
Девицу подхватив руками
И князя быстренько скрутив
Вели скорей, гремя цепями,
Вели, пред бесом страх забыв.
В темницу заперли поспешно,
На руки наложив оков,
А утром в той же самой спешке
Насобирали ворох дров.
И всё бы шло по плану, если б
Мисс Анна с самого утра,
Проснувшись раньше всех в поместье,
Не оказалась голодна.
Среди прохладной тени сада,
Свободы ласковой среди
Убить смогла обоих сразу
Собак и кошечку ЛилИ.
Проснулся позже старый Виктор,
Проснулась позже м. (читай: «ми») Шонье,
И, увидав картину эту,
Скорее повели к судье.
Прекрасну деву обвинили
В ужасном самом колдовстве,
В убийстве душ совсем невинных
И сжечь просили на костре.
Всё то просил отец виновной,
А мать страдала, пряча боль
Под чёрной траурной вуалью,
Моля прощенье и покой.
Судья настроен был ужасно,
О чём потом сказал народ,
И, как бы не было прискорбно,
Не согласился. «Старый чёрт!
Мою дочурку загубил!
О, как ты мог! О, как посмел
Её лишить душевных сил!?
О, как посмел, о, как ты смог
Свершить с невинной это зло!?
Зачем забрал мою отраду,
Зачем? Для имени чего?»
«Замолкни! Скверная старуха,
Чему учил тебя весь год?
Не время нынче слёз и грусти,
А время дела и забот.
А время понимать умело,
Что значит зло, а что добро,
И действовать, коль надо, смело,
И чтоб в делах тех только толк!
К чему разводишь эти слёзы?
К чему опять ты голосишь?
Ведь этим делу не поможешь,
А только смеху…» «О, услышь,
Мои молитвы, свет мой солнце,
Мои молитвы, мой отец!
Неужто хочешь, чтобы тоже
Я жизни приняла конец?»
Но Анну слушать и не стали,
А повели скорей в народ,
На площадь, где уже готовы
Костёр, палач и приговор.

VIII

Вот исчезла - то вижу точно -
Утром рано средь града глыб,
Камнем сделанных, как нарочно,
Словно сердце людей оных.
Тот костёр опаляет жаром,
Тот костёр – развлеченье масс.
Разыгралось оно пожаром,
Чтоб изгнать старой башни сглаз.
И молила судью Беатриса,
Умолял его старый ВиктОр:
«Пожалейте мисс Анну и лучше
Обезглавьте её топором!
Это лучше горенья в пепел,
Это проще, чем тело в прах»
И, казалось, что на везенье
Согласился градской судья.
Наточили топор и тут же
Белу шею на плаху… Раз!
И полИлись кровавые лужи,
И закапало море из глаз.
Ну а тёмного князя ловко
Приковали цепями к столбу.
Собиралась гроза, а люди
Собирались казнить. И вот
Загораются первые искры,
И пошёл синеватый дымок,
Слышен треск: разгорается быстро
Ворох палочек, веток, сукОв.
Не успел огонёк весёлый
Князя тьмы и задеть слегка,
Как поднялся ветрина ярый,
Загремела велИка гроза.
Небо заняли чёрны тучи,
Закрывая светила диск,
Закрывая людей и словно
Говоря той толпе «Берегись!
Оболью тебя мощным ливнем
И рассыплю холодный град!
Тёмный князь никогда не погибнет!
Отступайте скорей назад!»
Но толпа не спешила спасаться.
Старый Виктор вампиру кричал:
«Как же мерзок твой облик и жалок,
Как же низко упала душа!
Ты – запомни - бесОво отродье!
Я иначе назвать не могу!
Как сказали бы все в народе –
Ты лишь тварь, что служит греху!
Погубил ты девичью душу!
Иссушил тот святой бутон!
Окунул её сердце в лужу,
Растоптал и сравнил с собой!
Обратил ты дитя в подобие
Самого воплощенья зла,
Превратил ты цветок в отродие,
Так гори же до пепла, в прах!»
Он плеснул в то кострище масло,
Что готовил на случай чего.
Разгорелось синее пламя,
Но свершилось ужасное зло!
Но свершилось великое действо,
Повернуло событья вспять
И заставило биться сердце
Беатрисы сильней в сто крат.
Ураганом свернуло пламя,
Обратило в народ огонь,
И в секунду, мгновенье ока,
Загорелся старик ВиктОр.
Всполыхнуло, как спичка, тело,
Всполыхнуло, горит до тла.
А народ, что недавно смело
Казнь творил, повернул назад.
Разбежалась толпа людская.
Небо сыплет кусками льда,
Кровь девичью тем льдом остужая,
Угашая горенье отца.
И разорваны цепи в клочья,
И разорваны цепи в хлам,
Исчезает как вечер к ночи
Тот, кто служит иным богам.

IX

Ветхий домик у старой башни,
Ветхий дом, где родилось зло,
Где как будто бы день вчерашний
Ясно чувствую то тепло.
Я из замка ушёл в домишко,
Из богатства нырнул в нищету,
Потому что свершил «делишко»,
Потому что служил греху.
Я останусь у старой башни,
Где однажды встречал её,
Где однажды в любви признался,
Где однажды казнил любовь.
Да, я был без ума влюблённый.
Оттого погубил. И вот
Я - убийца, гонимый всеми,
Я - убийца – сказал народ.
Да и сам я всё это знаю,
Да и сам я согласен с ним.
Погубил я дитя напрасно,
Поступил как простой эгоист.
Загубил и отца ВиктОра,
Загубил Беатрису мать,
Что потом наглоталась фтора,
Предпочтя заодно умирать.
И стоит там, у брега моря,
Одиноко в тумане дом.
Не цветёт боле сад вишнёвый,
Не цветёт, поглотимый мхом.
Не цветёт, поглотима сыростью,
По весне у окна сирень,
Пахнет в воздухе сладкой гнилостью,
Всё укрыла глухая тень.
Тротуар, что звенел когда-то
От стройнейшей ноги шагов,
Обратился в осколки хлама
И покрылся зелёным мхом.
Точно так же теперь могилы
Зарастают травы ковром,
Точно так же теперь и люди
Позабыли о казни той.
До сих пор не ходил молиться,
А теперь в белый храм вхожу.
Захотел я душой открыться,
Захотел я зажечь свечу.
Но напрасны мои старанья,
Как я думаю, верно, сам.
Не достичь мне душою Рая…
Не хочу я того. Узнай,
Мой читатель, свою молитву
Обращаю сейчас к богам,
Чтоб избитые мною души
Отправлялись в Господень Рай.
Мой читатель, свою молитву
Обращаю сейчас к тебе:
Если влюбишься вдруг безответно,
Не пытайся к себе привязать.
Ты не сможешь, как куклой без воли,
Человека душою играть.
Ты не в силах себе оставить
Тех, кто хочет с другим связать
Свои души, сердца. Запомни!
Ты не в праве за них решать.
Ты не можешь вершить их судьбы,
Ты не смеешь забрать их жизнь,
Даже если так сильно любишь,
Как ещё никогда не любил.
Ты не можешь предать их смерти,
Ты не смеешь убийцей стать,
Даже если сильнее жизни
Вдруг полюбишь её глаза.
Я ослушался всех запретов,
Я ослушался. Я хочу,
Чтоб пронзила осина сердце,
Ведь я тварь, что служит греху.
И вот снова в руках с цветочком
Направляюсь я каждый день
На свиданье к моей непорочной,
На свидание к мисс Шонье.
Я зайду за ограду могилы
И присяду у самых ног,
Посмотрю на кресты, на лики
И на ту, что сберечь не смог.
Я хожу каждый день, годами,
И века пролетят словно миг.
Счастья большего мне не надо,
Чем сидеть и молить, молить…
Я нашёл своё счастье в смерти,
Я нашёл этот путь судьбы:
Посещенье за грАдой кладбища
Свято проклятых тех могил.
Захоронена дева прекрасная,
Как греховная тварь и мразь.
Это бременем в сердце станется
И тому никогда не пропасть.
Повторю напоследок: помни,
Ты не можешь вершить судьбЫ,
Ты не можешь дарить оковы,
Ты не смеешь забрать душИ,
Даже если так сильно любишь,
Как ещё никогда не любил.