Орбит без сахара

— Пора просыпаться, Юмико, — зазвучал в ушах нежный женский голос.
«Да, мамочка, сейчас я встану», — мысленно ответила Юмико, не открывая глаз. Но тут же очнулась: мамочка далеко, слишком далеко. Ее будит автоматика. А голос продолжал:
— Доброе утро, Юмико. Сегодня пятница, четвертое февраля, — голос дрогнул, засипел неразборчиво и, хрюкнув, смолк.
Юмико продолжала лежать с закрытыми глазами: «Нынче Риссюн , а заснула я третьего августа. Полгода в анабиозе, и не чувствуется, будто одну ночь проспала. Пора вставать. Начинается новый рабочий цикл. Еще на полгода». Она вылезла из раскрывшейся анабиозной камеры. Огляделась. Длинный зал, заворачивался кишкой, заполненной белыми коконами, похожими на яйца. Этот отсек так и назвали, инкубатором. Когда Юмико укладывалась спать, зал был не виден, небольшое пространство вокруг ее камеры было окружено виртуальными стенами. Но никого кроме нее сейчас здесь нет. Ни одного человека. Значит, и стесняться некого.
Она подошла к зеркальной стене, оглядела свое тело, с удовольствием огладила ладонями плоский живот и маленькие острые грудки, вывернувшись, полюбовалась круглыми, как дыньки, ягодицами. «Твое тело — твоя визитная карточка», — говорил папа. «Папа, мама, как вы там без меня?» — Она ничего не знала о них. Это было условием контракта с «Маск Орбит Инкорпорейтед» — не поддерживать связь ни с кем на Земле. Прощаясь с ней, родители знали, что расстаются навсегда. И были готовы к этому. Они всю жизнь положили на то, чтобы отправить ее сюда, на Илонию.
Сколько лет крутилась в сети реклама: «Илония — райский остров в чистом океане Космоса! Корпорация «Маск Орбит» подарит Вам сладкий вкус свободы!» Соседки Юмико по общежитскому сектору, массажистки, официантки, такие же, как она, инструкторы по фитнесу, шутили: «Мы получили свой орбит без сахара». Шесть месяцев ежедневной, без выходных, работы, минимальная зарплата, за такую на Земле и с кровати не встанешь, да и здесь на нее можно только кофейку хлебнуть в Городе, сходить в кино или зоопарк. Зато бесплатный пансион, соцпакет и гарантированное право на создание семьи и рождение ребенка после десяти рабочих циклов. И свобода — ходить по Городу, пусть искусственному, с фальшивым небом над головой и синтезированной травой под ногами, но чистому и безопасному. Разве этого мало? Разве это было доступно там, внизу, на планете, загнанной в тупик бесконечными эпидемиями, раздавленной локдаунами и экономическими кризисами, запуганной бесконечными бунтами и революциями, утратившими все цвета кроме единственного, кровавого? И пусть ей достался орбит без сахара. Главное — он ей достался.
Ложилась спать с короткой разлохмаченной стрижечкой цвета фуксии, а сейчас волосы вернулись к природной лаковой черноте. Может выкраситься в синий? Или лимонный? Или не краситься? Сделать гладкую прическу. И курс бронзажа не проходить. Кожа белая как молоко, чуть светящаяся.   Слегка присев, она подняла ладони к лицу, будто закрыла его веером на мгновенье, вытянула руки, уронив невидимое опахало, шагнула вперед. Мама учила ее искусству танца. Конечно, это не школа нихон-буё , до совершенства далеко, но все же красиво. Настоящая японская красота.
Юмико наклонилась к зеркалу, придирчиво разглядывая лицо: нахмурилась, удивленно подняла брови, широко улыбнулась, сжала губы куриной гузкой. Не обманули — действительно регенерация. Исчезли мелкие морщинки у глаз и в уголках рта. На свои двадцать пять она не выглядела, от силы на восемнадцать. Тоже бонус.
Из стены выдвинулся, как из комода, ящичек. Вытащила свой рабочий комбез, ярко-голубой, как положено персоналу второго уровня, и полупустой рюкзачок, хранилище всех ее личных пожитков: косметички, браслета-уникома и черной футболки с пандой. Косметичку и уником ей выдали, а вот футболку она сама купила в Городе на первую зарплату. Хотелось чего-то своего, не казенного, чтобы после ужина в переполненной столовой, заняв свою капсулу, два с половиной кубометра личного пространства, почувствовать себя хоть немного дома. Она включала в «окошке», найденную в сети фотку: сквозь частокол коленчатых зеленых стволов за рекой можно было разглядеть красную черепичную крышу, и убеждала себя, что это их дом. Даже добавила немного анимации, чтобы бамбук качался под ветром.
Оделась и пошла в медблок — антропометрия, анализы, то-се. Инструкцию, что делать после пробуждения из анабиоза, как и все остальные инструкции она знала наизусть, это вбивалось в мозг при подготовке.
У двери медблока на выдвинутом из стены стульчике сидел мужчина в синем комбезе. Третий уровень, на ступень выше Юмико. Оперся локтями на колени, сжав ладонями рыжую, коротко стриженную голову. Не видно имени и специальности, написанных на лычке у него на груди.
— Доброе утро. Вы в медблок? — чуть поклонившись и сложив руки перед грудью, спросила Юмико.
Не поднимая лица, мужчина помотал головой.
— Я могу пройти?
Он разжал ладони, посмотрел на девушку:
— Куда? В медблок? Да, можете, попробовать. Да.
Лицо у него было несколько размазанное. Вот надо срочно разобраться с проблемой, принять решение, а в мозгах — каша, и на лице — тоже каша эмоций, мыслей. Весь в веснушках, нос, щеки, даже ладони с тыльной стороны, глаза голубыми лужицами. Лет двадцать пять на вид. Высокий, но рыхлый. Некрасивый. Но все же его немного жаль. Наверно, медосмотр не прошел. Тогда хреново, держать не будут. Для кого-то освободится вакансия. Как для нее освободилась.
 Юмико родилась в год, когда Корпорация объявила о проекте «Остров» — строительстве орбитальной станции «Илония». Город, рассчитанный на пятьдесят тысяч жителей: проспекты с электромобильчиками, трехэтажные дома из цветного карбопласта, кольца парков вокруг кварталов, речки и озерца, окруженные миниатюрными рощицами зеленого бамбука. Юмико пошла в школу, когда Корпорация заложила «первый кирпич» на орбите, и заканчивала учебу, когда объявили набор персонала. Пришлось ждать пять лет, пока не появилась вакансия фитнес-инструктора. Ждать и готовиться.
 Отец начал тренировать девчушку, едва той исполнилось три года. Они с мамой решили сделать все, чтобы их единственная дочь попала на Илонию.
— Девочке нужна какая-нибудь утраченная профессия, из тех, что были при нормальной жизни.
— Она может стать воспитательницей в детском саду. Там ведь будут рождаться дети, — мама искала самый легкий путь.
Но отец возразил:
— Таких найдется воз и маленькая тележка. Она может не пройти отбор. Юмико будет фитнес-коучем.
Мама всплеснула руками:
— Что ты! На земле давно нет никакого фитнеса. И тренеров настоящих нет. Только записи в сети, сплошная анимация. Школ подготовки нет. Спортивных центров нет.
— Вот именно! — папа поднял указательный палец. — А там, в Городе непременно появятся. И инструкторы понадобятся. У нашей Юмико не будет конкурентов.
Конкуренты были. На одну заявку высыпалось восемьсот шестьдесят семь резюме. Через первичный отбор прошло только пятьдесят восемь человек, генетический анализ отмел еще тридцать. Экзамен по физподготовке прошли девять. Последнее испытание — личное собеседование. В режиме конференции, само собой. С экрана на Юмико смотрели четверо. Задавали вопросы. Полтора часа изматывающих вопросов. Под конец лицо пожилой жабы из левого верхнего угла монитора спросило:
— Какую школу спортивной подготовки вы заканчивали? Какой у вас диплом.
Юмико покачала головой:
— У меня нет диплома. Я нигде не училась. Теперь негде учиться.
— Кто вас готовил? — не унималась жаба.
— Мой отец.
Юмико так и не узнала, что именно последний ответ решил ее участь. Другие претенденты представляли дипломы школ и академий, найденных в сети. Тех самых, где преподавали не люди, а анимированная графика. Она еще не знала одного из главных требований Корпорации: работник не имеет права лгать или фальсифицировать данные — просто ответила честно. И выиграла.
***
Юмико толкнула дверь в медблок — почти мгновенно включился свет.
Пусто.
Стол с монитором, приборы, с которыми уже встречалась при первом обследовании, составлении генетической карты и чипировании, другие штуки — не в раз и догадаешься, для чего.
И никого.
Юмико вернулась в коридор. Теперь этот в синем сидел, сложив руки на коленях. Уперся взглядом ей в глаза. Напряженный весь. Лицо замороженное — одни углы. Она прочла надпись на лычке: «Бирн О’Брэди. Врач».
— Вы врач? — с ударением на «вы». — Почему вы здесь?
Не успела закончить фразу, как уже поняла: это врач из Города.
Те, что здесь, должны быть в черной форме. Все, кто обслуживает сложное хозяйство Илонии, ее мозг, алгоритм, управляющий Городом, ее легкие, глаза, уши, все ее системы, и в том числе живую систему персонала, все эти люди носили черные комбезы. Они были вне иерархии, не имели уровня. Они были выше. Или ниже?
— Где врач? Где все остальные? Мы с вами первые? Или последние? — вопросы посыпались горохом, но он не ответил ни на один.
Наоборот, спросил сам:
— Вы никого больше не видели?
На слове «больше» его голос треснул сухой веткой, «не видели» едва прозвучало. Она покачала головой:
—Нет.
Он кивнул, и лицо его отмякло, углы сгладились. Будто смирился с чем-то, чего до сей поры не хотел принимать.
— Никого нет. Нигде. Я тут уже три часа. Один.
— А почему не идете в Город?
— Уником не выпускает. Я же не прошел обследование, вот и не выпускает. А может он сломался? Может, вы попробуете... — он скользнул взглядом по ее груди и добавил, — Юмико? Попробуйте, Юмико. Может у вас сработает.
Не сработало. Перегородка между ними и Городом не поддалась.
— Может мы опоздали? Проснулись слишком поздно, и о нас забыли. Надо как-то связаться с...
Он перебил:
— Да, да. Надо здесь походить, поискать. Должны же тут быть эти, — он нервно хохотнул, — люди в черном.
Они бродили по коридорам вдвоем, боялись расстаться, потерять друг друга. Вдруг навсегда? Паранойя, конечно, но вдвоем было спокойнее. Пытались открывать двери своими уникомами. Одни двери оставались запертыми наглухо, другие поддавались. Но в помещениях не было никого. И вдруг они увидели открытую дверь. Просторный зал, заполненный приборами, столами с мониторами, огромный черный экран на закругленной стене. Явно зал управления чем-то. Странно, что именно эта дверь была гостеприимно распахнута. Их городские уникомы ее бы точно не открыли.
В дальнем конце над монитором всплыла лохматая голова, рыжая. Юмико даже показалось на мгновенье, что это кот вынырнул. «Везет мне сегодня на рыжих». Голова улыбнулась сквозь щетину, которая уже вправе была считать себя начинающей бородой:
— Шолом! Сюда гребите, ребята.
За выключенным монитором сидел мужик лет сорока, почти голый, в одних купальных шортах, веселеньких, с сине-белыми дельфинчиками. На сенсорной панели, вмонтированной в стол, валялись огрызки яблок, недоеденная булка, загнувшийся кусок сыра. Мужик почесал пятерней заросшую рыжим курчавым ворсом грудь, шумно хлебнул из тяжелой керамической кружки:
— Чайку не хотите?
Бирн спросил:
— Что происходит?
Этот хохотнул:
— Да уже ничего. Давно ничего не происходит.
В глазах у него плясали желтые блики. «Как у кота. Да он псих по ходу. Сидит тут голый, жрет, как свинья, веселится. Точно психопат», — Юмико инстинктивно укрылась за спиной Бирна. Тому, видимо, пришли в голову подобные мысли, он повысил голос:
— Я требую объяснений. Что происходит?
Сжал кулаки перед грудью. «Боится. Верный признак, что боится».
Волосатый поставил кружку на сенсорную панель. Огоньки в его бесоватых глазах вспыхнули последний раз и потухли:
— Тут посидите. Я сейчас. Только не жрите ничего моего.
Он вылез из-за стола, невысокий — чуть выше Юмико, а Бирну, длинному как жердь, едва до плеча, нескладный — руки чуть не до колен, лопаты ладоней, ноги коротковаты, намечающееся пузо. Больше всего похож на орангутана, рыжего, лохматого, лыбящегося во всю пасть. «Надо бы поднабрать мышечную массу, и углеводов поменьше», — Юмико привыкла оценивать людей, как потенциальных клиентов в фитнес-зале. Загребая ногами, мужик побрел в сторону, открыл своим уникомом какую-то дверцу и исчез за ней.
— Бирн, вы думаете он нормальный?
Тот пожал плечами. Не особо разговорчивый. За все время, что кружили по коридорам, Юмико из него и двух слов не вытянула. Ну или вернее, только два и вытянула: «не знаю» и «не думаю».
Дверца отползла в стену, в проеме появился волосатый. В черной форме. Чеканя шаг, вышел и гаркнул:
— Р-р-равняйсь! Гидон Каганер, техник коммуникативных систем, майор Корпуса безопасности Илонии, уровень допуска красный.
Это был очень высокий ранг. Выше некуда. Ни Юмико, ни Бирн, она была в этом уверена, таких не встречали. Люди в черном вообще не появлялись в Городе, по крайней мере в форме. Оба вытянулись во фрунт, как предписывала инструкция.
— Вольна-а-а! — опять рявкнул Каганер. — Выдохните, ребятишки, —хихикнул, — расслабьтесь и наслаждайтесь.
Он расстегнул молнию на комбезе, рыжая поросль, радостно высунулась наружу:
— Жарко. Ну что, малышня, хотите знать, что происходит? Вижу, что хотите. Аж слюни текут, как знать хотца, кудой это все подевались.
Он смахнул кучу мусора с сенсорной панели прямо на пол, кружка с недопитым чаем, или что там у него было, полетела туда же, разбрызгивая темные капли во все стороны. Пробежал пальцами по панели — на мониторе поползли цифры, знаки, черточки-кружочки. Юмико вдруг стало холодно. В зале, где температура была градусов тридцать, не даром Каганер сидел в одних трусах, по спине от шеи вниз скатилась волна озноба.
Включился экран на стене, замелькали кадры из сети: горят машины, строй полицейских с высокими щитами подминает под себя демонстрантов, пестрая толпа крушит витрины... Пальцы Каганера бегали по панели.
— Ага, вот, нашел! На даты смотри;те. А звук я приглушу. Сам озвучу. Я это кинцо уже третью неделю смакую. О-о-очень интересно.
На экране появлялись горящие города вперемешку с военными заседаниями, карты с ползущими по ним стрелками, колонны военной техники, клином летящие самолеты, росчерки ракет по синему листу неба. В левом верхнем углу мелькали даты. Голос Каганера, несоответственно веселый, резал уши:
— Заварушка в Африке началась. Некие бойцы стырили у старшего брата и грохнули грязную бомбу. Американцы тут же кинулись защищать демократию. Защитили, попутно раскатав три-четыре страны, названия которых вы вряд ли знаете. Обиделись китайцы, у них там, понимашь, инвестиции. И пошло-поехало. Индусы прищучили Пакистан, русские начистили морду Британии, Франция выкатила предъяву Германии, нашлось, что вспомнить. Персы под шумок уконтрапупили мой Израиль. А америкосы даже не оглянулись, сволочи, никогда им не верил.
— А Япония? — тихо спросила Юмико, взгляд ее приковало, приморозило к экрану, к этому страшному калейдоскопу.
— А чё Япония? Япония объявила нейтралитет. Ее ухайдокали первой. Со всех сторон жахнули и алес. Извини, детка.
Она должна плакать. Папа, мама... Их больше нет. Но глаза оставались сухими. И внимательно смотрели в экран.
— Стойте! — Юмико вскинула руку. — Смотрите какое число. Двадцатое апреля. Оно же еще не наступило. Сегодня же только четвертое февраля. Это постановка. Он все врет! Бирн, он врет нам!
Каганер захохотал. Как ему смешно! Аж согнулся и ладонями по коленкам: «У-ха-ха!» О’Брэди побледнел, хотя, казалось бы, куда, и так ни кровиночки в лице. Но ухитрился, веснушки выступили темными струпиками. Кулаки сжал, костяшки побелели — в нем копилась холодная ярость, еще немного, и выплеснется, ударит ледяной струей.
— Усмотрела? Ай да, девка. — Каганер перестал смеяться. —Наступило, малышка. Наступило и прошло. Фигову тучу лет назад прошло. — Его голос затухал, становился глуше. — Это прошлое, ребятки. История. Преданья старины глубокой. Война двести лет назад была. Давно кончилась. Я первую неделю, как насмотрелся всего, хотел с собой покончить. Чего тут торчать, если там, — его указательный палец уперся в пол, — ничего больше нет? На Земле с ума посходили — все против всех. А потом свет погасили.
— Что значит «погасили»? — Бирн по-прежнему стоял, застыв, с выставленными кулаками, сжатая пружина, а не человек.
— По спутникам бомбанули. Раз-два, и глобалнет накрылся. Связь отрубилась. Схлопнулась наша золотая виртуалочка. Кина не будет. Короче, что там дальше на планете было, не знаю. Зато здесь началось веселье. Венецианский карнавал помноженный на русскую масленницу.
— Господин Каганер, прекратите ерничать. Выражайтесь яснее. — О’Брэди говорил сквозь зубы.
Его явно потряхивало — уже не просто ярость, уже откровенная ненависть читалась на его перекошенном лице.
Каганер вскочил:
— Не нравится, как я выражаюсь, сопляк?
Юмико отодвинулась от Бирна, ей стало страшно по-настоящему. Рухнула цивилизация, может быть, погибла вся Земля. Это безусловно пугало, но как-то отстраненно. Этого не переварить. А тут рядом с ней два мужика, а вдруг и правда, два последних человека, готовы убить друг друга без особых причин. Вот это касалось лично ее, пугало. И бесило. От озноба волоски на загривке встали дыбом, хотелось оскалиться и зарычать. «Мы все отравились ненавистью, плещущей с экрана. Надо остановить этот поток». Она хотела крикнуть, переключить их внимание на себя, но получилось почти шепотом:
— Господин Каганер, выключите экран. Пожалуйста.
Ее не услышали.
Каганер, размахивая длинными лапами, продолжал:
— Они тут в Городе свою войнушку начали. Такие же упертые идиоты, как ты, О’Брэди. Расползлись по кварталам, как по странам: там русаки, тут америкосы, немцы с итальяшками объединились, индусы с китайцами. Разная мелочь к акулам подсосалась. Границы вокруг кварталов устроили, колючей проволокой обмотали. Пропускные пункты, аусвайс. — Он посопел, потоптался и, махнув лопатой ладони, продолжил. — Ладно, про аусвайс это я додумал, не знаю, как они там... Илония фиксировала быстрое перемещение жителей из квартала в квартал. В каждом квартале — свое государство. И плюс интернационал — персонал почти целиком объединился, не стали по нацпризнаку делиться. С них и началось. Как самые продвинутые, кинулись захватывать средства производства: синтзаводы, станцию клонирования, в общем сломали перегородку с техническим отсеком и заняли объекты жизнеобеспечения Города. Илония восприняла это, как угрозу и задействовала Корпус безопасности. Наши вышли с оружием отбивать техотсек.
Он снова сел, кинул быстрые пальцы на панель управления:
— Смотрите.
Вместо огненной каши выползла схема Илонии. Три круга: центральный, самый большой — Город, два меньших по краям — системы жизнеобеспечения.
— Вот, — курсор обвел левый отсек, — здесь вся эта хрень: батарейка центральная, заводы белкового синтеза, водоочистка, агростанции, то-се. А здесь, — теперь светящаяся точка ползла вокруг правого круга, — мы с вами сидим. Здесь мозги Илонии, сервера, сюда ее алгоритм передает всю инфу о Городе. Ну и хурда: инкубатор, медблок, казармы Корпуса, еще кое-что. И вот самое интересное. Вы слушайте, О’Брэди, слушайте. Не хрен меня глазами есть, я несъедобный. Не жандармы стали убивать первыми, уже фиксировалось необычно большое количество смертей, значит горожане истребляли друг друга.
— Чем, Каганер? В Городе нет оружия. Вы несете полную ахинею. — О’Брэди отказывался верить.
— Ни малейшего понятия не имею. Ножи, заточки, гантели, клюшки для гольфа? Чем угодно можно убить. Оружие не в руках, малыш, оружие в башке. Убивает не пистолет, убивает мысль. Это все не важно. Я вам еще самого веселого не сказал.
«Веселого? Ему правда весело? Смешно? Он законченный псих. И О’Брэди — псих. Я осталась с двумя психами, готовыми разорвать друг друга на клочки. И меня заодно».— Юмико паниковала, хотя внешне это было вряд ли заметно. Да никто на нее и не смотрел.
— Почему Корпус безопасности убивал людей? — спросила она. — Они же должны защищать...
— Корпус безопасности Илонии. И-ло-ни-и. Он защищает Илонию, эту свихнувшуюся суку, а вовсе не горожан. Он ее придаток. Как и вы. Как весь персонал.
— А почему свихнувшуюся? — Юмико казалось, если она будет говорить, спрашивать, то успокоится сама, а может и этих успокоит.
— Илония спятила, — Каганер откинулся на спинку кресла, положив руки под голову, — выпустила Корпус и тут же посчитала его угрозой для себя. Причем более высокой степени. И тогда она закрыла перегородку в наш отсек. Протокол защиты. Теперь со стороны Города ее открыть невозможно. Ни открыть, ни взорвать, ни расплавить. Свихнутые мозги надежно защищены. Она никого не впустила обратно. Все остались там. Их убили. Не сразу, они были лучше вооружены, но убили. Всех. А потом население Города вымерло. Я не стал отслеживать всю историю, только конец посмотрел. Последний житель умер спустя тридцать лет. Ему было сорок два года. Войну он встретил ребенком. Умер на рассвете. Когда вставало солнце. Шутка. Когда включалось небо.
Юмико попыталась представить пустой Город. Это было не так просто. Она долго привыкала к бесконечной толчее на улицах, в кафе и магазинах. Никогда не видела такого на Земле. Какие магазины? Какие кафе? Только служба доставки, зеленая униформа курьеров. А здесь везде люди. Спешащие или неспешно гуляющие. В любое время. Город никогда не спал. А что теперь? Проспекты с брошенными мобильчиками. Разноцветные дома с темными, навсегда темными окнами. Пустые дорожки скверов. Зоопарк, куда она так любила заходить. А как же зверье? Там жили лисы, волки, еноты, даже тигры и львы, правда маленькие, не больше крупной собаки. Клонировать в натуральный размер не стали, жрут много. Только сейчас она задумалась: а ведь в зоопарке были только хищники, от хорька до льва. Наверно, синтезировать протеин было проще или дешевле, чем растительные полипептиды. Кроме хищников — только кролики, много, разных пород. Эти плодились сами и, видимо, становились кормовой базой своих соседей. Если развалили зоопарки, значит, по улицам сейчас ходят звери. Город превратился в джунгли.
Она отвлеклась и не слышала, что там зудел рыжий орангутан. Включилась посредине фразы:
—... нет не пусто. Это Илония фиксирует, что никого нет в Городе. Чипированных нет. Вряд ли они поубивали друг друга полностью. Просто развалили там все, перестали чипировать младенцев. А старая перечница считает, что людей нет.
— А вам, конечно, известно лучше. Вы лучше старой перечницы разбираетесь в ее алгоритме, — капал ядом О’Брэди, — где ей, передовой системе, лучшему, что создало человечество, против вас, господин Каганер.
— Ирландский ферт, не пытайся меня ущучить. Да, я знаю лучше.
— Я американец! И Илонию, между прочим, создали мы. «Маск Орбит» — американская корпорация.
— О-о-о! — Каганер вылез из кресла, раскланялся перед Бирном. — Вот оно, вылезло. Штатовское самодовольство, гордыня: мы самые умные, мы самые передовые, мы все так говорим, значит, это правда. Звиняйте, ваше высокородие, что оскорбил ваши высокие национальные чуйства. Но повторюсь, я знаю лучше. Старый еврей таки упорствует в ереси. Я на Илонии девять лет. Девять! Больше вас обоих, вместе взятых.
— Откуда девять, господин Каганер? Ей всего шесть. Я пять лет ждала вакансии, и год, как здесь, — встряла Юмико.
«Вот все, что не скажет, все противоречит здравому смыслу. В Городе все умерли, но там живут люди, Илонии шесть лет, а он тут все девять. А уж то, что мы в коконах анабиоза два века пролежали — вообще нонсенс. И почему проснулись только мы? Почему сейчас? А остальные спящие? Спросить — он скажет: «Илония спятила, ей так приспичило». Не верь ему, он псих, у него глаза сумасшедшие».
— Детка, это Городу шесть лет, а Илонию сколько создавали? Проекту «Остров» сколько? А-а-а... То-то же. Я этот самый алгоритм учил в носу ковырять и горшком правильно пользоваться. Не я один, понятно. Много нас, учителей, было. Я же коммуникативщик, — он ткнул большим пальцем себе в грудь, в лычку с его рангом. —Короче, там, в Городе до сих пор поддерживается температурный и атмосферный фон, пригодный для жизни. Пока там кто-то движется, эта сучка будет создавать необходимые условия. Пока ее мозги не заглючат окончательно, или не сломается железо. Это к чипам не привязано. Так что подведем итоги: нам сидеть здесь лет семьдесят, пока не помрем от старости. Или другой вариант: в любой момент Илония схлопнется, и мы того.
Каганер улыбался. Так улыбается человек, потерявший все, принявший это и теперь абсолютно свободный.
— Вы лжете! Вы сошли с ума! — О’Брэди нависал над ним, на щеках его ходили желваки. — Если бы не ваш чин...
— Да нет больше никаких чинов! — Каганер взорвался, заорал, брызжа слюной. — Нет! Ты не понял, безмозглый урод? Ничего нет! Нет системы, нет Города. Есть только мы, три человеческие особи, а это, — рука широким кругом обвела зал, — наш ареал обитания. Мы просто приматы, слегка подпорченные самосознанием. Теперь наша цель — просто жить, жрать, испражняться, размножаться. И ждать смерти.
Кулак Бирна вылетел вперед, в эту ненавистную, заросшую рыжей порослью, искаженную криком морду. Но не долетел. Широкая ладонь на лету поймала, сжала его запястье железным наручником. И тут же ему вывернули руку за спину, острая боль пронзила от плеча — не разогнуться. Бирн зарычал.
— Я сломаю тебе каждый палец, — шипело сзади, — сломаю, оттащу в медблок, вылечу и снова сломаю, американский ублюдок. Из-за вас, америкосов, погибла моя страна. Вы отвернулись от нас! Даже не чихнули, когда нам на головы сыпались чертовы иранские ракеты.
Вдруг сзади что-то стукнуло, и рука Бирна высвободилась. Он резко обернулся. Рыжая обезьяна в черной форме валялась на полу. Над ней стояла девушка, двумя руками держа тяжелую керамическую кружку.
***
— Спасибо, Юмико. — Он поглаживал ладонью вывернутое запястье.
— Не за что.
Она смотрела на него без своей полуулыбки, явно заученной с детства, азиатской полуулыбки, которая постоянно освещала ее лицо: когда они встретились в коридоре у медблока, пока шли сюда, даже когда этот чертов офицер стал говорить невозможные гадости. Эта полуулыбка успокаивала его. В глубине сознания Бирн знал, что Каганер прав. Что весь ужас, который он вылил на них — правда. Еще там, в пустом коридоре, три часа ожидая неизвестно чего, он чувствовал, что произошла катастрофа, что Илония мертва, и вокруг никого нет и не будет. Только явление этой маленькой азиатки спасло его от сумасшествия. Все-таки он не один.
Он хотел заткнуть пасть, изрыгающую поток страшных слов, пахнущих пожарищем и смертью, сводящих с ума. Но не смог. Слабак. А она смогла.
— Спасибо, — повторил он.
Присел, похлопал лежащего по щекам, тот замычал. Живой.
— Найдите лед и еще что-нибудь, надо ему к голове приложить.
— Что? — Он посмотрел на девушку снизу-вверх.
— Я сказала, лед нужен.
Она указывала ему, что делать, приказывала. Девчонка на уровень ниже его. Да, какие теперь уровни? Он встал и пошел искать какой-нибудь холодильник. Автомат для напитков в другом конце зала щедро сыпанул ледяных шариков в бумажный стакан. Замяв края стакана, Бирн приложил его к кудлатой голове поверженного врага. Каганер заворочался, кряхтя, сел на полу:
— Это ты, дамочка, меня приложила? Чем?
Юмико помахала в воздухе кружкой.
— Мы так близки, что слов не надо. Зовите меня Гидон. — Он протянул одну ладонь О’Брэди, вторую Юмико. —Без чинов. Пошли на кухню, обмоем нашу романтическую встречу.
Кухня была маленькая и уютная, как в старом доме. Плетеный абажур над круглым столом, полочки, салфеточки, десублиматор , закошенный под газовую плиту.  Гидон вытащил из шкафчика несколько пакетов и, разорвав упаковку, сунул их в десублиматор. Пошарил еще и водрузил на стол полбутылки виски:
— Не скотч, само собой, местный дистилят, но качество неплохое. За упокой цивилизации и проекта «Остров». — Задумался на секундочку и убрал бутылку со стола. — Потом попразднуем. Сначала давайте решим, как дальше жить будем.
На столе появились картонные тарелочки с бифштексами и картофельным пюре, чай и кувшин мангового сока. Запах мяса щекотал ноздри, Бирн почувствовал, что страшно голоден. Сколько времени прошло, как он очнулся в анабиозном коконе? Раньше мозги были заняты другим: одиночество, паника, ненависть — чувства глушили голод. А теперь он взял свое. О’Брэди молча ел, ждал, что скажет Гидон. Пусть больше не было рангов, но все же Каганер, располагавший наиболее полной информацией, казался ему главным. Это не нравилось, но спорить не получалось. Остальные двое тоже не разговаривали, лопали.
Юмико отодвинула от себя тарелку, сощурив и без того узкие глаза, посмотрела на Каганера, даже слегка наклонилась к нему:
— Вы нас ждали. Вы знали, что мы придем. И знали, что придем именно мы.
«С чего она это взяла? Откуда он мог знать? Пургу несет», — Бирна злило, что она вяжется к Каганеру.
Гидон пожал плечами, не переставая жевать:
— С чего ты взяла?
Юмико выставила большой палец из кулака:
— Вы не удивились, когда мы пришли.
Выставила указательный палец:
— Вы не спросили, видели ли мы кого-нибудь еще. Вот Бирн первым делом меня об этом спросил, а вы нет.
Средний палец третьим выскочил из кулака:
— Вы нас вообще не расспрашивали. Сразу инфу вывалили.
Безымянный палец:
— Дверь. Вы специально оставили дверь открытой.
Кулак превратился в ладонь:
— И вы чего-то ждете от нас.
Каганер дожевал последний кусок бифштекса, собрал пустые тарелки, бросил их в утилизатор . Подтянул к себе порцию Юмико:
— Доедать не будешь? Тогда я. Не наелся чего-то. Наверно, нервное.
Он чавкал и одновременно говорил сквозь жевание:
— Соображалистая. Скажи же, Бирн. — Ложка махнула в сторону О’Брэди, малюсенький кусочек пюре упал тому на колено. — Да, я знал. У меня три недели было, чтоб сориентироваться. Конечно, я кинулся проверять, один я проснулся или нет. Просканировал систему, вижу: еще парочка собирается вылупиться в инкубаторе, голубой и синий сектор персонала. Почему эта сучка решила нас будить именно сейчас, я не знаю. Пыталась ли она разбудить всех и у нее не получилось, стухли яйца за две сотни лет, или она выбрала нас случайно или сознательно, тоже не знаю. Конечно, я прочитал ваши личные дела. Юмико Вада, второй персональный уровень, фитнес-коуч, место работы — фитнес-палас, Десятый квартал, место проживания — общежитие персонала второго уровня, западный сектор, один рабочий цикл. Бирн О’Брэди, третий персональный уровень, врач-стоматолог, место работы клиника «Улыбка Илонии», Второй квартал, место проживания — общежитие персонала третьего уровня, северо-западный сектор, три цикла. Что мне оставалось? Ждать пока вы очнетесь и придете ко мне. И да, я оставил дверь открытой, чтоб вы не проскочили. Все? Я отчитался, девочка?
Юмико помотала головой:
— Нет. Вы не сказали, чего хотите от нас.
Бирн вскочил. Он услышал главное: Илония их разбудила. То есть это он и так знал, но фраза Каганера «Пыталась ли она разбудить всех...» влетела ему в лоб индейским томагавком. Разбудить всех! Если Каганер такой спец по алгоритму, пусть пошебаршит в виртуальных мозгах. И эта сучка — вот он уже повторяет словечки Гидона — пусть она запустит процесс отключения анабиоза. Чтобы проснулись все спящие.
— Каганер, заставь ее! Чтобы она всех пробудила.
— Как? — Широкие ладони вскинуты, плечи подняты, на волосатой физии полное недоумение.
— Но  ты же сам... Ты же разрабатывал ее алгоритм.
— Да, — Каганер гордо кивнул, — и хорошо разработал.  И теперь этот алгоритм не допускает чужого вмешательства. Я могу посмотреть, что делает госпожа Илония, для этого она и собирает данные. Но вписать хоть запятую в ее алгоритм я не могу, никто не может. Алес.
Он отвернулся от О’Брэди. В его адрес все сказано. Гидона больше занимала маленькая японка. Предпочитает разговаривать с азиаткой, а не с ним, Бирном. «Привлекает ее внимание. Интересничает. Конечно, она одна, а нас двое», — острое чувство соперничества кольнуло О’Брэди.
— Юмико, ты хочешь просидеть в этом запертом гробу всю свою оставшуюся жизнь? Жратвы здесь хватит. Комфорт, сама видишь, вполне себе. Мы будем жить втроем. У тебя будет аж два мужа. Круто, правда? И не надо десять лет вкалывать, чтоб получить право на деторождение. У тебя этого права будет — завались, поделиться захочется, а не с кем. Тебе кто больше нравится, он или я? Хотя это не имеет значения.
Юмико молчала, взвешивала. Этот волосатый обезьян формулировал четко. Он, Бирн ходил бы кругами, мыкал, экал, чесал бы переносицу, навалил бы кучу невнятных слов. А этот тремя штрихами обрисовал их будущее. Нравится это ей или нет. И ему тоже. Нравится или нет — неважно.
Но, видимо, девушка думала по-другому.
— А другой вариант?
Каганер хмыкнул:
— Верно, есть и другой. Выйти в Город. И попытаться выжить там.
— Как выйти? — Бирна угнетало, что его игнорируют. — Уникомы не срабатывают.
— Ну дак лазерный резак надежнее. Фиганем и алес.
— Ты же сказал перегородку невозможно сломать!
Каганер похлопал его по плечу:
— Шутка.
Юмико сидела, сложив руки на коленях, внимательно смотрела в лицо Каганера. «Она хочет там найти ответы? На какие вопросы? Разве этих азиатов поймешь. Этот волосатый сатир просто смеется над нами. Чего она его слушает?» — Бирн злился.
— Есть еще что-то, господин Каганер. — девушка была очень серьезна.
— Есть, девочка, есть. — он сидел напротив нее, улыбался.
В его глазах вспыхивали желтые искры. Или это свет лампы отражался?
— Ты схему Илонии помнишь? Ту что я на экран вывел? Левый отсек, где заводы и всякая такая хурда. Там же ангар спасательных шлюпок. Это только называется шлюпка. Скорее летающий автобус на пятьдесят человек. Управление рассчитано на дилетанта. Даже ребенок способен поднять эту штуку. Данных о сохранности шаттлов у меня нет. Система слежения вырубилась, для Илонии там пусто. Я предлагаю вам самый сумасшедший вариант: пройти через весь Город и посмотреть нельзя ли улететь на Землю.
Он выставил большой палец правой руки:
— Кто со мной? Тай-тай-налетай — кто в побег с Илонии играй?
 «Переться через мертвый Город. Хорошо, если мертвый. А если живой? Живой и враждебный. А может все шаттлы раскурочены. А если целы — лететь на мертвую планету? Но если они пойдут, придется и мне. Один не останусь», — Бирн поерзал на стуле и спросил:
— Что ты знаешь о Городе, Гидон.
Тот ожидаемо пожал плечами:
— Ничего. Но выйти в него мы, наверно, можем. Ключевое слово — «наверно». Чтоб сработал уником, надо что? Надо пройти медосмотр. Ты же врач, малыш. Организуй нам обследование. Справишься?
Теперь уже Бирн пожал плечами:
— Попробовать можно.
— Ну дак вперед.
***
Ушли-то метров на триста. Парк аттракционов, заросший бамбуком. Зеленые стрелы пробили дорожки, площадки каруселей. Стебли шептались в предрассветных розоватых сумерках. Шли под высокими воротами парка, и вдруг из-под ног выдернули почву, мир закачался — они оказались подвешенными в сетке прямо под перекладиной. Внизу мальчишка лет десяти, белоголовый и тощий. С луком почти в рост. Стрела нацелилась. Потом опустилась. Мальчишка засмеялся:
— Попались, гоблины! Орофер, Великий Страж Кругового Леса поймал вас. Орофер – это я. А вы теперь мои рабы.
Юмико вдруг завозилась, закричала:
— Мальчик, осторожно, сзади!
Бирн глянул, куда она указывала, и увидел тигра. Размером с мастифа или волкодава. Присел, поджав передние лапы. Секунда, и прыгнет. «Да пусть прыгнет, сожрет пацана, чего орать!» Мальчишка обернулся. Тигр прыгнул. Подкатился под ноги, потерся башкой о колени. Мальчишка поцокал языком и почесал его за ухом. Тигр утробно замурлыкал.
— Это мой котик. Он вас не съест. Пока я ему не скажу.
— Он у тебя людоед? – спросил Гидон.
— Нет. Он только гоблинов ест. Он же не галадрим , ему мясо надо.
Мальчишка прицелился, стрела вылетела и перебила веревку под перекладиной. Они рухнули. Вытащив из-за голенища длинный нож, пацан перерезал сеть.
— Вылазьте. Не вздумайте бежать, Махтар догонит и сожрет.
Тигр облизнулся.
—За мной ползите, гоблины.
Он пошел, не оглядываясь, в глубь зарослей. Тигр зарычал.  Они двинулись следом. Бирн шел последним, спиной чуя жадный взгляд кошки.
— Бирн, кто это? Психи? Мальчишка — псих? — азиатка замедлила шаг, поравнялась с ним.
«Дура. Совсем книжек не читала? Только задницу прокачивала?» — О’Брэди покачал головой:
— Не думаю. Лесные эльфы. Ну считают себя эльфами. Вроде реконструкторов.
— Кого?
— У тебя книжки были? Толкина читала?
— Нет. А кто это?
— Не важно. – Он поймал себя на том, что повторяет за Каганером. «Не важно» — это его.
«Супер. Только мы прошли сквозь перегородку (не ошибся Гидон, Илония, тупая сучка, вбила себе в мозги наши данные по медосмотру, и пожалте, маленькая железная дверь в стене открылась), и попались эльфам. Хоть не феечкам, и то хлеб. Господи, кто тут еще? Пацан назвал нас гоблинами. Чего не орками-то. Имя нам Урукхай! Слава Профессору ! О, дивный новый мир!» — в голове Бирна мысли скакали блохами, возникали и тут же пропадали за краем.
Пацан привел их к маленькому красному домику, наверно, когда-то здесь жил сторож парка. «Какой на хрен сторож, о чем ты? Может кафешка была? Касса? Бирн, ты же только неделю назад был в таком же парке, ну ладно, поправка на время, двести с лихом лет назад, но для тебя неделя прошла, а ты уже забыл? В таких красных домиках детишек встречал Санта Клаус. Никто не ждал Рождества, Санта был здесь всегда». — Мысли продолжали скакать.
— Я вас связывать не буду. Если захотите мне по балде долбануть, киски вас загрызут. Сами думайте, от стрелы быстро сдохнуть или терпеть, покуда вас обкусывают.
Вокруг дома кружили, опустив головы и раздувая носы, кошки: тигры, львы, пумы, гепарды, рыси. Штук пятнадцать. Им было хорошо вместе. Хотя иной раз кто-то зашипит и лапой по морде.
— Вот, нате, пожрите, — пацан забросил несколько пакетов в десублиматор, — ща сготовится.
«А ты чего ждал? Что он котелок над костерком повесит или печку растопит? Или как Гендальф, воскликнет: «Наур, как его, амэн!» — и зажжется огонь. Не смеши свою собственную печень, Бирн. Эльфы эльфами, а техника техникой».  Пока он катал в мозгу заклинание, Гидон очнулся. Он внимательно смотрел, как мальчик сновал с угла на угол, и когда тот вывалил на стол нехитрую жрачку, чуть замятые помидоры и миски с какой-то слипшейся кашей, спросил:
— А скажи-ка мне, Страж, почему ты не убил нас сразу. Разве не должен эльф убивать гоблинов?
Мальчишка захихикал:
— Ты чё, издеваешься? Я шел за вами от самой Стены. Если бы вы не были десятиколенниками, я б вас сразу пристрелил. Вон у ей рубаха, — он ткнул пальцем в Юмико, — все десятиколенники такие носят.
Когда они собирались, Каганер сказал: «Снимите форменные комбезы. Вряд ли в Городе их носят. Что-нибудь попроще». Они переоделись во что-то бесцветное, а азиатка надела свою черную футболку с пандой во все пузо. И теперь ее майка спасла их от расстрела.
Гидон лопал свою кашу с таким видом, будто ничего вкуснее не ел, причмокивал языком, скреб миску, облизывал деревянную ложку, и все время спрашивал пацана:
— Скажи-ка, Орофер, а кисок ты тоже кашей кормишь? Она такая вкусная, я б не хотел делиться... А твой отец где? А почему вы живете одни, далеко от своего народа?
И уже через пятнадцать минут они знали, что отец Орофера Ангрод, Страж Кругового Леса, а по совместительству глава эльфийского поселения, отправил своего сына к Стене, чтобы тот стал мужчиной. Сюда ни один гоблин не сунется — все мальчишки здесь проходят инициацию. А он, Орофер, поймал трех десятиколенников. Все стражи от границы их пропустили, а он у самой Стены их словил в свою ловушку, а отец говорил, что это прошлый век, и нечего веревку тратить. Гидон хлопал себя по коленям, вскидывал руки, ахал — восхищался.
— А скажи мне. Орофер, сын Ангорда, чем десятиколенники лучше остальных гоблинов?
Пацан хитро щурился:
— Ты хочешь проверить меня? Думаешь, я глупый? Я — лучший ученик в школе, учитель Галадон всегда меня хвалит.
Каганер вздохнул, и в его взгляде, обращенном на мальчика, сквознуло сожаление:
— А не думал ли ты, Орофер, что учитель Галадон просто хочет подлизаться к твоему отцу, Великому Стражу Ангорду? И поэтому расхваливает тебя? Вот я тоже учитель. Да, да, я учитель десятиколенников. Называй меня «ребе Гидон».
— Ты учитель? — пацан вскочил. — Ну дак давай спроси меня. Думаешь, я чего не знаю?
Каганер равнодушно скреб свою миску:
— Зачем мне спрашивать тебя, Орофер? Разве я услышу что-то новое?
Мальчишка завелся:
— Нет ты спроси. Спроси!
Гидон отставил миску:
— Ну хорошо. Но запомни, Орофер, ты этого хотел. Не я.
Он почесался, покрутил башкой, вроде как думал, чего бы такого спросить, и, наконец, просиял:
—  С чего началось?
Он даже уточнить не успел, а пацанчик уже подхватился:
— Великий Передел! Я все знаю! Они стали делить Мир. И тут пришли назгулы , черные рыцари. И стали убивать всех. Но все объединились и угрохали назгулов. И поделили Мир. И теперь в Мире живем мы, эльфы Кругового Леса. И мы никого к себе не пускаем. А еще есть дварфы, они делают вещи и всем их продают. Дварфов трогать нельзя. А еще гоблины, ну то есть вы. Гоблины есть разные. С десятиколенниками мы торгуем, а других убиваем.
Гидон хмыкнул:
— Это каждый знает, нашел чем удивить. Ты скажи, где живут дварфы, и как они сами себя называют.
— Дварфы живут за гранью Мира. Они называют себя техниками.
— А как называют себя гоблины?
— По-разному. Те, которых много, зовут себя продолжателями, у них типа королевство, и правит перзидент. Учитель Галадон говорит, что его выбирают собиранием и голососованием. У нас тоже Главного Стража выбирают на собирании. А про голососование я не понял. Куда их совать? А еще есть гоблины, которые болтаются повсюду и всех грабят, они называют себя викингами. Их никто не любит. Мы таких убиваем сразу, если увидим в Лесу. Ну и вы еще.
— А как мы, десятиколенники, себя называем?
— Вы называете себя Десятым коленом  озиральным. Вы не общаетесь с Продолжателями, а с нами торгуете. Вы нам штуки, сделанные дварфами, а мы вам мясо, кроликов и убитых викингов.
— Мы едим викингов?
Мальчишка захохотал, будто Каганер удачно пошутил:
— Не пытайся подловить меня, ребе Гидон. Вы их отдаете дварфам. А те скармливают своим богам. И взамен получают всякие вкусные штуки: гамбургеры или эти, как их, чики-бургеры. Я один раз ел чики-бургер. Мне отец разрешил. А вообще нам, эльфам, такое нельзя. Мы эти, как их, вене.. венигре... вегатарьянцы, во! Ну в смысле, мы мясо не жрем.
Бирн, отодвинув миску с омерзительной размазней, уставился в лицо Каганера. Пацан еще что-то рассказывал, а Гидон будто выключился. Он кивал головой, но было видно, что не слушает, думает о чем-то своем.
А потом пацан сказал:
— Ну ладно, я пошел. Приведу отца и покажу ему вас. Не забудьте сказать, что вы – мои рабы, а то вас убьют. Не, тебя не убьют, — он потянул Юмико за руку, — не бойся. Мы женщин не убиваем. Ты, конечно, уродина, но, если найдется мужчина, который захочет с тобой жить, у тебя будет дом и дети. А мужиков, —  он погрозил пальцем, — если они не станут рабами, мы убиваем. Теперь у меня два собственных раба.
Он гордо выпятил грудь. Открыл дверь и поцокал языком. Вошел давешний тигр-малорослик.
— Махтар будет вас сторожить. И эти, — он махнул в сторону окна.
Тигр вспрыгнул на стол и, потоптавшись, улегся, прижмурил рыжие глаза и заурчал. Хлопнула дверь, Орофер, сын Ангорда ушел.
— Ну чё, поели? Пошли дальше? — Каганер рылся в своем рюкзаке.
— А кошки? — Юмико сжалась в углу. — Они нас сожрут. Мальчик вряд ли пошутил.
— Ясен пень, не пошутил. А мы их вот этим. — он вытащил на свет пистолет с коротким широким дулом, боевой многофазовый бластер .
Бирн отодвинулся:
— Откуда?
— Да захватил парочку. Думал, сгодится. Ты же набрал всяких докторских железок в медблоке? Ну и я взял, что мне полагается.
Он двинул предохранитель и беззвучно выстрелил тигру в голову. Башка упала на лапы.
— Ты его убил? — девушка вылезла из своего угла, опасливо подошла ближе, протянула руку к зверю, но тут же отдернула.
— Ага. Я такой идиот. Прибью котика, за нами вся эльфийская рать погонится. Я на инфразвук выставил, вырубил его на пару часов. Потом очухается. Успеем свалить. Давайте, хватайте свои мешки и поскакали, пока папаша не приперся. Я первый выхожу, валю остальной зоопарк. Вы за мной.
Они шли сквозь шелестящие заросли. Под ногами хрустели бамбуковые стволики.
— Гидон, почему бамбук не гниет? У нас возле дома был бамбуковый лес, там все совсем не так, — спросила Юмико.
Тот хмыкнул:
— Тут бактерий фактически нет, вот и не гниет. Все, что на Илонию доставлялось, стерилизовалось, а то мало ли, посдохли бы все от какой-нибудь мутировавшей заразы.
Бирн тыкал пальцем в свой браслет:
— Мы уже сколько идем, а все не рассветает. И уником глючит, время не показывает. Сколько сейчас?
— Столько же сколько и было, когда вышли, три часа сорок две минуты. Здесь теперь всегда три часа сорок две минуты. — Гидон шел впереди и говорил, не оглядываясь. — Вспомни, последний чипированный житель умер на рассвете. После этого Илония остановила время, перестала поддерживать режим суток. Больше не для кого. Теперь здесь всегда предрассветные сумерки.
Им удалось выйти из парка, или если угодно, Кругового Леса, не встретив эльфов. А Бирн всю дорогу боялся, что в спину вонзится стрела. Последней, правда, шла девчонка, но что это меняло — ее убьют первой, его вторым. Они залегли за маленьким мобильчиком, лежащим на боку на засыпанной мусором дороге, надо было осмотреться. Юмико ткнула рукой вправо:
— Вот там, видите развалины? Это наш общежитский корпус. Я узнала. Видите, стены голубые, как наши комбезы? Общага персонала второго уровня. Если мимо идти, начнется Десятый квартал, мне совсем близко до работы было. Это там, наверно, теперь десятиколенники живут. Майку я купила возле фитнес-паласа. Гидон, ты понял, кто такие десятиколенники?
— Понял. Это таки наши люди, евреи.
— Почему обязательно евреи? — Бирн опустил уголки рта, выпятил нижнюю губу, изобразил недоумение.
— Потому. Во-первых, пацан сказал: «Десятое колено озиральное». Израилево, в смысле. А во-вторых, только твердолобые жиды при любом шухере норовят забиться в угол, запереться в гетто. Отгородиться от всего остального некошерного мира. Это наша национальная привычка, и мы ею не поступимся. Так что Десятое королевство — это возрожденный Израиль, последний Иерусалим. Мы туда не пойдем. Ну их в задницу, упертых сопленников моих. Обойдем.
— А викинги? Это же бандиты. Послушай, Каганер, ты сказал, что прихватил парочку бластеров, дай мне один.
— Нет, не дам. Ты разве что в голову набегающего врага его швырнуть сможешь.
О’Брэди вскипел:
— Самодовольная еврейская скотина! Быстро дай сюда бластер! Или я возьму сам. Думаешь, я стрелять не умею? Я в армии США служил!
— Боже, какой пафос! —Каганер закатил глаза. — Ваше благородие, дозвольте в плечико лобызнуть.
Он вытащил оружие из рюкзака:
— Я сказала полковнику: «Нате возьмите». Бери, стреляй. Вон куст. Поставь средний уровень и давай, срежь ему верхушку. Не промахнесси?
Бирн сжал зубы:
— Не промахнусь.
Он отполз чуть в сторону, прицелился, надавил на пуск. Ничего не произошло. Куст остался целым и невредимым. Он надавил еще раз. Ничего.
— Он не заряжен. Ты издеваешься, гад?
Каганер протянул руку:
— Дай! — взял бластер и выстрелил в сторону куста — посыпались ветки. — Не заряжен... Я ж говорил, у тебя не получится.
И видя, что О’Брэди готов бросится на него, выставил ладонь перед грудью:
— Спокойно. Это не потому что ты дурак. Оружие привязано к чипу, стреляет только в руках жандарма Корпуса. Я жандарм, у меня стреляет. У тебя — нет. Когда перебили весь Корпус безопасности, больше никто не смог выстрелить ни разу. Не знаю, может они бластерами орехи кололи.
Юмико, безучастно наблюдавшая за стычкой, спросила:
— А если и правда бандитов встретим, что делать? Чем обороняться? У меня только складной ножик.
— Ну и держи его под рукой, — огрызнулся Бирн.
— Ладно, пошли, — Каганер поднялся, но тут же снова бросился на землю.
Впереди зашумело, из-за голубых развалин вскочил открытый мобиль и промчался мимо. В нем — два мужика в меховых, по всей видимости, волчьих жилетках на голое тело, руки, синие от татуировок, сжимали вполне убедительные арбалеты. За рулем — девушка. Хоть и наголо бритая, но видно, что девушка — большая грудь обтянута красной синткожаной маечкой.
— Та-а-ак, транспорт, значит, е-е-есть, — протянул Каганер.
— Надо угнать тачку. Будет быстрее, — добавила Юмико.
***
— Гляну, чего как. Тут побудьте.
Каганер спустил с плеч лямки рюкзака, вытащил два бластера, сунул за ремень штанов.
— Если я не вернусь, считайте меня... Только подумайте, что я не вернусь, и я вернусь и вам жопки надеру. Сидеть и ждать.
Он побежал в сторону общажных останков.
Ждать было невмоготу, Бирн ерзал, выглядывал то с одной стороны, то с другой. «Ну быстрее. Что там? Почему тихо? Никто не кричит. А ты хотел бы, что б кричали, чтоб бежали сюда, стреляли из этих чертовых арбалетов?» — его мысли тоже ерзали. Юмико сидела, привалившись к вставшему вертикально дну мобиля. Сидела неподвижно, даже глаза вроде закрыла. «Ей страшно, как и мне? Или она ничего не чувствует? Может молится Будде или еще кому?»
Наконец, за развалинами зашумело. Шины по дороге? Мотор? Из-за угла выехал ободранный большой мобиль со срезанной крышей. За рулем сидел Каганер. Бирн толкнул девушку локтем:
— У него получилось. Вставай, Юмико.
            Подхватили рюкзаки, бросились к машине.
— Запрыгивайте, — Каганер притормозил, — там сзади арбалеты и болты к ним. И еще ножички колбаску рубать. Разбирай игрушки, малышня, дядя Гидон о вас подумал.
— Как все прошло?
— Вы их убили?
Спросили одновременно.
— Норм. Трое недоумков. Меня не ждали. Я их убил, девочка, это же не котики. Теперь у нас есть тачка, за час, глядишь доберемся до техотсека, познакомимся с дварфами. А там, как пойдет, — он хохотнул.
 Они выехали на проспект Радости. Бывший. Сейчас это была дорога, засыпанная неопознаваемыми ошметками: кусками карбопласта, ветками, раздавленной мебелью. Тротуаров не было, все заросло. Березняк, пальмы, кусты бугенвиллеи создавали причудливую чащу. Электромотор шумел не громко, и было слышно — в зарослях кто-то взрыкивает.
Юмико, сидевшая сзади, вертелась. И вдруг закричала:
— За нами едут!
Бирн обернулся. Позади в метрах в ста подскакивал на кочках давешний мобиль. Один из мужиков, встав, целился из арбалета. «Они видели, что Каганер порезвился в их гнездышке? Или просто на охоту вышли?» — О’Брэди подхватил арбалет, попытался зарядить.
— В пол упри, — подсказал Гидон.
Легкий мобиль викингов догонял.
Каганер резко свернул на перекрестке — впереди замаячила разноцветная стена, сложенная из кусков домовых стен. Десятый квартал. Прибежище последнего колена Израиля. Стена была сплошной. Они летели прямо на нее. Викинги висели на хвосте.
—Майку снимай! — Гидон крикнул Юмико. — Привяжи к чему-нибудь и маши! А то жиды нас подстрелят!
Она судорожно сдернула майку, оставшись в одном лифчике, примотала ее к арбалету. Подняла над головой. Сзади прилетела стрела, проткнула майку насквозь и умчалась.
Впереди стена начала разъезжаться. Это ворота, розовая створка вправо, синяя — влево. Выехала этакая мортирка, а за ней два парня — те же майки с пандами, черные шляпы, пейсы. Типаж! Пушечка фухнула. Сзади загудел клаксон. Бирн обернулся, целясь арбалетом, но мобиль викингов закривулял в сторону, водительница ткнулась головой в руль, остальные двое тоже больше не высовывались. Точный выстрел. Мортирка резво укатила обратно в ворота. И вслед за ней влетела их машина.
Каганер тормознул.
Ворота закрылись.
Подошли парни. Двое из ларца, одинаковых с лица — близнецы, горбоносые, бородатые.
— Чего без маек? Если б не ваша подружка, мы вас до кучи положили бы.
Гидон махнул рукой:
— Охотились. Вон в багажнике трофеи возьмите.
Парни открыли багажник и вытащили три трупа, татуированных, в волчьих жилетках. Бросили на землю. И рядом еще три — тех, что гнались.
— Хороший улов. Техникам понравится. Завтра отвезем. Ты, Алон, отвезешь. — один из близнецов ткнул другого в грудь.
— Чего я-то? Я в прошлый раз ехал. Сам вези, Амос.
— Дубовый акшан . Я сказал ты, значит ты.
Гидон встал между ними:
— Да чё, парни, давайте мы отвезем. Сегодня. Чего тянуть-то? Грузите взад.
— Зачем взад, мы тебе другую тачку дадим. Только майки возьмите. А то за сахванов  примут и расстреляют на подлете. Техники не церемонятся.
Алон подогнал крохотный фургончик, желтый — «Кофе и вафли» синим во весь борт.
— Давай, ахи , кидай вафли, — братья, живо обобрав трупы, загрузили их через заднюю дверку.
Амос вытащил из кармана какую-то замусоленную бумагу, черкнул в ней огрызком карандаша:
— Это ваш пропуск для продолжателей, — достал несколько бумажек, зеленых, с цифрами, — и сотка баксов, пошлина за проезд, — сунул все в руки Гидону. — Ты давно там бывал?
Каганер ухмыльнулся:
— Давненько.
— Тогда по прямой не ехай, там сахваны дорогу завалили. Типа проезд платный, а сами тупо всех грабят. Ты взад подавай к лесу, вдоль него ехай, эти туда не суются, голодранцев боятся.
— Галадримцев, ахи, а не голодранцев, запомни уже.
— Умник! Все-то знает! — Амос скорчил брату рожу и продолжал. — Свернешь за чертовым колесом и прямо к шлагбауму. Дальше через продолжателей. На выезде, будут бабки клянчить, скажешь: «Уплочено». Все бы чё-нить отмусолить. И вот тебе список, чё брать. — еще одна бумажка перекочевала Гидону в руки. — Шесть сахванов, четыре центнера биомассы! За это техники много хабара отвалят. Курятинки пожрем. Она хоть и синтезированная, но вполне кошерная. Я курятину очень уважаю.
Он бы еще болтал, но Каганер отмахнулся:
— Лады, мы поскакали.
Снова тот же безрадостный проспект Радости. Потом узкая дорожка вдоль леса. Бирну казалось, на них смотрят, сам лес смотрит, бормочет что-то под нос, решает, сожрать или нет.
Дорога уперлась в кучу поваленных бамбуковых стволов, что-то вроде огромной вязанки. Фургончик тормознул.
— Черт, Каганер, сандали попутал? Или викинги и здесь завалили? — Бирн заерзал.
Из сумеречно-серых зарослей беззвучно выдвинулись две фигуры — такие же серые и сумеречные, с большими луками. Весьма убедительными: тетива натянута, стрелы острыми жадными жалами в сторону мобильчика.
— Эльфы. По ходу влипли, — рука Каганера скользнула за ремень, откуда торчала рукоять бластера.
— Сдай назад, и валим.
— Поздняк, — Каганер глянул в кругленькое боковое зеркальце, — окружили.
Позади маячила еще одна парочка: капюшоны, луки, торчащие из-за спин колчаны. «А еще в лесу... Сколько их? Десяток? — О’Брэди заозирался, пытаясь разглядеть сквозь едва шевелящийся частокол стволов остальных эльфов. — Мальчишка навел. А почему они нас сразу не кокнули? Из-за фургона? Наверняка, он им примелькался, постоянно мимо таскается», — блохами скакали мысли. И опять его поразила неподвижность маленькой азиатки. Юмико, сидевшая посредине, зажав ладони между колен, смотрела в стекло перед собой. «Застыла и пялится, никаких эмоций не прочесть на лице. Она вообще-то реагирует как-то? Или у нее совсем психика не развита? Ни страха, ни волнения... непостижимая нация».
— Я Ангрод, Страж Кругового Леса, — Бирн вздрогнул, он не заметил, как в окошке водительской двери оказался еще один серый капюшон.
Лицо говорившего было скрыто в его тени. Голос размеренный, хорошо поставленный, театральный, чуть с хрипотцой.
— Мы ищем трех гоблинов, двух мужчин и женщину.
Рука Каганера потянула бластер из-за ремня, на лице раздвинулась орангутанья улыбка:
— Может быть это мы?
Капюшон качнулся:
— Нет. Другие. Не десятиколенники. Дорожные гоблины.
Бластер нырнул обратно. Каганер поднял обе ладони, потом толкнул дверь и выпрыгнул на дорогу. Жала стрел переместились в его сторону.
Приглашающе махнув Стражу, Гидон прошел вдоль фургончика и распахнул задние его ворота.
— Может быть эти?
Эльф заглянул внутрь:
— Эти, — он помолчал и добавил, — это была наша добыча.
Надавил голосом на слово «наша».
Каганер развел руками:
— Мы отдадим их дварфам и можем поделить с вами хабар. Четверть. Идет?
— Треть, — кивнул капюшон.
Страж поднял руку — стоявшие позади лучники исчезли, отступили на шаг и растворились в колыхавшихся зарослях. Те, что стояли впереди, оттянули с дороги бамбуковую вязанку. Каганер забрался в кабину и завел мотор.
И в этот момент зеленая ограда затряслась, и оттуда выскочил мальчишка. Орофер собственной персоной.
— Они мои! Это мои рабы! Я их поймал! — звонкий мальчишеский голос ударил по ушам.
Подскочил к отцу, затеребил его плащ:
— Я поймал их в свою ловушку. А они сбежали. А Махтар и остальные отпустили. Я говорил... Убей их! Или отдай мне. Лучше убей.
Вслед за мальчишкой на дорогу снова выдвинулись лучники.
 — Газуй! Газуй! Что ты сидишь?! — сквозь зубы шипел О’Брэди.
 Юмико закрыла глаза. Ей страшно, ужас просачивается сквозь поры холодным потом, накрывает ядовитым облаком ее, Бирна, Каганера, душит, не дает дышать. Всем страшно, она чувствует.
— Мальчик — сын вашего вождя? Твоего хозяина? Он имеет право приказывать тебе, Ангрод, Страж Кругового леса? — улыбка рыжего орангутана становится еще шире, в его словах сквозит насмешка.
«Идиот! Он дразнит разъяренную кобру, голодного медведя», — О’Брэди холодеет.
— Это мой сын.
— Я думал наоборот, — хмыкает, пожав плечами, Каганер.
Мальчишка не унимается, он приплясывает от нетерпения, дергает отца, повторяет:
— Отдай мне! Я сам их убью!
— У нас, у десятиколенников, говорят в таких случаях: «Хвост виляет собакой».
Оплеуха едва не сбивает пацана с ног, словно захлебнувшись, он замолкает. Ангрод, развернувшись уходит в лес. Путь свободен.
— Скажите, Гидон, вам совсем не было страшно дразнить его? А если бы он послушался своего сына? — Юмико во все глаза смотрела на Каганера.
— Что ты, девочка, чтобы этот эльфийский мачо на глазах у своих братков повелся на детскую болтовню? На то и был расчет. Но вообще-то я обосрался со страху по самые подмышки. Как и вы оба, — он захохотал.
Юмико смотрела, как он смеется, с каким-то подвыванием, уханьем. Хохочет и не может остановиться, вытирает брызнувшие слезы тыльной стороной ладони, рыжие волоски намокают, слипаются. Откуда-то из живота, где только что плескался холодный жидкий страх, к ее горлу поднимается струя газировки — правда, обхохочешься: «Хвост виляет собакой». Юмико хихикнула. О’Брэди посмотрел на них, как на идиотов, надо же, ржут, но вдруг тоже прыснул. Они смеялись. Гидон стучал ладонью по баранке, Юмико сгибалась, опустив голову на колени Бирна, а он обнимал ее одной рукой, а второй размахивал, пытался что-то выговорить, но снова срывался в неумолимый хохот. Из них выходил страх.
Вот и чертово колесо, не слишком большое, детского формата, слегка покосившееся, за ним отворотка, не в пример вычищенная. Здесь все пространство было расчищено, ни развалин, ни мусорных куч, ни зарослей. Плоская пустыня.
— Танцпол прямо, они тут... — О’Брэди не договорил, Каганер резко газанул, фургончик прыгнул вперед, затылок ирландца врезался в заднюю стенку кабину, зубы, клацнули. — Сдурел, идиотина?!
Но глянув в лицо Каганера, вдруг превратившееся в оскаленную маску, захлопнул рот: «Что там опять?» — завертелся, высунул голову в окошко, мимо носа просвистела стрела.
Сзади, наискосок перерезая им путь мчался мобиль, в нем пара арбалетчиков, один перезаряжается, второй вот-вот спустит тетиву. О’Брэди быстро втянул голову обратно в кабину:
— Влево забирай!
— Кудой влево, там то же самое. С двух сторон зашли, загон устроили, сахваны хреновы, викинги недоношенные, побочные дети Одина.
Тук-тук, тяжелые арбалетные стрелы втыкались в борта фургончика.
— В движок метят, шлемазлы. Хорошо, руки из задницы выросли, я б уже попал, — Каганер вытащил из-за пояса бластер, — порули девочка, — бросив баранку, высунулся в окошко.
Юмико судорожно схватилась за руль, фургончик вильнул. Дверца открылась, Каганер провис наружу, вцепившись левой лапой в спинку сиденья.
— Потише, а то потеряете главного защитника.
Прицелился — голова сидевшего за рулем викинга, бритая, круглая, как мяч, лопнула, брызнув во все стороны. Как взорвавшаяся скороварка. Мобильчик завилял, отставая.
—Дай-кось, — Каганер ужом скользнул за спину Юмико, локтем столкнул О’Брэди с сиденья, сунул морду и руку с бластером в окно, выстрелил:
— Есть! Дядя Гидон — молодец! Учись, малышня.
Но викинги, сменив мертвых водителей на живых, погоню продолжили.
— Успеем? — это Юмико, теперь она сидит на месте Каганера, а он сам посредине, периодически кидаясь то к одному, то к другому окошку, постреливая в сжимавших кольцо охотников.
Сколько мобильчиков мчалось за ними и наперерез? Четыре, пять, шесть? Не до счета. Вот один уже поравнялся с бортом фургончика, мужик в меховой жилетке прыгнул, зацепился, подтянулся и раскоряченным пауком побежал по крыше. Каганер вылез из двери на подножку, выставил бластер:
— Добро пожаловать в Валгалу!
О чем можно думать, если участвуешь в погоне, да еще в качестве убегающего объекта? О спасении собственной шкуры? Ну об этом думать незачем, надо спасать ее и все. Какие рассуждения? Разве думает заяц, петляя по лесу, чуя сразу за огрызком хвоста лисьи зубы? А Юмико думала. Давила на газ, пригибалась к рулю, вдруг влетит чертов болт в окно, в висок, с хрустом втемяшится в череп. И при этом почему-то вертела в этом, слава тебе, Будда Амида, пока еще целом черепе абсолютно неуместную мысль: «Кто? Кто из них ей нравится больше? Нет, не так. Кто из этих двоих, случайно выпавших ей мужиков, ей не нравится меньше? Гидон — рыжая насмешливая обезьяна? Постоянно ерничает, прихохатывает, но, если что не по нем, сразу оскалит клыки, зарычит, понадобится— бросится и загрызет, убьет, не поморщившись. Мое не тронь! Бирн — вроде интеллигентный, не то, чтобы мягкий, но уж не жесткий точно, но чуть что, сразу выпадает в психоз. И уж тут будет визжать, царапаться и кусаться, как взбесившаяся кошка. И, если получится, зацарапает, закусает насмерть. Психи, оба — психи. Но ирландец все же предпочтительней. Может ну их? Может сойти с дистанции? Провести остаток жизни, длинной ли, короткой, здесь, на Илонии. Эльфы... Остаться с ними? «У тебя будет муж и дом...» Или неведомые пока продолжатели? Если до них получится добраться. Если получится...»
Но что это? Почему эти чертовы викинги притормаживают? Тормозят, разворачивают свои мобильчики... Сваливают? Бросив добычу, что уже почти была в зубах? Юмико глянула в боковое зеркальце — действительно, отстают и разворачиваются. А это что за рой летит прямо навстречу по расчищенной плоской пустоши? Арбалетчики? Еще? Они что, бегут? Так быстро? Нет, они мчат на моноколесах.
Раньше такие стояли на каждом углу города, бери и катайся, она на таком до работы от общаги доезжала, если идти было лень, или Илония генерировала легкий летний дождичек. Сейчас на них мчались, подавшись вперед под углом к плоскости дороги, воины в нагрудниках, обшитых металлическими на вид пластинами и в шлемах с очками-консервами. Арбалетики в руках небольшие, зато многозарядные, так и сыплют веером стрелки. Больше всего похоже на стаю гарпий. Колесных гарпий, электрических.
А что делать ей, Юмико? Тормозить? Разворачиваться? Или по-прежнему давить на газ?
Стая, разделившись надвое, на приличной скорости пронеслась с двух сторон от фургончика и туда, за улепетывающими теперь викингами. Теперь они превратились в дичь. Раз, и промчались. На фургон и внимания не обратили. Ну и ладушки. Баба с возу — волки сыты. Это, само собой, Каганер итог подвел. Когда снова занял свое место за рулем.
Проехав с полкилометра, они уперлись в шлагбаум.
За шлагбаумом и высоким сетчатым забором был Город. Тот самый, в котором они жили сами. Те же разноцветные дома на широких улицах, деревья, магазинчики. Только людей поменьше. А перед забором прохаживались волки. Крупные, серые. В ошейниках. Охрана периметра.
К фургончику вышел парень в камуфляже. На поясе кинжал, за спиной — арбалет.
Он протянул руку:
— Сержант Буковски. Папирки давай и башли.
Посмотрел бумаги, деньги сунул в нагрудный карман:
— Почему трое? Этих здесь оставь, на обратном пути заберешь.
Каганер порылся в рюкзаке, вытащил маленькую многофункционалочку: лезвия, стропорезы, отвертки, все в общем стальном корпусе.
— А если так? — протянул инструментик сержанту.
Тот повертел в руках, хмыкнул:
— Теперь таких не делают. Артефакт. Откуда у тебя?
— У меня? — Гидон задрал рыжие брови. — У тебя!
Сержант вытащил штемпелюху, отвинтил крышку и, плюнув, поставил печать на пропуск:
— На выезде этих сунь в кузов, наши не пропустят.
Потянул за веревку, шлагбаум поднялся.
Это был Второй квартал, самый богатый — самые большие квартиры, самые дорогие магазины, набитые шиком, лоском, ювелиркой, искусством. Он, Бирн, работал здесь, «Улыбка Илонии» обслуживала только состоятельных клиентов, челюсть, оформленная в клинике, была предметом роскоши, стоила как музейная скульптура. Там за домами, левее был и общежитский сектор, место, где он прожил три рабочих цикла, три года. Место, которое он привык считать домом.
Они ехали по улице. По настоящей улице. Как раньше. Почти как раньше. Не было мобильчиков, снующих туда-сюда. Зато были рикши. Бодро бежали человечки в белых штанах до колен, тащили легкие колясочки, в них восседали солидные дядьки в черных костюмах и шляпах или дамы в кружевах и синтмехах. В свете фонарей влажно поблескивали брюлики на шеях и в ушах.  По тротуарам прогуливалась публика попроще: штаны и жилетки из синткожи, клетчатые рубашки, стетсоны на головах, женщины в длинных платьях и шляпках.
— Гляньте-ка, ребятишки, Америка времен накопления первоначального капитала. Сплошные ковбои, правда, пешие, банкиры и ихние бабцы в шелках и болонках.
— Да уж, — в кои-то веки О’Брэди был согласен, — помесь Дикого запада и Пятой авеню. А кто у них вместо негров? Может они еще или уже рабство не отменили?
Они пригляделись к пробегавшему мимо рикше. Маленький, узкие глаза, черные, стриженные кружком волосы.
— Азиаты, — Бирн посмотрел на Юмико.
Та грустно кивнула:
— Это японец. А там, — палец ее ткнул в пробегавшего через перекресток впереди молодого парнишку, тащившего обвешанную чуть не до ноздрей каменьями старуху, — кореец.
— Ты их различаешь? — брякнул О’Брэди и тут же прикусил язык: «Идиот, я же отличаю ирландца от еврея».
Но она не обратила внимания на его слова. Она вертела головой. Люди в белом — белые короткие штаны, белые широкие рубахи, белые кроссовки — были повсюду: тащили коляски, выгуливали мелких собачек, тащили коробки, мешки, ящики, мели тротуары. И все они были азиатами: японцами, вьетнамцами, корейцами.
— Да-а-а, — протянул Каганер, — продолжатели нашли себе новых негров. Интересно, успеет Илония схлопнуться до того, как их накроет волной расового стыда, и они начнут припадать на одну коленку в реверансах? О’Брэди, не желаешь сойти? Это ж твой мир, — он фальшиво запел, — Аме-ерика, Аме-ерика, чё там(?) ... превыше всего-о.
Бирн предпочел не отвечать. И, да, он как раз об этом думал: «Нет, это не Америка, это кино про Америку, пародия. Но остаться здесь? Почему бы нет. Сколько там впереди его собственной жизни, жизни Илонии? Имеет ли это значение? Здесь, по крайней мере все понятно. Квартал под защитой периметра, общество, армия, силы быстрого реагирования. Рабство... Ну и что. Ему-то это, судя по всему не грозит. Это ее, маленькую азиатку, сразу запрягут в какую-нибудь работу, горничной, уборщицей... Не самая плохая перспектива. А что там на Земле? А черт его знает».
На очередном перекрестке их остановил полицейский. Кто еще это мог быть? На шее свисток, в руках белый жезл, он им в стороночку махнул: давай, мол, здесь встань. Никакой формы на нем не было, такой же прикид, как у остальных: шляпа, клетчатая рубашка, клеши с бахромой во всю длину штанин, лассо свернутое к боку прицеплено, ковбой ковбоем.
— В чем дело, командир? Скорость превышаем?
Тот ткнул пальцем в Юмико:
— Легализационный билет. Каждый свободный азиат на территории Города должен иметь легализационный билет, если азиат не является свободным гражданином какого-либо населенного пункта Илонии, его хозяин обязан по требованию предъявить документ на владение рабсилой, как то: купчую, дарственную, документ о наследовании или иные предусмотренные законом Города документы, — он говорил монотонно, явно повторяя слова хорошо заученной инструкции, — в случае отказа или невозможности со стороны хозяина рабсилы в течении сорока восьми часов предоставить требуемые документы, рабсила поступает в собственность Города. Короче, папирки давайте.
— А чё ты решил, что она свободная? — рука Каганера потянулась к рукояти бластера.
«Этот козел собрался стрелять здесь? В полицейского? Из-за девчонки? Да отдать ее в собственность этого долбанного Города, и черт с ней. Проживет, не сдохнет». — О’Брэди отодвинулся от Юмико, вроде как он не при делах.
— Дак это, — парень почесал жезлом нос, — рубаха на ей... Вы из Десятого, я вижу. У ей билет должен быть оформлен. Если нет, сгружай ее, с аукциона пойдет, девка хорошая, сразу купят.
— А если она дома билет забыла?
— Сгружай. Сутки на доставку бумажки, нет — аукцион.
Юмико переводила взгляд с одного на другого. Этот уже отказался от нее, вон, в окошко перед собой пялится, сейчас ее поволокут прочь, даже голову не повернет, а она считала, Бирн лучше, цивилизованней, мягче. Сволочь американская, правду Гидон говорил, даже не почешутся, когда не их касается. А второй? Если отболтаться не удастся, бросит ее? Она же ему никто. Случайная карта.
Каганер, выпрыгнул из кабины, потянул парня назад. Юмико смотрела в зеркальце: хихикает, наклонившись к уху полицейского, говорит что-то, жестикулируя, у того аж рот открылся. Потом порылся в кармане, вытащил что-то, повертев в пальцах, сунул ему в нагрудный кармашек, прихлопнул лопатой ладони. Потом парень вытащил бумажку, черкнул что-то и отдал Каганеру. Тот помахал ею и в кабину. Еще пальцы сложил, окей, мол. Поехали.
— Что ты ему сказал? — Юмико во все глаза смотрела на Гидона, демонстративно отвернувшись от О’Брэди.
— Что ты моя рабыня. Сексуальная. Объяснил, какие ты умеешь делать штуки.
— И все?
— Нет. Еще сунул сувенирчик и пообещал поделиться тобой, от халявы кто ж откажется, — маленькая бумажка перекочевала в ладонь Юмико, — там адрес парнишки, завтра зайдешь к нему, — он осклабился, — если не улетим.
За первым поворотом, только полицейский исчез за углом, Каганер остановил фургон:
— Давай-ка, девочка, в кузов. Лучше с покойниками в обнимку полежать полчаса, чем навсегда в сытом рабстве оставаться.
Юмико, не споря, полезла в фургон. Больше она ничего не увидела. Ни рынка рабсилы в скверике, мимо которого они не смогли проехать, так много там толкалось народа, пришлось брать в объезд. Ни афиш: «Разыскивается беглый... Награда нашедшему...», «Показательная экзекуция беглого...». Ни саму показательную экзекуцию, на которую они выехали уже в самом конце Города продолжателей. На высоком помосте болталось обмякшее, привязанное за руки к столбу тело, потерявшее человеческий вид и цвет, превратившееся в шмат окровавленной плоти, вокруг расхаживала, мерно вскидывая длинную плеть, фигура —  бесформенный бардовый балахон, высокий колпак, черные прорези, хлещущие из них невидимые потоки ненависти, немногочисленные зрители расселись на скамьях, полукругом охвативших сцену. Театр.
За квартал до второго КПП, когда за домами замаячила ограда периметра, и Бирн перебрался в кузов. Уткнувшись носом в пахнущую псиной жилетку мертвого викинга, он злился: «Лучше бы высадили. Лучше бы я вылез. Летел бы Каганер один. А я бы остался. Решимости не хватило, — ругал себя, — тряпка, кусок ослиного дерьма, трус, даже девка это поняла». Он уже скучал по своей комнате в общежитии. Да, всего шесть квадратов, выдвижная мебель: кровать и стол, одно кресло, но ему было там уютно, а на Землю он совсем не хотел. Бросил ее без сожаления, и возвращаться не собирался.
Фургончик остановился, снова поехал, опять встал. Каганер постучал:
— Вылазьте!
Город остался позади, и пустыня тоже. Теперь вдоль дороги тянулись кукурузные поля.
— Как у нас в Айове, век бы ее не видать, — буркнул О’Брэди.
— Дети кукурузы. Органику выращивают, а жмурами, — Каганер хихикнул, — удобряют. Тело в дело.
Он говорил и безостановочно что-то жевал, доставал из рюкзака какие-то кусочки, закидывал в рыжую пасть, им не предлагал.
Поля и дорога упирались в стену. Там, за стеной был техотсек, государство техников или королевство дварфов — смотря из какого угла Илонии глядеть. А здесь, перед колесами их труповозки был канал и откидной мост. Естественно, поднятый.
Каганер посигналил. Ничего не произошло. Еще раз бибикнул.
Из кукурузы вышел человек в черном комбезе:
— Чего шумишь?
— Дак привез, — Каганер развел руками.
— Сказано же было, не сюда. Тебе не передали?
— Неа.
— Назад сдай, увидишь поворот влево. Туда жми. Здесь на техобслуживание закрыто.
Человек растворился, кукуруза поглотила.
Поколесили еще чуток и вырулили к открытым воротам. Туда-сюда сновали электрокары, люди в одинаковых черных комбинезонах таскали ящики и мешки. Фургончик спокойно въехал, до них никому не было дела.
— Бросаем тачку и ищем наши улетные шаттлы? — Каганер остановил фургон на площадке, где была еще парочка мобилей.
И тут же кто-то стукнул в дверь.
— Биомассу привез? Давай сгружай. Потом на склад дуй, сразу отгрузят, чего надо. Нечего тут торчать. Накладную давай, печать шлепну.
Гидон сунул бумажки в окошко. Сзади уже гремели дверями, вываливали тела на платформу погрузчика.
— Каганер, ты бывал здесь?
— Нет.
— Тогда откуда знаешь, куда нам? — недоверчиво спросил Бирн.
—У меня карта есть.
— Где?
— Тут, — постучал пальцем себе по лбу. — Очень удобно.
В ангаре со спасательными шлюпками было темно. Нацепив налобники, разошлись в разные стороны осматривать шаттлы. Разочарование — все разобрано почти до основания.
Когда Бирн вернулся к фургону, Каганер уже сидел там и что-то жевал.
— Ну что, азохен вей? — он кивнул сам себе. — Зря тащились. Ты, О’Брэди, где останешься? У продолжателей? А я к своим не хочу. Может в викинги подамся или в эльфы. И девочку с собой возьму. Тебе не оставлю. Где она, кстати? Не с тобой?
— Нет. Мы разошлись.
— Ну дак поищи.
— Сам ищи. А то только жрешь. Всю дорогу жрешь.
Но Юмико сама объявилась.
— Я нашла. Там все работает.
— Шлюпку нашла? Годную?
— Нет. Маленький такой шаттл, двухместный. Я кнопку нажала, табло включилось: «Добро пожаловать». Бак заправлен. Можно лететь.
Каганер подхватил ее, закружил, заплясал несусветный танец:
— Ай да, девка! Умница.
Их было несколько, маленьких шаттлов, предназначенных для внешнего ремонта станции. Но живой был только один, все остальные пребывали в разной степени раскуроченности. Почему техники не разобрали и последний, почему держали его заправленным и готовым к вылету, бог весть. Может собирались что-то чинить на обшивке. Грузового отсека у него не было, кресел в кабине только два.
Но они втиснулись. Юмико свернулась на полу, под ногами.
— Ну что, поехали? — пальцы Гидона пробежали по панели управления.
Вспыхнуло и замигало красное слово: «Перегруз», и механический голос сказал:
— Старт отложен. Перегруз двадцать три килограмма.
— Черт! Валите рюкзаки за борт.
Но шаттл лететь отказывался:
— Перегруз девять килограмм.
— Бирн, ты ж хотел остаться? Забирай фургон и вали к продолжателям. А мы с Юмико ту-ту, — Каганер скалился, рука его поглаживала рукоять засунутого за ремень бластера.
— Какого черта мне тут оставаться? Ты хотел быть викингом, так давай, двигай! Ты лишний!
— Ну нет, девочку я тебе не отдам!
— Пусть сама выберет, с кем полетит!
Еще немного и они вцепятся друг другу в глотки. «Психи! Они меня делят! Самцы!» — Юмико встала между ними:
— Хватит! Мы улетим все!
— Перегруз, дура! — Бирн бесился.
Он уже не помнил, что хотел остаться. Теперь был шанс улететь, а похотливый орангутан пытается лишить его этой возможности.
— Девять килограмм на троих, скинуть по три кило. Сгоним вес за неделю или раньше. И улетим.
— Как?
— Упражнения и белковая диета. У нас есть курятина. И я составлю комплексы упражнения для каждого.
Это была тяжело. Она гоняла их как вшивых котят по бане. И кормила отварной курятиной. Каганер ныл: «Я старый... Хлебушка хотца... Пожалей меня, девочка...» Бирн огрызался: «Отстань, сама это жри... Сама прыгай... Не побегу...» Но они бегали — круг за кругом, часами. И жрали эту чертову синтезированную курятину. И каждый день лезли в шаттл. «Перегруз шесть килограмм... четыре... два...» — наконец, механический цербер промолчал.
Шаттл выпрыгнул из шлюза. Через три минуты начался сход с орбиты.
Земля приближалась. Черная, мертвая, ни огонька.
Но вот из-за ее края выглянуло солнце. День голубой лентой потек по поверхности планеты. Из-под рваной вуали облаков вынырнула лесная зелень.
— Живая, — прошептала Юмико. — Смотрите, она живая!
Они всматривались в Землю, пытаясь понять, готова ли она принять их. А Земля в свою очередь, через голубой прищур, следила за приближающейся точкой. Гадала, кто летит к ней: два Адама с единственной Евой или Каин и Авель, и какое слово на этот раз будет в начале.

Объяснялки (к сожалению, формат не сохраняет сноски):
Рюссон — лунный новый год (яп.)
Нихон-буё — традиционный японский танец.
Десублиматор — несложный агрегат, превращающий сублимированные продукты в настоящие. Просто добавь воды.
Утилизатор — устройство для переработки мусора во что-нибудь хоть сколько-нибудь полезное.
Галадрим — самоназвание лесных эльфов согласно Джону Роналду Руэлу Толкину.
Профессор — прозвище писателя Д.Р.Р.Толкина в среде его последователей.
Назгулы – призраки кольца в легендариуме Д.Р.Р.Толкина.
Десятое колено — последнее из пропавших колен Израиля.
Бластер — индивидуальное стрелковое пучковое или волновое оружие.
Акшан – упрямец (иврит).
Сахван — вор (иврит, разг).
Ахи – братец (иврит).


Рецензии
Да, уж лучше безлюдная, но зеленая земля, чем безрадостный проспект Радости.

Валентина Алексеева 5   24.12.2022 11:55     Заявить о нарушении