Ни о чем - девять

     Сокращательный квестинг, произведенный часословным императивом встать и выйти, наконец - то привел к желаемому результату х...я на глаз, образуя пустыню Ливадийскую и скрежет зубовный, объединенных потугами всеядной свиньи вписаться и мудро направить, как всегда забывая о товарище Лоськове, когда - то очень давно провозгласившего благую весть народам через кощунственные уста железнодорожника Евсеева. Сие именовалось ( и именуется ) материализацией реинкарнационных посылов, когда дух дышащий, вжимая в стенки повапленных сосудов сжавшуюся от истерического смеха над нелепыми скакалками уродцев душу, внедряется прямиком из горба Мисквамакуса, насущно диктуя свою волю, с чем способен справиться лишь Унитрон, это описано вполне подробно в продолжении Лавкрафта, как и все культовые культы, имеющего продолжателей, талантливых или не так уж, во всяком случае, бессмертное существование Гомера Симпсона живет и здравствует, продолжая продолжать переполнять меня не скукой, нет, а, как бы сказать, махоньким изумлением над скудоумием нолей и единиц, за все эти веселые годы показавших лишь то, что есть. Говно. Я всегда это знал, но почти ежедневное подтверждение истины становится таким образом, товарищи, новым заветом жутко постаревшей Сигурни Уивер, тетешкающей чужака в груди оглоблей и ломом. Скушно это, как омлет. Примерно так же скучно, как кино поганого пидора о невероятных приключениях дяди Френка с шкатулочкой, чумовой Кристи, зарисовавшейся еще и в другом фильме пирсингом на тощей груди, короче говоря и повторяясь, х...й вот вам, товарищ Лоськов.
     И поскольку речь идет именно о повторении миллион раз повторенного, то плагиат. Из Ивлукича.
                Ели-пили все нормально, обосрали все буквально
                Ад Ивлукич
                Подарок для святого Отто Скорцени
     Огромный, прямо-таки конский х...й через плечо будоражил умы заинтересованных граждан, преисполненных благодати и человеколюбия настолько, что я жалел о своем позднем рождении. Блин, родиться бы мне году в двадцатом, я по-любому пошел бы работать в " Аушвиц-Биркенау". А что может быть лучше посильного вклада в окончательное решение вопроса ? Разве, тотальный ядерный удар. Дьвольское семя. Погань. Сраные нацисты. Ха, мало кто задумывается, но на самом-то деле : немцы - ни х...я не нацисты. Они дети, по сравнению с чудесным народцем, уж поверьте. Впрочем, можете не верить, мне реально по херу.
     Сегодня будет не история, а серия историй, рассказанных Кротовым немногим людям ( кстати, одна из настоящих людей - из того-самого народа, так что можете засунуть антисемитизм в жопы. Не, ребятки, тут вечная тема, про уродов и людей) и подаренная мною душе неудачливого диверсанта, не сумевшего спасти ни себя, ни фюрера, ни Еву.
     Как известно даже такому ублюдку, как Пряников, с какого-то перепугу наименовавшемуся историком, толстяк Юлиан Семенов все врал. Не было никакого пастора Шлага. А был Ростислав Плятт, унылый актер советской школы шоу-бизнеса, сорок лет и четыре года закатывавший зенки и мычавший " Кушать подано", плававший по запоям и партсобраниям, оголтело споривший с руководством о ясном и светлом образе Вождя, оказавшегося сукой. Следующий оказался волюнтаристом и падлой, что не мешало великому артисту лизать кукурузный зад удачливого куркуля, волею Сената и народа Рима взлетевшего в поднебесье и междуножье, само собой. Это скучно, это не интересно, это не толерантно - вспоминать погань, каждое утро встречающую всех нас в зеркале, это ни хера не весело - видеть невинное лицо Иуды, хоронящееся в каждом из нас. Короче, Лиознова, закозлиная и упорная режиссерша, впервые в истории совдеповского кино сварганившая красивых наци, по методу Станиславского окунула Плятта в тему Сопротивления. В те годы, вонючие, заплесневевшие годы равенства и братства в рамках Варшавского Договора, этого рахитичного и дефективного ребенка Пакта Молотова-Риббентропа, в свою очередь родившегося из Протоколов сионских мудрецов, признанных всем цивилизованным сообществом, финансируемым из Иерусалима, фальшивкой и провокацией, Сопротивление вяло бурлило в Польше, где желчный стукач Валенса крутил на х...ю и КГБ, и " Штази", и ЦРУ, всех крутил, мотал и пахал в поддувало. Плятта подняли с постели, отвезли на Жуковский аэродром, закинули в транспортный " Геркулес" и выбросили с парашютом, чемоданом фальшивых злотых, рацией, бесшумным пистолетом и паспортом на имя пастора Шлага над предместьями Варшавы. Что ж, ништяк. Выбросили и выбросили. И х...й с ним, как говорится. Но летчики, алкаши и дегенераты, все перепутали и были это не предместья Варшавы, а задворки Кутаиси. В общем, закопал под туевым деревом парашют новоиспеченный диверсант и хряет по проспекту, тащит чемодан и рацию. Навстречу ему мужик с усами, с волосатой грудью, с мешком. Плятт и спроси его :
     - Пан, не подскажете, как пройти в подполье ?
     Мужик посмотрел на чумазое лицо и отвечает :
     - Гагимарджос.
     Плятт гнет свое, пароль, там, отзыв, все дела. А мужик свое. В общем, долго они так беседовали, пока не нарисовался Котэ Махарадзе.
     С тех пор Ростислав Плятт очень не любил футбол. Нервно трогая зад не любил.
     Вторая история, рассказанная Кротовым Дите фон Тиз, касалась важности. То есть, самого Епифанцева. Епифанцев, удалой и конский, до жути завидовал Удо Киру. Бывало, выйдет на Арбат, закурит папиросу, посмотрит по сторонам и сразу, мгновенно понимает : пиз...ц.
     Вот и вся вторая история. Третья - еще короче. Смотрит с неба Гоголь. Смотрит и ох...ет. Ибо ахуй.
     А в конце стишок, геноссе Скорцени.
     - Унавожено добрым пометом
     Поле от сих и до сих.
     Сердцем, а не ротом,
     Выстрадан мой стих.
     Оскар, Нобель, вся х...ня,
     Гонор, понт, рамсы гнилые,
     Шняга, словно у коня...
     И надоело, дорогой Отто, мне уже все вот это вот до невозможности. Если говно не осознает, что оно говно, то, пожалуй, пойду я своей дорогой. Как всегда.