Николушка

Горе Нины Стешиной казалось безутешным. Долгая изнуряющая болезнь и смерть единственного ребенка, уход не выдержавшего всего этого мужа, а теперь вот еще и мама... Последний остававшийся в ее жизни действительно близкий человек... Конечно, возраст уже и целый букет болячек, но все же если бы не внезапно обнаруженный в прошлом году рак, жить бы и жить еще. А вот нет - нате, пожалуйста...
Когда поставили диагноз, они сначала думали - а может, просто хотели думать - что это какая-то ошибка. После МРТ для проверки сделали еще компьютерную томографию - но опухоль подтвердилась, сомнений больше не оставалось.
В тот момент показалось, будто время... не остановилось, нет. Будто кто-то наверху включил невидимый таймер, и пошел обратный отсчет... И, главное, никто не говорил, сколько времени осталось на этом таймере. Врачи упорно уходили от ответа на ее прямые вопросы - кто виртуозно, вежливо и искусно, кто прямо и почти грубо. Говорили о непредсказуемости болезни, об индивидуальности организма каждого человека, о размытости и огромном разбросе статистических данных, но конкретных сроков не называл никто. Зато лечащий врач, оставшись с Ниной наедине, прямо и безапеляционно заявил, что случай запущенный и, учитывая возраст пациентки, неоперабельный. Химиотерапию мама также может не пережить, и , вероятнее всего, она только ускорит печальный исход. Нужно просто доживать отмеренное свыше, а сколько именно отмерено - никому неизвестно.
И тогда Нина назначила срок сама - два года. Откуда взялась такая цифра, она и сама не знала. Наверное, это был некий неосознанный компромисс между желанием, чтобы мама жила еще долго-долго и бесцеремонно ворвавшейся в их дом жестокой действительностью.
Мама умерла через 298 дней. Просто сгорела за считанные месяцы, неимоверно исхудав и последние полгода живя на обезболивающих. Нелепые необоснованные надежды рухнули. Таймер остановился.
Странная штука - смерть. Каждый день мы слышим о ней, наверное, десятки раз -  в новостях, в фильмах, в сериалах, в этих мерзких эксгибиционистских ток-шоу - но все это словно тебя не касается, это все где-то там, далеко и не имеет к тебе никакого отношения. Но вот умирает человек рядом. Ты его знал, несчетное число раз говорил с ним, ел с ним за одним столом и еще вчера держал в ладонях его теплую руку... А сегодня его уже нет. Осталось только пожелтевшее холодное нечто. Окаменевшая статуя вместо живого человека. И тогда невольно проецируешь произошедшее на себя. И я тоже... однажды...
Нет, этот невидимый таймер появился не в прошлом году, и отсчитал он не десять месяцев. Он отсчитал жизнь, поскольку неумолимое тиканье началось в самый момент зарождения, еще в утробе...
В пустой квартире было непривычно тихо. Завтра похороны. Нина медленно разбирала мамины вещи. Нужно будет раздать людям. Шерстяная бордовая кофта с большими пышными цветами на груди, мама так любила одевать ее по праздникам, последний раз она видела ее в ней, кажется, на новый год. Пуховая шаль - в конце даже дома ей почти всегда было холодно. Любимый байковый халатик в горошек...
В глубине шкафа, под одеждой оказался небольшой сверток. Под аккуратно свернутой слегка посеревшей от времени салфеткой, вышитой хозяйкой еще в молодости голубыми колокольчиками и васильками, оказался полиэтиленовый мешочек, а в нем - деньги. Нина  удивленно отпрянула. Она и не знала, что у мамы есть такие секреты. Пересчитала - довольно приличная круглая сумма. Наверное, как и все старики, откладывала на похороны. Нина вздохнула - ну неужели она думала, что дочь ее не похоронит?! Уж, слава Богу, хватило - и на гроб, и на крест, и на катафалк, и на поминки, и на отпевание... Все оплачено уже, честь по чести, по-людски, безо всяких этих кремаций, прости Господи!
М-да-а-а - Нина снова вздохнула. Как просто и обыденно рассуждает она обо всех этих вещах, связанных с похоронами. А ведь завтра она увидит свою маму в последний раз. Попрощается с ней, а потом закроют крышку и... И земля... Ходила, дышала, всю жизнь трудилась, старалась - для дома, для семьи все... И вот теперь вот уже ничего не надо... Только земельки кусочек, да несколько досочек...
В конце жизни она часто ходила в церковь, пока могла, а потом - буквально дней за семь до конца - попросила позвать батюшку домой. Он пришел, сделал все, что у них там полагается - Нина особо не вникала - а через неделю... Говорят, это хорошо, когда вот так вот, перед смертью... Душа чистой к Богу отходит...
Ладно, на памятник будет - решила дочь и положила сверток в висевшую тут же, на двери сумку.

Отпевали Валентину в храме. По всем четырем сторонам гроба горели свечи, священник ходил вокруг покойной и под звон кадила пел какие-то печальные молитвы, ему также торжественно-печально отвечал хор. В воздухе благоухал непривычный для Нины запах ладана и воска. Она стояла как будто в каком-то оцепенении, прострации, словно все это происходит не с ней.
Почему-то вспомнилось, что в память об усопших принято делать что-то доброе, и тогда от этих добрых дел им там, на небе, становится лучше, как будто это они сами что-то хорошее сделали.
Хор трижды пропел "вечная память", обряд завершился. Двоюродная сестра Катя пошла за работниками похоронного бюро, чтобы те отнесли гроб обратно в катафалк. Вот и последний путь. От храма до кладбища она еще будет сидеть на низенькой скамейке рядом с мамой, а потом - все...
Повинуясь внезапному порыву, Нина вытащила из сумки так и завернутые в вышитую васильками салфетку деньги и протянула их священнику:
- Вот, возьмите! Это о мамы моей. На храм. Помолитесь за нее, пожалуйста. О рабе Божьей Валентине. - скороговоркой зашептала женщина - Умершей, вернее усопшей... новопреставленной - вспомнила она церковное слово.
Яркий белый лучик, внезапно пробившийся сквозь затянувшие с утра небо серые тучи, залетел сквозь высокое окно в храм и солнечным зайчиком заиграл на лице усопшей.

*   *   *
Отец Сергий всегда прислушивался к своему сердцу, когда служил панихиды, и верил, что оно его не обманывает. Посмертная участь усопшего чувствовалась ему по тому, как идет заупокойная служба. Помнится, год назад отпевали Никитишну, рабу Божью Агафью - маленькую благодушную старушку, уже много лет помогавшую ему при храме. Она ухаживала за подсвечниками, помогала в свечной лавке, разливала запивку для причастников. Народу был полный храм, скорбные, казалось бы, слова, словно звонкие трели взлетали под самый купол, невесомое кадило как будто само порхало вокруг простенького гроба.  Светлая тихая радость наполняла все существо.
А месяц назад на каком-то огромном, видимо, арендованном из областного центра катафалке - отец Сергий такого еще ни разу вживую не встречал - привезли местного "воротилу", заправлявшего при жизни чуть ли не половиной всей торговли их городка. Имя "воротилы" он уже позабыл.. В последний путь его провожало на удивление не так уж много людей, учитывая масштаб личности покойного в их провинции. Многие остались ждать на улице и так и не вошли в храм, коротая время за "светской" беседой на малопонятной смеси заморских слов и жаргонных выражений. Свечнице Петровне пришлось даже делать им замечание и просить выходить курить за ограду храма. Вошедшие же явно чувствовали себя не в своей тарелке. Кто с каменным непроницаемым лицом, кто с откровенной плохо скрываемой скукой, держали они зажженные свечки с серыми картонными кружками и были в тот момент, вероятно, весьма далеки и от храма и подобающих происходящему размышлений. Вот уж действительно - "подсвечники". Отпевание шло тяжело. Кадило словно налили свинцом, с трудом, словно через силу произносимые слова службы глухим эхом отражались от каменных стен, и даже дым ладана, казалось, холодным туманом спускался к полу.
Отпевание Валентины проходило ровно и спокойно. Батюшка помнил эту тихую женщину с грустными глазами, но легким светлым взглядом. Она явно тяжело болела, и когда с месяц назад перестала появляться на службах, он не на шутку встревожился, ругая себя, что не взял у старушки номер телефона. Когда ее дочь пришла в храм и пригласила священника на дом, настоятель, придя по адресу, облегченно вздохнул, узнав в болящей свою пропавшую прихожанку. Отец Сергий исповедал, причастил и пособоровал Валентину и теперь уже не забыл оставить и ей и дочери Нине свой телефон.
Когда уходящая дочь усопшей вручила ему маленький сверток, не ожидавший презента батюшка опешил и только и нашелся сказать "Спаси Господи!... Обязательно...". Все еще держа в правой руке кадило и не имея потому возможности развернуть подношение, он рассеянно провожал дарительницу сочувствующим взглядом и мысленно благословлял ее удаляющуюся фигурку.
Когда отец Сергий развернул наконец салфетку и пересчитал содержимое мешочка, то невольно ахнул. Он немедленно записал Валентину на вечный помин души, а Нину - в аналогичное поминовение о здравии, отметив про себя не забыть записать эти имена и в свой домашний помянник.
Встал вопрос куда же использовать неожиданное вспоможение. Дыр и прорех в бюджете храма было хоть отбавляй. Что называется, в долгах как в шелках. Нужно было гасить задолженность по коммуналке, хоть что-то заплатить церковному хору, а самому батюшке край был нужен новый подрясник - в безнадежно изношенном штопанном-перештопанном старом уже стыдно было появляться перед прихожанами. Однако более всего совесть батюшки тревожил его очень старый долг за написание иконы. Еще почти два года назад он заказал для придела Петра и Февронии огромный, почти на всю стену, образ Богородицы - "Радость всех ангелов". Время тогда было хлебное, очередной мэр явно благоволил Церкви и активно поддерживал храм. Тогда и крышу перекрыли, и купола обновили, и, вот, икону он заказал. Но, как в фараоновом сне, растолкованном библейским Иосифом, вслед тучным коровам пришли худые, и съели тучных, а сами так и остались тощими. На следующих выборах благодетель свою кандидатуру выставлять не стал, как он говорил, "по состоянию здоровья", хотя его, скорее всего, переизбрали бы - народ им был доволен, что в наши дни, в общем-то, редкость. К власти пришел новый мэр. Коммунист старой еще закалки, он был человеком, в общем-то, неплохим - и честный вроде, и о людях заботится, и хозяйственник крепкий. Но вот к Православию отношение у него было прямо таки истинно марксистко-ленинское. Опиум для народа - и все тут. И развернулась власть от Церкви на 180 градусов. Мудрого прекрасного Иосифа при храме не оказалось, так что никто о грядущих переменах отца Сергия не предупредил. И, в отличие от египетского фараона, запасов иерей Божий не сделал. Благо хоть как-то успел дела поправить. Вот и написанная по заказу икона оплачена была только чуть более чем наполовину. Так что сел батюшка в свою старенькую, начала 90-х еще Тойоту, подаренную когда-то к юбилею прихожанином в бытность служения еще при кафедральном соборе, и отправился к изографу - с покаянием и бородатым долгом.

*   *   *
Василий Николаевич неподвижно сидел на кухне, уставившись взглядом в одну точку, и улыбался. На столе стояли еще не остывшие после чая чашки, а сбоку лежала аккуратно сложенная вышитая крестиком салфетка с завернутым в нее принесенным отцом Сергием старым долгом.
Иконописец считал себя бесконечно счастливым человеком - он занимался любимым делом и служил своими талантами Богу. Материальная сторона дела его не то, чтобы не волновала, но была где-то на втором-третьем плане. На расходные материалы денег всегда хватало, он не голодал, и толщина кошелька позволяла, что называется, есть хлеб хоть и не с икрой, но всегда свежий и с маслом. А большего ему было и надо. Ведь большинству людей не хватает денег не потому, что они мало зарабатывают, а потому что, стремясь к так называемому "высокому уровню жизни", они все больше отдаются потреблению и незаметно становятся, по сути, его рабами, отдавая кровно заработанные за далеко не жизненно необходимые товары и услуги.
Где-то он то ли слышал, то ли читал, быть может, несколько циничное, но довольно точное сравнение людей с трубами. И в обществе потребления каждый стремиться увеличить диаметр своей трубы, чтобы прокачивать через себя как можно больше всяческих материальных благ и удовольствий. А между тем, над каждой трубой есть кран, управляемый неумолимым скрытым от глаз таймером. И когда настает время "Ч" и кран перекрывается, то поток благ мгновенно прекращается, и труба остается пустой. Любая труба - будь она хоть с тончайший кровяной капиляр, хоть с гигантское жерло нефтепровода или общегородской канализации. Когда закончится отмеренное тебе время, с собой ты не возьмешь ни единой малой крохи из тех богатств, что прошли через тебя. Так Александр Македонский - величайший завоеватель древности, умерший от укуса малярийного комара - повелел похоронить себя со свисающими из гроба пустыми руками в знак того, что он ничего не уносит с собой.
Долг за написание иконы "Радость всех ангелов" мастер давно уже простил заказчику, считая его невозвратным. Читая каждый день не по разу молитву Господню с ее словами "и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим", Василий не считал себя в праве, как говорится, с ножом у горла требовать причитающееся. Он, конечно, время от времени напоминал о себе, однако сильно на немедленной расплате не настаивал и легко соглашался на новую отсрочку. Он положил деньги в комод и пошел читать вечернее правило.
На следующий день, отдыхая после работы в мастерской, Василий Николаевич неторопливо просматривал новостную ленту "В контакте". "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу кто ты" - гласит древняя мудрость. В наш же цифровой век о человеке можно многое узнать, посмотрев на какие группы он подписан в социальных сетях, что размещают на своих страницах он и его друзья. В ленте Василия рассказы и статьи об иконах перемежались с христианскими притчами, цитатами святых отцов и новостями храмов.
Среди бесчисленного потока разнообразных публикаций в глаза бросилась яркая надпись белыми буквами на красном фоне: "информация проверена мной лично! Денис Еськов". Эта картинка сопровождала репост Дениса со страницы некого Дмитрия Галаева, собирающего средства на лечение. Мужчина, живший в одном с Василием городе, болел гепатитом С, и для выздоровления ему было необходимо пройти три курса лечения каким-то препаратом с умным труднопроизносимым названием. Лечение было нельзя прерывать, иначе все пойдет на смарку, и больной постепенно закупал лекарства сразу для всех трех курсов, чтобы гарантированно без перебоев пройти весь цикл лечения. И хотя вместо оригинального препарата он собирался использовать его непатентованный аналог, дженерик, но и тот стоил недешево, так что не имеющему постоянной работы Дмитрию было крайне сложно накопить нужную сумму. Тем не менее, как следовало из сообщения, лекарства для двух курсов уже удалось закупить. Оставалось приобрести препарат для последнего, третьего курса лечения. На эту закупку и объявлялся сбор. Сумма сбора удивительным образом практически совпадала с размером его неожиданного гонорара.
Указанного Дениса Еськова, который знал болеющего и подтверждал, что лично проверил информацию, Василий Николаевич хорошо знал. Они познакомились несколько лет назад на Царском крестном ходе в Екатеринбурге и с тех пор, хотя и редко встречались вживую, но поддерживали постоянную связь в интернете. Его словам можно было доверять.
В эти дни иконописец трудился над фреской, иллюстрирующей притчу о добром самарянине. Но полностью сосредоточиться на работе никак не получалось. Из головы не выходило это объявление о сборе средств и удивительное, почти точное совпадение двух цифр - стоимости лечения и его нежданного дохода.
Да, сейчас довольно сложно нуждающимся людям взывать к человеческому милосердию. Развелось очень много мошенников, в том числе - и даже, наверное, в первую очередь - в интернете. Это Денис хорошо придумал, что на своей странице подтверждает верность информации своим именем. Но ситуация все равно почти патовая. Кто его там увидит, это объявление? На маленькой страничке… А кто и заметит... Люди скорее пожертвуют деньги больному ребенку, чем взрослому мужчине в расцвете сил, хоть и тоже больному...
М-да... в расцвете... Перед глазами встал образ несчастного Петьки Лавочкина, его одногруппника в Универе, которого, после измены жены и развода, разбил паралич на нервной почве в этом самом "расцвете сил" - в тридцать с чем-то, сорока еще не было. Парализовало левую половину тела, в том числе мышцы лица, так что вместо улыбки выходила жуткая отталкивающая гримаса-усмешка. Василий хорошо это запомнил, потому что когда пришел навестить друга, то тот очень обрадовался, глаза его буквально светились от маленького утешающего счастья, но он прикрывал свою искреннюю широкую улыбку здоровой правой рукой, чтобы не смущать пришедшего невольной ужасной миной. Работу, естественно, потерял, семьи не было уже... Выходили сестра с матерью, через год где-то, слава Богу, восстановился, все как-то постепенно наладилось...
Найти работу в маленьком городке и здоровому-то человеку не всегда просто, а уж больному... Да... болезнь беспощадна к любому человеку, вне зависимости от его пола и возраста. Наверное, ее тоже можно сравнить с разбойниками, которые ограбили и избили человека в Христовой притче. Болезнь и здоровье забирает, и самую жизнь порой, и до нитки обирает тоже нередко... Но раз есть разбойники, значит, должны быть и самаряне...
На перерыве Василий вошел в сеть с телефона, перешел по ссылке в объявлении и написал Дмитрию короткое письмо с предложением встретиться. Вечером того же дня он уже пил чай в крохотной кухоньке небогатой квартиры. Сбоку от него, сгорбившись, склонился над чашкой худой нескладный человек. Из под круглых очков, почти не мигая, отрешенно смотрели грустные глаза ко всему готовому человека. Вокруг хлопотала бодрая пожилая женщина, подкладывая на тарелку свежие блинчики и подливая в чашки ароматный травяной чай.

*   *   *
"Какой хороший добрый человек - с легкой полуулыбкой вспоминал Дмитрий вскоре после ухода Василия Николаевича - какие глаза добрые и сам весь будто светится. В оставленном им конвертике была одна тысяча рублей, но сам его визит, его ободряющие, полные истовой веры слова стоят много больше.
До этого у Дмитрия буквально опускались руки. Болезнь прогрессировала, невероятные слабость и разбитость стали почти постоянными его спутниками, все чаще болела голова. Когда за размещение объявлений о сборе на лечение в разных группах в "В контакте" заблокировали его аккаунт и пришлось заводить новый, он был уже близок к отчаянью.
В тумбочке в спальне лежало спасение - уже закупленные лекарства для двух курсов лечения. Но трогать их было нельзя - не было уверенности, что в нужный срок удастся собрать деньги на третий курс, и тогда все придется начинать сначала... Нет, нужно еще подождать... Все будет хорошо!... Бог его не оставит... Вот и Василий Николаевич обещал за него молиться... Все будет хорошо! Слава Богу за всё!
Через три дня мама Дмитрия буквально ворвалась в квартиру и, едва скинув старые сапоги, бросилась в комнату к сыну. Со слезами на глазах она протянула ему свою находку - вынутый из почтового ящика маленький сверток в белой, немного сероватой салфетке, расшитой колокольчиками и васильками. Под аккуратно сложенной тканью обнаружилась небольшая, но явно ручного письма иконка Николы Чудотворца и пластиковый пакет с деньгами, которых с небольшим запасом хватало на третий курс лечения.

*   *   *
Шло время. Ниночка постепенно оправлялась от своего горя. В ее квартире всегда было тихо - она не впускала к себе шумные пестрые толпы клоунов из телевизора и пустые пошлые подобия песен музыкальных радиостанций. Каждый вечер женщина заходила в мамину комнату, где все сохранялось так, как было при жизни хозяйки, и тихо сидела на ее кровати. Молитв Нина не знала, и просто говорила - когда вслух, когда про себя. Говорила с мамой - беседовала с ней, жалела ее, рассказывала новости и жаловалась на жизненные невзгоды, на тоску и давящее одиночество. Говорила с Богом - разговаривала как могла, обращалась к нему, просила не судить маму строго и поселить ее в раю, просила подсказать, что надо делать, чтобы маме там было хорошо. Может быть, это и была молитва... Нина не знала, но ее душе хотелось говорить так каждый вечер - и она говорила...
Будучи участковым терапевтом, как и прежде, она принимала больных, выслушивала жалобы, выписывала рецепты и больничные, направляла к узким специалистам. Только смотрела на людей она уже чуть-чуть по-другому, взгляд стал более сочувствующим и теплым, а отношение - более чутким.
Как-то, вскоре после новогодних праздников, она подменяла ушедшую на больничный коллегу на соседнем участке и, обходя больных по вызовам, оказалась в старой хрущевке, где в бедной квартирке со старой, советской еще мебелью, жил средних лет мужчина и его, в годах уже, мама.
Вызов был самый обыкновенный - у мужчины приключилась обычная сезонная простуда, но измеряя температуру больного у его кровати и блуждая взглядом по комнате, Нина вдруг замерла и остолбенела.
- От... отк-куда у вас эта салфетка? - запинаясь спросила она, с трудом сдерживая дрожь в голосе - больной обернулся вслед взгляду врача, и улыбнулся.
На резной деревянной полочке с иконками в святом углу комнаты, в нижнем ярусе стоял небольшой писаный кистью образ Николы Чудотворца, а под ним чистая и выглаженная белая салфетка с искусно вышитыми по ней васильками и колокольчиками.
- Это нам Николушка принес... - с любовью и непередаваемой теплотой в голосе произнес Дмитрий и рассказал доктору свою историю.

На следующий день Нина была в церкви. Шли святки, и храм был украшен елочками и хвоей. Со всех сторон лучился свет от огромных люстр и десятков зажженных свечей, хор пел приподнято и звонко, и все вокруг, казалось, дышало радостью рождения Спасителя. Облаченный в белое отец Сергий вел службу, и Нина смотрела на него каким-то особым, значительным взглядом, словно соединяла их некая маленькая светлая тайна, неведомая окружающим.
Нина осталась в Церкви навсегда...

2020 г.