Вышивальщица. Глава 60. Бабка

Матильда Браварска не верила своим глазам: перед ней стоял её Марек, молодой, широкоплечий, светлоглазый. Улыбнулся краешком губ, слегка наклонил голову, здороваясь. Марек! Совершенно такой, каким он был до болезни! А взгляд чужой...

Минутное наваждение исчезло. Вместо него пришло чувство потери, с которым она жила с тех пор, как узнала о болезни сына. В клинике Матильду убедили, что у него хронический лимфолейкоз, хорошо поддающийся лечению.

— Имелась длительная недиагностированная хроническая стадия болезни, что, конечно, усугубило… Но при современных методах лечения продолжительность жизни больных лимфолейкозом составляет до пятнадцати — двадцати лет и даже больше, — заученно отбарабанил врач, которому Марек запретил рассказывать матери о своём настоящем диагнозе.
Всё сказанное о лимфолейкозе было правдой, кроме одного: у Марека Браварского диагностировали хронический гранулоцитарный лейкоз.
Из больницы он выписался вполне здоровым, вернулся к работе, но разговоры о женитьбе и о внуках пресекал, и улыбался как-то иначе, старательно раздвигая губы.

Через четыре года сын снова оказался на больничной койке, с которой уже не встал.
— Хронический гранулоцитарный лейкоз долгое время протекает бессимптомно, — объяснили пани Матильде в клинике. — Физическое состояние при этом вполне удовлетворительное, больные сохраняют трудоспособность, ведут обычный образ жизни…
— Удовлетворительное состояние? Тогда почему он в больнице?
— Потому что у вашего сына злокачественное заболевание крови. Хроническая стадия перешла в развёрнутую.

Врач замолчал.
— Сколько с этим живут? С этой развёрнутой стадией. Сколько?
— От четырёх до десяти лет, при правильном лечении. Затем наступает бластный криз.

Врач говорил что-то непонятное: о неблагоприятных прогностических признаках, о том, что развёрнутая фаза перешла в терминальную и о необходимости комбинированной полихимиотерапии.
— Но вы ведь его вылечите? Вы его вылечите? — остановила его Матильда.
— В терминальной стадии длительность жизни не превышает двенадцати месяцев, — продолжил врач, словно не слышал заданного ему вопроса.
— И что… потом? — спросила Матильда, уже понимая — что…

В палату она вошла с улыбкой на лице.
— А я к тебе с хорошими вестями, сынок. Я говорила с врачом, он сказал…
— Мама. Я вызвал нотариуса. Хочу написать завещание.

Обещанных врачом двенадцати месяцев Марек не прожил. Дом в Бяле-Блота принадлежал его отцу, а после его смерти принадлежал Мареку. Матильда жила в Варшаве, в родовом имении Браварских бывала редко, наездами, но считала его своим. И вот теперь в завещании сына дом наследовал Николай Марекович Браварский.

Выходило, что тридцать восемь лет назад Марек оформил отцовство на ребёнка русской нищебродки из неблагополучной семьи, ухитрившейся забеременеть в семнадцать лет. И все эти годы скрывал от матери, что у неё есть внук, с узаконенными правами на отцовское наследство.

Матильда приложила немалые усилия, чтобы очернить в глазах сына эту потаскушку Аллу. О женитьбе не могло быть и речи. Матильда мастерски разыграла сердечный приступ, даже в больницу легла, чтобы обман выглядел правдоподобно, и заплатила врачу, который подтвердил Мареку, что с мамой всё очень серьёзно. Сын поверил. И когда Матильда слабым, хорошо отрепетированным голосом заявила ему: «Или я, или эта прошмандовка, выбирай», у сына хватило смелости только сказать: «Она не прошмандовка, но я останусь с тобой, мама, ты только не волнуйся, тебе ни в коем случае нельзя…»

Марек робко напомнил матери о деньгах, которые понадобятся Алле и ребёнку. Матильда милостиво кивнула: «Конечно-конечно, девочке надо помочь, отвезёшь ей деньги, но больше с ней не встречайся. И пусть напишет отказ от претензий на отцовство. Мне привези. Сначала расписка, потом деньги.
О том, что Марек оформит отцовство и потаскушкин ублюдок станет его сыном, Матильда не думала.

Потом они уехали в Польшу. На красивого парня, говорившего по-польски с русским акцентом, девушки смотрели с интересом, но жениться он не спешил. Матильда напрасно ждала внуков. А потом Марек заболел…

В большой просторной квартире на улице Маршалковской ей слышались голоса мужа и сына. Чтобы не сойти с ума от одиночества, она пригласила к себе дальнюю родственницу мужа, внучатую племянницу его сводной сестры, двадцатитрёхлетнюю Мартину, на которую Матильда имела серьёзные планы. Внука она приберёт к рукам, а Мартине в её нынешнем положении не приходится выбирать. Брак станет для неё выгодной партией, сын Марека останется в Варшаве или, если захочет, пусть живёт в Бяле-Блота с женой, преданной Матильде как комнатная собачонка.
                ***
Колька ожидал увидеть изысканно одетую, красиво стареющую женщину, с которой разговаривал по скайпу. Но в варшавском аэропорту его встречала девушка с острыми, как у белки, зубками. Зубы Николаю не понравились.
— Дзен добри, пане Миколай!

Девушка назвалась панной Мартиной, подхватила Кольку под руку и повлекла к выходу, мило болтая на смеси русского с польским.
Бабка не пожелала его встретить, прислала вместо себя прислугу. Ну что ж… Будет о чём рассказать Арине.

Прислугу Матильда отрекомендовала своей компаньонкой (Колька усмехнулся: вот, значит, как это здесь называется), что не меняло дела. Мартина помогла ему раздеться, пристроила на вешалку куртку, ботинки убрала в полку, подсунула под ноги тапочки, осведомилась вежливо:
— Багажник пана прибудет позже? Убранье. Одежда.
— Одежда? Так я вроде не голый приехал, — бухнул Колька, которому было не по себе под пристальным взглядом польской бабки.

Та вдруг затряслась, стала оседать на пол, Колька успел её подхватить, отвёл в комнату, усадил на диван. Бабка его не отпустила. Прижималась птичьи-невесомым телом, называла Кольку Мареком, заглядывала в глаза.
Колька терпел и думал, что надо поскорее оформить документы на дом и бежать отсюда к чёртовой матери, от этой чужой женщины, к которой он не испытывал никаких чувств. Продаст дом, поделится с бабкой деньгами и уедет.

В Бяле-Блота его отвезла Мартина. Все три часа дороги она не закрывала рта и ластилась к нему как кошка. Колька вспоминал Василиску и еле сдерживал рвущийся смех: бабка оказалась хваткой, подсунула ему эту Мартину, как суют ребёнку новенькую игрушку, чтобы отвлечь от старой: «На, играй, смотри, какая куколка красивая, платьице с кружавчиками, туфельки…»
Колька покосился на Мартину, и впрямь напоминающую куклу. Та расцвела от его взгляда, поправила на груди нитку коралловых бус, качнула длинными серёжками в маленьких ушках.

«Какая ель, какая ель, какие шишечки на ей» — продекламировал Колька. Мартина не поняла, раздвинула в улыбке губы, зазывно стрельнула глазами.
А бабка-то себе на уме…
                ***
Затея с Мартиной сорвалась: Николай демонстративно избегал её общества. Из дома он исчезал ещё до завтрака, и возвращался вечером, а то и ночью. Матильда поинтересовалась, где он пропадает, и получила исчерпывающий ответ: «Гуляю. Город смотрю. Вы ведь за этим меня пригласили?»

Не прожив и месяца, собрался уезжать. Отстранился, когда Матильда хотела его поцеловать. Усмехнулся, когда она предложила ему остаться погостить, посмотреть Варшаву, «панна Мартина всё тебе покажет, всё расскажет, везде проведёт…»
Колька уже всё посмотрел. Прогулялся по Краковским Предместьям — красивейшей улице Варшавы, с непривычно широкими тротуарами и мощённой китайским гранитом мостовой. Посидел на Шопеновской лавочке у дворца Радзивиллов.
Побывал в Старом городе, где спустился к Висле по самой узкой улице города — Каменным Сходкам, состоящим из ступенчатого прохода между домами. Полюбовался памятником Русалочке на набережной. Посетил розовый Костёл Божьей Матери Милосердной, где попросил чужого католического Бога за Арину, чтобы была счастлива с ним, с Колькой.

Перед входом в костёл стоял каменный медведь — по легенде, заколдованный молодой князь. Снять с него заклятие сможет лишь та, которая искренне полюбит окаменевшего юношу. Браварский, улучив момент, когда возле медведя не толпились туристы, погладил его по каменной шкуре.
«Мы ведь с тобой прорвёмся, правда, миха? Прорвёмся и будем княжить! У нас всё получится».
Медведь шевельнул каменной головой, прошептал в ответ: «Не знаю. Я уж сколько жду… С семнадцатого века, как костёл возвели. А она не приходит». — «Я её сюда привезу. Аринка тебя точно расколдует. Меня же расколдовала!»

Колька хотел сказать, что всё уже посмотрел, и неожиданно для самого себя брякнул:
— Я женат. Ну, почти женат. Обручён. Её зовут Арина. Арина Браварская.

Матильда стойко перенесла удар.
— Панне Арине дом наверняка понравится. В Бяла-Блота удивительно красивые места. Это родовое гнездо твоего… деда, — Матильда помедлила на последнем слове. Колька ухмыльнулся.
— У нас в Гринино тоже красивые места — глаз не оторвать. Озеро, лес, ягодники богатые, а на болотах клюква. Мать на ней водку настаивает, она по этому делу мастерица.
— Это дом твоих предков, — не сдавалась Матильда.
— Да ну? — Николай рассмеялся уже в открытую. — Мать свою я не брошу, не надейтесь. И дом этот мне не нужен, я покупателей на него нашёл, цену дают хорошую, хватит и мне, и вам. Вы моей матери когда-то денег оставили. Она говорила, много, на три года хватило. А я привык отдавать долги. Телефон оставлю, звоните, если что. Я приеду.

Иллюстрация из интернета: Варшава.
ОКОНЧАНИЕ ПОВЕСТИ http://proza.ru/2021/04/18/2095