Надина блокада

У каждой семьи есть своя история, в каждой есть свои герои, зачастую, мы просто когда-то не нашли времени их расспросить. А ведь из всех наших судеб слагается история человечества и она же в них отражается и переплетается... В истории моей мамы, пережившей блокаду Ленинграда, есть и  сегодняшняя израильская актуальность.
 


Наверное, из-за моей польской бабушки меня всегда так раздражало израильское выражение "польская мама". Это что-то вроде "еврейской мамы" в России. Польские женские персонажи в моей родословной этому образу никак не соответствовали.

Бабушка родилась в Варшаве. Её мать из богатой аристократической семьи была лишена своих прав и состояния за любовь к русскому офицеру. Семья никогда не смирились ни с этим замужеством, ни с рождением дочки - моей бабушки. Только раз, тайком, через задний ход, девочку привели в роскошный дом – пани хотела взглянуть на внучку .

Девочка рано осталась сиротой, была отдана в монастырскую школу, откуда сбежала, пережив потрясение от не слишком святых ночей  в монастырской трапезной. Её приютила и практически удочерила еврейская семья Шульман. Однако для бога, в каком бы то ни было обличье, её сердце  навсегда осталось закрытым. Спустя несколько лет она уехала в Россию, поступила в высшую партийную школу , найдя свою религию в троцкизме. Мужа она нашла среди таких же искренне верующих в коммунизм идеалистов.

В  1930, обеспокоенный и разочарованный происходящим, дедушка открыто объявил о своём несогласии с "линией партии", бросил на стол партийный билет; после чего покончил жизнь самоубийством, спасая от репрессий жену и дочь. Наде тогда исполнилось пять лет. Бабушка пошла работать простой работницей на фабрику. Ей удалось затеряться.

И вот май 1941. Заканчиваются занятия в школе, война уже близко, но про нее никто не говорит. Наде только что исполнилось 16 и  она мечтает о туфлях - платье мама перекроила из своего, а вот туфли! Мальчишки из класса устроились на лето на завод, там берут и девушек. Так она уже в самом начале войны оказалась у станка, обтачивая жала гранат. Параллельно рытье окопов. Когда бомбардировки этого участка стали почти непрерывными, был издан указ убрать с работ несовершеннолетних. В Надину память врезался этот эпизод - она бежит с Пулкова на Петроградскую… дорога усыпана немецкими листовками… километры - только бы добежать и увидеть маму!… Завод работает уже без остановки, часто они спят там же. Нет сил и времени возвращаться домой.

В сентябре она будет вместе с другими упаковывать станки для эвакуации, а потом работать в госпитале, тушить зажигалки и умирать от голода. Ее мама, моя бабушка еще в начале блокады отдаст соседской семье одну из их хлебных карточек .

- Пойми, Наденька, нам же проще, у нас же две рабочих, а они только по иждивенческим получают.
В городе те кто могли, запасались сухарями.

Маме - скоро девяносто шесть. Но память у нее не истерлась. Особенно про то, что связано с войной. Наверное, иногда от этого ей еще тяжелее. Но она не перестает вспоминать. Мне удалось многое записать.

«… Я в войну никогда не плакала. Вернее, плакала один единственный раз,
когда сосед наш, рабочий, на моих глазах умер. Мы в смежных  комнатах
жили. Мама - бабушка твоя, добрая очень была. Еще до войны отдала маленькую комнату тете Насте, потом в одну из наших больших комнат впустила целую семью, а однажды мне и говорит:  Наденька, у них семья
большая, а нас только двое, пусть они въедут в нашу комнату, а мы в их… Cосед тогда лежал, жена его была рядом с кроватью, а я вхожу в шубе и в валенках… холодно у нас было… и стою в ногах. Жена его уговаривает кусочек хлеба съесть, а он говорит, мне уже больше ничего не надо, съешь сама. А потом увидел, что я стою. Наденька, говорит, ты молодая, доживешь до победы. Так выпей за меня рюмочку. Потом по нему судорога так прошла - он вытянулся  и умер. Я до этого никогда не видела как люди умирают. И так плакать начала. Истерика у меня случилась. Выбежала на кухню, сижу рыдаю.  Пришла другая соседка и увела в их комнату. Там с меня шубу сняли, по сравнению с нашей тепло было в комнате. Посадили за стол и налили мисочку каши, муж у соседки поваром в Метрополе
работал. Я кашу не помню когда видела. Спрашиваю - Можно я маме отнесу? Говорят, ешь здесь. Я сижу за столом, слезы в кашу капают… Каша в горле комом застревает а я давлюсь и думаю, что потом зато смогу мой хлеб карточный маме отдать. Мне там еще и кусок хлеба дали и тоже заставили при них съесть.

Потом в нашей комнате еще 3 человека умерло, среди них мама, но я нет, больше не плакала… И в День Победы всегда рюмку наливаю в память о том соседе. Хоть пригубить.

… За водой я ходила к Неве с двухлитровым бидоном. Больше не было сил донести. Однажды упала уже около дома и вся вода разлилась. Сижу около бидона, от ужаса пошевелиться не могу - ведь до Невы мне снова не дойти, а дома и мама, и тетя Настя слегла, а соседка, та у которой муж в нашей комнате умер - она с ума сошла. Я всем им кипяток даю. Что ж теперь-то будет? И вот, дворничиха наша идет в двумя ведрами, увидела меня, поняла все и налила полный бидончик. Тетя Настя тогда уже давно не вставала, я ей хлеб получала и утюги к ногам грела.

… А в конце декабря три дня не было хлеба. Люди не уходили из очередей, заматывались в одеяла и ждали, многие так и замерзали. Потом привезли муку, выдали по карточке вместо хлеба. Я принесла муку к моей названной бабушке, она жила этажом выше и она сварила клейстер. Это было так вкусно! Я его принесла маме и говорю : Мама, почему ты мне никогда такое вкусное не готовила?


… Мама уже совсем не вставала, когда у меня началась цинга.  Я лежала с мамой в кровати, чтобы теплее было. Волосы у нее всегда такие красивые были - золотые, тяжелые - все стали как будто скручиваться. А мама тогда перед смертью со мной много говорила… пока еще могла говорить. И все больше о Троцком. Раньше она мне никогда ничего не рассказывала, только помню говорила, что боится что ее арестуют, а меня заберут в детский дом.

Потом мама уже говорить не могла, а я не могла встать и так и лежала прижавшись к ней. И вдруг - вижу на полу что-то шевелится, ползет к нам. Настя, тетя Настя няня моя и твоя тоже. Она сама же уже давно не вставала, я ей хлеб и кипяток носила и утюги грела, а когда не смогла прийти, так она откуда-то  силы собрала, комнатка-та ее была в другом конце коридора. И она скатилась на пол и поползла. Чудо какое-то! Откуда только силы она взяла - ползти, доползти и позвать на помощь потому что мама, благодетельница ее, умирала, и я тоже… От мамы меня переложили на раскладушку, помню, у окна, так я только ее затылок могла видеть. Когда мама умерла ее хлебную карточку отдали женщине, чтоб довезла до кладбища. Не знаю, довезла она или как многие, на улице оставила. В доме-то мертвых по ступенькам лестницы как санки спускали…

А тетя Настя поела хлеба, что от мамы остался и встала на ноги, стала за мной ухаживать. Соседи приходили и вливали мне рот что-то горькое. А потом когда я уже стала перебирать ногами меня увидела моя учительница, она в блокаду в Загсе работала. Я не знаю, но в тогда в Загсе с связями работали и от органов. Она меня в госпиталь отправила и что меня поразило, что на машине меня отвезли. Потом ничего не помню, помню давали хвойную воду - ветки еловые кипятили и давали пить. Ольга Ивановна меня в госпитале навестила и принесла две плитки шоколада...


…Из госпиталя я в мае вышла.  Иду по улице домой и удивляюсь - весна, солнце светит… У мамы украшений не было, колечко одно и брошечка. Я потом на соседке видела. А когда я домой вернулась,  соседка эта ко мне зашла, принесла чашечку каши и кусочек хлеба - за кольцо, очевидно. И учительница моя - Ольга Ивановна пришла меня навестить.  Сказала что поведет меня в поликлинику, чтобы врач дал направление в специальную столовую на дополнительное питание. В поликлинике Ольга Ивановна меня у регистратуры осталась ждать, а я наверх в кабинет поднялась. Спускаюсь, говорю ей - врач сказала «Не полагается». Ольга Ивановна вся прямо передернулась. Стой здесь, куда ты выходишь! закричала. Поднялась к врачу и вернулась с направлением. Ничего мне больше не сказала.

Столовая эта у нас на Петроградской была, там потом кафе "Ландыш" открыли, ты должна помнить. Так вот я туда пришла - я платьице ситцевое разгладила, тогда после госпиталя мне больше 13 лет  дать было нельзя. В столовой сидели хорошо одетые люди, у женщин кольца на руках. Я на свободное место присела, а все кто за столом был, встали и перешли на другое место - такая я была истощенная и страшная, наверное. Мне же 17 лет было, я все понимала. Потом я всегда старалась за пустой столик сесть, но не всегда получалось и опять все уходили. А я ведь и ела нормально и чистенькая была… Мне так было больно.

А потом Ольга Ивановна сказала мне что с первого июля я пойду работать в Загс. Месяц я там проработала. Мы с утра до поздней ночи строчили похоронки. Но нам разрешали раз день поесть исполкомовской столовой, там похлебку давали не вырезая из карточки. Ольга Николаевна хотела меня туда устроить работать постоянно. Для этого надо было направление из Большого Дома получить. Я пошла туда, пока в коридоре сидела - многое видела - кого водят и как… КГбешник  на меня посмотрел и сказал : « Вам не на работу, а в больницу надо». Но работу я все-таки  устроилась, вернее, устроили. Соседка по дому, которая маму хорошо знала. Сказала, что освободилось место в лаборатории «Заготзерно» и назначила прийти на Московскую товарную. Замдиректором там Михальсон такой был, еврей, такой хороший человек, я его по сегодняшний день вспоминаю. Он меня в отдел кадров привел и говорит секретарше: « Вот, Гладышева, оформи девчонку лаборанткой». Надо-же,  фамилия ее помню! А она с ходу - «Не могу!» Михальсон оторопел так. Как это не можешь? Ты что? Девчонка одна осталась, никого у нее больше нет. Совесть-то твоя где? А она снова: Не могу и не просите. Я к двери сразу пошла, гордость у меня ведь тоже была, так тошно было! А Гладышева эта мне в спину так ехидно говорит - « Вот если бы она была комсомолкой!»  Тут я остановилась , « А я уже давно комсомолка!» говорю. Вынимаю из кармана билет и кладу ей на стол. Меня в комсомол-то рано очень приняли, раньше положенного возраста. В классе я младше многих была, но была отличницей и меня как-то с большинством и приняли. Мне тогда только 13 лет исполнилось. В общем этой Гладышевой было и сказать-то нечего. Оформила.  А Михальсон потом когда приходил в лабораторию где я работала - она была не в центральном учреждении, а далеко - так всегда интересовался как я, и когда я немного поправляться стала, всегда так искренне радовался: " Щечки! Теперь уже есть щечки!" Мне хорошо в этой лаборатории работать было. Коллектив там был молодежный и все такие дружные были… Мне потом одна из сотрудниц рассказала, что она отрез ткани и золотые часы секретарше принесла, чтобы ее оформила…"

Вместе с другими девушками Надя будет делать пробы на зерно и потом разгружать вагоны - с Дорогой Жизни их будет больше, но зерно катастрофического качества - их лаборатория решает куда какие мешки. Зернышки из пробирок после анализа полагается выбрасывать, но девушки их жуют, это дает им силы при разгрузке.

В январе 1944 года Надя награждается медалью «За оборону Ленинграда».
Эта медаль была учреждена указом Президиума Верховного Совета СССР уже 22 декабря 1942 года. Заказ был передан на исполнение в Монетный двор в срок с15.02 по 15.08.1943 года.  В соответствии с положением медалью награждались военнослужащие Красной Армии, ВМ Флота и войск НКВД, а также лица из гражданского населения, принимавшие непосредственное участие в обороне (конкретно те, кто был зарегистрирован во время блокады как работающий).

Какое количество из этих награжденных живы сегодня?

Судьба забросила Надю со вторым мужем в Израиль. Однажды к ней прибежали с газетой возбужденные соседки.
 
- Ой, посмотрите! Как раз для Вас! Немецкий фонд… жители блокадного Ленинграда приравнены…  Тут телефон есть. Позвоните!

После продолжительных уговоров она позвонила.  На другом конце телефона девушка говорила по-русски и таяла от любезности.

- Да-да, конечно. Как замечательно, что Вы нам позвонили! Как Ваше имя-отчество? Надежда Арсеньевна Ильина? Вы что, не еврейка? Нет-нет, это не для Вас!

Как и блокада, у Нади этот разговор никак не забывается. 

А если Вы спросите закончивших школы в Израиле, что это за день такой - 8 мая?  Большинство Вам не ответит...