Волны, которые видели нас

Я шёл по безлюдному берегу моря. Я благодарил небо за то, что в это утро здесь никого не было. Моя душа не вынесла бы сейчас встречи с кем бы то ни было. У меня не хватило бы сил посмотреть прямо в глаза другому человеку. Я не выдержал бы ни одного взгляда. Я никого не хотел видеть, никого, никого! Никого на всей земле! Никого, кроме…

Я старался не смотреть на часы. В то раннее утро мне было особенно невыносимо чувствовать, как тянутся эти бесконечные секунды. И потому я шёл всё быстрее, всё стремительнее, даже переходил на бег, и туманная линия горизонта начинала качаться, таять, растворяться: мои глаза то и дело наполнялись слезами — то ли от холодного морского ветра, то ли не от него…

Всё было кончено. Всё разрушено. Всё разбито вдребезги, разорвано, убито, уничтожено. Всё…

Море было бурным и беспокойным, тяжёлые волны пенились, накатываясь на каменистый берег. Было холодно. Надо мной нависало тревожное светло-серое октябрьское небо, а у самого горизонта, тонувшего в облаках, брезжил алый утренний свет.

Моё состояние менялось вместе с ветром. Когда я чувствовал его всесокрушающие, неистовые порывы, я начинал бежать. Но когда ветер утихал так же резко и внезапно, я переходил на шаг и сам того не замечал. Я погружался в задумчивость. Я погружался в мёртвую тишину, в полную апатию, в абсолютное безразличие. Это потрясающее состояние. По мне прошла буря, уничтожив всё и оставив внутри меня выжженную пустыню, и на меня свалился неподъёмный груз мыслей и воспоминаний. Я молчу, я не могу сказать ни слова, но мне совершенно не больно — я словно разучился чувствовать боль. Разучился вообще что-либо чувствовать. Я не смеюсь и не плачу — я не умею больше плакать.

Но после этих приступов ледяного спокойствия я вновь погружался в бездну боли и отчаяния, которая разверзлась внутри меня, в этот шторм, бушевавший во мне — ещё более сильный, чем тот, что был снаружи.

Ветер сбивал меня с ног. Я вытирал проклятые слёзы рукавами тонкой осенней куртки и дрожал от холода. Я пытался не думать, но мысли рвали меня на части. Я ненавидел их. Я впивался ногтями в лицо, сжимал кулаки и боролся с собой, пытаясь не закричать от бессильной ярости и тоски.

Не ведаю, сколько я прошёл в таком состоянии. Алое сияние вскоре разлилось по морю и окрасило чёрные камни на берегу. Рубиновые лучи преследовали меня, скользя по серым дорожным плитам. Ветер заглушал крики чаек, носившихся над водой. Море волновалось.

Вскоре я вышел к галечному пляжу, двум волнорезам и нескольким скамейкам с видом на море. Позади возвышался десятиэтажный отель. На улицах всё ещё никого не было, но тут я увидел на одной из скамеек девушку в длинном осеннем пальто. Она сидела неподвижно, низко склонившись и спрятав лицо в ладонях. Подойдя ближе, я понял, что она плачет.

Я замер в нерешительности, на секунду даже забыв о своей катастрофе. Затем, подавив в себе желание пройти мимо, сел рядом и осторожно спросил, могу ли я чем-то помочь.

- Кто вы? - послышался её голос — усталый и измученный. Она так и не подняла головы. Я не мог увидеть даже её рук — их закрывали тонкие кольца светлых кудрявых волос. - Нет, нет, никто не может мне помочь, никто! Уходите прочь!

У меня не оставалось совершенно никаких сил, чтобы почувствовать ещё хоть что-то — обиду, удивление или возмущение. Поэтому я просто устало прислонился к спинке скамейки, сцепил руки в замок и, не говоря ни слова, стал смотреть на море.

Она плакала всё сильнее и была уже, казалось, в каком-то исступлении, когда я вновь решил предложить ей помощь. Но в ответ я услышал лишь её неразборчивый шёпот — было похоже, что она спорила сама с собой. Внутри неё словно шла борьба. Я уже не смотрел на мятежные волны — я смотрел на неё, вздрагивающую, замёрзшую, уставшую, пытавшуюся успокоиться. Я не мог оторвать глаз. Я забыл даже про своё горе. Оно показалось мне чем-то далёким, произошедшим много лет назад. Я смотрел на неё и смотрел в немом изумлении, не замечая, как слёзы одна за другой скатываются по моим щекам.

Я узнал её. Ничего в ней, казалось, не было прежним, но я узнал.

- Я смогу вам помочь, - как можно твёрже и убедительнее произнёс я, но голос дрогнул и превратился в сдавленный шёпот. Она наконец подняла на меня глаза.

Да. Тот самый пронзительный взгляд. Это она. Ничего не осталось прежним, кроме взгляда.

- Ты… - она задыхалась. - После стольких лет, в другой стране, в пять часов утра… - она не могла больше говорить. Крепко стиснув мою руку, она вновь залилась слезами.

Я не отвечал ни слова. Я был спасён.