TALE

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.


У них не хватало воображения дать деревням красивые названия.
Да хотя бы какие-нибудь названия, пусть и некрасивые…
Деревни обозначались проще некуда – деревня у леса, деревня за рекой, деревня у дороги…
То место, где он родился и жил, звалось деревней перед Входом.
Остальные три и вовсе делили одно именование – деревни за Нремото, за Замком стало быть, и часто стоило труда понять, о какой из них идет речь… Тогда на помощь приходили имена старост. Старики говорят, тяжковато было, когда имена двоих из них, старост то бишь, как-то совпали… Ну и смеху тоже было…


- Ну как, Хэсте? Чем нынче порадуешь?
- Нет у меня денег, господин староста. У Хаэда все.
«Да и у него ничего нет…»
И уже давно ни вины, ни даже неудобства какого.
Только усталость.
Руки на ограду, голову на руки.
«Поспать бы...»
- А Хаэд-то где?
- Не знаю, с утра не видел, - поднял голову. – И сейчас дома нет.
- Ну, дело привычное, в лесу прячется... Вечно у вас все через одно место... А чем другим отдать, а?.. Да кого я спрашиваю... Телеги наши уже далеко, поспешать надо.
- Отдайте за нас, господин староста. Отработаю.
- Ну да, ну да... Местами бы вас с дядькой поменять, был бы толк. А так… – Староста безнадежно махнул рукой и покатился по дороге дальше, круглый да ладный, засеменил с прискоком – догонять последнюю телегу.
Хэсте закрыл глаза, опустил лоб на руки, постоял так минуту-две, искоса посмотрел вслед обозу и пошел в дом.
«Как бы ты назвал деревни?»
«Надо подумать…»
«Надо поспать».


Перед деревней Хэсте – широкое взгорье. Посреди него – черный замок Нремото, окруженный Лабиринтом – бесконечными белыми стенами. Стены тянутся, изгибаются, петляют вокруг Замка. Лабиринт покрывает почти все взгорье, едва не спускаясь к самым полям.
Вокруг него разбросано семь деревень.
Кто и когда построил Нремото и Лабиринт? Кто живет в Замке? Деревенские не знают. Даже старики, если бы осмелились, толком не могли бы ничего сказать.
Замок просто был. Всегда.
И о нем просто молчали.
Раз в месяц у Входа в Лабиринт появляется Зеленый вымпел с гербом Нремото – деревням пора платить подать.
Весь день смурные крестьяне с разных сторон тянутся к Входу на телегах, груженных едой, питьем, тканями, мехами, кожами, дровами – кто чем богат... Старосты следят и считают – старосты за все отвечают. Все складывается у Входа и лежит, никем не тронутое, до темноты.
Наутро ничего не остается.
Это неизменно вызывает у деревенских немую оторопь.
Никого никогда они не видели ни у Входа, ни в окрестностях Замка.
Раз в год, в день летнего солнцестояния, будто намеренно, чтобы испортить праздник, на внешней стене Нремото вывешивается Пурпурный вымпел – отважным предлагается войти в Лабиринт.
Желающие, несмотря на годами усвоенный страх, внушаемый Замком, находились почти ежегодно. Одиночки, компании, целые отряды не столько отважных, сколько любопытных уходили в Лабиринт. С запасами еды и воды на несколько дней, с каким-никаким оружием, инструментами, хворостом и всяческими оберегами.
Никогда никто не возвращался. Никаких вестей от них больше не было.
И всегда в те годы, когда героев идти в Лабиринт не находилось, и лишь иногда в те годы, когда они находились, в деревнях пропадали люди. Чаще мужчины, реже женщины, дети – никогда. Замок брал свое так или иначе. И брал лучшее.
Нремото наводил ужас.
О нем просто молчали.
Испокон веков.

* * *

«…На что похожа река?»
«Когда стоишь здесь, наверху…»
«На ленту, как у матери… Только такой блестящей у нее не было…»
«На что похожи листья на этом дереве?»
«Если смотреть снизу и против солнца… И прищуриться…»
«На рыбью чешую…»
«Огромная чудо-рыба зеленая… Блестит на солнце… В небо мордой глядит…»
«А это дерево? У него волосы дыбом…»
«А вот ивы на берегу причесаны, все ветки вниз… Только простоволосые…»
«Почему так?»
«На что похожа трава?..»
«На что похожи облака?..»
«А ветер... Какой он вообще? Не понять…»
«Не потрогать, не поймать, не то что увидеть…»
«А солнце...»
«А небо, огромное такое!..»


В который раз опрокинутый небом, он упал в траву и раскинул руки.


«Поле…»
«Коровы…»
«Лабиринт и Замок?»
«И что это за слово такое – Нремото...»


В поле почти нечего было делать.
Стадо паслось себе – он с ним забот не знал.
Есть почти не хотелось, вода была.
Никто его не тревожил, ничто не беспокоило.
Даже близость Лабиринта.
Чем занять себя? В особенности, если нет ни хорошего ножа, ни дудки…
Вот он и выдумал, уже давно, задавать самому себе вопросы о том, что на что похоже.
Так время проходило быстрее.
Но все равно на весь день этого занятия не хватало, наскучивало.
Если бы у него была хотя бы дудка…
Но лучше нож.
Настоящий, а не этот огрызок.
Ох, если бы у него был нож!..
Он был бы другим человеком…
А раз уж он – такой, как есть, значит и ножа у него быть не может.
Известно – к ножу требуются сапоги. И одежда новая. И дом большой. И пузо сытое. И отец с матерью. И друзей орава.
Где нож, там и счастье?
Так ли?..
Нет, вряд ли ему и нож бы помог.
Ну нож и нож… Что толку-то…
Почему он такой, думал Хэсте и знал, что на эти мысли может уйти еще полдня.
Это хорошо. Так нескучно.
Но толку, опять же, никакого.
Думай сколько влезет, хоть лоб себе разбей, ничего не надумаешь.
Сколько он уже думал…
Почему все так?
Почему он – это он, а не кто-нибудь другой? Нэв, к примеру…
И не то чтобы он хотел с Нэвом поменяться… Нэв, он дурак, за милю видать…
Нет.
Просто несправедливо – так…
Совсем не справедливо, как ни крути…
Неправильно.
Нечестно.
Нет…


Были еще и другие мысли.
Они ему больше нравились.
Они были тихие и для него самого загадочные.
Мягкие, как пух, начесанный с серого кролика, теплые, невесомые...
Когда они приходили в голову, он будто проваливался в них…
И тонул, и тонул…
На эти мысли, на эти вопросы тоже не было ответов, но от них не сдавливало горло и не тянуло реветь.
«Какой я?.. Как устроен?»
«Почему я – это я?..»
«Как я двигаю вот, скажем, рукой? Или ногой?»
«Как я говорю?»
От слова говорю перекидывался неведомый мостик вообще к словам, ко всем словам на свете, и мысли сбивались слегка на сторону:
«Откуда берутся слова? Почему они такие...»
«Почему рыба зовется рыбой? А дерево – деревом?»
«Почему слово лабиринт такое длинное и чужое? Такое твердое? Будто каменное… Хоть и мягкое в самом начале… Как так получилось?»
«Почему в деревнях его никто не произносит, никто не знает, только Давор да я?»
«Почему не приживается здесь это слово? Ведь красивое…»
И снова:
«Что это – Нремото?»
Слово цепляло его, как крюком, как этим вот ржавым обломанным ножом, неуклюжее, неудобное языку, напоминающее слово дремота…
И от этого еще больше казалось, что Лабиринт и Замок пусты, мертвы, темны внутри и опасны… Будто там все спит, но может проснуться – лишь коснись… Но лучше не касаться.
Потом – вдруг опять перескок обратно, похоже, что со страху, – мысли возвращались к прежнему.
«Зачем я? Для чего?..»
«Почему появился? И стал жить...»
 «Как это может быть, что до того меня не было?»
«Как это хорошо, что я есть…»
«Как хорошо двигать рукой… И ногой… И поворачивать голову. И вдыхать-выдыхать…»
«И говорить…»
«Так откуда же берутся мои слова?»
И самая оглушающая его мысль, после которой он уже не был способен ни о чем думать.
«Откуда берутся мысли?»


Хэсте заснул, в поле.
В первый раз.
Никогда раньше такого не бывало.
В тени, под деревом…
Хаэд всю ночь спать не давал, и разморило к полудню, душно.
А эти… Как знали…
Шли на реку через поля, не прошли мимо.
Увидели, что спит, подкрались, само собой…
Придавили к земле, а Нэв ногу на лицо поставил:
– Так, значит, стадо пасешь?! Дрыхнешь! Где коровы мои?!.. И опять у Кружила под боком! Медом тебе тут намазано, что ли?!
Хэсте видел, прижатый к земле, ярко-зеленую траву прямо перед собой и краем глаза Нэва ростом с дерево.
Нэв богатый, у него сапоги.
Даже в жару носит.
От гвоздей на подошве щеке больно.
«И отцовских коров своими считает…»


Хэсте молчал.
Старосте скажут, что спал, стадо больше не доверят – Хаэд придушит…
Тогда уже не отвертишься.
И просить отпустить не мог, молчал, только дышал заметно.
– Туда тащите! – озлившись всерьез, указал Нэв. – Тля немая… Такой же прощелыга, как и дядька евойный! Поучить надо!
Хэсте ловко перевернули – и глазом моргнуть не успел – проволокли по земле и ткнули лицом в еще теплую лепешку.
Со взрослыми не потягаешься.
– Коровье дерьмо не поганое! – хохотали, пританцовывали и повизгивали, как девчонки. – Река рядом, отмоешься!
– Другой раз в Нремото затолкаем! – пообещал Нэв, глянул в сторону реки и тут же забыл про него.
Торопились к воде, жарко.
«Вы и шагу в сторону Нремото не сделаете…»
«Легко обошлось…»

* * *

Вечером пригнал стадо в деревню и побрел домой.
«Великан и тролли напали на меня… Да, великан и тролли».
«А я без ножа… Повезло еще – не сожрали…»
Он уныло размахивал перед собой прутом, тащил его кончиком по желтоватому песку, оставляя за собой длинный, красивый след, похлестывал соседские ограды.
«Надо нож у Давора попросить, как же без ножа…»
«Позарез нужен нож».
«И дудка!»


У своей калитки рука не поднялась открыть щеколду, замер у калитки…
«Может, успею к Давору? Быстро, не заметит…»
Из дома вдруг загрохотало и ругнулось, грязная рубаха вывалилась из двери.
Хэсте живо присел и отполз в траву за оградой.
– Чтоб тебе пусто было, гадючье отродье!.. Только явись!..
Что-то разбилось.
– Выродок проклятый! Удавлю… вот этими руками!
Хэсте не стал слушать дальше.
Пригнувшись, засеменил вдоль ограды.


Сразу за углом – огороды, так ближе всего до кузницы.
«Только никого не встретить…»


Огороды пролетел – никого не встретил, но прямо на пороге у Давора, как нарочно, столкнулся с Нэвом – налетел на него со спины, не заметил.
Отпрыгнул.
У Нэва в руках – новый нож.
Нэв прощается с Давором по-взрослому:
– Благодарствуй, кузнец. Отец завтра рассчитается… А, снова ты, оборыш, – осклабился и заиграл ножом перед носом Хэсте. – Отмылся, гляжу… Все коровы целы? Наши домой пришли? Или как? – приставил нож к его груди, отодвинул к косяку. – А?.. Видал, что есть? Теперь будет чем тебя щекотать.
Хэсте молчал и глядел на Нэва волком.
«При Даворе не страшно так глядеть…»
Потом не вытерпел и перевел взгляд на нож.


Он был небольшой, короткий и такой…
«Такой… изогнутый, слегка…»
«Чуть-чуть совсем».
«Немного…»
У Хэсте на самом деле защекотало в груди.
Так защекотало, будто конец ножа медленно и мягко, и совсем не больно, проник туда и затрепетал там, холодно и мелко.
И ни с чем на свете нельзя было сравнить этот его изгиб…


– Что скажешь? – скалился Нэв.
Сказать было нечего.
Но тут Давор явился из темноты:
– С жиру ты бесишься, Нэв. Иди домой. Скажи отцу, завтра жду.
Нэв фыркнул Хэсте в лицо, медленно, красуясь, вложил нож в кожаный чехол, пристегнул его к ремню, повернулся и с важным видом вышел из кузницы.


– Почему глаза отвел? – спросил Давор, вытирая руки ветошью и глядя вслед Нэву.
– На нож поглядеть.
– Не надо было.
– То надо, то не надо… – Хэсте потер через рубаху там, где оцарапал Нэв, и сел на порог. – Не поймешь тебя.
– С Хаэдом в эти игры не играй, он тебя сильнее. А с Нэвом можно.
– Нэв тоже сильнее. Он совершеннолетний.
– Ерунда. Вы с Нэвом равны. И случись что, еще неизвестно, кто из вас двоих будет сильнее.
– А если Нэв не один?
– Смотри по обстановке. Думай. Себя слушай…
Хэсте устало вздохнул и, прислонившись головой к косяку, стал молча смотреть на деревню.
От кузницы, сверху, далеко видно.
И лес видно, и поля, и деревню соседнюю, и за углом дома Лабиринта кусок.
Только… сколько же можно на все это смотреть…
Он все это уже вдоль и поперек знает.
Обрыдло.
«А нож у Нэва как изгибается…»
Царапина на груди снова защипала.
И само пришло: «Как спина у рыбы…»
«В руке лежит так… Хорошо, наверно, лежит».
Хэсте посмотрел на свою ладонь.
Представил в ней рукоять ножа, сжал руку…
Улыбнулся сам себе.


– Устал? – спросил Давор. – Что, домой не заходил?
– Не заходил, – ответил Хэсте. – Я ненадолго к тебе.
– Есть хочешь?
– Нет… Покажешь?
– Отчего ж не показать... – привычно ответил Давор.
Хэсте распрямился, отер руки о штаны.
Приготовился.
Солнце торопилось уйти за лес.
Кузнец вынес молока, кусок хлеба и... ее в чистой холстине…


У Давора была – книга.
Одна единственная в округе.
И никто не знал о ней, кроме Хэсте.
И Давор показывал ее только ему.
В первый раз – смешно, – когда ее увидел, подумал, что это маленький ящик.
Или такая большая шкатулка.
Когда Давор открыл крышку, шкатулка оказалась полна… То есть не пуста. То есть там просто ни для чего не было места. То есть положить туда что-нибудь было нельзя… Потому что это была не шкатулка. И не ящик.
– Книга, – объяснил Давор, и Хэсте дрогнул.


– …Воспрещено! – кричал староста на ярмарке парню с этими самыми книгами. – Нельзя! Воспрещено! Пошел! Пошел от меня!
– Кем воспрещено? – смеялся парень. – Почему воспрещено?
– Нремото! – вспыхнул задетый до глубины души этим смехом староста и оттолкнул от себя торговца.
Книги рассыпались по земле.
«Хорошо, что сухо…» – подумал Хэсте, наблюдая из-за мешков и клетей.
«Что за книги такие?»
Они были небольшие, разноцветные и мягкие.
Не пойми на что похожие, но о чем-то напоминающие, – Хэсте им как-то не сильно удивился.
Он бы подошел, посмотрел и потрогал, но если запрещено…
Продавца потом избили за большим шатром.
– Больше не сунется со своим бумажным дерьмом, – хмыкнул Хаэд и облизал сбитые костяшки на кулаке.
– Что такое бумажное? – спросил Хэсте.
– Заткнись, – ответил Хаэд.
Книги на ярмарки больше не привозили.


– …Запрещено же, – напомнил тогда Хэсте, испуганно глядя то на Давора, то на его книгу.
Давор внимательно смотрел на него.
Помолчал, вздохнул и придвинул книгу к себе:
– Хочешь или нет?
Хэсте растерялся.
Если за книги бьют… А уж он-то знает, как бьет Хаэд…
«Если запрещено, значит не зря…»
– Боишься? – спросил Давор.
– Боюсь.
– А чего боишься? Запрета или того, что скрывается в книгах?
«А в них что-то скрывается?»
– Всего боюсь, – сказал Хэсте, подумав.
Но глянул на Давора и почувствовал, что бояться нечего, что уже не боится…
– Так хочешь?
Хэсте улыбнулся.
Потом засмеялся – радостно, потому что защекотало в груди.


С того дня столько времени прошло…
Хэсте изучил книгу как свои пять пальцев, от доски до доски, каждую страницу, каждый рисунок, каждую букву. И переплет изучил – кожу, все завитки в тиснении, все неровности и потертости. Тяжесть, величину и запах. Пятна, дыры, заломы. Как устроена, собрана, сшита и склеена. Написана, нарисована, раскрашена… Выучил наизусть.
Узнал, что такое бумажный, но так и не понял до конца, как делают бумагу. Очень смутно догадывался, что значит читать, но совсем не понимал, как это происходит. Это было еще таинственней, чем думать… И еще одного он так и не постиг – как в ней, в книге, помещается столько всего… И главное, почему столько всего – запрещено?


Давор не читал.
Давор отвечал не на все вопросы.
Но он жил долго, повидал немало и мог рассказать о рисунках в книге.
– Вот, корабль, Давор… – сказал Хэсте, осторожно переворачивая очередную страницу. – Расскажи еще.
– Все тебе мало, гляди-ка… Сколько ж можно рассказывать? – Кузнец кивнул на хлеб и молоко. – Ну, это… большая лодка с парусами. Ну, как две мои кузни, чтоб не соврать. Может, чуть меньше… По морю плывет, грузы перевозит, людей, скотину...
– Смотри, дракон спереди…
– Ага.
– А драконы бывают? – Хэсте удивился собственному вопросу.
– Старики говорят, были когда-то. А я не встречал.
Хэсте подумал, что Давор сам уже старик, и прикинул, когда могли быть драконы…
«Непонятно…»
Приступил к молоку и хлебу:
– А море – какое?
– Очень много воды, очень! Представить жутко сколько! Стоишь на берегу, а другого берега и не видно! И плыть до другого берега долго-долго. Одна вода кругом, от края до края… – Давор показал невидимые края моря руками. – И вода – соленая...
– Зачем? – Хэсте перестал жевать.
– Да кто ж его знает? Так задумано богами…  Ты ешь, пей, не забывай… В море свое зверье живет. Как у нас в лесу лесное, так в море морское…
– Как восьминог на последнем рисунке? – проверил себя Хэсте.
– Ну, так ты сам все знаешь… Осьминог.
– Не знаю я ничего! Расскажи! – У Хэсте горели глаза.
Давор улыбнулся в бороду:
– По морю – волны идут! То небольшие, тихие, ну вот как на реке у нас бывает. То огромные! Как горы, если буря и ветер!..
Хэсте видел горы только в книге.
До Хребта было далеко. Так далеко, что даже отсюда, с холма, Хребет было видно только в ясную погоду и то не весь – всего несколько вершин.
Рядом же с книжными горами был нарисован воин ростом в два раза выше их.
Хэсте уточнил:
– Как стены Нремото?
– Волны? Да, пожалуй, что так…
Хэсте задумался.
Перелистывал страницы и играл бровями.
– Почему же вода соленая… – спросил будто сам себя.
– Чего не знаю, того не знаю, – ответил ему Давор. – И пить ее нельзя. Ни в коем случае.
– Столько воды, а пить нельзя? – Хэсте был разочарован замыслом богов. – А люди куда плывут?
– По своим делам плывут. В разные страны.
– А сколько стран на свете?
Давор засмеялся:
– Несчитано!
– И ты во всех был?! – Глаза снова заискрили.
– Куда мне! Жизни не хватит.
Хэсте задохнулся.
Потом задумчиво откусил еще хлеба, осторожно смахнул крошки со страниц.
– Молоком запивай, – подсказал Давор.
Хэсте, чтобы не облить, переложил книгу ему на колени, отхлебнул молока, вытер рот рукавом, а руки – опять о штаны, взял книгу обратно и спросил:
– А море где?
– Морей много… Я был на юге. Там море теплое. А на севере моря холодные… Очень холодные, даже льдом покрыты. И ледяные горы плавают.
– Да ну… – Хэсте усмехнулся недоверчиво.
– Плавают.
– Как это?
– Люди говорят…
– Далеко?
– Очень далеко.
– А до теплого моря?
– Тоже далеко.
– Сколько дней ты шел?
Кузнец опять засмеялся:
– Я шел месяцы, парень!.. Иногда ехал. Иногда плыл.


Хэсте затих.
Пригасил взгляд, нахмурился.
Ему не дойти…


– Дойдешь, – угадал Давор. – Обязательно дойдешь. Вот как вырастешь, так и уйдешь отсюда, куда глаза глядят, куда захочешь. Все моря твои будут. И горы, и леса…
– Я бы сейчас ушел. – Глаза погасли совсем.
Хэсте закрыл книгу, вернул Давору.
Сник.
Кузнец тяжко вздохнул.
Спросил, зная ответ:
– Бьет?
Хэсте пожал плечом, похоже, улыбнулся.
«Это ничего… Не страшно…»
– Куда б ты пошел сейчас? Разве что в лесу шалаш поставить. На лето. Да и в лесу он тебя найдет легче легкого. Не спрячешься.
«Не спрячешься...» – соглашался Хэсте.


Вдруг повернул к кузнецу лицо с такой улыбкой, что показалось – другой человек.
Глаза опять горят, на щеках – ямки, два верхних зуба – чуть вперед.
Как солнце.
Как радуга после дождя.
Как не любить его, когда он так улыбается?
Как ненавидеть такого?
Да за одну эту улыбку можно простить все на свете и даже вперед...


– Куда бы пошел? – поднялся Хэсте. – В Нремото.

* * *

Давор не стал по местному обыкновению окружать себя защитными знаками.
Давор был не из тех, кто от одного имени Нремото шарахается и даже смотреть в сторону Замка боится.
Но видно было, что Давору не по себе.
– Что это ты выдумал? – И голос у него стал таким, какой бывает, когда подмастерье что-то не то сделает.
Но Хэсте не подмастерье, он Давора не боится.
Он потянулся, улыбаясь.
Стало легче, намного.
Ожил:
– Мне идти пора. Пойду…
– Нет, постой-ка…
– Я завтра приду, можно?
– Да уж будь так добр…
– Расскажешь о Ледяной стране?
– Расскажу… – растерянно отвечал Давор, но, спохватившись, вернулся к начатому: – Ты мне зубы брось заговаривать! Что выдумал, спрашиваю?
Не ответив, глянув на дорогу, Хэсте скакнул за бочку с дождевой водой у двери:
– Хаэд идет! Успею? Огородами?
Давор вгляделся в фигуру в замызганной рубахе под холмом:
– Успеешь, он далеко еще… Дуй, он упал! Давай, пока не видит!..
Хэсте скрылся в бурьяне.


Давор завернул книгу в ткань, отнес в дом и вернулся на порог.
Спустя несколько минут появился Хаэд:
– Здоров будь…ээ… кузнец!..
– И ты, Хаэд, здравствуй, – ответил Давор. – Так, в гости заглянул или по делу пришел?
Хаэд покосился на хлеб и кувшин с молоком на пороге:
– Своего, старый… ищу... К тебе заходил… м?..
– Не было, – и глазом не моргнул Давор. – Уж сколько не видал его… С неделю, кажись… Стряслось чего?
– А?.. – Хаэд качнулся. – Да вот… того… стадо, понимаешь, пришло, а этот... – широко развел руками, едва не упал. – Нету!.. Тьфу… Отбивааается… ааа… отбивааается… – приплясывал на месте. – Надо… рога по… пообломать… надо… рога… А ну! Потеснись!..
Давор подвинулся на пороге, убрав кувшин и хлеб.
Хаэд прикинул расстояние, нацелился, сделал несколько размашистых шагов, вертанулся и, крепко вцепившись в косяк обеими руками, рухнул на зад рядом с Давором.
– Совсем от рук отбился, говоришь… – вздохнул кузнец. – А по мне так годный парень растет. Работящий, послушный. Диковат, это да. С сиротами такое бывает...
– Как говоришь? – изумился Хаэд, ворочая глазами. – Годный?.. Ххе!.. – скосил рот и помотал головой.
Повел рукой туда-сюда и опять помотал головой:
– Это он… того… на людях годный… работящий да… – икнул, – послушный...  А дома, а?.. Дома?.. Я тебя спрашиваю!.. Меня… дядьку своего родного!.. Меня!.. – стукнул в грудь кулаком. – Ни во что!.. Ни во что!.. – замолчал – крепко задумался.
– Не ставит? – выручил Давор.
– Во!.. Не ставит!.. Бла… годарю, старый… – Хаэд похлопал Давора по коленке, посмотрел себе под ноги и протяжно выдохнул.
Потом, с минуту погодя, сплюнул на землю:
– Вот где он сейчас?.. А?.. А ведь сказано… было… Чего?.. Сразу домой! Сра-зу!.. – с досады ударил кулаком в ладонь. – Все на мне!.. Хозяйство!.. А?.. Помощничек, твою мать…
– Хозяйство? – усмехнулся Давор. – У тебя и собаки-то своей нету. У старосты берешь…
Хаэд не услышал – распалялся:
– Сирота, говоришь?.. Сирота, ээээ… Не с чужим живет!.. А?.. Или как?!  Я ему кто?! Во! – помотал указательным пальцем перед Давором. – Дядька родной!.. Дядь-ка!.. Как… никак... Понимать надо!.. Кто его растил?! А?! Когда мать… того… подохла?..
– Сестра родная, – осадил его Давор. – Молчал бы уж…
– Подохла! – подтвердил Хаэд. – Сдохла, дура!.. Туда и дорога!..
– Утихомирься…
– Кто растил, я тебя спрашиваю!! – взревел Хаэд.
– Ты, кто ж спорит. Только родителей никто не заменит. Ты бы не бил его, может, лучше было бы.
– Я – бью?! – выкатил глаза Хаэд. – Он сказал?!
– Не говорил ничего. И так видно.
– Н-ниии ррразу!.. – выпрямившись, торжественно произнес Хаэд. – Пальцем не тронул!.. Н-ниии ррразу! Сп… спроси кого хочешь!.. Все синяки… шишки… все с улицы, с улицы, дааа... Нет, ты мне не говори… Нееет… Что за парень без синяков, а? Нееет… Пойду дальше… искать… Надо…
– И то верно, иди, – поддержал Давор и помог ему подняться. – Может, он к кому из приятелей зашел. Может, и дома уже.
Хаэд тронулся было с места, но тут остановился и глухо засмеялся:
– К кому? К приятелям, эээ? Кому он… н-нужен? Коровы ему приятели! Уже по… по хлевам стоят... – осторожно, чтобы не потерять равновесия, развернулся к Давору. – Видишь ли… в чем дело… А?.. Нет у него… волчонка… приятелей... Ни один… на улице… так не пропустит… Ногу подставить… Камнем бросить… Дааа… Запросто!..
– А ты бы приодел его, что ли? Что ж он у тебя который год, и зимой, и летом, в одном ходит? Любой застыдится, а дети слабину чуют, вот и обижают, кто слабее…
– Пусть заработает!.. Приодел… Ха!
– Разве еще не заработал? Только он из вас двоих и работает.
– Прожирает больше... Слышь?.. Жрет за троих!
– Н-да… – невесело улыбнулся Давор и решил, что уже можно провожать гостя. – Кругом виноват парень, куда ни кинь. Да только так не бывает, чтобы один был во всех бедах повинен.
При таких словах Хаэд весь подобрался, вытянулся и твердо пошел обратно к кузнецу.
Прищурился:
– Это… как же… понимать?
– Да не любишь ты племянника своего, вот так и понимай, – спокойно ответил кузнец.
– А кому д-дело? – вдруг захрипел Хаэд и вцепился в рубаху Давора. – Закон на чьей стороне, старый? А?.. На моей! И любить… – цокнул языком, – не обязывает!.. До пятнадцати лет – мой!.. Понял, а? Собст-вен-ный! Могу делать… что пожелаю...
– Ну, это ты погорячился, – сказал Давор и оторвал его руку от своей рубахи. – Ты за него еще и отвечаешь.
– А… к-кто говорит, ээ?.. Обязанности, да?.. Обяяязанности… А ты сам-то как… того… Закон блюдешь?.. Чужих детей к себе, а?.. Переманиваешь?.. Подмастерьев не хватает… или как?.. Рабочие руки… на дармовщинку…
– Хороша мысль, – усмехнулся Давор. – Отдай его мне в ученики. Бесплатно учить буду. Ничего с тебя не возьму. Потому как взять с тебя нечего.
Хаэд оскалил зубы до самых десен и от злобы будто чуть протрезвел:
– Я тебя, старый… насквозь вижу… Не получишь щенка... И одолженья твои мне… того!... Не надо, не на-до... Дааа… Чему ты его научишь? Его ветром шатает. Молот с места не сдвинет…
– Кормил бы лучше…
– Книжки читать?.. – ярился Хаэд и не знал, куда приспособить руки, которые так и чесались. – Толку-то с твоих книжек?! Видал я их за Хребтом!.. И побольше твоего видал!.. Только за Хребтом ничего хорошего не было!.. Незапрещенные!.. На дорогах валялись, бери – не хочу!.. Мы ими топили!
– Какие книжки? Что тебе с пьяных глаз мерещится?
– Не люблю его, говоришь?.. Нееет, старый… Ненавижу я его! Не-на-ви-жу!..
– Да за что же? Мальчишку… Родную кровь…
Хаэд уставился прямо в глаза Давору, посопел и выдавил:
– Я за Хребет ушел… ее одну оставил… Вернулся… А она уже с серьгой в ухе и родила!..
– Ну так что ж? Ты хотел ее в девках оставить, что ли? И мужа хорошего нашла, и жили хорошо, пока он следом за тобой не ушел.
– У меня не спросила!.. У меня! – Хаэд забарабанил себе в грудь. – У брата старшего… не спросила!..
– Чего ты несешь? У кого спрашивать, если тебя сколько не было и вестей никаких? Тебя уж схоронили... Мутишь ты все.
– Рано! Рано схоронили!.. – Хаэд стискивал кулаки и дергал ноздрями. – А потом сама подохла!.. Оставила мне… этого!.. Жизни никакой!..
– Да какой тебе жизни надо?
Хаэд скривился:
– То-то!.. То-то! Никто меня не понимает!..
И успокоился сразу.
Отступил с ухмылкой.
С торжеством посмотрел на Давора, повернулся и пошел с холма.

* * *

Хэсте прибежал домой, по привычке опасливо оглядел двор, прислушался.
Да, дядьки не было.
И не было его еще долго.
Стемнело.
Уже успел – быстрее то и это, быстрее, пока не вернулся – натаскать воды, приготовить что было, поесть, убрать, подмести пол, вымыть посуду и стол…
За столом и уснул.


Мимо медленно проплывал корабль…
Высокий, легкий, синий, с полным ветра парусом и длинными, как драконьи языки, флагами.
Весь в мокром тумане, плыл долго, долго, качался с боку на бок, с волны на волну…
В другие страны, по своим делам.
«Надо же…»
Вода плещется…


Хэсте ахнул и проснулся – Хаэд схватил за волосы.
– Я все сделал! – выпалил сразу. – Чего я не сделал?!
– Где шлялся, гнида? – дохнул в лицо дядька.
«Что угодно, только не эта вонь…»
Страшнее быть ничего не может.
С нее, с вони, все и начинается…
«Пусть лучше Нэв сапогом топчет, чем это…»
– Опять у кузнеца был? Чем он там тебя приманивает?
– Пусти. Я все сделал.
Хаэд отпустил волосы, но толкнул так, что Хэсте упал со скамьи.
– Накрывай на стол, племянничек… Привечай дядьку… своим хлёбовом… – полез по котелкам и плошкам. – Никак каша опять!
– Если нет ничего больше…
– Вот-вот, и я о том... Садись, потолкуем.
Хэсте принес скисшего молока, поставил рядом с кашей и сел за стол напротив дядьки.
Жуя и прихлебывая, презрительно кривясь, вываливая изо рта в руку комки каши, брезгливо разглядывая их и закидывая обратно в рот, Хаэд рассуждал:
– Чем мы с тобой, дорогой племянник, сын моей родной сестры, хуже других? Думается мне, что ничем. Может статься, даже наоборот. А живем, а?.. Как отребье живем... Ну об этом мы с тобой уже беседовали… Соли дай.
Хэсте придвинул к нему солонку, до которой тот мог дотянуться и сам.
Хаэд, глядя на соль исподлобья, повозил ложкой в миске:
– Чего это… – с резким причмоком высосал кашу из зубов. – Зачем?
И оттолкнул от себя солонку.
Уже привычный к любой дури, Хэсте подхватил ее, не дав опрокинуться.
– Ну так как? – спросил Хаэд. – Что скажешь? Подумал?
– Не пил бы ты, – ответил Хэсте. – Работал бы хоть чуть. Не перебивались бы с куска на кусок. Все деньги мои за… – не смог договорить – Хаэд резко, но неловко выбросил вперед руку с ложкой.
Хэсте увернулся.
– Прыток… – Дядька зло засмеялся себе под нос. – Кузнец, небось, научил?.. Только не надо меня… того… деньгами попрекать… Не нааадо… Ты у меня живешь, а не я у тебя. Где б ты был, если б не я? А? Кому ты нужен?.. Ты мне всем обязан! Ты мне жизнью своей цыплячьей обязан! Из милости моей по земле ходишь!
– Не терпишь меня, чего ж не отпустишь? Выгони – я тебе только спасибо скажу. Я бы уже откупился давно…
– А куда собрался, а? – Хаэд наклонился к нему над столом. – К кузнецу? Нужен ты ему, думаешь?.. Был я у него сегодня, беседовали, дааа... Говорит: «Куда мне такого хилого в ученики? Пока откормишь, не меньше года уйдет». Накладно ему, видишь ли… Не нужен ты никому, кроме меня, не надейся…
И другим голосом, страшным до оторопи:
– А сбежать надумаешь, из-под земли вырою. Собаками порву – скажу, волки сожрали. И ничего мне не будет за то, что племянника любимого до совершеннолетия не уберег...


Хэсте слушал и процарапывал ногтем ложбинку на ребре стола.
Царапал и царапал – не замечал…
Дергал ногой под столом...
Било в висках, голова кружилась.
Нечем было ответить.


Хаэд пригляделся к нему и остался доволен:
– Не переживай, родич. Мы с тобой еще заживем! Слушай меня и все. Так как?.. Ярмарка… того… на носу уже…
Хэсте молчал и смотрел перед собой, в стол.
– Не слышу! – рявкнул Хаэд.
Хэсте вздрогнул и приготовился.
Ответил без голоса:
– Не буду…
– Не слышу! – Хаэд грохнул кулаком по столу – Хэсте подпрыгнул на лавке.
– Не буду, – качнул головой и незаметно отодвинулся подальше.
– Хорошо подумал?
– Хорошо.
– Куда ты денешься…
«Нет… – бухало в голове. – Нет… Нет… Нет…»
«Заговорить его… Может, разговором обойдется… Может, одной руганью…»
«Ну подзатыльников пару отвесит…»
По рукам пошла дрожь, до самых плеч, до шеи…
Потому что ясно было, что не обойдется.
Но Хэсте вспомнил, как Нэв говорил с Давором.
Чуть расправил плечи, чуть приободрился:
– Ярмарка раз в год, и то не всегда. Не обогатишься.
– А еще шесть деревень на что? С ярмарки мы только начнем… Что ж я дурак, что ли?.. У себя пакостить не станем… Шесть деревень да ярмарка – на весь год заботы хватит.
– Везде воруют, а у нас не воруют? Дураку понятно, где крысу искать.
Хаэд хмыкнул.
Потом хохотнул:
– Толково!.. Гляди-ка, соображаешь… Тем лучше! Значит, семь деревень!.. Глядишь, и проживем! А? И на столе прибавится, и ты же сам… того… приоденешься. Сколько ж можно в рванине ходить?
– Не пропивал бы деньги… – опять начал Хэсте.
– Угомонись. – Хаэд нахмурился.
– Все было бы…
– Пока по-хорошему просят.
«Тошно-то как, небо…»
Хэсте замолчал и закрыл глаза – от дряни, поднявшейся с самого дна…
От постоянного запаха какой-то кислятины и перегара, от жира, копоти и грязи на всем, от неизбывного голода, страха и вины, от своих дыр, заплат, стыдных босых ног, рук в царапинах и цыпках, от бессилья понять, от своей слабости и чужой несправедливости…
Но больше всего от невозможности дальше терпеть эту рожу перед собой, эти глаза рыбьи, рот липкий и растущую криво щетину вокруг рта…
– Не буду, я сказал! – не выдержал. – Тебе надо, ты и…
Хаэд все-таки достал, ударил по лицу.


В ушах хлопнуло и зазвенело.
Хэсте завалился на сторону.
Стало темно…
В звоне и темени Хаэд навис над ним, черный, как тот же тролль.
Медленно покачивался, плыл и расплывался…
Молчал и ждал…
Хэсте пытался прийти в себя.
Прогнать звон, снова увидеть…
Помотал головой.
Из носа пошла кровь.


…Хэсте, да, думал.
Много.
Что эта ярмарка?
Пряник в карман, цыпленка под куртку…
Много ли он украдет?
И не получится у него…
А Хаэд не еды, он денег захочет…
А поймают – к столбу.
Три дня на солнцепеке посреди торга, у всех на виду, три ночи под открытым небом...
Цепи на его ногу, скорее всего, не найдется, за шею прикуют. Как собаку.
С голоду, от жажды не помрет, пожалеют малого, хлеба бросят и воды дадут.
Только плюнут сначала на хлеб и в воду…
Поймают еще раз, заклеймят.
Вот здесь, на руке, крысу выжгут… Чтобы всегда видна была. Чтоб на всю жизнь…
В деревне уже и после первого раза житья не станет.
Где это видано – свой вор.
Ворье, оно только из-за Хребта.
Стадо больше не дадут…
«Только топиться…»


В голове прояснилось.
Звон ушел…


– Не буду… – повторил Хэсте глухим голосом и вытер нос.
– Ээээх! – громко протянул Хаэд. – Надоели мне разговоры пустые…
Он поднялся из-за стола, и Хэсте встал.
Не поворачиваясь к дядьке спиной, перешагнул лавку...
Чаще всего удавалось убежать, спрятаться на дереве, на чердаке или загонять пьяного до изнеможения.
Бывало даже весело.
Но сегодня Хаэд подготовился.
Хэсте проскочил мимо него к двери – заперто.
Засов туго примотан веревкой, развязать не успеет…
И окна закрыты.
    

Он держался, сколько мог, быстрый и гибкий, как кошка, – бегал, уворачивался, опрокидывал лавки…
Но, даром что пьяный, Хаэд поймал его скоро.
    

Дядька умел бить, не оставляя следов, – за Хребтом всякому научили.
Хэсте умел молчать, когда били.
Хаэда это злило больше всего.
Крепко держа племянника левой, отвешивал удары правой и приговаривал:
– Хоть бы заскулил, дерьмо собачье! Ни звука не проронит!.. Только глазюками зыркает, как ведьмак… Честно прожить хочешь?! Никто честно не живет! Или думаешь, есть такие?! Кузнец твой честный?!
– Не тебе чета… – процедил Хэсте сквозь зубы, закрывая голову руками.
И вместе с голосом вдруг слезы подкатили к горлу и тут же брызнули из глаз.
«Не тебе чета – Давор…»
«Боги…»
Хаэд остановился, сощурился страшно, засопел, налился кровью…
– Ах ты ж послед сучий!.. – одним ударом свалил Хэсте на пол и, уже не заботясь о синяках, пинками, как мешок или тряпку, загнал его к стене.


Все сомкнулось в кромешную черноту со вспышками боли, яркими, как огни ночью... тесную черноту, не больше его самого, тесную и плоскую... потому что его топчут и сейчас растопчут... и он оглох и ослеп совершенно... и чернота – тесная и давит, и плоская, как стена за спиной и пол под ним... и никуда не деться... и так страшно еще не было... и его самого еще немного – и не будет... и за что ему все это и когда кончится…


Хэсте и теперь молчал.
Закрываясь от сапог, единственного непропитого трофея из-за Хребта, угадывал грохот за дверью, но очень плохо, издалека…
В голове опять звенело.
Из носа снова текло теплое...
Хаэд не давал ни подняться, ни вдохнуть.
Хэсте и закричал бы уже, но воздуха не было.
Разбилось окно, камень упал на пол.
Дядька, раскачиваясь и тяжело дыша, развернулся и посмотрел удивленно.
– Ааагххх… – Хэсте вдохнул.
Хаэд, шатаясь, двинулся к окну.
Второй камень задел его.
– Ктооо?! Убьююю!..
Хэсте продышался, как мог, скрипнул зубами, поднялся на ноги и, согнувшись пополам, цепляя плечом стену, пошел к двери.
Снова раскололось и посыпалось.
Хаэд метнулся к самому дальнему окну.
Там зацепил ногой лавку, повалился на пол…
Не своими пальцами, не сводя глаз с дядьки, Хэсте попробовал развязать узел на засове, не смог, разодрал его зубами, стащил веревку, отодвинул засов, распахнул дверь и выпал за порог.
Чьи-то руки подхватили его и понесли от двери в темноту…
            
* * *

Нэву недавно исполнилось пятнадцать, но на вид можно было дать все восемнадцать.
И силен был не по годам, легко поднял Хэсте и огородами понес к Давору.
– А я мимо иду, слышу, грохот у вас. Ну, думаю, потеха – Хаэд опять племянника гоняет! Решил глянуть… Сначала умора была, как ты от него по дому, как блоха, скакал, а потом гляжу, он тебя, ясно дело, убивать начал... Тут уж не ошибешься, так ногами-то молотить!.. Спьяну, видать, решил, что на войне опять? – Нэв засмеялся, как будто захрюкал. – Ну, думаю, не убьет, так покалечит! В дверь – заперто! Камни в темноте еле нашарил… Дядька твой и камни со двора пропил, что ли? – снова хрюкнул. – Легкий ты какой… Как девчонка… Как сестра моя, слышь? Младшая… Потерпи, пришли уже. Кузнец тебя быстро на ноги поставит… Эй, Давор, не спишь еще? – Нэв несколько раз двинул сапогом в дверь кузницы. – Мастеришь чего? Выйди, здесь подправить надо кой-кого!.. Работенку тебе принес.


– Все цело, только ребро… – сказал Давор. – Трещины, по всему видать. С остальным быстро справимся... Что голова? Бил по голове?
Хэсте не ответил.
– Он куда ни попадя бил. Небось, и голове досталось, – сказал Нэв. – Остаться мне, помочь? Гляди, как трясет его…
– Отец не заругает? Поздно уже.
– Мне-то что? Я совершеннолетний.
– Без году неделя...
– Да темно на дворе-то, куда идти… Не время уже…
– Как тебя из дома выпустили по темноте?
– Да выпустили-то засветло…
Они раздели Хэсте, обмыли, перетянули ему ребра полотенцем, напоили каким-то отваром, уложили на скамью, спрятали под шкуры.
– Дверь запри, Давор, – просил он.
– Я запер, запер…
Как дальше колдовали над ним, уже не помнил.
Провалился в душное, горячее, больное…


Проснулся поздно утром.
В открытую дверь било солнце.
Рядом никого не было.
Хотел подняться – охнул и снова лег.
На голос пришел Давор:
– Ребро он тебе повредил, забыл?.. Ну, здесь только повязкой, повязкой. Мазь и повязка. Недели две потерпеть придется. Мазь я уже приготовил…
– Я закрывался, как ты учил, – сказал Хэсте. – Не получилось.
– Как же не получилось? Два ребра только треснутых – не получилось! Молодец!.. Как голова? Болит? Кружится?.. Как живот?.. Поесть тебе надо. Не тошнит? Хочешь есть?
Хэсте подумал и кивнул.
– Вот и хорошо, – сказал Давор. – Это хорошо…
Пока ел, кузнец перемешивал мазь и время от времени вздыхал.
Молчали.
Хэсте поглядывал выжидающе.
– Ну, готово. Поел? Давай-ка помажем… Вот так… И повязку, повязку плотнее… Вдохни…
Хэсте не сводил с него глаз.
Пытался поймать взгляд:
– Не приходил?
– Дядька-то? Нет, не было. Да и рано ему еще, нет? Не проспался еще, видать… А проснется, так и не вспомнит ничего, а?..
– Вспомнит, – заверил Хэсте и отвел глаза.
– Чего вы не поделили опять? – спросил Давор.
Хэсте чуть не плакал.
Наконец не вытерпел:
– Забери меня к себе, Давор.
Кузнец посмотрел на него.
Ничего не сказал, отвернулся, перестал суетиться.
Внутри у Хэсте все оборвалось.
– Если я в подмастерья не гожусь… так работать буду. Что смогу… По дому, в кузнице… Я же все умею, ты же знаешь…
Давор хмурился.
– Я же вырасту. Крепче стану… Я подниму молот, Давор. Пригожусь. Отец же сильный был, правда? Он сильный был?
– Ты в мать пошел. – Давор вернулся к столу и загремел посудой.
– Это меняется, говорят… Соседка другой рассказывала, в детях то отец, то мать появляются…
– Проявляются…
– Проявляются… То деды, то бабки, даже дядьки, тетки… Братья… Даже совсем дальние родичи… которых и в глаза не видел… Ну на Хаэда я совсем не похож, правда? И никогда не буду.
– Уж об этом даже не беспокойся.
– А от отца во мне совсем ничего? Давор…
Кузнец повернулся к нему.
Держал кружку, сжимал крепко.
Дергал желваками.
– Ты сильный. Я уже говорил тебе. Внутри ты очень сильный. Мало кто вынес бы столько, сколько тебе выпало.
– Это от отца?
– От отца и от матери тоже. Им обоим несладко пришлось… в конце… Но они крепкие были, оба…
Хэсте кивнул.
Подумал немного.
– Если я тебе здесь не нужен, я в пастухах останусь… Я бы и все деньги тебе отдавал. Но сначала придется Хаэду платить… А может, можно половину ему, а половину тебе? На сколько лет это растянется? Посчитаешь? А потом все тебе… Только зимой нечем платить будет… Зато я свободен буду целыми днями, здесь отработаю… Все делать буду, Давор. Только возьми к себе.
Но Давор молчал.
Хэсте чувствовал, как холодеет в желудке.
И тошнота подкатила…
– Неужели вернусь к нему? Давор?
– Не знаю. Посмотрим, – твердо сказал кузнец и припечатал кружкой по столу.
– Что-то можно сделать? – так же твердо спросил Хэсте, но губы дрогнули.
– Посмотрим. Подождем…


Слышать совсем не то, что хочется.
Ожидать другого.
«В таком важном… В таком…»
«Это же…»
Слезы подступали, и горло начинало сводить.


– У меня материна серьга осталась, – почти прошептал Хэсте. – И еще кое-что есть…
Давор стоял к нему спиной, опираясь руками о стол и свесив голову.
Говорил как чужой:
– Мальчик, я бы взял тебя не подмастерьем, не учеником, а родным сыном. Но по Закону ты пока принадлежишь Хаэду, и он же за тебя отвечает. Чтобы я мог взять тебя в свой дом, нужна очень веская причина.
– Он забьет меня десять раз. До пятнадцати-то лет… Разве вчерашнего мало?
– Может, и мало. Староста придет, решит, как будет. Нэв на твоей стороне… И я…
Хэсте видел – опереться не на что.
Обошел стол:
– Что мне делать, Давор? Что мне делать... Отрави меня чем-нибудь – у тебя всякие зелья есть. Пусть совсем худо станет. Чтобы староста видел. Пусть хоть на пару недель у тебя оставит, пока не оправлюсь. А потом уйду.
– Опять за свое! – Кузнец поднял голову. – Куда? Куда ты уйдешь?
– К дядьке не вернусь, – уверенно покачал головой Хэсте.
Давор в который раз вздохнул и опять отвернулся:
– За что он… вчера?
Хэсте пошел обратно к лавке, лег на шкуры, прикрыл лицо рукавом.
Все так просто – уйти от дядьки и жить счастливо.
Все было так просто…
Не дождавшись ответа, Давор сказал:
– Обойдемся без зелий. На две недели твоих побоев и так хватит. А там посмотрим.
    

Через пару часов народ начал подтягиваться к кузнице.
Все больше женщины с детьми.
Все больше поразвлечься.
– Почему сейчас собираются? – спросил Хэсте, глядя в окно. – Все ведь в поле, мужики в поле… Почему не вечером?
– Староста так распорядился.
Пришел Нэв.
Из окна Хэсте увидел Хаэда, идущего чуть не в обнимку со старостой, – заныло под ложечкой. Хаэд что-то рассказывал – оба смеялись.
– Ну, где наш болезный? – крикнул староста, садясь на чурбак перед кузницей, лицом к двери.
Хаэд встал в стороне, за чужими спинами.
Люди выстроились полукругом.
Давор вывел Хэсте.
– Как же тебя угораздило, малец? – весело осведомился староста. – С дерева, что ль, упал? С обрыва?
Хэсте удивленно взглянул на него и покосился на дядьку:
– Нет.
– А что же? Корова лягнула? – Староста был в хорошем расположении духа. – Ну-ка, рубаху!.. Что? Повязка? Сними.
Давор помог снять повязку.
Женщины в толпе заахали.
– Подними руки. Повернись.
Хэсте повернулся.
Староста несильно толкнул его в битый бок – Хэсте, поморщившись, присогнулся.
– Ага, даже ребро себе сломал! Как же это ты так? – и, не дожидаясь ответа, встал и обратился к собравшимся: – Дело ясное! Играл мальчонка неосторожно, может, лазал где и повредился. Другой раз будь…
– Я не играл! – Не веря своим ушам, Хэсте обернулся к Давору и Нэву.
Нэв сделал шаг вперед:
– Это Хаэд избил его!
Легкий ропот прошел по толпе и тут же утих.
– Ты сам видел? – спросил староста.
– Своими глазами! Прошлой ночью. Ну… вечером…
– Где это?
– В своем доме он избивал малого.
Люди возмущенно загомонили.
– Так это было? – обратился староста к Хэсте.
– Да.
Хаэд даже в лице не изменился. Все ухмылялся в половину рта.
– Кто еще хочет чего сказать? Давор.
– Хэсте вечером принес ко мне Нэв. Это не ушибы от падения, это следы от сапог.
– Стало быть, его ногами били?
– Даже не сомневайтесь.
Староста призадумался:
– Хаэд, что скажешь?
– Он вчера пригнал стадо, а домой не явился… – начал Хаэд.
– Постой. Кто – он? Толком говори.
– Да племянник же мой. Этот… – Дядька указал подбородком на Хэсте. – Пошел я его искать, не нашел. Домой вернулся поздно…
– Кто вернулся?
– Я, – начал подрыкивать Хаэд. – Лег спать, его не видел. Утром просыпаюсь, а его нет как нет. Не знаю даже, ночевал ли дома…
– Неправда, – сказал Хэсте.
Староста оказался в затруднении.
Старосте хотелось домой, к холодной кружке пива.
Сегодня опять было жарко.
– Одевайся, – погрустнев и глядя мимо Хэсте, проговорил он. – За неимением свидетелей, считаю происшествие неясным и…
– Как же так? – возмутился Нэв. – Я свидетельствую – Хаэд бил племянника!
– Он все время его бьет, – добавил Давор.
– Так и есть, в черном теле парня держит, – сказал кто-то из толпы.
– Всякий знает… – закивали другие.
– Ты, что ли, его не бил ни разу, свидетель хренов? – спросил Хаэд у Нэва. – Его только ленивый не бьет.
Все повернулись к Хаэду и удивленно уставились на него, как будто раньше никогда не видели. Потом так же вытаращились на Нэва.
Нэв растерянно посмотрел на Хэсте.
Солнце припекало.
– Тебе, Нэв, – крякнул староста, отирая платком шею и проплешины на макушке, – больше пристало заглядывать в окна девиц. И чего ты по темноте на улице делал, еще вопрос. Я отцу доложу, он тебе задаст… А свидетель из тебя пока… того… никудышный… Хоть и стукнуло тебе пятнадцать, а ума еще не набрался.
По толпе пробежали смешки.
– А твое, кузнец, свидетельство ничего не значит. Сам-то ты ничего не видел. А Хаэд человек заслуженный, наш ветеран… Как и подумать-то такое можно – ногами бил… Заканчиваем сход. Дело темное. Может, из соседней деревни кому пьяному мальчишка под руку попался. То бишь под ногу. Как теперь узнать?.. Расходитесь.
– А со мной что же? – оторопел Хэсте.
Прямо на его глазах, как в дурном сне, земля уплывала из-под ног – староста поднимался с чурбака, собираясь уходить.
«Ничего не изменится, ничего…»
Под ногами качнулось, ноги ослабли.
Хэсте осторожно, чтобы не было больно, на одно колено, потом на другое, опустился в пыль:
– Отдайте меня кузнецу! Господин староста, отдайте меня кузнецу! Изведет меня Хаэд…
– А ты слушайся дядю, не серди его, все и образуется! – как дурачку растолковал староста и ласково потрепал по голове.


От бессмысленности происходящего и беспомощности из глаз полилось в три ручья.
Хэсте спрятал лицо.
Давор подступил к старосте, за ним Нэв, но тот не дал им и рта раскрыть:
– А ты, кузнец, раз уж и за лекаря у нас, подлечи мальчонку. А потом – домой, домой! Недели хватит?
– Не меньше двух, – зло ответил Давор.
– Ну, как скажешь…
Нэв в расходящейся толпе нашел глазами Хаэда.
С прежней полуухмылкой тот уходил со всеми, ни разу не посмотрев в их сторону.

* * *

К вечеру Хэсте слег и полночи бредил.
Давор оказался слаб…
Староста просто насмехался…
И совершеннолетие Нэва ничего не значит.
По всему видать, совершеннолетие вообще ничего не значит.
Закон значит все.
Даже если это неправильный закон.
Надо уходить.
«Надо уходить…»
И больше никогда ни перед кем он не встанет на колени!
Никогда… Это не помогает.
Ничего не помогает…
Снилось, он лежит в грязи, над ним дыбится Хаэд:
– Ты – никто. Ты – пустое место. Ты – вот эта грязь!..
– Ты понял?..  Ты понял?! Понял?!
И он тонул в грязи и просыпался.
Снова засыпал, снова стоял на коленях, хватал старосту за руку, держась за ребро, снова Хаэд бил его, били мальчишки в поле, Нэв приставлял нож к щеке, прижимал к стене – не дернуться, не убежать…
Снова просыпался, глотал воздух, не понимал, где находится…      
    

Под утро ему стало легче.
На рассвете он проснулся другим.
    

– Все не так уж плохо, – говорил Давор. – У нас есть две недели, как ты и хотел.
– Я хотел остаться у тебя насовсем.
– Что поделать… Надо брать что есть.
«Надо…»
– Расскажи о Лабиринте, Давор. Все, что знаешь.
– Не буду я тебе ничего рассказывать, – тихо проговорил старик. – Не к добру это.
– Почему? Просто поговорить…
– Перестань. Беду накликаешь.
– Какую беду? Кто живет в Замке?
Кузнец молчал, готовил новую мазь – растирал семена в ступке.
– Давор, – позвал Хэсте. – К Хаэду я больше не вернусь, я уже сказал. Если я пойду за Хребет или в Таслат, он выследит меня с собаками, и дня не пройдет. Если уйти по реке, – чуть позже, но все равно найдет. Староста поможет. Да и лодки у меня нет. Так что мне остается делать, подумай сам?.. Утоплюсь.
– Лучше утопиться, чем идти в Лабиринт.
– Почему? Только потому, что никто не возвращался?
– А тебе этого мало?
– Может, все, кто ушел туда, живут теперь беспечально. На всем-то на готовом. А над нами только посмеиваются.
– Сколько из них, ты думаешь, вообще дошли до Замка?
– Сколько, ты считаешь, надежды дойти туда?
Давор не сдержался, улыбнулся – мальчишка все-таки заставил его говорить о Нремото.
Отставил ступку, прикрыл дверь на улицу:
– Я поверить не могу, что ты пойдешь. Верная смерть, вот как я считаю.
– Не знаю почему, но сдается мне, я здесь скорее помру, чем там… Да разве я не пошел бы к твоему морю, если б мог! С тех пор, как я увидел в книге корабль, я только об этом и мечтаю.
Старик молчал, забыв о мази.
– Давор, после вчерашнего… я зарекся становиться на колени перед людьми. Но считай, что я сейчас на коленях тебя прошу – расскажи все, что знаешь. Мне деться некуда.
Кузнец помолчал еще, не отрывая взгляда от Хэсте.
Тяжело вздохнул:
– Ты будто повзрослел…
– Расскажешь?
– Работа не ждет. А ты подождешь. До вечера.

* * *

Почти весь день Хэсте пролежал на лавке.
Вставал, только чтобы поесть и погреться на пороге – подставлял солнцу бок.
Так долго оставаться у Давора было непривычно.
Надумался вволю.
Кузнец с подмастерьями стучали молотами, из деревни приходили со своими нуждами, заодно интересовались здоровьем пастуха, сердобольные.
Давор вознамерился за две недели откормить Хэсте. Со стола все лучшее отдавалось ему. Хэсте, как и говорил Хаэд, ел за троих, впрок, не отказывался.
Вечером, когда подмастерья ушли, Давор, сидя за столом и готовя уже которую ложку свежей мази, заявил:
– Ничего не получится.
– Почему? – спокойно спросил Хэсте.
– Через две недели вымпел еще не будет вывешен. Нельзя будет входить в Лабиринт.
– А что, никто никогда не входил в Лабиринт без вымпела?
– На моей памяти такого не бывало. Закон не нарушался.
– Знаем мы ваш Закон, – скривился Хэсте. – Что такое Закон вообще? Кто выдумал его? Когда?
– С древних времен существует Договор между хозяевами Замка и жителями Семи деревень – платить подати, входить в Лабиринт только с разрешения…
– Хозяева Замка? Кто их видел?
– Кто-то когда-то видел, если есть Договор…
– А если не платить подати?
– Оооо!.. – протянул Давор. – Старики рассказывали, как-то решили попробовать не заплатить… На следующий день огромный дракон пронесся по всем деревням! Откуда только взялся! Говорят, ревел так, что лошади и коровы с ног валились. С тех пор все платим в срок.
Хэсте с большим сомнением смотрел на него:
– Ты в это веришь?.. Может, и дракон тот давно издох, если вообще был… А если все-таки войти в Лабиринт не в день Пурпурного вымпела? Что будет?
– Кто ж его знает? Думается, ничего хорошего.
– Неужели никто никогда никого не видел в Замке? Свет в башнях хотя бы?
– Кто же ночью к Лабиринту пойдет?! Из деревни никакого света не видно… – Давор спохватился: – Не вздумай, Хэсте… Слышишь?
Тот смотрел хитро и улыбался своей улыбкой:
– Я войти в него собираюсь, а ты меня только посмотреть не пускаешь. Сегодня не пойду, ребро болит. Может, через недельку… Пойдешь со мной?
Кузнец с досады хлопнул ладонью по столу.
Хэсте засмеялся:
– Что, нет? Так я с Нэвом схожу.
– Нэв, думаешь, не струсит? Иди один, зачем других тянуть?
– Страшновато одному. Пока страшновато. Но надо поближе посмотреть. Глядишь, и бояться там нечего.
– Люди не дураки. Просто так бояться не станут.
– Люди дураки, – с уверенностью сказал Хэсте. – Люди придумали Закон, по которому дядька лупит меня что ни день да голодом морит, все деньги отбирает да пропивает, и я же еще сам во всем виноват остаюсь. Даже если забьет до смерти, все равно ваш Закон на его стороне будет… Люди дураки – боятся неизвестно чего. По мне так, сначала узнайте, а потом уж бойтесь.
– Такие искатели правды почти каждый год в Нремото уходят. Что дальше, ты знаешь.
– Живете по правилам, боитесь их нарушить. Чужие правила. А если не по правилам? Войти без разрешения. Опять не заплатить подать. Попасть в Замок не через Лабиринт.
– Это как же, позволь спросить? – изумился Давор.
– Не знаю еще. Думаю… Но вот что я понял. Чтобы что-то изменить, надо поступать не по правилам.
– Мал ты еще. И запальчив, – сказал кузнец. – И где всего этого набрался…
– Мал да удал, еще говорят, – ответил Хэсте.
    

Давор поражался перемене в нем.
Еще вчера мальчишка терпеливо сносил побои и обиды, молчал и не жаловался.
Уже сегодня шел против всех, против Закона, говорил, не таясь, и был вполне уверен в себе.
Впрочем, не только матерый волк, но, по всей видимости, и волчонок, зажатый в угол, станет драться до последнего…
    

– Значит, толком о Нремото ничего не известно? – спросил Хэсте. – Сколько времени может занять дорога до Замка? Сколько еды, воды брать?
– Сколько унесешь. Потому как мы не знаем, что там внутри. Совсем не знаем. Может, там ловушки за каждым поворотом. Может, там действует сильнейшая магия. Может, дойти до Замка вообще невозможно! Гиблое место – всякому ясно. Над Лабиринтом даже птицы не летают, никакой зверь туда не пойдет. Пробовали некоторые с собаками и на лошадях, ничего не вышло.
– Зачем вообще этот вымпел? Зачем нас зовут? Почему именно в этот день?
– Если бы мы знали, кто этот вымпел вывешивает, то, наверно, поняли бы зачем и почему. Но мы не знаем. Ничего не знаем… Если и знали когда-то, все забыли… Я насушу тебе хлеба, мяса, плодов каких... Воды возьмешь побольше. Дам настоек на разные случаи. Наверно, надо взять с собой хворост. Сейчас тепло, но если дождь, негде будет согреться… Шкуру дам… Что еще?..
– Дай мне яда, Давор. На всякий случай. Такого, чтоб быстро и легко…
Старик посмотрел ошарашено.
Все меньше верилось, что разговор ему не грезится.
Но он отвел глаза и сказал вполголоса:
– Дам…
В повисшей тишине хотелось скорее заговорить о другом.
– А еще я дам тебе оберегов. Сильных, самых лучших… И вот еще что!..
Он достал из сундука у дальней стены гладкий сверток.
– Еще книга? – поразился Хэсте.
– Ну, почти… Бумага.
В свертке была стопка желтоватых шершавых листов и маленькая черная палочка, заостренная с одного конца.
– Это карандаш, – объяснил Давор. – Можешь зарисовывать им дорогу. Должно помочь не заблудиться. Если там будут какие-то знаки, приметы, все зарисовывай.
– Здорово! – Хэсте засмеялся. – А разве бумага не под запретом, как и книги?
– Плевать мне, – с отчаянием сказал кузнец. – Мне нужно помочь тебе чем только смогу.
Хэсте потрогал и понюхал бумагу, взял карандаш:
– Как им пользоваться?
– Просто води по бумаге, рисуй.
– Как это сделано? – Хэсте поковырял ногтем стержень с обоих концов. – Как это было засунуто в дерево? Из чего это?
Давор только вздохнул:
– Есть мастера… Когда нужно будет, заточишь, – взял со стола нож. – Вот так... – Он вдруг хлопнул себя по лбу: – Тебе же нужен нож! Хороший, крепкий нож… Удобный сделаю, по руке!..
Хэсте полулежал на шкурах, прижимая к себе сверток с бумагой, смотрел на кузнеца и сверкал глазами.
Заулыбался:
– Спасибо, Давор. За все.
Старик, показалось, смутился:
– За что? Еще ничего не сделано. Ничего не готово.
– Уже много сделано… И еще две недели впереди.
– Уже на день меньше... Ложись спать, отдыхай.

* * *

И начались ежевечерние разговоры о Нремото.
– От Входа до Замка по прямой – не меньше мили, – рассуждал Давор. – Лабиринт круглый, значит всего в поперечнике две мили, а то и больше. Сколько в нем дорог? Сколько времени можно по ним блуждать? Сколько там тупиков, разветвлений, а сколько верных дорог? И есть ли они? Хотя бы одна…
– А как они увозят в Замок подати? – спросил Хэсте. – Не одна телега нужна, не один час. Значит есть верная дорога.
– Может, они колдовством каким по воздуху все переносят. Откуда нам знать… А тебе не приходило в голову, что Лабиринт может быть не на одном уровне?
Хэсте вскинул брови:
– Не приходило… Под землей, что ли?
– Боюсь я, сгинешь ты там! – в отчаянии воскликнул кузнец.
– Не пугай меня, Давор. Я и так боюсь. Все знаю. Все равно пойду… Вот если бы можно было сверху на Лабиринт взглянуть!.. – Хэсте открыл книгу, нашел рисунок: – Вот, ты говорил, воздушный шар. Видел ты такой настоящий?
– Видел. И не один. Но как его сделать, не знаю. Ты легкий, тебе бы и небольшого хватило. Но как сделать? И, опять же, тут все от ветра зависит. Куда ветер дует, туда ты и летишь. Может унести в сторону от Лабиринта – непредсказуемая штука.
– Жалко. – Хэсте закрыл книгу.
– Раньше бы… – опечалился Давор.
– Что?
– Раньше бы ты надумал – спрятал бы я тебя в какую бочку, отправил с этим обозом, был бы ты уже в Замке…
Хэсте, представив, ответил:
– Но это был бы обман. Нет, я так не хочу, обманом.
– А как же все это – действовать не по правилам, нарушать Закон?
Хэсте пораскинул умом:
– Это другое, чего ж тут непонятного… И Лабиринт пройти нужно. Разве не в этом смысл? Это же испытание?
– Никто не знает, в чем тут смысл… А воздушный шар – не обман?
– Я думал просто сверху посмотреть.
– А потом к Входу вернуться и по правилам пойти? – Давор прятал улыбку.
Хэсте свою спрятать не смог, прыснул:
– Не додумал здесь… Ладно, все одно идти.
– Да ты же босой! – вспомнил Давор. – Завтра же закажу ботинки.
– У меня есть, есть! – успокоил его Хэсте. – Не надо заказывать. Я и так тебе… в обузу…  И в долгу… Да и натирать новые будут. Лучше в старых…
– Видел я твои старые зимой. Рвань одна. Да и Хаэд их тебе не отдаст.
– Сам возьму.
– Домой пойдешь? А он?
Хэсте задумался снова, не ответил.
Домой сбегать надо.
И не только за ботинками.
Давор по-своему понял его молчание:
– О том, что ты мне что-то должен, даже не заикайся. Ничего ты мне не должен. У меня и в мыслях этого не было… Видишь, детей у меня нет… Если бы… не так все сложилось…
«Если бы не ваш Закон», – раздраженно подумал Хэсте, но сочувствующе улыбнулся Давору.

* * *

На следующий день к ним зашел Нэв и рассказал, что Хаэд взялся вместо Хэсте пасти коров.
«Самое время наведаться домой».
    

После произошедшего здесь той ночью, после схода и нескольких мирных дней у Давора дом и двор показались чужими, незнакомыми.
Как будто Хэсте стал выше и теперь видел по-другому.
Как будто не был здесь очень давно.
И теперь пришел в последний раз.
    

Ботинки нашлись в походном сундуке Хаэда.
Хэсте надел их на босу ногу и отправился на чердак.
Там, в дальнем углу, в щели под крышей, он хранил свои сокровища – две серебряные монеты, шейный оберег и серебряную свадебную серьгу матери.
Все спрятал в ботинки, уложил так, чтобы не звякало, у чердачной двери оглядел двор и стал спускаться по лестнице.
– Никак соскучился?
Хэсте застыл на полпути к земле.
Дядька стоял за углом дома.
«Выпивши – можно заговорить…»
«Ребро болит – все равно не убежать…»
– За ботинками пришел, – объяснил Хэсте.
– А на чердаке… чего?
– Там ботинки и нашел.
– Д-да?.. – недоверчиво проговорил Хаэд и двинулся к нему. – А я полагал… весной собст-венно-ручно в сундук их… того…
Хэсте медленно спустился с лестницы и попятился:
– Я тоже так думал. А нашел на чердаке… Ты что, стадо бросил?
– Не твое собачье дело.
«И то правда. Какое мне теперь дело...»
Осторожно отходил к калитке.
Озирался по сторонам – соседей не видно.
– А что, у кузнеца… хм… не принято босиком ходить? – пошатываясь, наступал Хаэд.
– Насыпано у него там везде всякого. Не больно-то походишь босиком.
«Как раз-таки больно, босиком-то...»
– Или собрался куда?
– Никуда не собрался. Куда я от тебя денусь…
– Пооонял наконееец…
– Только не бей. – Хэсте уперся спиной в ограду рядом с калиткой. – Бок болит – и сбежать не смогу. Отпусти, все равно скоро весь твой.
– Вот ты как запееел!.. – Хаэд навис над ним, с обеих сторон упершись руками в забор, но не трогал. – Еще слезу пусти… Опозорил меня… на всю деревню, а теперь…
– Прости. – Хэсте бросило в пот.
– …с рук сойдет, думаешь… ээ?
– Прости. Все сделаю. Только оправлюсь…
Хаэд недоумевал, но подвоха не находил.
Хэсте на всякий случай прикрывал ребро рукой.
Смотрел снизу вверх честными глазами.
Искренне боялся.
– Никак передууумал?.. Все сделаешь?
– Все, клянусь.
– И на ярмарки?
– Да.
– И остальное?
– Да. Как скажешь. Только не бей больше… Договоримся…
Хаэд подумал с полминуты, отрыгнул луком и перегаром и спросил:
– Зачем приходил? Украл чего… Меня не обдуууришь…
– Проверяй… – Хэсте вывернул залатанные карманы штанов и задрал рубаху.
Хаэд оглядел его, как сумел, внимательно, отвернулся от синяков и ссадин:
– Я тебе сказззал, будет по-моему? Так оно и есть! – качнулся назад, пропуская к калитке. – Ну идиии… Отпускаю покамест…
Хэсте юркнул за ограду.
– А потом – учить буду! – крикнул вслед Хаэд.
«Ага…»

* * *

– Смотри, что я тебе сделал, – сказал Давор как-то вечером.
И показал новый нож на кожаном ремне.
Ножны были из темного дерева, гладкие, как стекло. Из того же дерева – рукоять.
Хэсте, как завороженный, аккуратно вынул его из ножен.
Изогнутый полуматовый клинок.
Лучше, чем у Нэва.
«Лучше!»
– Давай, примерь. – Давор застегнул ремень у Хэсте на поясе. – Хорош?
– Спрашиваешь! – счастливо засмеялся тот. – Я теперь совсем как рыцарь, да?.. Когда же ты успел?
– Уже неделя прошла, не заметил? Вот только украсить не успел. На рукоять надо бы резьбу нанести, обереги. Да и на ножны – обязательно.
– И так хорош! – светился Хэсте. – Красавец... А большой!.. Даже лучше, чем у Нэва, да?
Давор засмеялся:
– У Нэва так, для баловства, пыль в глаза дружкам пускать. У тебя – настоящий. Тебе поупражняться, пообвыкнуться надо с ним за оставшуюся неделю. Начнем прямо сейчас.
– Только сначала вот, смотри… Это серьга материна.
– Да, я помню ее… – тихо сказал Давор.
– Проколи мне ухо. Сейчас, чтобы зажить успело.

* * *

Дни летели.
Залитые солнцем, на холме, на ветру, на свободе, спокойные, сытые дни.
Под стук молотов, под болтовню подмастерьев, под ночные разговоры о Нремото, под глубокое звездное небо – беззаботные, безопасные, прощальные, тревожные дни.
Семь, десять, двенадцать…
Ребро уже почти не болело.
– Что значит Нремото? – как-то спросил Хэсте.
– Не знаю. Это не по-нашему.
– Значит у них там и язык свой?
Кузнец заворчал:
– У кого у них?
Чем ближе был назначенный день, тем мрачнее становился Давор.
Хэсте же, наоборот, от тревоги веселел день ото дня.
– А в других странах есть лабиринты?
– Есть, но не такие. Игрушки детские… Только нам здесь так посчастливилось.
Хэсте с упоением метал нож в деревянную стену, беря его разными хватами, подходя к стене ближе, отходя дальше, потряхивал рукой от плеча, попрыгивал на месте...
За несколько дней наловчился управляться с ножом так, что Давору и подсказывать уже было нечего.
– Я хворост, Давор, брать не буду. Шкура теплая, зачем мне хворост? Лучше веревку взять.
– А веревку зачем? Стены в высоту – локтей двадцать. Не добросишь…
– Ну, на всякий случай. Веревка легкая. Вдруг пригодится. – Хэсте не замечал, что мучит старика. – Ночью пойду посмотрю на башни… И завтра пойду, если сегодня ничего не увижу… Нет, если даже сегодня увижу, завтра все равно пойду…
– Уже не боишься?
– А я нож с собой возьму, – подмигнул Хэсте и пустил его в стену с разворота.

* * *

В черном поле ветер гулял по траве.
Впереди на взгорье под ночным небом серел Лабиринт.
На фоне звезд легко угадывался Замок, огней на башнях не было, никакого света в окнах.
Хэсте сел в траву на полдороге ко Входу.
«Вот…»
«Все по домам… А я здесь…»
«Один…»
Земля была теплая.
Он сорвал травинку, стал жевать ее кончик.
   

«Как это возможно?»
Как это возможно – войти туда?..
Никогда ему не одолеть эти стены.
Лабиринт, как многоногий зверь морской из книги Давора, скрутился в тугой клубок, но все равно сползал вниз, к полям, растекался, не мог удержаться.
Как пройти между этих щупалец?
Увидит, задавит, не пропустит никогда…


Хэсте прикрыл лицо ладонями и тихо зашептал в них.
Все, что знал хорошего, все, что мог выдумать…
Просил белые стены и себя уговаривал…
Все равно он пойдет.
Терять нечего.
    

Прошло около часа, ничего не изменилось.
Он решил посмотреть с другой стороны, обойти Лабиринт – до рассвета хватит времени, если резво...
Ничего. Темно в Замке.
«Завтра надо будет повторить…»
    

– Ну что? – спросил дома Давор.
– Темно, – сказал Хэсте, укладываясь спать. – Ничего не видно. И не страшно совсем.
    

На следующую ночь было то же.
Черно.
Глухо.
Обогнуть стены полностью Хэсте за ночь не успевал, но догадывался, что с любой стороны будет одинаково.
Давор недовольствовал:
– Тебе высыпаться надо, а ты ночами по полям шастаешь.
– Еще ночь осталась, высплюсь.
– Одна… – вздохнул старик и покачал головой.
    
* * *

Утром заглянул Нэв:
– Ну, как?
Хэсте молча кивнул.
– Завтра уже обратно, к Хаэду?
– Ну да… К Хаэду…
Нэв чем-то смущался, перетаптывался:
– Слушай, ты прости, что я… что мы… прохода тебе не давали, ладно? Не нравился ты нам… мне…
– А теперь нравлюсь? – хмыкнул Хэсте.
– Ну, другой ты оказался какой-то… не такой… А за эти две недели так и вовсе переменился… Ты парней моих больше не бойся, я всем сказал: «Только пальцем его троньте!» Ходи свободно. И Хаэд обижать станет – только свистни. Что-нибудь придумаем…
«Где вы раньше были …» – подумал Хэсте.
Но сказал:
– Ладно, Нэв. Кто старое помянет?.. Тебе спасибо, что выручил. И на сходе тоже…
И не сдержался, расплылся в улыбке.
Обнялись по обычаю.
Нэв неуклюже попрощался и ушел.


Давор позвал к столу и опять стал пичкать до отвала, говоря:
– Вот и друг у тебя появился. Да не один, с компанией. Может, и с дядькой обойдется? Не пойдешь в Нремото? Нэв защитит, поможет чем? Его головорезы тебя трогать не будут, уже легче жить на свете…
– Староста и Закон ваш меня уже защитили, спасибо.
Давор и сам понимал, что хватается за соломинку.
Что уже не в Хаэде дело и не в обиде на порядки.
Хэсте загорелся – не погасишь.
После короткого молчания кузнец сказал:
– Что ж, мальчик… Замахнулся – бей.

* * *

Последний день прошел, как все предыдущие дни у Давора.
Но вечером, только подмастерья скрылись из виду, Хэсте завертелся по дому волчком, сияя шальными глазами и чуть не заходясь смехом от счастья.
Забыв о зароке, упал перед кузнецом на колени, прижал его ладонь к своей макушке:
– Благослови, Давор!
– Каждый день, каждую минуту только этим и занимаюсь… – испуганно пробормотал старик.
Хэсте не дослушал, вскочил и ринулся собирать заплечный мешок.
Сердце леденило.
Щеки горели.
– Тихо, тихо! – прикрикнул на него кузнец. – Голова от тебя кругом! Забуду что-нибудь… Сядь!
Хэсте сел, радостно улыбаясь.
Давор забрал у него мешок:
– Вот твоя веревка, как хотел. Вот бумага и карандаш. Генсер теплый, великоват, старый, но… теплый… Я заштопал на рукавах… Фляжки с водой, еда… Мазь от порезов и ссадин. Чистая ветошь на повязки. Настойки – эта бодрит, эта успокаивает, эта от простуды и жара, а эта, с черной пробкой, – что ты просил… Не перепутаешь?
Хэсте повторил:
– Эта бодрит, эта успокаивает, эта от простуды. С черной пробкой – яд.
– Вот еще что я придумал, – сказал Давор, сосредоточенно укладывая вещи. – Угли. Будешь делать метки на стенах. На белом хорошо видно будет.
– Здорово придумал!
– Шкура не поместится. Сверну, сверху на мешке понесешь. Нож и еще две фляжки на ремне. Огниво и кремень возьми на всякий случай. Как же без огня? Без огня нельзя… Свечи, мало ли, легкие… Ну и остальное другое все… Теперь обереги…
– У меня есть один, шейный.
Хэсте достал из куртки оберег и прихватил одну монету в карман штанов.
– Надевай прямо сейчас, – сказал Давор. – Вот еще – на руку и на щиколотку. Жаль, кольца ни одного нет по тебе…
– Хватит и этих.
Хэсте подуспокоился.
– Ну что? – Плечи Давора бессильно опустились. – Все готово… Ужинаем и спать…
– Не забудешь разбудить?
– Хотел бы я забыть, – удручено проговорил кузнец. – Я спать не лягу, не усну. Не смогу.
– Чего ты? – удивился Хэсте и посмотрел на него внимательно. – Руки у тебя дрожат…
Давор сцепил пальцы.
Смущенно скривился.
    

Что им сказать друг другу?
    

– Давай ужинать. – Кузнец пошел собирать на стол.
– Можно книгу посмотреть…
Хэсте хотел сказать: «...в последний раз», – но спохватился:
– ...еще?
Давор кивнул в сторону сундука.
Хэсте сел с книгой за стол, полистал, посмотрел такие любимые, но сейчас не особо интересные картинки…
Улучил минуту, когда Давор отвернулся, спрятал монету между страниц, там, где был корабль, и отнес книгу на место.
    

Все сделано.
Все.
    

Поели молча.
Хэсте лег, но заснуть не мог, возился и вертелся.
Давору пришлось дать ему сонного отвара.
Ближе к утру, когда было темнее всего, кузнец разбудил его:
– Пора… Гляди, я вырезал защитные знаки на рукояти. Все спокойнее будет…
– Так и не спал? – спросил Хэсте.
Давор досадливо махнул рукой.
Хэсте вышел за дверь, умылся из бочки во дворе.
Посмотрел вокруг.
Темно, звезд почти не видно, тихо.
Хорошо.
– Поешь... – позвал кузнец.
– Нет, Давор, пойду. Сил больше нет ждать.
Он вернулся в дом, оделся, обулся, застегнул ремень.
Кузнец помог надеть мешок, уложил сверху и закрепил свернутую шкуру.
– Все, Давор.
– Провожу тебя…
Хэсте мельком оглядел комнату и вышел за порог.


Тихо прошли по окраине деревни, никого не потревожили.
Хэсте спешил.
На краю поля, под деревьями, Давор сказал шепотом, что дальше не пойдет.
Хэсте остановился и повернулся к нему.
– В шкуру заворачивайся шерстью внутрь, так теплее и в дождь не промокнет. Воду береги. Если где найдешь, набирай в пустые фляжки.
Хэсте кивнул.
– Не забудь про бумагу, все зарисовывай. Метки на стенах делай углем…
Хэсте кивнул и через плечо посмотрел на серую полосу Лабиринта.
Давор прижал его к себе.
Тот обхватил старика руками:
– Пойду я…
Отойдя на несколько шагов, он остановился, обернулся и поклонился кузнецу.
Давор поклонился в ответ.
    

Растирая слезы по лицу, Хэсте быстро, чтобы успеть до света, пошел по высокой траве.
Потом побежал.

* * *

К Входу пришел, как и намеревался, когда светало.
Он никогда здесь не был, не поднимался на взгорье…
Было хорошо – очень красиво.
Три деревни как на ладони.
Свежо… Тихо… Спокойно…
А то, что сердце так колотится… Так это и не его сердце как будто…
Он сбросил вещи на траву, подошел вплотную к стене.
Сахарная, холодная, она высилась над ним так, что приходилось запрокидывать голову.
Замка отсюда, конечно, не видно.
Хэсте потрогал стену, осторожно, одними пальцами…
Потом провел ладонью.
Прижался к ней вспотевшим лбом, постоял так…
Развернулся и сел ждать солнца.
Белый камень студил затылок и лопатки.
    

Солнце появилось совсем скоро, за его деревней, прямо напротив Входа.
Хэсте сел, поджав под себя ноги, и стал молча просить о чем-то, не умея и толком не зная, кого просит.
Ребячья, от начала до конца выдуманная им самим магия требовала исполнения.
Иначе в Лабиринт не войти.
«Пожалуйста…»
«Пожалуйста…»
    

Он поднял глаза.
По полю от деревни в его сторону быстро катились несколько темных точек.
Хэсте, не слишком торопясь, закончил, что начал, и встал, глядя на них.
Потом взял мешок и перенес его в проем Входа.
Вернулся обратно посмотреть.
Лай уже стал слышен.
Через пару минут на взгорье вслед за собаками старосты вылетел задохнувшийся Хаэд.
Хэсте отбежал к мешку.
– Ну-ка… иди сюдааа!.. – Дядька переорал заливающихся собак, но скорчился от кашля.
Хэсте улыбался во весь рот:
– Иди, возьми меня! – раскрыл объятия. – Ну иди, иди! Что же ты не идешь, бывалый солдат? Наш ветеран!..
Дядька попробовал натравить на него собак, спустил двух с повода, но собаки не шли, только взлаивали для вида и глядели виновато.
– Куда собрался-то? – рычал Хаэд, стараясь продышаться. – Сдохнешь там… и костей не найдут!
– Тебе-то что до моих костей? – смеялся Хэсте.
– Дурак!.. И родители твои такие же были!..
– Ты не знал моего отца.
– Со слов твоей дуры-матери знал! Да и кто умный сам пойдет на войну?
– Ты сам на нее пошел.
– Не за тем, за чем он пошел!.. Ээээ!.. – Хаэд переменил тему: – Иди сюда, я сам тебе шею сверну… чтоб там не мучился!
Хэсте, улыбаясь, поднял мешок.
 – Думаешь, поверю, что ты на самом деле туда идешь?! – Собаки теребили Хаэда за руку и тащили обратно к деревне. – Думаешь, я сейчас развернусь – и домой, а ты выйдешь – и на все четыре стороны?! Нет, дружочек, я тебя здесь дождууусь! Вернешься, никуда не денешься!
Хэсте молча уходил вглубь прохода.
Через несколько локтей проход упирался в стену, и под прямым углом к нему плавной дугой в обе стороны шли две дороги.
Хэсте поразмыслил и повернул направо.
В спину лаяло, и эхо разносило:
– Поганец! Думаешь, обманул?! Везде найду! Из-под земли вырою!..
Но скоро уже ничего не было слышно.




ЧАСТЬ ВТОРАЯ.


Пока не ушел слишком далеко, решил зарисовать Вход, первую развилку и поворот.
Достал бумагу, приложил к стене и нарисовал большой круг, в середине его – Замок как три длинных черных зуба, внизу наметил проем.
Усмехнулся и у Входа пририсовал маленького корявого человечка с собаками.
Подумал и обозначил свою деревню, за ней – полусолнце, значит восток.
Внутри круга от Входа провел кривую линию вправо – пройденный путь, такой короткий, что просто смешно.
Жалко и стыдно было пачкать белую стену, но он все-таки вывел на ней углем спираль с шестью лучами – начало пути.
Сунул за пазуху пару листов бумаги. Уголь и карандаш – в карман, остальное собрал в мешок и пошел дальше.
    

Никаких примет, никаких знаков на пути пока не было.
Просто белые стены и трава под ногами.
Хэсте нравилось – чисто, тихо, почти уютно.
Непонятно только, как и из чего сделаны стены, – гладкий, белый, цельный камень как будто просто вырос из земли.
Хэсте посмотрел вверх.
«Высоко, да...»
Если бы можно было сделать длинную лестницу, перебрасывать ее со стены на стену и двигаться так по верху, прямиком к Замку.
Стены толстые, наверху можно удержаться…
Неужели никто не догадался?
За полдня нескольким мужчинам, наверно, можно было бы добраться…
А может, и добирались…
«А что потом, интересно?..»
Другое дело, что таких длинных лестниц, чтобы подняться на стену, он в жизни не видел.
«Связать разве что несколько…»

    
Он продолжал идти по дуге, вырисовывая ее на листе, без развилок, без поворотов, никаких следов на земле.
«И не страшно совсем…»
Вдруг слева увидел огромные ворота!
Из толстых досок, обитых местами широкими железными полосами.
Ясное дело, заперто.
Но ни замка, ни замочной скважины.
Понятно, ворота не для него, а, видимо, для телег с податями. Проход, по которому он пришел сюда, был достаточно широкий, телега проехала бы.
Но трава перед воротами даже нетоптана, вот что удивительно.
Хэсте нарисовал ворота на карте.
Они по дороге слева, со стороны Замка.
Он провел на бумаге тонкую линию от башен до ворот.
Разумно расположить все ворота на этой линии, сквозь все стены, чтобы не колесить с телегами по Лабиринту…
Если бы ему пройти через них! Здесь ходу до Замка несколько минут!
Хэсте не мог сразу отказаться от этой мысли.
Обследовал, насколько мог дотянуться, каждый дюйм ворот, но ничего полезного не нашел. На них даже ручек не было.
Как они могут открываться?
Какой-то секрет?
«Волшебное слово, как в сказках?..»


Он сел у противоположной стены и, пока разглядывал ворота, поел. Сыр и хлеб, воды выпил совсем мало. Страшнее всего было остаться без воды.
Никаких догадок насчет ворот.
На всякий случай он нарисовал их целиком на другом листе бумаги.
Пошел дальше.
Вскоре появился проход в стене слева.
«Первый!..»
Хэсте заглянул – дорога назад, дорога вперед, такая же, как та, по которой он идет сейчас.
Идти в проход почему-то не хотелось.
Он сделал пометку на карте и углем нарисовал стрелку на стене.
Пошел дальше той же дорогой.
    

Если знать стороны света, положение солнца и оставлять знаки на стенах, пройти Лабиринт не так уж сложно. Да, стены высокие, неба совсем мало, но есть тени и ощущение времени.
Хэсте считал, что все не так уж плохо.
Никакого страха не чувствовал.
Лабиринт – это только стены и дороги.
Придется потерпеть и поломать голову, только и всего.
«Чего они все так боятся?..»
    

Так и пошло – развилки, повороты, тупики, проходы, час за часом…
Пометки на бумаге, знаки на стенах, поиски примет…
Присматривался, прислушивался, остерегался…
Ни разу за долгое время не устал.
Стены тянулись, то плавно изгибаясь, то резко поворачивая под разными углами.
Дорога давно перестала быть годной для проезда телеги. Иногда стены сходились так тесно, что вдвоем было бы не разойтись.
Судя по карте, Хэсте прилично ушел от Входа и от внешней стены и должен был быть где-то на севере от Замка.
Но насколько верна карта? Он карандаш в руках держит впервые в жизни…
Вторые ворота, которые он нашел, не попадали на линию от Нремото до первых ворот даже приблизительно…
      

Снова захотелось есть.
По свету и теням судя, было около полудня.
Давор разбаловал его – кормил трижды в день.
Хэсте нашел место поприятнее, разложил мешок.
Хлеб и сыр.
Ел и поглядывал на свой рисунок.
На севере от Замка еще две деревни.
Он наметил их, а потом и все остальные.
Они лежали вокруг Лабиринта неправильным кольцом, какие-то ближе, какие-то дальше.
Набросал края взгорья, лес, простирающийся с севера на запад, и реку наискосок от Входа, справа.
Отхлебнул воды и стал укладывать мешок.
Рукав зацепился за что-то в траве – из земли торчал кривой железный зуб.
«Ух ты, первая работа для ножа!..»
Хэсте выкопал покрытую приличным слоем ржавчины кошку с полуистлевшей веревкой.
Значит все-таки пытались забраться на стены…
Когда же это было?
Сколько времени кошка пролежала здесь, если успела так заржаветь и уйти под землю почти целиком?
Он осмотрел веревку – как будто не перерезана, как будто оборвалась, но он не был уверен.
Пошарил в траве, оглядел стены, но больше ничего не нашел.
Вытер тщательно нож о траву, потом о штаны, довел до полной чистоты краем рукава и бережно вложил его в ножны.
«Надо дать ему имя…»
Пометил место на карте маленьким якорьком.
Кошку с собой брать не стал.
    

Снова стены, повороты, развилки, тупики и петли – несколько раз он возвращался к своим знакам на стенах. Терял время.
Стал уставать от однообразия.
Было очень тихо.
Все звуки были только его – шорох травы под ботинками, бряцанье ножа о фляжку, шуршание бумаги…
В одном месте Хэсте нашел какие-то кочки на земле и почти сгнившие бревна – сломанная лестница, тоже частями уже вросшая в землю и покрытая мхом.
Еще чья-то попытка сократить путь.
Он прикинул расстояние от стены к стене.
Не самое большое.
Как они умудрились упасть?
Кто-то помог?
И что было потом?
«С этими и с теми, которые были с кошкой?..»
    

Трава поредела и сделалась короче, сквозь траву стала проглядывать черная земля.
Тень Хэсте вытянулась, а потом исчезла в тени от стен.
Близилась его первая ночь в Лабиринте.
Он устал, но решил не останавливаться до темноты.
    

«Как там Давор?.. Нашел ли уже монету?»
Как Хаэд – все еще ждет у Входа? Или уже пошел жаловаться старосте на кузнеца за пособничество побегу?
Давор выкрутится легко – нож просто так мальчишке подарил, без злого умысла, а все остальное мальчишка сам прихватил, почуяв силу в руках и зуд в пятках, а я, Давор, знать ничего не знаю…
«Что теперь думает Нэв? Зауважал еще больше?»
А что творится в деревне! Ушел в Кружило! Сопляк, один, в неположенный день!
А завтра уже и по другим деревням весть разнесут!..
Хэсте вдруг осмыслил все совершенное и поразился самому себе.
    

Темнота наступила быстро.
Хэсте едва успел нарисовать на стене стрелку и спираль без лучей – заходящее солнце. Поставил рядом одну черту – первая ночь, один день.
Повторил знак на карте, в углу листа.
Перекусил, пододел под куртку генсер и, закутавшись в шкуру, лег на землю, головой на мешок.
Все-таки устал.
Сильно.
Глянул на темнеющую полосу неба и не заметил, как уснул.

* * *

Проснулся утром от холода.
Шкуры не было.
Огляделся, держась за нож.
Вечером он лег у длинной прямой стены, поэтому дорога просматривалась в обе стороны.
Никого и ничего.
Проверил остальные вещи.
Все на месте.
– Эй!.. – крикнул вверх обиженно и неуверенно.
В первый раз его голос прозвучал здесь.
Как и ожидал, никакого ответа.
Захотелось быстрее уйти с этого места.
Он затянул мешок и поднялся.
С какой стороны он пришел вчера?
«Знаки на стене…»
    

Но знаков на стене не было.
Хэсте достал лист с картой.
На карте заходящее солнце было. Он и сам хорошо помнил, как рисовал его на стене вчера. Но сейчас стена – чиста и бела, как снег. Обе стены, как снег…
«Хорошо, будем плясать от той, под которой проснулись…»
Не могли же его спящего незаметно перенести к противоположной стене? Чтобы запутать…
Хотя... если здесь без следа исчезает целая шкура и угольные пометы…


Хэсте растеряно побрел туда, куда, ему казалось, было правильно.
Было обидно, что пропала хорошая вещь…
Его вещь.
Он и так в этой жизни мало чем владел.
Да еще подарок Давора…
Впереди незнакомая развилка, значит не ошибся.
Но вчерашней уверенности не было.
Вечером он шел на юго-восток.
«Наверно...»
Надо свериться по солнцу…
Но и солнца не было.
Небо затянуло плотными облаками, ни намека на тень.
У развилки Хэсте нарисовал стрелку на стене и уставился на нее.
Она и не думала пропадать…
Он повернул в тот проход, который, по его мнению, был ближе к Замку.
    

 Значит так, да? Значит по ночам пропадают метки? И вещи. Немудрено заблудиться. И испугаться немудрено. Может, это кто-то из недавно ушедших в Лабиринт? Потерялся, одичал… Кто ушел в прошлом году? Кто-то из чужой деревни. Из их деревни давно никто не уходил. Только чем же он здесь кормится, когда по году никого не бывает? Телеги с податями грабит? Нет, не сходится… Это местные, хозяева. Знают, что Хэсте здесь. Знают… Он вовсе не один…
    

Проверил обереги.
Шел, оглядываясь.
На поворотах держался за нож.
Рисовал путь на карте, прижимаясь спиной к стене.
Не задерживался в тупиках.
Внимательно слушал.
Не слышал ни звука.
    

Чего они хотят – чтобы он дошел или чтобы не дошел?
Скорее всего, последнего.
«Страшно – не то слово, – думал Хэсте. – Потому как непонятно…»
Но у него есть карта, он здоров, у него есть еда и вода…


«Пора поесть…»
Он нашел открытое место.
Доел сыр, выпил остатки воды из первой фляжки.
Убрал ее в мешок.
Солнца все еще не было. Сверху лился ровный серый свет.
И трава пропала, под ногами только черная земля.
«Да, вчера было веселее…»
    

Он посмотрел на карту.
Хоть что-то, надо держать ее всегда при себе.
Надо все самое нужное держать при себе.
Стал перебирать вещи.
Еда и вода в карманы не поместятся, только несколько углей, склянки с настойками и ядом, монета.
Бумагу – за пазуху.
Остальное не так важно.
    

Он пошел дальше.
Примерно до полудня – ничего интересного.
Потом на земле появились сухие сосновые иглы.
«Лес где-то рядом!»
Он бросился отмечать свое местоположение на карте.
А через несколько минут блуждания между стен даже почувствовал запах хвои!..
«Хорошо…»
«Хорошо, да не очень».
Это значит, что он ближе к внешней стене, чем к Замку.
Куда идти?
Хэсте запутался.
Ничто не указывало на то, в какой стороне Нремото – ни солнце, ни изгиб стен, ни запах хвои. А когда под ногами исчезнут сосновые иголки, это будет означать, что он ушел от леса, но не обязательно приблизился к Замку…
Пошел наугад.
Пока день, пока не исчезают его знаки, можно куда-то идти.

* * *

Когда стемнело, Хэсте нашел себе место и стал готовиться к ночевке.
Снова вывел на стене знак заходящего солнца, поставил две черты.
Есть не мог.
Ждал.
Чем больше темнело, тем страшнее ему делалось.
Решил не спать.


Кто они? Какие они? Что могут с ним сделать? Чего хотят?..
    

И ночью небо не прояснилось, ни звезд, ни луны не было.
Становилось холодно, шкура не помешала бы…
Хэсте наплел себе не меньше дюжины заговоренных косиц в волосах – от ночных страхов, от порчи, от наваждения, от лютой смерти…
В который раз проверил обереги.


«А если просто поговорить с ними? Все объяснить, попросить…»
«Попросить чего? Не забирать еду и воду, не убивать, пропустить в Нремото?..»
    

Когда захотелось спать, он выпил бодрящей настойки.
«В правом кармане, отдельно от других».
Убедился еще и по запаху.
Лямки мешка завязал петлей и затянул на левом запястье.
Его знобило.


Что ему делать в Нремото?
«Возьмите меня к себе. Дядька житья не дает, поедом ест…»
А почему нет? Попросить защиты! Ведь он, как и все, исправно платил подати… Не так, так эдак – платил.
Попросить. Если сможет, если успеет…
Все объяснить. Если дадут…


Прошло уже не меньше часа, как он остановился здесь.
Ничего не происходило.
Тишина стояла, как эти самые стены.
И от одной этой тишины страх рос неимоверно.
Как будто что-то близилось…
Двигалось между стен, не боясь, по черным проходам, зная дорогу, зная, где он…


Подумал, что помолиться, попросить – поможет.
На мгновенье только закрыл глаза и сразу понял, что зря.


Справа, далеко, послышался шорох.
«Нет…»
Краем глаза заметил смутное движение в проходе и, как во сне, медленно, нехотя, повернул голову в ту сторону.
По проходу прямо к нему шла плотная тень.
«Нет…»
Хэсте узнал ее и застыл, как камень.
Хаэд шагал, как всегда, пошатываясь, и гнал перед собой ненавистный запах перегара, лука и провонявших сапог.
    

«Как он здесь?!»
«Неужели не побоялся войти?»
«Выследил с собаками? Где собаки?..»
«Или это не Хаэд?!..»
    

Хэсте вжался в стену и мысленно окружил себя знаками защиты.
«Может, не заметит, пройдет мимо…»
Перестал дышать.


Но Хаэд подошел и повернулся к нему…
Лица не видно, весь – большое черное пятно.
Этого ни о чем не попросишь, ничего не объяснишь.
И Хэсте онемел…
    

Тень наклонилась, протянула руку и взялась за мешок.


«Боги…»
«Не оставьте…»
Хэсте схватил лямки левой рукой, а правой, осиливая ужас и оцепенение, нащупал на боку нож.
    

Хаэд потянул мешок.


Хэсте дернул на себя.


Тогда, совсем как дома, дядька размахнулся и оглушил его свободной рукой.


Хэсте успел – громко, в тишине, чиркнул ножом и воткнул его в черное пятно.


Нож провалился в пустоту, в ушах привычно зазвенело…

* * *

Он очнулся утром.
Перед глазами – то же… Серое небо, белые стены, черная земля.


«Приснилось?»
«Настойка Давора не сильно-то бодрит?»
 

Он поднялся.
Голова и шея болели, ухо заложило.


Мешка не было.
Знаков на стене не было.
На земле валялся порванный оберег с правой руки.
Рука сжимала нож.
«Не приснилось...»


Хэсте оглядел себя.
Все, что было на нем, осталось при нем.
Карандаш, уголь, настойки и монета – по карманам, бумага – под рубахой, на ремне – ножны и фляжка.
«Почему не привесил к ремню две, три фляжки?»
«Хотя бы пригоршню сухарей в карман...»
«Дурень…»


Воды хватит дня на два.
    

Иди, куда хочешь.
Иди, куда хочешь, все равно не дойдешь.


Хэсте сел у стены, собираясь заплакать, но не смог.


Вместо этого сунул нож в ножны, поднял с земли порванный оберег, связал его и намотал на запястье.

* * *

Третий день в Лабиринте.
Первый голодный день.
Ненадолго же его хватило…          
    

«Если сильно припечет, можно попробовать съесть ремень и бумагу…»
«Ботинки?..»
Хэсте сомневался.
Если припечет еще сильнее, придется пить из пузырька с черной пробкой…
 

Он продолжал зарисовывать дорогу.
Сосновых игл под ногами уже не было.
Запаха леса он не чувствовал.
Но, казалось, до сих пор чувствует вонь Хаэда.


Солнца нет.
«Ничего нет…»
Кроме этих стен.
 

Хэсте пил из фляжки по глотку и очень редко, терпел до последнего.
Очень хотелось спать.
К середине дня голод уже почти не мучил.


…Почему он здесь?
Почему не пасет коров?


Почему, к примеру, не возвращается каждый вечер домой к отцу и матери, как Нэв?
Как другие?
Почему Хаэд – именно его дядька, а не чей-нибудь еще?
Почему Хаэд такой?


…Говорят, он сильно изменился, когда вернулся из-за Хребта.
Как воевал, никто не знает.
Замужеству сестры и рождению племянника не обрадовался.
Не стал работать, стал пить…
    

Почему Хэсте не повезло?
Почему у него все не так, как у людей?
Наперекосяк.
    

Может, он особенный? Может, судьба его так отметила?
Ведь никто из его ровесников не уходил в Лабиринт.
Никогда такого не было.
Может быть, о нем еще песни будут складывать…
«Хэсте, сын Арни и Гро, ушедший в Нремото без дозволения, не дождавшись Пурпурного вымпела, несовершеннолетний…»
Выходит, не так уж ему и не повезло...
    

Повернув в очередной раз, Хэсте встал как вкопанный.
Может ли так везти невезучему?
За поворотом стены широко расступались, и прямо перед ним стоял колодец.
Хэсте огляделся – вдруг ловушка?
Но вокруг голо и пусто.
Только как будто запах…
Он подошел ближе.
Ни веревки, ни ведра.
Улыбнулся себе – не зря у Давора просил веревку! Как в воду смотрел…
Но веревки теперь все равно не было.
И запах!
«Вода протухла?»
Хэсте поднялся на ступень, отодвинул деревянную крышку и заглянул в колодец.


В лицо ударило таким смрадом, что он отшатнулся, оступился и упал на спину.
Желудок вмиг скрутило, он перевернулся и на четвереньках отполз от колодца.
Брызнули слезы, стал душить кашель.
Если бы он ел сегодня, его бы и вырвало заодно.
«Что же у них там такое?! Даже мертвые так не смердят, наверно!..»
«Повезло с колодцем…»
    

Но есть что отметить на карте – как-никак примета.
Хэсте ушел от колодца как можно дальше и нарисовал его на листе к юго-западу от Замка.
«Или к югу?..»
Кто его знает, где он на самом деле…


Глотнул воды, чтобы как-то унять судороги в желудке и смыть железистый привкус с нёба.

* * *

К вечеру он уже не мог думать ни о чем, кроме воды.
Пить нельзя.
То, что осталось во фляжке, нужно растянуть… неизвестно на сколько дней.
Руки начинали дрожать, голова кружилась, и в нее постоянно лезли мысли о колодце.
«Что же там такое...»
От одного воспоминания о запахе накатывала тошнота.
    

«Кто явится сегодня ночью?»
Что еще у него можно отнять?
Для того чтобы он медленно умер, уже все сделано...
    

Хэсте упрямо закрутил заходящее солнце на стене и на бумаге, поставил три черты.
Выпил воды, крепко сжал рукоять ножа и повалился спать, закрыв собой фляжку.
«Пусть приходят – все равно…»
    

Но ночью пришла его мать, и ему не было все равно.
    

Она позвала по имени, и он проснулся, сел у стены, растерянно протирая глаза.
Как в детстве, по утрам, в своей постели, в чистых простынях…
Уже много света вокруг, новый день начался, еще все хорошо…
Его любят, с ним говорят, ему улыбаются…


Она умерла много лет назад.


Она умерла много лет назад, поэтому он положил руку на нож.
    

Она умерла, когда ему было четыре.
Но он хорошо ее помнил.
Отца не помнил совсем, а ее – хорошо.
Отец ушел за Хребет гораздо раньше.
    

– Здравствуй, Хэсте, – сказала тень самым родным голосом на свете.
Он промолчал.
– Почему ты не говоришь со мной?
Она сидела совсем близко.
– Ты не она…
– Разве ты не узнаешь меня?
– Она умерла. Давно.
– Это ничего не значит… Я всегда с тобой, ты же знаешь… Разве ты не чувствовал? Все эти годы…
Хэсте молчал.
Теребил пальцами косы.
«От наваждения…»
«От страхов ночных…»
– Я пришла помочь тебе…
– Чем?
– Пойдем со мной… Я выведу...
– Покажешь дорогу в Нремото?
– Покажу дорогу домой… Обратно…
– Я не хочу обратно. Я иду в Замок.
– Ты погибнешь здесь.
– Если бы вы не забрали воду, я бы дошел.
«Может быть…»
– Ты вошел в Лабиринт слишком рано. Пойдем.
– Я не мог ждать. Некуда было деться. Я пришел просить защиты – так и передай... Если можешь… Мне некуда больше идти.
– Ты пришел слишком рано, – твердила она. – Это нельзя… Пойдем, пока не поздно.
Хэсте помолчал, подумал.
Усмехнулся:
– Дашь воды? Пить хочется страсть как…
– Я не могу дать тебе воды.
Хэсте кивнул, довольный:
– Ты не она. Она бы дала. Обязательно бы дала. Уходи.
– Ты ничего не понимаешь.
«А вот тут не поспоришь…»
– Убирайся.
– Ты вырос жестоким! – Тень склонилась к земле и как будто заплакала. – Не о таком сыне я мечтала…
– Чего ты хочешь от меня? – поморщился Хэсте. – Я тебе не верю. За чем пришла? Вы вчера уже все отобрали.
Тень резко выпрямилась.
Хэсте вдруг вспомнил:
– А хочешь денег? У меня есть монета, одна, серебряная. – Он достал из кармана и протянул ей монету. – Бери, бери – договоримся? Я тебе денег, а ты больше ничего у меня не забираешь, а? Идет?
– Маленький мерзавец! – прошипела она и ударила по протянутой руке.
Монета красиво звякнула о стену.
– Выродок!
Хэсте победно улыбнулся:
– Ты – не она.
    

Она ушла.
Шаг назад – и растворилась в темноте.


Хэсте сидел у стены и не мог унять сердце.


И – как бы он хотел увидеть ее настоящую!
Дотронуться… прижаться…
Она так обнимала, теплая...
Живая.
«А это…»

* * *

Наутро он не нашел монеты.
О знаке на стене и говорить не приходилось.
Не нашел пузырьков, углей и карандаша.
Как издевка осталась бумага.
Остались фляга и нож.


Оберег на правой руке опять порвался, в другом месте.
Хэсте снова связал его и затянул двойным узлом на запястье, покрепче, второй рукой и зубами.
Ночью эта ударила его по правой. А бесплотного Хаэда он сам ударил ножом и тоже правой. Значит обереги помогают. Сами рвутся, но его защищают…
Хоть кто-то… что-то на его стороне.
Спасибо Давору.
Голова не болит, слава богам, и ухо отложило.
Но еще болит шея.


Глоток воды и пошел.
    

В этот день он попал в огромную улитку – так он назвал это место.
Никаких развилок и проходов в стенах. Дорога шла витками и скручивалась внутрь.
Скорее всего, дело закончится тупиком, но посмотреть надо, вдруг там есть вода…
Несколько часов он кружил по этим кольцам.
Мало отдыхал.
Почти не пил.
Придумал делать новые метки – рвать бумагу на мелкие куски и ими помечать дорогу. На черной земле будут хорошо видны.
Ветром не унесет. Здесь нет ветра…
Но пока он в улитке, это не имеет смысла.
«Исчезнут такие отметки ночью, интересно?»
«Здесь все исчезает…»
«Когда-нибудь и до меня черед дойдет…»


Он попробовал есть бумагу, но, пожевав и проглотив один клочок, заподозрил, что затея добром не кончится.
Воды оставалось так мало, что боялся пить, только губы смачивал.
Потом решил, что это пустая трата воды, и велел себе совсем забыть о фляжке.


Наконец он дошел до сердцевины улитки, но тупика там не было.
Как и воды.
Там был проход в стене, а за ним – другая дорога, и теперь она, раскручиваясь, пошла обратно.
«Здорово… – Хэсте осел по стене на землю. – Кружу на одном месте… Уже полдня... Зря…»
«И теперь обратно столько же…»
Свыкнувшись с этой мыслью через несколько минут, попробовал изобразить ножом на земле улитку в улитке, чтобы понять, как это выглядит.
Это заняло какое-то время.
«Надо же было кому-то додуматься… Хитро…»
    

Когда витки стали такими же большими, как те, с которых он начал, наступил вечер.
И тут нашелся тупик.


Хэсте застонал и ткнулся лбом в стену.
«Как же придумано…»
Теперь ему возвращаться обратно – еще день.
Если бы знать… Надо было от того прохода повернуть назад… Водой здесь и не пахнет.
Целый день прокружил на месте...
Никуда не шел.
Не шел к Нремото…
Хотя какая разница?
Улитка, не улитка – он все равно неизвестно где.

* * *

Он заметил, что от усталости стал меньше бояться.
Безразличие опускалось на него вместе с ночью.
Но оставаться спать в глухом тесном тупике было все-таки неправильно.
«Уже темно, но еще не очень поздно…»
И идти он пока может.
Решил двигать обратно, насколько его хватит. 
    

Ближе к середине ночи ему стало хуже.
Во рту и в горле пересохло, губы начало печь.
Сердце колотилось, но бодрости это не прибавляло.
Наоборот, стало труднее идти.
Мысли путались, потом стали такими же вязкими, как слюна во рту с час назад…
Потом они просто исчезли…
Хэсте не понял, как дошел до прохода в середине улитки и сколько времени это заняло…


Он прошел еще немного – этот проем в стене ему не нравился.
Направление…
Надо запомнить направление, чтобы завтра утром не пойти обратно…
Он сел у стены и постарался запомнить, откуда пришел.
Ножом вслепую процарапал на земле большую стрелку.
«Идти туда… Завтра – идти туда…»
Если стрелка останется на месте…
«Лечь туда же головой…»
Очень осторожно – руки дрожали – сделал глоток из фляги.
«Надо лечь спать…»
Надо лечь спать – он бы с радостью…
Но тут оказалось, что страх никуда не делся.
По проходу тянуло холодом…


Как он здесь очутился?
Он сбежал…
Он хотел сменить старую жизнь на новую, но застрял где-то посередине…
Надо уснуть, так быстрее наступит утро.
Днем не так страшно.
Надо обмануть ночь…
«Но спать страшно, это заканчивается плохо…»
По проходу тянуло холодом.
Но изнутри поднимался сухой жар – нет худа без добра, он не мерз.


Разве он не достоин чего-то лучшего, чем быть нищим или вором?
Чем он хуже других?.. Хаэд в чем-то прав…
– Ты же гордый, – то ли утверждал, то ли спрашивал Давор, держа за плечи и заглядывая в глаза. – Вот и будь гордым. Держись за это. Не бойся. Слушай себя. Ты можешь себя слышать – ты чистый, как проточная вода, ты ясный… Ты не ошибешься, если будешь слушать себя.
Разве он ошибся, когда пришел сюда?
Да разве был у него выбор?..


Разве страх, который ползет между стен, так уж невыносим?
«Ты мужчина все-таки… Нельзя бояться».
Что бы ни появилось сейчас из-за поворота, что бы ни возникло перед ним, что бы ни вылепилось из темноты, все – ненастоящее, уж теперь-то он знает.
– Валяйте, – прошептал стенам.
«Начинайте…»
«Или усну…»


Ему снилась вода – очень много…
Он лежал по плечи в реке, и все бы хорошо, пей – не хочу, но он, как это часто и густо приключается во снах, не мог двинуться – ни рукой пошевелить, ни голову повернуть. До воды не дотянуться.
И кожа горела.
Горло стягивало.
А вода плескалась у самого уха, и щекотно уху, но сам он как бревно.
– Гордый, говоришь?! – горло больно сдавили, и голос был такой, что все кругом задрожало и сердце оборвалось.
– Нет… – захрипел Хэсте. – Нет…
«Куда мне…»
Его распластали по мокрому песку и молча душили.
Хэсте двигал губами:
– Не надо…
– Пить хочешь?! – И все внутри саднило от этого голоса. – Пей!..
Одним рывком его сдернули под воду и продолжали держать:
– Пей!..
Вода бурлила и шумела вокруг – это он отбивался, но рука, убивающая его, была камень.
«Проснись…»
Держали за горло.
Сдавливали.
– За что... Не надо... Пожалуйста…
Его вырвали из воды, но легче не стало.
Он висел над землей и по-прежнему задыхался.
– Зачем пришел?!
«Вы же знаете…»
Царапал огромную руку черную, уговаривал, но ничего не помогало.
«Просыпайся!..»
– Отпустите… прошу…
– Зачем пришел?!
Но что бы он ни отвечал, рука только сильнее давила.
– Я не гордый!.. – наконец зарыдал Хэсте. – Мне страшно… Я пить хочу… У меня сил больше нет… Отпустите…
– Дороги нет! – сотрясались стены.
– Я не могу обратно… Сдохнуть лучше…
– Да будет так! – проревели ему в ухо, и шея его хрустнула.
«Нет! – закричал Хэсте. – Нет!.. Я не гордый...»
Он перестал цепляться за чужую руку, его руки повисли…
Тогда его швырнули к стене, и там он глотнул воздуха:
– Пусть по-вашему… небо… По-вашему…
Никто его больше не трогал, никто не ответил.
– Но я не могу обратно! – опомнился он и зарыдал по новой. – Не хочу! Не надо…
Но рядом уже никого не было.
– Воды дайте! – Он схватился за ремень. – Мою не забирайте!..
Нащупал фляжку и проснулся.

* * *

Утро…
Он дотянул до утра, слава богам…
Все на месте. Даже обереги целы.
Вода осталась…
«Пожалели?..»


Нужно подняться, чтобы попить, но нет никаких сил подняться…
Тело ныло и гудело, будто всю ночь его пинал Хаэд.
Грудь пекло.
Давор никогда не рассказывал, сколько человек может протянуть без воды…
«Или рассказывал?..»
«Видать по всему, недолго…»


Он заставил себя сесть.
Глотка воды не почувствовал совсем, словно в сухой песок все ушло…
Глотать было больно – горло болело.
И шея болела.
Заглянул под рубаху – вся грудь изодрана. Это он не черную руку, а самого себя в бреду царапал…


«Поднимайся и идти…»
Стряхнуть с себя этот ужас…
Стрелка на земле осталась – смилостивились?..
Надо же выйти из улитки…
Хотя бы…


Он еле шел.
Не смел пить.
Не смел думать о фляжке…
Этого кружила хватило почти до вечера…
У выхода из улитки он выцарапал на земле крест и выложил его обрывками бумаги. Чтобы заметнее было. Чтобы ни в коем случае опять…


«Куда дальше?»


Хэсте брел между медленно накреняющихся стен.
Солнца по-прежнему не было, и он подозревал, что так и задумано.
С каждой новой развилкой выбор становился все невыносимее.
Он повисал плечом на краях стен в проемах и снова и снова, каждый раз как в первый, постигал, что не имеет никакого представления о том, где находится.
Поэтому все равно, куда сворачивать.
Одинаково безнадежно.
    

Когда-то он слышал краем уха – Хаэд рассказывал кому-то за пьяным столом о своих похождениях – что убить себя можно, перерезав жилы на руках…


Нет, у него не получится.
Для того и брал яд, чтобы без мучений…
И если и резать, то уже сегодня вечером. Уже скоро… Пока ночью, чего доброго, нож не отобрали… А сегодня он еще не хочет…
Не хочет…
Пока – он шатается, падает, но идет.
Пока идет… 
Сколько уже дней?
«Кажется, сегодня пятый...»
    

Вода во фляжке плескалась еле слышно.
И редкие одиночные глотки ничему не помогали.
Толк был только от обрывков бумаги – Хэсте хотя бы не сворачивал туда, где уже прошел сегодня.
А что будет завтра, если бумажные метки ночью тоже исчезнут?
А будет ли завтра...
А будет ли ночь...
    

Какая нечисть придет на этот раз?
Кого ему приготовили?
Давора? Нэва? Отца?..
Еще один кошмарный сон?
«Сам все отдам… Все… Сам…»
Ни ножом махать, ни разговоры разговаривать сил не было.


Когда он почувствовал приближение вечера, на землю был брошен последний клочок бумаги. Рисунок первых ворот тоже пошел в дело.
Осталась только карта Лабиринта.
Недорисованная.
Ненужная…
Но вдруг еще пригодится? Жалко рвать.
«Так хорошо все начиналось…»
«Нестрашно…»
Он вспомнил, как начинал рисовать ее.
«Полжизни назад…»
Так верилось…
И он не порвал.


Осталось делать пометы только ножом на земле.
Стены нож никак не брал, слишком твердые.
А на земле царапины пусть не так заметны, как бумага, но если присматриваться, все хорошо видно.
Но была другая тягость. Даже несколько – опуститься на землю, воткнуть нож поглубже, вычертить что-нибудь приметное, а потом подняться и не упасть.
И так много раз, на каждой развилке.
Подняться и не упасть – самое трудное.
Когда встаешь, голову тянет в сторону, тяжело и больно. Как будто в голове неподъемный камень.
Приходится долго стоять, наклонившись, уперевшись руками в колени, привалившись к стене.
Терять время…


Потом Хэсте стал выкапывать ямы.
Это проще, и они заметнее.
На развилках, с нужной стороны, – ямка и холмик еще рядом, черный, ближе к стене.
Можно и не присматриваться…
    

Подумалось, что, когда пропал карандаш, можно было ножом процарапывать путь на бумаге.
Не догадался…
А теперь уже поздно, совсем потерялся.


Темнело.
Пока светло, пока идешь, сам себе хозяин, и ничего не происходит, есть надежда.
И как будто даже легче…
А ночью…


Хэсте сел у стены и медленно прочертил на земле вокруг себя полукруг.
Будто тоже заходящее солнце.
Защитный полукруг – только что сам придумал…
Проверил обереги, наплел новых кос.


Хлебнул воды.
Всё.
Кончилась вода.


Он отбросил фляжку.


Знобило так, что зубы клацали.
Запахнул куртку плотнее и свернулся комком под стеной.

* * *

Не мог уснуть, так трясло.
Думал, как хорошо, что Лабиринт только на одном уровне, что нет ловушек…
Утешался.
Хотя и того, что есть, ему хватает с лихвой…


О жутком, ночном, не хотел думать.
Но само думалось: «Все, что осталось, отдам – может, не убьют сейчас. Может, еще день протяну и что-нибудь изменится... Только что осталось-то? Нож да фляжка пустая…»


Он задремал, наверно.
Потому что проснулся от рыка над самым ухом.
Шарахнулся в сторону локтей на пять, не меньше, – откуда только силы взялись!..   
    

Вокруг него бродило черное.
Такое черное, что его хорошо было видно в темноте.
«Волк? Собака?»
Ни то, ни другое?


Зверь был с хорошего теленка, в холке намного выше полулежащего на земле Хэсте.
Он рычал сквозь зубы, топорщил шерсть на загривке и – Хэсте дорисовал себе эту картину – скалился и капал слюной.
    

Сразу перехотелось отдавать все самому.
Хэсте вытащил нож и, опираясь спиной о стену, медленно встал.
Зверь зарычал громче, замер и мелко затрясся, стоя боком, выгнув спину, расставив лапы, скривив шею…
«Бросится…»
«Как пить дать…»
 

Сильнее его ужаса были только головокружение и слабость во всем теле.
«Бросится – сдохну на месте…»


Не стал дожидаться – метнул нож.
    

Черное с оглушительным рыком и распахнутой пастью прыгнуло навстречу и исчезло на полдороге.


Хэсте упал.


«Раз плюнуть сегодня…»
«Вчера паршивей было…»

* * *
    
И нож…
Свой первый и единственный, настоящий, любимый, долгожданный, безымянный нож…


Он открыл глаза и смотрел на серую полосу неба между стен.
Утро.
    

Имя ножу дать никогда не поздно…
Даже теперь, когда его нет…
    

Хэсте огляделся, не вставая.
Да, нет ножа.
Полусолнца на земле нет.
Фляжки нет.
Значит теперь, если он и найдет воду, ее не во что будет набрать.
Только вряд ли он найдет воду…
    

Провел рукой по животу.
Ремень на месте…


Говорят еще, люди как-то вешаются. Но он плохо представлял как. И в этих проклятых стенах не на чем закрепить ремень…


Усмехнулся своей смелости.
Нижняя губа глубоко и больно треснула.
    

Идти дальше или остаться здесь?
Идти дальше или остаться здесь…


Чего думать… Если сможет встать и пойти, здесь не останется.
Только еще немного полежать…
Полежать, собраться с силами…
    

Вспомнилось…
«Все так просто – уйти от Хаэда и жить счастливо…»
Счастлив теперь?
Свободен от дядьки – мечтал об этом всю жизнь.
Должен быть счастлив.
    

Лет в семь Хэсте понял, что врать и вправду не очень хорошо, а врать самому себе – так уж и вовсе последнее дело.
Ну, можно соврать другому, да, но себе-то – как? Себя не обманешь.
Хотя Хаэд, к примеру, умудрялся.
Твердил, что все у него замечательно, и сам верил. Пил и пел развеселые песни, а у самого в глазах…
Глупее не придумаешь – если уж самого себя обманывать, кто ты тогда?
Уже как будто и не человек, а так…
Ненастоящий…
    

«Так счастлив?» – спросил Хэсте.
Или, было бы можно, уполз бы обратно, прямо к сапогам дядькиным?
Пусть бы все ребра переломал, пусть все кости до одной, но жив был бы…
И дома, а не здесь…
А за кружку воды руки бы лизал.
И прощенья просил слезно.
Каждый день, прилюдно, до самого пятнадцатилетия.
За кружку воды…
За воду…


«И воровать бы пошел?..»
    

Нет, счастлив.
Так – лучше.
Честно.
Себе врать – последнее дело.
Так лучше – ушел с чистой совестью.
Да еще в Лабиринт.
Не побоялся.
Красиво.
Как в сказке…
«Не гордись…» – напомнил себе и снова усмехнулся.
    

Только чувствуешь себя обманутым почему-то.
Как будто мышеловка захлопнулась…
Так верилось, что все будет хорошо.
И вот лежишь уже полумертвый…


Если бы все повторить, пошел бы в Лабиринт?
    

Себя не обманешь – пошел бы.
    

Только умереть здесь оказалось сподручней, чем дома, – вот где ошибся.
Заморочили, запугали, все отняли, бросили одного, никто не помог, никому не нужен…


Умирать страшно, но не мучительно.
Просто засыпаешь и все.
А засыпать – чего ж здесь страшного?..
    

От таких мыслей он совсем затосковал.


И чтобы не думать и не тосковать, перевернулся на бок, зарычал сквозь зубы, как тот черный ночью, встал на четвереньки, поднялся на ноги.


Подержался за стену и пошел.

* * *

Придумывал имя ножу.
Имя не придумывалось.
Мысли были только о воде.
Он гнал их от себя и не мог вспомнить, о чем думал до этого.


Об имени для ножа…
Радостный…
Светлый, Славный…
Дикий…
«Да уж, Радостный…»


На стены смотреть, на это белое, больше невозможно…
Если закрыть глаза, а потом еще прикрыть рукавом, в темноте начинают вспыхивать белые искры. Все больше и чаще. Как снег ночью… Никогда такого не видел. Очень красиво.
Засмотрелся.
«Снег – это вода, – подумал. – Если набрать много снега и растопить его… А можно и не топить, так есть… Холодный, мокрый… Сладкий…»
«А горы ледяные в море?.. Горы!..»
Внутри горело.
Как будто горн кузнечный у него там…
А Давор так и не рассказал о Ледяной земле… Не до того было…
   

Сегодня… или уже вчера… или вчера и сегодня… несколько раз попадались ворота, но больше не интересовали его.
Может, их даже не было несколько, может, это были одни и те же ворота, – он уже не понимал.
Дурнота и слабость были такими, что, поднимая руки и дотрагиваясь до стен, не чувствовал ни стен, ни рук.
    

«Имена ножу…»
Через растущую тошноту и боль в голове вытаскивал из памяти звучные...
Их было немного, они повторялись и ни одно не нравилось.
Радостный…
Чистый…
Ясный…
    

Один раз, показалось, услышал песню.
Высокий голос, струнный перебор…
Не поверил себе.
«Мерещится…»
«Совсем худо…»


Музыка и пение всегда действовали на него необыкновенно.
Сильнее даже, чем книга и рассказы Давора.
На ярмарках музыканты пришлые делали с ним, что хотели, – веселили, печалили, изумляли – по своему усмотрению, самыми первыми нотами... Легко доводили до слез, горьких или радостных, неважно. Веревки из него вили – дух захватывало, и приходилось убегать от музыки подальше, чтобы никто не видел его лица, в особенности дядька… Прятался за мешками, за бочками, пережидал, пересиживал, пока кончится наваждение…
Наблюдал за другими – ни с кем такого не было. Никто не каменел, руками не дрожал, не забывался полностью… Ни у кого глаза на одной точке не останавливались, дыхание не сбивалось… Только его одного эдак вывертывало…
Потому и дудку себе хотел, не мог из головы выбросить.
    

А то, что сейчас услышалось, – волшебно было…
Такого слышать не доводилось.
Только несколько фраз – ветром поверху принесло и унесло тут же, слов не разобрать…
Ни на что не похоже.
И похоже на что-то…


Завороженный, стоял у стены.
«Такого не бывает…»
«Померещилось…»
    

Подождал еще.
Ничего.
    

На что было похоже?..
На журчание.
Он слышал в лесу… И видел… Весной, под снегом…
А снег уже весь в проталинах, земля мокрая…
А ручей холодный и сверкает на солнце…


Он бы лег в него, весь, лицом вниз…
Он бы напился…
И жар залил…
    

Сколько раз уже сделал эту петлю, прежде чем понял, что возвращается на то же место?
Два или три – давно перестал отмечать развилки.
Этот проход в стене…
Шел в него и поворачивал назад, а потом опять выходил к нему, но с другой стороны стены?
Что это значит?..
Уже не понять…
Только ставить метки…
Хотя бы ставить метки…


Стал выкапывать яму руками.
    

Раньше земля была мягкая.
Земля была мягкая…
Теперь – сухая и твердая.
Все высушено…
Все высушено…
    

Ободрал пальцы.
Посмотрел на них и слизал кровь.
Кровь жидкая, значит, в ней есть вода…


«Ладно…»
Какая-никакая – яма, отметина.
 

Но на другие его уже не хватит.
На другие не хватит…
Ладно… придумается…


Куда шел потом?
Налево, назад…
Или направо вперед?
А может, вообще не входить в проход…
Идти прямо…
    

Попробовал выцарапать карту на земле.
Опять ободрал кожу, опять слизал кровь.   
    

Похоже на улитку…
Еще одна.
Опять закончится ничем, а времени убьет сколько…
Но он уже в ней.
А вдруг в конце есть вода?
Вдруг есть вода?
Что-то же журчало…
Он слышал…
    

Куда идти?
Три дороги… Как в сказках.
Не мог сообразить.
В голове путалось, глаза слипались.
«Не засыпай… Смотри на рисунок… Думай…»
«Если шел сюда и делал петлю…»
Но он не помнил, куда шел, когда делал петлю.
«Иди куда-нибудь… Просто иди…»
    

Когда вставал, опираясь о стену, оставил на белом грязно-красный след от ладони.
Отличная отметина.
Жаль, что не нужна, – яма уже есть.
Да и царапины рисунка на земле остались…


К ним и вышел опять, через полчаса примерно…
Только с внешней стороны.
Значит теперь в проход и направо.
Через несколько минут – еще один проход в другой стене.
Улитка со сквозными проходами?
Это сложно.
Это слишком сложно.
А без карты – невыносимо.
А без воды невозможно…
«Боги…»
    

Снова царапал землю ногтями, снова текла кровь.
Нет, лучше рисовать ею на стене…
Нет, лучше облизать пальцы – кровь, она как вода…   


Если это улитка, наплевать на проходы, идти прямо…
Но если проходы – насквозь к самой середине, через них будет быстрее… А вдруг там вода?!
    

Если бы были слезы, если бы были силы, уже обревелся бы.
Рыдал бы, выл – никто не видит…
   

«А если видит?!»
А если все время наблюдает?!
Как они его находят по ночам?..
Разве не кажется, что кто-то смотрит? Все время смотрит, с первого дня? И сейчас. Там, за поворотом. И там, в проходе. И сверху. С высоты башен – огромный и жуткий, всевидящий. Непостижимый. Тот, кто построил Лабиринт, кто его вырастил, прямо из земли, как скалы, как горы…
Зачем ты пришел сюда, ничтожество?
Зачем ты здесь?!..


Хэсте обнял голову руками и заскулил.
Не узнал своего голоса…
Не было голоса, только сухой шорох в горле.
И языка во рту не почувствовал…
    
* * *

Новая улитка доконала его.


Пошел прямо по виткам, не сворачивая в проемы, боясь запутаться в них и что-нибудь пропустить…
Воду…
Может же здесь быть родник или чистый колодец?
Или как это у Давора в книге?.. Фонтан…
Фонтан, игрушка из воды… Водяная игрушка…
Ни для чего, просто так, для красоты…
Красиво…
Весело…
    

С каждым витком все больше верилось, что вода будет.
Потому что нельзя так с живым человеком…
Нельзя так с человеком…
Он же умирает...
«Хотя бы лужу… Пожалуйста…»
«Пожалуйста…»
    

И ничего там не было.
    

Он добрел до конца.
И ничего там не было.
    

Только тупик.


Пятак голой земли и белые стены.

* * *

На этом пятаке, посреди одинаковых стен, он понял разницу между трудно и невозможно.
Отсюда уже не выйти.
Встать не сможет.
    

Лежал и смотрел, как падает снег.
Прямо на него…
Высоко, на сером небе, хлопья – почти черные, как пепел.
Ниже, в тени стен, становятся белыми.
В каком месте меняют цвет?
Искал это место, следил путь хлопьев…
Сейчас его засыпет снегом, и он напьется…
И перестанет гореть…
Только подождать…


Если бы здесь был ветер, может, было бы легче…
Холодный, свежий, как ручей…
Лежал бы сейчас в потоке, на сквозняке…
А не в этой духоте спертой…


Снова песня.
Тот же голос, как вода.
Зачем они его мучают?
И так уже со всем согласен…
Умереть – согласен…


Талой воды не дождаться.
Снег тает, не долетая…
Исчезает.
Даже одежда не намокла…
    

Умереть так умереть… Ладно…
Что-то же он успел сделать…
Вырвался из деревни, пришел в Лабиринт…
Его запомнят, это уж точно.
Не так обидно…
Обидно, что, если бы сейчас не умирать, сделал бы больше.
Не был за Хребтом, моря не видел, на корабле не плавал…
Не дошел до Нремото…
Не дошел…
    

Песни не слышно.
    

Может, они рядом? Пели же близко.
Может, он почти дошел…
Закричать – в горле только шорох…
Тело ломит…


Но через несколько минут уже не чувствовал ни тела, ни жажды.
Никакой боли…
Ни жара…
Ни страха, ни обиды…               
    

Сознание уходило.
    

Пару раз свело руки…

* * *

Его вытащили чьи-то пальцы.


Кто-то обыскивал его.
Куртку, штаны, ботинки…
Из-под рубахи достали рисунки, сняли ремень, осмотрели шею, уши, запястья и щиколотки, пошарили в волосах…
    

Приоткрыл глаза – увидел над собой черное...
Закричал и рванулся из чужих рук, но ни звука, ни движения не получилось.
   

То, что он очнулся, заметили.
Приподняли ему голову, ткнули в губы горлышком фляжки.
Проливая, застучал по нему зубами, задышал, затрясся, но воду почти сразу отняли.
    

«Нет, не призрак…»
Только лица не разглядеть…
Спасен?
«Спасен?..»


Человек встал во весь рост и загородил собой все.
Из-за его плеч вышли еще двое.
Хэсте захотелось со стоном растечься по земле и исчезнуть в ней – навсегда…
    

Перебросились словами на чужом языке.
Один наклонился, сгреб в кулак куртку и генсер на груди Хэсте, оторвал его от земли и, как тюк, понес-закружил по улитке.


Спасен…