2. Две женщины. Наследство

                1.               
               
        Поначалу мы ничего не заметили.  Наверное потому, что думали только о своём. О предстоящем обследовании в Институте им. Герцена.  Кузина Ира  чудом устроила туда мою жену,  не постеснявшись  зайти за направлением  к своему шефу,  директору института и - одновременно -  министру здравоохранения Петровскому.               
        Мы остановились у дяди, папиного брата, на Проспекте Мира, рядом с метро Щербаковская.  Найти его оказалось просто. Нужно было лишь сойти по ступенькам направо вниз,  к длинной девятиэтажке.  И подняться на лифте на четвертый этаж.               
        Мы не виделись уже много лет.  В последний раз дядя Миша  с женой Ниной Ивановной и Ирой,  тогда еще школьницей,  приезжал в Тбилиси к родителям,  моим дедушке с бабушкой,  лет 20 назад.  И почти не запомнился мне.  Я, первоклашка, как раз гостил у них в Ортачала* и, помню, весь тот день  гулял в длинном,  с каменными ступенями у входа,  сквере,  протянувшемся вдоль  улицы  Мясникова.  Гулял с живым  еще дедушкой,  с Ирой.               
        На боковых  аллеях  цвела  японская  акация.  Её цветы удивительной яркости,  желтоватые у основания,  ослепительно белые посередине  и  фиолетовые на конце длинных и нежных метёлок  дурманили непривычным запахом.  С тех пор я всего несколько раз  видел цветущей  японскую акацию.  Странно, но того, поразившего меня в детстве запаха, я никогда уже не ощущал. Почему? Другие ароматы из далекого прошлого возникали снова и снова и я каждый раз радовался им, по одному только их присутствию определяя место, где я оказался, погоду и даже время года.  Потому что ореховое дерево,  к примеру,  пахло у нас в саду не так,  как в усадьбе Чавчавадзе в Кварели,  а осенью,  во время сбора плодов,  не так,  как весною,  когда земля под ним  была покрыта мокрыми от дождя  похожими на гусениц  зелеными серёжками.               
               
        Здесь, у дома дяди, пахло осенью.  Деревья,  еще зеленые,  были освещены  косыми лучами  невысокого уже сентябрьского солнца.  От каменных плит лестницы, от гранитной её стены  веяло теплом и пыльной сухостью.               
               
        В просторной двушке  нас встретила вся семья - сильно постаревший и  похудевший дядя Миша,  Ира, теперь уже взрослая женщина  с вертлявым сыном Кириллом,  тетя Нина.               
        Мы  второй час сидели за столом, накрытым по случаю нашего приезда. И я только теперь заметил  странное подергивание  лица тети Нины.  Её нервно теребившие салфетку руки. Увидел, как она,  отойдя к холодильнику,  принимает какие-то таблетки.               
        - Спрошу у дяди Миши, в чем дело, - решил я,  но после ужина дядя ушел провожать Иру - она с сыном возвращалась к себе на Ордынку.  А мы стали помогать тете Нине:  убирать со стола,  мыть посуду.  И тут я снова увидел,  как Нина Ивановна  принимает лекарства.               
               
        - Вам нехорошо? - спросил я и услышал совершенно обескураживший меня ответ:               
               
        - Теперь уже лучше. А поначалу все боялись, не угодить бы мне в психушку. Это - успокоительные, - кивнула она на таблетки, - мне прописали их от депрессии.
               
        - А что же случилось?  Бэла /моя тифлисская тётя, дяди Мишина сестра/  перед нашим отъездом  ничего не говорила о Вашей болезни...               
               
        - Конечно, ей же самой ничего не известно. Ох, не хочется вспоминать обо всем, что случилось, да всё равно, придётся.               
               
                2.               
               
               
        - Мы ведь тут, на Проспекте Мира, всего лет десять, как живем. А до этого - целых двадцать лет на Соколе, в аспирантском общежитии.  Комнату нам дали,  когда мы с дядей Мишей поженились.  Там же и Ира родилась.  Оттуда же Миша и на фронт ушел. Конечно, мы стояли на очереди на жилье, но сколько ее можно ждать, квартиру?  Вот в 50 лет и решили отказаться от очереди,  вступили в кооператив. Через два года въехали сюда, и еще лет восемь платили ежемесячно взносы.  Немало платили, по сорок рублей в месяц.  А ведь поначалу и Иру нужно было поддерживать, пока она не защитилась,  не получила работу.  И бабушке твоей  Миша отсылал в Тбилиси ежемесячно сколько мог...               
        Ну вот... В прошлом году умерла моя мама.  Болела недолго.  А перед кончиной вдруг призналась, что должна покаяться:  знала,  как мы всю жизнь маемся без своего жилья,  но ничем нам не помогла.  Я даже руками всплеснула - ну какая от неё помощь? - Сама после смерти мужа жила на мизерную пенсию  по потере кормильца.  А она - шепотом, как будто нас кто-то мог услышать:               
               
       - Ты знаешь, что отец твой до революции был купцом первой гильдии?    
               
       - Так он ведь разорился еще в Гражданскую!  Я же помню, как вы жили!         
               
       - Конечно, так и жили... - чтобы остаться в живых.  А состояние свое отец твой все же не угробил,  сохранил.  Но завещал - не говорить о нем никому,  даже тебе,  до самой моей смерти:  "В этой жизни, которая теперь наступила, оно им, молодым, и ни к чему, только беду навлечь может".  Но теперь - вот, постарайтесь распорядиться с умом, если сможете...               
        Я даже не стала смотреть, что в нем,  в небольшом сундучке,  который заставила меня взять мама - не до этого было:  похороны, поминки.  Помню только, что везла его домой и думала:  тяжелый!  Наверняка - фамильное серебро.  Помнила, как маленькой ела,  а передо мной стояла всегда не одна тарелка,  а три,  и красивые серебряные два ножа, две вилки - большие и маленькие,  две ложечки. Все на серебряных же подставках ...  Ну к чему - подумала - теперь это добро? Кто теперь ест фрукты серебряной вилочкой!?  Продать нужно будет потом.  После сорока дней откроем,  как мама сказала...
        Но сорок дней мы все-таки ждать не стали.  Во-первых на кладбищенские дела ушло много денег. Да и Ира,  как узнала о наследстве,  сказала - глупо ждать,  когда именно теперь тратить нужно.  Вот и сели вы вчетвером:  я,  Миша,  Ира и муж её Володя,  сели за стол - на столе этот сундучок с медными бляшками. 
Достаю ключ, открываю...  Лучше мне было б никогда этого не видеть!  Золотые николаевские червонцы - в одном отделении.  Кольца, браслеты, серьги, колье - в другом.  Что в коробочках,  что так...  А я и не видела никогда этих украшений на маме.  Ну, понятно,  уже война шла,  Первая,  когда я маленькой была - до балов ли, до приёмов?
        Дядя Миша сразу предложил все сообщить органам - он же у нас сам знаешь какой - пуганый.  Но Ира с Володей его засмеяли:  ну да - оставят нам хорошо бы треть,  а кому и на что пойдет остальное - никто никогда и не узнает!      
        Стали рассматривать украшения. Очень крупные камни, прекрасная огранка, тонкая работа.  Так жаль стало хоть что-нибудь продавать!  И тут Володя говорит:       
               
        - А давайте,  для начала продадим монеты!  От них все равно никакого толку:  на себя не наденешь,  а хранить - только думать как и где.  Здесь их не то что на оградку и памятник - на машину хватит!  А нам с Ирой так хотелось бы машину .... 
               
        - "Волгу" - обрадовалась Ира.  Раз уж такие дела - только "Волгу"!       
               
        - Да у меня как раз знакомые есть,  которые эти золотые монеты вполне возможно и купят, - заторопился Володя.               
               
        Ну как можно было отказать молодым?  Сами ведь всю молодость прожили - сначала на стипендию,  потом - Война,  потом...               
               
        Тетя Нина махнула рукой.               
               
        - Отдали мы червонцы Ире с Володей.  Не все, меньше половины. А через неделю приходит к нам милиция.  С ордером, с обыском.  Володю - звонит тут же Ира - уже забрали:  именно червонцы и нельзя было продавать.  Даже попытка сбыта - тяжелая статья!               
        Ты  же знаешь, где я всю жизнь проработала...  Конечно, связи остались. Звоню - обещают помочь.  Но - предупреждают -  этим,  что пришли,  все нужно отдать.  Все, до последнего колечка.  Вот именно!  До последнего!  Даже мое обручальное,  никакого отношения к наследству не имеющее - тоже отдала!               
               
        Тетя Нина опять потянулась за успокоительным.               
               
        - А Володю - сдержали слово, выпустили...               
               
        - Где ж он сейчас? - сообразил я, что за столом Ириного мужа как раз и не было.               
               
        - Да бог его знает, где!  Как только вышел на свободу - подал на развод. "Машину, "Волгу"! - да я  целый автопарк  могла купить,  если б не он с этими червонцами!  Купить и не обеднеть - позже,  когда описали все, а нас заставили расписаться,  я посмотрела:  сумму проставили больше трех миллионов!  Теперь понимаешь,  в каком я была состоянии?  Хорошо, что совсем не рехнулась...               
               
               
        *Ортачала - старый район Тифлиса, расположен вдоль правого берега Куры.