Последняя встреча

Моему деду посвящается.

 Ровно тридцать лет назад я спешил на последнюю встречу с моим дедом. Известие о его кончине было неожиданным, людям всегда видятся их родные бессмертными. И на годы, неизменно меняющие нас, не сильно обращаешь внимание, когда любишь кого-то. Сколько я себя помню, мой дед выглядел все годы моего взросления одинаково. В деревнях люди в 50 лет внешне становились бабушками и дедушками, так и оставаясь ими до самой кончины. А может, и нет так всё это, на самом деле, и мне это только казалось. Я приезжал к нему в гости на лето в 10 лет и 20, и 30, зная, каки где он сейчас сидит за столом. Почему так? Всё объяснимо: все 30 лет автобус до этой Богом забытой, но такой милой сердцу деревни в Рязанской области, приходил по одному и тому же расписанию. И когда я наконец-то шёл с сумкой в руках последние 4 километра, никакого транспорта до села не ходило, я точно знал, что открою низкую, тяжёлую дверь старого дома тогда, когда дед будет сидеть за столом и есть щи, а бабушка хлопотать вокруг него, поднося хлеб или что-то другое. Чаще всего меня, конечно же, ждали в этот день и даже знали время прибытия, но менять строгий порядок в этом доме никто не думал. Я не обижался, до обид ли мне было, ведь летел на крыльях к своим самым любимым людям на Земле. Дедушка всегда сидел спиной к входной двери, и в старости он стал глуховат так, что не слышал скрипа открывающейся двери. Бабушка же,заслышав мои шаги в сенях, всегда вздыхала с облегчением, и, когда я был маленьким, она прижимала меня к себе, а потом, повзрослев, я стал её обнимать, пытаясь увернуться от поцелуев. Как же глупы мы, людишки, не можем принять радость, брезгуем, стесняемся, а после обязательно каемся в своих поступках. Обнявшись с бабушкой, я подходил к деду, он обязательно вставал со стула, отставив тарелку, протягивал свою огромную руку, и моя тонула в его ладони. Рукопожатие не было сильным, хотя мощи в этих натруженных руках было много. Улыбаясь, обнимал меня, и это объятие мне нравилось, от деда веяло силой и надёжностью, я растворялся в этом порыве, словно возвращался в некое заповедное жилище. Умывшись в рукомойнике, садился за стол, водопровода в деревне не было отродясь. Меня обволакивал этой знакомый с детства, чуть сырой запах, я оглядывал стены, потолок, прикидывая сразу, что мы будем делать во время моего отдыха в доме, но это уже тогда, когда я стал взрослее. В детстве же ни о чём подобном, конечно, не задумывался. Осмотревшись, брал в руки ложку немецкую со свастикой, подарок деда, воевавшего на той проклятой войне. Её, эту ложку, бабушка хранила в укромном месте весь год, и никто не смел к ней прикасаться, хотя гостей всё лето в их доме было полным-полно. Щи, приготовленные из солёного мяса, холодильника у них не было, я не любил. И бабушка, зная об этом, уже спешила в сени, там была летняя кухонька, где она готовила яичницу на керогазе. Даже этот запах керогаза, доносившийся из-за двери, был таким приятным, возбуждающим. Яичницу обычно подавали на огромной сковороде, и яиц там было жарено немало - штук 12. Я ел оранжевые яйца своей ложкой, закончив со щами, присоединялся ко мне и дедушка, а бабушка только потом, обслужив мужа и гостя, присаживалась рядом и начинала есть. Так было всегда.
В этот же раз всё было иначе. Получив телеграмму о кончине деда в 17 часов, я понимал, что не успеваю на поезд, которым мы ездили обычно. Отправился в путь только ночью, билетов на Московский поезд достать было почти невозможно, так что на вокзал пришёл в полном неведении, смогу ли уехать вообще. Но мне повезло, и одно боковое место стало моим. В Рязань я приехал ровно на 5 часов позже и понимал, что ехать оставшиеся 120 километров скорее всего будет не на чем, но тогда я об этом не думал. Через час был на автовокзале и, конечно же, опоздал на последний рейс автобуса, следующего до нужной мне станции. Но был другой и уже последний на сегодняшний день до города Скопина. Взяв билет, я бегом побежал к автобусу, который уже отправлялся в путь. О чём думал всё это время в пути, совершенно не помню, отпечаталось в памяти лишь то, что в Скопин я приехал пасмурным, тёмным днём. Солнце, светившее с утра, скрылось за грозными тучами, и это меня беспокоило, ведь мне предстояло преодолеть 30 километров, а затем ещё и 20. Выезжая из дома, вовсе не думал о погоде и уж точно не задумался о дожде. На мне было надето пальто, шапку я почему-то не прихватил с собой. Помыкавшись по автовокзалу г. Скопина, узнал, что ехать в нужном направлении сегодня не на чем, спросил таксистов, но те завернули мне такие суммы, что я тут же отказался от этой затеи. Ждать завтрашнего дня в этом захолустном городишке мне было негде. Водитель автобуса на мой вопрос показал мне нужное направление. Посмотрев на привокзальные часы, показывающие 14 часов 40 минут, я отправился в путь пешком. Что отправило меня в этот далёкий и нелёгкий путь? Конечно, любовь, долг, не знаю, какие подобрать правильные определения безрассудному поступку. Вскоре я вышел за город, дул пронизывающий весенний ветер, тёмные тучи подгоняли меня. Иногда оглядывался на проезжающие машины, махал рукой, когда кто-то останавливался, называл направление и говорил, что денег у меня нет, это было истиной правдой: у меня их было ровно столько, чтобы потом вернуться домой. Пару раз меня кто-то подбирал, и я был безмерно благодарен этим людям. Пусть пять километров, десять, хоть сколько, только бы успеть засветло. Второй водитель высадил меня на перекрёстке. Когда мне оставалось преодолеть 5 километров, выглянуло яркое солнце, но ветер пронизывал насквозь, пробираясь через застёгнутое пальто и поднятый воротник до самых костей. Со вчерашнего дня в суматохе движения я ничего не ел и не пил. Двигаясь вперёд, я смотрел на спускающееся к горизонту светило, это меня подстёгивало, я побежал. То шёл, то бежал, и вот уже знакомая водонапорная башня. Милославское. До дома деда оставалось 20 километров, но это не страшило, здесь я был почти дома и не раз преодолевал этот путь пешком. Я шёл, словно робот, ни о чём не думая, ничего не осознавая, отсчитывая дорожные столбы. Вечерело,10 километров были позади, когда за мной раздался гул автомобиля, и фары откинули мою тень далеко впереди меня. Машина остановилась сама, я не останавливал, зная, что тут с меня запросят неподъёмную сумму денег. Иногда за путь длиною в 20 последних километров просили столько же, сколько стоил билет из моего города до Рязани - 10 рублей, для меня это были большие деньги. Водитель спросил, куда иду, я ответил, что на похороны к деду. То ли это смягчило его крестьянскую душу, то ли просто человек был хороший, но он открыл мне дверь своего ЗИЛа, и мы поехали. Через 10 минут я шёл по знакомой улице деревни. Кое-где на ней светили фонари. В доме горел свет и пахло чем-то тяжёлым. В этот раз я впервые ощутил этот тошноватый запах. Гроб стоял параллельно окнам, на месте стола, в нём меня в последний раз встретил мой любимый дедушка. В доме было тихо, бабушку мою увели, ей было тяжело осознавать, что она осталась одна. Спать меня положили рядом с дедом, комнатка была одна. Мне было жутко оставаться с ним наедине, но я, преодолев страх, остался рядом с ним. Это была наша последняя ночь с человеком, который навсегда остался для меня чем-то большим, чем просто родственник.
Тридцать лет прошло с тех самых пор, изменился я, мир изменился до неузнаваемости, но неизменным остались моя любовь к моему дедушке и уважение.