Моя правда

Погода в этот день не подвела. Она, как и полагается в День Победы, с утра стояла солнечная и тёплая. Я, папа, мама и Мао сидели на диване и пили чай. Мы с папой обсуждали Батьку Миная. Я говорила, что не понимаю, как можно не пытаться спасти своих детей от фашистов, которые их расстреляют, даже если это ради пользы для армии, фронта, Родины, и как это может считаться подвигом. Я сказала, что бесконечно уважаю и понимаю тех, кто пожертвовал своей жизнью, но не понимаю, как можно жертвовать жизнью кого-то другого, особенно своего ребенка. Папа ответил, что Минай просто трезво смотрел на вещи: он не смог бы спасти детей, даже если бы выполнил требования фашистов и сдался в плен. Поэтому он и не пытался. Наверное, папа прав, но мне всё же гораздо ближе, и я ей искренне восхищаюсь, старшая дочка Миная, которой было 14 лет. Она послала папе записку, в которой просила его не спасать её и братьев, сестру, а бороться за Родину, за мирное небо. Я думаю, если бы не эта записка, написанная рукой дочери, Минай не смог бы "трезво смотреть на вещи", как и любой любящий отец.
А ещё папа говорил, что в любой битве нужно первым делом не искать правду, которая в большинстве случаев всегда где-то посередине, а понять, где свои, где те, кто ближе твоему сердцу. Я ответила, что понять это - это ведь как раз и означает найти правду. Свою правду. Чем же ещё её искать, если не сердцем?
Потом папа сказал, обращаясь к Мао, который свернулся в клубочек у него на ногах: "Ну что, кот, вставай, нужно показать Машке её правду".
Ещё день назад папа обещал мне 9-го мая кое-куда съездить на велосипедах. Он сказал только, что это место находится в деревне недалеко от Минска, и оно связано с Великой Отечественной Войной. И мы отправились туда. Папа взял велосипед напрокат.
Когда мы проезжали мимо гипермаркета "Гиппо", он сказал: "Пойду антисептика возьму ручки велосипеда протереть. А то у меня такое чувство, что в этом багажнике передо мной сидит коронавирус". Папа пошёл за антисептиком, а я так и представила себе, как папа едет на велосипеде, а в корзине, приделанной спереди под рулём, насупившись, сидит огромный коронавирус.
За кольцевой было хорошо. Кругом сияющие от солнца зелёные поля, леса и над всем этим чистое голубое небо. Мы проехали деревни Тарасово и Ратомку. У улиц в Тарасово такие красивые названия - Радужная, Пионерская, Солнечная и другие тому подобные. И сама деревня очень красивая. Я была бы совсем не против там жить, тем более, что рядом Минское море. Конечно, это не настоящие море, а всего лишь водохранилище, но там тоже можно купаться, и это здорово.
Место, которое папа хотел мне показать, оказалось памятником. Он находится в деревне Подгорье. Памятник стоит в очень красивом месте. "Это место действительно достойно того, чтобы быть моей правдой",- сразу подумала я. Ласковое поле, чистый лес, речушка, весёлые дети и многочисленные собачки, резвящиеся на весенней траве... И маленькие ягнята с овечкой под кустом неподалёку. Возле памятника растёт очень живописная черёмуха, а сам он огорожен белым заборчиком. Ко Дню Победы местные жители принесли к нему множество букетов, и они идеально дополняли картину. На памятнике значилось: "Памяти погибших при столкновении с немецко-фашистским десантом врачей, медицинских работников санитарного батальона, раненых красноармейцев..." Я замерла перед мемориальной доской. "Я думаю, это должен увидеть каждый студент медуниверситета", - сказал папа. "Да..." - согласилась я. Папа немного помолчал и добавил: "Я надеюсь, что ты станешь хорошим врачом и что тебе всё же никогда не придётся держать в руках ничего страшнее скальпеля. Но иногда, как видишь, даже медикам приходится брать в руки оружие". Я стояла, а моё воображение уже рисовало картину этой битвы.
Я действительно надеялась, что никогда не увижу войны страшнее сражения с коронавирусом. (Эх, знала бы я тогда!.. Но не будем опережать события) И что буду хорошим врачом. Тем, который, если понадобится, отдаст жизнь за своего пациента. "А ещё в следующем году, когда, надеюсь, мы уже забудем про эту пандемию, я обязательно расскажу об этом памятнике в университете, ведь его и вправду стоит увидеть всем будущим и настоящим врачам", - решила я.
На обратном пути мы с папой сели в электричку: всё-таки дорога была долгой. В электричке мы стояли у дверей. Рядом с нами стояла какая-то женщина. Она была в маске. И тут в электричку зашёл какой-то дяденька без неё и стал приставать к женщине. Он говорил, что маски бесполезные, ни от чего не защищают, что он вообще не понимает, зачем их носить. Потом дядька вышел, а я говорю: "И зачем он к ней приставал? Чем этому дяде так маски не угодили? Никто ведь не заставляет его их надевать, если он не хочет. У нас же нет такого закона!" Папа сказал: "Да делать ему, видно, нечего".
Поздним вечером мы с папой пошли смотреть салют. Ходили мы недалеко: на 16-ый этаж нашего дома. Салют был очень красивый. Яркие фигуры, взрываясь, поднимались в небо над лесопарком далеко за "Гиппо". Зелёные, розовые, красные, жёлтые... И у меня снова прозвучала в голове та фраза, которую я в свои 11 лет увидела на стене Брестской крепости: "Будем жить".