Люди, звери и котлеты

Дед Андрон сидел на скамейке у подъезда, когда Витьку укусила соседская собака. Куснула не смертельно, зато обидно. Да и в ответ укусить не далась, а только зарычала, оголив все сто клыков. Заставила внука сбежать к деду и начать свой правдивый рассказ:
— Деда! Видал, как Муська меня цапнула? – Витька уселся напротив деда прямо на асфальт, прижал укушенное предплечье к заборчику охладить.
— Витёк, а ну убери руки от оградки. Заразу ещё подцепишь! И марш домой!
— Ох! Дай передохнуть, деда! После такого не добегу до пятого этажа. Потрогай, как сердце колотится!
— Убери ты своё сердце от меня и рубаху засучи в портки уже. Ладно, посиди с минутку. Да расскажи-ка деду, как это ты таким дураком уродился?
— Не дурак я! Не обзывайся, дедуль! А ты видел, значит?!
— Ви-и-идел! Только уж больно хотца от тебя точку зрения услыхать.
— А как это? Зрение услыхать?
— Ну во-о-от! А говоришь, не дурак! — Андрон подвигал бровями, поглаживая бороду, — Расскажи с толком да с расстановкой, что случилось-то?!
— Цапнула меня Муська. И ни за что цапнула. До крови даже!

Я на турнике болтался, соскок топориком разучивал, а тут Настюха идёт. Важная вся из себя, банты понацепила, платье с белыми рюшками. С собакой-то самое то гулять! Ведёт Муську эту свою на поводке. Вообще, Муська собака хорошая. Немного породистая даже. Она прошлым летом нам с Настюхой грибы помогала искать. И здорово помогала. Я бы без неё, может, ни одного и не нашёл. И батя у них ещё живой был. Меня нахваливал, говорил, что мне за такие грибы медаль полагается! Обещал даже выделить одну из своих чеченских. Он, правда, тогда пьяный был.

Но то было в том году, а теперь у Муськи морда уже поседела, и нюх как-то притупился. Пооблезла местами, на людей вот кидается. Не кормят её что ли, не пойму. Хотя, конечно, чем кормить-то? У Настюхи батя помер зимой. С тех пор огородом и погребом живут. В магазине только хлеб берут. Она сама поначалу рассказывала. Ещё пока мы не поссорились. Эх, жаль конечно, что так вышло. Хорошая она девочка. И умная, и красивая. Я может и полюбил бы её даже.

— А что ж нос воротишь теперь, дуралей? — осведомился дед Андрон, дав внуку выговориться.
— Да не то, чтобы я. Ребята все разное говорят. Что мать её проституткой стала. Видят её только по ночам или тёмным вечером. Да и то невесть где. То на окраине посёлка у самого шоссе. То у комбината с каким-то усатым мужиком в рубахе окровавленной. Разное болтают. Но одно ясно, что испортилась Настюха. С такой-то маменькой.

Я ей так и крикнул с турничка:
— Настюха-Настюха! Отрастила брюхо! — и спрыгнул вниз топориком, но чуть-чуть не докрутил. Ударился боком сильно, да ещё эта дура Муська подбежала и за руку меня оттаскала. Так что правильно про Настюху говорят, испортилась. И разжирела на хлебе этом своём. Поводок у неё в руках не держится. Собака людей ни за что цапает! Я её засужу!

Тут дед Андрон шикнул на внука и чуть привстал, как бы разглядывая след от собачьего укуса. Но вдруг задал Витьке размашистого подзатыльника:
— То-то и оно, что дуралей ты. Я это сразу раскумекал, а ты меня в этом утвердил своей точкой зрения. Пошли наверх к матери, рану твою залатает.

От неожиданного дедовского гнева внук разрыдался, но за Андроном пошёл. Так они, похныкивая и поскрипывая старческими костьми, поднялись на пятый этаж. Их встретила Витькина мать, пахнущая свежей творожной запеканкой и домашними котлетками:
— Мальчики, а что же случилось? – всех существ мужского пола она называла мальчиками. Без всякого разбору. Будь то сын, дед или участковый. Так уж водилось у мамы.

Дед сердито поскидал туфли и брякнулся на табурет в кухне:
— Да это не сегодня случилось, доченька! А ну-ка, дай старому отведать, чем так вкусно пахнет?!

Мама отправила мальчиков мыть руки и положила по две румяные котлетки на тарелки. Ещё нарезала бородинского хлебу. Села слушать. Андрон, вернувшись, взялся за еду, жадно впился в румяный бок остатками зубов. Поняв, что горячевато, отложил и принялся говорить:
— Мне со скамейки хорошо вся жизнь видна. Вы не думайте, что дед у вас слепой и необразованный. Всё вижу своими седыми глазёнками. И увидал я этим летом, что не с тем людом Витька наш околачиваться стал. Да и не люди толком у них в компашке в этой, а всё какие-то звери: волки сутулые да обезьяны смешливые. Щерятся, гогочут, матершину изрыгают. А по-человечьи ни слова от них не дождёшься. Это ещё хорошо, милая моя, что мальчишка у нас плюгавенький да трусливый покамест. А как в плечах раздастся – там и жди первый срок…
— Папуль, ну брось ты, родной! — мама смахнула волосы со вспотевшего лба, — Хватит уже своё старческое-то! Слыхала я всё это. Ты объясни, как парня не уберёг, что заплаканным домой привёл? Всё же не маленький у нас мальчик, чтобы нюни разводить без повода. Уж второй десяток пошёл! Ой, а что там у тебя, Витенька?!

Мать, увидев собачий укус, мигом засуетилась вокруг своего дитя, а дед продолжал:
— Ведомый он у нас. Что псы с того конца дома напоют — он подхватывает. Печётся о том, что другие подумают, а не что сердце советует. И в кого он такой? Не разберу. Наша-то порода другая, вроде. Мы людям в душу глядеть любим, жир на боках не замечая. А этот говорит, разжирела Настюха. Каково?! У этой девоньки талия вон – два пальца. Где там жиру-то нащупать? Ну, так вот! Я к чему это? А то опять скажешь, что дед разбубнился.

С неделю тому назад я случай наблюдал с балкона. Болтался наш голубок на турничке вниз головой. Вон так же, как и сегодня. Топориком он это называет. А по мне так это кусок сала на вертеле или… котлета вон! Колыхается что-то там, изгибается. Потом бряк оземь, постонет с минуту. И сно-о-ова! Потом глядь! Настюшка шпарит с собачонкой своей. Тоже один в один как сегодня, в платье нарядном, с бантами ажурными! Люба девка! Жаль, всего одиннадцать ей, а то бы дед замуж позвал!

Шагает, значит, она мимо турника, на нашего охламона и не смотрит. Они не дружат с тех самых пор, как Витька со сварой псов снюхался. Дразнить девочку стал. Учить этот неладный топорик начал, с которым не сегодня-завтра шею своротит. А то и покуривает бывает в кустах. Деду всё видно! Но самую главную гнусность этот прохвост в тот раз учудил. То бишь, неделю тому назад.

Как прошла, значит, Настюшка мимо турника, этот топоровед быстренько без всяких топориков соскользнул на землю и, ка-а-ак хлесть наверх. Только слышу, как дверь в квартиру хлопнула. Сам стою, не шелохнусь. Что будет? Носится он что-то там, полками стучит с дверцами, ножонками своими топочет. Хлоп! Убежал снова. Ну, думаю, жди внизу сорванца. И стою-смотрю: когда же его белобрысая башка появится? А нет и нет. Я тогда к двери, щурюсь в глазок. И как раз Витьку подмечаю: он из соседской квартиры выходит и на ключик её запирает. Я мигом в комнату, чуть палец об косяк не сломал, как нёсся! Шлёпнулся на диван, мол так и лежал. Слушаю. И слышу, как прокрадывается этот хорёк по квартире, чтобы я его не слышал. Думает, поди, дед глухой, слепой и необразованный. Только деду-то всё видать!

Крадётся он, а я за ним. Ни звуку не издавая. Веришь? Ни один сустав не хрустнул. Потому что за честное дело я был и сейчас за него! А потому и знаю, что Витька как-то ключ от соседской квартиры достал, а оттуда медаль чеченскую украл. Дуроплясина! Я её нашёл у него среди носков! Вот его умная собака и прихватила клычочками. Не за просто так, а за дело! Да ещё какое! Вор растёт в семье!

Витька заплакал, склонившись над тарелкой с котлетами.

— Сынок, это правда? — мама встала и снова села.
— Не так всё было! — начал оправдываться Витька, — ключ мне Настин папа дал ещё в прошлом году, чтобы я за Муськой приглядывал, когда Настюха позднее меня со школы приходит. Я и приглядывал. И уж давно всё изучил в их квартире. И медали узнал, где лежат. Правда, немного их.
— Значит, правда! — залопотала мама, — когда же я тебя упустила?!
— Да я и взял-то всего одну медальку! Самую маленькую! Тем более что Настин папа мне сам обещал! А взамен котлет им положил целых пять штук из нашей сковородки!

Витька снова захныкал. Мама и дед переглянулись:
— Погоди-ка, — почесал бороду дед, — это, стало быть, ты им котлет в тот день занёс?
— В тот и в другие дни. Я им, как дядя Толя умер – каждую неделю стараюсь что-нибудь заносить, как добрый домовёнок. Знаете же такой сказочный персонаж есть?
— Как не знать, — кивнул дед, — только я им в тот день тоже котлеток выделил, да ещё кое-каких продуктов. Люське. Она как раз с комбината возвращалась поздно вечером с полным пакетом костей на варку супа. Так что…
— И я! — вспомнила мама, — я им тоже в тот день котлеток дала. Четверг был. Специально побольше наготовила! Жалко как Настеньку-то! Похудеет ведь!

Дед усмехнулся:
— Выходит, что нормальный у нас внук растёт. Всё понимает в жизни, только окружающим показать боится. Ну… это, пожалуй, с годами пройдёт, — он глянул в окно, — вон, невеста твоя возвращается, Витёк. Иди-ка ты медальку из носков достань, вороти её Настюшке, поцелуй три раза в щёку: от себя, от деда и от матери. А потом зови на котлеты. Будем вместе рану тебе бинтовать, а заодно и узы налаживать!