Розы преткновения

Он вырос среди арденнских гор. Возможно поэтому у Андре был сильный, упрямый характер. Недаром во Вторую Мировую валлонцы так отчаянно сражались: в каждом гроте прятались партизаны, которые взрывали мосты и железные дороги, пытаясь освободить свою землю от немецких оккупантов. В доме моего свекра в годы войны прятались английские парашютисты. Андре тогда был ещё маленьким, но война, голод, партизанское сопротивление, секретный штаб которого находился в их доме, закалило его характер. Свёкoр часто любил повторять: то, что нас не убивает, делает нас сильнее.

Мы с ним повздорили в первый же день, когда остались в доме одни. Не помогла даже чаша мира, деревянный резной ковш, который я привезла с Вятки в подарок своей новой бельгийской семье. Одно дело подарить символический подарок, и другое - на деле найти общий язык с людьми, балансируя между характерами каждого, их и своими страхами и предубеждениями. А поругались мы, смешно сказать из-за чего: из-за клумбы! Мой муж хотел осовременить дом деда и убрать допотопную клумбу, засыпав это место гравием. Получилась бы шикарная площадка перед дверями каменной виллы.   Я очень хотела угодить своей новой семье и с радостью взялась за дело. Я тогда и понятия не имела, что отец и сын имели совершенно разные мнения по поводу любых  реконструкций в доме.  Андре скандалил, когда его сын провёл в доме центральное отопление. До этого здесь топили углём: на каждом этаже находился камин, облицованный мрамором, и чтобы обогреть остальные комнаты на этаже, нужно было открывать двери. Это объясняло, почему в некоторых комнатах было по две двери: одна вела на лестничную площадку, а другая - в соседние спальни. Причина была ещё и в том, что в стародавние времена в домах архитекторам не обязательно было предусматривать коридор. В этом доме было столько необычного, что я не сразу обратила внимание на то, что на каждой лестничной площадке было по шесть, а то и восемь выключателей. Я все время путалась, какой нажать, что приводило Андре в бешенство. Он скандалил и тогда, когда его сын убрал ванную из кухни (так в старину было удобнее мыться: воду грели на плите и выливали в ванную), и организовал душевую в одной из комнат третьего этажа. Вернее, нет, второго этажа, ведь цокольный этаж считается нулевым. Получилось очень красиво: ванная стояла у огромного окна и по утрам вся комната была залита солнечным светом. День мой муж начинал с того, что принимал ванну.

Но вернёмся к нашей клумбе.
Я сгибалась под тяжестью ведра с мокрой глиной, ноги, лопата, - все увязало в ней. Дело было зимой, шли беспрестанные дожди и грунт был просто неподъемный. Ещё тяжелее было выколачивать из земли бордюр клумбы, сделанный из огромных гранитных зубцов, отточенных вручную. Но я упиралась, желая угодить своему будущему мужу и его новой семье. Спина ныла, но я усилием воли приказывала себе работать дальше. Андре спокойно наблюдал за этим два дня. На третий день, когда я сравняла с землей половину клумбы, он подъехал ко мне с вопросом:
- Что это ты делаешь?! Я же сказал Пьеру, что нельзя трогать эту клумбу! Это мой дом, и все здесь решаю только я!
Я разбежалась, летя по лестницам куда-то вверх, а он летел за мной. От хлопанья дверями дрожали стекла в оконных рамах. Я схватила документы, мобильник и улетела к реке. Оттуда я позвонила жениху: «я больше в этот дом не вернусь!», - он тут же начал обвинять меня в ссоре, а я готова была бросить все и вернуться обратно к родителям. Вдруг ко мне подошёл какой-то  парнишка лет восемнадцати, не надо было сильно напрягать зрение, чтобы понять, - парень был слабоумным. Он протянул мне букетик придорожных цветов и обнял. Я взяла цветы и парень ушёл прочь. Не знаю, где он нашёл цветы в декабре, но я тогда об этом даже не задумывалась. Наверное, это как раз то, что мне было так нужно в тот момент. Рядом журчала река, унося гнев и раздражение. Позвонил муж, вернее, на тот момент пока ещё жених, (я приехала в Бельгию в конце декабря, а расписать нас должны были в начале февраля). Пьер сказал:
- Я не буду больше защищать отца, я выбрал тебя. Теперь ты - моя семья. Замёрзла?
- Очень...
- Иди до города по дорожке вдоль реки, там часа через четыре тебя встретит мой друг, а я освобожусь только вечером, и заберу тебя. Ведь домой ты не хочешь возвращаться, пока там отец?
- Нет.

Эснё- это маленький и очень красивый городок на берегу реки Люрт. Центр города украшен флагами, а на высокой крутой горе над ним высится просто сказочной красоты замок, словно из заставки к фильмам Уолта Диснея. Eго крыша тоже украшена флагами.
Мне пришла в голову мысль подняться на вершину горы и полюбоваться этим великолепным сооружением вблизи.
- Интересно, хозяева здесь живут дружно или тоже ссорятся?
Как оказалось, подойти к замкy было практически невозможно: его охраняли непролазные заросли и табличка: «частная территория». Можно было только пройти по тропе вокруг и посмотреть на город с высоты. Уже начинали зажигаться огни, и я поспешила вниз. Сев на скамейку на набережной, я достала из рюкзака письмо, которое написал мне отец, отставной военный офицер, передав со словами: откроешь, когда будешь в Бельгии. Мне казалось, сейчас самый подходящий момент, чтобы прочесть это письмо. Я не знаю, откуда отец мог знать, что со мной произошло и о чем я думала в тот момент, но смысл письма был примерно следующим:
«Доченька, землю ешь, локти кусай, но не возвращайся. Твоё возвращение будет рассматриваться, как поражение».
В назначенный час подъехал Панда, друг моего жениха. У него были светлые вьющиеся волосы, пухлые детские губы, а одет он был в толстый вязаный свитер. Я видела этого парня и раньше, на каком-то городском празднике, куда мы с Пьером заехали, чтобы поздороваться с друзьями. Ребята ели сосиски и пили вино, греясь у горящих железных баков, расставленных то тут, то там на площади. Обращаясь ко мне по-английски, (французского я не знала), Панда посадил меня в машину, купил в пакистанском магазине несколько банок пива, и повёз меня в своё шале на холме. Ну и персонаж был этот Панда! Нигде не работая, он жил один со своей собакой в двухэтажном доме, просаживая солидное состояние родителей. Его отец умер, едва парень закончил школу. Мать, не в силах перенести горе и справиться с потерей, последовала за мужем. Панда решил, что работать ему ни к чему, и целыми днями валял дурака, навещал друзей, путешествовал или пьянствовал. Больно было смотреть на этого заблудившегося в жизни добродушного пацана, который медленно, но верно катился в пропасть. Мы смотрели телевизор, когда приехал мой жених. Мы с Пьером вернулись домой, отца уже не было, так как он приезжал только несколько раз в неделю, чем ужасно нас раздражал.

Андре обьявил нам войну. По три раза в неделю он заваливался к нам, входя без предупреждения в спальню, в ванную или в кухню. Ни стука, ни слов приветствия. Сверлил стены, готовя дом к продаже. Штукатурка сыпалась на рубашки моего будущего мужа, на мое свадебное платье, на стулья и кровати. Всякий раз, когда я приглашала его сесть с нами за стол и пыталась накормить, он только посмеивался. Дальше Андре прислал нам письмо, в котором отказывался прийти на нашу с Пьером свадьбу. В конце концов он все-таки пришёл вместе со своей женой, старшей дочерью и средним сыном, но праздник был уже отравлен. Я держалась, как могла и в Свой день выглядела просто великолепно. Я даже произнесла шутливую речь за ужином в таверне, после которой гостям подали лимонные бисквитные торты, приготовленные мной собственноручно. Зато вечером, едва сняв белоснежное с легким голубым отливом платье (подруга моего мужа отдала его накануне в химчистку и оно выглядело даже лучше, чем новое), я корчилась в судорогах, так как из-за стресса у меня были жуткие боли в желудке. От этой боли мне хотелось кричать, но я боялась разбудить гостей, что спали этажом ниже.

А потом Андре прислал нам ещё одно письмо, в котором заявлял, что мы должны покинуть дом деда как можно скорее. Я не совсем понимала причин такого неприязненного отношения к себе и к нашей новой семье. Ведь не из-за клумбы же он так неистовствовал! Мы собрали вещи, рабочие демонтировали батареи, ванную, выносили дубовый буфет, столы и диваны. Все это было свезено к другу в ангар, а мы и понятия не имели, куда ехать.
Постепенно я начала понимать суть происходящего. Андре вёл бухгалтерию в фирме моего мужа, помогал с чертежами, а на деле полностью контролировал жизнь своего сына, распоряжался финансами, а при малейшей попытке неподчинения, угрожал не пустить больше на порог своего дома. Моему мужу было уже тридцать восемь лет, он был успешным бизнесменом, занимался ремонтом зданий, строительством, в подчинении у него находилось несколько рабочих. Он ездил от стройки к стройке на мотоцикле, раздавая распоряжения. Но вне работы он не мог распоряжаться собственной личной жизнью. Отец расстроил свадьбу сына с богатой невестой из еврейской семьи только лишь потому, что отец невесты предложил Пьеру обьединить два бизнеса: энтреприз женерале де конструксьон молодого талантливого архитектора, который перестраивал старые дома, подгоняя их под современные нормы, и двадцать доходных домов его будущей невесты. Кроме того, несостоявшийся тесть предлагал перевести фирму Пьера в общество с ограниченной ответственностью с назначенным уставным капиталом, что было бы безопаснее и выгоднее в юридическом отношении, нежели статус физического лица, который в случае возможных судебных разбирательств и проигрыша, ставил бы под угрозу все личное имущество предпринимателя. Но Андре такое положение вещей не устраивало, в случае слияния компаний он терял возможность вести бухгалтерию сына, а соответственно терял не только контроль, но и возможность финансировать свои проекты из кармана молодого архитектора. Два папаши, богатый еврей и старый арденнец, душили друг друга прямо на улице и только наряд полиции смог развести их в разные стороны. Сердобольные знакомые, узнавшие о происшедшем, объясняли это любовью отца к сыну и гиперопекой, но истинная причина была исключительно финансовой. Женившись на мне, Пьер решил вернуть свою независимость, и потребовал от отца вернуть все бухгалтерские бумаги. Мы отправились за ними на грузовике, папки в беспорядке валялись на дороге, на булыжной мостовой перед навсегда захлопнувшейся перед нами дверью.

Дома мой муж бился головой об стену: в бумагах были перепутаны все страницы, перемешаны все годы. На хвосте у нас сидела налоговая инспекция, требовавшая баснословный штраф за бухгалтерские ошибки Андре. Суммы были астрономические и я понимала, что домоклов меч вот-вот обрушится на голову моего Пьера. Каждый день я разбирала счета и документы, не понимая ни слова по-французски, обращала внимание на суммы, даты, и картинки с логотипом организаций-отправителей. В России я пыталась открыть свой собственный бизнес, наладив выпуск рекламного журнала, поэтому понимала, как работает компания, разбиралась в таблицах иксель, имела представление о бухгалтерском учете. Разбирать документы было тяжело и ещё по одной причине: каменный дом в четыре этажа невозможно было протопить, пальцы сводило от холода, у меня начался цистит, я даже попросила маму прислать мне посылкой валенки ручной работы, которые сделал для меня однажды мастер из Слободского. Мама прислала две пары, муж от шерстяной обуви был в восторге, чем несказанно меня смешил, укладывая валенки спать рядом у кровати, гладил их, периодически рыча и «выпуская когти», как кот. Только говорил он не «валенки», а почему-то «валентки».
Днями напролёт мой муж пытался спасти свой бизнес от разорения. На пятки наступали конкуренты, польские строительные фирмы, которые как грибы после дождя, пооткрывались сразу после того, как польским рабочим было разрешено заниматься трудовой деятельностью в странах Евросоюза. Цены на ремонтные и строительные работы резко упали. Мой муж проиграл несколько судебных процессов, но не мог закрыть фирму без вреда для себя: если ООО может объявить о банкротстве и на следующий день бизнесмен открывает новую фирму, то физическое лицо рискует потерять все своё имущество, дом, капитал, так как по закону ему предписано выплачивать все долги без остатка. Продав редкую коллекцию мопедов Vespa, а так же несколько своих недостроенных зданий, Пьер выплатил долг, вышел из-под влияния отца и открыл ООО, что должен был сделать ещё несколько лет назад. Вдогонку Андре отправил нам ещё один судебный процесс, в котором требовал выплатить арендную плату за несколько лет проживания в доме деда и восстановить внутреннюю отделку дома до первоначального его вида. В суд Отец подал на своего сына не только из чувства мести: потеряв источник дохода, он начал копить долги и искал способ выцарапать из нас нужную ему сумму. Накануне суда муж сделал мне подарок: наручные часы с синим циферблатом, на которые я должна была регулярно ориентироваться, чтобы не опоздать на очередной суд.
Надо заметить, что процесс Андре проиграл. Невозможно требовать от человека арендную плату, если нет контракта. Невозможно восстановить здание до его первоначального вида, если не было документально зафиксировано, каким был этот первоначальный вид. Но этот судебный процесс положил начало тихой молчаливой вражде между нашими семьями, в которой мать моего мужа была отнюдь не на нашей стороне. Ее подпись стояла и на судебном заявлении, и на каждом гневном письме Андре к нам. Мы не общались целых семь лет.

Крик наследника положил конец многолетней войне между отцом и сыном. Надо сказать, я удачлива на сыновей. У меня их двое, и Жюль-Анри-Артур-Жюльен оказался единственным продолжателем фамилии в роду моего мужа. Когда малышу исполнилось полгода, нас пригласили во вражеский лагерь заключить перемирие - бабушка жаждала видеть внука. Она крутилась вокруг малыша, обнимая его и смеясь от счастья. На восьмидесятидвухлетней женщине было нежно-лимонное хлопковое платье рубашечного кроя. Джоанна выглядела, как настоящая аристократка. Андре фотографировал нас всех для истории на огромный фотоаппарат. Джоанна, его жена, была родом из Голландии, красивая женщина со светло-русыми волосами. Незадолго до начала Второй Мировой войны ее мать, беременная, но незамужняя, бежала в Бельгию. Родители досрочно выдали ей причитающуюся часть наследства и женщина купила два дома, один из которых сдавала в наём, и на эти деньги жила. Кто был отцом Джоанны, доподлинно не известно. Джоанна была удочерена отчимом. Он был из немецкой части Бельгии и носил имя Адольф Маус. По понятным причинам, во время и после войны друзья и родные стали называть его просто Ади. У Джоанны появилась сводная одноутробная сестра Софи. После смерти сводной сестры у Джоанны от горя и эмоционального потрясения отнялась речь. Внук снова вернул ее к жизни: бабушка покупала ему дорогие экологические деревянные игрушки, а моему старшему сыну без конца дарила книги. Я простила ей предательство по отношению к сыну.

Нас сблизила еще больше болезнь моего старшего ребёнка. Пока он лежал в детской больнице королевы Фабиолы, (сыну делали операцию), мы с малышом неделю дежурили у кровати больного,
и свекровь каждый день привозила мне термос с чаем, бутерброды и книги. Мы обнимались и плакали, ожидая, когда ребёнка привезут из операционной. А потом родители мужа продали нам каменный дом деда по очень выгодной цене, (лишив тем самым старших детей возможности унаследовать этот дом в будущем).

Так по прошествии семи лет я снова оказалась в каменном родовом доме моего мужа, но теперь уже полноправной хозяйкой. Злополучная клумба смотрела на нас, ощерившись каменными клыками. Мне хотелось немедленно взять ведро, лопату и сравнять ее с землей, но муж взял меня за руку:
- Оставь, соседи смотрят.

Я вошла дом. Над камином возвышалось огромное зеркало. Я посмотрела на своё уставшее лицо. Даже пустой, без мебели, этот дом с его витыми дубовыми лестницами, мраморной мозаикой в холле, паркетом, каминами и высокими потолками давал его хозяевам ощущение значимости, аристократичности и непоколебимой уверенности в своём будущем и в своей безопасности. За домом располагался сад. Его было видно из окон ванной комнаты. Выглядел он как после войны: Андре не оставил от трудов своего отца ровным счетом ничего. Муж подошёл и обнял меня за плечи:
- я всегда хотел владеть этим домом. Всегда! Здесь прошло мое детство, здесь стоял шкаф с книгами... А сад мы восстановим. Сделаем все так, как было при деде: восстановим террасы, посадим фруктовые деревья. Я так и не смог понять своего отца: почему он сделал из этого сада «горнолыжную трассу»? Знаешь, мой дед был очень талантливым, он делал рельефные картины на медных тарелках, ими украшали стены, а ещё высаживал различные растения. У нас в саду росла белая клубника, голубые гортензии.
- Это те, что сейчас растут у входа?
- Да! Соседка много раз просила дать ей саженец. Дед, тот ещё шутник, саженцы давал, но цветы на них неизменно распускались розовые!
- Как это?
- Гортензии получаются голубыми, если под корни в закопать шунгит, аспидный сланец, он богат алюминием. А почвы у нас здесь кислые, получается химическая реакция, которая и окрашивает эти цветы. В этой деревне только у нас гортензии голубого цвета! А там, где рододендроны, видишь? - там было целых три сорта рододендронов: белые, розовые и красные!
- Теперь остались только розовые.
Мы все время говорим, дом деда. Но на самом деле этот дом был подарком бабушке моего мужа от ее брата Артура. Бабушка была директором начальной школы, а ее брат - руководителем нефтяной компании в Бельгии. Имея высокий доход, он смог сделать сестре такой щедрый подарок на свадьбу. По тем временам дом был выстроен по последнему слову техники. Но сегодня требовал значительной трансформации.

Только-только получив документы собственников, мы въехали в нашу каменную крепость. Дети пошли в новую школу. Мы очень радовались переезду. Радость не мог омрачить даже жуткий холод, ведь нам в течение нескольких месяцев пришлось восстанавливать центральное отопление. Затем мы продолжили усовершенствования, - закрыли кирпичами потерявшую свою функцию «вторую дверь» в каждой комнате, сделали коридор, поставили веранду с южной стороны дома. План трансформации мой любимый архитектор вынашивал годами и теперь получил карт бланш. Четвёртый этаж мы планировали сдавать внаём. Справа от здания можно было построить гараж и рабочий кабинет, а слева - ещё один дом.

Так же как мы восстановили здание, мы восстановили и отношения с Андре. Муж чинил в доме своих уже сильно постаревших родителей потекшие краны, крышу, сломанные жалюзи, которые упали и не хотели подниматься. Жалюзи были пластиковые и должны были подниматься автоматически при восходе солнца. А вот в нашем доме жалюзи были старинные, тяжелые, деревянные, и чтобы их поднять, нужно было изо всех сил тянуть за ремни, словно поднимая паруса на корабле. Главное было не открывать жалюзи слишком сильно, так как деревянные перекладины застревали и потом уже не хотели опускаться, так что мы всей семьей дергали их с наружной и с внутренней сторон здания.

Бабушка все так же требовала привозить к ней внуков. Ей было уже восемьдесят семь лет, и угощать нас обедом ей было очень нелегко, поэтому я взяла все в свои руки. Как-то раз, взявшись пропылесосить у них в доме, я запуталась в выключателях. Малыш тут же подскочил помочь: в доме загорелись все лампы, а я отчаянно пыталась найти из десятка выключателей, расположенных в один ряд, нужный. Каждый из них отвечал за включение сразу нескольких ламп. Мне кажется, что каждый выключатель отвечал за свой этаж и зажигал на нем по порядку все лампы. Андре, вопреки обыкновению, нисколько не рассердился.
Иногда я приезжала его постригать. Он отпустил щетину, которая, кстати, очень ему шла. Я катала старика на кресле-каталке по дому, но выезжать на улицу он не хотел. Ему было очень сложно передвигаться. Ноги больше его не слушались. А ведь я помнила, как в свои семьдесят семь лет он ещё стоял на самом верху своей четырехэтажной виллы и делал ремонт крыши, балансируя без страховки к ужасу всех соседей. А в восемьдесят семь как-то резко одряхлел, и все время только сидел в кресле. Андре все так же любил гаджеты и усиливал своё инвалидное кресло все новыми электронными моделями. Когда Пьер уезжал с матерью делать покупки, Андре вёл со мной бесконечные разговоры о транзисторах, о переменном токе в трёх фазах, о радиоволнах, о вольтах, ваттах, и эмоционально всхлипывал, иногда сотрясаясь от рыданий. Тогда я узнала, что он был одним из первых в Бельгии инженеров-электронщиков (что объясняло выключатели), принимал участие в проектировании атомных электростанций, руководил строительством крупного завода в Алжире, a познакомившись там с японскими инженерами, какое-то время работал в Японии, где конструировал переезды железных дорог и зарекомендовал себя как japanese mind (японский образ мыслей), затем в Париже вместе с японской компанией он работал над проектом восстановления электрических и телефонных коммуникаций после войны в Боснии и Герцеговине -  контракт, за который фирма-подрядчик получила несколько миллионов евро. Андре сыграл значительную роль в жизни своих троих детей. Старшая дочь, Софи, стала самым молодым врачом-кардиологом в истории Бельгии, средний сын работает в министерстве развития новых технологий, отбирает проекты, достойные государственных субсидий, младший сын так же получил высшее образование - стал архитектором. Андре повлиял даже на своих внучек, обе они стали инженерами: одна в генетике, другая - в промышленности. Как только немного подрос мой Жюль, он получил в подарок от деда  детскую научную энциклопедию в пятидесяти шести томах издательства гамма 1975 года - восхитительная коллекция!
Пока мы беседовали, к столику на террасе то и дело подлетал огромный чёрный ворон.
- Я с детства люблю воронов. Это очень умные интересные птицы. Вот увидишь, сейчас он схватит кусок и понесёт его своей любимой. А кстати, как там моя клумба?
Этим вопросом Андре прижал меня к стенке.
- Мы ничего не меняли. Ни в саду, ни в доме, - соврала я.
- Это хорошо. Знаешь, в войну мои родители превратили весь сад в огород, выращивали там картошку, брюкву, я терпеть не мог этот овощ. Наша лужайка в те тяжелые годы спасла семью от голода. А вот клумбу перед домом родители берегли. На ней всегда росли только розы. Клумбу было видно с дороги, и до самого конца войны на ней красовались только цветы.
Тут вернулся мой муж с мамой. Мы попили чаю с сахарной ватрушкой и засобирались домой. Перед самым отъездом свекровь позвала нас с мужем наверх в одну из комнат. Там, обходя кучи перевёрнутых стульев, одеял и старой оргтехники, она вынула откуда-то резную деревянную чашу мира и передала ее мне. Я повернула голову и увидела фото в рамочке: на меня смотрела юными глазами моя свекровь, роскошные русые косы лежали по ее плечам, руки сжимали букетик вереска. Фото было снято в поле, она сидела на земле, а фотограф возвышался над ней сверху. Муж поймал мой восхищенный взгляд:
- Это фото сделал отец. Знаешь, ты очень похожа на мою мать. Я хочу, чтобы это фото висело в нашем доме. Ты не против?
- Конечно, нет!
Мы ехали домой по улицам Брюсселя. Была весна, и только-только начавшие распускаться магнолии напоминали издалека крошечные бордовые монгольфьеры.