Лютик

   Каждое лето мы отдыхали в купленном мамой доме в деревне. Через два дома от нашего жила злющая собака-бультерьер по кличке Люцифертохтер-тра-та-та и еще несколько слогов. Вообще, никто, даже сам хозяин,  Иван Михайлович, не помнил полностью ее настоящего имени, которое занимало две строчки на немецком языке в ее собачьем паспорте. Для краткости, а может и для умаления страха перед  грозной бойцовой собакой, местные звали ее Люськой или Лютиком, поскольку пол собачки доподлинно сторонние наблюдатели определить не могли ввиду невозможности приблизиться к объекту без тяжелых последствий для эмоционального здоровья.
Люся по собачьим меркам была уже в годах, глубокая заслуженная пенсионерка, но дело свое знала туго и службу несла исправно.
 Массивная бойцовая морда никогда не выражала приветливости, а если и выражала, со стороны это было непонятно. Даже, когда хозяин приносил ее любимые кости с базара, она сперва делала вид, что не обращает на это внимание, потом как бы нехотя подходила и начинала с каким-то презрением обнюхивать содержимое кормушки. Брезгливо раскидав носом несколько костей, она, фыркнув, обычно отходила, но через несколько минут возвращалась и принималась страшно хрустеть разгрызаемыми костями. Опять же с невозмутимым видом.

Надо отметить, что такой праздник случался далеко не каждый день. А хрупать здоровенные берцовые кости она очень любила, и, по словам Ивана Михайловича, когда была молодой сучкой, радостно прыгала и молотила хвостом, стоило ей только учуять их запах. Но теперь, как и положено солидной даме, она будто не замечала заботу хозяина, которому уже стало довольно-таки тяжело выбираться куда-то дальше своего двора, и все ради того, чтобы порадовать любимую Люсю. А возможно дело было и не в возрасте.

Мимо ее дома все проходили с опаской. Даже у нас во дворе был слышен страшный бас Люси-Лютика, стоило кому-то приблизиться к ее забору. А что уж говорить, когда находишься в непосредственной близости.

Люся брехала не абы как. Она проводила непременный ритуал: ложилась мордой к забору, там, где доски неплотно прилегали друг к другу, и ждала. В такой засаде она могла лежать часами. Стоило заслышать шорох шагов или жалобный скрип щебня под тяжестью автомобиля, она моментально вставала в боевую стойку, вытянувшись как струна от макушки до кончика острого гладкого хвоста.
Как только ее взгляд пересекался с траекторией движения прохожего, моментально раздавался вначале предупреждающий рык, а потом и атака в виде гулкого лая. Жители уже давно привыкли к люськиной манере «приветствия», сопровождая проход мимо ее дома лишь выразительными эпитетами.

Я часто заходил в гости к Иван Михайловичу, чтобы помочь по хозяйству. Люська меня хоть и знала, но правила были для всех одинаковы. Стоило приблизиться к дому, страж тут же оповещал округу, что приближается чужой. А когда я, открыв калитку,  входил внутрь, на меня неслось  полцентнера бойцовой собаки с явным намерением разорвать!  Но каждый раз я даже не успевал сгруппироваться в ожидании, что это чудовище собьет меня с ног: Люся резко останавливалась в сантиметрах от меня, соображая, кто это решился так нагло зайти на ее территорию. После опознания, она оценивала взглядом нанесенный мне моральный ущерб, довольно скалилась и не спеша возвращалась на пост. Справедливости ради нужно сказать, что Люся за все время сторожевой службы никого не только не укусила, но даже и не поваляла.

«Дядь Вань, я продукты принес».
«А, Тимка, ты. Заходи, заходи, спасибо. Сколько должен?»
«Да нисколько. Мама сказала, в прошлый раз с лихвой дали. Еще осталось».
«Ну хорошо. Дай бог вам здоровья. Садись, посиди со мной, чай попьем.»
Я робко присаживался, краем глаза глядя в окно, откуда хорошо просматривалась Люськина боевая позиция.

«Знаешь, последнее время совсем тяжело стало. Люсю-то брала жена, царствие ей небесное, чтобы добро охраняла. Люся ее хозяйкой считала, я как приложение к Светлане был. Она поди и сейчас меня хозяином не считает, терпит только. А теперь вот Светланы нет, мы оба с Люськой старики. У нее то лапа заболит, лежит поскуливает, но к себе не подпускает, оскалится так, я сразу отхожу, чтобы не злить старушку. То вон силы ее покидают. В плохую погоду под крыльцо заберется и не выходит. С тоской на свой боевой пост смотрит. А раньше ух! Мороз ли, град ли!.. И злая она стала. Нелюдимая. Раньше хоть иногда подойдет вечером после своего дежурства, положит мне голову на колени, так и сидим на крыльце. Я ее глажу, говорю «молодец ты у меня, Люська, охранница незаменимая моя», а она понимает, что ее хвалят, и только и слышно «тук-тук» хвостом по доскам. Ей же 15 скоро….»
Он молчал…Скорее всего думал о трудном решении. Сил у Иван Михалыча становилось все меньше, и с Люськой ладить все сложнее.
«Ладн, Иван Михалыч, я пойду, а то мамка к обеду ждет». И уходил. Люся уже не обращала на меня внимания, разве что лениво поворачивала голову в сторону калитки, проверяя, закрыл ли я ее за собой.

Я бывал у него через день. Обычно приносил продукты, что-то помогал по дому и, стараясь не задерживаться, уходил. И все думал о непростом люськином характере. Свинячьи глазки, толстая бандитская морда, челюсти небольшого крокодила и тонкая душевная организация. Глядя на эту машину для убийства,невозможно поверить рассказам Михалыча о любимой процедуре Люськи - вечером после ужина она, вертя хвостом, подходила к Светлане, толкала носом ее руку, падала на спину и довольно сопела, балдея от почесывания пузца. Это мог делать и Михалыч, но Люська не признавала за ним такого права. После того, как Светланы не стало, булька несколько дней лежала на посту поскуливая и глядя больше на калитку, чем на щель в заборе. Со временем явно ждать Светлану Люська перестала, но и налаживать доверительные отношения с Михалычем не спешила.

 Светлана, покойная жена Иван Михалыча, решила завести бойцовую собаку после того, как стая одичавших псов напала на нее вечером, когда она возвращалась из магазина. Спасло ее только то, что она, не растерявшись, бросила псам сумку с продуктами и чья-то незапертая калитка, в которую Светлана успела юркнуть. Знакомый собачник порекомендовал ей бультерьера, уверяя, что при виде его мирные собаки начинают ходить на цыпочках, глядя в землю, а шпана забудет дорогу к месту его обитания. Жуткий вид буля не оттолкнул Светлану, напротив, она пожалела собаку, которой собачий бог красоты не дал, и она купила щенка , несмотря на сумасшедшую цену.

Вычленив из длиннющего имени собаки знакомое слово Люцифер, она и оставила его для домашнего употребления. Ласковая, как кошка, со Светланой дома, на улице она преображалась в грозного стража. И хотя Светлана не хотела видеть в Люсе бойцовую собаку, многие поколения предков Люцифера программировали ее служебные качества. Про бродячих собак в деревне никто больше и не слышал, хотя Люсю одну со двора не выпускали, и она вообще никаких собак в глаза не видела.
 
Люська и была создана для работы бодигарда. С щенячьего возраста готова была сцепиться хоть с медведем, если думала, что хозяйке угрожает опасность. Как-то  раз не рассчитав, рванула поводок, углядев где-то угрозу, и выбила Светлане плечо. Люське потом было очень стыдно, она долго не могла поднять взгляд на хозяйку и часто лизала ей больную руку.

Теперь это старый злобный страж. Но она без команды никогда никого не кусает. Если в калитку входит посторонний, она подбегает, встает в дежурную стойку и рычит, предупреждая, что может напасть в любой момент. На вошедшего гостя действует, как команда “Замри!”

Во время подобной сцены Иван Михалыч выходит из дома и неспешно спускается с крыльца (быстрее ему просто не позволяет здоровье), Люська поворачивает морду в сторону хозяина. «Ну все, Люська, молодец, иди сторожить, свои». После отмашки хозяина, бультерьер бросает последний предупреждающий взгляд  на чужака и неспешно и важно возвращается на свой пост.

«Иван Михайлович Потапов?» «Да, он самый». «Вам заказное письмо». «Ну-ка, что там. Так, больница номер такая-то…» «Какая страшная у Вас собака, а Вы ее так ласково, Люська, я долго не решался зайти, так лаяла громко, страшно, жуть». «Люська добрая», не отрывая взгляда от письма говорил Иван Михайлович. «Это она с виду такая. Жена как умерла, царствие небесное, она совсем нелюдимая стала». «Соболезную».

А Люська уже заметила новый объект потенциальной угрозы, и последние фразы диалога утонули в басовитом лае хранительницы дома.

Как-то раз я, как обычно, пришел помочь. В этот раз Люська лишь повернула в мою сторону голову. Иван Михайлович сидел за столом среди вороха бумаг.
«Ох, Тимка, ох, ты посмотри, что пишут!» На столе лежали какие-то медицинские заключения, частью напечатанные, частью от руки, поэтому, написанное там разобрать было невозможно.

«Ноги мои совсем не ходят. Мать твоя меня в областную возила, помнишь? Вот, операцию назначили, очередь подошла. А Люська моя? Она ж не переживет, если что. Вон лежит который день, как чувствует».

«Ничего, дядь Вань, вы ж ненадолго. Мама сказала неделю. Люська же умная, да и чуйка у нее, поймет, что скоро вернетесь.»

«Тим, она ж к тебе вроде привыкла, да и знает не первый год. Вы же только в конце августа в город то? Присмотрите за ней, а? Она ж не укусит. А то ж жалко собаку то. Ну а если что со мной..то..ну ты сам понимаешь, ей-то тоже недолго осталось уже».

«Дядь Вань, не думайте об этом. Больница областная же ж».
«Областная», - медленно повторил он и опять уткнулся в изучение своих бумаг
Выходя со двора, я еще раз взглянул на Люську, она даже не повернулась. Вся ее фигура была какой-то несобранной, обмягшей, скрестив передние лапы, она вытянулась,  положив на них морду.

На следующий день мать повезла Ивана Михайловича в больницу, а я остался с Люськой. Задача была несложная – накормить. Мы купили ей собачий корм, но Люська была всеми лапами за натуральную мясную диету. Корм я размачивал в тюрю, она недовольно подходила к миске, после того, как я удалялся на приличное расстояние от ее еды, обнюхивала содержимое, и если ей оно не нравилось, просто опрокидывала миску. Она с металлическим звуком шлепалась о пол, а ее содержимое растекалось по линолеуму. Поэтому все эксперименты с подбором меню для Люськи были перенесены во двор.

«Ох, Люська, тебе не угодить». Булька на это скалила зубы и терпеливо ждала, сидя в стороне, пока я все уберу и положу ей наконец-то мяса. Жевать ей было трудно. Это было понятно по остаткам ее любимых костей, которые она фактически вылизывала, выедая с них остатки мяса. С кусками дела обстояли проще, но жевала она очень долго. Все попытки накормить ее тюрей или овсянкой вперемешку с оказывались тщетными, а миски с оным - опрокинутыми, да еще и закиданными песком в знак глубочайшего презрения.
 

В первый день отсутствия Иван Михалыча Люська встретила меня c недоумением во взгляде. Мое приближение к дому сопровождалось привычным лаем. Я отпер калитку, Люся подбежала ко мне, но не взглянула на меня, а выжидательно уставилась на калитку. Убедившись, что калитку я запер и ждать появления Иван Михалыча не приходится, она вопросительно посмотрела на меня.

«Да, Люсечка, пока дяди Вани нет. Но ты не волнуйся, голодной я тебя не оставлю. А то пойдешь еще людей есть, да, Люська?». Она меня выслушала и, не махнув даже хвостом, удалилась на свой пост.

Я оставил ей еду, налил несколько мисок воды (погода в августе стояла на редкость жаркая и сухая), запер дом, калитку и пошел к себе. Жалко мне было собаку. А случись что с дядей Ваней? На кого ж ее и куда?
Всю неделю я регулярно ходил навещать Люсю. Но каждый из нас будто пребывал в своем мире, интересы наши не пересекались.

Теперь, покормив Люсю, я оставался посидеть на крыльце, понаблюдать за тем, как Люська выполняет свой служебный долг. Но прошлого рвения у нее уже не было.
Местные вороны, почуяв слабину собаки, повадились ее дразнить. Подлетит одна из них к люськиной миске с водой и начинает пить. Люся, завидев такую наглость, в прежние времена гоняла бы наглеца по двору до хрипоты в глотке. Теперь же только скалила клыки, рычала, но с места не трогалась. Другая же ворона в это время подходила вплотную сзади и клевала собаку в хвост.

Люська вскакивала и пару метров гналась за нахалкой до ближайшего дерева, по дороге перевернув миску с водой. Обе вороны спокойно садились на ветку и начинали как будто пританцовывать. Они, наверно, были очень довольны, что обхитрили такую большую и страшную собаку.

Люся не брехала на них (много чести), а сразу возвращалась на место. Она бросала взгляд в мою сторону, мол, смотри, из-за них миску разлила, налей. Я менял ей воду и продолжал наблюдать за звериной жизнью.

Прошла неделя. Ивана Михайловича все не выписывали. Мама ездила к нему, привозила продукты, а он все спрашивал как Люська себя чувствует, ест ли, не сильно ли скучает.

Как-то я пришел, а Люськи нет на посту. Все, думаю, убежала собака. Представил себе, как она разгуливает по  дворам, наводя страх на местных.
Я обошел двор, собаки нигде не было. Лаза я не нашел, калитка была на замке, дом тоже. Но проходя мимо крыльца услышал шорох. Оказывается Люся спряталась там. Оставила свой пост.

«Ну что ты, Люсенька, не переживай. Через пару дней вернется твой хозяин». Поставил ей еды и решил оставить собаку в одиночестве. Не успев дойти до дома, я услышал привычный Люскин лай. Видать, вернулась на пост. Поняла меня, умная собака.

На следующий день зарядил дождь. Я пошел проверить, не промокает ли Люськина будка. К моему удивлению, собака была на своем боевом посту. Завидев меня, она впервые подошла вплотную, уткнулась мне носом в колено, постояла так некоторое время и отошла.

Я проверил ее будку, выставил туда еду, подождал, придет ли собака, но Люська все лежала, уткнувшись мордой в забор. Я на скорую руку соорудил над ней навес из полиэтилена для теплиц и кольев и ушел, заперев калитку.

Мама привезла Иван Михайловича только через 5 дней. Он был на костылях, слабый. Но должной радости от Люцифера не получил. Когда открылась калитка, собака осталась на месте. Увидев хозяина, она напряглась, хвост немного дернулся, чтобы вильнуть. Она медленно встала, подошла, понюхала дядю Ваню, взглянула на него и легла на место. Но через мгновение вскочила и начала громко брехать в сторону забора, хотя за ним не было прохожих.

«Ох, Люська, ну ты баба с характером. Ведь рада же! А показать ни-ни, гордость не позволяет».

Теперь я бывал тут каждый день. Мы вместе наблюдали за тем, как вороны дразнят Лютика. Но теперь Люся показала, кто хозяин в доме. В очередной раз, когда ворона попыталась попить водички из ее миски, Люся без рычащего предупреждения прижала ей хвост. Ворона, которая обычно нападала сзади, быстро смекнула, что сегодня шутка не удастся, и моментально взлетела на дерево. Прищученная птица, оставив несколько перьев в лапе Люси, с истошным «кар» умчалась на ветку к своей сообщнице. Больше Люську никто не донимал.

На следующий год  я не смог приехать, возился с поступлением в институт, а потом голова была забита только учебой.Но как только закончилась первая летняя сессия, я приехал в деревню. Подходя к дому дяди Вани, я надеялся услышать привычный бас, но не услышал.

На крыльце с тростью сидел дядя Ваня. Я подошел к нему, поздоровались.


Помолчали. Я не решался задать вопрос, т.к. боялся услышать на него ответ.

«А где Люська?»

«Так ведь это…».
 И мы оба посмотрели на то место, где более 15-ти лет бультерьер  Люцифертохтер-тра-та-та и еще несколько слогов держал свой дозор.