Глава 12 Море. Ну или моменто-море, если точно

Я снова нёсся как сумасшедший по просёлочной дороге. На этот раз я точно знал куда мне надо. - Мне надо было только лишь добраться к берегу моря, и подгоняло меня назойливое предчувствие, что сзади кто-то есть у нас на хвосте.

 Увы, далеко отъехать у нас с Василием не получилось. Двигатель мотоцикла начал работать с перебоями, подозрительно фыркать, пока ему не надоело это грязное занятие, и он не заглох окончательно.

Мы, с моим напарником, мгновенно соскочили и шустренько поволокли своего спасителя в придорожные развалины.

 И как оказалось сделали это совсем не напрасно, а очень даже вовремя. Предчувствие моё как обычно меня не обмануло.

Как только мы спрятались, по дороге мимо нас на полной скорости пронеслись два таких же мотоцикла, по три фрица в каждом, плюс пулемёт на каждой коляске.

«Фууу! Опять проскочили» — выдохнул я с облегчением, и вытер пот со своего лба.

Василий мой всё никак не мог отдышаться и пыхтел как загнанная кляча, жадно глотая воздух и открывая рот, типа хотел что-то мне высказать, но не мог.

Обессилев, мы как подкошенные свалились в траву и стали думу думать горькую. Мне даже в один прекрасный момент ясно послышалось, как шевелятся и скрипят извилины в голове у моего рыжего друга.

И так он думал, думал, и думал, пока и отвесил мне целую словесную пощёчину: «Дядя Митя, мы поступили не по-комсомольски, мы предали наших товарищей, мы их бросили там умирать на поле боя, а сами позорно сбежали, мы трУсы и предатели, а ведь я комсомолец, а вы так и вообще коммунист, и нет нам теперь прощения» - выдал он на одном дыхании, весь пылая благородным гневом.

Я даже немного опешил от такого поворота событий. Мне почему-то казалось, что он как минимум должен меня отблагодарить за то, что я так отважно спас его рыжую шкуру от лишних пулевых отверстий.

Долго размышлял я над его словами, молчал, а потом так ответил ентому неблагодарному отпрыску: «Ты малыш похоже бредишь» - начал я спокойно, чтобы не расстроить ребёнка окончательно.

«С чем ты выручать товарищей своих то собрался? Ты вот даже винтовочки какой захудалой не прихватил с собой, а мой наган у этих диверсантов, кроме приступа смеха, точно не вызвал бы никаких других эмоций.

Но я не думаю, что кто-то из них от этого смеха окочурился бы, поэтому нам надо было срочно делать ноги, чтобы зайти с другого конца, и ещё хотя бы одному — другому кишку успеть пустить перед тем, как самим в мир иной отправиться.

Ну а на войне, как это ни прискорбно, оно так частенько бывает, что кто-то погибает.

Докторшу могут и не тронуть немцы. ДокторА они любой власти нужны. Хотя на кого попадёт, конечно.

Эти, что в нашей форме были, в кузове грузовика, ещё те головорезы, думаю даже профессионалы они, и собаку на убийствах съели. Как-то в самом начале обороны, в Балаклаве, то ли эти, то ли их коллеги, целый гарнизон Южного форта ночью вырезали.

Один пацанёнок только и спасся. Убийцы они профессиональные. Просочились каким-то образом в казарму, где рота охраны спала. Пока те спали, они каждого в сердце тыкали финкой с хитрым таким, трехгранным лезвием, а один боец на животе спал, и когда его тыкнули в лёгкое, тот только потерял сознание, а потом выскочил в окошко, добрался до наших и рассказал, что там произошло.

 И если бы не этот выживший, то может быть до сих пор никто не узнал бы, как им тот форт неприступный удалось захватить.

 А ты, дурачок, на них с голыми руками идти собрался. Медвежатник ты доморощенный. Даже хуже. Те хоть с рогатиной на медведЯ ходили, а ты с голыми руками, да против целой стаи.

 Это тебе не меня, наивного-доверчивого в языки брать, там тебе и шагу ступить не дали бы, порубали бы тебя как капусту, или порвали бы как Тузик грелку» - сказал я Василию поучительно, и щёлкнул по носу для лучшего усвоения этой воспитательной беседы.

Он ничего не ответил, лишь виновато промолчал. Похоже до него только что начало доходить из какой неприятной ситуации мы с ним только что выкарабкались.

Осмотрели мотоцикл. Это была жесть какая-то!

В центре бака, прямо у меня между ног пулевое отверстие, через которое весь бензин и ушёл.

Пару сантиметров бы повыше… и в лучшем случае спать бы мне дальше только стоя.

А в худшем… Ну не.., этот вариант не рассматривается, лучше уж тогда сразу бы в голову.

И так, попала эта зараза в бак, хорошо хоть он не рванул, а только вытек бензин.

Теперь осталось лишь избавиться от нашего спасителя, что бы фрицы им не воспользовались в дальнейшем. Испортив всё, что только можно, мы столкнули мотоцикл в зловонную лужу коих множество оказалось в наших развалинах.

Та проглотила сие чудо фашисткой техники, жадно чавкнув при этом. Заползли в какую-то щель, и решили отлежаться и дождаться темноты, чтобы двигаться дальше, к спасительному морю.

Море было сейчас единственным спасением в нашем случае. Да и раньше на нём вся оборона держалась. Оттуда приходили патроны и снаряды, еда и пополнение. Одним словом, приходила надежда.

 В отличии от суши, с которой только летели бомбы, снаряды, да фрицы табунами брели.

Мы не доехали буквально метров двести-триста до обрыва над Рыбачьей бухтой, но возможно, это нас остановил наш Яков Моисеич, потому что, как только мы выдвинулись по первой темноте вперёд, сразу же засекли фашистскую засаду, притаившуюся на холме, прямо над этой бухтой.
 

Фрицы вырыли кольцевой окоп, по центру которого стоял пулемёт, его они легко могли перемещать в любом направлении по кругу. И как только в море, в секторе их обстрела, появлялось какое-либо самодельное плавсредство с нашими, они неспеша, короткими очередями, с явным удовольствием, крошили его, пока там прекращалось всякое шевеление. Ночь была лунная и отменная видимость помогала им творить своё злодейство.

И хотя с их позиции море было и так, как на ладони, они время от времени подсвечивали местность световыми ракетами. Вот появился очередной плотик с нашими. Поднялась стрельба, и я чуть не задохнулся от ненависти и бессилия. Хотелось сразу же накинуться на этих гадов, и мочить их чем попало.

 Но в этот раз их было больше чем обычно, а меня меньше чем обычно. Нет, я остался тот же, но мне достался довесок рыжего колера, сковывающий мою стратегическую инициативу. И нам ничего не осталось другого, как приступить к разработке плана дальнейших действий.

Внимательно осмотрев и изучив местность в свете очередной ракеты, я насчитал их три группы по несколько человек в каждой.

Двое, которые были поближе к нам, пускали осветительные ракеты.

Двое, те что расположились над самым обрывом, контролировали передвижение наших в море, и наводили пулемётчиков.



И ещё двое, видимо это их основные силы - на самом гребне, залегли в окопе возле пулемёта.

Если всё получится как я задумал, то нам с пацаном удастся их всех перещёлкать как куропаток в порядке живой очереди.

Жаль конечно, что кроме моего нагана и финки, оружия больше не имелось в наличии. Но на безрыбье… снова раком рыбу фашистскую сделать попытаемся.

Я проверил наличие патронов в нагане, и протянул его пацану, со словами: «Будешь страховать меня. Стрелять только лишь, когда мне конкретно глотку начнут резать, а ещё лучше, когда уже наполовину перережут.

Если вдруг надумаешь выстрелить раньше, то будь уверен - я тебя обязательно сам загрызу потом.

При чём независимо, останемся мы живыми, или нет. Ферштейн юноша?»

Тот пару раз кивнул головой, но как-то очень уж нерешительно, и у меня от этого грустно засосало под ложечкой.

Но увы… выбора всё равно никакого не наблюдалось, и мы выдвинулись в сторону ракетчиков.

Когда до них оставалось метров не больше десяти, я дал команду пацану замереть, а сам змейкой пополз вперёд, стараясь создавать как можно меньше шума.

На моё счастье, и на несчастье тех что были в море, совсем неожиданно яростно застучал их пулемёт и последние пару метров я преодолел под шумок, одним затяжным, звериным прыжком.

Враги так были увлечены охотой, что даже не успели ничего понять, и тем более предпринять. Я в каком то неистовом раже одному, при приземлении, ногами сломал шею, а другому в тот же миг вогнал финку в самое сердце.

Чуть отдышался, и тут, совсем неожиданно, безо всякой команды, подползает мой пацан. Я от неожиданности, с перепугу чуть не пырнул его ножом, но вовремя спохватился и просто врезал ему по лбу в сердцах. Он же, при виде этих дохлых уродов, дико блеванул. Тогда я, весь пышущий благородным гневом, выхватил свой наган у этого сопляка из рук и стащил самого горе-вояку на дно окопа, со словами: «Лежи здесь, рыжее недоразумение, и не пытайся больше шевелиться или двигаться, пока я не позову, и смотри у меня, не вздумай больше проявить инициативу».

Взяв у свежепреставившегося фрица ракетницу, я её зарядил, и прихватив пригоршню ракет в карман, пополз в гору, туда, где на высотке притаились пулемётчики.

Те, так самозабвенно крошили наших моряков, что меня снова разобрала какая-то, дикая, нечеловеческая ярость, и вскочив в полный рост, я рванул к их позиции.

Заметили они меня лишь в последний момент, когда у них не оставалось уже ни малейшего шанса, один даже попытался было развернуть пулемёт, но перевернул цинк с патронами и запутался в пулемётной ленте, это его и сгубило. Если бы бросился наутёк, хоть какой-то шансик остался бы ему спасти свою шкуру.

Я одновременно выстрелил в обоих, из ракетницы и нагана, потом добавил одному ещё раз, промеж глаз рукояткой. Откинул тело пулемётчика в сторону, вернул пулемёт на его старое место и с превеликой радостью, засадил жирную очередь в окопчик наблюдателей.

Там даже дёрнуться не успели. Василь опять подполз без команды. Весь перепуганный, и взлохмаченный, как загнанный зверёныш.

Я в наказание взгромоздил на него пулемёт, сам схватил полный ящик патронов, и мы кубарем кинулись под обрыв.

К сожалению, мы опоздали, и порешили фашистов слишком поздно. На волнах качался самодельный плотик и два бездыханных изрешечённых тела лежали в нём. Вокруг плавало множество убитых наших. Похоже фрицы давненько тут упражнялись в своём кровавом ремесле.

Столкнув в воду тела погибших морячков, мы погрузили на их плот пулемёт и начали что есть сил грести обломками досок, которые плавали вокруг в огромном количестве.

Время от времени мы натыкались на плывущие тела убитых наших, это были и матросы, и солдаты, и только что погибшие, и изрядно распухшие, видать не первый день тут плавали.

 Василь мой смотрел на всё это морское военное кладбище, широко открытыми, полными ужаса глазами и разинув рот. Боясь, как бы он не рехнулся, я попытался его подбодрить: «Не дрейфь парнишка, все там будем, они чуть раньше, мы позже, но не факт, что им сейчас там (указав пальцем вверх) хуже, чем нам тут здесь (указал пальцем вниз). Какая ни есть, а всё-таки стабильность… и уверенность в завтрашнем дне».

 Видя, что мои слова не производят на него ни малейшего впечатления, я бросил это грязное занятие, и продолжил исступлённо грести дальше. Ночь была лунная, и наш плот с берега виднелся похоже, как на ладони, но поскольку скорость его была крайне низкая, я не рискнул грести в открытое море, а двинулся вдоль берега.

Где-то в район бухты Омега, крайне неожиданно для нас, над головами засвистели пули, и мы кубарем посыпались в воду. Как только движение наше замерло, замер и пулемёт на берегу.

«Ну твааарь, щяяя я тебе засандалю…» - прошипел я, прилаживая трофейный МГ на сошки, и прикладываясь к прикладу. Вправив ленту, приказал пацану помахать над головой доской. Он только успел её поднять, как та разлетелась, разбитая пулями в щепки.

Тут уж я оторвался по полной. Одну длинную очередь, но от всей души и чистого сердца, чуть левее, и чуть правее от того места откуда шли трассеры. Всё кончилось мгновенно. Попал, не знаю, но штаны промочил гарантированно фашисту.

Дальше пришлось грести одним веслом по очереди, теперь и без того наша невысокая скорость изрядно поуменьшилось.

 Рассвет мы встретили на траверзе маяка что в бухте Казачьей, и поскорее направились под защиту отвесных скал Голубой бухты, где вроде бы должна была находиться наша тридцать пятая береговая батарея, на которую и собирали когда то весь наш командный состав для эвакуации.

Тела наших бойцов, попадались всё чаще и чаще, пока возле берега вода не превратилась в сплошной кисель из мёртвых тел, плавно качающихся на волнах, и было такое жуткое чувство, что они, просто лежат отдыхая, и о чём-то мирно беседуют.

Тут даже меня, видавшего всякое, объял ужас, а пацан просто потерял дар речи, и казалось, что он просто чокнулся. Преодолев оцепенение, я принялся расталкивать тела и протискиваться к берегу, до которого оставалось совсем немного, пока мы наконец и упёрлись в камни, прямо под бронированной дверью, ведущей в казематы батареи.

Мы бросили свой плот, выскочили на берег и принялись истерично барабанить в закрытую дверь, пока оттуда не раздался глухой, недовольный возглас: «Кто такие? Что надо?»

 - 79-я отдельная, стрелковая бригада морской пехоты — мы. "Принимай пополнение братуха» - радостно отчеканил я, в темноту приоткрытой двери, откуда воняло бензином, веяло холодом, и выглядывал закопченный ствол автомата ППШ.

 - Документики есть какие? Бригада ты, морской пехоты. У тебя есть какие документы? - недовольно пробурчало чумазое приведение в тельняшке из-за полуоткрытой двери.

Я протянул в его сторону свой открытый партбилет, чем вызвал его дикий истошный вопль: «Ещё одна гнида прибилась к нам. А все ваши, партейные, ещё намедни за море подались, в тёплые края, а нас подыхать тут бросили» - мерзко прошепелявил он.

 Вне себя от бешенства, я схватился за наган, но тут, чуть повыше двери, со стороны моря полоснула очередь из крупнокалиберного пулемёта.

Мы с пацаном, щучкой, не касаясь земли, в один миг влетели в щель полуоткрытой двери, которая только из-за своей массивности, не успела закрыться и раздавить нас пополам. При этом сшибли с ног нашего встречающего, «добрейшего» из добрых человека, как я сразу догадался с его первых фраз.

В полной темноте каземата раздался властный зычный голос: «Товарищи! Без команды огонь не открывать, патроны беречь, дайте им подойти вплотную, и короткими очередями. Патронов впритык осталось».

Глаза мои немного привыкли к полумраку каземата, и различили седого командира, в морском кителе, и с перевязанной головой. А возле амбразур, стояли матросы в тельняшках, прильнув к пулемётам, и напряжённо вглядывались в море, откуда к нам на полной скорости приближались итальянские торпедные катера, с фашистскими десантниками на палубе, нещадно стреляя из всех пушек и пулемётов.