1. Вячеслав Фоменко

Предыдущая глава: http://proza.ru/2021/04/19/690

Следующая глава: http://proza.ru/2021/05/13/1458


Демиург - Создатель, Творец.

------------------------------------------

          Ох и жаркое лето в этом году! В Москве вообще дышать нечем. На солнце асфальт к обеду так размягчается, что в нём туфли тонут. Кроме смога от автомашин, количество которых за последние пять лет кажется удвоилось, если не утроилось, ещё и лесные пожары своё добавляют. Опять горят торфяники в Подмосковье! Как загорелись в 1970-м, так и не гаснут, но в этом году как-то уж особенно интенсивно дымят.

          Родители ещё весной на дачу перебрались. Оттуда на работу ездят. Звали и его с собой, но он захотел пожить в тишине и в одиночестве. Пожить так, чтобы его не трогали и не дёргали по пустякам. Нужно наконец разобраться в самом себе и вернуться к нормальной жизни! Уже тридцать три, взрослый мужик, а собственной семьи как не было, так и нет. И самое печальное, не хочется ему семью заводить.

          Мама уже давно беспокоится. Она у них детский психолог. Причём психолог не абы какой, а член-корреспондент Академии наук, обязательный участник всех и всяческих российских и зарубежных конференций и симпозиумов, сопредседатель какого-то там психологического общества с полуметровым немецким названием, редактор парочки научных журналов и прочая, и прочая, и прочая.

          Они с Мишкой шутят, когда она очень уж пылить начинает: дай, мол, слово, что всё бросишь и будешь сидеть с внуками и внучками, тогда да, получишь и невестку (даже не одну!) и внуков без счёта. Смеётся в ответ: вы от меня, говорит, только полезные советы в вопросах воспитания детей получить сможете. А няню я вам оплачу! Вы, главное, внука или внучку предъявите, а уж мы с отцом расстараемся! Не только няню вам, дуракам, оплатим!

          Мишка — это младший брат. Сколько ему уже? Если после школы сразу в институт и уже на четвёртый перешёл, то… получается... получается двадцать один? Или уже двадцать два? Нужно у мамы спросить. Она всегда точно знает, кому сколько исполнилось, и кто кому Николай. Про Николая - это её любимое выражение...

          Мама согласилась с тем, что ему нужно побыть одному, хорошенько подумать о жизни и попытаться разобраться в самом себе. Не стала настаивать на том, чтобы он с ними летом жил. Она ему примерно о том же говорила, что Петр Леонидович недавно посоветовал. Сказала: напиши обо всём, что помнишь из того периода, а когда из отпуска вернёшься, мы с тобою сядем и всё детально обсудим. Вот увидишь, проблема если и не исчезнет сама собой, то по крайней мере понятнее станет, как с ней бороться.

          Пётр Леонидович у них в больнице психиатрией заведует. Сам в Афгане не бывал, но в середине восьмидесятых, когда там жарче всего было, больше трёх лет в реабилитационном центре на Валдае отработал. Как раз с теми возился, кто оттуда возвращался. Тоже всяких повидал. И со стандартными психозами, но больше всего, конечно, ребят с посттравматикой было. Почему-то он посттравматический синдром к стандартным не относит.

          Изрёк как-то с хмурой миной на лице:

          - Мы их там, на Валдае, после таких, как ты, долечивали. Вы ему там, за речкой, ногу или руку оттяпаете и в Союз отправляете. А вытаскивать его из петли, объяснять, что жизнь на этом не закончилась, что она просто стала другой, нам приходилось. Не думай, что это проще, чем пару часов у стола простоять. Через мои руки их несколько сотен прошло, а я каждого из них до сих пор помню.

          Прав он, конечно. Раненых к ним разных доставляли. Порой срежешь намотанное поверх стандартной повязки из индпакета пропитанное засохшей кровью пыльное тряпьё, и сразу холодок по сердцу. Мало того, что плоть осколком или пулей разворочена, так уже и по соседним тканям огонь побежал и запах нехороший. Он тебя спрашивает: "Что со мной, доктор?" - а ты понимаешь, что правду говорить нельзя, и врёшь ему в глаза, что всё не так уж и плохо. Сейчас прооперируем, отлежишься недельку, отдохнёшь и домой полетишь. Закончилась для тебя война, парень!

          Потом, уже в палате, отойдёт он от наркоза, обнаружит, что количество конечностей нечётным стало, и выть принимается. Страшно выть… Не все ампутацию легко переносят. Далеко не все. Вот тогда сёстрам достаётся. Это их обязанность, таких вот мальчишек успокаивать и хоть как-то попытаться утешить.

          Травма серьёзная. И не только физическая, но и психическая. Как такому потом во время обходов в глаза смотреть? Он же тебя своим личным врагом начинает считать. Сколько раз слово «фашист» за спиной слышал! Как объяснишь ему, что если бы не ампутация, то он бы уже к встрече с Богом готовился. Не верят люди. Большинство полагает, что они лучше знают...

            ***

          Он сидел, уставившись в мерцающий белым девственно чистый экран, а перед мысленным взором его плыли картины.

          Воспоминания вам нужны? Их есть у нас… Какое самое яркое? Конечно же её слова в их первую ночь и всё, что до этого между ними было. Помнится, уже когда за окном светать начало, спросил её: как это при её внешности удалось ей остаться невинной девушкой в окружении всех этих мужчин? Она вытащила из-под себя перекрутившуюся юбку, повалила его на спину, улеглась сверху, построила на его груди пирамидку из своих кулачков, устроилась на ней подбородком, поёрзала, устраиваясь поудобнее, помолчала немножко, разглядывая его лицо и улыбнулась:

          - Тебя ждала…

          Эта улыбка ещё сегодня в нём живёт...

          Их отношения развивались стремительно. Он прибыл в Кандагар в первых числах сентября 87-го, а уже в конце месяца у них состоялось первое свидание. Ему повезло. Знакомый по институту Боря Меркулов, оказавшийся в том госпитале начальником хирургического отделения, предложил ему место в своей небольшой комнатке на две койки. Так как смены делились на троих хирургов, то они с ним довольно редко пересекались. Красота! Каждую третью ночь комната в полном его распоряжении! Он особенно оценил это, когда у них с Настей началось.

          На первом свидании они с ней только целовались, а уже на втором между ними случилось то, что и должно случаться между мужчиной и женщиной, которые любят и доверяют друг другу. Конечно же, именно эта ночь отпечаталась в памяти ярче всего. Что другое запоминается прочнее, чем тот миг, когда твоя Девушка таинственным образом превращается в твою Женщину?... Да, это самое яркое, но явно же не то, что нужно. О таком не расскажешь ни психологу, ни маме. Нужно что-то другое, но что?...

          Вот 25 января 88-го. Они с Настей только что вернулись из Кабула. Летали туда, чтобы зарегистрировать в Посольстве свой брак. Вернулись в госпиталь уже мужем и женой. Медсёстры, подруги Насти, подсуетились и к их возвращению приготовили на стол. Лидочка Милославская (1) — врач анестезиолог у них в хирургии и по совместительству старшая сестра - достала где-то десять ракет. Как она объяснила — они вместо свадебного букета будут. Почему-то все они оказались красными. Запустили в вечернее небо. Дали пять залпов по две ракеты. Красиво, конечно, но не учли того, что красные ракеты — это сигнал тревоги. Набежали военные, окружили, орали на них. Потом, конечно, разобрались и отпустили, но тут вцепился прибывший из штаба особист. Требовал назвать виновных: «Кто принёс ракеты? Кто зачинщик?» Все молчали, конечно, и тогда он строго: «Если не признаетесь, то в двадцать четыре часа всех вышлем в Советский Союз!» Помолчали, а потом Лидочка фыркнула смешливо и отвечает ему:

          - Нашли, чем напугать! Родиной…(2)

          Наступила тишина, а потом, когда смысл её слов до всех дошёл, расхохотались. Особист и сам слёзы вытирал от смеха. Потом с ними за одним столом сидел, а когда музыку поставили, с Лидочкой танцевал...

          Что ещё помню? День, когда жизнь остановилась. Тоже врезалось в память будь здоров как! Резинкой не сотрёшь, скальпелем не срежешь...

          В тот день ночная смена была у него. В восемь утра, сдав отделение Борису, он спустился на второй этаж, дошагал до сестринской, вежливо постучал в единственную на этаже дверь (остальные дверные проёмы занавесочками оборудованы), дождался крика «Переодеваемся!», крикнул в ответ: «Это я! Скажи Насте, что я на улице!», - услышал ответный крик Насти: «Поняла! Сейчас выйду!» - и ушёл курить во дворик.

          Смена выдалась тяжёлой. Новых не поступало, но у одного прооперированного ещё прошлым утром бойца ночью подскочила температура. Были признаки начинающегося сепсиса, поэтому пришлось поднимать инфекциониста и до глубокой ночи разбираться с этой проблемой. 

          Настя посидела с ним в тенёчке на лавочке минут пять и отправила его спать. В здание зашли вместе, а там разделились. Он побрёл в расположенную в левом крыле первого этажа их с Борисом палату, а она поднялась на второй этаж. Ей нужно было готовиться к обходу.

          Это была их последняя встреча...

          Что ещё? Помнил, как после встряхнувшего всё здание госпиталя взрыва, бежал на ватных ногах в толпе врачей и медсестёр по лестнице на третий этаж и удивлялся новенькому автомату ППШ с круглым диском в руках у мчавшейся впереди него медсестры. Кажется, она из терапии. Зачем, спрашивается, автомат? А ещё помнил, что на душе уже в те минуты было черно. Откуда-то знал он, что непоправимое уже случилось, и с этого момента жизнь стала совершенно другой, и как прежде уже никогда не будет.

          Ещё никто из них, бегущих вместе с ним по лестницам и коридорам, не знал, что во время плановой операции в окно той операционной, что выходит окнами на улицу, влетела ракета, и что всё очень плохо, но все они что-то такое чувствовали и сломя голову, задыхаясь в этой духоте, бежали туда, перепрыгивая через ноги и костыли выскочивших из своих палат ходячих больных, летели навстречу неизбежному…

          Помнит, как обхватив руками живот сидел на корточках у стены в развороченной взрывом операционной рядом с перевёрнутым стерилизатором без крышки, валяющимся на усеянном кирпичной крошкой и осколками стекла полу, и выпученными от ужаса и непонимания глазами тупо глядел прямо перед собой. В воздухе висела красноватая кирпичная пыль, в дальнем левом углу за отброшенным туда перевёрнутым, искорёженным операционным столом что-то горело и трещало, из потерявшего свою прямоугольную форму оконного проёма доносились звуки автоматных очередей. Стреляли наши. АК-74 звучит по-другому, не так, как М16, которыми часто работают духи.

          Потом пару раз гулко, с эхом, продудел пулемёт приданного взводу охраны танка: ду-ду-ду и через пару секунд ещё раз: ду-ду-ду. Потом взревел мотор танка, залязгали по камню гусеницы и через секунды бабахнула его пушка. От звуковой волны колыхнулась висящая в воздухе пыль, выпал из останков оконной рамы каким-то чудом удержавшийся там осколок стекла, негромко звякнул, упав на пол, и на этом всё закончилось. Ещё пара выстрелов со стороны духов, пара очередей с нашей стороны и стало тихо.

          Что ещё?... Перепачканное пылью и сажей, злое и, одновременно, виноватое лицо начальника госпиталя полковника Смирнова. Он тряс его за грудки, колотил лопатками о стену, так что голова его моталась вперёд и назад, порой стукаясь о стену затылком, и негромко, чтобы собравшиеся в коридоре больные и персонал не слышали, повторял ему прямо в лицо:

          - Слава, соберись! Насте и Борису уже не поможешь, а Лидочку ещё можно спасти. Ты у нас единственный хирург остался, понимаешь? Единственный! Генрих Николаевич только послезавтра возвращается!

          На его «Понимаешь?» он тупо кивал, хотя не понимал он ни черта! Как такое может быть, а?! Как?! В одну секунду ушла и она, и их нерождённый ребёнок. Ей остался всего месяц, и она должна была улететь в Москву, готовиться к родам. Спорили, у кого ей жить, и кто будет за ней и за малышом ухаживать. Она убеждала его, что ей гораздо легче и проще будет рядом с мамой в Минске, а он и слышать этого не хотел. Бесился, что она элементарных вещей понять не хочет! Моя жена и мой ребёнок должны жить в моём доме! Точка! «Своим» он называл дом, в котором вырос сам, и где жили его родители и младший брат.

          Теперь всё это стало неважным... Совершенно неважным… Кто-то разрешил их спор по-своему. И жена, и нерождённый ею ребёнок в одном цинковом гробу полетят сначала самолётом, потом поедут поездом до Минска, побудут денёк - другой в доме Настиных родителей, безмолвно попрощаются со всеми, а потом переедут на постоянное место жительства на минское городское кладбище.

          Вот всё и закончилось. Не только их глупый спор...

          Кто-то в белом халате — он только рукав заметил - подал полковнику Смирнову полный стакан мутноватой жидкости. Тот кивнул, взял его и поднёс к его губам:

          - На, выпей! Выпей, Слава, и быстрее приходи в себя! Трое тяжёлых! Нужно уже начинать! Время не ждёт!

          Он послушно забрал стакан из его рук, выпил до дна и только с последним глотком понял, что это был разведённый спирт. Ещё тёплый, гадкий, почему-то пахнущий резиной. Что он там говорил? Вытер губы рукавом гимнастёрки, кивнул в знак благодарности и переспросил деревянными губами, стараясь при этом - изо всех своих сил стараясь! - чтобы голос не задрожал (потому что никак нельзя, потому что не по-мужски):

          - Что начинать, товарищ полковник?

          - Включай мозг, лейтенант! Вторую операционную не задело! У тебя трое тяжёлых! Нужно готовиться к операции! Я сам буду тебе ассистировать! И за сестру, и за анестезиолога встану. Соберись, сынок! Сцепи зубы и пошли! Нужно работать! Потом плакать будем!

          И ведь, действительно, помогло! Он стоял у стола, упакованный в хирургический халат и окровавленный от груди и до паха зелёный прорезиненный фартук. На голове шапочка, на морде марлевая маска! Резал, штопал и кроил, а мысль о Насте хоть и не делась никуда, но жила где-то глубоко внутри. Каждый раз, когда она хотела всплыть на поверхность, он загонял её обратно. Погоди! Ещё не время! Об этом после подумаем! Сейчас вот здесь доделаем, вернёмся туда, откуда прибежали, и хорошенько об этом подумаем! Обстоятельно так подумаем! Всё до последней, самой маленькой мыслишки по полочкам разложим!

          Из полковника Смирнова замена Насте и Лидочке, конечно, неполноценная, но тоже ничего. Молодец, справляется! Инструменты не путает, умеет даже на опережение думать. Иглу с нитками и тампоны готовит ещё до того, как его попросят. За давлением и пульсом исправно следит и без нужды его не беспокоит. И не только пот со лба сотрёт, но и слёзы осторожно промакнёт. Мешают они, аж зло берёт! Через них плохо видно, да и негигиенично это. Не дай Бог в открытую рану капнет! На марлю, которой рана обложена, пусть капают... Это не страшно, это пусть… Хорошо, наверное, тем, у кого очки... Через них слёзы в рану не попадают… Сволочи! Какие же все сволочи!... Стоп! Да стоп же! Об этом после! Работаем!...

          Не повезло им в тот день. Хотя… о каком везении можно говорить после того, что случилось? Только-только с этими троими управились, - слава Богу и Лидочка, и двое бойцов из взвода охраны, все они живы, ампутировать ничего не пришлось и перспективы у них, вроде, неплохие - только с ними закончили, как ещё двоих подвезли. Духи повсеместно активизировались. Бывает с ними такое. Полковник Смирнов объяснял как-то раз на политинформации офицерам и вольнонаёмному персоналу. Говорит, как приедет группа кураторов из Америки, начинают проверять, как и на что они денежки американских налогоплательщиков тратят, так они и устраивают показуху. Да не в одном месте, а сразу местах в пяти, а то и в десяти. Шум при этом стоит до небес! Хорошо ещё, что недолго это обычно продолжается.

          После тех двоих ещё пятеро в очередь встали, но у этих раны несложными оказались. Практически всех сёстры сами обработали, но поспать или отдохнуть всё равно не удалось. Не заметил, как вечер подошёл, а за ним и ночь навалилась. Закончили только под утро. Уже сил никаких не осталось. Руки и ноги трясутся, какие тут могут быть операции или даже просто перевязки?

          В пять утра прибыл борт из Кабула, а с ним прилетел совсем молоденький военврач в чине младшего лейтенанта медицинской службы и две сестры взамен выбывших. Сёстры, слава Богу, с опытом. Одна даже работала до вчерашнего дня операционной сестрой. Тётка в возрасте, лицо волевое. Лет сорок ей. На такую можно положиться. Такую и старшей поставить можно будет, если хорошо себя покажет.

          Ещё часа три инструктировал нового хирурга и сестёр. Нашёл в себе силы провести утренний обход и лишь после этого ушёл к себе. Нужно было перекусить и хотя бы пару часов поспать…

-----------

(1) - про Лидочку Милославскую можно подробнее прочитать в романе "Первокурсник". Там ей посвящено несколько глав.

(2) — на основе реальных событий. Рассказала архангелогородка Л. Ф. Попова, медицинская сестра, спасшая сотни солдатских жизней: http://pravdasevera.ru/-ex6g8e70


Следующая глава: http://proza.ru/2021/05/13/1458