Господи, пошли мужика!

 
   Рассказ             

           У Зденека украли машину. Это была совсем новенькая темно-зеленая «Шкода-октавиа» универсал, за которой охотились несколько раз – и, в конце концов, злодейское предприятие удалось. Обиднее всего было то, что кредит за нее еще не был выплачен, и поэтому страховки не полагалось.
            Зденек был оптимист – и быстро смирился с потерей. Тем более, что в его памяти еще не остыл эпизод с попыткой кражи его старенькой, той бордо «Шкоды-фаворит», которая служила ему много лет и имела надежный добродушный характер.

            В тот злополучный день он лишь на минуту выскочил из машины к стоявшему на тротуаре банкомату – и краем глаза зацепил бесшумную тень, которая нырнула в чрево его машины и уже устроилась у руля.
            «Шкода» тронулась с места, но Зденек в два прыжка очутился у двери, которую похититель не успел запереть – и оказался рядом с ним на сиденье. Он моментально выключил зажигание и принялся за жулика.
            Сильный, мускулистый Зденек отвешивал ему тумаки без перерыва на отдых, на что цыган (Зденек сразу узнал, что это цыган, причём родом из Теплиц) бормотал безостановочно:
            - Простите, больше не буду! Простите, больше не буду!
            В ответ Зденек продолжал колотить воришку и в такт ударам так же методично повторял:
            - Не слышу «билый пане»! Не слышу «билый пане»!
            И выпустил цыгана из цепких рук только, когда тот обессиленно залепетал:
           - Билый… пане…
           Зденек сжалился – отвесил последнюю оплеуху и произнёс назидательно:
           - То-то же! Больше так не делай.
           Следующий этап был чисто технический – сдача вора полиции. Машину окружила любопытная  ко всему новому чешская публика: Зденек в их глазах, несомненно, выглядел героем, этаким гладиатором-победителем из Колизея  времён Спартака.

            Требуя называть себя белым господином, Зденек ничуть не смущался тем обстоятельством, что самого его уж никак нельзя было отнести  к «белым господам», поскольку был он курчав, темноволос, смугл, носил чёрные усы в цыганскую скобку. К нему нередко обращались приятели: «Эй, копчёный!», что ему, конечно, не нравилось – ведь он был абсолютный чех. Ну, разве что четвертинка венгерской крови от бабушки, которая явно сказывалась на его взрывном и неудержимом темпераменте.
             Одним словом, та история кончилась для него эффектной победой, а вот с новой «Шкодой» пришлось распрощаться!
             - Ты понимаешь… – рассудительно-философски говорил он мне. – Цыгана ты никогда не увидишь. А он тебя – да! И не забудь – он всегда здесь, рядом!

              Зденек прекрасно говорил по-русски – всё же два года гастролей в оркестре знаменитого чешского цирка «Умберто» в России сделали свое дело.
              Зденек был природным буддистом – именно так я назвала бы его, если бы не два явления, которых он абсолютно не воспринимал. Явление первое было – цыгане. Ну, это-то, положим, понятно – они воровали у него машины.
              И вообще в тот временной период, когда мы с ним познакомились,  довольно большая диаспора этого многострадального и весёлого древнеиндийского племени промышляла разного рода кражами в центре Праги. Всего их в Чехии жило около трёхсот тысяч, а сколько в столице, я точно не знала. Но в каждом трамвае, приближавшемся к Вацлавской площади, водитель непременно объявлял:
          - Внимание! Дамы а панове! Берегите карманы и кошельки – мы вступаем в полосу краж!
          И, конечно же, имелись в виду именно цыганские карманники, действовавшие дерзко, организованно и артистично.

          А вторым обстоятельством, омрачавшим светлую парадигму зденековского мироустройства, были католики.
Цыгане – это была так, мелочь.
           Все беды мира происходили именно от них, католиков. Поначалу могло показаться, что это некая навязчивая метафизическая идея.
           Но Зденек так убедительно выстраивал логику своих умозаключений, так сводил концы с концами в риторике, так красочно  описывал все беды и несчастья человечества, проистекавшие от слуг господних в католических сутанах, так ловко связывал религию, политику, культуру и простой быт с вездесущим католицизмом, что у собеседника не оставалось ни одного аргумента, чтобы возразить ему – один только треск костров святой инквизиции стоял в ушах слушателя.
           - Но позволь, Зденек, - говорила я, - а Индия? Индия как же? Ведь там столько лет господствовали англичане, принося страдания угнетаемому индийскому народу. А ведь англичане отнюдь не католики.
           - Во-первых, - начинал Зденек, - среди британцев есть и католики. К примеру, ирландцы. А во-вторых…
           И дальше шла такая блестящая кавалькада доказательств всесилия и скрытого присутствия  Ватикана во всех играх человечества, что я умолкала и только улыбалась в ответ. Зденек, видя моё непротивление, улыбался тоже и приглашал меня на кофе.

                *
            В конце января я готовилась к вылету из Праги в Казань с 20-килограммовым чемоданом. Так постепенно каждые полгода я вывозила то, что накопилось у нас в Праге, где мы прожили 18 лет.
            В феврале должен был состояться очередной Шаляпинский фестиваль в Казани – и муж был поглощен подготовкой к этому событию.

             Безлошадный Зденек посетил со мной аптеку, чтобы помочь купить по рецептам и виду на жительство лекарства, которых нет в России. Я разговаривала с пани провизоркой на чешском со своим вполне терпимым, как мне казалось, акцентом. Но аптекарша с недовольной физиономией процедила:
             - Говорите уж лучше по-русски. Это у вас никакой не чешский, мне трудно вас понимать!
            Зденек с лукавой улыбкой возразил ей:
            - Ничего, мила пани! Они – он с улыбкой кивнул в мою сторону – пятьдесят лет терпели, как мы говорим по-русски. Теперь потерпите, как они говорят по-чешски.

            Дома Зденек помогал мне собираться, как мог: раздавал то, что я просила оставить, аккуратно упаковывал книги, диски, кассеты, вещи – и всё это с типичными чешскими шутками, который гасят любое раздражение и снимают напряжение.
            Когда я стала жаловаться на то, что мне продали такой хрупкий чемодан, вместо надежного и прочного, что я не верю в его целость и сохранность, когда доберусь до места, Зденек с улыбкой среагировал:
            - Женщины, как рыбаки, всегда хвалят то, что у них сорвалось с крючка, и жалуются на то, что поймали не то.
           Но тут же добавил:
           - Не волнуйся, Галина, ты можешь в аэропорту его запеленать в полиэтиленовую плёнку, как младенца.
 
           Когда всё было готово, за мной приехал на стальной «Мазде»  другой наш чешский друг – скорее, русский друг – эмигрант в третьем поколении Виктор с четвертинкой чешской крови.
           Легкомысленный и небрежный Зденек и педантичный и аккуратный Виктор были совсем разные люди – хотя их, безусловно, объединяла любовь к музыке и юмор. Эти два профессиональных музыканта не гнушались другими видами деятельности – один руководил фирмой международных выставок, другой был музыкальным экспертом чешского правительства. Но в душе они продолжали  оставаться всё же музыкантами: Виктор – саксофонистом и композитором, Зденек – ударником. А кроме того, Зденек превосходно пел песенки типа evergreen, аккомпанируя себе на гитаре. Причём голос у него был низкий и бархатный – вылитый Поль Робсон, ныне полузабытый, а когда-то необыкновенно популярный негритянский певец и актёр. И каждый из друзей, помимо роли бескорыстного покровителя нашей семьи, выполнял с усердием роль менеджера моего мужа и дочери.
           И всегда везде и всюду они не забывали сдобрить любое блюдо, которое нам приходилось готовить, острым и добродушным чешским юмором. Чехия – это, на мой взгляд, эпицентр славянского юмора. Недаром же там родились Гашек и его герой Швейк. Про Чапека я уж молчу.

           Виктор – уже тронутый сединой и в великолепных роговых очках фирмы Пьер Карден – вёз меня в аэропорт и развлекал шутками в стиле чешского Пепичка. (Пепичек – это некто, вроде обмещанившегося и утратившего свою удаль Ивана-дурака).
            Когда мы начали говорить о политике, Виктор – а он, как почти всякий русский эмигрант в третьем поколении, был бОльшим патриотом России, чем обычный русский – рассказал анекдот о том, как автобус с чешскими политиками потерпел крушение, как гробовщик приехал  первым, а когда появилась полиция – никого уже на месте аварии не было. «Где все?» - спросили полицейские. «Я их закопал», - ответил гробовщик. «Что, они все были мёртвые?». «Некоторые кричали, что ещё живы, но кто же верит политикам? А чешским – в особенности!».
 
            Во время  пути в аэропорт позвонил Эдуард – как всегда, проверяя, всё ли в порядке. Виктор красочно описал совместное путешествие, а завершил разговор эротической шуткой, которыми они с Эдуардом всегда перебрасывались. Полагаю, что в моё отсутствие они это делали с еще  большим энтузиазмом:
            - Франтишек и Петер потеряли жен. Ищут, не могут найти. Договорились: какую найдут, та и будет общей. «А какая у тебя жена?» - спрашивает Петер. «Стройная, с красивой попкой, с большой грудью и длинными ногами… Как моделка… - отвечает Франтишек.  – А твоя какая?». Петер торопливо: «Оставим это. Давай скорей твою искать!». 

              В аэропорту Рузине Виктор помог мне поставить закутанный чемодан на транспортер – и я отправилась в свое одинокое путешествие.
              Прага провожала меня легким прощальным снежком и каким-то только ей свойственным запахом близкого моря. Говорили, что это некий таинственный атлантический коридор, который есть в Праге, приносит головокружительный запах тепла и соленой волны.
              В Праге и Москве путь из аэропорта до лайнера проходил через слегка покачивающийся удобный рукав, поэтому ни зимнее тепло Чехии, ни жесткий холод России мне не были заметны.
             Однако следующий рейс, который должен был меня везти из Москвы в Казань, не предполагал таких  удобств.
             Приземлившись в Казани и довольно долго просидев в распахнутом настежь автобусе на летном поле – я поняла, как меня пробирает непривычный холод и резкий ветер. Итальянская норковая шубка оказалась настолько легкой и продуваемой, что я поняла – это элегантное шоколадное изделие не для наших русских зим. Сгущающаяся ночь не сулила потепления, и постепенно в ознобе начали проступать признаки простуды – стала расти температура.
             В аэропорту Казани я была озабочена тем, чтобы  не пропустить чемодан на ленте транспортера и найти человека, который помог бы мне снять чемодан и взгромоздить его на коляску, в которую я вцепилась, чтобы не только чемодан передвигать, но и не упасть, если у меня  начнет отключаться сознание.
             Сумеречным зрением заметила встречающую меня племянницу Танечку – она улыбалась и махала рукой  в черной длинной лайковой перчатке. Белокурые волосы рассыпались по плечам… черная норковая шубка с пояском и короткими рукавами была просто создана для блондинки.
             Я, сопровождаемая Танечкой, пошла к ее «Тойоте» цвета нейви-металлик, напоминающего о том, что где-то все-таки есть морское ласковое тепло. Она энергично потянулась к моему чемодану, но я ее остановила.
            - Танечка! Не спеши! Чемодан очень тяжелый – ты не должна его поднимать.
           - Что же мы будем делать?
           - Посмотри, вокруг столько машин! Ты молодая красивая девочка – попроси водителя помочь нам!
          Таня подошла к ближайшей машине – и тут же вернулась с бодрым улыбающимся мужичком, который с легкостью фокусника поднял чемодан и скинул в багажник машины. Таня поблагодарила и щедро ответила улыбкой на улыбку благодетеля.
            Спокойно и уверенно села за руль – и мы поехали в ночь. Довольно быстро закончились поля, и начался город, залитый огнями разноцветного неона. У меня кружилась голова, и полыхал лоб…
           Чем ближе мы передвигались к дому, тем беспокойнее становилась я.
           - Тетя Галя! Вы вздыхаете… устали?..
           В это время раздался звонок моего мобильника, и приветливый голос Эдуарда спросил:
           - Ну, вы скоро? Мне нужно выйти и встретить вас. Чемоданчик-то ого-го, наверное?
           - Ты не волнуйся, я позвоню, когда будем подъезжать.
           Главная мысль, которая занимала мою больную голову – как мне обмануть его? Я знала, что недавно на репетиции спектакля «Ромео и Джульетта»  он с разбегу запрыгивал на станок, чтобы показать молодёжи, КАК надо красиво и лихо это делать на сцене. На беду подломилась дюралевая ножка станка, и Эдуард с маху грохнулся на шершавый металл. Звук падения был очень громким, все ахнули, решив, что режиссёр разбился… Слава богу, он остался цел – однако спина ныла, и без таблетки обезболивающего не спалось.
            Да-а… но поздней ночью чемодан нести на четвертый этаж всё же придется ему. И я ничего не могла придумать, чтобы избежать этого.
            Когда мы въезжали в изрытый и обледенелый двор знаменитого еще со сталинских времен Дома чекистов,  опять раздался звонок.
            Невозмутимым и бодрым голосом (насколько это было возможно) я ответила:
           - Почему долго? Тебе кажется… еще минут 15 – и мы на месте.
           Таня затормозила, и мы вышли из машины.
           Над нами простиралось черное ледяное небо с колючими морозными звездами. Вокруг ни души, ни звука… Тёмная громада Дома чекистов окружала двор. Горели только окна нашей квартиры. Мечтать о случайных прохожих не приходилось.
           И вдруг я из последних сил неожиданно даже для самой себя протянула руки к небу и громко и внятно взмолилась:
           - Господи, пошли мужика!

           И в тот же момент – откуда ни возьмись! – он материализовался во дворе, как Адам, высокий, крупный, плечистый парень. Своим затуманенным взглядом я не могла его подробно зафиксировать, но поняла – это тот, кто надо! И даже лучше!
           Я не могла поверить своему мгновенному везению, воплощению желаемого в действительное:
           - Извините, - забормотала  я, – не могли бы вы помочь донести чемодан до 4-го этажа? Он слишком тяжелый!
           - Конечно. Только я вас что-то не помню… Вы тут живете?
           - Собственно, нам с мужем оперный театр квартиру снимает. Он…муж… там служит… народный артист… режиссёр, певец, знаете ли…  Эдуард Трескин. Спину только вот на репетиции сорвал – не может мне помочь!
           - Трескин? Да что вы! Да с удовольствием.
           Он подхватил чемодан и с такой скоростью побежал по лестнице, что я едва поспевала за ним.
 
           Наконец, вот знакомый дерматин. Дрогнувшей рукой нажимаю  звонок. Эдуард открывает дверь и застывает в изумлении на пороге.
           - А вот и он – говорю я парню. – Познакомьтесь.
          Они протягивают друг другу руки.
          - Спасибо… Я сейчас… - лихорадочно роюсь в сумке.
          - Что вы, что вы! Ничего не надо! Я  рад помочь. Это вам спасибо.
          - За что же спасибо? – недоуменно спрашивает Эдуард.
          - Я так рад с вами познакомиться. Спасибо вам за прошлый спектакль… я был, вы так прекрасно произнесли вступительное слово, что мне уж и оперу можно было не слушать.
           Эдуард рассмеялся:
           - В следующий раз буду говорить покороче!

           Дверь захлопнулась, я рухнула в любимые объятия и прошептала тихим голосом, но полным уже нестерпимого гриппозного  жара:
           - А теперь лечи! А то я уже умирать собралась!

           …А потом Эдуард укладывал меня, как в сказке Пушкина о царе Салтане, на кровать слоновой кости, с настойчивыми уговорами ставил градусник, поил теплым молоком с малиной, чаем с душицей, аспирином и в довершение всего угостил французским… нет, не коньяком, а снотворным – и я унеслась навстречу звездам, где в цветном хороводе кружили машины, чемоданы, шубы и ослепительные мужчины.
           Под утро мне приснился белый «Мерседес», в котором я увидела своего чешского друга. Возле него восседал свирепый цыган в белом костюме и белой шляпе, как две капли воды похожий на Зденека – с такими же усами скобкой. Теперь он бил Зденека, безостановочно приговаривая:
           - Не слышу… господин барон! Не слышу… господин барон!
           Я в ужасе проснулась и вновь блаженно зажмурилась и облегченно вздохнула, поняв, что это всего лишь сон…

                Москва, 2020