Скорый из прошлого. Гл. 4. 15. Какая муха укусила?

       Максим обнаружил Любаву в ажурной беседке и злорадно усмехнулся: началось лето в Африке! Амбициозная невеста отжигала по полной программе, демонстративно лакая португальскую «Мадеру» из горла бутылки. Пьяно икнув, она спросила:

       — Хочешь... вы... пить?

       — Нет, не хочу, — спокойно ответил Максим, но всё же взял бутылку. — Завтра трудный день. Мама посоветовала пораньше лечь отдыхать.

       — Не хочу о ней слышать. Оскорбила меня, унизила. Ненавижу её. Шагу невозможно ступить без досужих советов, всю жизнь учит правильным поступкам — заманала уже. Сама же в шестнадцать лет... И с Игнатом Васильевичем не один год безо всякой регистрации... Нам же чинит всяческие препятствия. Уши прожужжала — не повторяй моих ошибок... нельзя, доченька, нельзя до свадьбы... Сколько можно меня поучать да кошмарить?! Назло ей я вольна поступать так, как я хочу!

       — И всё-таки нам не следует совершать опрометчивые поступки. Не могу же я оказаться перед мамой бессовестным лгуном. Обещал ведь ей, что у нас с тобой всё будет так, как она и считает единственно правильным.

       — А вот и пойду к ней! — откровенно куражилась Любава. — До помолвки я бы не решилась, а вот сейчас всё ей скажу. Теперь моя полная власть над ней. Ты не знаешь, как у меня наболело против неё?!

       — Любава, только не сейчас. Мама огорчится, что ты выпила много вина. Может, не стоит тебе лезть именно сейчас в бутылку?

       — Переживёт! Иду её перевоспитывать. А бутылку отдай!

       — Я её не удерживаю. Если хочешь, допей до самого дна, но учти, что так можно нырнуть  в аквариум.       

       — О чём ты говоришь, мой касатик? Я пить никогда не любила и не люблю и в запой уходить не собираюсь. А эту мадеру допью... назло маме... вот и допью...

       Роза Григорьевна немало удивилась, встретив у гостиной Любаву в изрядном подпитии. Материнское сердце тревожно дрогнуло:

       — Доченька, ты почему не спишь? А где Максим? Что-то случилось? И почему ты выпимши?

       — Успокойся, мама. Ничего не случилось. А напилась, пока ты с моим женихом кроссворды разгадывала. Максим в саду, у живой изгороди, а я хочу с тобой поговорить.

       — О чём же?

       — Ты мешаешь моему интимному счастью.

       — Какому счастью? Я, часом, не ослышалась?

       — Не ослышалась.

       — А что ты в нём понимаешь до замужества?

       — То же, что и ты, когда мной забеременела. Тебе сколько тогда было лет?

       — Я никогда не скрывала. Ровно шестнадцать. То была другая жизненная ситуация. Твой будущий отец меня попросту обманул.

       — Меня никто обманывать не собирается. Тогда почему ты категорически запрещаешь Максиму... спать со мной?

       — Любава, какая тебя муха укусила? Ты выпила лишнее. Иди и проспись, не устраивай побранку. Никогда тебя не лупила, пальцем не тронула, а вот сейчас за все годы отстебаю прутом по стёгнам — завоешь от боли.

       — Мама, будешь грубить, я начну вопить во всю Ивановскую. О чём я тебя спросила только что, а?

       — Хорошо, доча. Не будем сор из избы выносить. Ничего я ему не запрещаю. Я и Максим согласились, что вам следует разумно подождать до свадьбы, и тогда уж... Ты в курсе нашей договорённости. Так что разумно выкинь блажь из головы.

       — Нет, мама, ты говоришь нечестно. Ты же не стала разумно ждать в шестнадцать лет. Почему я, совершеннолетняя дочь, должна поступать иначе? Не хочу, мама. И с Игнатием Васильевичем ты лишь сейчас зарегистрировала брак. Сколько лет вы в отношениях? А до Игната Васильевича с кем и с кем? Разве я говорю неправду? Или тебе всё можно, а мне нельзя?

       — Правду говоришь, доча, правду, но посовестилась бы перечить матери. Где твои скромность и девичий стыд?

       — Мама, ну что ты всё об одном и том же барабанишь мне в уши? Где был твой стыд и твоя скромность в юные годы?! И скажи честно: почему тебя в селе Светлые Зори обзывали родёхой? Да потому что ты мной забеременела до регистрации брака. И родила, а регистрация так и не случилась. Сбежал твой возлюбленный за очередной юбкой. Так что не задавай больше глупых вопросов!

       — Мне сейчас плохо будет, материнское сердце не выдержит. Ты хоть понимаешь, что сейчас натилькала своим языком?! Алашишь и алашишь, лихоманка тебя забери... Прекращай немедленно дурацкий балаган! 

       — Ладно, я умолкаю, но тогда придётся отменить свадьбу. Устрою форменный дебош, рассорюсь с Максимом, пусть катится из нашего дома. Рома мне давно нравится. Назначу ему свидание и отдамся безо всякого у тебя спросу.

       — С ума можно сойти. Настоящий шантаж! И как тебе не обизорно, пьянь бесстыжая?! Цыц ты — кому сказала!!! Я же тебя под грудью носила, год за годом цацкалась с тобой! Что ты хочешь?!

       — Тебе должно быть стыдно, а не мне. Отправляйся к Максиму. Скажи ему, что я вольна поступать так, как того пожелаю.

       — Может, передумаешь, доченька? Ну, погорячилась слегка. В самом деле, много выпила.

       — Не передумаю. Максим — бесхитростный, искренний и честный мужчина, а ты его воспитанностью нахально и бессовестно пользуешься, взяла власть над ним. Может, он нравится тебе, а? Чего буркалы вылупила-то? Нравится, да?! А ведь на моём месте сама не стерпела бы!

       — Да не коварную ли змею я вскормила щедрым материнским молоком?! — Розу Григорьевну всё же взорвало, и она с досады всплеснула руками. — Любава, что ты за бреховню спьяну несёшь?! Типун тебе на язык! Сверх меры начиталась любовных романов, и теперь мозги набекрень и бычки в глазах шипят? Или на тебя развратная Глория всё-таки дурно повлияла?

       — Зачем истеришь, мама? Не твоё дело знать, кто и как на меня влияет и что с моими мозгами. И Глорию не трогай. Современная девушка, не чета другим. Ладно, мама, не надо кипятиться и обижаться. Я строго-настрого приказала Максиму ждать тебя у живой изгороди. Иди к нему. Признавайся в своей несправедливости по отношению к нам. Я подойду позже.

       Словно пьяная, Роза Григорьевна направилась в сад. Горькие слёзы ручьём бежали из её глаз, и она еле различала под ногами дорожку и несколько раз чуть не падала. Катастрофа, полная катастрофа!

       Максим без труда догадался: щекотливый разговор состоялся. Сочувственно шагнув навстречу Розе Григорьевне, он протянул к ней обе руки:

      — Как же мне теперь быть? Немедленно уехать, исчезнуть с глаз долой до самой свадьбы? Не плачьте, пожалуйста.

       Ещё раз споткнувшись и обессиленно рухнув в его объятия, а затем неутешно рыдая и не в силах вымолвить хоть слово, она всё же постепенно успокоилась. Может быть, потому, что Максим одной рукой бережно удерживал её за талию, по-прежнему безупречную, а другой ласково поглаживал голову, склонённой к нему на грудь:

       — Не надо плакать, Роза Григорьевна. Вы очень заботливая и отзывчивая мама, и плохого Любаве никогда не посоветуете. Я тоже попытался  убедить её в опрометчивости намерений, совсем не благоразумных. Твердит своё, что любит меня, верит мне. Может, действительно, улететь домой до самой свадьбы?

       — Ни в коем случае, Максим! На тебя рассчитывает Игнаша в неотложных коммерческих заботах... Прости мою дочь, как оказалось, сварливую и бесшабашную. Не язык, а помело, а в мозгах всякие шальные мысли... Такое на меня прогавкала... Мне и в голову не могла прийти мысль, что она безудержно своенравная. Я её с малых лет берегла, холила и лелеяла, пай-девочкой растила, а она — никакого послушания и благоразумия, режет материнское сердце без ножа. И ведь не стыдно... Конечно, ты, Максим, безумно красивый. У любой девушки может закружиться голова, но не до такой же степени, чтобы сходу в постель! Будем считать, что ты мне никаких обещаний не давал. Игнату Васильевичу — тоже. Только об одном прошу. Пусть ваша с Любавой добрачная связь останется строгой тайной для всех. Вы уж постарайтесь, чтобы никто ни о чём не догадался.. И твои родители тоже... Неловко перед ними... А сейчас не будем ей перечить... психопатке... Никаких денег и сил не жалея, я её вспоила и вскормила, а она... И совесть её ничуть не гложет...

       Роза Григорьевна больше не рыдала, а лишь по-детски всхлипывала на широкой груди Максима. В его объятиях ей было приятно чувствовать нарастающее томление покоя и загадочной грусти. Заметив на садовой дорожке дочь, она с тайным сожалением освободилась из сильных мужских рук и невесело проговорила:

       — Я рассчитываю прежде всего на твою исключительную порядочность. Никому ни слова. Вразуми её, пожалуйста, если сможешь.

       — Не подведу вас и постараюсь всё-таки переубедить её.

       — Благодарю, Максим.

       — Мамочка, ты повинилась перед моим женихом? — Любава возвратилась на автопилоте, заметно покачиваясь.

       — Да, Любава. Пусть будет по-твоему. Я вижу, ты ещё выпила?!

       — Выпила, а что тут такого?

       — Разве можно, доченька? А вдруг сразу беременность? Пить никак нельзя — вдруг уродца родишь.

       — Всё, мама, надоели поучения! — Любава вновь завелась с полуоборота. — Всю жизнь учишь и учишь, талдычишь об одном и том же. Зашпыняла совсем. Я без тебя умная и всё знаю. И нечего на меня зенки пялить, иди спать. Игнат Васильевич заждался, наверное.

       — Нет, ты к тому же и бессовестная нахалка?! Максима постеснялась бы да перестала  страмотить меня пред ним. Поступай, как знаешь. Об одном прошу: никому не проговорись. Ты что?! Прямо здесь?! Поспешили бы в спальню да там, куда ни шло, по-человечески на постели.

       — Мама, хватит кудахтать. Ты тут явно лишняя! — в густой тени, образовавшейся у живой изгороди, пьяная невеста неуклюже расстилала на траве широкое льняное покрывало.

       Неровно Роза Григорьевна возвращалась в дом. Какой ужас! Какой позор! Какая катастрофа! Родная ночь ведёт себя, как последняя шлюха! А если его родители когда-нибудь узнают? А если Максим переспит с ней, поматросит и бросит? Всё-таки надо возвратиться и надавать по щекам  дурёхе бесстыжей, чтобы опомнилась, и в дом загнать. Она даже остановилась, чтобы собраться с духом и решительно направиться к живой изгороди, но всё же передумала: вдруг они «уже», а она, точно дура ненормальная, над ними возникнет.

       Роза Григорьевна поднялась на второй этаж. Игнатий Васильевич преданно ждал её в спальне. Не включая свет, она разделась, подошла к распахнутому настежь окну и воровато высунулась из него. Была чудесная летняя ночь, тихая и лунная. Звёзды смотрели вниз на элитную дачу. Где-то там, слева, у живой изгороди, — на Максима и Любаву.

       И тут Розу Григорьевну вдруг охватило жгучее любопытство. «Действительно, они — «уже» или «ещё»? Конечно, «уже...». Ну и пусть в сердце грусть! В любом случае, дерзкой дочери колоссально повезло. А как он трогательно утешал меня, плачущую на его груди, и как нежно обнимал за талию! У него необыкновенно ласковые руки, очень ласковые...». От приятного воспоминания высокая волна плотского вожделения захлестнула её смятенный ум, заглушая блуждающую в глубине сердца боль, причинённую любимой дочерью.
   
       А что Любава? Хотя ей мать разрешила «всё-всё», Максим был твёрдо уверен в том, что не должен совершать ошибки в любопытной и непредсказуемой семье. Мало ли что наивно возжелала раздухарившаяся невеста! Не её пылкая страсть была ему, блуднику и лицедею, нужна позарез, а прежде всего добрые и выгодные отношения с Розой Григорьевной и Игнатом Васильевичем, как заветный ключик к их богатству. Естественно, и к своему счастливому денежному будущему.

       Максим еле-еле сдерживал гомерический хохот, пока Любава неуклюже расстилала накрахмаленную белоснежную простынь на льняное покрывало, а затем освобождалась от майки и шорт. Справившись с этой трудновыполнимой задачей, она спросила доверительно:

       — А почему ты не раздеваешься? Ах, я знаю, почему... Ты, как и я, ещё ни с кем и ни разу.

       — Да, Любава, ты правильно догадалась, — он прилёг рядом с ней, рассчитывая постепенно образумить её. — Ни с кем и ни разу. Правда, товарищи подробно рассказывали, как это бывает. Поэтому в каком-то смысле я не новичок.

       — А мне подружка Глория подробно объясняла про первый раз. И, вообще, много интересного про отношения. Советовали, если парень стеснительный, брать инициативу в свои руки. А ты, я вижу, всё-таки стеснительный и робкий.

       — Поверь, я не такой стеснительный, как ты думаешь. Дело в другом.

       — Максим, ты загадываешь загадки.

       — Причина всё-таки в твоей маме. Я тебе не раз говорил.

       — Не хочу о ней слышать. Вредная и надоедливая. Компостирует мозги: «Не повторяй моих ошибок, не повторяй моих ошибок...». А мне наплевать, что папаня мой грубо с ней обошёлся.

       — Понимаешь, Любава... Я и ты пока стопроцентно зависим во всём от родителей. От Розы Григорьевны больше всего. Хотя она разрешила нам добрачные отношения, но всё равно огорчится до умопомрачения. Её можно понять. Она не хочет, чтобы ты повторила её судьбу. Если мы сейчас проявим благоразумие, то вправе ожидать от Розы Григорьевны до и после свадьбы самого уважительного внимания, материнской любви и щедрой материальной поддержки. Разумеется, и от Игната Васильевича. Ты же хочешь быть самой богатой женщиной нашего города?

       — Ой, касатик мой, ласковый и нежный, хочу! Очень хочу...

       — И я тоже не прочь разбогатеть ради твоего идеального счастья. Поэтому нам не следует возражать против чересчур излишней маминой заботы, и ты, кажется, соглашаешься со мной?

       — Да, касатик... очень нежный... сладкий...

       Если бы Любава сумела прочесть циничные мысли жениха-красавца, то ужаснулась бы, огорчилась бы до смерти. «Развёл я тебя сейчас, как обыкновенную шлюху и подстилку. И чем ты лучше Люси-иркутянки или Людмилы Егоровны? Да ничем! Такая же развратная и падкая на мужскую ласку...».

       Она открыла глаза и, увидев улыбающееся лицо Максима, неубедительно пролепетала:

       — Мне стыдно... Взяла и... и... разделась перед тобой.

       — А ничего плохого не подумаю. Поступила правильно. Люблю тебя!

       — Я тоже. Даже с мамой больше не хочется ссориться.

       — Все теперь будут довольны. Особенно — мама. Пошли в дом?

       Перед сном Любава всё-таки прошмыгнула к Максиму в спальню, но он спокойно освободился от её рук и строго сказал, присев на край кровати:

       — Любава, я вижу, ты опять за своё. Вот сама подумай хорошенько: зачем припёрлась? Роза Григорьевна вынуждена была уступить твоим требованиям, но всё равно я буду чувствовать себя перед ней клятвопреступником, и совесть замучает меня укорами. Я прекрасно понимаю твои искренние чувства ко мне, но всем лучше будет, если ты сейчас тихонько уйдёшь к себе.

       Рвала и метала Любава, нервно уходя:

       — Это он смеет заявлять, что я «припёрлась»?! Никогда не прощу ему  этих слов, никогда! Я к нему чистой душой и всем девичьим телом, а он... Какой негодяй... негодяй... Грубить вздумал... Рога навешаю ветвистые... после свадьбы...

       Максим насмешливо смотрел ей вслед:

       — Ни дать ни взять оскорбленная невинность... Чао какао, милашка...      

       Утром Любава жалобно попросила у жениха прощения. И к матери пришла в спальню извиниться за «гнусное поведение»:

       — Умоляю, мама, прости меня, глупую! Я всё это затеяла спьяну.

       — Лихо ты меня отблагодарила за бескорыстную материнскую заботу, но зла на тебя не держу. Хотя не такой я представляла себе первую брачную ночь.

       — Мамочка, первая брачная впереди! И всё будет честь по чести. Максим убедил меня не поступать опрометчиво.

       — Горе ты моё, доченька! Да у меня гора с плеч! И ты меня прости, милая. Не сумела тебе объяснить вовремя и доходчиво, как правильно подготовиться к брачному союзу. Я рада сейчас за тебя так, что ты себе и не представляешь. А Максим — великое счастье, замечательный мужчина... тебе достался! Позови его сюда и оставь нас на минутку одних.

       Обрадовавшись хорошей новости и безупречному поведению «замечательного мужчины», Роза Григорьевна со всех ног рванулась к нему, как только он вошёл в спальню, пылко обняла и обвила руками за шею. Того и учить не надо — взаимно обнял. Грудь к груди, глаза в глаза. Роза Григорьевна только на мгновение опустила ресницы, пушистые, как и у дочери, а затем сказала с нескрываемым волнением:
 
       — Максим, никогда-никогда-никогда  я не забуду о твоём благородном поступке! Никогда!!! Знай, перед тобой я до конца своей жизни в неоплатном долгу...

       Впрочем, благодарить ей Максима было не за что. Какая там девичья чистота?! Её и след простыл, когда Любава начала часто встречаться с ветреной подружкой Глорией.

      Продолжение: http://proza.ru/2021/04/21/754