По стране ЗО

Юра Федотов сел на кровать, и сетка прогнулась, издав печальный звук.
- Да-а, -  протянул Юра, - Страна ЗО  это не страна Оз.
  - А что тебе не нравится? -  спросил я.
- Да как бы сказать, - усмехнулся Юра, - Как в песне, солнца вроде бы изобилие только тянет домой.
- Вроде бы у нас там страна Оз? –  сказал я.
 
Я, честно говоря, про страну Оз. ничего не знал. Страна Оз. – это какой-то сказочный чудесный край, где все прекрасно, как в детской сказке. Когда я, и даже мои дети, были маленькими, в том возрасте, когда читают сказки, книгу про страну Оз, наверное, еще не написали.
 
А страна ЗО, на два года старше меня, была реальной. Но в детстве я о ней ничего не знал.  Словно и не было такой.  Как не знал я про волшебную страну Оз, о которой не писали и которой найти на картах.  И о стране ЗО долго ничего не писали. Маленькая страна ЗО в географических атласах мало кому на глаза попадалась. О существовании этой страны я узнал уже в юном возрасте и совершенно случайно. Мой друг, юный филателист, выменял себе марку. И показал мне, как нечто диковинное. Маленькая марка выглядела совсем просто.  Что диковинного? Латинские буквы я уже читал. И когда я спросил, что это за страна такая Израиль, мой друг, юный филателист, вытаращил глаза и сказал, что эта страна где живут евреи. Он знал такое, чего я не знал. Не зря мама твердила, что коллекционирование марок полезно.
- Ну и у нас живут евреи, - возразил я, считавший, что, если не знаю про страну такую, все равно, знаю о евреях не меньше, чем друг, - И даже есть автономная республика. А марок нет,
- Так автономные республики своих марок не выпускают, - сказал он, - А Израиль отдельная страна. Там живут только евреи, - и он открыл атлас и показал мне точку, в которой умещаются почти все евреи.
- Что только евреи и больше никого?
 - Не знаю, но там свое еврейское правительство, - просветил меня друг, - Ты видел у нас в правительстве евреев?
 
   Я не интересовался национальным составом нашего правительства, но почему-то ни капли не сомневался, что в нашем правительстве евреев нет. А раз в Израиле есть? Значит, подумал я, такая страна заслуживает и собственной марки. И все же очень долго я и эта страна существовали в разных мирах. Я в своей огромной процветающей социалистической стране, надежде всего прогрессивного человечества, а Израиль - сначала в пустыне, пустыне молчания и прозябания, а потом неожиданно, в мире агрессии, царстве оголтелой военщины и подавления свободолюбивых стран, выбравших путь строительства социализма.
 

   Но время шло и теперь эта не сказочная, вполне реальная страна теперь лежала у меня перед глазами. И у Юры перед глазами. Но Юра прозывал ее странно. Страной ЗО. Земля обетованная.

  Перед глазами – это хорошо сказано. Пока мы тут работаем всего неделю. Нам приоткрыт только кусочек страны. Увидеть ее нам предстоит потом, когда закончится наша работа. Мы – это группа добровольцев, или, красивее выразиться, волонтеров. Нужно признаться, что каждый в нашей небольшой группе подался в волонтеры не случайно. 

  Например, Юра Федотов, рассказывал, что о стране ЗО никогда и не помышлял. Жил, растворившись в совершенно российской среде. А то, что мать еврейка, так кому это интересно? Была бы она из семьи Ротшильдов, говорил Юра, так это было бы интересно. А когда живешь в беспросветной бедности, без отца, русского отца, сгинувшего в войну, о евреях лучше не вспоминать. То, что мать еврейка тебе напомнят только, если захочешь, как говорил Юра, пробиться.  Тут пробивающегося этим пунктом и прибьют. Пробился только с перестройкой. Когда уже про пятый пункт забыли, не спрашивали. Двинул в предприниматели. Раскрутился, прибарохлился. Но в один момент все изменилось. Его семилетняя внучка повредила позвоночник. Ноги отказали. Долго врачи колдовали. Денег ушло немеряно. Но врачи отступились. И посоветовали Юре лечить внучку в Израиле. И тут Юра вспомнил, про покойную маму-еврейку.  Порылся в старых бумагах. И высчитал, что его дочка, внучка еврейки, имеет полное право уехать туда, где могут вылечить. Дочка с семьей, оценив ситуацию, поднялась и уехала. Девочку положили в больницу - интернат. А теперь Юра отыскал способ навестить и дочку, и внучку. Взял свою русскую супругу и приехал, заодно страну посмотреть. И самому прикинуть.

   Условия нашего пребывания тут такие способа: волонтеры три недели работают. Еда и проживание бесплатно. А через три недели рабочая группа превратится в туристическую, как гусеница в бабочку. И начнет порхать по стране, питаясь сладким ее нектаром. Переезды их транспортом. Еда и проживание снова бесплатно.

   Мы работаем на хозяйственной военной базе под Тель-Авивом. Нас расселили в вагончиках, которые тут называются караванами. Прямо тут же на базе. Тут и столовая. Все рядом. Первое новшество для россиян: в столовой два зала. Утром и вечером – молочный зал, там нет мясного. Все молочное. А еще есть хлеб, сладкое и овощи с фруктами.  Обеденный зал – отдельный, мясной.  Там  нет ничего молочного. На раздаче мясные блюда. И на столах, хлеб, овощи и фрукты. Мясные тарелки с красным ободком, молочные с синим. И вся остальная посуда –  чашки, вилки, ложки. -  с цветными метками. Не дай бог перепутать. Для религиозных, а такие тоже служат,  смешать посуду недопустимо. Религиозных немного. Но правила еды (кашрута) исходят из условий: меньшинства не ущемлять. А если мы в это время будем лишены привычного бутерброда с маслом и колбасой – на эти дни обойдемся. А если так уж занеможется, можно прихватить днем колбасы и составить себе индивидуальный бутерброд в отдельной комнате рядом с нашими спальнями. В этой комнате есть столы, электрочайник и холодильник с бананами, чем-то типа сгущенки, мягкого сыра и тому подобного. Голодных тут нет. Правда, никто из столовой колбасу не носит. При желании после обеда берут с собой из столовой фрукты: апельсины, яблоки. бананы.   
   
   С нами обедают и солдаты, служащие на базе. Но мало кто из солдат с нами завтракает и ужинает. Завтракают и ужинают они дома. Все, кроме дежурных, вечером разъезжаются домой. Служба по графику как обычная работа. Русскоговорящих практически нет. Это не боевые части, а общее снабжение. Русскоговорящие предпочитают служить в боевых частях.  Говорят, армейская дружба тут ценится, помогает и после армии.
 

  Нас в вагончике живет четверо. Только спим там. Условия спартанские. Четыре кровати, стол, несколько стульев. На столе какие-то агитброшюрки, да Тора. Все на иврите. Выделили нам рабочую одежду, как военная форма. Кстати, очень удобную. Мы ее снимаем, только когда после работы выходим в город.  Шкафа в комнате нет, и вся наша гражданская одежда лежит в сумках, с которыми мы приехали. У каждого сумка под его кроватью.
Вот Федотов после работы произносит свое традиционное, что страна ЗО не страна Оз, садится на кровать, выдвигает сумку и переодевается. Опять с женой поедет к внучке.  Времени на личные цели хватает. Работа заканчивается рано.
Но даже при том, что   почти у каждого из волонтеров имеются личные интересы, иной раз стоит остаться после работы на базе, никуда не уезжать. В нас видят потенциальных репатриантов. Поэтому, бывает, вечерами после работы ненавязчиво приобщают к стране. К стене приколот лист, расписание бесед с нами. То приедет юрист, то историк.  Даже русскоязычный раввин приезжал. Хотя, кажется, в раввинах никто из нас не нуждается. Но раввин это учитывая, завел разговор вовсе не о религии, а о корнях языка.
Миша Фирсов живет в Ростове. А мать у него давно в Израиле.  И его сюда зовет.  Вот он и приехал присмотреться. Он моложе меня, и видно по этой причине, считает, что я эту страну знаю. Постоянно советуется со мной. Например, его интересует, удастся ли ему выцыганить у местного начальства рабочие армейские ботинки, которые нам тут выдали. Уж больно они ему приглянулись. Не промокают, ноге не холодно. Крепкие. Сносу им не будет. И кажется таким ботинкам российские зимы нипочем. А у него в России работа на улице. В России сейчас зима. А тут тепло. Вокруг наших вагончиков эвкалипты. И запах от них такой, словно кто-то наквацал гуталином сапоги. 

   А лично я приехал к дочке.  Она учится в Израиле.

   Короче, у каждого в группе имелась какая-то причина посетить эту страну.  И какое-то, пусть мизерное, основание, что тебя могут, считая своим, зачислить в волонтеры. Только вот почувствовали мы страну своей? Почувствовала ли страна нас своими? Это пока большой вопрос, который сразу не решается. По крайней мере, мы учитываем, что всем, к кому мы приехали: Юриной дочке, моей дочке, Мишиной матери, - здесь нравится. И они покидать эту страну не собираются.
Работа у нас ненапряженная. Я смог встретиться с дочкой. Миша Фирсов - с матерью. Юра - с дочкой и внучкой. Юра несказанно рад результатами ее лечения. Ребенок, которого перевозили в Израиль лежащим пластом после полугода местной терапии ходил. Правда костыли еще не бросила. Но налицо прогресс. 
Моцарт и Тора
  Вагончик тонкостенный.  Кондиционер, по-местному - мазган, закрепленный на стене у изголовья наших коек включается – выключается бесконечно. Гудит. Но мы все равно засыпаем под запах эвкалиптов здоровым ближневосточным сном, не обращая внимания на гул мазгана. И все же Миша Фирсов среди ночи просыпается. И будит меня.
- У тебя музыка играет.
 
   Действительно, под кроватью звучит менуэт Моцарта. Разбираться ночью с Моцартом у меня никакого желания. Я просовываю руку под кровать и грубо пихаю сумку. Моцарт испуганно замирает. А я засыпаю благостным сном победителя с твердой уверенностью, что завтра днем я с Моцартом разберусь окончательно. Но назавтра я о нем забываю. И снова ночью играет музыка. И снова Фирсов будит меня.

   Моцарт нашел убежище в моей дорожной сумке еще в России. Мои сборы в Израиль не были тайной. И евреи нашего маленького города прослышавшие, что я еду, не знавшие меня, но знавшие моего папу, понесли папе свои весточки для далекой родни. Пока я оформлял документы и паковался, у папы накапливались почтовые конверты. Я конечно, понимал, что в нашем русском городе живут не только русские, допускал, что и евреи. Но чтобы в таком количестве?! Причем, об этих людях я до сих пор слыхом не слыхивал. И как они прознали о моей поездке? Обрадовались оказии послать родне весточку. Разве еврей еврею не окажет такой пустяковой услуги? Сущая мелочь. Просто бросить в почтовый ящик. Скайпов и вотсапов тогда не было. 

  Послано из России с любовью. С любовью, но без марок. И как их в ящик бросишь? Но, где марки продаются? Какую марку нужно? На какую сумму? Ничего этого я не знал. И отложил отправку писем, пока не сориентируюсь. Письма не прокиснут. Но письма упорно напоминали о себе каждую ночь. Одно письмо подсунули в большом конверте. Но в него, как видно, был вложен музыкальный поздравительный альбомчик. Такие уже в России появились. Обычно, с днем рождения.  Вот он, подлый, и пиликает менуэт. Пока альбомчик закрыт, музыка не играет. Но ночью что-то у меня в сумке нарушалось, сдвигалось. И в темноту изливалась классика.  И что с ней делать? Конверт вскрывать и затыкать Моцарту рот?  На это рука не поднималась. А отослать его без марки невозможно.  Придется и поздравлению подождать до покупки марки.  Придет чуть попозже. Обычной почтой шло бы еще дольше.

   И вот опять ночью Фирсов двигает меня по плечу. Я врезаю по сумке. Музыка затихает. Я засыпаю, уверенный, что уж завтра непременно доберусь до этого сволочного письма, и что Фирсов не развалился бы, если бы собственноручно толкнул мою сумку. Но днем я обо всем забывал. Так продолжалось до выходных. До шабата. Но в шабат та почта, что я отыскал, оказалась закрытой. И я вернулся со стопкой писем. Фирсов взбесился. До каких пор Моцарт будет его терзать? Он требовал окончательного решения музыкального вопроса. Он готов был рвать и метать. Разорвать конверт и разметать открытку на части.  Но я не был таким радикалом.  Я предложил прижать конверт Торой. Мы всунули письмо в том Торы, лежавшей на столе. Тора придавила Моцарта так, что он ночью и не пикнул.   
 

 
              Трудности перевода.

   Наша группа и составляет рабочую бригаду. Мы комплектуем солдатские медицинские сумки. Над нами израильский сержант. Симпатичный улыбчивый парень. Высокий, стройный и очень смуглый. Выходец из Марокко. По-русски, кроме мата, ни слова не знает. И не знает особенностей мата. У нас в группе и женщины. А сержанту невдомек, почему при женщинах мат под запретом. У него на это свои догадки.   Он говорит, что на иврите тоже есть слова, которые не произносят. Например, слово Бог. Это слово заменяют синонимами, типа всевышний. Такова особенность иврита. А почему мат запрещен при женщинах? Сержант догадывается, что это исторически сложившееся табу русского языка.  Сержант знает испанский и английский. И я чуть-чуть могу по-английски балакать. Другие из нашей группы - хуже. И я работаю за переводчика. 
А переводить нужно. Работа требует. Сержант мотивацию русского рабочего процесса не совсем понимает. Положено собрать до обеда десять медицинских сумок, значит десять. Когда мы, сначала, не успевали, и огорчались, он был невозмутим. И удивлялся, чему мы расстраиваемся.  Через день мы выйдем на норму. Но через день мы стали перекрывать нормы. Сержант удивился и предупредил, - а я перевел, -  что наше стахановское движение никому не нужно, спешка ухудшает качество. Мы обиделись.  Качество - лицо нашей бригады.  Я так и перевел. Слово в слово. Сержант, скривил лицо с сомнением, проверил нашу работу. Но, каждая сумка была уложена аккуратно, что не придерешься. Все: бинты, шприцы и остальное, - на своих положенных местах. И все же сержант повторил, что на перевыполнение плана приказа не поступало. Нормы достаточно.  Но зря что ли мы освоили эффективный метод бригадного подряда? Обидно было отказываться. Мы упрямо перекрывали нормы. Удивительно, но нашего командира наши темпы не радовали, даже настораживали. Он попросил, чтобы я всем перевел: норма, и хватит. Я переводил. А в ответ сержанту заявили, что мы бригада коммунистического труда. Слово коммунистического он понял без перевода. Замахал руками. Нет, не надо коммунистического. Напрасно. В нашем методе работы было много позитивного.
Но в один день я столкнулся с действительными трудностями перевода.
 Фирсов где-то застудил плечо и с трудом двигал рукой.  Сержант заметил, что что-то с ним не так. Спросил меня. Я объяснил.
- Могу чем-то помочь?  -спросил сержант.
- Нужно бы ему на это место йодовую сетку.
Так я и сказал – йодовую сетку. Опасался, конечно, что он может не понять.  Может быть, это исключительно русская идиома. Но, смотрю, сержант согласно кивнул, типа, сейчас изобразим. И исчез. Полчаса прошло. Наконец, вернулся. Разводит руками. Говорит, что столкнулся с непредвиденными трудностями. Йод-то нашел сразу, а вот сетки нигде нет. 

           Прежде подумай, потом говори.

  Как-то после работы вышли мы небольшой группой в город. Развеяться, землей обетованной полюбоваться. Взяли за ориентир автовокзал. К его огромному зданию съезжаются междугородние автобусы и многие городские.  Вот и мы с нашей базы сюда же приехали.
 А внутри автовокзала рядами, как в четке, маленькие магазинчики.  Денег у нас особенных нет. Подошли к сувенирам. На сувениры наскребем. Мы стоим у прилавка советуемся, что лучше купить на память. Девушка за прилавком терпеливо, молча, ждет, когда мы пальцем ткнем, что покупаем.  По ней видно, что только так, на пальцах, она и сможет нас понять. Чересчур она не то что неславянской, но даже нееврейской внешности. Смугла. Волосы - смоль. Брови широкие черные. Глаза темные.  Но когда я обмолвился, что не стоит на автовокзале делать покупки, - тут, все дороже, - девушка на чистейшем русском без малейшего акцента отвечает:
- Неправда ваша. У нас ничуть не дороже, чем в городе.
Я никак не мог привязать ее наружность не просто к знанию русского, да еще к такому обороту - «неправда ваша». Спрашиваю, где она так научилась. Она даже удивилась.
- В России. Мы - бухарские евреи.
- Ну, так бухарские, - предполагаю я, -  Должны иметь какой-нибудь акцент.
- А я с детства в Москве жила.  Считайте, коренная москвичка.   
 Вот так! Будь осторожен в чужой стране.  Не думай, что твоего русского тут никто не поймет.  Я и в других странах, случалось, неожиданно натыкался на русскую речь. А в Израиле -  трижды подумай, прежде чем слово произнести. 

              Бирюлики.


   В выходные мы с дочкой решили взять обзорную экскурсию по Иерусалиму. Нас предупредили, экскурсия будет длинной, на целый день. Многое успеете посмотреть. Но учтите, что будет остановка на обед, который в стоимость путевки не входит. Взял я на всякие траты запас шекелей. И в качестве НЗ сто долларов. Крутили нас по Иерусалиму, вертели и под самый конец повезли на фабрику самоцветов. На ней можно не только образцы продукции посмотреть, но и купить приглянувшееся. В зале расставлены ярко освещенные прилавки с изделиями. Тут же продавщицы. Мы с дочкой подходим к одному из столов. Продавщица подходит к нам.
- Что-то выбрали? – спрашивает.
Я удивляюсь кругом русский язык. Она отвечает: ничего удивительного. Русскоговорящих в стране много. А сейчас русские стали страну посещать. И покупают понемногу. Набрали продавщиц русскоговорящих.
 - На этом лотке, -говорит она, - Цена, начиная от ста долларов.
- Мы только посмотреть, - признаюсь, - У меня всего-то сто долларов в кармане. Нас, когда мы покупали билеты на экскурсию, не предупредили, что заедем на алмазную фабрику. 
 - Ну, за соседним столом вещи дешевле.
Перемещаемся мы вместе с продавщицей к соседнему столу. Даже не специалисту видно, что тут победнее. До меня доходит, что у них на разных столах выложены вещицы соответствующей стоимости. Большая часть посетителей, подобно нам, просто разглядывает, или покупает дешевое. Вроде, все всё купили. Пора и уезжать. Но один товарищ к столику приклеился.  Слышу, продавщица по-русски его предупреждает, что он уже на три тысячи долларов набрал. Он и ухом не ведет. Еще выбирает.  Мы уже все его ждем и не любим, олигарха чертова. 
 Алмазная фабрика – последний пункт экскурсии. Все устали домой хотят.  А он все выбирает. Наконец, закончил. Платит наличными. Не помню, ходили ли в России в 97 году карточки. Но, оказалось, для Израиля расплатиться такой суммой и наличными – дело подозрительное. Каждую купюру просмотрели внимательно. Потом еще его пытали паспорт покажи. Все его данные переписали. А мы ждем. А гражданин  с собой украшения не взял. Сообщает продавщице, что живет в такой-то гостинице.
- Вы мне эти бирюлики туда пришлите.
 Фабрику самоцветов, наверное, осознанно сделали последним пунктом экскурсии.  После алмазных покупок человеку уже не до храмов и реликвий. Купи я тут что-то для жены, -  о покупках для   дочки тогда и речи не шло, -  я бы к сокровищу прирос, не расставался бы.  Все время щупал бы карман, проверял бы, тут она или нет.  А этот спокоен –привезите в гостиницу.
Доставили  нас на ту автобусную площадку где утром собирали. Тут и конец экскурсии.  Отправил я дочку автобусом домой. Сам возвращаюсь на базу и думаю, что этого невзрачного богатенького Буратину я вряд ли бы запомнил, если бы не его покупка   и словечко бирюлики. Среднее между брюлики и бирюльки. Я на всякий случай перед экскурсией сунул в карман сто долларов, а он –несколько тысяч. А ведь он не самый крутой, если с нами в автобусе парился. Самые крутые в своих особых крутых местах покупают. Мы по ходу экскурсии пересекались с такими русскоязычными туристами, которых индивидуальные гиды водили. Что они из украшений покупают, остается гадать.
 
               Туалет.
   


   Служба окончена. И покатила наша группа по стране из города в город. Нам выделили местного русскоязычного экскурсовода, Диму. Нас охраняет русскоязычный военный охранник Гидон, а попросту Гена.
О достопримечательностях страны написано столько, что повторяться не стоит. Может быть, интереснее рассказать о другом.
 
  Мы подъехали в Хайфе к садам бахаев. Выше склона горы, где они разбиты, смотровая площадка.  Туда и подъезжают туристические автобусы. Там же, прямо под ней, под землей, и туалет. После долгой езды стоит его посетить.
 Выходя, мою руки. Уже Россия приобщается к цивилизации. 97 год.  Я уже ученый.  Знаю, как кран устроен. Поднес руки – вода пошла, убрал руки вода останавливается. Но тут убираю руки, а вода продолжает течь. Может быть, кран заело? Еще раз подношу руки. Еще раз убираю. Никакой реакции. Вода продолжает течь. Ищу, может быть, что-то нужно нажать, оттянуть, повернуть, повинтить? Но ни кнопки, ни барашка на кране нет. Все-таки, у нас в России проще, понятнее. Барашек перед глазами. А тут что ни туалет, то другая конструкция крана. Запутаешься. Что делать? Решил подождать. Кто-то выйдет, станет мыть руки, а я понаблюдаю. Стою жду, и одновременно пытаюсь нащупать, отыскать таинственную кнопку. Подходит парень из нашей же группы. Помыл руки и столкнулся с той же проблемой. Спрашивает меня,  что это с водой. Я говорю, что сам не разберусь. И он следом за мной завис у крана. Ждем, когда кто-то еще выйдет мыть руки. Третьим оказался негр. Судя по тому, какой он худой, с какими-то татуировками на лице, из глубин Африки. Моет руки. Его кран дальше от выхода из туалета. Мы все - внимание, что он будет делать. А перед нами во всю длину стенки зеркало. Он замечает в зеркало, как мы на него уставились. И становится серым. Что-то по-своему гаркнул и рывком, как олимпиец, вверх по лестнице из туалета. Аж пятки сверкали.

  Что он подумал? Самое безобидное - что мы расисты, куклуксклановцы. Худшее – что мы либо грабители, либо, извращенцы.  Мы не стали уже ждать, когда остановится вода, и вышли. Этот чернокожий турист стоит среди группы таких же чернокожих. Увидел нас и что-то своим приятелям лопочет. Явно о нас. Те на нас косятся. В глазах испуг. Что они о нас думали? Ошиблись господа.  Каждый думает в меру своей испорченности. Вы нас не понимаете. А мы, простые русские туристы. И нам не понять ваших капиталистических кранов. 

                По шекелю
 
      Наша маленькая группа, составленная из людей разного возраста, умещалась в микроавтобус. Был среди нас молодой парень по имени Яша. И как только автобус делал остановку, Яша предлагал:
- Ну что, ребята? По шекелю?
Все понимали, о чем речь. Это то же, что в России по рублю. Всегда находились желающие разделить компанию. Вносили лепту. Яша стрелой летел в магазин и возвращался с бутылкой водки. Радовался: дешевая.  Правда, местная слабее нашей.  Не бодрит. Поэтому купил большую бутылку. Но в нашей группе был такой нудный товарищ по имени Алексей, который деньги давал, но всякий раз выговаривал Яше:
- Что ты все водку покупаешь. Купи вина. Это ведь южная страна, тут хорошие вина.
-  Какие тут вина? – кривился Яша, - Помои. Мы уже на двух дегустациях были. И что толку? Хоть одно приличное было?  Кисляк.
- Что ты в этом понимаешь, знаток? – возразил Алексей, - Вина марочные, с медалями.
- Да они сами себе медали и наприсваивали.  Я замечал, ты чего-то на дегустации их не сильно то и пил.
 - Не пил потому, что дегустация. Не напиваться привезли, а насладиться вкусом вина.  У каждого вина свой вкус.  Может, тебе вино на дегустации не понравилось.  А мне даже очень.
-  Ты мне лапшу не вешай, - отрезал Яша, -  Если тебе даже очень, чего ж ты его не допивал? А? Или ты из себя француза строил? Наслаждался? Все. Дегустация вин закончилась. Началась большая пьянка. Будем наслаждаться водкой.

И вот, на одной из остановок Алексей, вместо того чтобы влиться в компанию и дать Яше денег, вышел из автобуса и вернулся с бутылкой вина. Конечно, ему одному такая покупка обошлась дороже, чем вскладчину. Но он сказал, что, наконец, деньги потратил не впустую. Он такое уже пробовал. Прекрасное вино.
- Бормотуха, -  фыркнул Яша, - Знаем мы.
 - Сам ты бормотуха. Прекрасное вино. Это тебе не «Улыбка»
- Ну, дай попробовать.
- Что прямо тут?
- А что мешает?
- Где тут пить? В автобусе? Как тут пить? Тут и пробку не вытянешь. Вот вернемся вечером в гостиницу и выпьем.  В нормальной обстановке.
- Лучше бы купили конфеты с коньяком, -  подала голос Нина Львовна, - И вкусно, и эстетично. И коньяк. И удобно берешь по конфетке, сколько надо.
- Это сколько же надо съесть? – Яшу ошеломило такое экстравагантное предложение, - Пока кайф словишь, задний проход слипнется.
- Может быть у кого-то и слипнется, - обиделась Нина Львовна, - У нормальных людей не слипается. 
- От водки кровь разжижается, и желудочный тракт работает, - профессорским тоном произнес Яша, - А от шоколада кровь густеет и желудок забивается.  И, между прочим, водку тоже можно пить смакуя, как ваши конфетки. Захотел – в любой момент пробку отвинтил, хлебнул, сколько нужно, и завинтил, до следующего раза. И так сколько угодно и где угодно.  Мелкими глоточками.  Потягивать, как коньяк из бокала. С такой бутылкой хоть поход, хоть в баню.  А с вином, с пробкой, со штопором - ни, извиняюсь, в одно место, ни в Красную армию. А пробку еще не всякий раз вытянешь нормально, может раскрошится.  Почему не сделать завинчивающимся, как на вине?
- Если сделать завинчивающимся, Россия взвинтится, - сказал Алексей.
-  За Россию не беспокойся, - обиделся за державу Яша, и гордо произнес, - Россию не завинтишь, – он приподнял бутылку, - Ну, будет кто? Пластиковые стаканчики имеются.
Никто не решился пить в дороге. Водитель строгий. Хмурый молчаливый пожилой эмигрант из Голландии. Молчаливый? А на каком ему с нами общаться. Одно то, что он приехал сюда из благополучной Голландии, подсказывает, что характер у него не прост.  За неделю езды с ним мы прочувствовали, какой он педант и аккуратист. Начнешь круасан жевать в автобусе, увидит в зеркало и командует, машет, чтобы прекратили. За неделю, что с ним ездим по долинам и по взгорьям земли ЗО, он нас своей чистоплотностью задолбал. В автобусе соринки не должно быть. В проходе коврик как в Кремле.  А ведь, как известно, машина не роскошь, а средство передвижения.
 Водитель слышит наш разговор, не понимает ни слова, но видно, что покупки его уже настораживают.
- Ну ладно, вечером приговорим, - согласился Яша и положил бутылку на полку над сидениями.
 
   Но радужные планы Алексея на ужин с вином были неожиданно грубо нарушены. Водитель резко затормозил.  Бутылка, которую Алексей поставил на пол рядом со своим креслом, от толчка упала и покатилась в проход. И тут она встретилась с Яшиной бутылкой водки, упавшей с полки как бомба. Послышался неприятный звук разбивающегося стекла. Водочная бутылка оказалась либо прочнее, либо удачливей. По коврику расползалось темное пятно. А следом за ним шел запах.  Может быть в бокале этот запах очарователен, но в автобусе - извините. Водитель прижался к обочине, вышел из-за руля и смотрел то на свой ненаглядный коврик, то на нас. Он молчал. Мы по его глазам видели, что он хочет сказать. Увы, он не владел великим и могучим. Перевел его на русский Яша.
- Вот видишь Леша, что ты наделал - сказал он, - Если бы купили только водку никакого бы пятна тут не осталось.
Водитель терпеливо ждал, пока Алексей собирал и выносил в мусорную урну осколки. Потом он дал Алексею тряпку и показал, что нужно бросить ее на пятно. Чтобы не доконали винные пары.  Вечером в гостинице Яша позвал тех, кто сбрасывался, на водку. Алексей, понятное дело, не пришел. 
 А утром коврик в машине был как новенький. Так мы и не поняли, как наш водитель за ночь умудрился его отчистить.


               Вишенка.


   Последним пунктом нашего путешествия оставался Тель-Авив.   Там нашу группу поселили в гостинице для солдат. Такие гостиницы - промежуточные пункты остановки солдат при переездах, если застанет ночь.
В гостинице обстановка спартанская. Примерно, как на базе. В достаточно просторной комнате четыре кровати стол и стулья. Души и туалеты на этаже. На этаже есть кухня. Там плиты, кастрюли, сковородки и другая посуда. А в больших холодильниках незатейливая еда. Это если тебе вдруг приспичило поесть вне расписания.  Завтрак обед и ужин по расписанию в столовой на первом этаже.
Нам устраивают заключительную дневную экскурсию по Тель-Авиву. И на этом адью. Но так как мы из разных городов столь огромной страны, как Россия, то домой нам лететь разными самолетами.  Кто в Москву, кто в Самару, кто в Ростов. А самолеты летают не каждый день. Группа   понемногу редеет. К следующему утру нас в комнате остается двое, я да Яша.  Мой самолет завтра утром.
Яша непоседливая душа, уже отыскал украинских волонтеров. Они тоже завершают свой тур. Ждут вылета. Уже договорился с ними совершить коллективную завершительную вылазку на пляж. Предлагает и мне. Пляж так называемый район Панорама недалеко. Почему не пойти? Несмотря на то, что январь месяц, солнце жарит вовсю.

  На пляж направились компанией человек в двенадцать.  Смотрим: людей на песке загорает полно. Правда, никто не купается. Январь все-таки. Только я да Яша решились. Вода холодная. Накат. Приятного мало.  Но на нас все загорающие смотрят. И это греет. Мы не можем ударить в грязь лицом.  Пусть Тель-Авив чувствует русский характер.  Яша воображал, что он круче меня в воде. Но я парень морской, плаваю хорошо. И он, поняв, что со мной ему не тягаться, повернул к берегу.  А я еще немного поплескался для форсу, и вышел из воды, как Ихтиандр, под изумленными взглядами загорающей публики.  И тут я увидел, что рядом на свободном от загорающих пятачке молодые парни играют в футбол. Победы на море должны завершаться победами на суше.

   Давно я не играл в футбол. Ну и для полного пакета удовольствий последнего дня на земле Обетованной решил сыграть. Показать класс. Подхожу, прошу чтобы взяли. Они не возражают. Но скоро я увидел, что слишком замахнулся. Долго, все-таки, не играл. И скорость прежнюю потерял, и проворность. Но стараюсь, выкладываюсь. И выложился: попал на бегу ногой в ямку в песке. Послышался треск, словно ветку сломали. Ребята, игравшие со мной, перепугались, столпились надо мной. Боль пронзила ногу. Я с трудом повернулся и увидел, как Яша глядит на меня, поверженного, скорее с насмешливым любопытством, чем с участием.   
И тут я испугался. Вспомнил, что вчера был последний день действия моей медицинской страховки. С сегодняшнего дня для меня лечение платное.  И никто меня не пожалеет.

  Перелом? С переломами я знаком. Студентом, играя в футбол, умудрился сломать ногу. Полтора месяца тогда проходил на костылях. Но тогда мне не нужно было лететь самолетом и тащить с собой сумку с вещами. Ладно, думаю, люди и в походах ноги ломали. Ребята мне шину сообразят. До России дотяну.
 
  С трудом встал. Пытаюсь наступить на ногу. Сделал два –три пробных шага. Больно, но не смертельно. Хожу. На носилках меня нести не надо.   Ковыляю кое-как по песку. И никто из наших даже не собирается мне помочь. Элементарно руку дать. Но мир не без добрых людей. Подходит девушка. Не из нашей группы. Я на нее прежде не обратил внимания. Но, вспоминается, она шла с нами от гостиницы к морю. Надо понимать, она из тех украинских волонтеров, которых Яша уболтал прошвырнуться.
- Давайте, я вам помогу.
  Подает руку. Я, опираясь на ее руку, доковылял до твердого покрытия набережной. И вроде ходить могу. Если медленно - даже без посторонней помощи. Боль не такая страшная. А наши уже собираются идти дальше по набережной. В сторону обратную от гостиницы.  Мне бы с такой ногой самый раз вернуться.  Девушка стоит и ждет, как я решу. Говорит:
- Если вы хотите вернуться, я вам помогу.
Но солнечный день и набережная, залитая солнцем, так чудесны, что случаются чудеса. Я делаю еще несколько пробных шагов. Терпимо.  И решаю идти со всеми. Если что, в любую минуту поверну. И идем мы вдоль Панорамы. Но за нашими мне не угнаться. С каждым шагом отстаю. И вот уже потерял их из вида среди отдыхающих. Но моя верная помощница меня не бросает.
- Что же тебе со мной тащиться?  - говорю ей, догоняй наших. А я как-нибудь не пропаду.
- Не переживайте, все нормально.   
Мы по-черепашьи плетемся вдвоем. Но вижу нога моя понемногу приходит в норму, расходилась. Хотя боль полностью не прошла, прихрамываю. Слава богу, не перелом.

  Идем разговариваем. Она, как я и догадывался, с Украины. Из Николаева. Они работали где-то в другом месте. Примерно на таких же условиях, что и мы. У них тоже поездка закончилась. Завтра она улетает. 


   И тут я понимаю, что мы удалились от гостиницы, а подходит время обеда. Я же быстро идти не могу. Ну и ладно, думаю. Не все шекели я на сувениры спустил. Хватит на скромный последний парад. И даже мою спасительницу накормить хватит. А кафе кругом - выбирай.  И она не против поесть тут, а не бежать в гостиницу. Сели мы за столик на открытом воздухе. Что-то заказали. Она предупредила, что за себя заплатит. Но я сделал широкий жест, уж такой вполне самодостаточный взрослый мужчина, как я способен угостить молодую женщину.

- Мне двадцать пять лет, - говорит Аня, так ее звали.  Это зачем? Как уточнение к моим словам «молодая женщина»?  Я говорю:
- А у меня дочке двадцать четыре.
 - Не может быть, - удивляется она, - Вы выглядите моложе.  Я видела, как вы здоров плавали и в футбол играли, как молодой.
Льстит, конечно. Я понимаю, что льстит. В футбол я сегодня играл просто позорнейше. Но в сердце льстец всегда отыщет уголок.
- И тем не менее, - говорю, - Я в таком возрасте, что угостить молодую женщину для меня даже лестно. И потом, россиянин способен и обязан угостить украинку, тем более, молодую, тем более, в Израиле. А каким боком ты тут?
- Моя бабушка еврейка.
- Надо же! И моя. 
- Она что жива? –  искренне удивляется она.
 - Вот тут ты непоследовательна, - печально усмехнулся я, - То говоришь, что я молодо выгляжу, то сомневаешься, что моя бабушка может быть жива. Конечно, она умерла, и очень давно, когда я еще был студентом. А студентом я был, когда ты только родилась. А поступил. Когда тебя еще на свете не было.
- А моя бабушка жива.  Я с бабушкой живу. И часто с ней хожу. То в магазин. То гуляю.  А бабушка ходит медленно. Так что, я привыкла сдерживать шаг и помогать ей на лестнице. Это моя бабушка настояла, чтобы я сюда приехала. Посмотреть.
- А как же ты ее бросила?
-  Пока мама с ней занимается. Просто я с бабушкой живу. А мама с папой отдельно.
 - Ну а без бабушки ты гуляешь? Сама? С мужем?
- Я не замужем.
Я посмотрел на нее удивленно.  Я хотел показать, что лично я не нахожу в ней никаких внешних препятствий для замужества. Она поняла мой взгляд и пожаловалась.
- Как-то не сватаются.
- Это странно, - сказал я и замолчал.  Слишком деликатная тема.
- У тебя в Израиле, что, нет родных? – спросил я.
-  Никого.
 
   Нас из-за столика никто не гнал. Потом мы еще гуляли. Не торопясь. Как позволяла нога.  И вернулись в гостиницу, ближе к ужину. Уже смеркалось.  В гостинице людей мало. Поужинали вместе. И распрощались.

   Яшу я нашел на чемоданах. Прямо перед отъездом в аэропорт. Его самолет ночью. Он уехал, на ночь глядя, а я остался я один в комнате. Гостиница полупустая. Никого, наверное, ко мне не подселят. К русским солдат незачем подселять, если мест хватает.
Пустота давила. Да еще как. Я спустился в зал, где стоял телевизор. Там такие же как мы волонтеры-французы настроили себе телевизор на французскую программу. И я ни слова не понимал. Но, честно говоря, я не телевизор пришел смотреть. Я надеялся увидеть Аню. Ах, как  недальновидно я не спросил, в какой комнате она живет.  Сейчас бы ее компания не помешала. И еще неизвестно какими незабываемыми красками эта ночь могла бы быть разукрашена.

 Я готов забыть про  возраст, и то, что она меня днем не впечатлила.  Красно яичко ко христову дню.  А разве не христов день? Последний день в экзотической стране, где кстати жил Христос, прогревшей меня ярким солнцем, в отрыве от семейной рутины. Новые люди. Новая женщина, которой я, вроде бы, интересен. Остановись, мгновенье, ты прекрасно. В такое прекрасное мгновенье какая женщина не покажется прекрасной? Около получаса я ждал, что Аня спустится к телевизору, около получаса я искал ее по коридорам. Бесполезно.
 Ночью нога разболелась сильнее.  Не давала заснуть. Дотерпеть бы до России. А если будь рядом Аня, было бы мне лекарство. Я бы про ногу не вспоминал и в Россию не рвался бы.
Проснулся смурной, не выспавшийся. Отсыпался в самолете. После обеда этого же дня я проснулся уже в России.

PS. Для тех кому хватило терпения дочитать до конца. Юра Федотов через год после нашего путешествия переехал в Израиль. Я с ним переписывался. И даже пару писем зарифмовал. Вы можете прочитать их на Прозе Ру. Они так и называются «Юрий Федотов»