Прабабушка Авдотья

   Николай сел и начал есть, дед с бабушкой уж поели и пили чай. Какая-то настороженная тишина была за столом.
– Или случилось что, рассказывайте? Как-то тихо у нас сегодня с утра.
Это сказал Коля, почему-то тоже тихо. Дед Амос продолжал молчать, а бабушка начала говорить, нехотя и с паузами:
– Да вот, сына, дедушке плохой сон приснился ноне, будто он и Тамара сестра его ишшо маленькие, и дед Харитон повёл их в больницу зубную. Там им обоим зубы драли, да коренные и всё с кровью. Это Коля не к добру, это всегда к покойнику, кто-то кровный умрёт. То ись, из кровной родни кто-то. Дааа…, зубы терять это всегда к покойнику. Без крови зубы выпадают это дальня родня, а с кровью близкие, кровные.
Николаю не по себе стало, но он заговорил даже и весело:
– Ну, вы даёте! На дворе двадцатый век уже, а вы верите во всякие предрассудки. Переработал дедушка вчера, да ещё на солнце целый день, оно и снится всякая всячина. Пройдёт всё, не надо только внимания обращать. Коля даже хохотнул, для убедительности.
– Да оно-то может и ничего не случится, но в виду иметь надо, мало ли. Ты Амос, сходи быстренько на работу, спроворь там всё, чего срочно нужно, да поедем к Тамаре, маму навестим, уж месяц за летним делом не были у неё.
Бабушка сказала это и внимательно посмотрела на Николая, а дедушка скоренько собрался и пошёл на работу. Настроение стариков передалось и ему, хоть он и старался виду не показывать. Николай поел нехотя, хотя бабушка натушила картошки с бараниной, его любимое блюдо. Попили чаю и тихо сидели, разговаривая о разном; разговор не клеился. Подъехал дедушка на «уазике», за рулём был Тимофей. Быстро собрались и поехали навестить Колину старенькую прабабушку. Приехали, зашли во двор, Иван Васильевич с Тамарой жили в новом дому, но и старый домишко они не снесли. Он использовался, как зимовейка, в нём бабушка Авдотья и жила. Иван с Тамарой вышли из своего нового дома и повели всех к бабушке. Зашли, все перекрестились и начали обниматься со старенькой Авдотьей. Она была в полном разуме, всех узнала. Хотя и было ей уже девяносто три года. Все расселись и начали разговаривать, в основном расспрашивали бабушку о здоровье. Авдотья ни на что не жаловалась, всё у неё было ладно и хорошо, только правая нога ныла. Она её сломала когда-то давно, нога срослась, но побаливала на погоду. Дед Амос расспрашивал, не надо ли ей чего, может покушать чего-то хочет она. Авдотья даже пошутила на это, она сказала весело:
– Да, что я вас объедать-то буду, небось самим не хватат. Ничё мне не надо сына, слава Богу – всё у меня есть. Рази только орешков кедровых я бы пошшалкала, нету ноне у вас? Всё у меня есть, сына, и одёга вся справна, и покушать всё есть, Тамара кормит, не забыват про меня. Четверо детей у меня родилось да все ребяты, видно услышал Бог мои молитвы. и на поскрёбки девочку дал, вон она у меня брава какая Тамара-то. Только об вас всех душа у меня болит, вот давеча зашли вы, лоб-то один раз перекрестили, а надоть троекратно это делать. Как без Бога жить-то будете, ведь забывать стали Бога. А ить раньше, как говорили: «Без Бога не до порога!». Ишшо дедушка наш, Харитон часто навещать меня стал. Придёт, сядет в уголку и сидит, сидит молча… Час-два посидит..., и нету ево.
Бабушка Авдотья улыбнулась ровными и белыми зубами. Посидели около часа времени, распрощались с Авдотьей и поехали домой. Дедушку Амоса ждала работа, а бабушку домашнее хозяйство, на прощанье дедушка сказал, обращаясь к бабушке:
– А орехов я привезу, у нас-то нету, но я в Исток съезжу, братья-то кажинный год по орехи ходят, может у них с того года остались.
Через три дня старая Авдотья умерла.

    Это случилось в воскресенье, часов в восемь утра к ним пришла заплаканная Тамара и сообщила:
– Мама наша померла сёдни, Царство ей Небесное, я с утра зашла в зимовейку-то, корову подоила. А мама-то не встала ишшо, ить она всегда меня ждала, любила стаканчик молока парного выпить утром. А тут нету, ну я подумала спит ишшо, а потом решила: «Дай подойду». Взяла за руку-то её, а рука холодна уже, знать во сне померла. Рассказав эту печальную новость, Тамара запричитала громко:
– Да ты на каво нас покинула, мамочка наша родненька! Ой! Мнешеньки мне, горе-то како-ооо. Да всегда-то, ты о нас заботилась, кусочка не доедала, нас кормила, пои-иила. Ой-ёй горе горькоеее!

    Все дальнейшие события Николай вспоминал потом, как будто его поместили в огромное колесо. Оно крутилось вместе с ним, а события мелькали перед его глазами картинками из калейдоскопа. Чётким и очень реальным ему запомнился только день похорон.
    Они пришли тогда с утра всей семьёй во двор Ивана Васильевича. Двор был полон народу, многие плакали. Казалось бы, Иван Васильевич, как хозяин двора и ближайший бабушкин не кровный родственник, должен бы всем распоряжаться. Однако нет, распоряжались похоронами какие-то три незнакомых мужика. Они были в длинных чёрных косоворотках, которые были схвачены по поясу кушаками с кистями. У каждого из мужчин были окладистые неподстриженные бороды с проседью. Под бородами просвечивали медные кресты на гайтанах. На головах волосы у всех были разной длинны и цвета, но у каждого они были схвачены под кожаный ремешок. Мужики были в одинаковых чёрных шароварах, которые были заправлены в хромовые сапоги. Раньше Николай, людей в таких одеждах  видел только на картинках. Поодаль стояло пять или шесть женщин, тоже одетых во всё чёрное, подобно монахиням. Было понятно, что эти чёрные мужики и женщины здесь самые главные. Когда Николай с дедом Амосом подошли к гробу бабушки Авдотьи, оказалось, что это не гроб, а настоящая домовина. Иными словами, это была колода, выдолбленная из цельного дерева, рядом стояла такая же выдолбленная крышка. Как потом рассказали Николаю, бабушку Авдотью хоронили по старинному семейскому обряду, с певчими и уставщиками. Трое бородатых мужчин как раз и были этими уставщиками. В десять часов началось отпевание, пели хором. Потом уставщики по очереди читали над бабушкой молитвы. Всё было красиво и очень благопристойно, хотя и непривычно. Один из уставщиков обходил домовину с кадилом, запах ладана тонко распространялся по всему двору. Через два часа, главный уставщик произнёс: «Христос спаси мя, и твою паству». Через минуту он же сказал: «Взяли рабу божью Авдотью и понесли с Богом». Шестеро мужчин, продели под домовину длинные вафельные полотенца, накинули концы их себе на плечи и медленно подняли домовину. Процессия во главе с уставщиками и певчими женщинами тёмной лентой пошла в сторону кладбища.
Домовину с телом бабушки Авдотьи поставили на табуретки стоящие вдоль могилки. Певчие пропели гимны, а потом главный распорядитель произнёс: «Прощайтесь, и простите рабе Божьей Авдотье». Родственники подходили по очереди, к телу бабушки Авдотьи и целовали её в лоб. Николай тоже склонился и поцеловал бабушку в холодный лобик, прошептал: «Прощай, моя баба». И заплакал...