Сюжет для маленького рассказа

                (Подражание Антону Павловичу)

 
Оленька, Ольга Андреевна Моревская уже добрых полчаса стояла перед зеркалом, пытаясь надеть на свое кукольное личико выражение печали и скорби. Все попытки были тщетны.

Как она ни старалась, ничего не выходило, мышцы лица никак не принимали нужного положения и вопреки Оленькиному желанию, складывались в милую, немного загадочную улыбку. За окном сияло тёплое летнее солнышко, щебетали птицы, стрекотали кузнечики, природа пленяла буйством красок.

Ольге хотелось жить, радоваться, веселиться, танцевать, а приходилось соответствовать моменту- ожидать гостей на сороковины.

 На вдове было надето траурное платье, (надо сказать, очень модного фасону) выгодно подчеркивающее точёную фигурку, фарфоровую бледность лица и удивительный жемчужно-пепельный оттенок волнистых волос. И если бы не чёрный цвет, в этом наряде было бы вполне уместно отправиться на бал.

 Минуло сорок дней как не стало Олиного супруга Владимира Викентьевича Моревского, губернского прокурора. Мужа Ольга Андреевна не любила, хотя, по-первости, честно пыталась вызвать в себе нежные чувства к благоверному.

 Владимир Викентьевич всерьёз мнил себя важной особой, любил, чтобы все его обихаживали, суетились вокруг да около.
 Губернского предводитель законности считал себя персоной, более ценной, чем сам государь император.

На деле же был страшным брюзгой, с намертво приклеенной к лицу гримасой недовольства и пренебрежения ко всем и всему. Но самым неприятным было то, что прокурор был невероятно скареден и мелочен. Он тщательно проверял за слугами расход продуктов, просил подробно записывать каждую копейку трат, потом эти записки скрупулёзнейшим образом изучал.

Ежемесячно Моревский относил большую часть денег в банк, а еще часть денежных знаков, как полагала супруга, не имеющих отношения к законному жалованию и существующую исключительно в виде золотых червонцев, прятал в потайной комнате, ключ от которой был только у него, - ни слуги, ни жена туда не допускались.

 Все это было противно Оленькиному естеству, ведь её он тоже совсем не баловал. Немного радовало лишь то, что периодически семья Моревских выезжала на балы к губернатору, а дважды появляться там в одном платье было не комильфо, поэтому пару раз в год очаровательная прокурорша гарантированно была обеспечена новыми нарядами.
 
Оленька пыталась подстроиться под супруга, угождать, развлекать по мере своих возможностей, но вскоре всё это ей наскучило и она без сожаления рассталась с этой идеей.

Познакомились Владимир Викентьевич и Оленька в гимназии, куда недавно прибывший из Петербурга Моревский, пришел читать лекцию о соблюдении законности. Он попал в выпускной класс, где училась Оленька Верещагина.

 Скучающей гимназистке ни лекция, ни занудный корпулентный лектор были абсолютно не интересны. Ей был изрядно неприятен нудный, заунывный голос оратора, и она с отсутствующим видом крутила тоненькими длинными пальцами кудряшки у виска, периодически поглядывая в окно.

Один раз даже зевнула и только через несколько секунд заметила, что всё еще сидит с открытым ртом. Именно в этот момент чиновник от законности взглянул на несколько оконфузившуюся гимназистку и уже не сводил с неё восторженных глаз в продолжении всего выступления.

 Оленька этих манипуляций со стороны прокурора даже не заметила, мысли её были далеко, и очень удивилась, когда увидела у дверей гимназии ожидавшего её Владимира Викентьевича.
- Разрешите проводить вас до дома, милая барышня? -любезно поинтересовался он.
-Как хотите, мне всё равно, - безразлично отвечала белокурая красавица.
По пути Моревский интересничал, бесконечно что-то рассказывал, сам смеялся над своими шутками, но нужного градуса заинтересованности со стороны Оленьки достигнуто не было.

Дойдя до дома, она, чуть кивнув головой спутнику, быстро исчезла за калиткой.
 
Через несколько дней настойчивый блюститель законности пригласил её в театр на пустейший водевиль.  Оленька водевилей не любила, идти в храм Мельпомены в компании занудливого законника совершенно не хотела, но маменька буквально вытолкала её из дома, считая столичного чиновника прекрасной партией для своей дочери.

Ольга и сама была не прочь поскорее покинуть душный родительский дом, вечно недовольную маменьку и её подружек, бесконечно гонявших здесь чаи и перемывающих кости соседям.

Для себя такой жизни она не желала. Но, если учесть, что к наукам хорошенькая гимназистка рвения не проявляла, учиться далее ни в столицах, ни в родных пенатах не собиралась, получалось, что ей одна дорога – удачное замужество.

 Может, и правда стОило повнимательнее присмотреться к Владимиру Викентьевичу?
В театре Оленька со всех ракурсов разглядывала Моревского, но ничего симпатичного, по-прежнему, в нём не находила.
 
Он заразительно хохотал каким-то неприятным хрюкающим смехом над пустым сюжетом пьески, что весьма фраппировало Ольгу, которой оставалась лишь разглядывать интерьеры и публику.

 Иногда Владимир Викентьевич приглашал Оленьку в ресторан, где обычно заказывал чай с пряниками. А ей так хотелось чего-нибудь этакого в виде заливной стерлядки, рябчика на вертеле, на худой конец, расстегаев с грибочками, а эти коврижки-кренделя уже в горло не лезли, - дома их предостаточно для маменькиных чаепитий.

В день окончания гимназии прокурор преподнес прелестной выпускнице огромный букет сирени (видимо, нарвал в городском саду) и попросил у Ольгиной родительницы её руки.
На лице маменьки зажглась улыбка неподдельной радости. Вот вам, получайте! Не местный почтмейстер какой-нибудь, а столичная прокурорская штучка. Новоявленной невесте, как обычно, было всё равно.

Свадьбу сыграли весьма скромную, со стороны жениха была парочка сослуживцев, петербургские родственники не приехали, а, может, их и вовсе не было.

Семь долгих лет провела Оленька в этом странном браке, на восьмом году Владимир Викентьевич неожиданно (это ещё как сказать) и скоропостижно скончался от апоплексического удара.

Двадцатипятилетнюю вдову несказанно радовало, что наследство ей досталось немалое, и в банке, и в заветном чуланчике денег обнаружилось изрядное количество, - не успел Владимир Викентьевич потратить свои многолетние накопления.
Но уж она-то постарается, распорядится по уму, - Ницца и Капри давно дожидаются русскую красавицу.

Всё, хватит воспоминаний, с минуты на минуту должны прийти гости, - красиво сервированный стол давно ждёт.
То-то прокурорские будут рады бесплатному угощению, - жадный они народ, не упустят своего (да и не своего тоже).

Пожаловали степенные гости – трое коллег Моревского в строгих сюртуках важно и чинно несли себя, как будто шли не на поминки, а на заседание Государственной думы.


 Зачем-то явился вновь назначенный на должность губернского прокурора столичный чиновник (свято место пусто не бывает), - ни покойный Владимир Викентьевич, ни Ольга знакомы с ним не были.

 Весь вечер преемник Моревского пялился на несравненную Ольгу Андреевну, а уж после принятия нескольких стопочек беленькой, подсел к ней поближе и стал нашептывать на ушко всякие скабрезности.

 Остальные представители сильного пола тоже глядели на вдову отнюдь не сочувствующими взглядами. Однако поумневшая мадам Моревская своих ошибок повторять более была не намерена, - прокурорская братия и раньше не особо была ей интересна, а уж в статусе богатой молодой вдовы и подавно!

Проводив гостей, Ольга задумалась, что делать дальше, чем заполнить образовавшуюся пустоту? И неожиданно ей пришла в голову мысль изложить на бумаге историю своей жизни с Моревским, тем самым простившись с ним навсегда.

-Утром и начну на свежую голову, - решила Оленька и со спокойной душой отправилась спать.

Проснувшись в замечательном настроении от прошелестевших рядом почти невесомых шагов музы, представляя себя Жорж Санд, ну, или мадам де Сталь, весёлая вдова, слегка пританцовывая, направилась к старинному бюро.
 Боязнь белого листа Ольгу Андреевну не пугала – когда-то её сочинения зачитывались перед всем классом как пример для подражания, а по родной словесности были только отличные отметки.

Перо у начинающей литераторши и вправду было лёгкое, слова почти бездумно рождались в её очаровательной головке и сами собой ложились на бумагу.
 
В Оленькином изложении получалось, что Владимир Викентьевич всячески радел за процветание города, да и всей Российской империи в целом. Да и для неё сделал больше хорошего, чем дурного.

А если задуматься, то так и было - умер вовремя и не всю жизнь ей испортил, а лишь частичку. И в двадцать пять лет жизнь ещё можно начать сначала, - а если бы это случилось в сорок?

Опять же, денег оставил ей изрядно, надолго хватит, даже экономить не придется. И дом за вдовой сохранили по высочайшему повелению, поскольку прокурор отправился в лоно Авраамово прямиком со службы, исполняя долг перед отечеством.

А самое главное, что теперь у неё есть то, чего никогда не было – свобода! Ольга уедет из этого опостылевшего города навсегда, уедет туда, где никто и никогда не будет косо смотреть в её сторону только из-за того, что дама путешествует в одиночестве.

Почерк у Ольги Андреевны был чёткий, каллиграфический, -не повествование, а картинка настоящая получалась.

К вечеру работа была закончена. Очень довольная собой новорожденная писательница, весело напевая арию Периколы (очень недурно, надо сказать), отправилась в столовую выпить чаю. Проведя целый день за созданием пищи духовной, она совсем забыла про насущную.

Оленька еще не успела дойти до столовой, как раздался звонок в дверь.
—Как некстати, -подумала вдова, -опять какие-нибудь визитёры с соболезнованиями. -И не открыть неудобно и открывать не хочется…

Горничная Таня вопросительно смотрела на немного растерянную хозяйку.
—Открывай, - тихо произнесла Ольга, стараясь придать лицу если не скорбное, то хотя бы серьёзное выражение.
И хотя попытка удалась, манипуляция сия была проделана совершенно напрасно.

На пороге стояла немного растерянная Лидочка Изборская- гимназическая подруга, тоже не знавшая как поступить со своими эмоциями - улыбаться или грустить.

Отличница Изборская после окончания словесно-исторического отделения Бестужевских курсов домой не вернулась, осталась преподавать в Первой классической гимназии Петербурга.

Это был её первый визит в родной город после долгого отсутствия, - подруги общались исключительно эпистолярно.

—Лидочка, как я рада, как соскучилась, - счастливая Ольга бросилась обнимать подругу, - ты совсем не изменилась, только похорошела ещё!
—Я нынче приехала, узнала про Моревского и сразу к тебе, даже переодеться толком не успела.
—И правильно, я как раз ужинать собралась, вместе будем, - Таня, неси нам всё самое вкусное и побольше, -с улыбкой распоряжалась Оленька, очень довольная приездом подруги.

Ужин оказался долгим, насыщенным воспоминаниями и рассказами о настоящем. Лида с восторгом рассказывала о Петербурге, своей работе, учениках. У неё действительно была интересная увлекательная жизнь, любимое дело. А Ольге и рассказать-то нечего было, она погрустнела, как-то сникла, потом внезапно встала, взяла с бюро тетрадку с законченным повествованием и протянула Лидочке.

— Вот, лучше прочти, думаю, это будет интереснее, чем я расскажу.
Оленька вызвалась проводить подругу до дома, пока совсем не стемнело, и они ещё долго говорили, неторопливо шагая до дома Изборских, и никак не могли наговориться.

На следующий день взволнованная Лида прибежала ни свет ни заря:
—Послушай, у тебя несомненный талант, получилось ничуть не хуже Лухмановой, даже лучше. Говорю тебе как словесник. Эту историю нужно срочно отнести в редакцию литературного альманаха.
Там Серёжа сейчас за главного, мой кузен. Помнишь его? На пять лет нас старше—.  Без умолку тараторила Лидочка.

—Очень смутно, несколько раз видела у тебя в гостях ещё в детстве. Больше не довелось встретиться. — Задумчиво тянула Ольга.
—Так он и уехал тогда учиться в Московский университет, после завершения учёбы несколько лет работал в журнале «Нива», а теперь вот к родным пенатам потянуло, - вернулся. Надо пойти к Серёже, он прочитает и обязательно напечатает твою историю в журнале.

—Лидочка, я же для себя её записала, просто так, чтобы изложить на бумаге и больше не вспоминать об этом, забыть…Куда мне до писательства, до публикации? – Оленька не смогла сдержать смеха. Ну, если тебе очень хочется, отнеси ему, пусть прочтёт, мне не жалко.

Прошло несколько дней, и радостная Лидочка вновь появилась на пороге дома вдовствующей прокурорши.
—Собирайтесь, уважаемая Ольга Андреевна, нас ждут к двенадцати часам в редакции, отказы не принимаются, опаздывать не рекомендуется. —Нарочито серьёзно молвила Изборская.
 
Ольга растерялась, она так давно никуда не выходила. И, конечно же самой первой мыслью было: что надеть, в чём предстать пред ясны очи издателя? Старый гардероб никуда не годился, —столичная жительница Лидочка с грустью заметила, что все имеющиеся в наличии наряды безнадёжно старомодны.

После некоторых раздумий новоявленная писательница облачилась в то самое чёрное платье, так шедшее ей, добавив к нему кокетливую шляпку с вуалеткой и милый кремовый ридикюльчик, приобретённый по случаю втайне от Моревского. Образ получился весьма интересным и отнюдь не печальным.

По залитой солнцем улице подруги дошли до редакции альманаха, занимающей милый купеческий особнячок. Интерьеры, выполненные в новомодном стиле ар-нуво, были весьма экзотичны и немного вычурны и, чуть дрожащая от волнения сочинительница немного успокоилась, отвлекшись на созерцание причудливых бионических декораций помещения.

Ровно в назначенное время из кабинета появился Сергей Павлович Изборский, издатель, цензор и редактор Литературного альманаха «Шмель» единый в трех лицах.

Он весьма походил на Антона Павловича Чехова; некоторое сходство было природным – высокий рост, худощавость, несомненная приятственность лица, остальное -прическа, пенсне, хитроватый прищур глаз было явно скопировано у знаменитого писателя.

—Покорнейше прошу вас, милые дамы, проходите в кабинет и устраивайтесь поудобнее. Очень рад приветствовать Вас, любезная Ольга Андреевна. —  Сергей Павлович был невероятно внимателен и учтив. —Уж очень мне понравился ваш персифляж, сударыня, получил истинное удовольствие от прочтения. Непременно опубликуем эту забавную историю в следующем номере журнала.
—Да-да, Серёжа, ты прав, мне тоже было удивительно весело читать Оленькину историю.

Ольга и подумать не могла, что из её истории жизни с прокурором получился весёлый рассказ.

 Надо сказать, что немного насмешливый тон Сергея начинающую писательницу совершенно не раздражал, а, скорее, импонировал ей, поскольку в нём совершенно не было цинизма и лицемерия, и, похоже, таились участие и сердечность.

Дело принимало шутливый оборот, и Оленьке стало так легко и радостно на душе, она буквально воспарила в эмпиреи и впервые за многие годы весело рассмеялась, сбросив с себя груз всуе прожитых лет.

Выходило, что рассказ возымел необходимое действие и новорождённая литераторша, смеясь, рассталась со своим прошлым, что в итоге и требовалось.
Новая страница книги Оленькиной жизни обещала быть очень интересной, - ведь всё у неё только начиналось.

Ей хотелось рассказывать о неземной любви, сказочной красоте, вечном счастье и самой испытывать все эти чувства в жизни, а не только на бумаге.

А о чём можно писать здесь, в этом городе, в этой стране? О дорогах, дураках, казнокрадах, невыполненных обещаниях властей…Все это давно известно из трудов настоящих писателей, которые не Оленьке чета, но ничего не меняется в лучшую сторону. И, видимо, не изменится никогда, хотя и грустно это признавать.

Через два месяца, распорядившись имеющейся недвижимостью и уладив все необходимые формальности, чета Изборских с чувством глубокого удовлетворения покидала Россию на комфортабельном Норд-Экспрессе, уносившем их в сторону Парижа.