Марковальдо - 14 Луна и GNAC - Лето

Итало Кальвино
(перевод с итальянского)

Ночь длилась двадцать секунд, двадцать секунд длился GNAC. В течение первых двадцати было видно тёмно-синее небо с разбросанными по нему тёмными облаками, серп растущей золотистой луны, подчёркивающий таинственность ночи, и далее – звёзды, созвездия и грандиозное облако пыли Млечного Пути. Рассматривать всё это приходилось быстро, дабы успеть ухватить каждую мелочь, ощутив в ускользающих деталях что-то цельное, так как всего через двадцать секунд они исчезали, и начинался GNAC.

GNAC был частью слова световой рекламы «SPAAK – COGNAC*» на крыше напротив, включающейся на двадцать секунд и гаснувшей на такое же время. Свет от неё был настолько ярок, что когда она включалась, не было видно ничего другого. Луна тотчас бледнела, небо становилось однообразно чёрным и плоским, а звёзды теряли свой блеск. Коты и кошки, что с десяток секунд до этого вкрадчиво издавали любовное мяуканье, двигаясь томно навстречу друг к другу вдоль водосточных желобов и по изгибам крыш, с появлением GNAC фосфоресцировали в неоновом свете вздыбленной шерстью на выгнутых дугой спинах.

В мансарде, где обитала семья Марковальдо, в эту ночь бурлили самые разные мыслительные процессы.

Изолина, ставшая уже большой девочкой, чувствовала смутное воздействие лунного света, сердечко её тосковало, и невнятное, приглушённое бормотание радио с нижних этажей доносилось как гитарные переборы серенады. Наступал GNAC и радио попадало в другой, новый ритм, ритм джаза, и Изолине представлялась танцплощадка среди моря огней, в то время как она, бедняжка, была совсем одна здесь наверху. Пьетруччо и Микелино таращили глаза в ночь, позволяя тёплому и мягкому страху перенести себя в дикий лес, полный разбойников, и затем, GNAC! - вскакивали с поднятыми большими пальцами и вытянутыми указательными друг против друга:

– Руки вверх! Я - Нембо Кид**! – Домитилла, их мать, с каждой вспышкой рекламы в ночи, думала: «Пора ребят укладывать, эти игры не пойдут на пользу. И Изолина в такой час сидит у окна, не спит. Не дело!» Но затем была новая вспышка электрического света и снаружи, и внутри, и всякий раз Домитилле чудилось, что она не в своей мансарде, а с визитом в уважаемом доме.

В доме напротив жил Фьордалиджи, юноша меланхоличный и склонный к романтике. Всякий раз, когда GNAC гас, он видел внутри улитки буквы «G», в едва освещённом окошке чердака, за стеклом, лицо девочки цвета луны, цвета неона, цвета ночного свечения, с ещё почти детскими устами, которые как только он улыбался, начинали едва заметно приоткрываться в ответной улыбке. И когда уже, казалось, улыбка появлялась на её лице, вдруг из темноты возникал безжалостный «G», и лицо её теряло очертания, превращаясь в тусклый светлый оттенок, так, что он не мог увидеть, ответили ли юные губы на его улыбку.

В разгар этой бури страстей Марковальдо пытался объяснить детям положение небесных тел.

– Это - Большая Колесница***. Вот одно колесо, вот второе, третье, четвёртое и там дальше руль, а там - Малая Колесница**** и Полярная Звезда, что всегда показывает на север.

– А вон та, на что показывает?

– Та означает «C», но не имеет ничего общего со звёздами. Это последняя буква в слове COGNAC. Звёзды же, напротив, указывают на важнейшие точки: Север, Юг, Восток и Запад. Серп Луны сейчас обращён на запад. Серп луна на запад гнёт – значит, что луна растёт. Если серп гнёт на восток – тает у луны росток.

– Папа, выходит COGNAC убывает? Там в «C» серп гнётся на восток!
 
– Нет, не выходит. Он не может быть ни растущим, ни убывающим: это всего лишь надпись установленная фирмой «Спаак».

– А луну какая фирма установила?

– Никакая фирма луну не устанавливала. Это спутник Земли и она есть всегда.

– Если всегда, то почему она меняется?

– Это оттого, что видна только её часть.

– И от COGNAC тоже видна только часть.

– Это оттого, что крыша дворца Пьербернарди, расположенная перед нами, находится выше.

– Выше луны?

И так с каждым включением GNAC: звёзды Марковальдо переплетались с делами земными, Изолина сменяла вздохи на пыхтение напевающего мамбы и исчезала в слуховом окне внутри завитка «G», ослепительного и холодного, скрывая и свой ответ на поцелуй, который Фьордалиджи, наконец, набравшись храбрости, отправил ей, сдунув с кончиков пальцев, а Филиппетто и Микелино со сжатыми кулаками перед лицами играли в воздушный бой:

– Тра – тa – та – та... – стреляя по светящейся надписи, что гасла спустя двадцать секунд.

– Тра – та – та... Ты видел, папа, как я её подбил с одной очереди? – похвастался Филиппетто, но в отсутствии неонового света фанатизм воина убывал, и глаза наполнялись сном.

– Да хоть бы она рассыпалась на куски! – вырвалось у отца, – я хотел вам ещё показать Льва и Близнецов...

– Льва! – Микелино принял упоминание царя зверей с энтузиазмом. – Подожди! – Ему пришла в голову мысль: взял рогатку, достал мелкие камешки, коих всегда был запас в его кармане, и со всей силы дал очередь по GNAC.

Послышался град пулек по черепичной крыше напротив, по листам карниза, звон оконного стекла, стук камешка по металлическому козырьку уличного фонаря, похожий на звук гонга и голос с улицы:

– Эй, там, наверху! Какой негодяй камнями кидается?! Вот я вам…!

Светящаяся надпись одновременно с выстрелом выключилась на очередные двадцать секунд. Все находящиеся на мансарде принялись мысленно считать: один, два, три, десять, одиннадцать... Досчитали до девятнадцати, затем, задержав дыхание, сосчитали двадцать, затем двадцать один, двадцать два – думая, что до этого считали слишком быстро, но нет - GNAC более не зажёгся, оставаясь не читаемой чёрной закорюкой, висящей на каркасе своей конструкции, как на виноградных шпалерах.

– А-а-а! – закричали все, и бесконечно звёздный небосвод предстал пред их глазами.

Марковальдо, застыв с поднятой для подзатыльника рукой, приготовленного для Микелино, почувствовал, что проецируется в пространство. Темнота, царящая теперь на высоте их крыши, поставила как бы барьер находящемуся внизу миру, где продолжали светиться какие-то иероглифы, жёлтые, зелёные и красные, где подмигивали глаза светофоров, проплывали освещённые окна пустых трамваев и невидимые автомобили, толкающие перед собой пару конических лучей света фар. И лишь рассеянная флуоресценция этого мира, расплывчатая, как дым, едва доходила до их мансарды. И поднимая глаза, более не ослеплённые GNAC, он восторженно открывал перспективу пространств, созвездия раздвигались и приобретали глубину, небесный свод был повсюду - сфера, включающая в себя всё и не содержащая никаких ограничений. И только одна брешь луны щелью приоткрывалась возле Венеры, выделяя одну её над кромкой земли неподвижным прорывом света, разорвавшего поверхность ночной сферы и сконцентрированного в одной точке.

Висящая в небе новая луна, вместо того, чтобы выставлять напоказ иллюзию полумесяца, проявляла свою сущность матово освещённой сферы, круглая в невидимых лучах солнца, скрытого Землёй, являя – как можно видеть только в определённые ночи начала лета – свой тёплый цвет. И Марковальдо, глядя на узкий, яркий и жёлтый месяц луны, похожий на песчаный берег моря среди ночного неба, представил себя пришедшим ночью на пляж, чудесным образом оставшийся залитым солнцем.

Так они, замерев, оставались на своих местах: дети, напуганные неминуемыми последствиями их проступка, пришедшая в восторг Изолина и Фиордалиджи, разглядевший, наконец, в слабо освещенном окне долгожданную улыбку лунной девушки. Домитилла вздрогнула, очнувшись первой:

– Ночь на дворе, чего вы уставились? Заболеете ещё под этим лунным светом!

Микелино поднял рогатку вверх:

– А я и луну погашу! – но был схвачен за чуб и отправлен в кровать.

Остаток этой и всю следующую ночь светящаяся надпись на крыше напротив говорила только «SPAAK – CO» и с мансарды Марковальдо был хорошо виден небосвод. Фиордалиджи и лунная девочка посылали воздушные поцелуи друг другу, и, возможно, в дальнейшем без всяких слов им удалось бы договориться о свидании.

Но утром второго дня, на крыше, возле каркаса светящейся рекламы появились две стройные фигуры электриков в комбинезонах, проверяющих трубки и провода. С видом опытного старичка, предсказывающего погоду, Марковальдо высунул нос наружу и изрёк:

– Этой ночью снова будет GNAC.

Кто-то постучал к ним на мансарду. Открыли. Вошёл незнакомый синьор в очках:

– Мои извинения, позволите выглянуть из вашего окна? Спасибо, – и представился:

– Доктор Годифредо, агент по световой рекламе.

«Мы разорены! Нас хотят заставить платить за ущерб! – подумал Марковальдо и уже ел детей глазами, позабыв свои недавние восторженные занятия астрономией. – Сейчас он смотрит в окно и понимает, что камни могли быть кинуты только отсюда».

Умоляюще протянул руку вперёд:

– Вы знаете, ребята стреляли по воробьям, и даже не знаю, как это случилось, что сломалась реклама «Спаак». Но я их наказал. Да, я их уже наказал! И можете быть уверены, что это никогда больше не повторится.

Доктор Годифредо внимательно взглянул на него.

– На самом деле я работаю на фирму «Коньяк Томавак», а не на «Спаак». Я приехал, чтобы изучить возможность размещения световой рекламы на этой крыше. Но, всё равно расскажите, мне интересно.

Случилось так, что Марковальдо, полчаса спустя, заключил контракт с «Коньяк Томавак» - главным конкурентом «Спаак». По нему дети должны были доставать свои рогатки каждый раз, когда надпись GNAC снова будет светиться.

– Рано или поздно чаша их терпения переполнится, – заключил доктор Годифредо.

И он не ошибся: уже на грани банкротства из-за всё более увеличивающихся расходов на рекламу, «Спаак» увидел плохое предзнаменование в постоянных сбоях в работе его самой красивой световой рекламы. Надпись «COGAC» превратилась в «CONAC», а затем в «CONC», порождая среди кредиторов разные нехорошие мысли. В какой-то момент рекламное агентство отказалось выполнять очередной ремонт до выплаты всей предыдущей задолженности, погасшая надпись вызвала недовольство среди кредиторов и «Спаак» рухнул.

В небе над Марковальдо полная луна теперь блестела во всём своём великолепии.

Она была в последней своей четверти, когда электрики снова вскарабкались на крышу напротив. С той ночи светящиеся буквы вдвое выше и толще, чем прежде, гласили «COGNAC TOMAWAK», и не было больше ни луны, ни созвездий, ни неба, ни ночи - только «COGNAC TOMAWAK», «COGNAC TOMAWAK», «COGNAC TOMAWAK», которые загорались и гасли каждые две секунды.

Более всех пострадал Фиордалиджи, ввиду того, что чердачное окошко лунной девушки исчезло за чудовищно огромной непроницаемой «W».

------------------------
* - cognac - коньяк, «SPAAK – COGNAC» - название коньячной фирмы
** - «Маленькая Туча» - итальянское название супермена
*** - Большая Медведица
**** - Малая Медведица