Кали-юга, или приз Россия, часть 8

 

58. Гудаури, Фигавам и Гавгав.




  Вдоволь напрыгавшись по буграм на стальной от льда вершине,  я загорал с вигвамками: Ленкой и Наташкой. К нам с помпой подъехал ратрак.

- Приходите ко мне вино пить, - спрыгнул на снег сказал, улыбаясь в черные усы, молодой грузин, - Я за вами заеду...

  Ленка потянула ножку и не поехала.

  Мы пили домашнее вино, ели шашлык, лаваш с аджикой и кинзой. Я много пью только с горя, а винчик меня почти совсем никогда не вставляет. Потом подвыпившие джигиты  захотели Наташку трахнуть хором,  но мне повезло отбить её малой кровью, сложив троих не очень умело топтавшихся горцев.

  Наташка сначала  плакала   от страха, потом тряслась от отходняка.

- Ловко ты их. А как мы доберемся до «Поло»? - спросила она  дрожащими губами.

  Горцы смотрели на меня исподлобья. С месяц назад в соседних приютах зарезали трех москвичей.

- Вези, кацо, нас обратно, - сказал я и дружелюбно положил ему на плечо руку. У них еще стояло желание, и они были опечаленны таким исходом дела. Я был до этого в схожих ситуациях пару раз.  Один из них  не смог отличить крики радости от воплей ужаса, и женщина была очень расстоенна моим внезапным вмешательством. Короче, мы с Наташкой доехали без приключений. А у меня был роман с Ленкой.

- Настоящие грузины живут в Тбилиси, здесь живут тюрки, дикая смесь... Грузинов здесь нет, - говорили на следующий день  Наташкины новые знакомые, сами дети тбилиской грузинской научно-художественной элиты. Дико приятные парни. Приехали на выходные, остались на две недели. На вертолете мы добирались до целины и гоняли на  соседних нетронутых склонах,  затем поднимались к церкви Троицы... Потом за беседами и вином даже пропустили пару дней катания.

  Поехал я в отельку, а по лыжне к отельке трамплин самодельный.  Я прыгнул, прыжок удался, а через метров десять стоит ребенок, и мои лыжи летят на него. Так я с ребенком на руках и доехал... Родители испугаться не успели, они невдалике  что-то  из термоса пили. А я успел.

  На следущий день мы улетели.





                ***



  А Ленка говорила мне:

 – Гостиница...  Я же  не одна, как ты,  живу...

  Я знал. Она жила с Наташкой, в смысле в одном номере.  Опрокинули они в первый день своего заезда на морду мне кипящий кипятильник. Я даже не вздрогнул.Я знал. Она жила с Наташкой, в смысле в одном номере.  Опрокинули они в первый день своего заезда на морду мне кипящий кипятильник. Я даже не вздрогнул. Интересный вариант: не осознавать от неожиданности и - еще что-то... Но тогда мне было не до этого.


– Не могу же я дать тебе в таких условиях, - говорила Ленка.

  Но в Фигвам она мне все-таки дала. Была она красивая, статная и умная... Но не сложилось.

- Неужели ты не можешь не пить? – всё спрашивала она и в горах, и дома.

- Не могу,- сказал я, а ей нужно было замуж.

  И я остался в этом городе один с его друзьми и подружками.


                ***


- Как тебя зовут?

- Света.

- Как тебя зовут?

- Маша.

 
– Ты будешь меня любить ? - спросила она,- Или мне одеваться?

- Одевайся, Лара, - сказал я, но она уже растягивала молнию на ширинке.

- Ты постелишь кровать или нам спать стоя, как слонам?

- Иди, Надя, подмойся!

  Она вернулась и закинула ноги себе за голову - лоно, как персик
.   
– Катя, Катя… - звал я, но ее звали  Зоя.

  «Любовь остается, меняются только женщины, - думал я тогда, - Надо, чтобы просто совпало.»

  Но чудо, конечно, не тиражируется. Правда, А. Пандемос?   Пьянство и блуд  исключаются из грехов. Люби - и делай что хочешь. Только глагол другой.  Любовь никто не заберет у тебя, она твоя навеки. Если случится...

  Больше всего  мне попадалось Тань, любимое имя было. Потом следовали Иры, Светы, Оли, Лены и Наташи. «Ты тоже рана, Роза»(П. Целан).

  За ночь день отбеливают, если только не филонят. Может быть, когда-то станет легче.  Меняю литры спермы на каплю любви.

  Но память, как стужа, рисует замысловатые узоры на стекле моих глаз с внутренней их стороны.

  Одна  уехала в Коктебель, приняла мышьяк и отравилась в страшных мучениях. Она была певичкой в местной опере.

- Я канарейка,-говорила она,- смерть меня заслушается и обойдет.

  Другая повесилась на колготках в гостиничном номере.

  Третья выпила эсенцию. Атмосфера способствовала... А я все пробирался...  Фиг знает к чему.



                ***

  Долги сожрали все и теперь  доводили людей до ручки. Больше долгов сожрали их только деньги.

– Мы все вместе – страна! - говорил телевизор,- и русские, и латыши. Мы все должны жить свободными без различий. Это наша Родина(, дети!).
 
  На этих словах я кончил. Из лжи делать правду, а потом – наоборот: вот задача истории, всеобщей и частной. Обещали осадки, и я выпал в Гавгав.

  Я пробухал и там около года. Бухал и ходил на работу. Там тоже бухал с коллегами. Потом с друзьями, знакомыми и знакомыми знакомых, потом малознакомыми, с подругами и нет. Приходили девчонки со своими подружками. Все перемешалось. Потом приходила мама или Шпилька и всех выгоняли. На следующую ночь все собирались снова.



               


                ***



  В общей сложности (хорошее выражение) я пропил почти два года. «Это круто! - опять подумал я.»

  И  опять очнулся, весь помятый, и  не помнил почти ничего.  Всюду мрак и засуха... Меня колотило. И я смотрел на нее, Шпильку, как  на диковинку. Узнавая только по массе.

- Сколько ты уже здесь?- спросил я.

- С неделю хожу, - ответила она, у нее тоже ключ оказался.

  Я пошарил, нашел,  выпил и осмотрелся вокруг. Все остальное тоже на своих местах. Редкость по-волчьему времени.  Пропали только подружки.

- Я записала тех, кто тебе звонил...  И говорила всем, что ты уехал.

   Потом она вышла куда-то. Возвратилась, а у меня опять гости. Она осталось сидеть в кухоньке за столиком, типа никто не видел, ни слышал  за шумом. Типа веселитесь, девочки! За накрытую поляну она не хотела. И я выставил перед ней пятизвездочный "Арарат" и пачку "Кента". Но не даром болотный огонь призывают шпилькой.



  "Стоит, даже у пьяного, - подумала  Шпилька, когда все ушли." Сначала она захотела откусить его, чтобы не видеть этого безобразия, но потом передумала, сломала и, не закрыв дверь, вышла.

  Проснувшись я что-то смутно помнил, какие-то нехорошие мысли бороздили меня, но реальность превзошла все ожидания.  Увидев ее,  я вздрогнул, почувствовал большие неудобства и испугался...  Я был в сильном огорчении и смятении духа. Но недолго: мой клиент, уролог, мне его за две недели поправил, горбатого.    И всё началось по новой.  «Одинокое средце», блин, «и тело бесчетных постелей.» Первого Бродского мне подарили в общагах МГУ в начале 80-х, в самиздате. Мы таскали под мышками процессы над троцкистами, Солже, Шаламова... И ничего нам за это не было. Никто даже не обращал внимания.





                ***




  Через пару лет я приехал не в «Марко Поло», а как-то попал  в Казбеги, или в Ананури, или в Пасанаури - не помню. Последние три года сюда вообще мало кто ездил, уже постреливали... С осетинами я их в свои поездки как-то мирил в своих бурных застольях.

  В утренние часы, когда мне было особенно плохо, мне казалось , что Господь не создал этот мир, наверное, Он его выблевал,  и я сидел над цветущим и поющим ущельем и пил вино. А мой старый знакомый ратракщик возвращался с группой типа местного игил.

- Что ты тут делаешь? - спросил он. Не знаю: не узнал может, ещё даже не светало.

- Соловьев слушаю, -  сказал я. Они так и  опустили автоматы. А я спокойно доглотал  «Кинзмараури», к тому же  еще настоящее.

  Больше я туда уже не ездил, не возили.. Переметнулся на Славск, Тростян. Очень удобно. Ночь в пути до Львова, потом сразу электричка, потом магазин и спортивная гостиница прямо на склоне.




                ***




  И вот теперь Танькина дочка радовалась:

- Килбаска! Килбаска! - и всё остальное тоже. Как с голодухи... Хотя, почему «как»?

  И я немного огорчался: она  вот живет со мной, а родной сын нет? И он не замедлил явиться.

                (Продолжение следует)