Владей Востоком, государь...

                Геннадий Струначёв-Отрок





                «ВЛАДЕЙ ВОСТОКОМ, ГОСУДАРЬ…»

                ОЧЕРКИ И РЕЦЕНЗИИ


Петропавловск-Камчатский
2021


УДК  887
ББК  84(2Р)7
С 87





С 87  Струначёв-Отрок Г. Я.  «Владей Востоком, государь…». Очерки и рецензии. – Петропавловск-Камчатский: Камчатпресс, 2021. – 432 с.

 ISBN 978-59610-0386-4



           В книге «Владей Востоком, государь…» собраны очерки, написанные и опубликованные автором, в бытность его работы журналистом, в камчатских газетах: «Камчатская правда», «Рыбак Камчатки», «Камчатские ведомости», «Тихоокеанский вестник» и журнале «Северная пацифика», в период: с 1989 по 2006 гг. Сюжетные и проблемные очерки о людях Камчатки и о недопустимости разворовывания народных природных богатств после предательского развала Союза Советских Социалистических Республик. А также рецензии, написанные Г. Я. Струначёвым-Отроком в разные годы на произведения некоторых камчатских, и не только, писателей и поэтов.



                © Камчатпресс, 2021
                © Г. Я. Струначёв-Отрок, 2021


ISBN  978-59610-0386-4





Об авторе и книге
«ВЛАДЕЙ ВОСТОКОМ, ГОСУДАРЬ…»
ОЧЕРКИ И РЕЦЕНЗИИ:

  В сентябре 1985 года на Камчатке, в селе Паратунка, проходил плановый семинар Союза писателей СССР для молодых литераторов Дальнего Востока. Я был руководителем секции прозы, Геннадий Струначёв-Отрок находился в моём семинаре. Для обсуждения он представил два рассказа: «Колхоз – дело добровольное» и «Оштрафуйте камбалу». Но я знал, что он сочиняет и стихи. Уже тогда я понял, что автор – вполне состоявшийся писатель.
Вот что писал я тогда в рецензии, наряду с замечаниями:
«Рассказ "Колхоз – дело добровольное" написан со знанием дела… Рассказ «Оштафуйте... камбалу» – короток, содержателен, динамичен и крайне интересен… Геннадий умело и уместно использует судовые термины…  Хорошо знает морские профессии, глубоко вник в детали работы и быта рыбаков… Чувствуется, что к работе и своим товарищам он относится с глубоким уважением и большой ответственностью… Стилистика письма Геннадия Струначёва-Отрока самобытна. Присутствие в его рассказах уважительной иронии к своим героям, уместного и доброго юмора, – резко отличает его стиль от стиля других наших камчатских писателей-маринистов. Своеобразная, флотская манера повествования делает рассказы увлекательными и интересными».
По прошествии семинара, после некоторых доработок своих литературных произведений, устранения замечаний, предъявленных ему на семинаре, он напечатал эти и другие рассказы в одноимённой книге «Колхоз – дело добровольное».
В ноябре 1986 года в Хабаровске вышел журнал «Дальний Восток» № 12 с проблемным очерком «Суд совести». Министерство рыбного хозяйства СССР начало проводить проверки в бассейновых управлениях по вскрытым автором проблемам: покупки рыбаками плановых заданий за водку и деньги на плавбазах.
В те годы он – молодой выпускник Ростовского-на-Дону мореходного училища рыбной промышленности – работал судоводителем на среднем рыбодобывающем флоте «Камчатрыбколхозобъединения», тему знал прекрасно. За прошедшее с тех пор время он окончил филологический факультет Камчатского государственного педагогического института, работал редактором газет: «Камчатская правда», «Камчатские ведомости», «Деловая Камчатка», выпускал Частный журнал-газету «Сётокан – путь безоружной руки» – издание всех видов боевых единоборств. Член Союза журналистов СССР. В разных камчатских издательствах им выпущены книги: повесть «Надо быть спокойным на «Упрямом» – 1993 г.; сборник стихов «Жизнесплетений гамма» – 1994 г.; сборник рассказов и очерков «Колхоз – дело добровольное» – 1996 г.; самоучитель по каратэ-до Сётокан «От белого до коричневого» – 1999 г.; стихотворный сборник «Порванные звенья» – 2000 г.; документальная повесть «Топорки летят на Алеуты» – 2002 г.; учебное пособие по истории, философии и психологии всех видов боевых единоборств «Древние боевые искусства» – 2004 г.; сборник стихов и прозы «Прозрение» – 2009 г.; книга повестей и рассказов с уже известным названием «Надо быть спокойным на «Упрямом» – в 2013 году и в 2018 году – сборник стихов и поэм «Время и стекло».
Его рассказы, очерки и стихи неоднократно публиковались в Российском литературном журнале «Дальний Восток», ежегодном альманахе «Камчатка», многих совместных дальневосточных и московских поэтических сборниках, например: «Писатель года 2015, книга 12»; «100 писателей 2015, книги 1 и 2»; «Русь моя 2016, книга 3» и пр..
Его тема – реальная жизнь рыбака, как в море, так и на берегу, со всеми её перипетиями, не лишённая романтики и лирики. Его герои – радетели за правду и справедливость, остро ставящие вопросы сохранения биоресурсов моря и своего человеческого достоинства в борьбе за сохранение этих биоресурсов.
Представляемая ныне книга очерков и рецензий «Владей Востоком, государь…» – венец его журналистской работы в камчатской прессе. Желаю Геннадию дальнейшей неутомимости в написании новых литературных шедевров.

                Радмир Александрович Коренев,
                член Союза писателей СССР,
                член Союза писателей России.
                Май 2020 г., пос. Пионерский


                ЧАСТЬ 1
                Очерки

                Классический боцман

                1
            Заканчивая пединститут, проходил я практику в одном из начальных классов сорок третьей школы города Петропавловска. Как-то в воскресный день повёл ребят на суда Управления промыслового флота КМПО, стоящие в ремонте на Межколхозном судоремонтном заводе. Экскурсия была мною заранее спланирована, поэтому ребят встречали рыбаки, водили по своим  сейнерам и траулерам, кормили флотским (оказавшимся для детей самым вкусным) борщом и, даже, покатали на буксирном катере по Авачинской губе, давая возможность каждому немного постоять за штурвалом. Ребячьим восторгам не было предела.
           – А теперь, дети, – сказал я, когда катер снова ошвартовался к причалу завода, – я вам покажу настоящего боцмана. Классического.
           И повёл их на средний рефрижераторный траулер "Юбилейный", где работал тогда Отто Марьянович Шайн.
           Он встретил нас у трапа приветливой улыбкой. Каждому ученику помог за руку взойти на борт.
           – Ну, как? - смеясь обратился я к детям, когда все оказались на палубе, – таким вы себе представляли боцмана на судне?
           – Да-а! - в один голос закричали ученики, восхищённо рассматривая Отто Марьяновича, видимо, радуясь тому, что не разочаровались в своих представлениях.
           Действительно, боцман Шайн, как будто сошёл со страниц приключенческих романов о парусном флоте и морских разбойниках Грина, Джека Лондона, Станюковича. Перед нами стоял широкоплечий солидный мужчина средних лет с пышными вислыми западэнскими усами, переходящими в бакенбарды, и седыми висками чёрных вьющихся волос. Казалось, вот-вот лукавые смешинки в его глазах при первом беспорядке на палубе рассеются, и он, приняв свирепый вид, прокричит громовым басом, не требующим усилителя: "Кар-рамба! Дон-нэр вэт-тер-р! Свистать всех наверх!" – и будет метать громы  и молнии в адрес нерадивых матросов.
            Но вместо этого он заговорил добродушно, непривычно высоким, несоответствующим его объёмной комплекции голосом:
            – Ну, что? Начнём осматривать корабль с бака?
             После показа траулера он подарил каждому ученику по списанной, но ещё рабочей спасательной батарее "Маячок" с лампочкой, работающей от морской воды. Дети наперебой благодарили боцмана (он уже не казался им стивенсоновским Джоном Сильвером) и называли его дядей Отто.
            Ознакомившись с хозяйством дяди Отто, почти все мальчишки сразу же захотели стать боцманами, такими же солидными и классическими.

                2

            Отто Марьянович Шайн родился на Украине, в Черновцах. К моменту его рождения только утихомирилось "добровольное" воссоединение западной Украины с восточной и началась Великая Отечественная война. Кто-то из местных жителей клял советскую власть, кто-то одобрял её действия. Отец Отто – Марьян Казимирович – рабочий мясокомбината, как и многие другие простые люди, воспринял её как свою и, не раздумывая долго, одним из первых ушёл добровольцем на фронт, чтобы защитить, как он думал, счастливое будущее своего, только что родившегося сына.
             Период присоединения совпал в его жизни с периодом безоблачно-чистой любви, поэтому он мало вникал  в суть политических катаклизмов, тем более материальных затруднений при советской власти особо не ощущал.
 – Марьян да Марья, будто два голубка воркуют над своим первенцем, – улыбались соседи, предвещая им многодетную семью и долгую любовь, ещё не ведая, что сын Отто будет первым и последним в недолгом счастье Марьяна и Марьи.
             Уйдя на фронт, отец ушёл из жизни навсегда. Уже в конце войны получила Марья Михайловна извещение, хоть и с подающими надежду, но такими пугающими словами: "Пропал без вести в 1942 году..." А сразу после проводов (наверное, от плохого предчувствия) наступило для неё тяжёлое время. Всё валилось из рук, ни к каким делам душа не лежала, но кормить себя и сына каким-то образом было надо. Устроилась рабочей на черновицкую перчаточную фабрику. Работа отвлекала от чёрных мыслей о своей судьбе и переживаний за мужа.
             Потом пришли немцы. У фабрики появился хозяин. Народу стало работать меньше: многие эвакуировались, некоторые ушли в партизаны, другие исчезли неведомо куда.
             Марье Михайловне ехать было некуда да и незачем. Её дом был в Черновцах. Надо было продолжать жить и растить сына.
Так и работала она на перчаточной фабрике, пока не освободили Украину советские войска, и потом, здесь же, до самой пенсии.

                ***

            Материнского заработка на сытую жизнь не хватало, и мысли Отто, сколько он себя помнит с детских лет, были о том, где бы найти чего-нибудь поесть. "Наверное с тех лет и осталась привычка при первой возможности наедаться про запас", – иронизирует над собой Отто Марьянович, похлопывая по авторитетному животу.
             Марья Михайловна всеми силами старалась дать сыну образование, а ему было больно смотреть, как она, уставшая, отработавшая полторы смены, добравшись домой, первым делом ложилась на часок отдохнуть, а потом принималась хлопотать по дому.
            Уже после четвёртого класса он заявил ей, что пойдёт работать вместе с ней на фабрику. Мать только ласково погладила сына по голове и сказала: "Учиться надо".
            Однако, закончив в 1957 году девять классов, сын поставил вопрос ребром: иду в ремесленное училище. Как не уговаривала мать отучиться "ещё годик" - не согласился.
            Кем он хотел стать до ремесленного училища, Отто и сам наверное не знал. Возможно, жила у него в душе, как и у всех мальчишек, тяга к мужественным романтическим профессиям, но больше сидеть на шее у матери он не мог. Поэтому пошёл учиться на слесаря-сборщика металлоконструкций.
Через год, когда его бывшие  одноклассники только ещё выбирали, куда пойти учиться, Отто уже был рабочим завода лёгкого машиностроения. Приятно было под трудовые рапорты тех лет, переполнявшие радио и печать, сознавать себя частицей большого заводского коллектива. Радостно было, идя утром по гудку на работу, вдыхать очищенный природой за ночь терпкий, какой-то, казавшийся не городским, воздух. А в обеденный перерыв, после торопливого перекуса в заводской столовке, просто необходимо было растянуться на скамейке, а то и прямо на полу в раздевалке и слушать завораживающий трёп Кости Бича (как он сам себя окрестил) - товарища по бригаде.
            Костя Бич до армии несколько лет проработал мотористом на судах Черноморского  пароходства, и теперь это был неистощимый кладезь захватывающих историй о морских рейсах в каботаже и по заграницам.
Излюбленным началом его разглагольствований было: "Вот когда мы заходили в Константинополь..." и т. д.
            Конечно, Отто понимал, что за своё короткое пребывание на море Костя не мог повидать всего, о чём рассказывал, и добрую половину его повествований, чувствовалось, составляли услышанные им когда-то устоявшиеся флотские байки. Но слушать было интересно, тем более на сытый желудок, и он, развесив уши, жадно, хотя и не без иронии, вслушивался во вдохновенные стенания Кости: "Цвет сакуры! Кор-раловые р-рифы! Рыбки летающие! Экзотика – словом... Меня море зовёт, а я тут с вами дурака валяю!"
            И, странное дело, рассказы Кости Бича, которые непременно заканчивались серией безобидных подковырок со стороны слушателей и дружным взрывом хохота, разбудили и в Отто любовь к морю.
            – С тех пор, – вспоминает Шайн, – и меня "море позвало".
            А полгода спустя Марья Михайловна, провожая сына, не скрывала слёз:
            – Может не поедешь? Ведь там и утонуть можно.
            – Ну что ты, мам, сейчас такие корабли строят, что и захочешь – не перевернёшь, – успокоил её Отто.
            – И в кого уродился? Вроде не было у нас в роду моряков, – вздыхала мать.
            Уехал Отто в Архангельск. Прямо с поезда направился в «Архморпуть». После рассказов Кости Бича, никем иным, кроме как моряком торгового флота, себя и не мыслил.
            Устроился матросом. Вскоре первые рейсы по Северной Двине, Белому морю. Перевозка грузов. Побывал в Северодвинске, Нарьян-Маре... Всё шло хорошо. И работа нравилась, и экипаж на судне, но через некоторое время каботаж уже прельщать перестал. Хотелось большего – морского простора.
            Прослышал, что есть на севере такая контора: «Мурмансельдь». И промышляют её суда очень популярную в народе рыбу  на банках  с экзотическими, гремевшими тогда названиями: Джорджес и Ньюфаундленд в Атлантике. Впервые услышал, что "рыбак – дважды моряк". Потянуло к этим мужественным людям в зюйдвестках и высоких резиновых сапогах-ботфортах, по шесть месяцев скитающимся на проржавелых, не имеющих элементарных бытовых удобств средних рыболовных траулерах, у штормовых осенних берегов Северной Америки в поисках сельдевых косяков.
            Твёрдо решил ехать, но тут помешала повестка из военкомата, которая на четыре долгих года отсрочила это решение. Взяли на флот. "Думал, на военных кораблях тоже свет повидаю, но определили подводником в военно-морскую часть в Кронштадте. Затосковал. Всё бы ничего, да что под водой увидишь? На занятиях обдумывал своё житьё-бытьё и глядел в окно. За Якорной площадью с бронзовым памятником адмиралу Макарову простиралось море. Оттуда шли большие океанские суда с грузом в Ленинград  и обратно, в море". Становилось грустно. Плавать вслепую  желания не было.
            Интерес к новой профессии ощутил только после встречи с ветеранами-подводниками, состоявшейся вскоре у них в части, на которой присутствовали моряки – участники второй мировой войны: главнокомандующий тогдашним Краснознамённым Балтийским флотом адмирал Владимир Филиппович Трибуц и легендарный капитан легендарной подлодки "С - 13" Александр Иванович Маринеско. Слушали незабываемые воспоминания о защите Ленинграда, о дерзких вылазках наших подводных лодок на военно-морские базы фашистской  Германии, о том, как в конце января 1945 года Маринеско торпедировал десятипалубный немецкий корабль  "Вильгельм Гутслофф" с семьюдесятью подготовленными к военным действиям экипажами суперлодок, предназначенными для полной блокады Англии. До войны «В. Гутслофф» был круизным лайнером, а во время войны стал учебной базой высшей школы подводников третьего рейха  в Готенхафене. В результате этой блестящей операции фашистская Германия потеряла около 4000 специалистов-подводников, представлявших цвет немецкого подводного флота.
           После встречи с героями-ветеранами, Отто понял: насколько уважаема и почётна его новая военная профессия. И он готов был уйти под воду ради сохранения её престижа и престижа своего "Я". Стал гордиться званием подводника. Но удивило его то, что такой известный капитан, как Маринеско, работает обыкновенным грузчиком в Ленинградском порту и не удостоен за свой подвиг звания Героя Советского Союза. И это человек, которого взбешенный Гитлер объявил своим личным врагом № 1 сразу же, как только узнал о гибели лайнера? Он задал Маринеско этот вопрос.
            – Нет звезды Героя? Вёл себя, наверное, не так, как хотелось некоторым штабным чинам. Вещи называл своими именами, говорил – что думал, не щёлкал каблуками перед теми, от кого зависела моя карьера. Делал всегда только то, что считал нужным и, что никто из них за меня не сделает. Но ведь быть личным врагом фюрера и всего рейха, согласитесь, – это даже, может быть, большая для меня награда, хотя я только лишь управлял орудием, которое дал мне мой народ. Главное, оставаться во всех ситуациях Человеком.

                3

              Служить оставили на Балтике. Два раза поощрялся отпуском домой. Второй раз – незадолго до демобилизации. Как раз в это время к соседям приехали родственники из Камчатки. Они много рассказывали о своём вулканном полуострове и, кажется, считали себя героями уже только потому, что там проживали. При всяком удобном случае, сравнивая какие-либо обстоятельства, они с какой-то особой гордостью заявляли: "А вот у нас на Камчатке!.."
В общем, то ли этой гордостью, то ли своими рассказами, но они распалили поостывшее в душе Отто чувство перемен. В 1964 году, увольняясь в запас, он взял проходное свидетельство до Камчатки.
               Петропавловск встретил его обложным ноябрьским дождём. Сквозь пелену тумана еле проступали очертания серых двухэтажных домов вперемешку с длинными деревянными бараками.
              Сойдя с трапа теплохода "Советский Союз" и оставшись один на один с этим незнакомым краем, Отто зябко поёжился и, кажется, пожалел, что так рьяно рвался на Камчатку. Как и раньше, в Архангельске, – отправился искать "какое-нибудь морское управление".
              В Управлении океанического рыболовства лишь развели руками: больших морозильных траулеров всего несколько штук, и людей на них хватает.
Нужно было где-то жить. Добрые люди подсказали, что в СМУ-8 сразу дают общежитие. Сюда он и устроился. Строил ТЭЦ-1, но надежды уйти в море не терял.
Наконец подвернулась возможность отработать путину на МРС-80 Жупановского   рыбокомбината. Согласился.

                4

              – Вот где была весёлая работёнка! – смеясь, вспоминает Отто Марьянович. – Половина команды – сезонники из нечернозёмной полосы России. Море до этого в глаза не видели, да и я, хоть и моряк, а на рыбе впервые. Помощник механика, помню, комбайнер-первоцелинник был. Аккуратный такой, добросовестный в работе мужичок. На палубе нерасторопный, однако, в машине беспорядка не терпел.
              Пришли как-то на сдачу на рыбокомбинат. Пирсы бревенчатые – болтами и скобами стянуты, порядком расшатанные и разбитые бесчисленными швартовками. Капитан сходу швартонулся лихо и бегом в сельпо (пока не закрылось) за "огненной водой", а команда рыбу выгружает. Механик в машине – службу исправно несёт. Сидит это он там хозяином, вдруг слышит, будто вода где-то, как сквозь щель, просачивается: хлюп, хлюп, хлюп. Осмотрелся вокруг... под пайолы заглянул... Водотечности вроде бы и нет, ан слышит снова: хлюп-хлюп, хлюп-хлюп.
              Снова огляделся и видит: на самой ватерлинии за трубопроводом, со стороны ошвартованного борта, болт из обшивки торчит, и сквозь неплотности вокруг него вода в машину прохлюпывает. Решил он эту водотечность устранить: вырезал прокладку резиновую, шайбочкой, как надобно придавил, гайку подобрал соответствующую и, как положено, гаечным ключом затянул резьбу намертво.
               А сейнер, по мере освобождения трюма от рыбы, стал подниматься на воде и в сторону пирса клониться. Рыбаки недоумевают по поводу крена судна, но продолжают своё дело делать.
                Закончили выгрузку, а тут и кэп прибегает, – глаза осоловелые: "Ну, что, сдали рыбу? Отдавай концы! Отходим".
                Машине задние хода дают, вплоть до самых полных, а сейнерок ни с места. "Что за хренотень?! – ругается капитан. – Осохли, что ли?" Огляделся по сторонам: "Ну, конечно, осохли! Даже завалились на правый борт. Ни на час нельзя пароход без присмотра оставлять!" – и подозвал проходящий мимо буксирный катер на подмогу.
                На буксире знакомые парни работали: "Давай конец!" – кричат. Подали швартовый – чёрта выдержит. Как дёрнул тот со всей дури – полпирса, как от бомбы, в воздух взлетело. Треск, скрежет, пыль столбом. А в борту клок обшивки выдрали от палубы до ватерлинии. Пришлось срочно на берег выкидываться – осыхать. Потом двое суток корпус залатывали.
                – Такие вот спецы были среди тех, кто поднимал рыбную отрасль Камчатки, – закончил свой очередной рассказ Шайн.

                5

                После этой путины Отто было уже не страшно идти и на большой промысловый флот. Однако, привыкнув к маленькому коллективу, где каждый человек на виду, на большие суда идти расхотелось. По возвращении в Петропавловск, направился в Облрыбакколхозсоюз.
                Первым его судном здесь был рыболовный сейнер немецкой постройки "Борец", принадлежащий рыбколхозу имени 22 партсъезда. Эти сейнеры славились  своей плохой остойчивостью, и большинство из них на Дальнем Востоке затонуло, гибелью своей принеся горе во многие рыбацкие семьи.
                Испытала судьба на верность морю и Отто Марьяновича, когда "Борец" вышел в свой первый и последний рейс. Но об этом ниже.
                ...Двадцать один год проработал Шайн в системе рыболовецких колхозов на Камчатке и за это время сменил всего семь судов. Сначала это были рыболовные сейнеры "Убеждённый", "Уважительный", "Умелец", потом средний рефрижераторный траулер "Краснодар", стоящий ныне, как памятник всему среднему флоту на вечной стоянке на межколхозном судоремонтном заводе. На нём оборудованы учебные классы по борьбе экипажей за живучесть судов. Затем - средние траулеры-морозильщики "Гайворон", "Юбилейный", а в настоящее время - СРТР-800 "Пионер".
                И где бы он ни работал, везде его знают  как трудолюбивого и грамотного специалиста. Об этом свидетельствуют и его награды, которые как фарватерные вехи протянулись через весь жизненный путь Отто Шайна: 1970 год - медаль "За доблестный труд"; 1971-й - удостоверение и знак "Победитель социалистического соревнования"; 1972 год - удостоверение и знак "Победитель социалистического соревнования"; затем множество грамот и ценных подарков, а в 1984 году - удостоверение Управления промыслового флота КМПО – "Ветеран труда".
               – Да что там медали! – воскликнет какой-нибудь привереда, – их тогда всем подряд давали! Может, и всем. Но одно дело, когда медаль капитан получает, который за весь рейс ни разу ногой на рабочую палубу не ступит, а другое – рыбак, который весь рейс на холоде из робы не вылезает.

                6

               Мы сидим с Отто Марьяновичем в его каюте. "Пионер" готовится к ивасёвой путине. Обеденный перерыв. На столе гудит закипающий электрический чайник. По эмалированным кружкам разложены пакетики с заваркой. Конечно, чай не такой уж великий расположитель к  задушевным беседам, как более крепкие напитки, но в данном случае они нам не нужны: я знаю Шайна уже много лет, а сегодня забежал на минутку уточнить некоторые детали его биографии, необходимые для очерка. Беседа постоянно прерывалась заходящими в каюту рыбаками с рядом стоящих судов. Каждому что-то было от него надо: одному – трос для шкентелей в долг, пока с базы снабжения их не завезут, другому – канифакс-блок или глаголь-гак... И, удивительно, всё у него есть. Таких боцманов обычно зовут в шутку куркулями (не в обиду боцману Шайну). Но я считаю, что это не "куркульство", а самая настоящая хозяйская хватка, которая присуща всем старым боцманам. Шайн никогда никому не отказывал. Вызвав матроса, он давал распоряжение выделить тому или другому просителю требуемую вещь и снова возвращался в каюту.
Наконец, выдалось несколько свободных минут. Я прошу рассказать боцмана о начале его трудовой деятельности в колхозной системе Камчатки.
 – В шестьдесят шестом году, – начал Шайн, – это время у меня в памяти запечатлено, как на фотографии. После жупановской селёдки меня сразу взяли боцманом на "Борец". В сентябре мы вышли на селёдку олюторскую. Это как раз были последние годы её хищнического истребления. И в этом есть и моя вина. Но откуда мне было знать, что я участвую в узаконенном государственном браконьерстве, если об этом не задумывались тогда даже те, от кого зависело её существование?
Колхоз только-только приобрёл первое судно типа РС-300, а то раньше здесь лишь МэРээСки были. На борт председатель колхоза и секретарь парткома прибыли. Перед первым рейсом устроили митинг с транспарантами: "Даёшь рекорд!", "Борец" – надежда всего колхоза!"
– Не подведём! – капитан А. Г. Зотов заверил всех в успехе.
И двинули мы за победой.
Селёдка тогда уже шла наполовину с молодью, что, конечно же, говорило о депрессии стада, но это никого не смущало. Косяки ещё были огромные и перемещались по поверхности. Кошельки   метали не как сейчас – по гидролокатору, а визуально, на пятно.
Уже и не помню, сколько мы сдач сделали, где-то три или четыре, не больше. Погода в это время для севера стоит обычно изумительная, как по Гоголю: не шелохнёт, не прогремит. Полнейший штиль. И солнце – ласковое, хотя и еле тёплое.
В замёт упали вечером. И... напоролись на мелочь. Выбираем литер, второй – ничего. Третий – мать честная! "Шуба!" Почти в каждой ячее рыбёшка застрявшая торчит. Четвёртый – гуще. Пятый, шестой – невмоготу. Зрелище восхитительное: не дель , а сплошная серебряная кольчуга, сверкающая при луне. Однако, зрелище – зрелищем, а работа адская. Чтобы уложить невод на корму, надо вытрясти из него всю рыбу, потому как жвак  в неводовыборочный блок не проходит. Дёргаем его: то на вира, то на майна – шубу чем попало сбиваем. Метр за метром – глядишь – выбрали литер, и снова – метр за метром. Литер – пятьдесят метров дели, с грузами и наплавами, а их – двенадцать литеров в кошельке.
Не заметили, как рассвет наступил. Не до сна – невод надо спасать. Потеряем невод – всё, кончилась для нас рыбалка: другого в колхозе нет.
Невод, дурачьё, спасали, а о своих жизнях не думали. Остойчивость судна не рассчитывали. Да и какой рыбацкий штурман в те времена с серьёзностью к перегрузам судов и остойчивости относился? Надеялись на судовое конструктивное совершенство. Если завод построил – значит, загружай, сколько войдёт. И загружали: полный трюм и вся палуба, с горкой. Чикиляет бедный сейнерок – одна надстройка и тамбучина из воды торчат, да невод, уложенный на кормовой площадке, возвышается.
Короче, за такой изнурительной выборкой и второй рассвет встретили. Осталась за бортом сливная часть, а в ней – один крупняк (мелочь-то вся в дели объячеилась). А тут, смотрим, наш "Борец" так сел на корму, что нос по самый киль над водой задрался. Мне кэп кричит: "Заливай форпик  водой! Нужно дифферент на нос выровнять!" Я быстро конец шланга в канатный ящик майнаю и врубаю пожарник. Залил, а толку – чуть. "Давайте, – снова кричит кэп, – рыбу в трюм сыпать! Не пропадать же добру, да и остойчивость лучше будет!"
В трюм загрузили тонн тридцать пять, не больше. Дифферент выровняли, глядим: надводный борт весь в воду ушёл, а в сливной ещё рыбы тьма. Подзываем три МэРээСки, загружаем их, а рыбы не убавляется. Больше и звать некого. Рыба залегла, вниз давит. Отдаём шворку и топим её. Сливную на борт лебёдкой заваливаем, а там шкентелями по палубе равномерно растаскиваем. А сливная – тоже в сплошной "шубе". Кое-как одолели. И совсем огруз наш "Борец". Вода по щиколотки по палубе гуляет.
За эти полтора суток так уработались, что сил хватило только на то, чтобы снять робу, спуститься в кубрики и, не раздеваясь, завалиться на койки. В семь утра снялись в Пахачи на сдачу. Что нас спасло, так это штиль и отсутствие в устье наката. Утюжим морскую гладь – якоря в воде, только кончик форштевня  над водой и планшири выступают. В рубке старпом Колесников – сам рулит, сам штурманит. Сам и в речку Пахачу зашёл, и к пирсу колхозного рыбцеха ошвартовался. Мы мертвецким сном спали.
Потом, часов через шесть, на выгрузку поднялись, а он нам и говорит: "Спартак" утонул. Только снялись с промысла, слышу "СОС" подаёт. Вас будить – только пугать до смерти: у нас такое же положение. Выбирал "шубу", вдруг резкий дифферент на корму... Так и ушёл кормой под воду. Хорошо, МэРээСки рядом находились – весь экипаж успели подобрать. Слушаю, а у самого дрожь в коленях..."
Ну так, значит, поднялись мы на выгрузку, посочувствовали экипажу "Спартака", пожалели сейнер, порадовались за себя, что благополучно дотопали – стали рыбонасосом селёдку из трюма в цех откатывать. Всю почти откатали, тонн пять осталось, вдруг "Борец", медленно так, стал валиться в сторону пирса.., потом быстрее... какие-то несколько секунд. Мы, как по команде, все на пирс выпрыгнули, а тралмастер в трюме остался. Мы - кричать ему. Так он, бедный, под впечатлением гибели "Спартака", словно ошпаренный, в момент, выскочил оттуда, и сей секунд уже рядом с нами стоял.
Через минуту "Борец" лежал на боку, распластав по пирсу погнутые мачты с порванными антеннами. Машинное отделение, трюм, кубрики – вода залила. Заглох двигатель. После стрессовой ситуации наступила удручающая тишина. Что делать? – никто ничего сообразить не может.
Из шока вывел всех прибежавший заместитель председателя колхоза Андросов. Что он кричал? Какие давал распоряжения? – до глубины сознания каждого не доходило, но все разом забегали, что-то стали делать. Потом появился бульдозер, стал невод на берег стаскивать. Рыбонасосы воду из трюма и машинного отделения откатывают. Но сейнер, уже и облегчённый, так и остался лежать на борту. Команда забрала из кают свои подмоченные вещи и табором расположилась на берегу.
Потом подошёл буксир "Загорский". Завели конец на возвышающийся над водой борт "Борца", чтобы рывком поставить сейнер на ровный киль. Натянулся буксирный трос, сейнер было зашевелился, стал понемногу выпрямляться, но вот резко вздрогнул, увлекаемый буксиром, и стал погружаться в воду, снова заваливаясь на борт: киль соскочил вниз, по крутому руслу реки. И – всё. Над водой остались торчать только мачты и верхний мостик. До сего дня.
Так закончился мой первый рейс на первом сейнере в первом камчатском рыбколхозе, – Отто Марьянович умолк.

7

Я смотрю на боцмана-ветерана и думаю: "Какой же любовью к своей профессии надо обладать, чтобы после всех перипетий, которые пришлось выдержать в морях и океане, всё-таки оставаться верным ей до конца?" Работая в море все последующие годы, приходилось ему и тонуть, и гореть, и переносить семейные неурядицы и драмы, а он не огрубел, не зачерствел душой. Простой и весёлый, приветливый и гостеприимный. Как ни брало его море на излом, он не оставил рыболовецкий флот. А ведь я знаю очень многих бывших рыбаков, которые, побывав в незначительной морской аварии или посмотрев со стороны на кораблекрушение и утопленников, придя в порт, списываются на берег с эдакой бодряческой иронией:
                – И больше меня в море не затянут,
                Хоть миллионы посулами станут!
Поистине говорится: море любит сильных. Но не одно море любит сильных. Их любят и женщины. Поэтому и Отто Марьянович не остался без женской любви, хотя и не сложилась у него личная жизнь с первой женой.
Задаю немного нетактичный вопрос: "Вот вы плаваете боцманом, всё время на палубе: ветры, брызги, соль, чешуя, неужели не надоело? Годы ведь не молодые? Неужели не появлялось желание выучиться?.."
– А я учился, – отвечает, лукаво улыбаясь, Шайн, – ...на боцмана. Потом переучивался, потом курсы повышения квалификации на международное боцманское удостоверение. Да и повседневная практика – это тоже учёба.
– Нет, – немного смутился я, оказавшись нарочно непонятым, – ну... хотя бы на штурмана. Каждый рыбак, посвятивший себя морю, в конце концов становится специалистом: штурманом... механиком... или, допустим, тралмастером.
– Вообще-то не каждый, – подумав, говорит боцман. – Многие мои товарищи, с которыми я начинал работать, и сейчас ходят матросами, хотя большинство – да, выучились, и сейчас занимают большие должности в городских рыболовных управлениях. И мне предлагают при встречах: "Давай, Отто, поступай в учебно-курсовой комбинат на штурмана. Не хочешь учиться – не надо, будешь только занятия посещать. Самое главное – диплом получить". А разве это самое главное? Зачем тогда диплом, если знаний нет? Не от того ли у нас сейчас тьма посредственных, безынициативных штурманов и капитанов, что посещали занятия ради диплома? А если я выучусь, я ещё не знаю, какой из меня штурман получится (в смысле – рыбак), а здесь я на своём месте. Старпому не надо мне подсказывать, что и когда делать на палубе. Все ремонты сам веду. А если нужно штурмана заменить – пожалуйста: и определюсь, и курс проложу со всеми поправками.
Мои родители были обыкновенными рабочими. Я не жалею, что взял с них пример.
Между тем время перерыва закончилось, и в дверь заглянул молодой матрос:
– Марьяныч, что-то у нас гаша  не получается, пошли покажешь, как правильно надо растить, – и выжидательно уставился на боцмана.
– Иди, я сейчас, – отозвался боцман и повернулся ко мне. – Вот, набрали на флот пехоту – учу. Хотя парни смышлёные – солдаты.

8

На другой день ребята, придя в класс, с воодушевлением делились с товарищами, не ходившими на морскую экскурсию, избытком своих впечатлений:
– А я за штурвалом! Р-раз...
– А помнишь! Помнишь… ну, подожди, дай сказать!
– А боцман! Самый взаправдашный! Усищи! Только трубки не хватает.
Меня стали осаждать не побывавшие на судне ученики с одним и тем же вопросом: когда в следующий раз вы нас поведёте к классическому боцману, когда мы побываем на колхозных пароходах.
Вот так часто и бывает: лучше один раз увидеть. А ведь боцман и не педагог вовсе, и не читал им лекций и наставлений о любви к морю и своей профессии. Просто он действительно – человек на своём месте, органично вписавшийся в промысловый флот, от встречи с которым создаётся доброе впечатление о всех рыбаках. И мне приятно представить, что в памяти моих бывших учеников непременно сохранится колоритный образ "классического" боцмана. Или, наоборот, в разговоре о боцманах предстанет перед ними наш гостеприимный колхозный флот.


Июль, август 1987 г.
Японское море – Тихий океан.
РС-300 "Паратунка".
Послесловие:
С 1992 года управление промыслового флота КМПО преобразовано в Акционерное общество закрытого типа "АКРОС". Приобрело новые комфортабельные, высоко технологически оснащённые суда – морозильные филейные траулеры норвежской постройки и германские ярусоловы. Все упомянутые в очерке сейнеры и средние траулеры уже списаны с баланса, а "классический" боцман Отто Марьянович Шайн, выйдя на пенсию, всё ещё продолжает работать в своей прежней должности, теперь уже на новом, перегнанном им самим из Норвегии МФТ. Через тридцать лет сбылась всё-таки его мечта – поработать на больших траулерах.
1996 г.
Петропавловск-Камчатский

Суд совести

"Я должен говорить людям о плохом,
чтобы они достаточно разозлились или
устыдились – и могли исправить его".
У. Фолкнер.

Рыболовный сейнер "Аргази" стоял у пирса Управления промыслового флота КМПО Петропавловска-Камчатского. Уже вторые сутки весь экипаж трясла отходная лихорадка: руководству в сжатые сроки надо было, во что бы то ни стало, вытолкнуть судно в море, и оно бессильно было сделать это по своей же вине. Однако почему-то в этом обвинялся весь экипаж, вплоть до последнего матроса, но никак не руководители управления. Хотя капитан и предупреждал их о том, что команда полностью не укомплектована: нет электрика и матроса; механикам не завезли необходимые для профилактики двигателя в море запчасти – их не оказалось на складе. Второй штурман не получил картошку, которую коопторг ещё не закупил у населения. Тормозили отход и многие другие недоразумения.
А на судне уже уйма проверяющих: капитан-наставник, механик-наставник, пожарный инспектор, инспектор по технике безопасности, инструкторы парткома КПСС и комсомола, работники госстраха и прочие желающие поскорее "закрыть свою позицию" на "горящем судне". Каждый из них наперебой тряс капитана и старпома, те в свою очередь – механиков и штурманов, а последние – оставшийся на судне рядовой состав, не считая ту его половину, которая мечется со вторым штурманом по городу в поисках картошки и прочих "дефицитов".
Шестнадцати человек экипажа в такие дни для нахлынувших работ явно не хватает.
В этот день, невзирая на категорические заявления заместителя начальника управления по добыче В. Б. Воробьёва закрыть все позиции и отдать концы, мы снова не отошли.
Вечером, после работы, я сидел в кают-компании и составлял расписание ходовых вахт, когда входная дверь с грохотом распахнулась, и с палубы в салон уверенно шагнул молодой человек лет двадцати пяти с направлением в руках:
– Вы будете старпом?
Я с интересом стал разглядывать вошедшего: что он за человек, с кем предстоит выполнять план и, возможно, бороться за живучесть судна. Всё в море может быть...
За много лет работы на среднем добывающем флоте выработалась интуиция – определять качества человека по его внешнему виду, поведению, манере разговаривать. Но встречаются и нетипичные личности. Порой ошибаешься.
– Точно так, – отвечаю, бросая фломастер на бумагу и доставая сигарету.
– Меня к вам матросом направили, – произносит вновь прибывший, с ходу садясь и, быстро обшарив карманы полушубка, как будто ища чего-то в дополнение, небрежно бросает передо мной направление.
"Хайматдуллин Руслан Фассахович", – читаю в направлении и спрашиваю:
– На каком судне работали раньше?
– На «Черкесске» на иваси ходил, на «Талдане» – на минтай.
– Значит, на "белых" пароходах в основном? А что же вас после траулеров на сейнер потянуло?
– Так ведь летом лучше на иваси на траулере ходить, а зимой на сейнере на треску! Вы что, разве не знаете? – отвечает. – Мы же не из-за романтики в морях гниём!
Такой цинизм во взгляде на труд рыбака меня, признаться, поразил.
– Знаю... А сколько лет вы, простите, на флоте работаете?
– Полтора года, – с гордой готовностью ответил матрос, по-видимому считая себя уже ветераном.
– А до моря, где работали? – с деланным равнодушием спросил я.
– На материке. Терапевтом.
Я изучающе оглядел его  с головы до ног: на что же он сгодится в море?
– Хорошо. Пойдёте матросом второго класса. Сейчас я вам покажу вашу каюту, койку, а затем проинструктирую по технике безопасности. Он вопросительно, с нескрываемой обидой поглядел на меня исподлобья:
– А почему матросом второго класса? У меня "корочки" первого класса. Тем более пахать на палубе приходится одинаково, а заработок меньше.
– Потому что, – отвечаю, поднимаясь, – штатное расписание укомплектовано. Есть место только матроса второго класса. У меня самый молодой матрос и то уже четыре года в моря ходит, а стоит на штате матроса второго класса. А вы...
Я не успел договорить.
– А сейнер куда идёт? – перебил меня матрос.
– На минтай, – отвечаю.
– Да-а? – удивлённо протянул он, – а мне в кадрах сказали, что на треску! Зачем же обманывать? – он уставился на меня так, будто это именно я выписал ему сюда направление. Потом, как бы про себя: – Ну ладно, скажу Иванычу, он раздолбает этого клерка. – И, уже обращаясь ко мне, – Дайте сюда направление. Я с вами не пойду.
Я пожал плечами: как будет угодно, и даже с готовностью протянул обратно его бумажку.
Возможно, он не ожидал такой быстрой ответной реакции. Возможно, думал, что его будут уговаривать остаться, ведь в резерве нет больше матросов. Он нехотя принял направление, хотел было подняться, но передумал и вяло произнёс:
– А по сколько сбрасываетесь?
– То есть? – как будто не понял я.
– А то не знаете! На покупку рыбы по сколько рублей с пая сбрасываетесь?
– Ни по сколько, – говорю.
Смотрит на меня, как на больного:
– А зачем же тогда в море идти – без денег, без водки? Это же верный прогар! Мы на ивасях по пятьсот рублей с пая собирали, у нас и вышло за рейс десять кусков. – Теперь он решительно поднялся, засовывая направление во внутренний карман пиджака. Но тут раскрылась дверь капитанской каюты...
Когда в кают-компании не шумно, то в каюте капитана отчётливо слышны все разговоры. Видимо, капитан, отвлёкшись от дел, слушал наш разговор, пока самоуверенность матроса не задела его самолюбия.
– Молодой человек! Вы пришли сюда работать или только деньги зарабатывать?
Капитан стоял в дверном проёме – маленький и худенький, как подросток, совсем не похожий на тех богатырей, которых привык встречать доверчивый читатель на страницах приключенческих романов и романтических повестей о море, от присутствия которых "в каюте становится тесно", как это выписано в публицистике нашего камчатского писателя Н. В. Санеева.
Матрос, растерявшись, замялся у двери, но потом, успокоенный несолидным видом капитана, оглядев его неказистую фигуру, произнёс – однако уже без прежней надменности в голосе:
– Работы мне и на берегу хватит. Ещё бы я в море за так ходил. Извините. До свидания!
Входная дверь снова хлопнула. Капитан перевёл взгляд на меня, иронически усмехнулся своим мыслям, кивнув головой в сторону вышедшего:
– Видал? Вот это матросы пошли! Юристы, инженеры, учителя, врачи, одним словом – рвачи.
Он немного помолчал, потом снова заговорил:
– Всё думаю, почему в нашем трудовом обществе появляются такие вульгарно-корыстные люди? Вот раньше были моряки! Он тебе последнюю рубаху отдаст! Деньги для него, что навоз: сегодня нет, а завтра – воз. Истинные горьковские челкаши. А теперь? Ну, ни дать, ни взять - бальзаковские гобсеки. Только деньги у них на уме!
Опять хлопнула входная дверь. Вошёл второй штурман, доложил, что картошку купил у частников по рыночной цене, матросы приступили к разгрузке машины. Капитан слушал рассеянно, кивал головой, видно было, что он ещё не может переключиться на новый разговор.  И, как только второй штурман закончил, капитан тот час вернулся к прежней теме:
– Каков апломб, а? Блатной! Простые матросы себя так не ведут. – Немного подумал и добавил с обидой в голосе, – Был бы это "белый пароход", он бы тише воды был. Там конкуренция на заработки. Такая блатота, как он, месяцами на очереди стоит. Там льстить надо.
– А что такое произошло? – поинтересовался штурман. Это был высокий, худощавый, уже не молодой человек с простым, бесхитростным лицом и серьёзными глазами. На "Аргази" он шёл первый раз.
Капитан, ещё не успокоившись, вкратце передал ему произошедший разговор.
– Чему удивляться? – как-то грустно улыбнулся второй штурман и вспомнил свою, произошедшую с ним в управлении историю.

Рассказ штурмана

Помните, проводилось у нас общефлотское партийное собрание по обсуждению "Основных направлений экономического развития государства на двенадцатую пятилетку и до двухтысячного года", с их изменениями и дополнениями? Так вот, предложили мне в парткоме выступить от лица нашего экипажа. Сами понимаете, только с хвалебной речью. Иначе они и не могли представить моё выступление: тогда у меня неприятности были по работе, и, по их мнению, я должен был себя реабилитировать "хорошим" поступком. Я отказался. Но перед собранием наш капитан мне и говорит: "Выступи. Подними наши флотские и управленческие проблемы. Что тебе терять? Всё равно – в опале. Меньше сейнера не дадут, дальше моря не пошлют".
Я подумал-подумал и решил выступить. Набросал на бумаге  план выступления, отметил основные недостатки в руководстве управленческого аппарата. За полчаса до начала подошёл к ответственному за проведение собрания работнику парткабинета (не помню, как его фамилия, ну, вы знаете, о ком я говорю – идеологический работник) и предложил внести меня в список выступающих.
– А о чём вы хотите говорить?
– О недостатках в работе предприятия, – отвечаю.
– Выступить, конечно, можно, но надо увязать эти проблемы с повесткой дня, – говорит он.
– А разве я не могу свои наболевшие вопросы выложить на партсобрании независимо от повестки дня?
– Можете, но надо вносить поправку в повестку: предложить записать вторым вопросом то, о чём вы хотите сказать.
Я задумался, представил, как прошу собрание выслушать меня. Смутился от одних только представлений. "А может, на следующем собрании выступить, – стал я оправдываться перед самим собой, – когда вторым вопросом будет записано: "О недостатках в работе администрации в управлении производством"? Будет ли такой вопрос когда-нибудь стоять на повестке дня, добровольно вынесенный администрацией и парткомом на обсуждение? Чтобы каждый коммунист, не стесняясь, мог высказать то, на что, по его мнению, следует обратить внимание руководства".
– Давайте пройдём в кабинет, обсудим ваше выступление, – прервал мои мысли партработник, видя, что я не тороплюсь уходить.
Я последовал за ним.
– Вот, человек выступить хочет, – обратился "идеолог" к сидящему за столом Савельеву, который был тогда, кажется, заведующим парткабинетом.
– Да? Очень хорошо! Заходите. О чём будете говорить? Садитесь.
Я снова смутился. Хотел сказать: "Вот выступлю, тогда узнаете".
– Ну что же вы? Давайте напрямую. Что мы здесь в прятки играем?
– О блатных, например, – отвечаю.
Круглое его лицо при этих словах, казалось, вытянулось.
– О блатных? А вас не засмеют? Это же надо умеючи преподнести.
– Если кто и будет смеяться, – говорю, – так только те, которым необходимо ехидным смешком отвести от себя критику.
– Ну, а о чём, в частности, вы хотите сказать?
Я передал ему лист бумаги с моим выступлением. Он углубился в чтение.
На обеих сторонах листка мелким почерком был набросан приблизительный текст выступления. Я хотел сказать о некоторых переменах в лучшую сторону, произошедших со времени объединения колхозов и образования Управления промыслового флота: изжили бичей, ведётся чёткая организация различных культурных и деловых мероприятий, внедряется на судах новая аппаратура и техника (хотя можно было бы внедрять её более эффективно), построено общежитие для малосемейных рыбаков и холостяков, начали строить квартиры (однако, последние три года строительство прекратилось, почему? Ведь фонды у Управления на строительство есть). Далее (остановился подробно) остро объявились и новые, когда-то малозначащие пороки. Они теперь принимают на нашем предприятии значительный характер: разлагают коллектив изнутри, подрывают авторитет руководителей. Взять, в частности, окружение денег магическим ореолом. Люди перестали употреблять слово "работать", говорят: "заработать". Выходя в рейс, многие капитаны (не буду называть их имена, вы все прекрасно их знаете). Во главе с застрельщиком этого вида "добычи" Никулиным, чтобы завоевать себе славу рекордными выловами, организуют сбор денег с экипажей для покупки излишков сырца на плавбазах. Увеличивают таким нечестным путём заработок рыбаков. Не пора ли им показать себя в честном соревновании?
Некоторые начальники отделов заинтересованно потакают таким "рекордам", безапелляционно заявляя в присутствии подчинённых: "Наше УПФ осталось единственной конторой на Камчатке, где ещё можно урвать". Я не хотел подробно останавливаться на этом щекотливом, требующем неопровержимых доказательств вопросе, каждый из работающих на море ощутил его на себе... Затем: увеличилось количество приёма и устройства на работу по протекции. На каждом "белом пароходе" экипажи состоят из родственников и знакомых работников аппарата управления. Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачёв, помните, неоднократно указывал на то, чтобы прекратить  выдвижение на должности по протекции. Конечно, он имел в виду более значительные посты. Но и наши, так называемые блатные, не на пользу производству. Это – плохо обученные временщики, из-за чего участились случаи травматизма в море. Да и обучение вновь принятых на один-два рейса стоит комсоставу больших нервных напряжений. Стала процветать лесть, которая, как коррозия, разъедает сплочённость коллектива и ослепляет руководителей. Возможно, кто-то скажет, что это преувеличение с моей стороны, что это просто обострённое чувство восприятия. Нет! Здесь я говорю, как рыбак, как коммунист. Случись, упадут расценки на иваси, или они совсем исчезнут, и все блатные побегут с "белых пароходов", как крысы с тонущего корабля. И вновь придётся руководству поворачиваться лицом к своим старым постоянным колхозным кадрам, как это уже и было в 1976 – 79 годах. Тогда межколхозное объединение только ещё образовалось и, отыскивая перспективные режимы работы добывающих судов, трещало по всем, только что сваренным швам. К тому же сильные морозы сковывали традиционные районы промысла. Заработки резко упали, и начались массовые увольнения всех искателей лёгкой наживы.
Время окажется грозным судьёй, если руководство в лице начальника Управления Бикмухамедова и секретаря парткома Хамлова не очнётся от головокружительных успехов и не обратит внимание на контингент устраивающихся на работу, и на то, как они работают и зачем.
Кажется, самое время подумать, как бы погоня за рекордами любыми путями не обернулась духовным обнищанием личности...
Второй штурман прервал изложение своего дидактического выступления, перевёл дух, оглядел нас внимательным взглядом, как бы спрашивая о нашем мнении, и продолжал рассказывать:
 – Заведующий парткабинетом пробежал глазами по моему выступлению, прокашлялся, как будто  только что сам говорил с трибуны, начал читать снова, уже более внимательно. Дочитал до середины. Задумался.
– Видите ли, я с вами полностью согласен. Но это не в такой форме надо преподносить. Вас не поймут. – Он замялся, подыскивая слова и косясь на часы. – Эх, жаль, что мы не успеем, – он порылся в нагрудном кармане пиджака, достал авторучку, покопался в стопе бумаги, лежащей на столе, снова пододвинул мой листок к себе, снова почитал.
– Да, не успеем. Надо было это сделать как-то не так... Началась там регистрация делегатов? – обратился к идеологическому работнику.
– Сейчас начнётся.
– Эх, не успеем. – Опять он начал шарить по карманам, пряча от меня глаза. Видно было, что он лихорадочно думал. Но не о том, как преподнести слушателям моё выступление, а как не допустить меня на трибуну. – Вы понимаете, что вас не поймут? Это не та формула самовыражения. Это крик вашей души. Я с вами солидарен, эти вопросы давно надо поднимать, но крик души надо как-то обосновать. – Он посмотрел на меня, делая сочувствующий взгляд.
– Я вас понял, – отвечаю, – но моё дело не судить, а обратить внимание общественности на сложившуюся обстановку. И, мне кажется, крику души в данном случае больше веры. Разумные доводы можно привести потом, если они понадобятся.
– Да вас просто засмеют, молодой человек! Люди будут издеваться над вами. – И он продемонстрировал, как это будет выглядеть: откинулся на спинку стула, зажал рот ладонью и стал идиотически прыскать.
Я поднялся, оскорблённый.
– Мне плевать на тех, кто будет прыскать! Все работающие у нас знают обо всём прекрасно. Моё дело – поднять эти вопросы с трибуны, а там пусть каждый доходит до сути своим умом. Большинство рыбаков будет на моей стороне. Я уверен.
Заведующий парткабинетом быстро оправился и вновь заговорил:
– Конечно, это ваше дело, вам никто, как коммунисту, не запретит выступить, однако...
– Только надо внести на голосование, как дополнение к повестке дня, – вставил своё слово "идеолог".
Я опять представил на себе взгляды коммунистов – сочувствующие, любопытные, смеющиеся, и снова заволновался: а надо ли выступать? Ведь все знают об этих пороках. В разговорах между собой негодуют, а на собраниях молчат. Боятся гнева администрации? Правильно наш капитан сформулировал: "Тебе всё равно терять нечего, выступи".
– А что вы можете на собрании сказать по своему пароходу? – вывел меня из замешательства вопрос.
– По своему судну я сказать ничего не могу, я работаю там всего месяц и в море на нём ещё не был.
– А на каком вы работали до этого?
– На "Алаге".
 Вы на нём на минтае были?
– Да, – отвечаю.
– А что-то я вас там не видел, в море, когда побывал на нём в командировке?
– Я всего месяц на нём проработал, и меня сняли с рейса.
– А что такое? Почему? – насторожился заведующий парткабинетом.
– Дисциплинарное взыскание: задержка судна на выходе по моей вине. Я старпомом работал.
– Вот видите! – явно возликовал заведующий. – У вас и здесь прокол, а вы хотите обличать руководство.
– Я за своё поведение понёс наказание по всем статьям. Что же я теперь, до самой смерти должен молчать из-за допущенных ранее ошибок?
– Вы меня неправильно поняли. Мне очень жаль, что мы не нашли общего языка.
– Я вас прекрасно понял. – Мне уже расхотелось выступать. – Хорошо, я буду искать другие формы выражения своих мыслей. Дайте мой листок, я не буду выступать.
Он поспешно и даже с каким-то облегчением протянул мне моё выступление.
– А вообще-то, как коммунист, я с вами солидарен. Этот вопрос нужно поднимать.
– Спасибо за поддержку, – усмехнулся я, взял листок и, попрощавшись, вышел.
Сейчас, когда всё обдумано в спокойной обстановке, я бы "увязал" своё выступление с пятым разделом второй части новой Программы КПСС, где записано: "Партия придаёт первостепенное значение последовательному и настойчивому искоренению нарушений трудовой дисциплины, хищений, взяточничества, спекуляции и тунеядства".
На собрании мне было неинтересно. Я читал новую Программу и Устав КПСС, Основные направления экономического развития страны, был согласен с установками партии и правительства, и все были согласны, потому что хотели видеть в партии поддержку своим чаяниям. Никто из собравшихся ничего нового не сказал. Послушали, проголосовали, разошлись. И руководству – никаких хлопот.
Но вот как эти установки партии выполняются на местах? Какими правдами и неправдами? Неужели для руководителя главное – выполнить любыми путями все указания сверху и сделать отчёт об этом?

Пассажир поневоле

Штурман закончил рассказ. Наступило молчание. Каждый думал о своём. Я курил, делая глубокие затяжки и медленно пуская кольца дыма. Капитан стоял, опершись на привинченную к переборке электрогрелку, и грел руки, как будто только что пришёл с мороза.
– Так, значит, испугался, что тебя засмеют? – наконец произнёс я.
– Не в этом дело, – подумав, отозвался штурман, – сам сейчас думаю, что меня удержало. Может, действительно, он меня переубедил, а может... не знаю, – он пожал плечами, – будем ждать другого собрания.
– Ты аванс ещё не получал? – вдруг обратился ко мне капитан.
– Завтра, – поднял я на него глаза, удивлённый таким резким переходом.
– Нужно эти деньги отдать тралмастеру. У него машина, пусть купит и завезёт водки на судовые нужды.
– Никифорыч!  начал было я.
– Ну что, Никифорыч? Да! – перебил он меня. – Да, я против всего этого! Мне противно! Но коли все сбрасываются, все покупают, что же мне, в хвосте плестись? Если наш  самый передовой капитан Кайчуев привезёт за рейс годовой план, а я только рейсовое задание, меня просто не поймёт руководство. Мне задавал Бикмухамедов как-то вопрос на эту тему: почему тот капитан может, а ты – нет? Значит, ты безынициативный капитан, не изыскиваешь все возможные резервы, нет у тебя... как это он выразился? А-а! Социалистической предприимчивости. А разве же социалистическая предприимчивость в этом заключается?
– Ну, а если не все члены экипажа согласятся? – остановил я его рассуждения.
– Согласятся. Им тралмастер объяснит. Ты слышал, что приходивший матрос-терапевт сказал? Если не сбрасываться, значит, в море делать нечего. И такая логика у всех рыбаков нашего управления. Кстати, я не слышал, чтобы в других управлениях рыбаки покупали себе сверхпланы. ...Ну ты просто получишь то, что заработал, а каждому рыбаку хочется получить больше, чем он вложил труда.
– Не каждому, – возразил я, но спорить больше не стал: капитан – есть капитан, ведь не я его ставил на эту должность.
Как-то, дня за два до отхода в рейс, стою я на палубе и слышу – кричит кто-то с пирса:
– Здорово, Ильич!
Поднимаю глаза – стоит приятель, улыбается. Электромеханик Саня Королёв. Учились вместе от Управления на секретарей первичных комсомольских организаций во Владивостоке. Давно это было.
– А-а! – приветствую я его, – заходи в гости!
Он сбежал по трапу на сейнер, пожали друг другу руки.
– Когда отходите? – спрашивает.
– Намедни, – шучу.
– Я, наверное, с вами пассажиром пойду в экспедицию, – говорит.
– Пожалуйста, – отвечаю, место есть. На замену кому-то идёшь?
– Нет, – улыбается, – флагманским электромехаником.
– О-о! - развожу руками, – растём, товарищи! Растём! Повышение? Поздравляю!
– Да, собственно, такое повышение, которого я никогда и не предполагал. – Он задумался, что-то припоминая.
– А что такое? – интересуюсь.
– Ну, ты же знаешь, я последнее время на белом пароходе работал, потом в отпуск ушёл. Приехал из отпуска, меня в резерв поставили. Новый сейнер-траулер ждать: пригнать скоро должны были. Три месяца на семидесяти процентах оклада простоял. Получили "Якова Павлова". Обрадовался! Три месяца ещё на его переоборудовании проработал в порту – все недоделки устранил: в море собирался, для себя старался. За неделю до выхода в рейс присылают мне замену, а меня в механико-судовую службу вызывают. "Ты нам нужен как флагманский специалист", – поясняет мне начальник. "Позвольте, – говорю, – я же всё лето не у дел был. Почему же вы меня тогда не взяли? А теперь я судно подготовил к выходу, с личным временем не считался, на судне день и ночь пропадал. Дайте хоть в рейс сходить! Я уже на море настроился!". "Хватит разговоров, – оборвал меня начальник, – заработал однажды, дай другим заработать. Если хочешь, чтобы это судно в следующий рейс твоим было – поработай в должности флагманского электромеханика, а вместо тебя пойдёт наш бывший флагманский Колосов". Меня это очень возмутило, я сказал, что не хочу работать флагманским, я даже и не смогу, наверное, лучше подам заявление на увольнение. "Это твоё дело, – отвечает, – только два месяца до увольнения ты всё равно им проработаешь". Я туда-сюда: бесполезно. Изнервничался. Хотел на рыболовный сейнер пойти – не направляют. На сейнере штатная единица только электрика, а я электромеханик. Вот так меня и повысили. Сходит Колосов в рейс, заработает, и мы с ним снова поменяемся местами. А он только устроился сюда, эти типы судов не знает, меня хотели послать с ним в море, чтобы я ему подсказывал и помогал. Представляешь? Я не смог так. Отказался.
– Ничего, старик, – успокоил я его, – у тебя ещё вся жизнь впереди. Ты рыбак, а не заработчик. Будут у тебя ещё суда и лучше этого, и хуже. А к таким маневрам руководства пора бы уже и привыкнуть. Пойдём, я тебя к стармеху провожу, будешь у него в каюте жить.
Ушли мы в море на другой день вечером. За это время было дополучено снабжение, ранее отсутствующее на складе, а, главное, тралмастер на своей машине успел завезти на судно водки и пива "для дела". И как будто сразу живительные соки влились в настроение экипажа от звона наполненных бутылок. Во всех вселилась слепая уверенность, что теперь-то мы непременно заработаем.
– А как же? – высказался стармех. – Топливо на плавбазах дают всего по три тонны. Это на два дня работы, а потом снова теряй драгоценное промысловое время на переход, швартовку, бункеровку. А вот дашь донкерману бутылку – он тебе полный бункер плеснёт. Надо льяльные воды  сдать? Дашь ещё бутылку главному механику, и тебе отметили в журнале, что ты сдал, а потом можно и за борт откатать. Они обязаны принимать, но так легче: и тебе, и им отпадает лишняя морока.

***

Далеко за кормой остались ворота Авачинской бухты – линия мысов Маячный- Безымянный, наш сейнер подходил к Первому Курильскому проливу. Я заступил на ходовую вахту с шестнадцати ноль-ноль. На мостик поднялся капитан. Молча отыскал на карте обсервованное место судна, проковылял раствором циркуля, равным скорости судна, по карте, от нашей точки до района промысла, о чём-то подумал, вперившись в карту, и, не говоря ни слова, тихо отошёл к левому крайнему смотровому окну – скрылся за радиолокатором. Туда обычно прячутся все гости рулевой рубки, чтобы никому не мешать и, чтобы их не было видно, а они видели всё, что делается и в рубке, и на палубе.
Я, занятый своими мыслями, стоял рядом с телеграфом в противоположном конце рубки и стал было забывать о присутствии капитана, как вдруг он нарушил молчание:
– А, может, на данном этапе наплевать на воспитание человека? Может, выполнение Продовольственной программы сейчас важнее, чем человек?
Я посмотрел на него и, поняв, что ему надо высказаться, пожал плечами, как будто не понимая, что он имеет в виду.
Не дождавшись ответа, капитан продолжал рассуждать.

Рассуждение капитана

– Ведь Управление ежегодно перевыполняет план по добыче рыбы, и какая разница, какие люди выполняют план? Пусть даже нечестным путём, но они же приносят пользу государству? Вот накормим страну рыбой и прочими продуктами питания, будет изобилие, вот тогда и займёмся перевоспитанием человека действительно в духе времени, согласно морального кодекса строителя коммунизма...
И сразу в противовес своим мыслям:
– Да нет. Государство считает формирование личности неотъемлемой частью всех преобразований. А почему же на местах, идя по пути выполнения планов, делают упор прежде всего на показатели производственные, а не духовные? И не решают эту проблему в совокупности? Результат этой односторонности – рваческие настроения людей. Неуёмная жажда к наживе. Сама работа, как таковая, отодвигается на второй план. Появляется проблема заработка любым путём, при меньшей отдаче. Изыскиваются для заработка окольные пути: войти в расположение капитанов плавбаз, оказывая им услуги нерабочего характера: свозить на берег – на охоту, на рыбалку, чтобы в конце месяца они отдали тебе излишки рыбы; купля сырца у приёмных мастеров приписыванием каплёров; договоры с заведующими производством плавбаз, которые учитывают разницу между выходом готовой продукции и принятой рыбой.
Ладно, есть закоренелые хапуги, которые считают этот метод работы самым надёжным: "зато не останешься в прогаре". Но ведь ежегодно на флот приходят демобилизованные солдаты – основной источник пополнения плавсостава. Это не испорченные житейскими премудростями  чистые души, воспитанные за время учёбы в школе и службы в армии на патриотизме и энтузиазме. Столкнувшись со сбором денег, покупкой "излишков", они сначала недоумевают: "Вот это да-а! Неужели у нас в стране везде так?". Но раз так надо, значит, надо. Кто будет спорить? Если у новичков нет денег – им одалживают старшие товарищи, с которыми они идут в рейс.
Сходив в море и возвернув сторицей свои вклады, они уже не возмущаются, а, проникаясь со временем уважением к большим деньгам, начинают сами поощрять сбрасывания на рейс и куплю рыбы.
Об этом не говорить – сатирический роман писать надо. А вот, допустим: надоело матёрому рвачу в море болтаться, он скопил определённую сумму, необходимую для безбедного проживания на берегу. Ушёл работать на берег. Избавится ли он от мысли о лёгких заработках? Едва ли. Он и на берегу будет продолжать "делать деньги" любыми путями, заражая этим и некоторых податливых, окружающих его людей. Это болезнь. И если она вселилась  в человека, то неизлечима. Много я уже видел наших бывших рыбаков на берегу: пивом торгуют, таксистами работают, мясо рубят в магазинах, шашлыки продают в многолюдных местах.
А если на берегу у кого подобное не проходит, они, прожив сбережения, снова стремятся попасть в нашу контору, где деловые контакты даже поощряются.
Теперь возьмём тех, сравнительно честных рыбаков, которые начали здесь трудовую деятельность, а потом, по каким-то семейным обстоятельствам или другим уважительным причинам на некоторое время уходили на береговые предприятия, а теперь возвращаются назад. Привычка. Им тоже тяжело работать на берегу после прежних устоев. Хотя они, возможно, и не ставят заработки в ранг возвышенного.
Конечно, до образования «Камчатского межколхозного производственного объединения» рыбаки тоже сбрасывались. Ведь "нам корабль – дом родной", и судовой фонд  просто необходим. Например, дают нам со склада телевизор на судно, а у него и экран маленький, и вид неказистый. Поговорили в экипаже, обсудили: давайте лучше купим такой, какой нам нравится, ведь нам его смотреть после вахты. Деньги есть – купили. Или, например, картофель на складе подпорченный. Не выдержит он длительного хранения в море. Собрались, обсудили. Деньги есть – купили на базаре у частников хороший, крупный, сухой...
– Извините, – воспользовался я паузой, – но, какая же разница: что раньше сбрасывались, что сейчас – делают то же самое?
– Но ведь сейчас, за бесконтрольностью, это переходит все рамки дозволенного. Какой-то ухарь-капитан нашёл когда-то лазейку на какой-то плавбазе: уговорил охочего до алкоголя заведующего производством, обсудил с ним вопрос торга, и они решили: я тебе – водку, продуктовые дефициты, если есть, или деньги, или то, и другое, и третье, а ты мне – излишки рыбы.
За рейс взял этот капитан годовой план. Рекорд! Как ты его достиг? Победителей не судят. Но шило в мешке не утаишь. Загорелись и другие капитаны лёгкостью победы. Как же: рекорд - значит почёт и уважение! И пошло, и поехало. На плавбазе начинается преднамеренный обвес капитанов, которые ещё не научились рыбу покупать. А куда ему деваться? Возмутишься в эфире, что тебя на одну треть обокрали – врага на плавбазе наживёшь. Вообще к борту не подпустят: опозорил-де на весь эфир, предоставляем тебе свободную практику, то есть, куда хочешь, туда и сдавай.
Ругается капитан, видя, как его обдирают: "Да подавитесь вы этой рыбой!", а в эфир не выходит, молчит.
Но, как говорится: сколько верёвочке не виться... докатилась-таки до Отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности УВД молва о столь свободных ненаказуемых махинациях. Заинтересовались. Проконтролировали. Выявили обоюдных дельцов-предпринимателей. Пересажали, да не тех: попались "делавары" мелкого пошиба, те, кто в хвосте за "передовиками" плелись. Глубже копать не стали, – уж больно глубоко и широко разрослись метастазы. Сделали заключение, что случаи купли-продажи сырца единичны.
Акулы передового промысла затаились. Огляделись. Но от прежних махинаций не отказались. Правда, теперь не лезет рыбацкий засланец в открытую на плавбазу с туго набитым портфелем. Сначала засылают «маклера» (слово-то какое укоренилось на флоте), тот зондирует почву: идёт ли капитан, завпроизводством или приёмный мастер на сделку. Разговор ведётся тет-а-тет. Затем уже заключается договор: что, когда и за сколько.
А лишняя рыба есть на каждой базе, потому что море не меряно… А каждый заведующий производством старается себя подстраховать, запасаясь ею впрок. Приёмка идёт дедовским методом: каплёрами. Как ты его ни провешивай, чем дольше ты им принимаешь рыбу, тем он сильнее растягивается. От динамометров почему-то все базы отказываются. На каждом промысловом судне есть свой динамометр, однако заведующие производством плавбаз отвергают их точность  голословным заявлением: "Я не уверен, что вы не подкрутили его в свою пользу".
Государство не страдает от этой купли-продажи: одно судно обвесили – другому приписали, рыба-то всё равно идёт на общий стол. Поэтому и не стал ОБХСС расширять кампанию по выявлению хапуг.
Бывает, что рыбаки выберут время (в ущерб промыслу), если уж дело пойдёт на принцип, и поднимутся на борт плавбазы перевесить каплёр простой бочкой через весы. И тогда начинается тяжба, которая без третейского суда не заканчивается ничем. Заведующий вытаскивает свои инструкции, в которых оговорены скидки на мелочь,  стечку, на вымораживание: "А я иду вам на уступки". Если эти доводы не уравновешивают обстановку (а чаще так и бывает), начинает копаться в рыбе, выискивая нестандарты, прилов других пород, ракушки и прочее. Если это тоже не тянет, отбрасывает те особи, которые близки к нестандарту, уповая на то, что вот она заморозится, уменьшится в размере и у него её за стандарт никакой перегрузчик не возьмёт.
Если и это не помогает, он просто-напросто безапелляционно заявляет: "Но я же должен себя подстраховать немного. Если у меня не хватит рыбы, ты же мне не дашь безвозмездно?"
Но после таких разборок обычно следует заявление: "Всё! Больше к нам не подходите, просите перезакрепления. Мы с вами работать не желаем. Со всеми работаем нормально, а с вами – скандал. Ишь, какие дотошные!".
Ой, да лучше отдать ему пару бутылок, чтобы он хотя бы нашу рыбу на квитанции выписал.
Да что я тебе рассказываю? Что ты, сам не знаешь? Двенадцать лет отработал в нашей системе.
Я усмехнулся, стоя у лобового иллюминатора, глядя на пустынный океан:
– Знаю. – А про себя подумал: "Вот только, может, не надо бы при рулевом матросе всё это на божий свет вытаскивать. – И после: "А почему не надо? Пусть парень видит, что не все здесь поддались давлению рубля. Хотя бы в душе выступают против. А в данном случае, видно, так много накопилось у капитана обиды, что душа не выдержала, выплеснула всё наружу, разразилась словесной истерикой".
Видимо, обидно ему стало за моё замечание перед рейсом – решил оправдаться.
– Ну, а вы бы, – говорю, – взяли да и выступили, например, на профсоюзном собрании. Вон, второй штурман и то хотел выступить, а вы капитан – вам поверят.
Он глянул с недоверием: шучу или нет?
– Ты что-о! Рубить сук, на котором сидишь? Мне до пенсии осталось совсем немного. Не-ет, дайте доработать до неё спокойно, а там делайте, что хотите! Зачем мне теперь злить начальство? У нас ведь все об этом знают, а в государственных руководящих верхах мне просто не поверят. Предприятие передовое, планы перевыполняются, все рекомендации и установки сверху внедряются. Где ещё разговор идёт о новых методах правления – у нас уже их берутся внедрять. Может, они и не приемлемы на флоте, как, например, принцип берегового бригадного подряда на море, но главное – сверху видят, что наша администрация  первая отозвалась на новый почин. Мой голос будет воплем одиночки в пустыне для начальников областного значения. А на месте обвинят в выносе сора из избы. Так кому нужна моя честность?  Ну и ищи себе место среди таких, как ты, скажут. А я здесь двадцать лет отработал. Привык. И, выходит, сам эти пороки допустил. Значит, на себя жаловаться?
Я усмехнулся ещё раз: возможно,  он в какой-то степени и прав.
– А как же тогда это искоренить? – спрашиваю.
– Элементарно! – отвечает. – Через тот же самый блат.
Я с любопытством посмотрел на капитана. Он продолжал:
– Надо обэхээсэсникам, через отвлечённых лиц, устроить к нам по блату на флот своего человека.  Пусть годик поработает на судах. Великая польза от этого будет и ему, и людям. Или лучше инкогнито на плавбазы устроиться, там больше толку выйдет. Наши суда на сдачу приходят – наблюдай и на ус мотай. Однако, не надо сразу брать с поличным – других отпугнёшь. А в конце рейса можно и выявить самых активных. А то у нас как получается? Приходят сотрудники ОБХСС к подозрительному: "Было то-то?". Конечно, не было, какой же экипаж признается? Судовые журналы и квитанции проверили – всё сходится. Претензий нет. А то, что всё заранее подогнано, их не интересует.
Хотя число анонимных жалоб в адрес руководства КМПО и обкома партии увеличилось. Но это, как я думаю, в основном жалобы временщиков на тех капитанов, которые не оправдали их надежд и не дали им того заработка, о каком они мечтали, и работать приходилось больше, чем они ожидали. Один такой временщик, перешедший к нам из морского пароходства, жаловался во всеуслышание:
– Всего-навсего шесть тысяч на пай получил за рейс. Меня засмеют в пароходстве, если узнают! Я там похвалился, уходя, что мне обещают пятнадцать кусков за четыре месяца.
Парадокс! А ведь в своём пароходстве больше пятисот рублей в месяц, он, наверное, и не получал. Каков аппетит?!

***

Я слушал капитана, вспоминал подобные инциденты из своей практики, и чем больше он говорил, тем отчётливее представлял  действительность положения. И удивлялся: может ли быть всё это в нашем социалистическом обществе? Его излияние души со стороны кажется неестественным. Несведущий в рыболовных делах человек может назвать это выдумкой. Я и то усомнился в своих воспоминаниях: да есть ли это на самом деле? Не пригрезилось ли? Вспомнил рассказ второго штурмана, доводы заведующего парткабинетом. Подумал: а надо ли действительно вытаскивать эту человеческую нечистоплотность на свет? Поймут ли меня правильно, и кто поймёт? А уж презрительные взгляды администрации Управления и передовиков рыбного промысла своей конторы я ощутил на себе заранее и неуютно поёжился.
И всё-таки решил, что писать надо, а там... будь, что будет.

***
Рейс прошёл удачно. Рейсовое задание и соцобязательства выполнили, и даже более того. Маклером у нас был электрик, выдававший себя на плавбазах, для пущей важности, за второго штурмана.
Обычно маклерами становятся те, кому больше всех надо денег, и они думают, что, не приложи они свои деляческие способности, то быть всей команде без заработка. Или те, кто хочет поменьше работать, а любит поездить по плавбазам, себя показать и на людей посмотреть. Фанфары не играли, когда мы весной швартовались к причалу. Сейчас перевыполнение планов не редкость. С музыкой встречают, если за рейс взят годовой, а то и больше. А такое по силам только акулам промысла. "Хорошо, что руководство Управления догадывается не всех представлять к наградам, знают, как некоторые рыбу добывают, иначе народ на флоте просто бы вознегодовал", - выразился как-то один мой знакомый капитан.

***

После длительного психологического напряжения в море, рыбаку свойственно расслабляться на берегу. А третий механик, недавно принятый на наш флот, по приходе  совсем отпустил вожжи. Он трое суток не приходил на работу, а на четвёртые приволокся в дымину пьяный. Конечно, такой наглости старожилы судна стерпеть не могли. Третьего механика Казаринова  вызвали на совет старших механиков Управления. Он стоял осунувшийся, с мешками под глазами, опустив голову, не от того, что ему было стыдно, а от того, что ещё "не пришёл в меридиан", как говорят моряки, после длительного загула. Ничего внятного в своё оправдание  сказать не мог.
– Ну что? – окинул взглядом всех присутствующих начальник механико-судовой службы Масленников, – какие будут мнения по поводу происшедшего?
В зале витала настороженная тишина. Высказываться  никто не торопился. Начальник снова обвёл взглядом зал. Все молчали.
– Вениамин Николаевич, – обратился он к нашему стармеху, – как вы считаете, чего ваш третий механик заслуживает своим поведением?
Стармех робко пожал плечами:
– Вы начальник, вы и решайте.
– Как же это так? – возмутился начальник. –Этот человек, – он кивнул на потупившегося третьего, – допустил недопустимое, а вы не знаете, какого наказания он заслуживает?
– А что я могу сказать? – не выдержал стармех. – Ну, скажу я, чтобы выгнали его с флота, а вдруг он окажется  блатным? Потом кто-то начнёт под меня копать.
В зале поднялся дружный, одобрительный хохот. Стармех, ободрённый поддержкой коллег, преобразился:
– Не было, что ли, у нас таких случаев? Были! Что хотите с ним, то и делайте, а я с ним работать больше не желаю! Он и в море мне фортели выкидывал.
Начальник механико-судовой службы  внимательно посмотрел на провинившегося и подумал: "Нужно выяснить в отделе кадров, как он к нам устроился, а то и правда сам попадёшь в немилость".
Третий механик поднял голову  и обиженно пробурчал:
– Как на "дело", так в море можно водку брать, а как на берегу, так я не имею права на свои личные выпить?
…Третий механик оказался не из блатных, и его немедленно уволили по тридцать третьей статье.

***

В море время быстро проходит за работой, а на берегу оно вообще летит. Но и тут рыбак пропадает целыми днями на судне: вахты, завоз снабжения, судовые работы, пожарки…  – идёт ремонт и подготовка к другой путине. Не до отдыха – нужно судно к следующему рейсу готовить. Подменных экипажей нет, поэтому и отгулы свои за рейс рыбак отгулять не может. На штатах подменного экипажа лишние единицы аппарата Управления сидят. А разве докажешь жёнам, которые, пока мы были в море, только и жили тем, что строили планы: "Вот придёт муж с моря, будем каждый день в театр ходить, отгулы возьмёт – ремонт в квартире сделаем, съездим в Паратунку, покупаемся в горячих источниках…".
О том, что нет людей в резерве, нет замены, а, значит, и отгулы переносятся на "после следующего рейса", они и слушать не хотят. Бедные женщины!
И терзается каждый день рыбак от справедливых упрёков жены: "Что же это за работа такая? Месяцами в море пропадаешь, и на берег придёшь – опять одна работа на уме. Тебе судно дороже семьи! Не может быть, чтобы вам ваши заработанные отгулы не дали по-человечески провести! Сходи к начальнику. Объясни!".
А начальник отправляет в отдел кадров, ждать замену: "Кому не нравится, – говорит, – пишите заявление на увольнение. Свято место пусто не бывает. Наше предприятие даёт вам возможность та-акие деньги зарабатывать!!! А вы не довольны?!".
Но вот промчались полтора месяца межрейсовой стоянки в порту. Судно подготовлено к летней Наваринской минтаевой экспедиции. За несколько дней до выхода в рейс газеты печатают Указ о борьбе с пьянством, алкоголизмом и самогоноварением.
Прихожу на судно, достаю газету, показываю капитану:
– Ну вот, видите, дождались! Теперь не больно-то наменяешь в море рыбы на водку!
Капитан скептически посмотрел на меня:
– Что водка? Дело теперь даже не в водке, а уже в людях. Не будет водки – за деньги будут рекорды добывать, самогон на судах гнать "для дела". Победителей не судят... Хотя, посмотрим.
И посмотрели...
Декабрь 1985 – февраль 1986 гг.
Петропавловск-Камчатский – Тихий океан.
                РС-300 "Алаг".

Возвращение Зырянова

Тяжело человеку молча, в душе переносить свои неудачи. Лучше с кем-то поделиться заботами и сомнениями – на душе легче становится. А так... Ходит человек –вроде спокоен с виду, ни на кого и ни на что не жалуется, а года через три-четыре глядь – а у него вся голова седая.
К таким людям относится Виктор Александрович Зырянов. На каком бы судне он ни работал, в какой бы должности ни плавал, в какие бы ситуации ни попадал – всегда был выдержан, немногословен, спокоен. Видимо от отца, военного человека, передалось по наследству: не давать эмоциям выплёскиваться через край, хотя сам по себе Зырянов – человек эмоциональный.
Карьеры Виктор Александрович не делал (хотя рос довольно быстро), судьбу не торопил, но и не противился продвижению по служебной лестнице.
Любую работу выполнял добросовестно и в срок. По мере здравого смысла был во всём исполнителен. А таких – трудолюбивых и немногословных, как раз и замечает руководство верхнего эшелона… И выдвигает на ответственные должности, лелея в душе надежду, что вырастили своего "кадра", такого, какого им нужно, – безответного, ломового Савраску, которым в любой момент можно безболезненно помыкнуть или свалить на его воз всю поклажу, когда она окажется тяжела.
Таким, по-видимому, хотело видеть Зырянова руководство Камчатрыбпрома, когда "выращивало" его до начальника базы тралового флота. Особого значения строптивым сторонам "покладистого" характера не придавалось. Никто не предполагал, что эти стороны перерастут со временем в черту рассудительной самостоятельности.
Характер Виктора Александровича формировался на флоте.
Родился он в 1942 году в семье военнослужащего. Частые переезды, жизнь в Северной Корее, послевоенная нищета в стране приучили его переносить все жизненные тяготы безропотно.
После выхода в отставку отца, в конце сороковых годов, семья Зыряновых селится в Приморье, в городе Лесозаводске. А вскоре, не найдя душевного равновесия в гражданской жизни, уходит из семьи отец. На плечи матери ложится тяжёлое бремя по воспитанию троих несовершеннолетних детей.
Уже с первого класса Виктор на себе ощутил тяжесть семейной нужды.
"Сейчас даже представить трудно, – вспоминает Виктор Александрович, – как можно было четверым существовать на 400, зарабатываемых матерью, рублей старыми деньгами".
Окончив девять классов, в десятый он не пошёл – поехал на Камчатку и поступил в мореходное училище...
Матросские практики, предусмотренные программой обучения на курсе, хорошо закаливают характер, но ни одна из них не идёт в сравнение с той, когда, имея на руках диплом о получении судоводительской специальности, выпускник снова уходит в море матросом, добирать плавательский ценз.
В такой рейс и ушёл Виктор Александрович в 1964 году на СРТ немецкой постройки "Муксун" на дрифтерную селёдку.
Кто хоть раз постоял, облепленный рыбьими кишками и чешуёй у сететряски, покатал в трюмах при кренах траулера бочки с засоленной селёдкой, тому не надо говорить о морской романтике. По тяжести этому виду промысла нет равных на рыболовном флоте.
После четырёх месяцев "каторжных" работ, разделив морские будни с рядовыми рыбаками на зыбкой палубе и в тесном, пропахшем портянками, матросском кубрике, Виктор на всю жизнь научился оценивать этот труд не с высоты капитанского мостика или кабинета руководителя, а из того смрадного кубрика, взяв себе за правило в любых ситуациях представлять, что по тому или другому случаю сказали бы рядовые рыбаки. И только потом, исходя их этих прикидочных оценок, он делал окончательный выбор: какие ему, как руководителю, принимать меры.
Со "вторым курсом" жизненной школы ему тоже повезло.
После получения рабочего диплома, он вышей в рейс третьим штурманом на СРТ "Корф", на промысел окуня в Аляскинский залив. Капитаном на нём был ветеран войны, бывший офицер ВМФ Александр Анисимович Дмитриченко.
"Были, – рассказывает Виктор Александрович, – и у Дмитриченко свои недостатки, но рыбак в нём жил исключительный: азартный. И как капитан – требовательный... всё, чем потом я располагал: знаниями и умением на добывающем флоте, – обязан ему. После работы с ним – на мостике любого судна всегда чувствовал себя уверенно".
В дальнейшем жизнь преподала столько уроков, сколько было названий судов, на которых судоводителем работал В. А. Зырянов: траулеры "Полярник", "Дубрава", "Орель", "Судоводитель"; плавбазы "Ламут", "Авача", "Рыбак Чукотки". И как должностей, через которые прошёл: второй штурман, старший помощник капитана, капитан, капитан-наставник, капитан-директор.
В 1981 году он уже занимал должность начальника службы мореплавания. Потом – заместителя начальника по добыче и флоту. Затем – заместитель по производству и вот, в октябре 1985 года его назначают начальником базы тралового флота.
Здесь-то он и проявил стремление к самостоятельному мышлению и, как говорится, показал зубы своим покровителям, да так, что они сначала удивились: да Зырянов ли это? Где же мы его проморгали? Потом рассердились: убирать надо, и немедленно.
Как теперь вспоминает Виктор Александрович, перед принятием базы под своё руководство он имел три предварительные беседы с генеральным директором Камчатрыбпрома Виктором Петровичем Потапенко. В первой беседе Зырянов отказался от предложенной должности, ссылаясь на то, что слишком большую ответственность возлагает на себя. На самом же деле он уже тогда знал, что с этим генеральным директором, при сложившейся структуре Камчатрыбпрома, он не сработается.
Но здесь, по-видимому, сыграла свою неотвратимую роль воспитанная в нас социальная установка: если человек отказывается, значит, он просто скромен: поможем ему, поддержим, а раз поддержим, он нам вечно будет благодарен. Потапенко стал настаивать, хотя, как мне сказал Виктор Александрович, видно было, что особо не жаждал его назначения на эту должность. Потому, что уже тогда имелись между ними разногласия по вопросам развития базы и структуры Камчатрыбпрома.
Назначение В. А, Зырянова всё же состоялось, не без участия, правда, бывшего тогда первого секретаря обкома КПСС Д. И. Качина. Впрчем, Качин, по словам Зырянова, до последнего дня своей работы поддерживал все его начинания.
Став начальником базы тралового флота, Виктор Александрович первым делом судоводительским глазом окинул жизненный горизонт...
База считается цехом Камчатрыбпрома. Самостоятельности в руководстве флотом и экономических связях не имеет. Отсюда и барское отношение администрации Камчатрыбпрома к администрации своего "цеха".
Плавбазам, которые работали на износ без захода в порт, кое-как "творили" малое ремонтно-техническое обслуживание прямо на промысле силами экипажей. Выработав свой моторесурс, суда приходили в упадок. Но их не отзывали в порт, продолжая выжимать из них минимальную фондоотдачу.
Замена экипажа, пополнение снабжения – тоже проходили в море. А такое обслуживание – нервотрёпка для плавсостава (одному замену прислали – другому нет). Очковтирательский завоз снабжения (всё равно им жаловаться в море некому). В результате – необузданная текучесть кадров. А если ощущается постоянная нехватка кадров, откуда же взяться эффективной работе плавбаз?
Предложение Зырянова делать МРТО плавбаз в порту вызвало замешательство в умах вышестоящих руководителей. Как же так? Нарушается отлаженная система морского заточения рыбаков. То – выгнали плавбазу в море на несколько лет: с глаз долой – из сердца вон. А теперь, знай встречай их да провожай в порту. Гоняй тут бичей по конторе, выслушивай их упрёки и жалобы по поводу собачьей жизни в море. Да и от пьянок здесь – конфузы сплошные.
А альтернатива была.
Всё равно в межпутинные периоды плавбазы простаивают в море. Колхозные рыбаки добились того, что снимают на это время свой флот в порт. А флот БТФ вынужден болтаться на безрыбье по штормовым морям, пробавляясь редкими уловами, выпуская через свои трубы вместе с дымом от сгоревшего топлива миллионные убытки.
Пусть уж лучше за эти 20-30 суток выдохшейся плавбазе сделают в портовых условиях минимальную реанимацию, чтобы она с достоинством выдерживала нагрузки предстоящего пика путины.
В дальнейшем жизнь подтвердила правильность зыряновских выводов.
С заходом в порт рыбообработчики плавбаз имели возможность хоть на короткий срок повидаться со своими семьями и немного отдохнуть, а плавбазы – подремонтироваться.
Результаты не заставили себя долго ждать. Резко улучшился моральный климат судоэкипажей, увеличилась работоспособность людей, повысилась рентабельность плавбаз, уменьшилась текучесть кадров.
Но Зырянов, сам работавший когда-то на своих плавбазах капитан-директором, видел, что всё это временные, малоэффективные меры – меры поддержания плавбаз на грани развала. Технический потенциал их был в основном исчерпан. Необходима коренная модернизация. Тот научно-технический прогресс, который будто бы охватил БТФ в отчётной документации, на практике обрабатывающих единиц не коснулся. В рыбцехах преобладал каторжный низкорентабельный ручной труд.
...Он успел добиться модернизации. Первой на судоверфь им. В. И, Ленина стала плавбаза "Орочон", потом "Комсомольск-на-Амуре". Потом, уже без него, на Приморском СРМЗ переоборудовался "Северный полюс".
У экипажей этих плавбаз появилась не только материальная, но и моральная заинтересованность в работе. Никто, наверное, не будет отрицать, что на станках в рыбцехе работать легче и интереснее, чем вручную.
Но решение любого вопроса встречало явное недовольство со стороны генерального директора Камчатрыбпрома. Нельзя сказать, что он был консервативен или не понимал преимущества происходящих на флоте перемен, скорее всего, его раздражала шибко деятельная позиция вновь испечённого начальника БТФ и явное благоволение ему со стороны первого секретаря обкома Дмитрия Ивановича Качина.
Благоприятным исходам всяких маленьких побед на 9-м месяце зыряновского руководства суждено было зачахнуть. Д. И. Качина, как мы знаем, направили послом во Вьетнам. Возможность отстаивать вопросы в свою пользу для Зырянова кончилась.

***
Виктор Петрович Потапенко в любом удобном случае не упускал возможности подчеркнуть ошибки, допускаемые в руководстве базой Зыряновым.
Одним из аргументов стало оперативное руководство режимом работы плавбаз.
Проект режима работы, как и положено, разрабатывает администрация БТФ. Делаются расчёты плавбазам на предстоящий год по районам промысла, породам рыб, срокам эксплуатации, нахождению в ремонте. Под этот проект разрабатываются чёткие мероприятия для выполнения годового плана. Составляются графики. Всё это потом представляется на утверждение генеральному директору Камчатрыбпрома.
Только после скрупулёзного изучения согласования с режимами работ других управлений, доработок и корректуры, он утверждал поданные ему В. А. Зыряновым документы.
После их утверждения Зырянов с чистой совестью проводил беседы с экипажами плавбаз, настраивал из на заданный режим работы, напутствовал в выполнении плана, провожал в море.
А потом наступал момент, когда В. П. Потапенко своей властью перебрасывал плавбазы из одного района в другой, ломая все, им же подписанные графики, мотивируя свои распоряжения высшими интересами Камчатрыбпрома.
В результате интересы объединения оставались незыблемыми, а за скомканные интересы БТФ приходилось отвечать её начальнику – В. А. Зырянову.
Новый первый секретарь обкома КПСС Пётр Иванович Резников, не допуская компромиссов во взаимоотношениях генерального директора Камчатрыбпрома и начальника БТФ, заявил Зырянову без обиняков: "Или ищи общий язык с Потапенко, или уходи".
Теперь, оглядываясь назад, на результаты работы базы за период с начала руководства ею Зыряновым по настоящее время, когда БТФ, уже под руководством другого лидера – Александра Яковлевича Абрамова, решила выходить из-под диктата Камчатрыбпрома, можно сказать, что база работала рентабельно, просто все её доходы съедали нахлебники типа дотационной базы БРХФ. А тогда, после полуторалетнего руководства, В. А. Зырянову поставили в вину, что при нём база перестала справляться с планом.
Однако не вяжутся устные обвинения Зырянову с записями в грамотах, которыми он тогда же был награждён.
Грамота 1986 года:
...Награждается В. А. Зырянов, начальник базы тралового флота, за высокую организацию, инициативное выполнение мероприятий гражданской обороны...
Подпись – В. П. Потапенко.
Грамота от 7 июля 1987 года:
...За высокие показатели в социалистическом соревновании, большой личный вклад в развитие рыбной отрасли в связи с Днём рыбака...
Подписи: Л. Егоров, В Шуваев.
Но вот уже через три месяца – 17 ноября 1987 года первый секретарь Ленинского райкома партии Сергей Борисович Пономарёв предлагает Виктору Александровичу Зырянову писать заявление о добровольном уходе с должности начальника БТФ.
Как это понимать? Одни награждают, другие снимают?
Виктор Александрович переварил это предложение в себе, как... ну... может быть, временную скоропалительную эмоцию первого секретаря райкома. Но месяц спустя  Пономарёв уже более решительно заявил, что Зырянова надо с должности снимать, иначе он завалит всю работу. Нужно делать планы, а не заниматься демагогией о преобразованиях. Настоящим трудом доказывать свою приверженность идеям партии.
У Виктора Александровича после таких заявлений первого секретаря тоже проснулись дремавшие в глубине души эмоции и прорезался характер. Он попросил райком партии назначить компетентную комиссию, чтобы разобраться, в чём же он, Зырянов, допустил провинность перед партией и перед своими подчинёнными, которые и по сей день благодарят его за то, что не сходят с ума от безработицы в море в периоды необоснованного держания плавбаз на безрыбье.
Такая комиссия так и не была назначена. Ему просто снова сказали, что во всех плановых срывах виноват он. В каких плановых срывах?
Первый секретарь обкома партии П. И. Резников хранил по этому поводу исключительное молчание. Все партийные дела, мол, должны решаться в первичных и иже с ними стоящих организациях. Проявим же партийную дисциплину и подождём, что с ним сделает райком.
В конце декабря 1987 года состоялась беседа у первого секретаря горкома КПСС Л. Н. Егорова. Из последних сил Зырянов пытался доказать собравшимся партийным руководителям, что коллективу тралового флота нужно вернуть чувство хозяина. (Тогда он ещё не мог ставить вопрос об отделении БТФ от Камчатрыбпрома. Это стало возможным потом, когда были приняты  поправки к существующему Закону о госпредприятии. – Г. С-О.) Он был уверен, что тралфлот деятелен и работоспособен. Здесь сложился профессиональный коллектив командных кадров. База вполне могла бы существовать и самостоятельно. И существовала ведь, когда называлась Управлением тралового и рефрижераторного флота. Но кому-то понадобилось глобальное укрупнение – монополия на рыбный промысел Камчатки. И хорошие рыбаки стали бежать из вновь образовавшейся базы, видя, как её стало лихорадить.
Эта последняя трёхчасовая беседа с Зыряновым в горкоме закончилась решением: поскольку КРП рассматривается как предприятие, а траловый флот – как цех его, ни о какой самостоятельности базы вообще не может быть и речи. Тогда же первый секретарь райкома С. Б. Пономарёв снова поднял вопрос о снятии Зырянова с должности, добавив при этом, что если это не решит горком сегодня – завтра это будет решать и решит обком.
Нервы человеческие не беспредельны. Даже если ты тысячу  раз уверен, что в чём-то прав, а тебе постоянно дают понять, что ты "не понимаешь политику партии" и что ради настоящей её политики можно бы и поступиться человеческими принципами, и заменить их "партийной совестью" – это же нужно партии, – они сдают.
В первых числах января 1988 года Виктор Александрович решил съездить на три недели в Шмаковку успокоиться, подлечиться. Понёс в Камчатрыбпром заявление на отпуск.
Генеральный директор просьбу начальника БТФ выслушал сочувственно, тут же посоветовал написать и второе заявление: об уходе по состоянию здоровья.
Что и говорить, совет был подан вовремя. После таких сочувственных предложений руководителей здоровьем послабее обычно инфаркты хватают. Но Зырянов и эту обиду переварил с внешним спокойствием. Только ведь просто так не уходят. Есть же и силы, и уверенность в себе и даже возможности кое-какие наметились в улучшении работы базы. Что коллектив скажет? Спасовал Зырянов?
Собрал своих заместителей. Вопрос поставил откровенно: как они считают, правильно ли он поступал два года, проводя политику модернизации и самостоятельности флота? Стоит ли писать заявление об уходе?
Одни промолчали. Коли наверху недовольны работой их начальника, значит, ему приходит "финиш". Другие, более радикально настроенные, настаивали бороться до конца. Но все уже знали, что на место В. А. Зырянова намечена кандидатура А. Я. Абрамова.
Выслушав все высказывания, Зырянов рассудил по-своему: Абрамова знают хорошо в обкоме и в Камчатрыбпроме – работал и там и тут. Он же хорошо знает проблемы тралового флота. Принимал участие в их решении. Поработает на должности начальника базы, сам поймёт, что конкретно надо делать. Найдёт компромиссное решение...
(Кстати, А. Я. Абрамов понял быстро. Уже через полтора года он повёл политику на выход БТФ из-под диктаторской опеки Камчатрыбпрома – Г. С.-О.) В результате: 27 октября 1989 года база во всеуслышанье заявила о своём намерении.
Выходит: продолжил Абрамов линию Зырянова, только более усилив и укрепив её аргументами и фактами.
...7 января 1988 года генеральный директор Камчатрыбпрома подписывает В. А. Зырянову два поданных заявления: на увольнение по состоянию здоровья и на лечение "расстроившегося" здоровья в шмаковском санатории. Благодарит за работу, напутствует – подлечишься, мол, а по приезде решим твой вопрос о переводе на другую работу.
11 января Зырянов уезжает на курорт, а 15-го выходит приказ по КРП (кстати, завизированный начальником юридической службы объединения В. А. Налобиной об освобождении с должности отбывшего на лечение начальника. – Г. С.-О.).
Таким образом, когда через три недели Виктор Александрович вернулся в Петропавловск, его ожидал новый удар: он оказался безработным.
На его вопрос начальнику юридической службы о нарушении Закона о труде В. А. Налобина с сожалением пожала плечами: есть распоряжения превыше закона.
Воевать за такие "мелочи" уже не было ни сил, ни желания. Чтобы не прерывался стаж, Зырянов вынужден был взять ещё один отпуск и искать работу на стороне.
Так он оказался на судах портового флота рыбного порта, где и работает сейчас капитаном танкера "Максим Горький".
Виктор Петрович Потапенко на мой вопрос, ставил ли в своё время перед ним Зырянов проблему большей автономности БТФ, предложил покопаться в архивах тех лет, где я де не смогу найти ни одного рапорта от Зырянова на эту тему. А на словах можно многое наговорить – только слушай. Надо документам верить. "А Зырянов уже второй год мусор на танкере по бухте собирает. Вот всё его образование!".
Когда я спросил В. П. Потапенко, против ли он выхода базы тралового флота из состава Камчатрыбпрома, получил однозначный ответ:
– Нет. Раз хотят свободы – пусть пробуют. Конечно, вместе нам было бы легче. И тут же привёл ряд аргументов, по которым самостоятельно база существовать не сможет.
– Но вы же будете помогать тралфлоту на первых порах, пока им будет трудно? – осведомился я.
– А зачем нам это надо? Если они так жаждут выхода, пусть сами и решают свои проблемы.
Сейчас В. А. Зырянова многие упрекают в том, что он "струсил", не довёл дело до конца, бросил БТФ на полпути, написав заявление об уходе по состоянию здоровья.
Такие упрёки, я думаю, сейчас делают те люди, которые сами никогда не воевали – были сторонними наблюдателями. А со стороны-то оно всегда виднее. Не будем судить их строго. Они, наверное, сами никогда не испытали чувства ответственности.
Когда Зырянов уходил, он просто сказал: "Время нас рассудит". И вот теперь, оглядываясь назад, восстанавливая запоздалую справедливость, рыбаки Камчатки на 1-й Дальневосточной конференции выдвинули Виктора Александровича в ЦК профсоюза работников рыбной отрасли. Основной задачей своей он считает способствовать истинному назначению профсоюза – защищать социальные права трудящихся отрасли. А рыбаки БТФ высказались за выдвижение его кандидатом в народные депутаты республиканского Совета.
Выходит, жизнь рассудила правильно, коли помимо воли сановных противников Зырянова, он возвращается. Его снова закружил водоворот событий.
Декабрь 1989 г.
От автора.
К моменту выхода очерка в печати, В. А. Зырянов уже три года работал председателем ЦК профсоюза работников рыбной промышленности России и проживал в Москве.

Забытые острова
(«Мои Командоры» — десять лет спустя)
«Над островом Беринга пурга. На берег накатываются тяжёлые белопенные океанские гребни... Они обильно осыпают смерзающимся бисером разломившийся пополам замуленный илом плашкоут на прибойке... Здесь есть все условия для руководства большим районом: райком, райисполком, милиция. Только вот управлять некем. На два острова района (о. Медный и о. Беринга) — одно село Никольское с населением в 1400 человек, из них 315 — коренного населения, алеутов...» — читаю я свои «Записки журналиста — «Мои Командоры», опубликованные в «Камчатской правде» 15 и 16 марта 1990 года. Какими мы были наивными тогда, думая, что «перестройка» даст нам больше прав, энергии, деятельности и богатства. В частности, я. Читаю свои заметки дальше: «Только теперь, с началом перестройки, запланировали в селе строительство новой школы (с 1996 по 2000 годы) на 350 мест...»
Или вот — сетованье тогдашнего заместителя начальника райисполкома – алеута Владимира Николаевича Добрынина: «...Везде идёт перестройка, намечаются планы экономического развития, а наши Командорские острова как были на отшибе, так и сейчас не приблизились к перестройке. Не знаем мы, в каком направлении будет развиваться наша экономика и кто её будет развивать. Нет у нас собственной власти над своими богатствами...»
Что же касается богатств, то о некоторых их запасах тогда же мне рассказал руководитель командорской научной группы ВНИРО В. Ф. Севастьянов: «Нами уже установлено, что в среднем биомасса морских водорослей составляет 5 миллионов тонн, в том числе 100 тысяч тонн ламинарии.. На месте можно организовать их переработку, занять этой работой коренное население, как близкой к их национальным потребностям, и переориентировать на этой базе экономику района... На острове Медный сейчас строится колонарий для развития и изучения популяции котика в неволе... Котик хорошо приживается и размножается в вольерах, но для нас пока в этом направлении предстоит скрупулёзная работа в течение приблизительно 10 лет».
Или вот ещё выдержка: «Плохо ли, добро ли работает дотационный зверозавод, но обеспечивает он занятость всего населения Никольского. В его ведении находятся не только выращиваемые в клетках и дающие 33 тысячи шкурок ежегодно норки, но и забой морского котика (5600 голов), добыча морской капусты (86 тонн), молочно-товарная ферма из 80 коров, птицеферма в 2500 кур, обеспечивающая людей с избытком яйцами, ремонтно-механические мастерские с 30 единицами различной техники, вспомогательный флот, выполняющий перегрузочные работы с судов...»
Всё это было в советские времена до января 1990 года. И вдохновлённые «свободой» люди кинулись выбирать себе руководство, думая, что наравне с государственными дотациями, они будут оставлять себе и прибыль от убитых зверей и выловленной капусты. И уже в марте по инициативе коллектива зверозавода и школы выбрали нового председателя райисполкома — энергичного и деятельного (уволившегося в запас) начальника Беринговской пограничной заставы Сергея Ивановича Мечетина. А через год, вдруг, бах — смена власти в Союзе, а затем и развал СССР — новый президент и обвал всесоюзной экономики. Будь ты хоть семи пядей во лбу, если тебе денег даже на зарплату не привозят на остров, какая тут к чёрту деятельность! Жители острова из числа сельскохозяйственных работников побежали на материк. И всё-таки остров жил. Вернее, выживал. Мечетин старался делать невозможное. Первые полтора года работы председателем чуть с ума не сошёл от обуревающих мыслей по недопущению обвала экономики района. Но начальники предприятий почувствовали вольную и кинулись приватизировать свои вотчины. Как можно было приватизировать зверозавод, если всё его производство было дотационным? Приватизировали. Рабочие поддержали своих начальников. Пролетарии захотели быть хозяевами. И где теперь этот зверозавод? Но в 1991 году до Командор ещё не докатилась от Москвы основная волна разрушительного экономического цунами, и Никольское собиралось праздновать 250-летие открытия Берингом этих суровых берегов в рамках празднования Русской Америки. Область тоже широко праздновала открытие Аляски и Алеутских островов, поэтому Алеутскому району на его мероприятия была выделена часть прикопленных для этой цели средств.
В августе 1991 года археологами было отрыто захоронение с останками Витуса Беринга и шести его спутников, умерших на острове после крушения «Святого Петра». Мы прекрасно помним тот ажиотаж, который развернули камчатские газеты вокруг отправки останков мореходов на идентификацию в Москву и возврата снова на остров Беринга для перезахоронения в бухте Командор. В сентябре в Никольском состоялись празднества. Здесь выступали все национальные ансамбли населяющих Камчатку народностей и много приезжих с материка. 4 дня у причала стоял теплоход «Николаевск», служивший гостиницей для всех приплывших. Здесь же был и временный поверенный Дании в Москве, которому Мечетин передал пакет с договором о культурном и экономическом сотрудничестве острова, носящего имя датчанина Беринга, с Датским государством. В нём было и предложение об изучении вопроса по установке в Никольском ветряных электростанций.
В 1992 году, во времена никому ничегоненужности, сложилась ситуация и ненужности России Командорских островов. Заканчивалось действие постановления Совета Министров СССР «О заказнике областного значения «Командорские острова», и Командоры теряли статус особо охраняемой территории. (Тогда ещё мы, жители Дальнего Востока, не знали, что перед развалом СССР министр иностранных дел Шеварднадзе подписал в 1990 году с американской стороной договор о разграничении экономических рыболовных зон и шельфа Берингова моря в пользу США, которые в закулисье переговоров претендовали даже на нашу часть Алеутских островов — Командоры. Вся продажность и необоснованность этого договора вскрылась только в конце девяностых годов уходящего столетия). Райисполком Алеутского района стал перед фактом потери заповедной территории. А это значило, что в этот район и в воды, его омывающие, со всех сторон хлынули бы многонациональные «джентльмены удачи». Другого выхода не было, как начинать работу над созданием Государственного природного заповедника. И такой — самый большой в стране акватерриториальный государственный заповедник к 1993 году был на Командорах создан.
В принятом законодательном документе о заповедной зоне были предусмотрены 30-мильная заповедная зона вокруг островов Медный и Беринга и 5-мильная хозяйственная зона для деятельности местного населения. В 1993-ем же году был выстроен мост через речку Гаванку, так необходимый командорцам для внутренней хозяйственной деятельности, и в этом же году распускаются Советы народных депутатов. Сергей Иванович Мечетин становится единоначальником — главой администрации Алеутского района.
В 1994 году на остров Беринга прибывают датские специалисты и проводят изыскания для установки ветряных электростанций. После длительного обсуждения проекта строительства был подписан договор, по которому датская сторона брала на себя финансирование производства всего оборудования. Но ведь нужна была ещё транспортировка и установка.
В 1995 году Госдумой принимается Закон об особо охраняемых территориях, в ст. 7 которого говорится, что ресурсы заповедной зоны могут быть использованы на нужды заповедника и местного населения. В этом случае на Командорах может быть организована добыча трески, палтуса, окуня, красной рыбы, морского зверя, песца, оленьего мяса. Отходы же рыбного производства могут и должны направляться на откорм разводимой норки, которую, впрочем, зверозавод забил всю три года назад из-за нерентабельности, уже после того как Мечетин оставил кресло главы администрации района; грузовые баржи из-за отсутствия запчастей поломались; коров (хорошо, что догадались не всех порезать) распродали населению по 2 миллиона тогдашних рублей за голову (чем сохранили хоть обеспеченность посёлка молоком); кур съели. Единственное, что председатель райисполкома смог забрать под государственный контроль — это электростанцию и котельную.
В том же 1995 году Мечетин вылетает в Москву в Госкомсевер, ведёт переговоры и привозит в Никольское помимо бюджетных — целевые средства на установку ветряков. В октябре 1996 года было проведено торжественное действо пуска двух ветряных генераторов мощностью по 250 киловатт каждый, которые вошли в систему камчатских Южных электрических сетей.
Четыре года эксплуатации показали высокую эффективность их использования на Командорских островах, где среднесуточная скорость ветра не опускается ниже 11 метров в секунду. До 80 % электроэнергии от них уходит в общую электрическую сеть. Для сравнения: в Дании — родине ветряных станций — она составляет 15-20 %.
И в том же 1996 году Мечетин уходит с поста главы администрации, проработав на нём без малого 7 лет.
Встретил я его недавно в Петропавловске, и мне стало интересно: что же из себя представляет сегодня единственное на острове Беринга село — Никольское. Работает он сегодня председателем Совета директоров Командорского зверозавода, которого, в принципе, как такового уже нет. А есть альтернативное ему муниципальное предприятие «Командор», добывающее морского зверя, и муниципальное предприятие «Унанган», промышляющее лосося. Жителей на Командорах осталось 850 человек. В школе учатся 150 детей (так что проблема строительства новой школы, вспомните, запланированной при социализме, отпала сама собой). Детский садик посещают всего сорок ребятишек.
Ветряки работают интенсивно и бесперебойно. В июне сего года приезжали из Дании четверо специалистов, произвели профилактическое обслуживание и удовлетворённые своей и их работой убыли на родину. Электроэнергии для села хватает, но для всякого «пожарного» случая на остров завезено 5 тысяч тонн угля и 1 тысяча тонн соляра. Отремонтированы две баржи, через которые и выгрузили весь этот груз всего за 8 суток. И всё это не без поддержки островного рыбодобывающего предприятия ООО «Фирма Аглах». Кстати, «Аглах» является единственной на острове фирмой из нескольких зарегистрированных, которая действительно вкладывает средства в развитие островной инфраструктуры. 27 августа 1999 года между этой фирмой и администрацией района было заключено и подписано Соглашение о мерах по стабилизации социально-экономического положения Алеутского района. В течение прошедшего с той даты года «Аглах» вложил в островную экономику более 600000 долларов, выкупил контрольный пакет акций «сдувшегося» ОАО «Командорский зверозавод», выплатил зарплату всем работникам этого предприятия за последние два года, оплатил задолженность по всем налогам, приобрёл и установил приёмную спутниковую телевизионную антенну в селе Никольском, организовал поездку в Москву для выступлений алеутскому национальному ансамблю. И сделал (и делает сегодня) ещё много мелких повседневных благотворительных бытовых дел.
«На зиму Никольское топливом обеспечено. Но это всё равно не жизнь, — заявил Сергей Иванович, — это существование. Чтобы жить полнокровной жизнью, надо расширять производство. Надо увлечь работой всех жителей и оставшихся алеутов. Если мы — островное «государство», мы должны развивать рыбный промысел, возобновить разведение норки, заняться пушным промыслом — отстрелом песца, которого на острове произошло избыточное перенаселение, и выделкой пушнины. Отстрелом и заготовкой мяса диких оленей, дикое поголовье которых насчитывает на острове 1300 — 1500 голов, и не только для нужд населения Никольского. А для этого надо повышать энергетическую базу. Например, есть у нас три речки: Сухая, Кислая, Федоскина, на которых можно установить каскад малых ГЭС, по примеру Толмачёвских на Камчатке. Просто поставить турбины, при минимальных затратах, и они будут давать более 1000 киловатт электроэнергии в дополнение к уже имеющимся шестистам.»
Я внимательно слушал Сергея Ивановича, а сам вспоминал свою поездку в Никольское 10-летней давности и те встречи с прежним руководством Алеутского района — тот же энтузиазм, та же вера в светлое будущее (хотя жить алеуты явно стали хуже, коли численность населения сократилась почти наполовину) — и думал: возможно и получилось бы у него это сейчас, имеющего семилетний опыт администраторской деятельности в своём районе, но ведь правильно сказал один видный наш недавний политик: «Хотели как лучше, а...». И всё-таки тоже хочется верить в лучшее Алеутского района.
2000 г.
Петропавловск-Камчатский

«Морской зверь»

Так переводится с алеутского название общества с ограниченной ответственностью -- фирма «АГЛАХ». Фирма эта довольно молодая: в этом году ей исполнилось пять лет. Маленький, но юбилей. Основали её в 1995 году жители села Никольского, работники администрации Алеутского района Владислав В. Соколовский и Владимир В. Дубасов.  Начинали с торгово-закупочной деятельности, организации завоза на остров Беринга и вывоза туристических групп, пошива меховых изделий, ловли лосося и сбора грибов. Наработав достаточный капитал на «подножном корме», перешли на рыбные промыслы. В конце того же 95 года администрацией села Никольского была принята программа об использовании 30-ти мильной и 5-мильной зон вокруг Командорских островов в целях подъёма экономики Алеутского района. Стали брать в аренду средние суда у камчатских частных рыбодобывающих фирм , в частности траулер «Эко Пасифик» у одноимённой рыболовной компании. Начинали  работу с разработки и осуществления Программы комплексного мониторинга гидробионатов в 30-мильной зоне Командорских островов, находящихся в ведении ГПЗ «Командорский», на основании чего был получен доступ к освоению 2050 тонн разнорыбицы под научный проект. В 1998 году с одной из норвежских фирм был заключён контракт на приобретение по бербоут-чартеру с рассрочкой на 10 лет трёх новых ярусоловов «Кристина Гласио», «Королина Гласио» и «Алида Гласио». В середине 2000 года руководство фирмы «АГЛАХ» выкупает контрольный пакет, 58 % акций развалившегося к тому времени ОАО «Командорский зверозавод», 27 августа подписывает Соглашение о мерах по стабилизации социально-экономического положения Алеутского района с главой Администрации Алеутского районного муниципального образования Надеждой Г. Бутовой и фактически становится градообразующим предприятием районного центра Никольского. И всё это при активной поддержке губернатора Камчатской области Владимира А. Бирюкова.
На Командорах зарегистрировано много фирм, но такого результата добилась одна единственная, и она старается держать марку своего престижа на высоте.
Разговариваю с генеральным директором ООО фирмы «АГЛАХ» Владимиром Л. Емельяновым, проработавшим здесь с сентября 1995 года, начиная с заместителя. Чтобы не казаться голословным, Владимир Леонидович подсовывает мне оригиналы подписанных соглашений, как с главой администрации Камчатской области от 30 апреля 1999 года, так и с главой  Алеутского района от 27 августа того же года, и начинает отчитываться почти по пунктам:
          -- Когда в начале 90-х годов по всей стране пошла «мода» на приватизацию, и в селе Никольском приватизировали зверосовхоз, на котором держалась вся экономика Командорских островов. Этого делать было нельзя, так как зверосовхоз со всеми его структурами был убыточным и держался на государственных дотациях. Но дело было сделано, хотя бывший глава администрации Сергей Иванович Мечетин был против, коллектив приватизировал своё предприятие, сделал из него ОАО «Командорский зверозавод» и дружно развалился. Приватизирован был в составе зверосовхоза даже причал – этот стратегический объект, один единственный на Командорах, который всегда должен быть государственным достоянием. Но дело было сделано и вскоре из-за недостатка средств и трудностей в доставке на остров запасных частей все механизмы пришли в негодность и стали. Жители оказались без работы.
К этому времени «АГЛАХ» уже твёрдо стал на ноги и имея достаточные средства, конкретные наработки в экономическом развитии Алеутского района и уверенность в возможности сделать производство зверозавода рентабельным, выкупает контрольный пакет акций хозяйства и приступает к конкретным действиям. Уже отремонтировали две баржи, так необходимые для перегрузочных работ с судов приходящих на рейд Никольского, грузовой кран на причале, стала платить заработную плату рабочим с апреля текущего года, заплатили все налоги, организовали поездку алеутского ансамбля в Москву. В прошлом году (и в этом будет) обеспечили всех детей новогодними подарками, продуктовые наборы (растительное масло, сгущёное молоко, тушёнка , несколько пачек чая и пр.) получили 150 малообеспеченных семей. Сейчас отправили теплоход «Тимонов» из Петропавловска с бесплатной белокачанной капустой и морковью населению Командор для засолки. Закупили спортивный инвентарь для школы. Это футбольные, баскетбольные, волейбольные мячи, различные теннисные мячи и ракетки, лыжи, кроссовки и некоторое другое снабжение. Приобрели электрическую печь за 17 тысяч рублей. У нас было даже запланировано долевое участие, совместно с областной администрацией, по закупке в США и установке новой модульной школы в Никольском, коли проект постройки советских времён рухнул вместе с Советским Союзом, но в силу ряда причин это строительство приостановлено. Мы под это дело просили выделения дополнительных лимитов, но вопрос обсуждался в середине года и свободных лимитов в области не было, и у администрации средств не оказалось. Разработали программу по работе в 5-ти мильной и 30-ти мильной зонах вокруг Командорских островов, но пока не утвердили. Это наша перспектива. Для того, чтобы её выполнять, нужны средние и малые добывающие суда, а у нас их ещё нет. Те три ярусолова, которые имеются, вынуждены работать только в экономической зоне с закрытой границей. Чтобы завести их в территориальные воды, надо, по нашим непонятным законам, платить большую пошлину. Все судовладельцы на всех уровнях об этом кричат не один год и никаких сдвигов нет. В Южной Корее все порты забиты русскими судами. Они там и экипажи меняют, и ремонты производят, и отстаиваются, и доллары оставляют. Русские рыбаки за 10 лет нашей перестройки подняли экономику Южной Кореи на высший уровень, а свою родную на пятую точку посадили. Нам легче даже в Датч-Харборе на Алеутских островах ремонтировать суда и менять экипажи, чем просто зайти в свой родной камчатский порт. Все сегодня понимают, что работать по такому бербоут-чартеру, какой нам навязали московские руководители Госкомрыболовства  постсоциалистического периода не выгодно даже компаниям, которые эти суда арендуют, не говоря о том, что государство от этого вообще ничего не имеет. Но даже в таком случае мы сегодня немного оперились и изъявляем желание приобрести небольшой мелкий и средний флот, чтобы он был наш, русский, под российским флагом. (А ярусоловы нами взяты в рассрочку на 10 лет. Это для судна большой срок). И тогда нам понадобится строительство на острове перерабатывающего завода.
Что касается морской капусты – зверозавод постоянно занимался её добычей и заморозкой, но вопрос всегда упирался в наличие покупателей. Петропавловск ею уже забит.Да её и надо-то здесь малое количество: салаты делать, в хлеб пекарни добавляют, кое-какие медицинские учреждения используют. Надо на центральную Россию выходить. Но вопрос: как дешевле её туда доставить с Командор? Только пароходом до Владивостока, а оттуда поездом, или самолётом. Но за дёшево можно перевести только маленький вес. А это значит – «за морем телушка полушка...». Значит надо искать такие технологии, чтобы выпускать нужную, допустим в медицине, продукцию, которая будет иметь малый объём, лёгкий вес, но дорогую продажную цену. И на сегодняшний день у нас уже есть кое-какие наработки. И в плане покупателей тоже. Мы хорошо работали и работаем с районной островной администрацией – Надеждой Григорьевной Бутовой. Сами видите какое деловое Соглашение мы с ней подписали. Но хотелось бы видеть на этом посту нынешнего председателя совета директоров командорского зверозавода Сергея Ивановича Мечетина. Когда будут проходить выборы, мы обязательно предложим его кандидатуру на этот пост. Он принимал непосредственное участие в разработке программы использования командорского шельфа на благо местного населения. Его усилиями были установлены ветровые электрогенераторы. Он проявил в этом вопросе большую волю и настойчивость, и прежде всего в московских кабинетах. Для того, чтобы пробить это дело, надо было пройти массу ступеней, вплоть до Москвы. Чтобы привезти в Никольское эти ветряки, надо было платить огромную пошлину. Никольское само – нищее село, и государству оно тогда  (да и сейчас) было не нужно. Зачем им какие-то ветряки? В Москве есть свет и тепло, и они не желают знать: откуда оно берётся. «АГЛАХ» тоже тогда был на стадии становления и не в состоянии был такую сумму заплатить. Хорошо, что дата перезахоронения Витуса Беринга случилась в 1991 году, когда и датский посол в России побывал на острове, носящем имя его земляка, и согласился безвозмездно подарить Никольскому два ветряка. Мечетин проконтролировал всё это дело от начала до конца, и государству нашему деваться было некуда. Оплатили и пошлину и транспортировку и установку. А транспортировка сколько нервов ему стоила? Сорока футовый контейнер сначала надо было в Москву доставить, затем до Владивостока, потом теплоходом до Петропавловска и уже отсюда искать специальное плавсредство (им стала трёхмачтовая яхта «Торос» Камчатского крейсерского яхт-клуба), чтобы везти на Командоры, потому что к пирсу зверозавода не каждое судно подойти может: глубина всего два и девять десятых метра. Ну, с божьей помощью доставили. А там со строительством заморочки: грунт на освидетельствование в Петропавловск везти, цемент на анализ, которым фундамент будет заливаться, лётчики протест внесли: забоялись, что при посадке самолётов на полосу, эти ветряки их протаранить могут, хотя они и вдалеке от аэродрома устанавливались.
Этим летом приезжали четверо инженеров из Дании, провели осмотр, профилактический ремонт и остались довольны их работой и нашим обслуживанием. Как выразился руководитель группы Герхард Грон: он не ожидал такого КПД от своих подопечных – 80 % электроэнергии уходит от них в общую сеть. Это очень много, так как в Дании подобные ветряки выдают только 15 – 20. А всё из-за того, что у нас среднесуточные ветры на острове не опускаются ниже скорости 11 метров в секунду.
Мечетин на Командорах служил начальником заставы. Это ведь тоже не маловажно: он по сути охранял эти острова, на них и остался, знает всех жителей (даже их характеры), всю территорию, погодные условия, все проблемы. Почти семь лет затем проработал руководителем Алеутского района. Он такую школу прошёл! Дай Бог каждому! А после ухода с поста главы администрации района в 1996 году, был представителем администрации Алеутского района в Петропавловске, буквально до недавнего времени, когда его избрали председателем совета директоров командорского зверозавода. Так что мы бы с ним сработались. У нас единые цели.
Владимир Леонидович заканчивал своё повествование о Командорских островах, а мне, после его последних слов, сразу села на язык песня В. Бутусова: «Связанные одной целью. Скованные одной цепью». Хорошо ли это или плохо, когда для достижения какой-либо цели сегодняшние руководители ищут и выдвигают на более высокие посты своих соратников, друзей, а то и родственников? Ведь раньше это называлось кумовством в правительстве и считалось зазорным, а сегодня процветает сплошь и рядом. Я давно над этим задумываюсь, ещё с социалистических времён. И, в общем, пришёл к выводу, что, ведь такое «сплошь и рядом» существовало и в социалистические времена, только не афишировалось официально, а сегодня это стало обыкновенной нормой. Вся разница заключается лишь в том, какой цели добиваются руководители и какой они ориентации. Если они действительно радеют за свой народ (хотят, чтобы наша страна действительно вышла из-под зависимости от иностранного капитала), а не за свои карманы, которые всё равно какими деньгами будут набиты, то это благородная цель и здесь такое «кумовство» даже надо приветствовать. А если руководитель явно игнорирует общерусские интересы, а заботится только о своём благополучии, то и соратников он себе таковых подбирает. Но в любом разе обществу трудно сразу раскусить радетелей за всеобщее благосостояние, потому что все они сейчас добиваются своих меркантильных интересов под вывеской борьбы за народ. Хотя, кажется, «АГЛАХ» уже доказал свою преверженность алеутской национальной политике.

                2002 г.
                Петропавловск-Камчатский

Село под облаками

Село Ачайваям находится, как говорится в народе, у чёрта на куличках. Целых сто двадцать километров до ближайшего посёлка-снабженца Усть-Пахачи по непроходимой заболоченной тундре. Расположено национальное село на небольшом языке земли, при впадении речки Ачайваям в реку Апуку, куда летом "только самолётом можно долететь". Да, разве, ещё на моторной лодке можно добраться из рыболовецкого колхоза имени «XX партсъезда», что стоит в устье Апуки. Только, чтобы завезти какие-либо грузы по реке, много лодок понадобится.
Всё снабжение и стройматериалы доставляются сюда в основном зимой, тракторами, по скованной льдом реке. Вертолётом много не навозишься – можно и в трубу вылететь: 740 рублей – стоимость одного часа эксплуатации.
И, наверное, давно бы уже разбежались все 840 жителей села, если бы не существовал здесь оленеводческий совхоз «50 лет СССР». В пяти звеньях насчитывается десять тысяч голов государственных животных и четыре тысячи личных, принадлежащих коренному населению посёлка.
Интересное получается соотношение. В олене-совхозе работает 196 человек, а оленеводов из них – всего 70.
Семьдесят человек, вокруг которых и за счёт которых существуют все остальные жители села. Этим остальным нужны квартиры, удобства, сфера обслуживания и всё необходимое для нормальной человеческой жизни. А сами пастухи (будучи тоже людьми) влачат жалкое существование при табунах, в оторванности от мира, без достаточного обеспечения продуктами. О каком качественном снабжении оленеводческих звеньев можно говорить, если находясь на "своей" родной земле, прогоняя стада мимо кишащих рыбой рек, они по "закону" не могут выловить её для  себя без... промыслового билета, выписываемого районной рыбинспекцией. Нет, они, конечно же, рыбу ловят. Но что будет, если их "на месте преступления" накроет рыбвод, и не окажется на руках этого злополучного билета?
О фруктах в тундре и мечтать не приходится. Все витамины и калории заменяет оленина. Мясо на первое. Мясо на второе. Мясо... на третье. Вы удивлены? Объясню. Сахар и чай сейчас выдаются по "норме" на человека. Здесь уместно спросить: по какой норме?
Для русского, который часто пьёт чай только потому, что больше "пить" нечего? Или – для чукчи, эвена, коряка, для которых чай является важной составной частью нормальной жизни?

Прилетел я в Ачайваям в воскресенье. Стояла ясная погода. Юго-западный ветер гнал по синему небу белые кучевые облака.
Село как будто вымерло. Всё взрослое население, оказывается, выехало в тундру за ягодами и грибами. Только в прорытой вдоль улицы кабельной траншее, местами залитой водой, копошилось несколько чумазых ребятишек, не проявивших ко мне ни малейшего интереса.
На каждом из двухэтажных деревянных домов висели старые, выцветшие от времени, лозунги, с поблекшим смыслом: "Задание пятилетки выполним досрочно!", "Пьянству – бой!", "Решения партии – в жизнь!" и многие другие.
Через некоторое время увидел первых представителей местного населения. Навстречу мне, по противоположной стороне улицы, виляя из стороны в сторону, мчался мотоцикл с двумя молодыми черноволосыми парнями. Тот, что был за рулём, по-видимому, уже плохо видел (чуть не влетел в траншею), а у сидящего на заднем сидении голова от тряски переваливалась с одного плеча на другое. Зато крепко в опущенной руке он держал за капроновую крышку трёхлитровую банку с мутной жидкостью.
За углом строящейся новой двухэтажки я наткнулся ещё на двоих "мотоциклистов". Они на четвереньках лазали вокруг упавшего "Ковровца", тщетно пытаясь его поднять.
Отметив про себя, что национальная молодёжь очень увлекается техникой, я обратился к парням с вопросом, как найти директора совхоза. Те оставили мотоцикл, подняли головы, долго и пристально на меня смотрели, потом, так и не поняв, что от них хотят, стали продолжать своё занятие.

Директор оленеводческого совхоза Н. Д. Епринцев находился в отпуске, и его обязанности на этот период исполнял прораб Виктор Васильевич Гайдаев. Его я нашёл дома. Он тоже было собрался уезжать в тундру...
Точка зрения прораба:

– По проблемам оленеводства я вам компетентно мало что могу сказать – сам я строитель. Замещаю директора исключительно случайно: все в отпусках – больше некому, – сказал Виктор Васильевич. – Вот разве что: ...Ведём сейчас в табунах вынужденный забой оленей – приблизительно 400 голов, заболевших копыткой. Зимовка была трудная.
Что касается проблем строительства, то, пожалуйста. Одна из важнейших – нехватка стройматериалов. После трагедии в Армении наш Агропром на пятьдесят процентов уменьшил лимиты для Дальнего Востока. Всё завозим с боем. Хорошо, что у нас в селе ещё нет острой жилищной проблемы. Квартирами все обеспечены, а то, что делали бы, не знаю. Зато много семей нуждается в улучшении жилищных условий.
Строительство сейчас ведём двумя бригадами. Совхозная – должна хозспособом освоить фондов на 284 тысячи рублей, и бригада Тиличикского СМУ – на 480 тысяч. Строим двенадцати- и восьмиквартирные дома; новую баню; пристраиваем к больнице амбулаторию. Кстати, зайдите к главврачу, вои он вам точно поведает о своих проблемах.
Самая большая наша беда – пьянство среди молодёжи коренной национальности. Спиртное не продают. Так пьют всё, что горит. А старики снова мухомор стали употреблять. Не знаю, может, уж тогда лучше водку начать продавать, хотя бы перед выходными днями, чем провоцировать их на браговарение и прочее непотребное питьё?
Овощи мы выращиваем свои, в теплицах. Продаём в магазине помидоры по три рубля за килограмм и огурцы – за два пятьдесят. Яйца, молоко, творог – тоже со своей фермы, а вот с мясом туго. Тушёнки нет... Сладостей нет, соков, тортов, а сахар с маслом – по карточкам. Нормы, как для вас в городе, где вы, помимо сахара, можете ещё и кондитерские изделия покупать. А здесь мы ничего дополнительно не имеем.
Распрощавшись с Гайдаевым, направился в больницу.

Точка зрения главврача:

Главврач Сергей Николаевич Перевозниченко встретил враждебно: "Не верю, что вы мне можете чем-то помочь. Стоит ли вообще вести в камчатской прессе разговор о здравоохранении, если общесоюзная эти проблемы не может с мёртвой точки сдвинуть?".
 – Так хоть обратят свои "пристальные" взоры наши камчатские командиры на маленькую точку вашего села на карте, – говорю.
– Ну, тогда записывайте, – махнул отрешённо главврач рукой. – Прежде всего, отбили мне охоту за восемь лет лечебных мытарств в Ачайваяме наши районные руководители работать с полной отдачей. Это централизованное снабжение вконец разорило сельские больницы. Оборудования нет никакого. Все контейнеры с заказами для нашей больницы вскрываются в Тиличиках, разукомплектовываются, до нас доходит один неликвид. Им там, видите ли, лучше знать, какой больнице что нужно в первую очередь. Пусть район отдаст деньги, запланированные нашей больнице. Я сам распоряжусь ими с большей пользой. А перед ними отчитаюсь по полной форме.
Сейчас я, терапевт, здесь единственный врач – по всем специальностям. Раньше таких называли земскими: и хирург, и стоматолог, и акушер. Фельдшеры и медсёстры у нас есть, а врачей вот не присылают. Сколько прошу направить, хотя бы зубного техника – бесполезно. Приходится самому и отчёты за работу всех лечебных отделений составлять. Разумеется, от проверяющих тоже за всех достаётся.
А что мне стоило добиться строительства второй половины больницы? Ещё – проблема проблем – аптека. И фармацевт свой есть – помещения не дают. Заместитель начальника по лечебной части центральной районной больницы в Тиличиках А. А. Левенчук говорит, что под аптеку обязательно нужна трёхкомнатная квартира, а их у нас нет. И приходится чукчам с рецептами в Пахачи ездить. Но ведь билет-то рубли стоит, а лекарства – копейки.
В условиях отдалённости у нас должна быть хотя бы минимальная реанимация. Это же пародия на здравоохранение: в конце XX века делать искусственное дыхание методом "рот в рот". А мы ещё говорим о СПИДе!
В Америке, например, больницы подобного содержания имеют компьютерный центр, по видеоканалу которого в любое время можно получить квалифицированную консультацию, а у нас... пока дозвонишься до района...
Не заинтересован никто в улучшении лечения. В этом году наша больница получила денег на охрану здоровья меньше, чем любая другая в районе. А ведь у нас в год 5700 посещений и 3100 стационарных больных, в основном дети. Но больничных листов не больше, чем в Тиличиках или Корфе.
Всё пересказанное мной от имени "земского" врача Ачайваямского фельдшерско-акушерского пункта (так он ещё значится в документации), является только малой частью проблем села.
К вечеру из тундры стали возвращаться жители села. Кто на выделенной для этой поездки совхозной машине, кто на мотоцикле, кто – просто пешком, волоча в оттягивающих руки вёдрах насыпанные горкой душистую морошку, подёрнутую, будто инеем, белым аппетитным налётом фиолетовую голубику и такую же на вид, только продолговатую – жимолость.
…Возле клуба я разговорился с преподавателем средней школы-интерната, эвенкой по национальности, Верой Николаевной Кобелевой. Мои вопросы касались жизни молодёжи коренного населения.
– С нашей интернатской системой обучения и воспитания детей оленеводов, мы оторвали  нынешнее поколение  от его корней. Выросшие на полном государственном обеспечении, они ничего не могут и не хотят делать сами. К тому же стало развиваться воровство, хулиганство, браконьерство, чего раньше в этих краях никогда и не было. А всё потому, что к нам в интернат "ссылали декабристов" из всех районов области и, даже, из Петропавловска. Так мы называем трудновоспитуемых подростков, от которых отказываются "цивильные" интернаты. А здесь – глушь. Отсюда, если что и натворишь, далеко не убежишь. Один мальчик хотел сбежать зимой в Пахачи – ноги отморозил.
Молодёжь не идёт в табуны. В лучшем случае парни, возвращаясь из армии, работают на стройке. В свободное время им и здесь заняться нечем, а в кочевьях – вообще тоска. Летом хоть на рыбалках пропадают, а зимой только и знают, что искать, где бы выпить.
Сейчас, правда, секретарь комсомольской организации совхоза видеомагнитофон в складчину приобрёл. Сделали видеосалон в клубе. Но и это развлечение в основном для ребят средних классов. Старшие другим заняты.
Как будто в подтверждение её словам, мимо нас, шатаясь и матерясь, пробрели два парня. Один аккуратно придерживал обеими руками что-то за пазухой.
Из клуба выглянула быстроглазая девчонка, позвала нас быстрее заходить, а то кино началось – нужно закрывать дверь. Вера Николаевна заторопилась. Парни только искоса посмотрели на девчонку, и пошли дальше.
Я поблагодарил учительницу за интересный, но такой печальный рассказ и направился к общежитию.
Когда я улетал, свежий ветер так же быстро гнал на северо-восток белые кучевые облака. А под облаками оставалось стоять далёкое камчатское село, от которого до Кутха высоко, до начальства далеко…
Август 1989 г.

За рекой, за речкой...

"Гадюка". Как вы думаете, что означает сие название?.. Не напрягайте воображение: всё равно не угадаете. Это местное название маленькой десантной баржонки, которая пять раз в день курсирует поперёк устья реки Апуки, соединяя усадьбу колхоза  имени «XX партсъезда» на косе с национальным заречным селом. Оба этих населённых пункта объединены общим названием, носящим имя реки.
Ещё есть между ними связь через телефоны, которых, впрочем, на всё Заречное, где проживает 195 коряков из 230 жителей, несколько штук, по главным опорным пунктам: клуб, сельсовет и детский сад.
Вот и всё, что их соединяет на протяжении 27 лет. С тех пор, как местное население переселили из юрт в тесные однокомнатные дома с маленькими кухоньками. Протрубили на весь мир о заботе, которую проявило государство к маленьким национальностям, и... забыли про них.
"Гадюка", застопорив ход, по инерции выскакивает носом на прибойку. О днище скрежещет галька. Опускается носовая часть – аппарель, и на берег начинают прыгать пассажиры, в основном женщины, ездившие в колхоз, в магазины (свой ларёк не работает – продавец в отпуске).
Узкие перекособоченные сходни доверием не пользуются: с них легко можно сверзиться. Иногда ими пользуются при посадке. Хорошего пирса для швартовки на берегу нет. Есть какое-то разбитое его подобие, но к нему можно причалить только по полному приливу.
Вот так и ездят уже много лет коряки на косу за покупками.
Ступив на берег, попадаешь, как будто в другой мир. (На косе кипит работа: урчат тракторы, громко разговаривают строители, ослепляюще  вспыхивают блики электросварки). Здесь – ленивая, расслабляющая тишина.
Разбитая, в залитых водой колдобинах тундровая дорога посередине двух рядов маленьких деревянных домов, покрытых толем. Утро. Одинокая старуха, переваливаясь, как утица, проковыляла от одного дома к другому. Сощурившись, посмотрела на меня против солнца из-под вскинутой руки, да и ушла с безразличным видом.
Что больше всего меня восхитило в северных сёлах – это собаки. Такие же внешне равнодушные к окружающему миру и безобидные, как их хозяева – "хозяева" тундры. Приподнимут головы, посмотрят на тебя одним глазом, да и бросят их снова лениво на лапы: иди, добрый человек, своей дорогой, а нам спать не мешай. Люблю я незлых собак. Были бы люди все такие.
Первая и единственная встретившаяся мне на пути вывеска на большом, аккуратно покрашенном бараке оповещала, что в этом здании находится детский сад-ясли "Милют" ("Зайчик", как мне потом перевели). Такое ласкающее слух название, после названия баржи, меня просто потянуло к себе. Живые, черноголовые дети с раскосыми глазами, радостными голосами кинулись мне навстречу: "Дядя! Вы к кому пришли?". Дети есть дети. Они всегда бурно друг перед дружкой проявляют свой интерес к незнакомым. Хотя нет, директор "Милюта" Валентина Павловна Астафьева и воспитатель Маргарита Николаевна Гичголковав тоже заинтересовались, когда узнали, что я интересуюсь проблемами, касающимися их детского сада, и хоть чем-то хочу им помочь.
– Однако чем? Недавно, до вас, здесь председатель областного Совета Синетов был.  Пролетал по северным сёлам.  К нам заглянул. Сказал, что у нас "чистенько, уютненько, лучше даже, чем в детсаду на косе". И улетел. Пусть хоть так, а то вообще, сколько живём, ни одного руководителя из области в глаза не видели, – говорили мне директор с воспитательницей. – Они улетели, а наши проблемы с нами и остались.
Что детский сад новый нужно строить, вы, наверное, и сами видите? Но пока хоть ставку рабочего ввести необходимо для поддержки здания. Здесь мужские плотницкие руки нужны. Что мы, женщины, сделаем? Подкрашиваем, как можем. Качели, песочницы нужно ремонтировать.
Детей 35 человек. Не хватает комнат. Старшая и средняя группы смешаны. Оранжерею необходимо построить, тепличку небольшую, чтобы дети сами могли в земле поковыряться, цветы, огурцы повыращивать.
 В центральной печати сейчас только и разговоров, что о национальных языках, а у нас ещё вопрос не решён о нулевом классе и преподавании корякского языка. Как будто в районе и дела никому нет до этого.
Всё село мусор валит у детского сада, под берег. Как не поймут, что здесь же их дети гуляют? А всё потому, что в селе нет ни одного мусоросборника. Хотя есть решение райисполкома о выделении для сбора мусора специального трактора с "пеной" (так у нас мусорный ящик на полозьях зовётся). А рыбонадзоровцы приходят – все претензии за мусор детскому саду предъявляет.
Котельную нужно ремонтировать. Мёрзнут дети зимой в садике. Колхоз совсем ничем не помогает. Хорошо, сельский Совет немного денег выделил. Купили игрушки, музыкальные инструменты. Скоро должны контейнер получить. Это благодаря новому председателю Галине Альбертовне Соловьёвой.

***
...С крыльца детского садика  хорошо видны на околице села четыре новых просторных одноэтажных строения. Каждое на два хозяина. Туда я и направил стопы. Оказались это, как я потом назвал их про себя, "дома для престарелых". Нанял колхоз в прошлом году шабашников (решил улучшить условия жилья пенсионеров), построил эти дома. Поселил туда осенью старушек, заслуженных в труде вдовушек, да чуть их за зиму и не поморозил. Чудом бабки выжили. В квартирах себе ещё и чумы поставили. В одежде спали. Как это часто бывает, шабашники уехали, "сорвав деньгу", а дома оказались пустостенными. В этом году уже колхозные строители делали им капитальный ремонт – арендная бригада Ивана Константиновича Костянко. Она же и фундамент для пятого дома рядом с этими четырьмя заложила, только уже своего, капитального проекта.
А живут в этих домах "божьи одуванчики": Ирини Ивановна Митайхав, Надежда Маральхотовна Юльтавнаут, Валентина Игиховна Тынана, Людмила Юльтынкававна Кичикавав и один среди них мужчина Николай Васильевич Алютанав.
Пережив эту, самую суровую в их жизни зиму, они дружно пришли к выводу:
– В чумах, отнако, лучче было.
Войну пережили. Молодыми девчатами для фронта рыбу ловили, оленей с отцами пасли, сюда на косу на забой пригоняли, торбаса, кухлянки шили, ягоду на лекарства собирали. А теперь дожили: печь дымит, и поправить некому. Пенсию заработали: на месяц на чай с сахаром не хватает, а ещё уголь нужно покупать.
– Сорок девять рублей получала, – говорит Надежда Маральхотовна, – чичас пообещали прибавить до девяноста рублей, а дали за июль шестьдесят девять.
Если считать, что официальный уровень бедности у нас в Союзе 75 рублей в месяц, то довольно далеко "за уровнем" проживали "дети природы". А если посчитать то, что наши законы отобрали у них охоту на нерп, лахтаков, лов рыбы, разогнали нартовых собак, в придачу бывший председатель колхоза В. В. Кустин продал их оленье стадо (взамен не дали абсолютно ничего), то, как очевидец, я утверждаю: проживают они в абсолютной нищете.
                                                На работу их (ссылаясь на их слабосилие) председатели не брали, мотонартами их не обеспечили, бензин для лодочных моторов и сами моторы – страшный дефицит. Постоянные штрафы рыбинспекторов и охотоведов отбили охоту к традиционным промыслам.
– Избаловалась молодёжь. Ничего не хочет делать. Только пьют целыми днями. Мы в их годы... – пожаловались мне старушки.
А что же им делать? Косить сено и ухаживать за коровами! Вот что отвело на их долю колхозное руководство. А у них, как мне известно, не приучен желудок коровье молоко переваривать.
Давайте послушаем исповедь молодого человека, например, из рода охотников, Вячеслава Малнаута.
– Мать на речке замёрзла. С шести лет – детский сад, апукский интернат, десять классов, потом Сосновское СПТУ – тракторист широкого профиля. Не нужен мне трактор, деваться было некуда. Охотиться хочу, не могу устроиться в Ачайваямское отделение Олюторского госпромхоза. Не доверяют, наверное. Охотовед Федякин сказал: надо в охотничье общество вступать. Собрал весной все справки, необходимые для этого (и из больницы, что не дурак), пришёл к нему, а он на лето уехал на ставной невод работать. Подрабатывать. Так что, не так это просто охотником стать. Я всё равно охочусь. Отбирают ружья – бью гарпуном нерпу. Старухам отдаю. А шкуры они на чауты и торбаса разбирают. Мне приятно, что я пользу своим людям приношу. И рыбу ловлю. С семи лет сам рыбачу.
Организовали бригады для лова рыбы. Развозят каждой семье сколько ей положено по нормам. Сельсовет думает, что это благо, чтобы не отрывать нас от работы? Может, старушкам это и хорошо, а мы сами хотим ловить, своими руками. Столько, сколько нам нужно.
Нас вынуждают браконьерничать. А вообще – пусть дадут мне ружьё и участок для охоты. Зачем мне нужно сено?
Что можно возразить против такого крика души?
А в табун идти сразу вызвалось пятеро парней. "Только купите оленей!.." – Виктор Айгинто, Иван Белян, Михаил Митайхав, Алексей Ивиткан, Николай Юльтылькот.
Недавно избранный председатель колхоза Александр Иванович Коваленко, отвечая потом на этот мой вопрос, заверил, что уже в ноябре будет покупать для начала 1000 голов ветверогатых животных.
А пока неприкаянная молодёжь, просыпаясь после обеда, ходит друг к другу в гости, в поисках "чего бы выпить". А вечерами на дискотеке устраиваются возле клуба побоища пьяных "богатырей", где по нечаянности чуть не досталось и мне.

***
На стройплощадке нового дома работала хозрасчётная бригада И. К. Костянко. Меня обступили строители. Они были не столь щепетильны в подборе слов для критики в адрес руководства колхоза и сельсовета по сравнению с прежними моими собеседниками.
И было отчего.
– Чтобы здесь строить, – начал Григорий Пантелеевич Ярмош, – нужна буровая установка, мелиоративная техника – экскаватор, хотя бы, кубов 700 камня, чтобы сделать каменный дренаж. Организовать людей на заготовку хвороста и мха, чтобы засыпать поверх камня. Иначе, дома когда-нибудь "поплывут". Здесь тундра. Вечная мерзлота…
Строители стараются делать всё качественно, чтобы те, кто будет жить в этих домах, не поминали их теми же словами, что и прошлогодних шабашников. Но хорошо ли настроишь ломом, киркой и лопатой? Стройматериал сами пилят из кругляка. Из Петропавловска привозят не доски, а отходы.
Незаметно разговор перекинулся на снабжение. Всё оно идёт через Пахачи. И сюда отпускается самый минимум продуктов и промышленных товаров. Рыбкооп не работает. Вернее, работает втихую: все дефициты  продаются из-под полы. А сейчас ещё и хлеб из Пахачей возят: на своей пекарне всех в отпуск отправили. Так что, если шторм – население сидит без хлеба. Овощей нет, соков нет, конфет нет. Привезли арбузы зелёные по 5 руб. 70 коп. за килограмм, и те – гнилые. Бутылок стеклянных из-под воды "Малкинской" у каждого жителя скопилось – пропасть, некуда сдавать.
28 июля заседало здесь выездное бюро райкома, вроде и товары необходимые появились, и бутылки постановили принимать... Бюро уехало, и все их начинания как в воду канули.
Взяли колхозники свиноферму в аренду, начали, было, окорока коптить... санэпидстанция запретила.
Своего стада оленьего нет – само собой и оленина отсутствует.
Единственное, они считают, с чем им "ужасно" повезло, это с зубным врачом. Одна на весь район – у них в Апуке находится: Раиса Матвеевна Никитина. Со всей округи люди на перекладных добираются сюда (даже из районного центра), чтобы вылечить зубы. Очень благодарны ей жители колхоза, что не бросает их, не переезжает в район, куда её постоянно переманивают работать.
***
Изучая таким образом жизнь коренного населения, на последний рейс "Гадюки" я опоздал. Опустился вечер. Из тундры резко гудя, как мессершмитты, налетела туча комаров, на которых я с непривычки глядел со страхом, и волновался о переправе. Потом из залива, медленно клубясь, словно дым, на устье навалился туман. Стало сыро и неуютно. Под берегом на якорях дремали дюралевые лодки с поднятыми моторами.
Вызвавшийся перевезти меня на косу высокий молодой коряк Слава долго дёргал шнур стартера (мотор не подавал признаков жизни), пока не понял, что отсутствует шланг, соединяющий бензобак с мотором. Его просто-напросто украли.
Долго и выразительно ругался Вячеслав по-русски, пока до меня дошёл смысл его возмущений: ещё пять лет назад отставляли коряки на берегу под открытым небом не только лодки с моторами, но и бензин в бочках, и снасти, и запчасти, а теперь спасу не стало – всё воруют, даже лодки угоняют. Потому что всё жизненно необходимое для северян стало дефицитом: бензин, моторы, винты, запчасти.
Возле клуба я всё-таки нашёл перевозчика. Два парня тузили третьего за украденную канистру браги. Моё присутствие заставило бойцов оставить свою жертву и тот, поднявшись с земли, пригласил меня к лодке.
Пьяный в дымину, он чуть не вывалился за борт, когда лодка под взревевшим мотором дёрнулась и закружилась на месте.
– Ну-ка, старик, дай сюда румпель, – отстранил я хозяина от мотора, – из этого мрака твою лодку, как бывшему капитану, придётся выводить мне. Прибавил газу и повёл "Прогресс" поперёк течения на пробивающийся сквозь туман, мерцающий на косе огонёк уличного фонаря.

Август 1989 года.

Очарованный странник
(рассказ казака-первопроходца)

Помнится, до недавнего времени, все уходящие в заграницу граждански суда таможня с вооружёнными пограничниками провожала. Загонят эдак всех моряков в кают-кампанию, пудрят им мозги: что брать с собой, а что "неззя", а у трапа солдат в зелёной фуражке с ружжом свой долг перед Родиной сполняет – советских моряков блюдёт, чё бы, не дай Бог, после или в период проверки таможни, кто из них на берег не скакнул да не прихватил с собой лишнюю бутылку контрабанды.
Щас, впрочем, тоже мало что изменилось в уставах проведения досмотров, хоть и ветры свежие обдули нас со всех сторон, рази только ружья с плеч, стоящих у трапов пограничников поисчезали. Вроде, как бы и неудобно стало в демократическом обчестве с винторезами мирных, безоружных моряков охранять.
Вот так же точно охраняли и оформлявшиеся в конце июня 1991 года на отход в заграницу для празднования 250-летия  Русской Америки три яхты Камчатского крейсерского яхтклуба: "Тарпон", "Авачу" и "Сталкер". Вроде бы и с дружеским визитом шли в Америку, ан нет – всё равно военные своё слово на прощанье должны были молвить.
А уж что в декларации требовалось указать для отходящего за кордон – стыд головушке! Всё сделано для того, чтобы без штанов выпустить русского подданного в страны загнивающего капитализма. Чтобы он там уж лучше милостыню  просил, но никак не мог своё чё-нибудь продать, или сувенирами обменяться: денег с собой положено было брать в рублях не более (!!!) тридцати. Как будто они там нужны кому-то. Если только на сувениры? Тридцать рублей сейчас – четверть американского доллара.
Сувениров брать положено тоже только на 30 рублей. Каки ж таки сувениры можно на эту сумму приобресть? Марки почтовы, чё ли?
Водки – три бутылки. Как будто, если пять штук с собой возьмёшь, то на собственном "шевроле"  оттель прикатишь.
И таможенник такой чопорный попался – традицию блюдёт... Чё, говорит, везёте с собой помимо указанных в декларации вещей? Каку-таку интересну контрабанду? Может, доллары откель ненароком прихватили?
– А вы нам доселе давали, где заработать эти самые доллары? – спрашиваю.
Смотрю, стушевался мужик, но в конфуз не впадат – установленный порядок оформления почитает. Окинул внутренности яхты проницательным взглядом, а тут почитай всё на виду растребушено: где хранятся парусы – там валяются трусы.
Но всё равно тыкнул для порядку пальцем в мешок с парусиной, авось, мы в него ружжо заховали.
А проверку завершили, тут уже ни-ни ступить ногой на берег, даже по большой нужде в уборную не выйтить. Не положено. И всё тут. А на яхте и гальюна  нетути.
Нам, гражданским лицам экипажа, ещё до отхода мозги помороковали, когда визы открывали – гумагу антиресну дали для заполнения, в коей, значица, прописано: "Кем твои родетели до леворюции были?" У некоторых из нас родетели после 17 году на свет воспроизвелись, а мне, конешна, повезло: мому батьке до большаковской леворюции 6 годков однако было, он уже под стол пешком бегал и даже принимал участие в пасении быков. Енто-то я в анкете указал, а што батько-то мой 12 пар своих быков гонял, пока их конница Будённого не испроприировала и не слопала, – не написать смикитил. А вдруг меня за антинародного алимента посчитають, и в заграницу не пустють? А уж так больно хоца в заграницу съездить! Как там люди в ожидании освободительной социалистической леворюции маются посмотреть до ужасти охота – спасу нет.
Пронесло. Спасибо КГБ – не обратил внимание на мои прошлые "грехи". Век их не забуду. Отпустили.
А вот которы из военных трое наших яхтсменов были, – тех в особый отдел вызывали на политическо собеседованье. Эх, Рассея – матушка! И всяко-то дОбро дело, от души идуще, у нас губить на корню научились.
Эти-то кадры военны весь поход к нам, гражданским, присматривались до тех пор, пока ГКЧПисты в лужу не сели. Тогда и они себя по граждански начали вестить.
Ну, миловал нас Господь. С божьей помощью добрались до Датч-Харбора. Читам лоцию 55-го года выпуску, а там, значица, пропечатано: тут де огромна мериканска база военна. Ну, там вианосцы, эскадрильи арапланов кучкуютца...
Ну, думам, ежели наши из своего дома нас с солдатами провожали, то здесь их аскадрильи ещё в нейтральных водах по нам бонбы метать зачнут. Крадёмся медленно, как бы на цыпочках. В Капитанский залив уже входим – нет никого. Ажно обидно нам до слёз изделалось. Растудыт-твою туды! Русские из-за моря в кои-то веки к американам в гости прибыли, а их никто и не встречат?!
Дальше крадёмся. Ужо к бухте Датч-Харбор подходим, где по нашим соображениям, вианосцы должны громадиться. По рации кричим на всю Ивановску: "Мериканы! Мериканы! Спик рашен сэйл бот "Тарпон"! Выходите на связь! Овэр!" ...А в ответ – тишина. Бытто и не нужны мы никому вовсе. И до того нас тоска смертна взяла! А тут, чувствуем, обманули нас наши правители, и лоцию стару с негодными разведданными подсунули: нет здеся никакой базы военной, и вианосцы громадами своими в бухте не громоздятца, и даже пограничного поста никакого нет. Только полузасыпанные доты времён 2-й мировой войны по сторонам белеютца. Помытарились мы по бухте, помытарились (подходить без разрешения к берегу нам советска дисциплина не позволят), глядь – ночь наступила. Стали посерёдке на якорь. Ждём утра. Может проснутся, думам, утром их пограничники и забегают, как оглашенные, когда увидят, что яхта с красным флагом под их носом присутствует. А у самих снова в душе обида наворачиватца. Эх – думаем – пришли бы вы к нам в гости! Наши бы пограничники вас за сорок миль до подхода облетать эропланами стали, за двенадцать миль вас бы эскорт сторожевых кораблей встретил, пущая в небо из труб вместе с дымом наши народны денежки, долго бы с вами беседы вели, выясняя вашу наличность. А за три мили до берега сказали бы: "Посмотрели на наши берега? Хо'кей! Теперича развертайтесь в оверштаг и хау дую дуйтэ до своей хаты, в свою заморску Америку, потому как, ближе к берегу тайна советска военна начинаетца".
А здеся?! Ну ни шиша не боятца, чё мы их секреты выведам.
Утром подошёл лоцманский катер. Мужик весёлый помахал из рубки рукой, за собой позвал. Указал место у причала и отвалил до дому. После обеда другой мужик в кепке с длинным козырьком на ухо пришёл – из Анкориджа ажно прилетел. Специально наш приход оформлять. Эмиграционная власть – называетца.
– Есть, – гутарит, – на борту оружье или наркотики?
– Нет! – в один голос, как по команде, отвечаем. Тогда он штемпель в судовые роли шлёпнул, по 90 долларов с личности содрал за оформление новой визы (наши паспорта моряков там уважения не имеют), сказал "гуд бай" и также отвалил, в свой Анкоридж.
Но пуще всего нам встреча в Кадьяке полюбилась. По нашей лоции там должна быть большая база субмарин подводных. Ну, – думам, – здеся они нас обязательно под вооружённу охрану заберут. И так перепужались, когда, на входе в залив, навстречу ихний корабль береговой охраны ринулся. Амба – думаем. А он мимо проскочил, только водяными брызгами нас опрыскал и даже заметить не соизволил, что мы под красным флагом топаем. И не поприветствовал даже, гад ползучий. Конечно, мало ли здеся яхт со всеми флагами мира шастает. Ещё Рейган, помнится, в своё время заявил, что он с яхтами не воюет.
А потом ещё антиреснее дело пошло. Оказываетца имеетца в Кадьяке база, только не подводных лодок, а береговой охраны "Кост Гвард", и арадром свой имеют, на который и граждански самолёты спокойно имеют право садитца. И люди простые могут свободно шарахаться по территории военного городка и всей базы. Только делать им там нечего. А нас, яхтсменов, военные в гости к себе зазвали и даже фотоаппараты не отымали – сымай не хочу. А они только посмеиваются, да зубоскальничают: вона рашен шпиёны прибыли наши военны объекты сымать, а сами над нашими аппаратами потешаютца – рази можно незамеченно заснять нашей камерой? У их камер только плёнку перематывай и щёлкай. Ни тебе выдержку, ни тебе резкость устанавливать не надо – автоматика. А потом и вовсе на самолёте над своей базой катать зачали. Мать честная! Даже порулить штурвалом маненько дали. Вот черти! Ну, нисколечко не боятца, чё мы их военну тайну разведаем. А мы-то тоже не лыком шиты. Не зря нас всю жисть учили, што все на свете, в мире, окромя родной партии – брехуны собачьи. Мы им быт-то так и поверили, што они к нам с открытой душой кинулися. Знам мы эти буржуазны повадки. Сымайте, сымайте вволю, говорят, быт-то, то, чё сверху лежит. А то, чё вглубь, в землю закопали, али под воду запрятали, как сымать будешь? А мы им и не поверили, чё под наземной базой у них подземная не запрятана. Ишь, думают, вокруг пальца обвели. Да и вообче – всё ужас как надоело. Везде – чё хошь, то и делай, куда хошь, туда и иди. Ни тебе окрика грозного: "Стой, кто идёт! Стрелять буду!", или "Руки вверх!".
И везде аланогично: что в США, что в Канаде. Даже таблички висят с надписями: здесь-де, расположена военна база такая-то. И так мы обрадовались, когда домой, во Владивосток, на пассажирском судне возвернулись и увидели, чё нас снова родны зелёны фуражки встречают и пристальный взгляд таможни, которыя, окромя ружья и наркотиков, чёрте что ещё в вещах моряков ищут. Им, наверное, просто антиресно, чё обыкновенный русский человек на свои нищенские сбережения из-за границы привезть может. И милиция, котора вместо того, чё бы охранять тружеников моря, на свои кровные валютные сбережения из-за границы дешёвые, подержанные машины по случаю привезли, ловят их выпимших после рейса у ресторанов, а с рэкетирами, которые у них машины отымают и грабют, – за руки здороваютца.
Увидели мы всё это – советско, родное, и на душе у нас враз захорошело – в родны пенаты возвернулись.
Да здравствует "Ура!".
Декабрь 1991 года.
Петропавловск-Камчатский.

ПУТЯМИ ВИТУСА БЕРИНГА И АЛЕКСЕЯ ЧИРИКОВА

250 лет спустя
(Исторический очерк)

  Я иду по оголившемуся при отливе каменистому берегу Авачинской бухты у подножья Никольской сопки. Пахнет морской свежестью, йодом и выброшенными на прибойную полосу водорослями. У батареи Максутова сворачиваю наверх и, перевалив сопку, спускаюсь к ковшу, где располагается морской рыбный порт. Два с половиной века назад отсюда отправились на поиски западных берегов Северной Америки и достигли их, пакетботы «Святой Пётр» и «Святой Павел», ведомые Витусом Берингом и Алексеем Чириковым.
Через несколько дней мы, группа яхтсменов из Петропавловска: Зигмас Жилайтис, Олег Ветров, Владимир Тарасов, Евгений Панченко, Геннадий Струначёв-Отрок, Валерий Федоренко, Юрий Соколов и Виктор Титов отправимся на яхте «Тарпон» по пути, которым ходили наши предки – через Тихий океан и Берингово море на Алеутские острова и Аляску. Жители Камчатки и Аляски будут отмечать юбилейную дату открытия Русской Америки.
А тогда, выйдя из Авачинской губы пакетботы легли на зюйд-вест и двинулись на поиски якобы открытой недавно испанцами на 46-м градусе северной широты земли Жоао-де-Гама.
     После восьми дней пути Чириков писал в судовом журнале: «... и потому открылось, что земли Иан де Гамы нет, понеже мы место, где надлежало ей быть, перешли всё через. И 13-го числа июня поворотились для искания американских берегов в направлении на северо-восток.»
     Ещё через неделю в тумане и жестоком шторме суда потеряли друг друга из виду и далее стали искать Америку по отдельности.
     Первым 15 июля к её берегам на широте 55 градусов 20 минут, у нынешнего острова Бейкер (архипелаг Александра) подошёл «Святой Павел» под командованием Алексея Чирикова. Установив по астрономическим наблюдениям, что вышли к Северной Америке, моряки пошли вдоль её берега на норд. Дошли до 58-го градуса северной широты и с наступлением хорошей погоды отправили на берег флотского мастера Дементьева с 10 членами экипажа на ялботе. Когда в назначенное время они не вернулись, решено было послать на их поиски ялик с боцманом Савельевым и тремя матросами. Они тоже не вернулись к установленному сроку. Это было 24 июля. А 25-го у берега были замечены две туземные лодки, которые к пакетботу подойти не решились.
       Судьба пропавших без вести навсегда осталась загадкой.
     Оставшись без плавсредств для сообщения с берегом и учитывая, что запасы воды и провизии подходят к концу, мореходы 27-го июля повернули в обратный путь. При возвращении они открыли ряд островов Алеутской гряды. В сентябре, отстаиваясь на якоре у острова Адах, встретились с местными алеутами, подплывавшими к ним на байдарах.
       12 октября 1741 года «Святой Павел» благополучно вернулся в Петропавловскую гавань. Из 75 членов команды на Камчатку вернулся 51 человек.

     Экипаж «Святого Петра» и сам пакетбот ожидала более трагическая судьба. Следуя на норд-ост, моряки увидели берега Америки спустя полутора суток после пакетбота «Святой Павел». Они подошли к небольшому острову Каяк, расположенному в самой северной части залива Аляска, неподалёку от устья реки Медной. Для осмотра открытой земли на берег были посланы флотский мастер Хитров с командой из 15 человек и натуралист Георг Стеллер в сопровождении казака Лепёхина.
     На этом острове они пополнили запасы пресной воды, видели летние лагеря аборигенов, юкольники, но самих туземцев не наблюдали. За десять часов пребывания на острове Стеллер сделал ряд ботанических и орнитологических открытий – описал 160 видов неизвестных растений и 10 видов птиц.
     21 июля отправились в обратный путь. Беринг заболел цингой и пакетботом в основном управлял лейтенант Свен Ваксель. Маршрут пролегал теперь вдоль полуострова Аляска и островов Алеутской гряды, берега которых им приходилось огибать мористее, чтобы не быть разбитыми о прибрежные скалы. От недостатка свежей пищи один за другим стали болеть и прочие члены экипажа. Начались смертельные исходы.
     Погода наступила штормовая и, по выражению Вакселя, «корабль носило, как кусок мёртвого дерева, почти без управления». В начале ноября ураганным ветром пакетбот вынесло к неизвестной земле и штормовой волной перебросило через каменную гряду в тихую бухту. Бросив якорь, мореходы думали, что попали на Камчатку, но потом поняли, что ошиблись. Спасительная земля оказалась необитаемым островом.
       28 ноября очередным ураганом пакетбот был сорван с якоря и выброшен на берег. 8 декабря скончался командор Витус Ионассен Беринг. Один за другим умирали мореплаватели. Девять месяцев провели мореходы на суровом острове, борясь за жизнь. И если бы не свежее мясо крупного морского млекопитающего, которое также описал Стеллер, и которое назвали потом «морской коровой Стеллера», оставшейся части экипажа едва ли удалось бы выжить.
       В мае 1742 года оставшиеся в живых, под руководством Вакселя, Овцына и корабельного плотника Стародубцева приступили к строительству одноимённого гукора «Святой Пётр» из остатков пакетбота. А 13 августа отплыли на Камчатку, и в конце месяца благополучно добрались до Петропавловской гавани. Из 77 членов экипажа в живых осталось 46 человек.
     Впоследствии остров, на котором они провели зиму, был назван островом Беринга. Гукор «Святой Пётр» длиной 22 метра, шириной 3, 7 и осадкой 1, 7 метра ещё долгие годы служил мореходам-промышленникам и камчатским казакам. По пути, проложенному Витусом Берингом и Алексеем Чириковым, промышленники устремились к берегам Северной Америки. Они открывали новые острова в океане, создавали поселения на Алеутской гряде и Аляске. Русская Америка – так стали называть они эти земли.
      И вот спустя 250 лет мы пойдём туда по маршруту наших предков. Какие они, эти земли? Сохранились ли там следы их пребывания? Что ждёт нас впереди?

НА ОСТРОВЕ УНАЛЯСКА

Из Авачинской губы, порта Петропавловска-Камчатского, вышли 27 июня 1991 года. Планировали войти в Капитанский (Уналяска) залив, на берегу которого расположился Датч-Харбор, 13-го июля в 22 часа, а заходим ровно на сутки раньше.
На границе территориальных вод, у мыса Веселова, нас догнала яхта "Байкал" иркутских яхтсменов. Американского присутствия нигде не видно. В залив вошли парой. Виктор Титов не выпускает из рук микрофона радиостанции УКВ. Твердит в него словно Попка:
      – Датч-Харбор рэдио, Датч-Харбор рэдио! Ит из рашен ёт "Тэрпон"! Овэр!.. – А в ответ – тишина.
       Зовём лоцмана на лоцманской частоте... Аналогичный результат. Впрочем, сегодня суббота – выходной день. Ёлки-палки! У нас бы... не дай Бог, объявись у мыса Маячного американская яхта и доложи, как мы, о своём присутствии – вся б военная эскадра выскочила в море брать в плен "нарушителя". А тут... Никому мы не нужны, никто нами не интересуется. Даже обидно стало.
       Прошли в глубь залива, вошли в бухту Иллюлюк. "Байкал" обогнал нас и уже стал на якорь напротив входа в гавань Датч-Харбор. Мы подошли к нему и прицепились с кормы (стали на бакштов). Безответные потуги установить связь прекратили, стали озирать окрестности.
     Бухта Иллюлюк располагается в юго-восточной части Капитанского залива. С востока и юга её ограничивает берег острова Уналяска, а с запада и северо-запада небольшой остров Амакнак, делящий залив на две части. С северной части острова, от мыса Улатка, ведьменной клюкой спускается до середины бухты узкая песчаная коса длиной 1, 2 мили со светящим знаком Спитхэд на её южной оконечности. В этой акватории острова и располагается гавань Датч-Харбор.
       Острова в южном направлении прорезает узкий извилистый проливчик, соединяющий бухту Иллюлюк с бухтой Капитанской (прошу не путать с заливом Капитанским). В средней части проливчика образована уютная гавань Иллюлюк. Здесь с острова Амакнак на остров Уналяска перекинут автомобильный мост. Он соединяет жилую часть посёлков Уналашка и Иллюлюк с деловой частью Датч-Харбора. По проливчику, по узкому фарватеру под мостом могут проходить только мелкие суда – катера и яхты, которые и отстаиваются в упомянутой гавани, вблизи делового центра. Средние же и большие траулеры в Капитанскую бухту из залива попадают, обходя остров Амакнак с западной стороны.
В Капитанской бухте располагаются заводы рыбодобывающих компаний. Самый её аппендицит – южная часть носит название Порт-Левашов. Такое название этому природному водному закутку дал морской исследователь, капитан второго ранга Гаврила Сарычев по имени описавшего её ранее Михаила Дмитриевича Левашова. В феврале-марте 1792 года Сарычев обследовал остров, наносил на карту подробные уточнения и составлял «Журнал описи острова Уналяска...». В те годы здесь существовало алеутское селение Тычекала, которое русские называли Веселовским. Сам же Левашов называл её Гаванью Святого Павла, по имени гукора, на котором прожил здесь голодную зиму с 1768-го на 1769 год, проводя по указу Екатерины Второй картографические работы на Алеутских островах и Аляске.
С сопок на залив наползают сумерки. В разрывах облаков замерцали звёзды. Природа – в точности камчатская, вернее, командорская: такие же сопки, покрытые мхом, скалы и галечные пляжи у кромки воды, как на острове Беринга. И погода, как у нас на Камчатке, соответствующая этому времени года.
В советской лоции вычитываем, что в гавани Датч-Харбор располагается авианосная военно-морская база США. Однако вокруг никакого видимого намёка на военное присутствие. Какого же года наши данные в ней опубликованы?
Перед сном организовали праздничный ужин за удачный переход через Берингово море. Развели "для сугреву" некоторое количество "шила" (спирта с водой), пригласили к столу экипаж "Байкала". Настроение у всех возбуждённое и вдохновенное. Даже не верится, что смогли вырваться в Америку.
За разговорами не заметили, как забелело предрассветное небо. Летом в этих широтах светает рано. Разошлись по яхтам спать.

...Утром 17 июля я, Валера и Виктор решили выбраться в посёлок, чтобы осмотреть его обстоятельно. Побродили по деловому центру "Юниси" в Датч-Харборе на Амакнаке, перешли через мост на Уналяску, с каким-то местным рокером, единственным встреченным нами на улице Уналашки бездельником обменялись значками, сфотографировались у церкви Святого Вознесения, в которой смотрителем служит  алеут с русской фамилией Лиханов.

В 1823 году по указу Священного Синода была учреждена особая миссия на Уналяске и Алеутских островах. А в следующем году на корабле «Константин» в существующий на острове посёлок, именуемый в среде русских промышленников Гавань, прибыл направленный сюда из Иркутска отец Иоанн Ёвсеевич Попов, крещённый Вениаминовым, года рождения 1797-го. В то время на Уналяске жило 500 алеутов, да на прилагающих Лисьих островах и Прибылова – до 1000 человек. Работая энергично и много, молодой миссионер Вениаминов возвёл с прихожанами и освятил 29 июля 1826 года небольшую церковь во имя Святого Вознесения Господня. Лес для этого строительства специально был привезен с острова Ситха. На Уналяске деревья не растут, кроме небольшой рощицы лиственниц на островке Амакнак, над гаванью Иллюлюк, в защищённом от северных ветров распадке. Эту рощицу посадил в 1805 году отец Макарий, в миру Матвей Александров, сын крестьянский из Орловской губернии. Он прибыл сюда в 1794 году из Коневского монастыря, с первой православной миссией. Ему были определены приходом Лисьи острова с центром в Уналяскинской гавани. Рощица радует здесь людской глаз и доныне, и является в Датч-Харборе местной достопримечательностью.
       Однако вернёмся к Вениаминову. Отец Иоанн выучил алеутскую речь, составил букварь алеутской письменности, открыл приходскую школу для детей и перевёл на алеутский язык многие важнейшие молитвы. Его полюбили аборигены – прихожане всех церквей православной Аляски и уже при жизни стали почитать за святого. Недавно Вениаминов причислен к лику святых и Русской православной церковью. Вклад Вениаминова в православную христианскую веру нельзя переоценить. Он был епископом Камчатским, Курильским и Алеутским. Затем, с присоединением епархии Якутского края и Амурской стороны, в 1850 году, приняв монашеский сан, стал именоваться архиепископом – владыкой Иннокентием. В 1858 году перенёс свою резиденцию из Ново-Архангельска в Якутск. А незадолго до смерти стал митрополитом Русской православной церкви.
       В настоящее время в Датч-Харборе и в других селениях прихода (на других островах) осталось всего около девяти десятков верующих. И чтобы как-то существовать и содержать семью, священник вынужден трудиться ещё и на другой, мирской, работе.
       Стены церкви увешаны старинными, изрядно подпорченными иконами.
     – Во время второй мировой войны японская авиация нанесла несколько воздушных ударов по Датч-Харбору, где располагалась база авианосцев США, – рассказал Лиханов. – Церковную утварь и иконы пришлось раздать на хранение прихожанам. Сама церковь сгорела, и её после войны пришлось восстанавливать заново. А когда в новую церковь снесли хранившиеся у прихожан ценности, иконы в большинстве своём оказались отсыревшими и облупленными. Чтобы они дальше не подвергались порче, пришлось покрыть их лаком. И вот теперь они потеряли свой первоначальный вид.
       ...В дневное время деревни как будто вымирают: все жители на работе. Только изредка пролетают по гравийной дороге, обдавая нас пылью, спешащие куда-то автомобили.
     Прошли через Иллюлюкъ к виднеющемуся на сопке старому островному кладбищу. Побродили между могил, где ещё сохранилось много крестов и надгробий с русскими фамилиями. Набрели на захоронение мэра фактории Уналяска по имени Пётр, родившегося в 1845 году и прожившего здесь до 1919 года.

ГОРОД КАДЬЯК – БЫВШЕЕ ПОСЕЛЕНИЕ РУССКИХ ПРОМЫШЛЕННИКОВ «ПАВЛОВСКАЯ ГАВАНЬ»

     21 июля. В шесть утра снялись с якоря. Туман. Холодно. Промозгло. Пошёл отлив. Завели мотор, выскочили из бухты и, подхваченные попутным течением, понеслись в залив Аляска. Благополучно миновали «переливы», оставили с левого борта острова Креницина и легли на курс 70 градусов с таким расчётом, чтобы оставить острова Санак, Шумагина, Чирикова и Тринити также с левого борта. Погода мерзопакостная. Волнение моря не прекращается все шесть дней перехода. Увидели и удивились: сколько рыбы в заливе Аляска. То и дело встречаются кипящие, как в котле, на поверхности косяки сельди. В наших водах такое стало редкостью. А красная рыба постоянно вокруг яхты петли вьёт – плавниками поверхность моря расчерчивает и периодически из воды выпрыгивает.
       Валера вытравил за корму леску с блесной. Пока длился переход – два раза варили уху из горбуши. Это блюдо очень даже органично вписалось в наше скудное меню.
       26 июля, на рассвете, миновав острова Тугидак и Ситхинак, заштилели вдруг на траверзе входа в пролив Ситхалидак, ведущий в бухту Трёх Святителей у южной оконечности острова Кадьяк. Впервые за весь поход попали в солнечный день.
    
В середине августа 1741 года в эти места вывел пакетбот «Святой Пётр» и лейтенант Свен Ваксель, когда первооткрыватели возвращались после посещения острова Каяк на Камчатку.  Беринг к этому времени уже был болен и старался не покидать своей каюты. Остров Кадьяк был второй землёй, которую они видели за время своего плавания. Прошли мимо, вблизи, но не высаживались, торопясь вернуться домой до наступления штормов. А у нынешнего острова Чирикова, расположенного к юго-западу от Кадьяка, они чуть было не потерпели крушение, в тумане, в опасной близости, на глубине семи саженей проскочив мимо, назвав его Туманным островом. Вот что писал тогда Ваксель в судовом журнале:
     «На обратном пути нам встречались огромные трудности, ибо как только мы намеревались направить курс на дальнейшее продолжение путешествия..., так всякий раз вперёдсмотрящий докладывал о том, что впереди земля. Приходилось каждый раз поворачивать в открытое море».
         
Первым к берегам острова Кадьяк (Кыктаю), населённого эскимосами-конягмиутами, причалил галиот «Святые Андреян и Натальям» кампании соликамского купца Ивана Лапина и лальского купца Василия Попова, приведённый мореходом Степаном  Гаврииловичем Глотовым, значащимся в истории яренским посадским человеком, в конце агуста 1763 года.
Пришедший в экипаже толмач-алеут совершенно не понимал речи «конягов». Переговоры с кадьякцами начались только после того, как последние привели пленного мальчика-алеута, захваченного ими ранее на Лисьих островах. Русские сразу стали склонять конягов к переходу под покровительство высокой самодержавной руки Её императорского величества Екатерины Второй (имя которой ни о чём не говорило аборигенам). Они требовали платежа ясака, выдачи аманатов в заложники и беспрекословного подчинения команде приплывшего галиота. Кадьякцы были возмущены подобного рода притязаниями пришельцев на их вольную жизнь. Понимания между ними не произошло. А, насмотревшись за последующие два месяца на бесцеремонные отношения экипажа галиота к природе острова, укладу их жизни и женщинам, напали на охотившихся промышленников, пытаясь перебить и сжечь судно. Нападение, однако, было отбито яростным ружейным огнём команды. Четвертого октября коняги в количестве 200 человек снова попытались овладеть судном, но снова были отбиты. Двадцать шестого октября они в третий раз ринулись на штурм, неся теперь перед собой специально подготовленные, пуленепробиваемые деревянные щиты. И в третий раз атака захлебнулась. За свой галиот промышленники стояли насмерть. Он был единственным средством спасения их жизней и возврата на родину.
После таких налётов глотовцы боялись уходить далеко от судна. Стало невозможно добывать достаточное количество морских зверей в пищу. В экипаже начались заболевания цингой. За зиму умерло девять русских промышленников.
В конце мая 1764 года с незначительным количеством пушнины Глотов был вынужден покинуть Кадьяк и отправиться к обжитым русскими Лисьим островам, на остров Умнак.

А приплывшие 3 августа 1784 года на галиотах «Три Святителя» и «Святой Семион Богоприимец и Анна Пророчица» русский купец-мореход Григорий Иванович Шелихов с промышленниками заложили в здешней удобной бухте первое русское селение и назвали его Трёхсвятительской Гаванью, а бухту, по названию флагманского галиота, стали называть: Трёх Святителей. Примечательно то, что в этом длительном плавании Шелихова сопровождала жена Наталья Алексеевна с двумя малолетними детьми.
Заложив поселение в бухте Трёх Святителей, Г. И. Шелихов отправил 10 января 1786 года 11 работных людей на северо-восток острова, в залив Чиниак, для заготовки елового леса на строительство шлюпок. Задание было успешно выполнено и близ селения конягов Чинигат было заложено зимовье, давшее начало основанию на этом месте Павловской Гавани.

...С восходящим солнцем выползло из глубин наших прозябших душ и хорошее настроение. После обеда весь экипаж выбрался на палубу. Расстелили вдоль бортов одеяла, сбросили с себя влажные одежды, разделись до трусов и разомлели под горячими солнечными лучами – стали загорать. Море блестит, как зеркальная поверхность, аж глазам больно. Штиль полнейший. Паруса обвисли. Яхта совсем потеряла ход. До порта Кадьяк (если идти под двигателем) ещё сутки ходу. А бензину осталось на несколько часов работы. Посему дрейфуем – экономим горючее, ждём ветра.
       Юра прожарился под солнцем и решил искупаться. Бултыхнулся за борт, кричит благим матом от холода, а из воды не вылезает. Обплыл яхту, по прикреплённой к транцу металлической лесенке вскарабкался на палубу, прыгает от избытка чувств и бодрости, – согревается. Затем снова улёгся загорать. Мне тоже жарко, но за борт прыгать не рискую – зачерпываю ведро воды, иду на бак и там обливаюсь с головы до ног. Хорошо! Всегда бы такая погода для путешествий!
Ближе к полднику, когда немного спала жара, Зигмас организовал учение по постановке спинакера. Я смотрел-смотрел на их мышиную возню с лёгким парашютообразным парусом и пошёл за секстаном. Решил лучше потренироваться в астрономических определениях.
     Сел на рубку, сажал-сажал солнце на горизонт – умаялся. Вроде и зыбь слабенькая, а яхту всё равно качает -- солнце выскакивает из окуляра. Руки онемели держать их всё время поднятыми. Плюнул на это дело -- отнёс секстан на место.
     – Правильно, – говорю, – что на иностранных судах секстаны держат только для того, чтобы орехи колоть. Одни русские всё ещё используют их для навигационных наблюдений.
       К вечеру потянул бриз, и до утра 27 июля мы всё-таки покрыли оставшееся расстояние до залива Чиниак, в вершине которого расположился порт Кадьяк. А утром у входа в залив, у мыса Толстого, снова попали в такую же историю. Видимость прекрасная. До города – миль пятнадцать. Строения какие-то на сопках видны, а яхта – как приклеенная к зеркальной глади воды. Мы уже и Бога, и чёрта поминали... Бесполезно. За пару часов, правда, течением нас продвинуло ещё на пару-тройку миль, на траверз входного мыса Чиниак...
       Наконец, часов в 10 утра, Бог как бы услышал наши молитвы и послал нам лёгкое попутное дуновенье. Медленно-медленно поползли в сторону виднеющегося вдали города.
       Сижу за румпальником – рулю. Из салона выбирается Зигмас, проходит мимо меня на корму, спускается по лесенке до воды, снимает штаны и умащивается на корточки… Задумчиво обозревает окрестности впереди по курсу. Солнце до того живописно окрашивает этот чудесный зелёный остров, что нам кажется, будто мы находимся не в заливе Аляска, а у побережья Адриатического или Эгейского моря. И жарко так же, и такая же голубая дымка окрест.
       Поворачиваюсь к Зигмасу, чтобы выразить своё восхищение природой и – замираю в ужасе: позади него двухметровая серая акула медленно всплывает из глубины, догоняет яхту и пристально смотрит мне в глаза своим ледяным немигающим взглядом. Будто приказывает: тихо, не шуми. Внутри у меня всё похолодело от такого осмысленного взгляда. Затем стала переворачиваться на левый бок, оскалив зубы, как это обычно делают акулы при нападении, и перевела зрачки на голый белый зад Зигмаса. Тут я как возопил:
     – Зигмас! Акула сзади!
  Тот, видимо, по голосу понял, что это не подколка – в момент перемахнул через леерное огражденье, даже штаны забыл подтянуть. Встал на палубе и таращится в недоумении. А акула, видя, что добыча ускользнула, снова перевернулась спинным плавником вверх и, лениво вильнув хвостом, медленно пошла в глубину.
     Немного успокоившись, Зигмас "пришёл" к мысли, что не мешало бы двигатель запустить. Застегнув штаны, тут же дал «ЦэУ» Валере: оставшийся бензин не жалеть, потому что по приходе в Кадьяк всё равно будем пополнять запасы.
    Через шесть секунд наш моторчик взревел, и "весело хлопая парусами", "Тарпон" помчался в залив города Кадьяк, бывшую Павловскую Гавань.

                "КРИК ДИКОГО БАРАНА"

2 августа в Кадьяке началось празднование 250-летия открытия Северной Америки экспедицией Витуса Беринга и Алексея Чирикова. В национальном Кадьякском парке «Крик дикого барана», ставилась массовая костюмированная пьеса Франка Бринка о первом управляющем Аляски -- Александре Андреевиче Баранове. У себя на родине мы, в сущности, ничего о нём не знаем. Здесь же его почитают примерно так же, как мы на Камчатке Витуса Беринга. Пьеса также носит название «Крик дикого барана». В наш приход кадьякцы ставили её 25-й раз.
Александр Андреевич Баранов родился 3 марта 1746 года в Каргополе. На Аляску попал по неприятному стечению обстоятельств, но ему выпала завидная судьба основывать здесь первые две столицы Северо-Западной американской территории, Русской Америки: вначале поселения Павловская Гавань (Кадьяк), затем Ново-Архангельска на острове Ситха (Баранова). В Кадьяке многие улицы названы по русским фамилиям. Есть улица Резанова, Баранова, Кошеварова, Митрохина, Семёнова... Существует дом-музей Баранова, в котором собраны орудия производства и быта русской общины тех времён. Здесь хранятся топоры, двуручные пилы, ружья, фальконет, флаг России, котлы, подсвечники, прялки и многие другие вещи.
     Но вернёмся к «Крику дикого барана». Представьте себе театр под открытым небом. На крутом, обильно поросшем деревьями и травой склоне, амфитеатром к заливу врыты обыкновенные скамейки. Внизу большая поляна, отгороженная от залива смешанным лесом. На ней отстроены три русские избёнки с разбирающимися на время представления передними стенками, чтобы зрители видели игру артистов одновременно, как внутри домов, так и около них. Перед домами – стойбище алеутов с кострищем. Слева – мачта с развивающимся флагом Русско-Американской компании. За ней – скалистый берег и кусочек бухточки Монашки в заливе Евражечий.
Вместе с самодеятельными артистами, коренными жителями Кадьяка, гостями, приплывшими сюда на яхтах и катерах, прилетевших на самолётах специально для принятия участия в празднике, народу собралось большое количество. Перед началом спектакля все гости Кадьяка сделали записи в книге посетителей, а затем (хорошая традиция, считаю) на установленную на столбах большую всепогодную, неразмокаемую карту Мира наклеили синие кружочки на те места, кто откуда прибыл.
Клеили австралийцы, американцы из других штатов, гости других стран, но, надо сказать, территория СССР, до нашего визита сюда, была не охвачена. И мы с удовольствием клеили метки к местам, в которых родились или живём, начиная с общего табора – Петропавловска-Камчатского.
После нашего ухода с Кадьяка на территории СССР осталось красоваться восемь синих кружочков. А после нас там побывало ещё несколько владивостокских яхт и два туристских теплохода с пассажирами.
Праздник этот, надо заметить, был большим торжеством нашей культуры в Америке. Девушки в русских сарафанах, в венках с разноцветными лентами водили на площадках хороводы, везде распевались наши родные песни, работали буфеты, где продавали русскую водку.
Началась пьеса засветло, а закончилась при луне, и всё это сопровождалось разведением костров, стрельбой из пушек и ружей холостыми зарядами, факелами, фейерверками, взрывами, сабельными боями. К тому же о середине спектакля с полчаса лил дождь. Но это никого не омрачило, и все с удовольствием досмотрели спектакль до конца,
Содержание пьесы нам переводила Георгина Синк – журналистка «Кадьяк дейли миррор» – по ходу спектакля. Потом, уже дома, я скорректировал жизнь Баранова по датам с «Историей Русской Америки» академика Н. Н. Болховитинова и выяснил, что художественный вымысел автора немного не соответствовал действительности.
В лето 1790 года Александр Баранов – опытный каргопольский купец, обладающий недюженным умом и способностями, достаточно образованный для своего времени и сословия, большой патриот России, жаждет попасть на Аляску. К этому времени его дела в Сибири, в силу неблагоприятных обстоятельств, пришли в совершенное расстройство. Но для переезда нужны деньги, коих он не может раздобыть в достаточном количестве. Тогдашний совладелец Северо-восточной компании «Голиковы и Шелихов» – рыльский купец Григорий Иванович Шелихов не раз предлагал Баранову перебраться на Алеутские острова, но в то время у Александра Андреевича своё дело шло прекрасно, и он отказывался от этого предложения. И вот теперь, в отчаянии, он ищет в Охотске встречи с Шелиховым. От безделья становится завсегдатаем кабачка «Охотская девушка». (Был ли такой в действительности – сомневаюсь, но в пьесе это название присутствует. Г. С-О.)
  Наконец ему повезло: Шелихов как раз собрался снаряжать на Аляску экспедицию и прибыл из Иркутска в Охотск. Здесь, в кабачке, они и встречаются. 15 августа 1790 года ими подписывается контракт, по которому Баранов на срок в пять лет становится «хозяйским главным правителем Северо-Восточной компании». Получает обширные полномочия, 30 полупаёв от прибыли компании, нанимает себе в помощники Ивана Александровича Кускова и 19 августа отплывает в Уналяску на галиоте «Три Святителя» под командованием Д. И. Бочарова.
       Перед отплытием Баранов получил секретные государственные инструкции от начальника Охотского порта И. Г. Коха о необходимости расширять владения империи не только по американскому берегу к юго-востоку от Кадьяка, но и к северу от него, вплоть до Берингова пролива.
       В октябре 1790 года галиот «Три Святителя» при входе в залив Уналяска разбивается о скалы и тонет. Экипажу удаётся спастись. Спасается и большая часть груза. Людям приходится зимовать на необжитом острове в тяжелейших условиях. Посланный в Кадьяк на байдарах с местными алеутами за помощью А. Молев, был встречен на полуострове Аляска воинственными южными эскимосами и, потеряв убитыми пятерых алеутов, еле убежал с остальными людьми на остров Унга. Здесь они и провели зиму, до прихода за ними самого Баранова. К весне, из обломков потерпевшего крушение галиота Баранов построил три вместительных байдары и перебрался с оставшимися в живых членами экипажа и промышленными людьми на Кадьяк, в бухту, названную ранее по галиоту, Трёх Святителей. Здесь он сменил прежнего управляющего грека Е. И. Деларова.
       Селение Трёхсвятительское к этому времени стояло почти полностью разрушенное сильным землетрясением и цунами, прошедшими 11 июля 1788 года. Баранов был вынужден искать более подходящее место на острове для закладки новой столицы Аляски. Таким местом стало весной 1792 года северо-восточное побережье острова в заливе Чиниак, которое Баранов назвал Павловским селением, в честь наследника престола. Впоследствии оно стало именоваться «Павловской Гаванью».
       Далее сюжет пьесы Франка Бринка разворачивается в такой последовательности: Все его товарищи переженились на алеутках и обзавелись детьми. Но жизнь их среди аборигенов проходила трудно: во-первых, они не привыкли жить в первозданной природе; во-вторых, никакого снабжения из России не поступало; в-третьих, они тосковали по цивилизации.
       Вся жизнь проходила в постоянных стычках с аборигенами, поисках пропитания, строительных материалов, одежды, изготовлении орудий труда и прочих средств производства. Они часто болели и многие умерли от цинги.
       И вот как-то зашёл к ним корабль из России. Сотоварищи Баранова побросали местных жён (сыновей и дорогие вещи попрятали в большие сундуки, будто везут домашний скарб) и стали грузиться на судно.
       Баранов с оставшимися промышленниками и казаками стал отбирать детей и уговаривать друзей не уезжать отсюда. Обещал отослать с этим кораблём петицию царю, чтобы Россия прислала священников для обучения русских переселенцев и их детей грамоте и для обращения алеутов в православную христианскую веру.
     В конце концов, ему удалось уговорить большую часть друзей остаться на Кадьяке.
       Через пару лет к ним приплыли священники.
       Согласно историческим датам, миссия сия прибыла в Павловскую губу 24 сентября 1794 года на новом, выстроенном Шелиховым в Охотске галиоте «Три Святителя: Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст». С этой миссией приплыли: архимандрит Иосоаф; иеромонахи Афанасий, Ювеналий, Макарий; иеродиаконы братья Нектарий и Стефан, и самый молодой послушник Герман. Увидев их чёрные рясы, алеуты в страхе разбежались. Сначала было большое пиршество по поводу приезда новосёлов, потом – крещение аборигенов и обучение их русскому языку.
       Священники думали, что едут в обжитые земли, а когда ступили на берег и увидели, что здесь для них не приготовлены ни церкви, ни жильё – приуныли. Однако делать ничего не оставалось, как вместе с прихожанами браться строить и благоустраивать приходы по всему Кадьяку и далее – по «матёрой земле» Аляксе.
       Баранов стал налаживать жизнь на осваивающихся территориях Кадьяка и материковой части Аляски вплоть до залива Принс Вильямс на северо-востоке. Ему пришлось приложить неимоверные душевные и физические усилия и выдержку, чтобы усмирить начавшиеся ещё до его приезда распри между алеутами, эскимосами и многочисленными племенами индейцев, а также среди промышленников-старожилов – партий конкурирующих купцов Шелихова и Лебедева-Ласточкина. И между теми и другими вместе.
  Добившись заметных успехов в колонизации завоёванных земель, он в лето 1804 года, следуя заветам данной ему в Охотске инструкции, на небольшом паруснике «Ермак» со 120 русскими (вооружённой командой судна, казаками и промышленниками) и партией из 900 аборигенов на 400 байдарах отправляется на завоевание непокорного гнезда индейцев-тлинкитов (колошей) – острова Ситха. К этому времени сюда подошёл и совершавший первое кругосветное плавание под командованием Ю. Ф. Лисянского шлюп «Нева».
Видя такую армаду плавсредств и воинства на их бортах, тлинкиты сбежали с оседлого места. Пока Баранов на месте индейского поселения строил будущую столицу Ново-Архангельск, они на другом конце острова соорудили свою, хорошо укреплённую деревянную крепость. И стали готовиться  к войне с бледнолицыми, периодически нападая на ещё не огороженный острог. Переговоры с воинственными тлинкитами ни к чему не привели. И тогда Баранов отдал распоряжение штурмовать индейскую крепость и сбросить колошей в море.
1 октября (по новому стилю) партнёры по военной акции пошли на приступ, как со стороны берега, так и со стороны моря. В боевых действиях принимал участие и шлюп «Нева», поддерживая наступающих огнём судовых батарей, а затем высадив десант под командованием лейтенанта П. П. Арбузова.
Шесть дней Баранов с переменным успехом штурмовал крепость, но 7 октября индейцы бежали с острова. В этой осаде погибло 8 русских, в том числе 3 матроса с «Невы», 10 тузевцев-союзников и 16 конягов-кадьякцев. Раненых было более двух десятков русских, в том числе сам Баранов и лейтенант Повалишин, и 6 туземцев. (Эх! Забытые страницы истории! Вот где русские вестерны писать! Получше бы американских были. Но назывались бы «остерны» Г. С-О.)
Индейцы так и не могли отвоевать Ситху, сколь ни пытались впоследствии это сделать. А в один из дней вождь тлинкитов-ситхинцев привёл к Баранову своих детей и говорит: «Земля эта наша, но вы её завоевали. Теперь нашим детям жить негде. Мы должны их убить». Потом вывели за ворота острога и поубивали.
Вождь другого племени колошей привёл Баранову свою дочь и предложил в жены. Баранов ответил, что уже имеет жену в России. Однако товарищи уговорили его жениться на индеанке, чтобы избежать вражды с местным племенем.
От индеанки, наречённой после крещения Анной, родились сын Антипатр и дочь Ирина. Антипатра потом Баранов отправил с Головиным в Санкт-Петербург на учёбу, где тот стал морским офицером.
27 лет Баранов успешно управлял Русской Америкой. За это время ему присвоили звание коллежского советника, наградили именной медалью на Владимирской ленте, а за «реконкисту» Ситхи по ходатайству графа Н. Л. Румянцева от императора Александра-1 в 1806 году был вручён орден Святой Анны 2-й степени. Несколько раз Баранов просился в отставку, ссылаясь на то, что стал стар для подвижнических беспокойных дел, но удовлетворили его ходатайства только в 1818 году.
В конце июля 1817 года в Ново-Архангельск пришёл из Петербурга корабль Русско-Американской компании «Суворов» под командованием лейтенанта З. И. Понафидина, а 20 ноября – 12-пушечный корабль «Кутузов», возглавляемый капитан-лейтенантом Леонтием Гегемейстером с товарами и припасами для колонии на полмиллиона рублей. Гегемейстеру было поручено сменить Баранова на посту Управляющего Русской Америкой. Но, ознакомившись с положением вещей в этой «дыре», он с тоской представил себе собственное положение и не решался объявить о своём намерении Баранову, хотя тот слёзно умолял Гегемейстера забрать его в Россию. Решился он на этот шаг только после того, как произошло сватовство лейтенанта с «Суворова» Семёна Яновского к дочери Баранова Ирине. Обрадованный таким стечением обстоятельств, Гегемейстер уговорил Яновского принять на себя после свадьбы хлопоты по управлению этим обширным краем вместо него. Тот дал согласие и 11 января 1818 года Гегемейстер официально объявил Баранову о смене его на этом посту и предъявил соответствующие документы на свои полномочия.
27 ноября 1813 года Баранов на корабле «Кутузов», возглавляемом всё тем же Гегемейстером, сдав бразды правления Яновскому, оставил свои колонии.
Проводить его пришло всё население Ново-Архангельска. Приехал даже некогда враждебный тойон тлинкитов Катлиан в сопровождении своего воинства. Одному из индейских вождей, старому другу (по-видимому тестю), Баранов подарил свою кольчугу, которую постоянно носил под одежами.
По пути на родину, корабль зашёл в порт Батавию (Джакарта) на острове Ява и простоял целый месяц, осуществляя внеплановый ремонт. Александр Андреевич тяжело заболел и 18 апреля 1819 года скончался. Для 73-х летнего Баранова оказался смертельным экваториальный климат. Тело его по морской традиции и завещанию было предано воде по пути следования в Зондском проливе. А сундук с документами по недрам Русской Америки, везомый Барановым в Россию, для предъявления царю, бесследно исчез.
На дату окончания правления А. А. Баранова на Аляске и Алеутах проживало 391 человек русского происхождения, 256 креолов и 8448 туземных жителей.

За четыре часа спектакля, половина которого проходит при дневном свете, а половина – в сгущающихся сумерках, перед тобой проходит вся жизнь нашего великого земляка. И всё это в сопровождении русской символики и атрибутики, с фейерверками, кострами, пожарами и стрельбой из ружей, мушкетов и мелких старинных чугунных судовых пушек.
Вы не можете себе представить ощущения гордости за своих пращуров после просмотра этого спектакля.
Хлопали мы артистам долго и от души. Отфотографировали весь спектакль. Кричали «браво» и после выступления пожимали руки в знак благодарности знакомым кадьякцам, занятым в некоторых ролях.
После спектакля выступил мэр острова Кадьяк Роберт Броди: «Это очень здорово, что на нашем юбилейном, двадцать пятом спектакле присутствуют русские гости!..»
Празднование Русской Америки у них проводится с 1966 года, и мы были первыми русскими, присутствующими на премьере спектакля 25-го сезона в 1991 году. Эти представления продолжались несколько дней. С экипажем яхты «Авача» мы распевали в окружении кадьякцев песни под гитару и балалайку на русском языке. Помогали ремонтировать крышу на декоративных домах сцены-арены природного театра, а потом от души хлопали артистам-энтузиастам, занятым в спектакле.
Удивительно то, что русские песни они учат по своей транскрипции и поют, не понимая слов, зато с искренним наслаждением выводя раздольные и разудалые музыкальные рулады.
Когда их маленький оркестр русских народных инструментов заиграл «Яблочко», я сорвался с места, выскочил на сцену-поляну и стал плясать этот популярный у нас матросский танец. Пляшу я его довольно-таки профессионально, потому что выступал с ним в ранней юности в школе, а потом четыре года в мореходке на всех концертах. Когда перешёл  к присядке – американцы пришли в неописуемый восторг, а сделанное в заключение полусальто привело их в бурный экстаз. Громкие аплодисменты сопровождались одобрительными выкриками.
Американцы, оказывается, очень темпераментные зрители.
А в следующем, 1992 году, спектакль показали в последний раз, Я несколько раз спрашивал Георгину, когда она в 1993-ем  году прилетала на Камчатку: почему его перестали ставить, но вразумительного ответа так и не получил. «Автор снял его для переработки, потому что после общения с русскими увидел в нём много недостатков и упущений», – говорила она.
За неделю кадьякских празднеств «Крик дикого барана» посмотрело большое количество русских туристов. После нас сюда, по пути в Ситку, заходили два пассажирских теплохода, набитых советскими делегациями, учебный фрегат «Паллада» и несколько владивостокских яхт. И вы представьте состояние американцев и их властей, когда подвыпившие русские мужики после просмотра спектакля, бия себя в грудь, со слезами на глазах от умиления к увиденному, убеждённо вещают: «Ведь это наша земля! Эх! Дураки! Продали Русскую Америку!» А тут ещё группа «Любэ» голосом Николая Расторгуева безапелляционно голосит из динамиков круизных теплоходов, обращаясь к Америке: «Отдавай-ка землицу Алясочку!..»
Поневоле задумаешься: пускать ли в следующий раз вот так свободно русских в Америку.

ЗОЛОТЫЕ КУПОЛА ПРАВОСЛАВИЯ

Всего на острове Кадьяк семь русских православных церквей, две из которых – в городке Кадьяк, одна – на островке Спрусайленд.
В одну из кадьякских церквей – церковь Святого Воскресения, мы и отправились с Георгиной третьего августа, в последний день нашей стоянки. Отвёз нас туда её муж Чарли. Пока шла служба, мы сели на лавку в стороне от людских глаз, и я стал осматривать помещение. Просторный, хотя и небольшой зал заставлен двумя рядами лавок с высокими резными спинками на манер обстановок католических церквей. На маленьком пространстве перед алтарём, посередине, стоит большой сундук, обитый красным бархатом, в котором покоятся мощи Святого Германа. На стенах и иконостасе яркие, не русского письма иконы: Пресвятая Богородица Троеручица, Иисус Христос, Николай Угодник, Святой Василий Великий, Святой Тихон – Патриарх Московский и Всея Руси, Святой Преподобный Серафим Саровский, Святой Преподобный Ксенофон, Святой Феодор, Святой Юлиан, Святой Архангел Гавриил. В гладких современных окладах. Всё позолочено. Ярко, броско, но смотрится бедновато. Потому, что написано без души.
По окончании службы, распрощавшись с прихожанами, к нам подошёл настоятель церкви Святого Воскресения отец Иоан Забинко и протянул для приветствия сразу обе руки. Небольшого роста, пухленький, розовощёкий улыбающийся мужчина средних лет. Стали с ним разговаривать. Георгина переводит.
     В основании этой церкви самое активное участие принял Святой Преподобный Герман, мощи которого здесь и покоятся. Приплыл он на Кадьяк с первой Духовной миссией из Охотска в сентябре 1794 года. Был он послушником Валаамского монастыря, находившегося в те годы на территории русской финляндской колонии, а родился в Серпухове в купеческой семье. Восемь священников-миссионеров прибыли тогда сюда по приглашению Александра Андреевича Баранова. «Убогий Герман», как он сам себя называл, был самым младшим среди них. Он стал незаменимым носителем и пропагандистом Православной веры в Америке. Смело заступался и бескорыстно помогал всем униженным и оскорблённым, как аборигенам, так и русским. И ещё при жизни стал почитаться населением Аляски Святым.
     Обладая некоторыми гипнотическими и медицинскими способностями, взял на себя обязанности целителя и лечил русских и туземцев от различных болезней. А также обучал при церкви детей аборигенов русскому языку и обращал местные племена в христианскую веру.
О его благодеяниях и сверхъестественных способностях сохранилось много легенд. Вот некоторые из них:
Когда они ещё только плыли на Аляску, в Беринговом море разыгрался жестокий шторм. Судно лишилось парусов, а вместе с ними и управления, и несколько дней носилось в пене окатывающих волн. Команда и пассажиры надели чистое нательное бельё и приготовились умирать, но молодой тогда ещё посланец Валаама Герман пробрался на нос судна и стал усердно молиться Господу о спасении. Молился до тех пор, пока буря не утихла.
     По прибытии на Кадьяк, когда они проживали в первом русском поселении в бухте Трёх Святителей, на острове произошло сильное землетрясение с последовавшим затем цунами. Вода стала резко уходить от берега, среди поселенцев и алеутов началась паника. Своим спокойствием и хладнокровием он помог организовать быстрое перемещение людей на более возвышенные места, а сам взял икону Пресвятой Богородицы и пошёл с ней на берег. Поставил на песок в некотором отдалении от прибойной полосы и объявил, что вода не зайдёт за икону. И точно: волна цунами докатилась до установленной им иконы и, поплескавшись перед ней, стала отступать.
Потом священнослужители переселились в Павловскую Гавань, на северо-восток острова, куда Александр Баранов перенёс в 1792 году свою резиденцию. Здесь архимандрит Иоасаф, прибывший во главе миссии (в миру Иван Ильич Болотов 1757 г. р., погиб вместе с отцом Стефаном при крушении судна «Феникс» на Аляске в 1799 году) основал церковь Святого Воскресения. Освящена она была в начале 1796 года, и Убогий Герман стал её настоятелем, А за несколько лет до смерти (умер 13 декабря 1836 года) уединился на небольшом, лежащем через проливчик от посёлка островке Еловом (Спрусайленд), где построил скит, часовню и дом-приют для туземных детей-сирот, которых сам обучал грамоте и молитвам. Это своё поселение он назвал Новым Валаамом. Здесь и отошёл тихо, мирно в молениях за великую Православную державу и её покорных рабов.
9 августа 1970 года Святой Герман был канонизирован Американской Христианской Православной Церковью и стал первым православным Святым в Западном полушарии.
В 1943 году при неизвестных обстоятельствах церковь сгорела. Вместе с ней сгорели и все оригиналы старинных икон. Почему-то время последней войны и период налётов японской авиации на Алеутские острова сопрягается в истории аляскинского христианства с массовыми пожарами Православных церквей.
В 1946 году отстроили новую, похожую церковь, и нарисовали новые иконы: такие же, но не источающие православного дыхания. Какие-то... с налётом католицизма.
Настоящим открытием для меня было то, что в церкви первого русского поселения на Кадьяке – Трёхсвятительском покоятся ныне мощи Святых Иоанна Златоуста, Григория Богослова и Василия Великого, привезенные сюда по настоянию Международного Православного Собора в 1984 году из Рима.
     На мой вопрос – остались ли при церкви старинные реликвии времён Русской Америки, Иоанн Забинко молча вынес большой серебряный кубок, сделанный в виде рюмки. «Одна тысяча восемьсот третьего лета министр коммерции граф Н. Румянцев чашу спасения послал в Америку», – прочитал я гравированную вязь на стенке сосуда.
    Затем отец Иоанн указал на почерневшую от времени, обрамлённую витиеватым, действительно славянским, позолоченным окладом икону «Собор Архангела Михаила», и ещё какую-то, название которой я не успел записать.
     Вот и все реликвии, которые остались сегодня от Матушки России в Православной церкви Святого Воскресения на Кадьяке.
    8 августа намечалось большое паломничество с привлечением множества плавсредств на остров Спрусайлэнд, к последнему приюту Святого Германа. Как рассказал отец Иоанн, поминовение это начнётся в его церкви 7 августа и затем продолжиться 8 и 9 августа по всем православным приходам Аляски. На эти торжества съедутся настоятели всех островных церквей. Будет проведена большая служба и литургия. Приедет Епископ Аляски Григорий, отец Николай Харис из Анкориджа, протодьякон Парфений Плетников из села Никольское, отец Иосиф и многие другие, рангом ниже. Намечалось большое стечение верующих христиан.
     Мне было жаль, что завтра уходим, и я не смогу увидеть этого исторического  крестного хода и переезда на судах верующей братии к обители Преподобного Германа.
     На прощание Иоанн Забинко передал со мной привет и письмо священнику Камчатской церкви Святых Петра и Павла – отцу Ярославу Левко, и изъявил искреннее желание в братании наших двух приходов.
    – Если вам нужна будет помощь в строительстве и восстановлении церквей, многие православные американцы готовы помочь своим братьям в России как материально, так и своим личным участием. Только приглашайте, – пожал мне на прощанье руку отец Иоанн.


СТАРОВЕРЫ В  МИРУ И ДОМА

     Молодой парень, капитан и владелец рыболовного бота «Кир» Арсений Николаевич Кузьмин сидел в салоне яхты в плотном кольце нашего окружения и обстоятельно, с окающим старорусским выговором рассказывал о житье-бытье русской общины староверов в Хомере – городе на Кенайском полуострове, находящегося по карте чуть выше острова Кадьяк.
– ...А американы к нам не лезут. У нас нет полиции, это наша земля. Они знают, что в своём доме мы сами порядок сможем навести.
Бот «Кир», принадлежащий русским переселенцам, зашёл на Кадьяк на сдачу рыбы. Увидев развевающийся над ошвартованной в гавани яхтой советский флаг, Арсений поспешил к нам в гости.
– У нас под Хомером пять русских деревень построено: Кочемак, Долина, Вознесенка, Раздольное и Николаевск. Где-то с тыщу жителей в них проживает. В школах русские учителя детей русскому языку обучают. Все староверы. Живём общинами. В каждой деревне народ выбирает старосту и настоятеля. Староста дела общественные блюдёт, а настоятель за духовной жизнью наблюдает.
Если кто напакостил, собирается собор (совет старейшин) и выносит хулигану меру наказания. В основном – это публичная порка. Постановляют так, чтобы пакостник пакостника выпорол. Меня тоже по молодости пороли, – смущённо улыбается Арсений, – дык ничё: на пользу пошло. А теперь я женат. Жена из Канады. Приезжали оттуда русские к нам в гости, здесь и познакомились. Дочь родилась... В основном, рыбной ловлей занимаемся. Построили в деревне маленькую судоверфь, и каждому по очереди боты делаем. В армию нас американы не берут, а только регистрируют по достижении 18-летнего возраста...
     Арсению 21 год. Роста он среднего, коренаст, широк в кости, медлителен в словах и движениях. Славянские черты лица обрамляют чуть волнистые белокурые волосы на голове и редкая юношеская борода  (законы общества запрещают мужчинам брить бороды). Живёт с отцом, впрочем, как и все десять его братьев и сестёр. Один брат утонул, и теперь его именем, Кир, назван рыболовный бот. Отца зовут Николай Захарович. Мать – Гликерия Полиэктовна, урождённая Конёва. Познакомились и поженились они в Орегоне (там тоже много русских поселений), а потом приехали сюда: здесь места богатые. Имеют двухэтажный дом, огород, баню, несколько коров и лошадей (впрочем, как и все жители русских деревень в Хомере), два катера. На путину в экипаж нанимаются ближайшие родственники.
Откуда, из каких мест России выехал их род, Арсений не знает. Дед ещё маленьким был, когда прадед покинул Русь. Сначала жили в Харбине в Манчжурии, потом переехали в Орегон (прадед там и умер несколько лет назад), потом сюда, на Аляску. Здесь места привольные, травы густые – коровам и лошадям раздолье. «Бегают сами по лесам. Захочешь помать – не помашь». Каждая семья автосенокосилку имеет, чтобы для скота сено на зиму заготавливать.
– Ну а какие праздники вы здесь отмечаете? И как вам староверская религия пить и курить разрешает? – задал кто-то из наших вопрос, как только Арсений на секунду смолк и перевёл дыхание.
– Ну, Пасху, само собой, – продолжает Арсений, – Рождество, Успения, Богоявления… чё ишшо? Ну, все религиозные христианские праздники. Нашу русскую культуру здесь, почитай, только староверская религия и спасала, потому что мы жили общинно и дедовские законы блюли. Вот, пока я отсутствую дома, – я в миру нахожусь. Как только дома объявлюсь – меня собор на шесть недель от семьи отставит, пока я не очищусь. Спать буду отдельно, питаться из отдельной посуды. И так всем, кто на какое-то время из общины уезжает.
Курить... наши мужики не курят, а пить... бывает на свадьбе так нагулясси, дык ого-го! Брагу варим, однако самогон гнать собором запрещено. Ну и... матерятся наши мужики... ишшо как!
     В магазине мы покупаем только сахар, соль и специи – остальное всё сами делаем: своё мясо солим, варим, парим, консервируем... Свои овощи...
– Ну а как у вас с рыбной ловлей дела обстоят? Кто вам разрешение на лов даёт? Что вы за выловленную рыбу получаете? Куда сдаёте, и во что обходится содержание бота? – не выдержал я.
     – Бот «Кир», например, стал мне 200 тысяч долларов. Ежегодный доход от рыбы в среднем получается 100 тысяч долларов. 60 тысяч из них я трачу на содержание бота: ремонт, топливо, продукты, налог полторы тысячи заплатил... Остальные 40 тысяч – это мой чистый доход. Лицензию на рыбу покупаем у государства в кредит. На красную рыбу, например, стоит 138 тысяч долларов, и ловишь, сколько выловишь за разрешённый период. Рыболовный билет даётся на все воды Аляски. Можешь передавать его по наследству, можешь продать. Кошельковым неводом ловим селёдку, крючками – красную, палтус, угольную. Сдаём на Кадьяк на кенари (небольшие номерные рыбозаводы), для себя морозим во фризерах (холодильные помещения в русских деревнях на 6-7 кубов). Рыбу сдаём по фунтам. Фунт (454 г.) стоит 85-88 центов.
...После беседы на «Тарпоне», пошли в гости к Арсению на «Кир». Команда его вместе с капитаном составляет 4 человека – все родственники: Василий Акимович Барсуков, Пётр Акакьевич Конёв, Лазарь Николаевич Кузнецов. Лазарь с Василием – мужики молодые, лет по тридцать от роду – играли в салоне в шахматы. Петро – самый молодой, ему 17 лет, читал книгу. На моё предложение рассказать что-нибудь о себе шахматисты отозвались без энтузиазма: «А чё рассказывать-то?» Петро оказался пошустрее. Но потом, видя, что капитан не против: чтобы они поведали мне свои семейные «тайны», понемногу разговорились.
В принципе, почти у всех американских русских биографии идентичны. Предки после революции эмигрировали в Китай, после становления в Китае коммунистического строя – в Америку: Канаду, США, Бразилию, Боливию. Большинство переехало в Бразилию, в штат Парана, около города Пантагроса, где образовали русские поселения-деревни, которые так и назывались: «Деревня первая», «Деревня вторая» и т. д. Всего пять деревень. И в штате Матугросу – одна деревня.
     За границей, особенно на американском континенте, славяне очень дружно живут между собой. Держат постоянные связи, обмениваются новостями, ездят друг к другу в гости (благо, там это свободно), женятся только на русских девушках. Так что, в каком месте лучше живётся, потомки русских эмигрантов узнают очень быстро. Поэтому-то лет 10-15 назад и начался массовый отъезд русских из Бразилии в США, сначала в штат Орегон, а затем на Аляску. И остались сегодня в Бразилии в штате Парана всего две русские деревни,
Петро, например, родился в Орегоне в 1974 году, а когда ему было 9 лет, родители захотели пожить в Боливии и уехали в штат Санта-Крус, в местечко Тоборочи, где тоже располагалось пять русских деревень. Прожили б лет и переехали в Хомер, на Аляску, где у них живут родственники по линии матери Арсения – Конёвы.
– А что же, – спрашиваю, – есть у вас родственники в России и не хотите ли  посмотреть на свою прародину?
У Василия Барсукова отыскались родственники по матери в Хабаровске – дальние братья и сёстры Рахмановы.
– Так, изредка переписываемся, – говорит он, – а чтобы ездить... Некогда нам разъезжать: зимой в России делать нечего, а летом мы заняты. В основном родственники из России к нам приезжают.
Оно, конечно, понятно: хоть и говорят на русском языке, да родина-то их здесь, в Америке, а Россия – отголосок прошлого.
– Ну как же так? – на полусерьёзе возмутился я. – Неужели вам не хочется взглянуть на страну, где родились ваши деды, на чьём языке вы разговариваете и чьи традиции чтите?
Они молча пожали плечами.
– Ну ладно, – похлопал я весело Петра по плечу, указывая глазами на Арсения, Лазаря и Василия, – они уже семейные люди, их жёны не отпустят за океан, в Россию, а ты обязательно должен побывать на земле пращуров. Иначе, какой же ты русский, если не подпитаешься от своих корней?
Он согласно заулыбался:
– Вообще-то это идея, хотя я раньше об этом не думал.
На прощание я пригласил их сфотографироваться на память. Василий отказался, а Арсений, Лазарь и Петро вышли со мной на палубу на солнечный свет.
А когда мы собрались уходить, Арсений махнул рукой, чтобы я подождал, и пошёл в салон. Через минуту вышел с большим куском сала.
– Давеча кто-то из ваших сказал, что вы по салу соскучились. Вот, возьмите, нашего соления, – сказал он, протягивая завёрнутый в белую тряпицу шмат.


ПОСЛЕДНИЕ ВСТРЕЧИ НА КАДЬЯКЕ

Перед отходом лучшие кадьякские друзья «Тарпона», Мэри и Бред устраивали нашей команде прощальный ужин с неотъемлемым  штрихом цивилизации – помывкой в душе.
Мы впервые побывали в их доме. Они считают себя средними американцами. Живут же люди! Трёхэтажный дом – на троих. У них ещё дочь полтора годика. Ванная комната – это просто оздоровительный мини-комплекс: парная, большая душевая кабина за матовыми задвижными стёклами, бассейн на три метра, по стенам – зеркала, на полу белый кафель. Чистота, как в больнице.
В прихожей – футбол гоняй. Сразу от входа одна четверть прихожей отгорожена барной стойкой, а за ней – печи, духовки, конфорки, мойки, шкафчики, полочки... О такой кухне ни одна советская женщина, даже избалованная роскошью, не мечтала никогда.
На втором этаже – зал для отдыха, на третьем – спальные комнаты.
Когда я с Георгиной и Чарли приехал от Иоанна Забинко, наши мужики досматривали заряженный Брэдом видеофильм «Красный Октябрь» – про нашу и американскую подводные лодки, снятый американскими кинематографистами.
     Не могу судить о содержании фильма – видел только концовку. Но когда наши его досмотрели, то начали «плеваться», особенно Юра. Они убеждали хозяев, что это абсолютная чепуха и что такого на нашем флоте не бывает. Это чистейшей воды идеологическая «настройка» американского обывателя против русских.
     Но убеждать наших американских друзей в этом вопросе долго не пришлось. Они умные люди и прекрасно понимают, что нужно правительству на политической арене.
После ужина, весь вечер допоздна, разговаривали с Чарли о каратэ; с Брэдом – о рыбе и крабах, которые ловят на Камчатке. Георгина переводила, аж голова заболела от перенапряжения. Зато довольна, что практика хорошая получилась за время общения с нами.
    Я смеюсь: «У тебя практики ещё видимо-невидимо впереди: «Паллада» подойдёт, на ней только пятьсот человек русских, два пассажирских теплохода с туристами, несколько яхт из Владивостока».
     – Нет, – отвечает, – с ними я буду общаться строго, как корреспондент, не так, как с вами.
     Потом пристально посмотрела мне в глаза и доверительно произнесла:
    – Я буду скучать без тебя.
     – Я тоже, – отвечаю, – ты так много сделала для нас.
     – Это не то, – недовольно махнула она рукой, подыскивая слова, разочаровавшись в моей недогадливости.

Журнал «Дальний Восток» № 5 2011 г., г. Хабаровск.


Непутёвые заметки

Волго-Донские степи – ковыльные земли Войска Донского. Или Дикое Поле, как в старину называли эти края московиты, куда оравами и в одиночку бежали крепостные «холопи», спасаясь от самодурства своих деревенских хозяев – вельмож  дворянского происхождения,  окружения властительного самодержца государства Московского и прихвостней его двора – маразматиков-помещиков.
Обитатели донских и приволжских степей – казаки, корни которых нисходят к кочевым славянским племенам Скифии с примесью тюркских кровей асов-аланов, принимали всех. Невзирая на неоднократные суровые но бесперспективные указы русских царей «возвертать» беглецов их прежним хозяевам - с Дона выдачи не было. Тем в основном и пополнялась, и крепла казачья вольница.
А сколько крови пролито на этих богатых для скотоводства и хлебопашества землях?! Только православное казачество, сплотившееся из разнородных славянских племён в единый конгломерат, да ещё малопроходимые леса в полосе причерноземья, спасли православную Россию (начиная ещё с её языческих времён) от исключительных потрясений и завоеваний. Вспомните, какие полчища пришлых тюркских степняков раскалывались, налетев на яростное сопротивление расселившихся на «украинах» Руси степняков славянских, – донских казаков? Печенеги, половцы, хазарский каганат, почти век удерживающий казаков под своим игом, татаро-монгольское нашествие, триста лет властвующее на родине православных славян-христиан.
А начало прошлого века? Октябрьская революция и указы Лейбы Троцкого по расказачиванию и раскулачиванию казаков, и деяния Якова Свердлова на этом поприще! Полвека после этой «народной» революции в казачьих семьях на слово «казак» было табу наложено. Детям строго-настрого (после бессовестных раскулачиваний «зажиточных» казаков и репрессий – ссылок и расстрелов) было матерями ЗАПРЕЩЕНО даже упоминать, что они казачьего роду-племени.
И где сегодня всё это? Казаки ассимилировали все народы, их завоёвывающие, правда, теперь казаков почти ассимилировали русские. Но это не беда. Если подходить к этому вопросу с юмором, можно сказать: «Русский с китайцем – братья навек», а уж с казаком они – единой славянской крови».
С какими передрягами и перетурбациями, выворачиванием наизнанку всех родовых устоев давалась русскому народу коллективизация. И вот, наконец, к концу 70-х годов прошлого столетия сформировался определённый устойчивый и безбедный уклад жизни на селе. Появилось много зажиточных колхозов и совхозов, появились коллективы-миллионеры. Их машинно-тракторные парки ломились от избытка сельскохозяйственной техники. Бескрайние поля колосились злаковыми культурами. Фермы трещали от перенаселённости крупным рогатым скотом, свинарники – свиньями, птицефермы – курами, гусями, утками. Стабилизировалась заработная плата сельского труженика: помимо натуральной оплаты за свой труд выращенным им сырьём, он стал получать и хорошие деньги, которые стал откладывать на «чёрный день». Смеются сейчас редкие богатенькие нувориши над общей бедой Руси и её старыми людьми, вспоминая одно и то же советское словосочетание: «Жить стало лучше, жить стало веселей». И мы все, сверзившиеся сегодня в нищету, поддались их наглым, ехидным насмешкам и молча потакаем им издеваться словесно над всем действительно передовым и богатым опытом, достигнутым исключительно трудными путями поисков, последних лет социализма. Бросили всё на разрушение и поругание этим хлыщам, пресмыкающимся перед Америкой. Хоть бы что самое лучшее взяли из социалистического опыта! Нет, - всё бросили, растоптали и устремили очи на своих заокеанских наставников. А они наставят! Так наставят, что, действительно, лет через 10-15 вся Сибирь от Урала до Чукотки будет официально носить на политической карте мира статус USА. А они-то взяли от нашего социалистического общества всё для себя самое полезное! И ещё оттяпают.
В то время, когда правительства всех стран земного шара борются за внедрение у себя бесплатного образования и медицинского обслуживания, например, мы - добровольно отказываемся от этих завоеваний, постыдно, по-страусиному, пряча голову в песок, потому как эти социальные достижения завоёваны кровью. Так потому они и завоёваны, что Россия в этом вопросе была первой!
Отбрасываем учебники своей истории, хоть и неполной, написанные на основании научных археологических открытий, за ненадобностью и вводим в школьную программу белиберду, почерпнутую из учебников, написанных и изданных на деньги мирового спекулянта-еврея Джорджа Сороса. Забросили своё сельское хозяйство и пищевую промышленность и кинулись утолять голод сникерсами… Наелись?
Вспомните рекламируемую недавно жвачку с ментолом «Эрвэйс»: «Действие паров длится... длится... и длится!»
Случилось мне в этом году побывать на землях Дикого Поля. Скажу вам: оно действительно стало диким. Проехал поездами и автобусами от Саратова до Ростова, и где бы ни выходил на поля, - хотелось в идиотической истерике орать во всё горло: «Эр–р–вэ–йс! Действие паров длится! Длится! И длится!»
      Посудите сами. Чтобы земля давала хорошие урожаи, крестьяне часть своих пахотных земель оставляли на год под пары – распахивали не засевая, чтобы она напиталась за это время соками и солями. А теперь? Большинство полей уже лет по пять не испытывают на себе действие сохи и уже по пояс заросли сорняками. И действиям этих «паров» не предвидится конца. Некому и нечем их обрабатывать. Некогда богатые колхозы и совхозы благодаря «мудрой» политике наших центральных борцов за демократию развалились до основания. Видите ли, их посчитали пережитком прошлого. Ставка на фермеров с треском провалилась: начинающие предприимчивые земледельцы оказались неспособными содержать большое количество оставшегося от брошенных совхозов машин, тракторов и комбайнов и обрабатывать доставшуюся задарма землю. А тут началось повальное увлечение сбором и сдачей цветных и чёрных металлов. Народ, высвобожденный из «неперспективных» государственных и коллективных сельских хозяйств, должен был чем-то жить. И он нашёл выход. В степях и заброшенных полях десятками километров снимались и куда-то исчезали со столбов высоковольтные алюминиевые провода. На приёмные пункты партиями сгонялись «отработавшие свой век» тракторы, автомобили и комбайны. А что с ними иначе было делать? Запчастей для их ремонта нет, топливо отсутствует… Да и зачем их было ремонтировать если пахать некому и сеять нечего? Сельскохозяйственные начальники-труженики растранжирили семенные фонды, разогнали колхозников (кто умер, кто спился, кто в город подался, кто в коммерцию ударился) и сами на бобах остались. Всемирно известные Волгоградский тракторный и Ростовский комбайновый заводы цеха на замки позакрывали (делать нечего стало), никто сельскохозяйственную технику не заказывает. Правда, недавно расконсервировали: китайцы 1 000 тракторов и 1 000 комбайнов заказали. Надолго ли?
Приехал я в свой родной, некогда обширный и богатый, совхоз Медведицкий, что на плодородных землях реки Медведицы, которая в Дон впадает, располагался, и диву дался: на огромной территории МТС, где всегда рядами стояли сеялки, тракторы, плуги, культиваторы, комбайны, сенокосилки, сегодня только два комбайновых копно-наполнителя стоят, скособочившись. Видимо, не смогли их на металлолом сдать, потому как без комбайна они сами на заготпункт вторчермета не могут доехать, а везти – не на чем.
На всём протяжении пути ни одного совхозного стада коров в степях не встретил, а ведь здесь когда-то и огромные табуны лошадей скакали. Так, кое-где, пасутся частные коровёнки, овечки да козочки. А ведь какие фермы были! В том же совхозе Медведицком – кварталы целые на окраинах: коровники с автопоилками и механизированными дойками; свинарники с автоматической раздачей кормов; птицефермы с несколькими тысячами кур-несушек. Всё. Стоят все комплексы пустыми, зияя выбитыми глазницами окон. И так – на всём протяжении от Саратова до Ростова. О каком таком подъёме промышленности в последнее время нам врут с высоких трибун наши руководители?
А какие рыбколхозы по Волге и Дону располагались? Со своими сейнерами и рыбообрабатывающими базами! Да и государственных рыбозаводов было немерено! Пшик остался от всего. Только индивидуалы-бракушники снабжают теперь население свежей и сушёной рыбой, да и тем кислород государственные рыбинспекторы перекрывают, желая нажиться на их «героическом труде на благо народа».
Но зато вспомнило государство, что земли бывшего Войска Донского: Ростовская, Волгоградская и часть Воронежской областей к Северо-Кавказскому военному округу относятся, и казаки, когда-то проживающие на них, за честь России животов своих не жалели во всеразличных кавказских и турецких войнах, и определило сейчас всех новобранцев отсюда на Чеченскую войну направлять. А ведь здесь уже и казаков-то не осталось за время существования советской власти. А нынешние выпускники школ и не виноваты, что их родители когда-то перебрались сюда в поисках лучшей доли. Вот и едут они в каждый призыв, сверкая бритыми головами и махая тоскливо на прощанье руками из обшарпанных вагонов проходящим на встречающихся полустанках и станциях девушкам, на юг, на «защиту» отечества. А мужики на тех же станциях виновато отводят глаза от их проницательных, сверлящих душу взглядов. Ведь многих из них уже через полгода, может, и в живых не быть. А мы вот не сумели отгородить их от междоусобной мясорубки.
При мне из Волгограда на Новороссийск эшелон с зелёными юнцами весеннего призыва отправлялся.
И многих станций, разъездов и полустанков по пути следования уже не существует. Раньше такие мелкие населённые пункты расформировывались как «неперспективные деревни», а теперь люди сами бегут из них от нищеты и безработицы.
Проезжаешь такую станцию – только развалины домов да холмы погостов виднеются, разобранные запасные пути чернеют да столб у конца перрона забытой надписью гласит: «Остановка локомотива». Но уже никогда здесь не будет оный останавливаться. А ведь это знакомые с детства места! И смертная тоска берёт за душу.
У родственников – никакой радости на лицах при моём появлении. Один и тот же возглас: «Ой! А нам и угостить тебя нечем! И холодильник пустой». И идут далее рассказы о смертях, болезнях, безработице, невыплате денег за труды (если кто работает), и проч., и проч., и проч. в таком духе.
Ну, что ж, если холодильник пустой и денег нет, приходится его забивать и кормить себя и родню, пока гостюешь.
Живут они там все в основном только дачами и огородами. Зарплата у тех, кто работает, мало у кого превышает 500 рублей, а американское съестное дерьмо с консервантами: пластмассовые сосиски в брикетах, кока-кола в разнокалиберных бутылках и сникерсы, которыми все русские киоски сейчас от Калининграда до Анадыря забиты, одинаково дорого по всей стране стоят.

Так что проехал я по своим родным разрушенным местам, где вроде бы и войны в последние 55 лет не было, выслушал родичей, принял на себя все их горечи, жалобы и печали на государство, как громоотвод, и подумал: «Поеду-ка я на свою Камчатку. Там хоть рыба есть, которую, если не купишь по дешёвке, то сбраконьеришь без особого ущерба для экономики и экологии страны. Да и деньги у населения довольно приличные пока водятся, хоть и цены на товары бешеные. А здесь – тоска зелёная! И сразу смысл некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо» постигается: Кому живётся весело, вольготно на Руси?

2000 г.
Волгоград – Петропавловск-Камчатский

Рыбацкая Ивашка

Отсчёт времени своего рождения корякский национальный колхоз имени Георгия Игнатьевича Бекерева ведёт с осени 1930 года, когда жителям селения Панкарина, находившегося в восьми километрах вверх по реке (носящей такое же название) от нынешней Ивашки, была сверху спущена директива с «предложением» объединиться в рыбацкую артель. До этого же здесь была обыкновенная, ни к чему не обязывающая вольная жизнь северного, забытого Богом корякского поселения. В морозные снежные зимы мужчины уходили в тайгу на промысел зверя, а Панкарину заметало снегом по самые крыши домов и юрт. Женщины вели свое немудреное хозяйство, шили из шкур одежды, вязали из специально обработанного волокна крапивы рыбацкие сети, ждали возвращения своих охотников. Старики с подростками долбили из стволов тополей быстроходные баты.
Когда возвращались мужчины и сходил снег, начиналась подготовка и переезд семей на рыбные промыслы. Грузили на баты необходимый для летнего сезона скарб и, кто сплавом, кто пешим ходом, спускались к месту расположения теперешней Ивашки.
Здесь, на узкой песчаной косе, омываемой с одной стороны водами лимана, с другой — водами Берингова моря, благоустраивали летние лагеря: ставили палатки, летние юрты, строили юкольники, застолбляли места лова лосося. Рыбу ловили в лимане. Морские берега в то время арендовались японскими концессионерами. Мужчины выменивали у них на добытую за зиму пушнину чай, соль, сахар, оружие и боеприпасы. Все лето ловили, солили и вялили на зиму рыбу, собирали грибы и ягоды. С наступлением холодов снова перебирались на «зимние квартиры».
Предложение властей о создании коллективной артели приманивало еще и тем, что государство бралось снабжать колхозников материалами для изготовления сетей и неводов, керосином, табаком, мукой, солью и прочими, так необходимыми в то время на северах товарами. После недолгих обсуждений в артель записались первые 26 добровольцев. Среди них — две семьи Ягановых, Бекеревы, Чечулины, Панкариновы и Никита Загородний. Название артели первоначально дали «Имени 13-й годовщины Октября», а первым председателем избрали молодого и деловитого охотника и рыбака Алистарха Яганова. В правление артели вошли Сидор Бекерев, Павел Панкаринов, Егор Чечулин, Матрена Косыгина, Виктор Ларьков и Никита Загородний. Обобществили рыболовные снасти, охотничьи принадлежности, инвентарь и инструмент, собачьи упряжки и три бата. Стали совместно добывать рыбу и сдавать на Русаковский рыбокомбинат, заготавливать юколу для собак, охотиться на соболей, лис, росомах, лахтаков, выдр, нерп.
 
Семья Поповых
В 1934 году советская власть раскулачила частных оленеводов Чечулиных, Никифоровых, Поповых и передала 30 голов для нужд артели.
В 1937 году в Панкарину приехал на постоянное место жительства Трифон Тимофеевич Полозков и стал заведовать избой-читальней. В марте 1941 года его уже избирают председателем колхоза. До него эту должность некоторое время занимал Максим Васильевич Комплектов.
В июне 1941 года началась война и фронту потребовалось много продуктов, в том числе и рыба. В этот же год колхоз организовал лов ставными неводами и увеличил добычу в 10 раз. Освоили два новых вида промысла: лов сельди в Анапке, добыв к концу года более 5000 центнеров, и лов трески на крючки с кунгасов. За путину стали вылавливать, вдобавок ко всему, до 1500 центнеров трески. Кунгасы и лодки строили сами. Строительную бригаду возглавлял умелец-самоучка Иван Филаретович Сударенко. Они же и деревянные бочки для рыбы изготавливали. Сельдяной промысел возглавил Александр Константинович Вереин. К тому времени колхоз пополнился рабочими, завербованными с материка.
В Палане закупили и перегнали через горы 10 коров. Через год – еще 14 коров, и быка из Усть-Камчатска пригнали. В геологической партии приобрели двух лошадей. Стали сажать картофель, капусту, турнепс, запасаться ими впрок. Работа для нужд воюющей страны, для фронта, при всей своей тяжести заставила колхозников развивать и свое хозяйство. В фонд обороны перечисляли до 60 % заработанного.
Центральная усадьба колхоза оставалась в Панкариной, что создавало ежегодные неудобства с переездами на летние промыслы в Ивашку.
Первым построил себе землянку на косе бригадир А. К. Вереин и перебрался туда жить со своей семьей. Следом потянулись остальные. Стали перевозить сюда свои деревянные дома. В том же 1942 году, впервые за существование колхоза, каждому колхознику на трудодень было начислено по 84 рубля (Для сравнения: в 1941 получилось лишь по 3–4 рубля).
 
Бригада ставного невода
К концу войны колхоз приобрел первые самоходные суда — два небольших буксирных катера. А после войны вообще пошел в гору, поднимая животноводство и прибрежное рыболовство, увеличивая строительство жилого фонда. К началу 50-х годов оленье поголовье выросло до 1500 особей, появилась своя птицеферма. Стали приобретаться рыболовные боты, внедряться новые орудия лова — кошельковый лов олюторской сельди и траловый лов донных видов. В конце 50-х – начале 60-х годов купили рыболовные сейнеры и два средних рыболовных траулера. Стали осваиваться рыбалки Охотского моря и магаданской сельди. Колхоз стал носить имя земляка Г. И. Бекерева. На острове Спафарьева была создана своя обрабатывающая база. Её деятельность приносила большие доходы в колхозную казну. Но к 1974 году магаданское стадо сельди было сильно истощено, уловы резко упали, промысел запретили, и средний флот стал для колхозов тяжелой обузой.
С января 1975 года в Петропавловске создается Камчатское межколхозное производственное объединение, в которое передается колхозами весь нерентабельный средний флот. Ушли туда же и средние суда колхоза имени Бекерева. Упор снова стал делаться на ставные невода и малые сейнеры. К этому времени дальневосточные судостроительные заводы стали выпускать 150-сильные МРСы, которые вполне соответствовали новым колхозным требованиям. Рыбу сдавали на находящийся на противоположной стороне реки Хайлюлинский РКЗ. Снова стали расти доходы предприятия. Возобновилось строительство жилья, технических и животноводческих построек. Выстроили новую школу, Дом культуры, больницу, взлетно-посадочную полосу. На паях приняли участие в строительстве 200-метрового моста через Ивашку и пионерского лагеря «Алые паруса» в Паратунке. Построили новую птицеферму на 5000 кур-несушек, свиноферму на 200 голов первоначально запланированных свиней. К 1981 году мощность свинофермы возросла до 500 голов. Колхоз полностью вышел на самоснабжение мясом, молоком, яйцами, овощами.
Горбачевская «перестройка» конца 80-х–начала 90-х годов навела полный хаос в деятельности камчатских колхозов. Мода на акционирование не один коллектив довела до банкротства. Наступили тяжелые времена и для бекеревцев. Все отлаженные структуры взаимодействия между колхозами и государственными рыбоприемными, перерабатывающими предприятиями развалились. Захирело и само КМПО, выполняющее роль координатора и связующего звена между промысловиками-колхозниками, Рыбсбытом и Рыбснабом. Акционерное общество «Хайлюлинское» после своего акционирования никак не могло выйти на прежние рубежи переработки сырца: новое время потребовало новых технологических преобразований и выпуска новой конкурентноспособной продукции. Денег же на приобретение этих новшеств в достаточном количестве, при полном обвале цен, ни у колхоза Бекерева, ни у АО «Хайлюлинское» не оказалось. Более того, уже, казалось бы решенное дело об объединении этих двух предприятий вдруг развалилось. И развалилось из-за того, что в это двойственное сотрудничество вторглась третья — московская сила — небезызвестная фирма «Соврыбфлот», начавшая лизинговые поставки траулеров норвежской постройки на Дальний Восток. Руководители этой фирмы поставили условие, при котором контрольный пакет акций будущего предприятия станет принадлежать «Соврыбфлоту», что должно было означать полную потерю колхозниками самостоятельности. А эту свою самостоятельность и независимость колхозники блюли ревностно. Следует сказать, что к 1994 году, к моменту намеченного слияния колхоза с «Хайлюлинским»,  колхозники напрочь отметали все рассуждения о своем акционировании. И, оказывается, правильно делали. За это время председателями колхоза поработали А. П. Павленко и В. В. Губин. В 1994 году председателем стал Александр Михайлович Ткаченко — человек рассудительный и дальновидный.
Невзирая на то, что слияния не произошло, 15 колхозных сейнеров продолжали загружать рыбой своего смежника — АО «Хайлюлинское» — в первую очередь, но стали подумывать о самообработке. К тому же все предпосылки для этого имелись, а главное — свои холодильные мощности на берегу, и еще приобрели американскую холодильную камеру на 27 тонн суточной заморозки рыбопродукции.
К 1998 году АО «Хайлюлинское» развалилось полностью и вопрос самообработки стал для колхозников первостепенным. К этому времени председатель А. М. Ткаченко установил деловые отношения с холдинговой компанией «Дальморепродукт». На уровне руководства проводились постоянные встречи, консультации, деловое сотрудничество. За навигацию 1998 года в Ивашку пришли два теплохода из Владивостока с товарами народного потребления, путинными грузами на сумму 3,5 миллиарда неденоминированных рублей в счет дебиторской задолженности. Велись переговоры о приобретении по бербоут-чартеру, а потом просто забран у ДМП за долги переоборудованный под краболов СТР «Свердлово». У этой же компании в счет части долга приобретен крабоварочный котел для собственной береговой обработки крабов. Переоборудовали под краболов МРС–150 № 010. И хотя лимит для него установили всего 105 тонн, но — велика беда — начало.
 
Председатель колхоза им. «Бекерева» А. М. Ткаченко
Просчитали идею покупки, а потом и купили оборудование для изготовления фарша из лососевых видов рыб производительностью 4 тонны в сутки. При конъюнктуре этой продукции на мировом рынке можно действительно развить прибыльное и высокоэффективное производство. В первый же сезон работы на нем обеспечили этой продукцией жителей своего села и некоторых других Карагинского района.
Для большего эффекта работы малых сейнеров возобновили их отправку на ремонт в Петропавловск-Камчатский с тем, чтобы с первым караваном судов по весне они могли выходить пораньше на промысел донных в южную часть Берингова моря. И это уже принесло свои ощутимые результаты. До Дня рыбака сейнеры вылавливают и сдают для колхоза более половины запланированного годового задания по рыбе.
После недолгих «перестроечных» мытарств рыбацкая Ивашка все же нашла свой выход из сложившегося развального положения, и, не прибегая ни к чьей помощи, сама кормит и обрабатывает свое многочисленное население. Завозит топливо не только для своих судов и электростанции, но и делится с ближними селами своего района. Завязала тесные отношения с Петропавловским Акционерным обществом «Управление тралового и рефрижераторного флота».
Сегодня ее самоходный флот составляет: семнадцать 150-сильных малых рыболовных сейекров; шесть катеров и средний рефрижераторный траулер-краболов «Свердлово». 14 из них, в том числе и «Свердлово», снова ремонтировались в этом году в Петропавловске на СРВ и по запланированной схеме, после закрытия тяжелой навигации, ушли на добычу камбалы и трески в Авачинский и Кроноцкий заливы с последующим переходом в свои карагинские «территориальные» воды. А вот «Свердлово» не повезло. Уже готовый к добыче краба и даже снабженный датчиком слежения по отраслевой системе мониторинга Госкомрыболовства, он долгое время простоял в порту. Оказалось, что район «С», в котором Корякии выделили лимит на краб, весной долгое время был закрыт. А краболову — МРСу–150 № 010 не могут найти 10 000 долларов для покупки такого датчика.
Но все эти проблемы, решаемы в конце концов. Ведь за ними стоят люди. Конечно, лучше было бы, если бы они решались быстрее. И все-таки рыбацкая Ивашка живет. Живет трудной, но интересной жизнью, одна из немногих в Карагинском районе и в Камчатской области. И те колхозники, которые в смутные перестроечные времена уволились и уехали на материк, помытарившись по разрушенной России, сегодня возвращаются. Возвращаются на Восток даже с Украины, хлебнув «на радостях» западэнской самостийности.

Очерк подготовлен по материалам Е. Ракитина «Колхоз Бекерева: в те далекие годы», А. Однолько «В поисках выхода» и «Артель живет. Не дайте развалиться» — газета «Карагинские вести» 1980, 1994 и 1998 гг., а также по собственным наблюдениям.

Журнал «Северная Пацифика» № 2 (10) 2000 г.


Своя гордость, свои традиции

СССР, Камчатка,
мэру Петропавловска-Камчатского Николаю Задорожному.

Дорогой друг, мэр города Николай Задорожный. С уважением и большой радостью я, как мэр родного Витусу Берингу города Хорсенс, от имени всего его населения поздравляю Петропавловск с 250-летним юбилеем.
Прошу Вас, как мэра города, передать самые тёплые поздравления от жителей Хорсенса жителям Петропавловска.
Мы будем стремиться осуществлять все намерения в культурном обмене и международном сотрудничестве, заложенные в нашем договоре о городах-побратимах.
Я хочу поблагодарить камчатцев за тот очень тёплый и восхитительный приём и гостеприимство, с которым делегация города Хорсенса была встречена в Петропаловске. Это было незабываемое впечатление для всех участников поездки, которые просили меня высказать благодарность от их имени. Они восхищены той искренней теплотой, с которой их везде у вас встречали.
От имени городского совета я хочу поблагодарить за тот прекрасный подарок, который был передан нам с делегацией из Петропавловска. Он сейчас находится в мемориальной комнате Витуса Беринга.

С уважением, мэр Хеннинг Енсен.

Прочитаешь такое письмо и задумаешься: прав был тот человек, который высказал мысль: нет пророка в своём отечестве...
Последние дни доживает юбилейный для Петропавловска год. Отгремели массовые, посвящённые празднованию города, гулянья, затихли до следующих дат возрождённые День поминовения и панихида, облегчённо вздохнули уставшие от постоянных забот организаторы празднеств. И сейчас, оглядываясь назад, говорит камчатский обыватель: "Ну и что? Ну, были мероприятия. Ну, поставили спектакль с высадкой англо-французского десанта. так это мы всё знаем из истории! Да и вообще дни города должны устраиваться ежегодно, как это делается во всех уважающих себя исторических городах за рубежом".
Может быть, и так. И только когда вчитываешься в строки благодарности (за полученное удовольствие от зрелищ) лиц, впервые побывавших на Камчатке, незнакомых ранее с нашей экзотикой, нашими людьми, нашим укладом жизни, – начинаешь понимать, что ведь и у нас есть свои достоинства, своя гордость, свои традиции. Начинаешь расставлять акценты над теми эпизодами празднеств, которые до этого казались тебе сами собою разумеющимися. А вот иностранец указал на них, восхитился ими, и ты, сконцентрировав на них своё внимание, тоже удивляешься: "Чёрт побери, а ведь и правда здорово! Как я сам этого раньше не заметил?".
Что касается членов датской делегации (ссылаясь на письмо мэра Хорсенса), то они, в общем, покорены нашими людьми и нашим гостеприимством. На подобные гулянья  с фейерверками они, наверное, вдоволь насмотрелись у себя "за рубежом", а вот из письма русских потомков В. С. Завойко и А. П. Арбузова видно, что они ничего подобного в своей жизни не видели. Да и мы с вами, уважаемые камчатцы, историю своего города, воспроизведённую в натуре, увидели впервые. И, дай Бог, не последний раз, потому что едва ли организаторы праздника захотят снова взяться за этот гуж, если впереди им будут светить такие же трудности, как в этот раз. Но об этом я буду писать ниже, а пока привожу письмо наследников адмирала Завойко и капитана 1 ранга Арбузова:

Многоуважаемые камчадалы, патриоты земли российской!
От всей души хотим поблагодарить вас за сердечный приём и гостеприимство, которые были нам оказаны в дни, связанные с празднованием 250-летия Петропавловска-Камчатского.
Московские потомки участников обороны вашего (а теперь и нам родного) города покорены красотой Камчатки, а главное – доброжелательностью её жителей. Заслуживает самого глубокого уважения работа общественных организаций, краеведов по воссозданию истории отечества нашего.
Побывав на Камчатке, мы ощутили живую связь времён – нам ближе стал этот далёкий форпост России.
Особенно много времени и энергии отдала нам Наталья Сергеевна Киселёва - наш постоянный руководитель и спутник. Низкий ей за это поклон!
Мы понимаем, сколько хлопот стоило вам организовать наш приезд на Камчатку, и постараемся, в свою очередь, помочь краеведам в меру наших возможностей.
История Камчатки связана и будет связана со славными деяниями россиян. Нам есть чем гордиться и что защищать!
Крепко жмём ваши руки.
Потомки В. С. Завойко: Е. В. Гриневецкая, О. В. Гриневецкая, К. Л. Вегенер, К. С. Вегенер, Л. Г. Серебренникова.

Да, нам есть чем гордиться, но чтобы эта, дремавшая в нас до поры, гордость проснулась после всего увиденного и услышанного за этот юбилейный год, – очень много души пришлось вложить инициаторам и вдохновителям подготовки юбилейных празднеств (проведения исторических батальных сцен, организации всевозможных выставок и выступлений) – главному режиссёру-постановщику проведения праздника 250-летия города, заслуженному работнику культуры РСФСР  Е. А. Егорову и заместителю председателя горисполкома Г. В. Чаусовой. Это они отдавали всё своё свободное время, душевные и физические силы, изыскивая средства на визиты, бутафорию, людей для массовых сцен и прочие атрибуты празднования.
Само собой разумеется, одни бы они, без помощников, ничего не смогли организовать. Здесь большую помощь оказали работники областного управления и городского отдела культуры; военные моряки, исполнявшие роли десантников англо-французской эскадры; курсанты мореходного училища, игравшие защитников Петропавловска; военные лётчики, сделавшие спецрейс в Москву для перевозки выделенной "Мосфильмом" пиротехники, старинного оружия, одежды, прочих атрибутов, необходимых для воссоздания старины, – реквизита бутафории; яхтклуб (председатель А. В. Симаков), переоборудовавший списанный траулер под трёхмачтовую баркентину, отработавшую праздник в режиме английского фрегата.

***
Сегодня, оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что праздник удался. В крайнем случае подрастающему поколению, детям нашим, это был наглядный урок любви к Отечеству. Ведь не зря, когда "защитники города" под грохот взрывов и крики "Ура!" погнали "англо-французов" в море, ватага пацанов с воплями "Бей их, гадов!" бросилась за ними вдогонку.
И пусть не всё, намеченное на год, воплощено в жизнь города и области, всё-таки на этот, юбилейный год, приходится максимум культурных мероприятий. Совхозом декоративных культур (директор С. Д. Протасюк) организована выставка цветов, о которой посетители в книге отзывов оставили очень тёплые воспоминания. Проведены фотовыставка "Жизнь нашего города", выставка камчатских художников. Прошли исторические чтения, к коим были привлечены изучающие Камчатку выдающиеся люди, например Б. Н. Комиссаров – профессор, доктор исторических наук Ленинградского государственного университета; Б. И. Мухачёв – доктор исторических наук Института археологии и этнографии народов Дальнего Востока АН СССР, г. Владивосток; Б. П. Полевой – доктор исторических наук из Ленинграда, которого мы все хорошо знаем. Это были первые исторические чтения на Камчатке, инициатором которых явилось Камчатское отделение Всероссийского общества охраны памятников истории культуры. Благодаря этому был поднят большой, исторический, полузабытый пласт в биографии нашего города. Собрано множество новых документов и фотографий, которые окажут неоценимую помощь преподавателям истории в воспитании подрастающего поколения Камчатки.
Большую лепту во все подготовительные дела внёс В. П. Мартыненко – действительный член Географического общества СССР. Он также принимал участие в подготовке сценариев двух, снятых в этом году, фильмов о Камчатке на историческую тему (один о праздновании 250-летия города, другой – "Петром и Павлом наречённый" – о развитии города от зарождения до наших дней) и встрече на Камчатке потомков адмирала Завойко.
Были проведены дни Белоруссии. Писатели и поэты братской славянской республики встречались с жителями нашей области, а это значит, они расскажут о них у себя на родине.
В этом году возрождены – панихида по усопшим и крестный ход. В отличие от прошлых лет День памяти проводился по всем погибшим на Камчатке в разные годы, включая и англо-французских солдат и моряков. Наконец-то, мы осознали, что люди – везде люди, и из-за своей социальной неустроенности или в результате политического одурачивания они вынуждены быть марионетками во власти тех или иных правителей. Но приходят времена, свергаются или уходят диктаторы, и мы начинаем понимать, что, например, те же, английские моряки – не кто иные, как несчастные простые смертные, посланные в 1854 году своим правительством на Камчатку на убой.
Более 100 участников Курильского десанта 1945 года впервые смогли съехаться на места боевых действий – острова Шумшу и Парамушир, где у них проходили очень тёплые встречи и воспоминания.
В связи с этим привожу ещё одно письмо бывшего камчатского жителя:

"Пишет вам уроженец села Новая Тарья, что в нескольких километрах от города Петропавловска-Камчатского.
Родился в 1939 году. Хорошо помню, как в военные дни провожали из Новой Тарьи боевые десанты на Курилы. Как встречали бойцов-победителей, как хоронили с почестями на сельском кладбище погибших воинов. Как американские моряки угощали нас, детей, яблоками, конфетами. Мы за ними табуном бегали. До того умучали, что они, бывало, с вывернутыми карманами по селу ходили: нет, мол, гостинцев.
Помню до сих пор особые исторические памятники г. Петропавловска: областной музей с огромным орлом под потолком с добычей в когтях; медведя, вставшего на дыбы с рыбой в лапах... Монументы: "Часовня", "Слава", "Героям батареи Максутова"... В городе похоронен в 1949 г. мой родной дядя Иван. Старшая сестра Лида училась в мединституте – похоронена на Камчатке в 1955 г. А меня городские врачи спасли в 1947 г. от неминуемой смерти.
Выехали мы с Камчатки в 1948 г. на старом грузо-пассажирском пароходе "Двина". Все эти годы (а мне уже 51 год) вспоминаю родные сердцу места, где не был уже 42 года.
Поздравляю вас и ваши семьи с 250-летием города! Желаю всех земных благ, а городу и его многонациональному населению – вечного процветания.
                С уважением, – В. Инкин.
                г. Амурск".

Много, очень много проведено увеселительных зрелищных представлений по части филармонии: ансамбли, группы, оркестры, экстрасенсы. Даже впервые у нас побывал Московский художественный академический театр, который, впрочем, как и Ленинградский Вивальди-оркестр и выступление В. Токарева потянули за собой большие убытки со стороны бюджета горисполкома. Но, как выразилась Галина Васильевна Чаусова: "Людям хотелось увидеть их выступления. И мы пошли на определённые дотации. Спасибо рыбацким и некоторым строительным организациям, что выделили средства на покрытие этих расходов, иначе не знаю, что бы мы делали. Один только стадион во время выступления Токарева обошёлся нам в 45 тысяч рублей убытка".
Конечно, хорошо, когда есть добрый богатый дядя, который понимает, что во имя утверждения культуры необходимо субсидировать культурные мероприятия. Ради прошлого, ради настоящего, ради будущего.
На приезд МХАТа и Токарева некоторые предприятия выделили средства, а вот на проведение исторической части праздника 15-16 октября меценатов не нашлось. Привыкшие отчислять на благоустройство своего города и проведение праздников деньги только под нажимом сверху, сегодняшние начальники предприятий в нынешнее демократическое время просто отмахнулись от этой затеи. Мало того, некоторые заявляли: "Какой там праздник..." Вот и пришлось горисполкому изыскивать средства путём организации денежно-вещевой юбилейной лотереи, т. е. организовывать праздник за наш же счёт. И, тем не менее, праздник прошёл и, на мой взгляд, довольно удачно. Могло бы быть наполовину хуже, если бы не энтузиазм нескольких человек, поставленных организовывать, поднимать, раскачивать, тормошить махнувших на всё рукой, озлобленных бытовыми и социальными неурядицами наших горожан. Люди хоть на несколько дней отвлеклись от политики, от стояния в очередях, от бешеной малооплачиваемой работы, и с головой окунулись в свою историю. Они сопереживали историческим персонажам, удивлялись их мужеству, улыбались им.
Год юбилея уходит в предание, но ведь возрождённые традиции остаются. И в новом году перед руководством горисполкома станет вопрос: проводить или не проводить возрождённые празднования? Хотя бы тот же День города или День поминовения. Конечно, имей горисполком средства, подобных бы вопросов не возникало. Но ведь любое празднование  по мере его усовершенствования с каждым годом требует всё больших расходов, а кто поручится за то, что и в новом году предприятия города не откажутся субсидировать праздник города. Ведь меценатство для нашего нищего серого руководителя советского предприятия – дело чуждое и бесперспективное. Вот и говорит по этому поводу Галина Васильевна Чаусова: "Нам надо жителям задать вопрос: нужен день города или нет? Если нужен, тогда к его проведению необходимо все организации подключать и решать: где и как брать средства".
И в заключение привожу ещё одно письмо бывшего жителя Камчатки, ныне Почётного гражданина Петропавловска-Камчатского, свидетеля недавней его истории:

"Камчатка и её главный город Петропавловск – наша последняя и самая крепкая любовь.
Я бесконечно благодарен общественности города, командованию Петропавловского гарнизона (когда-то мне доводилось его возглавлять), народным депутатам, исполнительному комитету города за великую честь, оказанную мне, – присвоение звания Почётный гражданин Петропавловска-Камчатского.
Как мы вам с женой признательны за приглашение прилететь в Петропавловск на его 250-летие! Это наша с ней постоянная мечта. Но, к сожалению, мы уже, вероятно, отлетались. Я три года не хожу – отказали ноги. Вероятно – это результат ранних плаваний: от юнги до капитана дальнего плавания, от краснофлотца до адмирала. А мне хочется, до слёз хочется, но...
Дорогие мои! Ещё раз от всей души, от себя и жены, сердечно благодарю вас за вашу доброту и внимание к нам – старикам (1 декабря мне будет 78 лет). Мы очень тронуты и можем ответить вам только признательностью и горячей любовью. Искренне обнимаем вас. Поздравляем вас, горожан, всех жителей Камчатской области, проживающих в её пределах сейчас, и тех, кто уехал, но жил и работал в ней, с замечательной датой 250-летием любимого всеми нами Петропавловска – несокрушимого форпоста нашей Родины на её восточной границе, города-воина, города-пограничника, города-труженика, города нашей гордости и любви, который раньше на 9 часов от Москвы встречает рассвет.
Горячо вас обнимаю, с большой,  с большой благодарностью и уважением – Герой Советского Союза, вице-адмирал Г. И. Щедрин.
P. S. Если будет возможность, пришлите мне камчатские газеты. Времени празднования юбилея. Хочу увидеть и прочесть о Камчатке. Скучаю по ней. А вам желаю здоровья, успехов, счастья, процветания области и городу. Морякам, рыбакам – счастливого плавания, богатого улова. Военным морякам – выполнения боевых задач, хорошей дружбы с органами Советской власти. Подводникам – особый поклон. Пусть у них число погружений всегда будет равным количеству всплытий. Так мы желали друг другу в войну.
Передайте мой низкий поклон ветеранам войны и труда".

Все мы любим Камчатку, но любовь эта, пока мы на ней живём, получается какая-то словесная. Мы суетимся в своих личных и общественных заботах и наплевать нам, в основном, что делается с нашим городом и с самой Камчаткой. Неужели, чтобы любовь к ней из словесной переросла в духовную, нам надо обязательно покинуть её? Может, тогда тебя обуяет ностальгия по её экзотике, чистому воздуху и родниковой воде.
Декабрь 1990 г.


Наша Память Штатам не нужна
(250-летию промышленного освоения Русской Америки)

 

На фотографии Владимира Чурина экипаж яхты «Камчатка» перед отплытием на Аляску. Слева – направо: Василий Дубинин, Борис Колосов, Зигмас Жилайтис, Геннадий Струначёв-Отрок, Владимир Володин.
Богородское озеро, Камчатский крейсерский яхтклуб, Петропавловск-Камчатский.         
                Июнь 1993 г.


                Верительная грамота

21 августа 1732 года бот «Святой Гавриил», ведомый русскими казаками, подштурманом Иваном Фёдоровым и геодезистом Михаилом Гвоздёвым
стал на якорь у нового, неизвестного берега. Так 261 год назад стремление
познавать неведомое, жажда открытия нового привела русского человека к
неизвестной земле, и земля эта называлась Аляской. Но это было только открытие. В 1741 году последовала официальная государственная экспедиция к северным Американским берегам под управлением Витуса Беринга и Алексея Чирикова, а с 1743 года – промышленное освоение Алеутских островов и Аляксы. 
Казаки-первопроходцы пришли на эту землю с миром. Строились поселения,
открывались фактории, шла торговля с местным населением. Земля, –
матушка-кормилица, давала пропитание – пищу телесную. Пищу духовную
давало слово божье.
Да, русские казаки несли с собой миссию православного христианства –   
духовный свет истины. Этот духовный свет и поныне освещает людей, живущих здесь.
             В России за десятилетия после октября 1917 года произошло много изменений – от желания сделать всемирную революцию до понимания того, что все народы Земли живут и развиваются по законам, независимым от политики, по законам естественного развития человечества.
            Сегодня в России возрождается национальное самосознание. Мы понимаем, что, только пройдя через духовное возрождение, осознав себя продолжателями культуры и истории Российского государства, мы можем встать в один ряд со всеми народами, населяющими планету Земля.
Одним из сословий, ставших на путь самосознания, стало российское казачество.
Мы пришли на эту землю 250 лет назад и сегодня, продолжая традиции наших
предков, мы говорим: «Мир – Вам!»

                Представитель Русской зарубежной  православной церкви, иеромонах             
                Иннокентий Вениаминов.
                Июнь 1993 года.

Часть I

Такое воззвание на русском и английском языках несла с собой яхта «Камчатка», написанное праправнуком Святителя Иннокентия Вениаминова – Иннокентием же (в миру Ростиславом Сергеевичем) Вениаминовым, вместе с казачьим штандартом под краспицей, в год 250-летия промышленного освоения Алеутских островов и Аляски  русскими казаками-первопроходцами, охочими и промышленными людьми.
Что плохого в этом воззвании? Однако этот текст и стал препятствием для выполнения полной программы похода «Память», задуманного камчатским казачеством и поддержанного управлением культуры Камчатской области в лето 1993 года.
По согласованию с начальником Управления культуры Камчатской области Ольгой Кубышкиной и её заместителем, Сергеем Вахриным, я шёл на яхте начальником экспедиции и, по совместительству, штурманом. Капитаном шёл Зигмас Жилайтис, старпомом – Василий Дубинин, механиком – Владимир Володин и боцманом – Борис Колосов. Программу-то мы выполнили, но первоначально намеченный маршрут пришлось резко изменить.
Первоначально мы хотели двигаться сразу на Кадьяк, откуда у нас было приглашение, чтобы избежать недоразумений у американских чиновных лиц, не знавших о нашем визите на Аляску. Но перед подходом к острову Акутан, соседствующему с Уналяской, на нас налетел циклон. Я предлагал Зигмасу Жилайтису отстояться в хорошо защищённой и ненаселённой западной бухте острова Акутан, чтобы после прохода циклона проследовать по назначению, но он решил идти к людям.
Хотя нет добра без худа. Мы хотя бы узнали, что нас ждёт в «дружественной» Америке.
В Уналяске, куда нас вне плана загнал жестокий шторм, прибывший на борт представитель эмиграционных властей, поинтересовался причиной нашего захода. Не вдаваясь в подробности, мы показали ему английский текст, представленного выше праздничного обращения к населению Аляски. А на словах объяснили, что в придачу к этому имеем ещё и поломку топливной аппаратуры, и, слава Богу, что двигатель наш не заглох, когда мы прорывались сквозь встречный ураганный напор местных уэлливо;, через обширный Капитанский залив, в гавань для стоянки малых судов. Механик Владимир Володин часа два сидел, скорчившись у дизелька, не давая ему заглохнуть...
Выслушав нас, «эмигрэйшиник» – высокий худощавый мужчина предпенсионного возраста, сказал: «Ноу проблем! Платите по 90 долларов с человека, и мы вам откроем визу здесь».
Дело в том, что у России нет договора со Штатами о заходе экипажей наших судов по паспортам моряков, а мы шли с ними. Хотя, до сего года все наши яхты, приходящие в Америку (да и мы на «Тарпоне» в 1991 году) открывали её здесь именно таким методом.
Потом, подумав, офицер сказал:
– Дайте мне ваши паспорта. Я должен позвонить в Анкоридж, в центральный офис.
Он ушёл, а мы довольные тем, что всё так легко уладилось, стали наводить порядок в яхте и переодеваться в чистое, сухое бельё.

*       *       *

После открытия Алеутской гряды и Северной Америки Витусом Берингом и Алексеем Чириковым, многие члены экипажей пакетботов «Святой Пётр» и «Святой Павел» по возвращении на Камчатку, с 1743 года, стали сбивать артели, строить шитики и байдары, подбивать купцов на финансирование экспедиций и уходить шкиперами на промысловое освоение необрященных земель. Сначала Ближних островов: Атту и Агатту, потом островов  Крысьих, с главными из них – Кыской и Амчиткой, затем Андреяновских, с Танагой, Канагой, Адахом, Атхой, Амлей. Архипелаг Четырёхсопочных островов. И, наконец, – Лисьи. С самыми крупными островами Алеутской гряды, Умнаком, Уналяской и Унимаком.
Сколько загинуло без вести отчаянных голов, удальцов-пионеров в холодном Беринговом море и Великом – Тихом океане? Сколько захоронено умерших от цинги и убитых в стычках с аборигенами на каменистых островах? Сколько осталось в плену у немирных племён матёрой земли Аляксы? Сейчас доподлинно неизвестно. Известия сохранились только об официальных купеческих кампаниях, восстановленных по отчётам вернувшихся в Нижне-Камчатск, Петропавловскую гавань и Охотск шкиперов, их помощников и начальников экспедиций: мореходов, передовщиков, мелких купцов – непосредственных участников промысловых вояжей.

Первым из русских промышленников на Уналяске побывал мореход Степан Гавриилович Глотов со товарищи, на боте «Святой Иулиан». 1 сентября 1759 года бот, в первый раз, как в первый класс, вошёл в одну из западных бухт соседнего острова Умнак («Умнак» в переводе с алеутского – удочка. Длина острова 118 км), и решил разведать местность. Но весть от сородичей с Андреяновских островов о бесчинствах, творящихся со стороны промышленников к местному населению, произведённых ранее, уже достигла  этих мест. Алеуты встретили их воинственно. При попытке высадиться на берег, аборигены обстреляли их стрелами. Глотова ранили в грудь и левое плечо, Пономарёва в правое плечо, камчадала Игнатия Уваровского –  в правую ногу, а брата его, Стефана, убили «до смерти». Не желая ссориться с аборигенами, не зная, какое количество проживает на острове народу, первопроходцы малыми силами отступили,  защищаясь от стрел досками и шкурами, оставив байдару со своим скарбом. Через несколько дней, видя, что пришельцы не пытаются им мстить, алеуты потянулись к боту. В знак замирения принесли рыбу, сушёного мяса, шкуры. Начался обмен товарами. Вернули захваченную байдару со всем «шкапертом».
       После установки дружеских отношений, на сооружённых своими силами и взятых у населения байдарах промышленники обошли острова и занялись промыслом. На Уналяску Глотов отправил с артелью передовщика Ивана Максимовича Соловьёва и подлечившегося от ранения сборщика ясака, казака Савина Трофимовича Пономарёва.  В эту артель попал и промышленник Кузьма Бурнашёв (Мы ещё встретимся с ним по ходу повествования). Сам, со второй ватагой,  построил на берегу землянку и остался промышлять на Умнаке.
      На Умнаке, в те поры проживало в пределах 400 семей и на Уналяске – 300 семей алеутов.
      Все три последующих года, что экипаж провёл на вновь освоенных островах, названных Лисьими из-за множества обитающих здесь красных, бурых и черно-бурых лисиц, промышленники прожили с алеутами в мире и дружбе. Побывали они и на северных островах этой гряды, названных впоследствии островами Криницина: Акутане, Уналге, Аватанахе, Акуне, Тигалде, вплоть до Унимака, о коих составили приблизительные карты. Видели нетронутые богатства дальних островов, но задерживаться на них не стали, резонно порешив, что от добра добра не ищут. Глотов решил оставить их освоение до следующего прихода сюда.
Прощаясь с Глотовым в конце мая 1762 года, алеуты даже изъявили желание перейти в российское подданство и добровольно платить ясак. До них ещё не дошла весть от своих родственников с северных островов: Унимака и Унги о проделках морехода-передовщика Гаврилы Пушкарёва. И ещё не наступил июнь, когда, сбежав с Унимака, Пушкарёв, на обратном пути наделает дел в отсутствие Глотова на Умнаке.

*       *       *

В сентябре 1762 года на Умнак пришёл галиот вологодских купцов Фёдора и Василия Кульковых «Святые Захарий и Елизавета» с экипажем в 49 человек. Бот вышел из Петропавловской гавани 24 июня. 4 июля достиг острова Атту и пошёл вдоль Алеутской гряды, отыскивая богатые промысловым зверем острова. Мореходом на нём был квартирмейстер Охотского порта, выходец из курского купеческого рода, Пётр Дружинин. Надо заметить, что род этот дал освоению Русской Америки четверых своих выходцев. Об одном из них, Алексее, мы узнаем ниже. Ещё двое – были десятью годами позже: Дмитрий, в компании Г. И. Шелихова и другой – в конкурирующей ему смертным боем компании П. С. Лебедева-Ласточкина.
...К этому времени местное население уже затаило злобу на русских промышленников за обиды, нанесённые островитянам прежними первооткрывателями: экипажами Пушкарёва, Панкова, Наседкина и того же Глотова. Да и вновь приходящие искатели богатых промыслов не утруждали себя обходительностью с аборигенами.
Подойдя с юга и пройдя вблизи западного берега в норд-остовом направлении, Дружинин отыскал удобный для якорной стоянки залив, названный потом Речешным (В настоящее время – Никольский). С норд-веста доступ ветрам в неё прикрывал небольшой, трёхкилометровый остров Анаюляк (Иналак). В глубине залива оказались две маленькие, удобные для зимовки лагуны: северная сегодня зовётся Речешной, южная – Никольской (Миллер), разделённые рифовым мысом Рокки. В лагуны впадает широкая река. На берегу Речешной располагалось алеутское селение Калактак, а в реку всё лето и осень шла красная рыба, так необходимая для пропитания промышленников: кижуч, горбуша, голец. В этой бухте зимовал, и три с половиной месяца назад покинул её Степан Глотов на «Святом Иулиане». (Сегодня село называется Никольским. В нём находится главная островная христианская церковь. Православным приходом ведает алеут-протодьякон Парфений Плетников). В этом месте остров сужается на ширину 3-х километров и по низине, залитой озёрами, алеуты переволакивали свои байдары на восточный берег острова, в бухты Двойную и Дровяную, чтобы не огибать остров вокруг южного мыса Сагах. Этой переволокой постоянно пользовались и все зимовавшие здесь позже промышленники.  В бухте
Обойдя остров Умнак на байдарах и побывав на Уналяске в поисках богатых бобрами лежбищ, Дружинин решил оставить бот под приглядом своего помощника Ефима Кошигина в одной из бухт западного побережья Уналяски. Разбил зверобоев на три партии. Одну оставил при боте на Уналяске, вторую в селении Калактак на Умнаке, а сам с десятью товарищами избрал местом зимовки остров Иналак в пяти милях от Калактака, населённый племенем из тридцати алеутов. Каждая партия построила для себя на берегу зимовье. Дружинин из плавника, богато усыпавшего берега бухт, выстроил укреплённый острожек и выставил круглосуточную охрану, чем вызвал у аборигенов внутреннее негодование, как захватчик их земель. Однако внешне они не выказывали своего недовольства, выдав даже аманатов, дожидаясь условленного времени для проведения одновременного всеобщего выступления по всем Лисьим островам против незваных пришельцев.
И вот такой момент наступил в начале 63 года. Тойоны распределили между собой определённое количество лучин и условились каждый день сжигать по одной, чтобы в тот момент, когда сгорит последняя, – одновременно наброситься на промысловые ватаги в разных концах островов. В этот коварный день и потащил бес Дружинина с пятью товарищами пообщаться с островитянами. Ещё пятерых он отправил проверять капканы. И уже после общения, когда ничего не предвещало беды, и артельщики собрались уходить, один из аборигенов схватил дубинку и хрястнул ею морехода по голове. Другие бросились на него и гостей с ножами. Дружинина зарезали, а израненные попутчики его кое-как смогли вырваться. В тот и последующие дни было убито в трёх артелях сорок два промышленника. Оставшиеся семь человек, двумя независимыми группами: три камчадала на Уналяске и четверо русских на Умнаке, целый год скрывались в гористой островной местности, терпя всевозможные лишения. Гукор был островитянами разбит, разломан и разграблен, а все ненужные им вещи разбросаны по берегу. Залив стал впоследствии называться Кошигой, а алеутское селение, расположенное в нём, Умшалюк, – Кошигинским. Здесь тоже существовала 3-х километровая переволока из Кошигинского селения на другую сторону острова, в залив Кульлиляк.

*       *       *

17 августа 1763 года в залив Макушинский (Алюхсюк) западного берега Уналяски вошёл гукор «Святая Живоначальная Троица» купца Никифора Трапезникова с 44 членами экипажа на борту, ведомый мореходом-предовщиком Иваном Коровиным. Коровин с 1762 на 63 год зимовал на острове Медном – втором большом острове Командорских островов, где запасался провизией для дальнего вояжа. Острова: Беринга и Медный были в те годы стартовой площадкой для всех промышленников, уходящих на Алеуты и Аляску. После открытия Стеллером на островах невиданного и не водящегося больше нигде волоокого морского животного, названного коровой Стеллера, промышленники просто помешались на её вкусном мясе. Каждый экипаж считал своим долгом запасаться провизией на Командорских островах, насаливая за зиму по несколько тонн мяса и натапливая десятки бочек лахтажьего жиру. Потому эту чудесную корову извели на островах за считанные годы.
В это же время на Медном зимовали и экипажи «Святого Иоанна» купцов Якова Протасова и Ивана Лапина с экипажем в 39 человек (мореход – штурманский ученик Денис Медведев), и «Святые Анриян и Наталья» купцов-пайщиков Терентия Чебаевского, братьев Ивана и Василия Поповых и, опять же, Ивана Лапина (мореход – известный нам Степан Глотов).  Вернувшись 31 августа в Нижне-Камчатск на «Святом Иулиане» Глотов только месяц отгулял на берегу, и купцы сосватали его на «Андрияна и Наталью». 1 октября он уже отбыл на нём на остров Медный.
О возвращении Глотова с богатой добычей Коровин и Медведев знали ещё в Нижне-Камчатске, а здесь, на Медном, узнали от него и подробности о богатствах и опасностях Лисьих островов. Решили идти прямиком туда, а для пущей уверенности и отражения возможных нападений аборигенов создали складскую компанию из экипажей двух своих судов. Глотов же, поняв, что трём экипажам на островах будет тесно, решил идти дальше. Его манил легендарный Кадьяк, о котором он был так много наслышан, пребывая на Умнаке и Уналяске год назад, но тайны свои не выдавал.
В вояж он снялся первый. 26 июля 1763 года «Святые Андриян и Наталья» отбыл «встреч солнцу», на Лисьи острова. 24-го августа, выйдя на траверз острова Умнак, лёг на норд-ост и двинулся искать счастья на неосвоенном ещё Кадьяке. Судьба увела его экипаж от участи, которая постигла вышедших за ним Коровина и Медведева.
«Святая Живоначальная Троица» и «Святой Иоанн» вышли с Медного 1 августа. Погода благоприятствовала, дули попутные ветры, и 17 августа они подошли к Лисьим островам: Коровин – к Уналяске, Медведев – к Умнаку. Так у них было задумано.

...Алеуты опять же ничем не выдали своих враждебных отношений. О побитом здесь экипаже гукора «Святые Захарий и Елисафета» не было вымолвлено ни слова. Наоборот, увидев и узнав в команде Коровина бывшего артельщика с Глотовского «Святого Иулиана», Кузьму Бурнашёва, они радостно его приветствовали. Многие показали Коровину ясачные квитанции, выданные Глотовым и Пономарёвым, в подтверждение того, что они уже находятся в российском подданстве. Опять же, в залог отдали аманатов. И даже своих детей. Толмачём был взят в компанию тот самый, глотовский толмач Кашмак. Коровин завёл гукор на зимовку в устье реки бухты Перевальной, построив на берегу землянку.  Отсюда было 7 километров до расположенной на другой стороне острова бухты Кекукелен, выходящей в залив Бобровый.
До начала декабря, разбившись на две артели, ничего не подозревавшие зверобои, занимались промыслом. А 8 декабря к судну неожиданно вышли три камчадала из побитого экипажа «Святых Захария и Елисафеты». Узнав печальную новость, артель Коровина собралась у зимовья и приготовилась к обороне. И в;время. 10 декабря алеуты, узнав, что коровинцам стала известна тайна гибели дружининцев и боясь мести, напали на лагерь промышленников первыми. Четверо суток ватага отбивалась от наседающих островитян, а на пятые нападавшие отошли, и месяц держали русских в осаде. От ран скончались двое артельщиков. Когда закончились продукты, осаждённые прорвались к берегу, на байдаре перебралась на заякорённый в реке бот и до 5 марта 1764 года отсиживались на нём, держа под контролем окружающие окрестности и прошляпивших их алеутов. Но запас продуктов и на борту был не безмерным. Начался голод, цинга. Умер ещё один член команды – Прокопий Большаков. Кое-какие съестные припасы были у них закопаны в зимовье. Но как их было взять? И тогда Коровин предпринимает тактический ход. Он выходит из лагуны и становится на якорь в бухте, вне досягаемости алеутских стрел. Видя такой ход событий, островитяне постепенно расходятся по своим стойбищам, а зверобои ночью высаживаются на берег, откапывают оставшиеся бочки с лахтажъим жиром, другие продукты питания и перевозят на бот. Наступило некоторое послабление в голодном прозябании.
30 марта к боту выходит вторая группа оставшихся в живых, но сильно ослабленных физически дружининцев: Степан Корелин, Дмитрий Брагин, Григорий Шавырин и Иван Коковин, и пополняет поредевший коровинский экипаж. Вновь прибывшие и рассказали Коровину, что после убийства алеутами Дружинина, они засели в крепостце и четыре дня отстреливались от наседавших островитян. Те грозились им расправой и для устрашения показывали окровавленную одежду и забранные ружья убитых пяти товарищей, ушедших для проверки капканов.
Поняв, что подмоги больше ждать неоткуда, осаждённые пошли на прорыв. Улучив момент, они неожиданно выскочили из крепости с криками, стрельбой и пошли с ножами  врукопашную. Убили троих, многих ранили, а остальные разбежались. Спустив оставленную беглецами на берегу байдару, они поплыли сначала в Калактак, который был к ним ближе, и где расположилась вторая артель. Достигнув зимовья, они увидели, что и эта артель побита и зимовье разорено. Теперь оставалась одна надежда на артель, оставленную с ботом на Уналяске. Подошедши через несколько дней к месту якорной стоянки, они поразились ещё больше: бот лежал у берега в разломанном состоянии, а прибойная полоса была усеяна неубранными трупами остававшихся на нём промышленников...

20 апреля уэлливо (ураганные ветры, дующие вертикально с гор, периодически свирепствующие здесь ни с того ни с сего) срывает «Святую Живоначальную Троицу» с якоря и восемь дней мореходы борются за жизнь в бурном Беринговом море, вблизи острова. За это время от цинги умирает два промышленника. А 28 апреля, при заходе в штормовую погоду в укрытие, под Умнак, на севере острова, бот терпит крушение на береговых рифах. Экипаж благополучно перебирается на берег и переносит всё необходимое для дальнейшего проживания в береговых условиях. Тонут два промышленника, и пропадает добытая за рейс пушнина, затопленная подошедшим приливом, и потом размётанная волнами вместе с разбитым в щепки ботом, налетевшим очередным циклоном.
С этого момента и началась самая трагичная страница в жизни экипажа «Троицы». Сбежавшие в суматохе кораблекрушения аманаты к утру привели более 150 вооружённых алеутов. Сбежал с аманатами и толмач Кашмак. Началась осада временно сооружённого компаньонами лагеря. Два дня россияне успешно отбивали атаки алеутов и ходили в рукопашную. Все без исключения получили ранения. А с 1 мая, уничтожив у осаждённых все запасы продовольствия, алеуты ушли, оставив умирать их от голода, цинги и ран.
До 21 июля промышленники прожили во враждебной бухте у мыса Танах, названной потом Егорковской, хороня умирающих товарищей. За это время построили 6 метровую байдару и в количестве оставшихся 12 человек, во главе с Коровиным, отплыли на юг острова в поисках промышляющего там бота «Святой Иоанн» морехода Дениса Медведева. Среди уцелевших остались в живых и прибившиеся дружининские промышленники: Степан Корелин, Дмитрий Брагин и Иван Коковин. А Григорий Шавырин скончался во время штормовой болтанки «Троицы», так и не выздоровев после годовых скитаний на островах.
Бедолаги. Они не знали, что бот и команду Медведева алеуты истребили ещё зимой, и какие испытания ещё ждут их впереди. Но, в принципе, шли в правильном направлении...

*       *       *

Через полчаса приходит «эмигрэйшин» с переводчиком и объясняет, что он искренне сожалеет, но из Анкориджа ему категорически запретили открывать нам визы, и что мы немедленно должны вернуться в Россию.
– Как же так? – говорим, – ваша делегация, мы знаем, готовится лететь к нам на Камчатку, на наш юбилей, и радуется, а мы, придя к вам, должны рыдать?
– Ничем помочь не можем. Мы открыли в этом году своё представительство во Владивостоке, чтобы облегчить оформление въездных к нам виз.
– Спасибо за такое облегчение, – говорю, – до Владивостока из Камчатки сейчас вообще не выбраться, нет билетов на самолёты, потому как они редко летают из-за отсутствия топлива. А если и выберешься, то назад – точно, только через месяц попадёшь: оттуда ещё труднее улететь.
Разводит руками: «Звоните в ваше консульство в Сиэттл. Может оттуда вам чем смогут помочь».
Конечно же, мы с таким отказом не смирились. Стал я бегать по различным, расположенным рядом со стоянкой офисам, стал звонить в Сиэттл, Анкоридж, Кадьяк – откуда мы имели официальное приглашение...
Бюрократия в Америке точно такая же, как и у нас в Советском Союзе зародилась и продолжается доселе. Если отчего США и развалятся, как СССР, то это только от бюрократии. Бояться антирекламы со стороны России им сегодня не приходится, и они взяли курс на запрет въездов иностранных лиц в США, мотивируя это тем, что много китайцев приезжает нелегально и пытаются оставаться у них жить. А Советский Союз «железным занавесом» всю жизнь укоряли! И это называется демократическая страна?
– Но мы, – говорю, – не китайцы...
Впрочем, запреты у них пошли не только на въезд. Интерес к русским в Датч-Харборе за прошедшие два года, когда мы приходили на яхте «Тарпон» на празднование 250-летия открытия Русской Америки Витусом Берингом и Алексеем Чириковым, значительно поубавился.  Эби Вудбридж – старая наша знакомая, часто и подолгу бывавшая в России, объясняла это тем, что русские с заходящих больших судов ведут себя так, что хоть их в тюрьму сажай. А американцы – большие законники, и им неприятно смотреть на нашу расхлябанную независимость.
Может быть. Но я бы добавил к этому ещё и то, что именно оттого, что они «законники», они и живут по законам, которые им навязывают сверху толстосумы и власти имущие, ограждающие их своими законами, как капканами. И праздники они свои празднуют так, как мы в своё время пятилетние планы «выполняли».
Разрекламировали проводящееся их страной празднование открытия Русской Америки – они и побежали хором русских встречать. А в этом году мы организовали праздник и их правительство оповестили, а народ о нём и знать не знает. Георгина Синк – журналистка из Кадьяка – писала мне перед началом похода: «Я хочу хоть как-то организовать на Аляске рекламу вашему празднику, но здесь до него никому дела нет». Всё правильно.
Узнав о наших мытарствах, Морская агентирующая фирма Тихоокеанского побережья «Аламар» проявила к нам интерес.  По видимому её сотрудники помнили нас по вояжу двухгодичной давности на яхте «Тарпон», когда они раздели нас до гола, предложив свои услуги. Тогда они содрали с нас 4 000 долларов и забыли о нашем существовании. А кормили, поили, обували, одевали и развлекали нас простые жители портовых городов, куда мы делали заходы, из интереса знакомства и общения с русскими.
Пришедший на борт яхты её агент поинтересовался о нашем финансовом состоянии. И когда выяснил, что в банке Сьюарда нас также ожидают 4 000 баксов (спонсором нашим выступала камчатская база «Океанрыбфлот», начальник Валерий Викторович Топчий), предложил свою «крышу»:
– Переводите все доллары на наш счёт, мы откроем вам визы, и будем помогать на  протяжении всего вашего плавания.
Даже на половину предназначенных нам средств он не согласился. Это Америка! Если государство будет знать, что у тебя есть хоть какие-то деньги, оно примет все меры, чтобы их у тебя высосать. А потом будет «прилагать» все усилия к твоей материальной поддержке, кормя тебя подачками типа социальных отчислений, чтобы ты не умер с голоду.
Какую помощь они оказывают своим русским подопечным, мы уже знали по походу двухлетней давности на яхте «Тарпон»: потом до них не докричишься, не дозвонишься, не доберёшься. Один заболел, другой вышел, третий на вызове. К тому же мы шли в этот рейс уже не как любители-поглядатаи, а как наёмная команда. И мне, как «передовщику», из перечисленных в Сьюард средств надо было закупать продукты для экипажа, снабжать яхту запасными частями, в случае поломки, бункеровать водой и топливом и выплачивать зарплату.
На наш отказ: заключить такой кабальный договор, агент пожал плечами:
– Ну, тогда это ваша проблема. – И удалился.
...В конце концов, харбормастер (портнадзор) вынес нам вердикт: «Стойте здесь, сколько хотите и возвращайтесь домой».
– Ё-п-р-с-т! – говорю Зигмасу, – это же все наши страдания, подготовка, затраты и вся русская история  летят в тартарары! Мы не можем возвращаться домой без чувства выполненного долга. Со щитом или на щите! – Посмотрел на генеральную карту залива Аляска: отыскал на границе Канады с Аляской небольшой портовый городок Принс-Руперт и ткнул пальцем, – берём отход сюда. С Канадой Россия в дружеских отношениях. Там действительны наши паспорта моряков. Но даже если страна будет недружественная, по Морскому праву, мы имеем право захода в любой порт мира по аварийной ситуации на срок до 48 часов. А больше двух суток нам, для выполнения программы, в любом аляскинском порту делать нефиг. Нам надо в Сьюарде деньги и семь ящиков непроданных в Анкоридже значков Управления культуры Камчатской области с символами Нижнекамчатского острога  забрать.
 Отход берём на канадский Принс-Руперт, а идём в Сьюард.

...Прибыв на Умнак, Денис Медведев вошёл в центральный залив Инанудах, богатый, по рассказам Глотова, плавником для строительства и запаса на зиму дров, и завёл свой галиот в удобную для зимовки южную бухточку Горячих источников. В ней  стояло артельное зимовье Глотова. Из неё, через небольшой хребет существовала 5-и километровая байдарочная переволока на другой берег острова. По пути встречались горячие источники. На восточной стороне переволоки также существовали две удобные для якорной стоянки бухты: Портовая и Глубокая (позже, Глубокая стала называться Русской, и была наиболее посещаемой русскими промышленниками. В неё впадает большая рыбная река), а между ними – ещё одна, небольшая бухта с горячими ключами на берегу. Так что и поработать можно было вволю, и погреться в источниках в холодные зимние дни всласть. Решил пока обосноваться в оставленном зимовье, предварительно отремонтировав его, а там видно будет.
Разделив команду на две артели, одну он отправил на восточный берег острова, а сам, с другой, остался при боте. Алеуты не выказывали никакой враждебности. А промышленники ещё не успели найти останков разгромленного жилища на юге острова, в Калактаке, и разбитой крепостци Дружинина на Иналаке. По рассказам Глотова, алеуты были уже приручёнными, и медведевцы поддались их напускному азиатскому дружелюбию.
А в середине декабря с Уналяски пришла байдара с гонцами-алеутами, которые сообщили умнакцам якобы об истреблении команды Коровина, и дали «отмашку» для нападения на команду Медведева.
Заранее готовившиеся к войне с русскими, островитяне значительными силами внезапно напали на зимовщиков и перебили их полностью. Спастись не удалось никому. Сам Денис Медведев, смертельно раненый, с двумя, торчащими навылет алеутскими дротиками в груди, кинулся от зимовья по льду бухты под защиту галиота, но, добежав до судна, упал замертво. «Святого Иоанна» нападавшие разграбили и сожгли. А весной, когда из бухты выгнало лёд, исчезли и следы недавней трагедии. С тех пор промышленники перестали зимовать в бухте Горячих ключей, а суда редко заходили в Инанудах для укрытия от штормов, считая, что здешний грунт плохо держит якорь.

... Через пролив Акутан вышли в залив Аляска и, миновав с юга острова Аватанак, Тигалда, Санак и Кейтон, пробравшись сквозь проливы островов Шумагина, ещё через три дня вошли в пролив Шелихова, отделяющий остров Кадьяк от полуострова Аляска. Отсюда, и в течение ещё трёх суток ходу до Съюарда, нам светило солнце и дул «свежий» попутный ветер. Вошли в антициклон. А в заливе Аляска, хоть циклон, хоть антициклон работает – ветер такой свежести, что, аж мачта ходуном ходит.
Кадьяк в солнечную погоду – красивейший из островов Северной Америки. Поросший вечнозелёными хвойными лесами, а на взгорках, у прибрежных деревень, белеют высокими стенами православные церкви с зелёными и голубыми звёздными куполами. Прекрасный девственный вид! (Правда, не понятно, почему большинство церковных куполов в зелёный цвет выкрашено). Да и сам полуостров Аляска в этих местах населён сравнительно густо: Канатак, Катмай, Кунак, Кугуяк, Камышак и т.д. Всего деревень десять-двенадцать на побережье, не считая тех, которые расположены в глубине материковой части – там ещё их штук тридцать наберётся.
Это у нас, на Камчатке, все деревни «разукрупнили», а теперь народ бежит из них на большую землю, отчаявшись и в них найти достойные средства на существование и хоть какое-то приличное пропитание, кроме рыбы и консервов. Здесь я с уверенностью могу сказать: в каждой захолустной деревеньке питаются свежими фруктами и овощами. Полуостров кишит гидросамолётами, личными аэропланами и катерами. Так что с доставкой продуктов проблем нет. Были бы деньги.

Судьба увела  экипаж Глотова от участи, которая постигла вышедших за ним Коровина и Медведева. Но не оградила от пережитых ими опасностей и заставила быть чистильщиком на путях их пребывания. Он стал первым открывателем, описавшим свои приключения на Кадьяке и первым усмирителем Лисьевского восстания.
Выйдя 24 августа на вид Умнака, Глотов не стал задерживаться на освоенных уже им промыслах и петлять среди мелких островов Аляскинского залива, а прошёл выше – со стороны Берингова моря, широким Унимакским проливом. Погода ему благоприятствовала. Видимость была хорошая. Пройдя далее на восток, проливом между островом Икатан и кучной грядой Саннах, он наткнулся на широкую сеть открытых уже, но неисследованных крупных и мелких островов архипелага Шумагина. Об их существовании он знал, но, резонно полагаясь на попутные ветра, не стал и здесь вить между ними петли и терять время, а пошёл огибать их с востока. Оставив за траверзом левого борта южные острова архипелага, Чернобурый и Семёнова, лёг на норд-ост и порулил прямиком на Кадьяк, пройдя по пути остров Чирикова и острова Тринити (Тугидак и Ситхинак). За Ситхинаком перед ним во всей красе предстал вожделенный, зелёный, ещё не тронутый желтизной осени величественный остров Кадьяк.
Остров Кадьяк (Кыктау), в самом понятии, как его подразумевают, следовало бы тоже назвать архипелагом. Потому что сам по себе он занимает только половину территории, которую под ним подразумевают – южную часть, а вокруг него налеплено ещё с десяток мелких и крупных островов, отделённых от него узкими проливчиками. Здесь и Аякталик, и Ситхалидак, и Удак, и Спрус (Еловый), и Афогнак, и Шуяк, и Лонг (Длинный), и Мормот... А берега его до того изрезаны глубокими бухтами и заливами, что в какую ни войди – везде можно найти удобную якорную стоянку и укрытие от ветров любых направлений. На всей Алеутской гряде такими бухтами изрезаны только берега Уналяски. Ну, может ещё, в какой-то мере, остров Атха.
5 сентября  1763 года гвозденик «Святые Андриян и Наталья» вошёл в первый попавшийся на юге острова залив, который разделялся на несколько бухт. И стал на якорь в самой верхней, которая потом стала по аналогии с другими островными бухтами  называться «Старой Гаванью»: как первой открытой и часто посещаемой последующими комевояжёрами. На переход от Умнака до Кадьяка он затратил всего 12 дней. Это хороший результат для бота такого типа, если учесть, что на крейсерской яхте «Тарпон» в 1991 году мы из порта Датч-Харбор до порта Кадьяк добирались таким же почти путём семь дней. Расстояние одинаковое, но наша яхта и маневренность, и ход имела гораздо круче.
При более детальном ознакомлении с местом расположения было выявлено, что вновь открытая бухта – это совсем не бухта, а узкий длинный пролив Ситхалидак, отделяющий остров Ситхалидак от острова Кадьяк. Это было ещё более удобно, потому что бухта имела два выхода для промысла: на зюйд и на норд-ост, находящихся под защитой берегов от ветров всех румбов. Здесь Глотов и решил зимовать...

Одиннадцатью годами позже, 3 августа 1784 года, иркутский купец Григорий Иванович Шелихов прибыл в этот залив на галиотах «Три Святителя» и «Святой Симеон», и зимовал в соседней, западной бухте, которая с тех пор носит название Трёхсвятительской гавани, а село, основанное им здесь – Трёх Святителей.
...Завидев огромную «байдару», подошешшую к берегу, вооружённые стрелами коняги со всех ближайших стойбищ поспешили съехаться и поглазеть на пришельцев. Умудрённый опытом общения с островитянами, Глотов, как политик и психолог, избегавший ранее кровопролития, стал вести с ними переговоры через привезённого толмача-алеута. Но язык местного населения был толмачу не понятен. Дело пошло на лад только после того, как кадьякцы привезли пленного мальчика-уналяскинца, прожившего у них несколько лет. Глотов стал склонять конягов к почитанию русского царя, выдаче аманатов и сдаче ясака. Такое безапелляционное внедрение чужеземцев в их вольную, независимую жизнь, возмутило аборигенов. Повозмущавшись и метнув несколько стрел в сторону бота, они разъехались по своим стойбищам для принятия решений. Тем самым, показав своё недружелюбие. Подождав несколько дней и не видя к себе никакого интереса со стороны островитян, Глотов распорядился вытащить бот на берег, для зимовки, далеко от него не отлучаться и ночевать на боте, неся военные сменные караулы. Интуиция не обманула бывалого морехода, но длительное бездействие конягов притупило бдительность караулов. Они проспали нападение.
1 октября, чуть свет, кадьякцы бесшумно подкрались к боту, обложили сухой травой, мхом и берестой, и начали высекать огонь. Будь у нападающих спички – гореть бы глотовцам синим пламенем. Всполошившаяся охрана схватилась за ружья, но коняги, забросали бот стрелами и благополучно убежали, напуганные их грохотом.
Спустившись с бота, промышленники нашли под ним не только горючие материалы, но приготовленные для штурма лестницы. Поняв, что перед ними умелый в боевых действиях народ, Глотов приказал команде не расставаться с оружием и держать бот круглосуточно под усиленным караулом.
Ещё два раза: 4 и 26 октября кадьякцы превосходящими силами, прикрываясь толстыми деревянными щитами, атаковывали бот, но всякий раз были отогнаны дружными залпами и встречными атаками осаждённых. Всю зиму и весну провели глотовцы за бортовой защитой бота без свежей пищи и промысла, пробавляясь редкими обменами с некоторыми аборигенами из ближайших селений. От цинги умерло 9 человек, и экипаж решил уходить с воинственного острова.
24 мая 1764 года «Святые Андриян и Наталья» отчалил от Кадьяка и взял курс на Умнак. Глотов решил проверить свои старые связи...

Все оставшиеся три дня попутная волна била нам в корму так, что пока дошли до Сьюарда, разбила рулевое управление – чтобы удержаться на курсе, мы постоянно перекладывали перо руля с борта на борт.
В Сьюарде – снова ремонт. Опять, как в Датч-Харборе, раздаём «листовки». На мачте, под левой краспицей, чуть ниже американского флага, развивается казачий штандарт.  Интерес к русским здесь больше. Приходят туристы разных мастей со стоящих у причалов туристических теплоходов, узнав от других, что у нас есть «хисторикл пейпер» – историческая бумага. Приходят русские алеуты.
Один молодой, русоволосый, высокий  алеут по имени Макарка – скульптор по профессии, оживлённо восхищается русским народом и не без гордости заявляет, что в его жилах тоже течёт русская кровь. Три года назад он был в России и поразился талантливостью её людей и аккуратностью девушек. «Американские девушки толстые и неряшливые». И, в общем-то, он прав: одна треть из них без меры упитана, хотя все они избегают сладкого, солёного и острого. Почему тогда?
В Сьюард пришли в субботу ранним утром. Кричали-кричали на всех положенных частотах харбор-мастера (портового надзирателя, по-нашему), чтобы дал добро на заход – безрезультатно. Потом, уже на берегу, иззвонились по его телефонным номерам, чтобы прислал наряд для проверки яхты – безответно. Капитан с рядом стоящего буксира по имени Джон объяснил нам, что в субботу и воскресение все государственные конторы в Америке закрыты на замки вплоть до понедельника. Ну не работают – не больно-то и хотелось. Сбросили робы, переоделись в чистое и сухое, и пошли осматривать городок. Городок Сьюард – так себе: десять шагов в ширину и пятнадцать – в длину. Условно. Чистенький, аккуратный, как и все городки в Америке, с множеством лавок, магазинов и кафеюшек. Из всех достопримечательностей – водопадик с мостиком на околице, да двенадцать церквушек в центре, разнотипного вероисповедания. Но, зато, назван по фамилии депутата конгресса США, госсекретаря Уильяма Сьюарда, настоявшего в своё время на покупке Аляски у России. А то ведь и покупать не хотели. Дорого, видите ли, им было семь запрашиваемых Россией «лимонов» долларей отдать. Зато сколько потом золота вывезли отсюда, пушнины, рыбы... а нефть и газ и поныне выкачивают. (По договору России с США от 30.03.1867 года Аляску и Алеутские острова тайно от народа царь Александр Второй боясь, что её оттяпают у нас англичане бесплатно, продал за 7 200 000 долларов. Г. С-О.)
Погода стоит изумительная: жара за 30 градусов по Цельсию, здешние старожилы такой не помнят.
 – Это же мы, – шучу, –  привезли вам такую чудесную погоду! Сам Господь приветствует наш к вам приход!
А через два дня из Анкориджа прикатывают эмиграционные власти, и давай нас шерстить, как прокажённых. Разрешения на заход нет. То не так, это – не то... Поломка подшипника ступицы баллера руля – не в счёт. Один из представителей: толстый, громадный мужик – пузо сверху ремня свисает, пистолет параллельно земле сзади, на правой ягодице лежит, ходит по салону – аж яхта кренится, положил на стол, рядом с разбитым подшипником спичечный коробок и ну их из фотоаппарата расстреливать – вещьдоки на плёнку затрамбовывать... Другой – путевые карты затребовал. Рассматривает, как будто что-то в русских картах понимает, и тут же их на пол швыряет. Я смотрел-смотрел и говорю с подколкой на ломаном английском:
– Не солидно людям такого ранга, представителям такой великой страны, вести себя по-детски.
Они разом переглянулись и как будто сломались. А вдруг я на них жалобу накатаю о том, что они унижают «достоинство» своей страны! Стали вежливыми и обходительными. Однако сход на берег запретили, а Зигмаса увели в береговую контору на разборки. Заходы в Анкоридж и Кадьяк нам также были запрещены. Ну, нет, так нет, – есть ещё вся Аляска, где не ступала нога русского человека со дня её продажи Америке.

Часть II

 

В. Володин, В. Дубинин, З. Жилайтис и Г. Струначёв-Отрок с американскими рыбаками на яхте «Камчатка». Колл-Харбор, остров Унга, 21 июля 1993 год.

Нам сход на берег запретили, а заход к нам с берега у них, видимо, не предусмотрен.  Как только «эмигрэйшники» ушли, к нам потянулись с пивом американцы со стоящих рядом яхт. Интересно им, чем дело закончилось. Расселись все в кокпите – пьём пиво, гутарим про Россию и американские законы. Через два часа появляется Зигмас.
Ухмыляясь, стал рассказывать об учинённом ему допросе. А по делу, касающемуся нас, сказал: дают время на получение денег в банке, закупку продуктов, ремонт рулевого устройства, бункеровку водой и топливом, и – гоу ту зе на... хоум. И не вздумайте, говорят,  никуда больше заходить, поймаем – тюрьма.
В Сьюарде простояли пять дней. Плановые вопросы с Анкориджем и Хомером решили через здешних русских староверов. Из Анкориджа в Сьюард электричка бегает. Пошарахались ещё по городку. Много туристов. Только что влечёт их сюда, я так и не понял. Капитан рядом стоящего прогулочного катера, Конрад, рассказал, что их возят к возвышающемуся вблизи Сьюарда вулкану и показывают ледник, в котором миллион с лишним кубометров льда, и они удивляются этому запасу пресной воды. На Камчатку бы их всех, в Петропавловск, и хотя бы раз в Долину гейзеров свозить. Она бы им потом всю жизнь снилась и все виденные ледники затмила.
Для закупки и завоза продуктов береговая охрана Кост-Гвард специально пикап форд выделил. Забункеровались водой, топливом: наполнили все мыслимые и немыслимые ёмкости. Затарились под жвак продуктами, чай обратный путь с намеченными заходами в 20 дней выливается, и 14 июля двинулись в направлении дома. Я предлагал экипажу дойти всё-таки до Принс-Руперта, но все уже наелись Америкой.
Вышли из бухты, и опять въехали в ту же самую нервирующую погоду, по которой шли сюда: на небе ни облачка и ветер 5 баллов (только тогда он был попутный, а теперь – по фейсу). Реального хода нет. Дизелёк в 25 сил, бедный, аж трясётся от перегрузки. Попробовали идти в лавировку  под парусом – лопнула скоба носового топенанта. Чуть мачта не упала. Другой, подобной толщины скобы нет. Сбавили обороты. Кое-как поставили временную, тонкого диаметра.
То расстояние, что пролетели до Сьюарда в три дня, теперь пять суток преодолевали. В пролив Шелихова не полезли, Кадьяк обогнули восточной стороной. На юго-западе от Кадьяка расположены Евдокеевские острова (Семиды). Зашли на остров Агиюк, в бухточку с маленьким островком Агик внутри. Сняли с якорьцепи скобу нужной толщины, поставили на топенант. И вовремя. Временная скоба уже скрючилась от напряжения при перегрузках на мачту, готовая вот-вот лопнуть.

...Уже 3 июня бот «Святые Андреян и Наталья» стал на якорь у одного из бывших своих зимовий на острове Умнак, в бухте Горячих источников залива Инанудах. Землянка виднелась на берегу в целости и сохранности, и ничего не предвещало беды. Мореходы спустили байдару и ватагой в десять человек съехали на берег, на разведку.
Наблюдающие с бота видели, как они вошли внутрь, но через некоторое время выскочили и стремглав кинулись к байдаре. А из-за близлежащих валунов высунулись алеуты и стали метать вдогон стрелы и дротики. К счастью, обошлось без потерь.
Прибыв на борт, разведчики наперебой рассказывали, что пол в зимовье выломан, всё залито кровью, а за сохранившейся печкой в сидячем положении вечным сном опочивает неизвестный, заколотый белый человек. По всем признакам – русский зверобой.
Это алеуты оставили презент «всяк прийдущим» искать сюда счастья зверобоям, в напоминание о разбитой партии Медведева. А брёвна из пола растащили на отопление своих жилищ.
Обсудив сложившееся положение и решив, что они и так уже много потеряли, нянчаясь восемь месяцев с конягами на Кадьяке, глотовцы решили идти войной на засевших на берегу островитян и отвоевать своё зимовье для дальнейшего проживания и хранения рухляди. Основательно подготовившись, снова поплыли на берег. Теперь уже со стрельбой и угрожающими криками.
После недолгого сопротивления, алеуты убежали по перешейку на другую сторону острова, а оттуда уплыли с острова совсем, на Уналяску. И не возвращались в эти места до следующей весны, пока с Уналяски их ни шуганула команда другого, пришедшего туда бота.
Глотовцы спокойно стали вести промысел на восточном и западном побережье северной части острова и в Умнакском проливе...
А в сентябре того же, 1764 года, на Уналяске, в заливе Макушинском (Алюхсюк), в Старой Гавани, бросил якорь галиот «Святые апостолы Пётр и Павел» с экипажем из 55 человек. Мореходом и передовщиком на нём пришёл уже известный нам Иван Максимович Соловьёв, бывший два года назад передовщиком на «Святом Иулиане».
Сразу же, чтобы не наложить на себя тень за содеянное в гибели четырёх экипажей судов, к нему явились их бывшие, оставшиеся в живых толмачи, в том числе и Кашмак, убежавший в роковые дни от Коровина, и рассказали о трагедии на островах. Вскоре Соловьёв и сам нашёл тому подтверждение в бухте Кошигинской. Но мстить сразу не стал.
Как бывший начальник уналяскинской артели прошлых зимовок, он знал этот остров не хуже алеутов и знал, что надо делать в первую очередь. Объехал на байдарах все алеутские «острошки» залива: Макушинское, Агулок, Икуглок и Ташкальсокое, через переволоку из бухты Перевальной в Кекукелен в заливе Бобровом, с требованием к местным тойонам – выдать аманатов. Чтобы, имея заложников, избежать участи, постигшей прежние партии. Видя, что увещевания его действий на местных царьков не возымели,  и они находятся в озлобленном против него состоянии, он отдал приказ экипажу находиться в боевой готовности. Вскоре произошло нападение алеутов на бот. В кровопролитной битве нападающие потеряли  до ста человек убитыми и много –  ранеными. После отхода нападавших, Соловьёв пошёл войной на остров Борка (Сиданак, Спиркин), в заливе Бобровом, где располагалась «резиденция» главного тойона острова Уналяска, Седана.
Перетащив байдары по переволоке из быхты Перевальной в Кекукелен, он пошёл зачищать все попадающиеся на пути стойбища в бухтах Кисселек, Улгимак, Танаскан, Амгул, Удагах на правом берегу залива. На помощь правобережным алеутам поспешили родственники с левого берега: Униткали, Угадага, Агамгик, Учуюг. После нескольких вооружённых стычек, где русские одерживали победы, они сравнивали с землёй «острошки», ломали хозяйственную утварь, дротики, гарпуны, стрелы, щиты и рыбопромысловые снасти островитян.
Выбитые из одного селения, островитяне переходили в другое, пока ни решились дать отпор в большой, хорошо укреплённой юрте-полуземлянке, где защитников собралось до 300 человек. Подпустив нападающих на дальность полёта стрелы, осаждённые закидали их стрелами из всех имеющихся отверстий, но, встретив прицельный бешеный ружейный огонь, забаррикадировались и стали ждать своей участи.
Участь эта не преминула себя долго ждать. Соловьёвские мстители, видя, что скоро крепостцу не разломать, начинили моржовые пузыри и кишки для хранения пресной воды порохом, закопали с разных сторон под стены и взорвали... Всех контуженных, не успевших прорваться через окружение, добили саблями и выстрелами в упор. После этой фортификационной операции убитых алеутов было насчитано до 200 человек.
Переправившись через узкий пролив Удагах,  каратели ступили на не менее населённый остров-сатилит Сиданах (Борка, Спиркин), где в бухте Удамат, в стойбище Седанка и проживал главный тойон Уналяски, Седан. По пути, в бухте Узкой, встретили две многоместные байдары алеутов-унимакцев, приехавших в гости к родне, которые и утопили вместе с пассажирами.
Захватив в бою за Седанку в плен самого Седана, Соловьёв не ограничился этим. Он погнал аборигенов дальше, на норд-ост, в конец острова. И тем ничего не оставалось делать, как переправляться через пролив Седанка, вместе с жёнами и детьми, на близлежащий островок Угалган (Яичный, Орешек). Здесь они решили давать последний бой...
Нападение пришельцев алеуты отбили. Соловьёв вынужден был вернуться на Сиданах. Орешек решено было оставить до лучших времён. Немного утолив жажду мести,  Соловьёв с оставшимися в живых и ранеными товарищами в начале 1765 года возвратился в Старую Гавань.
Защитники бота тоже за это время не сидели без приключений. Осады галиота не было, но несколько нападений во время добычи зверя для пропитания и мягкой рухляди они отбили, потеряв несколько человек убитыми. К тому же, из-за недостатка свежей пищи, у некоторых промышленников появились первые признаки цинги.
Достигнув своей цели: захватив вождя острова и зачистив от потенциальных противников самый важный, богатый каланами промысловый район, Соловьёв на некоторое время дал передых своей команде. Но вскоре до него стали доходить слухи, что оставшийся в живых старший сын Седана стал сеять против пришельцев новую смуту и собирать «ополчение» на северной стороне острова, в Капитанском заливе. Соловьёву нужно было заниматься делом, а он, из-за военных действий, уже три месяца не мог оторвать людей для промысла. И он приступил к рьяному склонению тойона на свою сторону...
  – А тойона я содержал в милости и уговаривал всячески, чтобы жил хорошенько и обнадёжил бы в дружбе, выдав в аманаты своего сына. – Рассказывал потом Соловьёв.
В конце-концов сын тойона был доставлен в Старую Гавань, а сам Седан отпущен домой в целости и сохранности, с богатыми подарками. После этого тойоны всех близлежащих селений повалили косяками к Соловьёву за подарками, приводя аманатов. Всего заложников набралось 31 человек плюс 4 служителя мужского пола с жёнами. Теперь Соловьёв мог немного вздохнуть с облегчением.
Разбив экипаж на две артели, одну оставил промышлять вблизи бота, а вторую повёл по юго-западным и южным бухтам заливов: Старичковский, Мокровский, Кошига, Михайловский... В заливе Кошига алеуты селения Умшалюк, предвидя возмездие за содеянное с ботом «Святые Захарий и Елисафета», оказали сопротивление и были разбиты. Найдя следы зверской расправы алеутов над артелью Кошигина, Соловьёв озверел и сам. Выбрав из захваченных в плен алеутов тех, кто был причастен к убийству дружининской команды (а их набралось порядка 12 человек), мореход приказал связать их в одну колонну, вплотную, друг за другом, а сам уткнул в грудь первого заряженный штуцер. Усмехаясь, что хочет выяснить: скольких человек прошьёт пуля – спустил боёк. Пуля остановилась в девятом связанном алеуте.
Молва о мести Соловьёва за побитых ранее зверобоев, летела по бухтам впереди его отряда. Алеуты, бежавшие в прошлом году от мести Глотова с Умнака и поселившиеся за проливом, в заливе Черновском на Уналяске, решили не испытывать судьбу. Не дожидаясь подхода ватаги Соловья (так его к тому времени называли и промышленники и алеуты), в первый месяц весны, отплыли назад, на свои старые пепелища...
Добравшись до бухты Портовой, пришли к Глотову с повинными головами и рассказали о приходе на Уналяску большой байдары «Святые апостолы Пётр и Павел», и о том, что на юге Умнака уже десять месяцев прозябает ватага Коровина.

Воодушевлённый благой вестью о прибытии друга-Соловья, получив внутреннюю моральную поддержку, в конце апреля Глотов снарядил артель для возможных стычек с аборигенами юга и поплыл в бухту Никольскую на поиски коровинцев. В начале мая 1765 года он отыскал оборванных, измождённых холодом и голодом, озлобленных на аборигенов, но не павших духом промышленников – остатки экипажей двух уничтоженных ботов в количестве 10 человек во главе с живым и здоровым Иваном Коровиным.
Рассказав о своих мытарствах на островах и о гибели от рук аборигенов четырёх ботов, Коровин подбил Глотова идти войной на Четырёхсопочные острова, обитатели которых, приплывая, причинили ему много бед за время прошедшей зимовки в Никольской бухте...
Глотов уже бывал на этих островах, знал, что на них тоже много зверя, имел даже приблизительные карты их расположения, поэтому долго уговаривать его не пришлось. Переплыв на вест, через пролив Самалга, на четырёх многоместных байдарах, в тумане вышли на норд-остовый мыс самого большого острова, Танах-ангунах, и чуть не налетели на скалы, разбросанные вокруг двух 120-и метровых островков, расположенных в шести кабельтовых от мыса. Скалы эти увидел Коровин, сидящий на первой байдаре. Они нанесли их на карту с названием «Скалы Коровина». Надо отдать должное мореходу: по всем Алеутским островам имеется достаточно мысов и бухт (и даже вулкан на Атхе), носящих его фамилию. Но жизнь не была бы жизнью, если бы не изобиловала совпадениями: надо же было случиться, что в 1894 году в этих широтах шарахался американский костгвардовский корабль «Corwin». Заходил он на Танах-ангунах (Чугинадах, как его позже, с 1849 года перекрестили, после нанесения под таким названием на карту капитаном Тебеньковым) или нет – не известно, но островки эти с тех пор стали называться «Скалы Корвин».
Танах-ангунах (Чугинадах) начинается прямо от 170-го меридиана. Он, как спящий карлик, свернувшийся калачиком, лежит вниз лицом, вытянувшись по северной широте 52 градуса 50 минут на 13 миль с запада на восток. В районе его большой головы, в западной части, расположен действующий вулкан Клевленд высотой 2485 метров. В районе шеи имеются две удобные для якорных стоянок бухты: Южная и Северная (Applegate). Через перешеек существовала островная   трёхкилометровая переволока. А изрезанная мелкими бухточками, не гористая, восточная часть тела была густо населена алеутами.
Чуть выше Чугинадаха, через двухмильный пролив, от того же 170 меридиана, только на шесть миль в западном направлении протянулся остров Карляйль (Carlisle), Уляган, как его в те поры называли промышленники.
В одной мили на запад, за Коровинскими скалами, располагалась неглубокая, но удобная бухта с алеутским селением. Промышленники влетели в неё, как варвары. Озлобленные коровинцы крушили всё на своём пути, и убивали всех попадавшихся под руки жителей, налево-направо, не взирая на возраст и мольбы о пощаде. Даже, Глотов, не раз смотревший в глаза алеутской смерти, был поражён действиями своего напарника и его людей...
За лихое, без потерь, нападение безымянную бухту они назвали «Бухтой Скифов». Обойдя бухты Танаха-ангунаха и Карляйля, острова Уляга, Чагулях (Герберт) – пошли на Кагамиляк (Кагамил). Здесь, разорив на юго-востоке острова очереднеое селение – на западе острова наткнулись на пещеру с алеутским захоронением. Мумии мертвецов в сидячем положении, как живые вдоль стен пещеры, в парках. И перед каждым коврик из травы, церела, его личное имущество, посуда, гарпуны и стрелы. Увидев такое, мстители оторопели и даже испугались, приняв увиденное за плохой судьбоносный знак свыше. И, ничего не тронув, крестясь, вышли из природного склепа. Решили плыть назад, на Умнак. Даже последний, пятый маленький остров Кигалган (Ульляга, Уляга) в две с небольшим мили длиной, с одним алеутским стойбищем, решили оставить в покое (Эти, оставшиеся островитяне и рассказали потом Тебенькову легенду о пребывании здесь Коровина).
В середине июня отплыли к месту стоянки бота «Святые Андреян и Наталья» на Умнак. Расстояние в 45 километров до острова преодолели за десять  часов...
Неизвестно, сколько было убито кормильцев семей при карательной экспедиции Глотова-Коровина, а сколько женщин и детей умерло потом от голода и холода, после уничтожения их жилищ и «средств производства», только побывавший 26 лет спустя на островах Гаврила Андреевич Сарычев, посетивший одинокое селение на Улаге, констатировал факт: «Жителей на Четырёхсопошных островах прежде было много, но нонечи нет».
...Добравшись до бота, решили плыть на соединение с Соловьёвым. Загрузив из зимовья всю мягкую рухлядь и рыбий зуб, подняли якорь, и пошли в Макушенское селение на Уналяску. В Старую Гавань.

К этому времени в команде Соловьёва в Старой Гавани умерли от цинги и ран 21 человек. Аманаты и толмачи стали доносить местным тойонам о трудном положении, сложившемся в поселении русских промышленников. Тойон расположенного неподалёку селения Макушинского стал подбивать сородичей на выступление против пришельцев, пока, после зимовки, у них осталось мало сил: «Русских надо убить. У них много богатства. А как мы их убьём – всё нам достанется», – воодушевлял он своих на преступление. Но старый лис Кашмак, будучи конягмиутом, не любивший одинаково, как русских, так и лисьевцев, имея собственную корысть, всё-таки предупредил Соловья о готовящемся бунте. 
При очередном посещении своих родственников-аманатов тойоном Макушинского селения, Соловьёв арестовал его и стал допрашивать. Оказалось, что «макушинские мужики» должны были затеять выступление, а потом их готовились  поддержать и все обиженные зимним соловьёвским походом жители Бобрового залива. Приход в Старую Гавань «Святых Андреяна и Натальи» вдохновил Соловьёва на новый поход против неверных. С большим энтузиазмом его поддержал и Коровин, шедший сюда с Глотовым с одной лишь целью: расквитаться со своими прошлогодними врагами.
В разговоре с Глотовым, Соловьёв делился своими бедами:
– А как происходило в конпании нашей показанное несчастие (смерть больше трети экипажа), то в это время в находящихся у нас аманатах зделалась некая отмена, понеже к ним родники приходили и уходили. А как присмотря оное, стал я толмачей спрашивать: для чего аманаты имеют отмену? На что они объявили: якоб о том не знают, а, разведав, обещали сказать немедленно. А потом, вскорости и сказали: Макушинского де острошка мужики вас хотят убить.
Глотов же делился с Соловьёвым своими впечатлениями от совершённых на островитян походов по Умнаку и Четырёхсопочным островам:
– Коль скоро они приезд мой рассматривали, так скоро из жилищ своих убегали.
Разработав план совместных действий, повели они тем же путём свою вторую карательную экспедицию против нарушивших свои обещания «не воевать» аборигенов. Кровопролитие было не менее обильным, чем при зимнем походе. К тому же Соловьёва мулял не взятый «крепкий Орешек».
Второй приступ алеуты не выдержали, сколь храбро ни защищали свою природную крепость Угалган (Egg, Яичный, Орешек). Когда у защитников кончились стрелы и копья, промышленники, ступив на островную твердь, устроили самую настоящую кровавую вакханалию. Расстреливали в упор безоружных защитников, секли шашками всех попадающихся под руку, сбрасывали со скал на берег и в воду. Женщины и дети, обезумев от грохота ружей, криков карателей, стонов раненых и умирающих, не дожидаясь своей участи, сами бросались с обрывов в пропасти и в море, лишь бы не достаться в плен завоевателям. Море вокруг островка окрасилось кровью...
После Орешка Соловей двинул своих разгорячённых воинов на Аватанах и Тигалду (Кугалгу), где также истребил всех жителей, кто не успел смотаться на соседние большие острова Акун и Акутан.
Этим своим походом промышленники окончательно отбили охоту у местного населения Уналяски масштабно выступать против русских.
Вернувшись по переволоке на западное побережье, в Старую Гавань, Глотов перегнал свой бот вокруг острова, на юго-восточный берег, ближе к Бобровому заливу, в удобную бухту с речной лагуной за мысом Каяк. Которая потом также стала называться Старой Гаванью, только восточной. Здесь он остался на последнюю свою зимовку. Коровин с пятью товарищами пополнил поредевший экипаж Соловьёва. И хотя в зимовку с 1765 на 1766 год промышленники не испытывали недостатка в пище, и алеуты на них не нападали, экипаж «Святых апостолов Петра и Павла» потерял умершими ещё 6 человек, плюс 1-го товарища Коровина.
В июне 1766 года Соловьёв вывел свой бот из Макушинского залива и взял курс на Нижне-Камчатск. В июле «Святые апостолы Пётр и Павел» достиг берегов Камчатки, доставив промысла на сумму всего 42 800 рублей и живого экипажа 28 человек своих и 5 коровинцев, вместе с самим Иваном. В своём отчёте Соловьёв писал: «При моём отбытии от алеутов не было никаких бунтов и шалостей».
Глотов покинул Старую Гавань восточную следом за Соловьёвым, в июле того же года, и привёл «Святых Андреяна и Наталью» на Камчатку в августе с промыслом на 68 000 рублей, потеряв на островах умершими и убитыми 19 человек своего экипажа.
Промысловую вахту в том же году приняли пришедшие в августе на Умнак и Уналяску экипажи ботов «Святой Иоанн Устюжский» купцов И. Попова и Т. Чебаевского с мореходом Василием Шошиным, передовщиком Софьиным и «Святой Павел» В. Шилова, И. Лапина и А. Орехова с мореходом Афанасием Очерединым и передовщиком Волгожаниновым. Но это уже другая страница в истории освоения островов Алеутской гряды.

Дальше двинулись в направлении островов Шумагина. А навстречу (получаем по факсимиле карту погоды) циклон в 984 миллибара рулит. Ну, думаем, даст пропотеть, если не успеем проскочить проливчики до места якорной стоянки. Заранее выбрали место укрытия – бухту Захарьевскую на севере большого острова Унга с четырьмя рыбацкими деревнями. Напрягли дизелёк, поставили новый стаксель, купленный в Сьюарде... Успели. Правда, при самом заходе в бухту в пенный котёл попали: волна попутная, короткая, а приливное течение встречное, и ветер с третьей стороны под 25 метров в секунду...
В бухте «поспокойнело». Пробрались в маленький заливчик, в котором на нашей карте две скалы в трёх кабельтовых от берега нарисованы. А в бухте, оказывается, их нет. Может, по приливу затопило, а отлив пойдёт – они осохнут? Стали между этих двух эфемерных «камней» на два якоря. Ветер свистит, но волны нет. Пошёл отлив... закончился. А скал, как не было, так и нет.
Вот такие наши карты и лоции Аляски и Алеутских островов. Подобные ляпы в них сплошь и рядом. С ними только тонуть в Русской Америке. Я после первого похода, на «Тарпоне», говорил нашим картографам: «Купите хоть у американов точные карты да перенесите все опасности на свои, если у самих нет возможности заниматься уточнениями».
– У нас до камчатских берегов ни руки, ни деньги не доходят, –  ответили они мне. – Камчатку надо заново перерисовывать, а вы про Аляску...
Три дня простояли в Захарьевской, пока ни ушёл циклон. Подходили рыбаки, фотографировались с нами. Очень удивлялись, что мы русские и каким-то образом заячеились в их островах. В первую очередь мы им Верительные грамоты камчатского казачества вручали, чтобы они сразу въезжали, почему мы здесь.
Вот здесь-то – точно, мы первые русские после продажи Аляски Соединённым Штатам Америки.
В селении Санд-Поинт православная церковь стоит – передали и её священнику Гучинскому наши «папирусы» и привет от камчатских церквей. Никаких проблем. Люди в Америке во всём походят на нас, только живут лучше. «Русских на этих островах ещё не было. Приходили, правда, – рассказывали американы, – рыбаки из Хомера, по-русски разговаривали». «Это братья-староверы, – отвечаем, – но они американские русские».
Хотели могилу матроса Шумагина из экспедиции Витуса Беринга, захороненного на архипелаге, отыскать, но американы, всяк свой остров показывают. А потом я узнал, что Шумагин вообще – по морской традиции был похоронен вблизи одного из южных островов архипелага.
22-го июля, во второй половине дня пошли на выход из бухты. Погода – штиль. Даже и не верится, что трое суток мачта под ветром гудела и вибрировала, как сумасшедшая, и не давала нам спать.
Полезли в проливчики, отделяющие острова Шумагина и прочие разрозненные  острова от полуострова Аляска... Судоходство здесь, я вам доложу, раз в тридцать превышает судоходство в районе от Петропавловска до мыса Лопатка.
Берега Аляски, что называется «облизываем» – петляем между островков. С нашими-то картами? Там, где нарисовано полузатопленное судно – глядишь, его там и в помине нет, где голая  бухта Кинг-Ков значится – глядишь, большой город огнями светится...
В Берингово море решили проходить самым первым и самым узким (3, 3 кабельтова – 600 метров) Исаноцким проливом, изобилующим скалами проливом, отделяющим от Аляски остров Унимак. Хорошо, что американские рыбаки из Колл-Харбора на Унге нас крупномасштабной картой пролива снабдили. Как тут плавали наши первопроходцы, вообще без карт?
В середине пролива, на побережье острова Унимак, рыбацкая деревня Фолс-Пасс расположена. А нам топливом, кричи караул, пополняться надо: все эти дни только на дизеле и шли. Хлеб кончился, да и продуктов кое-каких надо подкупить... Холодильника на яхте нет, поэтому скоропортящихся на 3-4 дня максимум приходится набирать.
23 июля дождались прилива и полетели, подгоняемые течением, да так, что чуть деревенские деревянные пирсы не проскочили: пришлось разворачиваться в обратную сторону и молотить винтом на всю катушку, чтобы пришвартоваться.
Вскарабкиваюсь на пирс по приделанной железной стремянке, смотрю – алеут средних лет подходит. Смуглый такой, будто копчённый.
  – Мы русские, – говорю по-английски, – где можно пристать, заправиться топливом и чтобы нас ночью возвратившиеся с промысла рыбаки не отогнали?
Щурится на меня внимательно – голова набок:
– У меня тоже предки русские были, – отвечает, – Шелихов моя фамилия.
– Эх, растудыт-твою туды! – смеюсь, – Мы тебя в проливе Шелихова искали, а ты вот где, оказывается, поселился!
С яхты бросили швартовы. Заведя их на кнехты, я приглашаю Шелихова на яхту:
– Спускайся, – говорю, – в гости. Об жизни погутарим.
Тот с удовольствием прыгнул на яхту. Ввёл нас в курс деревенских событий. Мы ему фарфоровую кружку с надписью «Россия» задарили. Он её потом всем своим домашним гостям с великой гордостью показывал. Даже Сергею Пасенюку, который два года спустя заходил сюда по моей наводке и оставлял у него яхту на зимовку.
Алеутов в Фолс-Пассе много, и трое – с русскими фамилиями. А русские суда, рассказывал Шелихов, никогда сюда не заходили.
Да! Нет. Не преподают им в школах доподлинно период Русской Америки. А может и к лучшему для нас.
Обрадованный приходом русских, Шелихов побежал делиться новостью с жителями Фолс-Пасса, а мы приступили к яхтенной приборке и пополнению запасов.

*       *       *

А первым прошёл Исаноцким проливом бывший участник Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга, квартирмейстер Гаврила Пушкарёв. Ставший после неё самостоятельным мореходом. На 23-х метровом боте-гвозденике «Святой Гавриил» иркутского опального купца Ивана Бечевина. В лето 1760 года он вышел на зверобойный промысел на Алеутские острова из Охотска. Из новостроя. Сначала на Атту (Ближние острова), потом на Адах и Атху (Андреяновские острова).
Своим появлением на Андреяновских островах, он морально и физически поддержал на треть выбитый аборигенами экипаж бота «Святой Владимир» морехода-казака Силы Шевырина, также бывшего участника Второй Камчатской экспедиции на пакетботе Витуса Беринга. К тому времени «Святой Владимир» был на промысле уже два года. Зиму с 1759 на 60 год встретил на Амле.  Летом оставшийся экипаж намеревался сниматься на Камчатку, настроив своими насильственными действиями против себя аборигенов и переживая за свою судьбу.  Обстановка складывалась не в его пользу. Разбив промышленников на три артели, –  одну, под началом подштурмана Дмитрия Панкова, Шевырин оставил у бота на Амле. Другую, в двенадцать человек, включая передовщика Семёна  Полевого и себя, возглавил сам и отбыл на  расположенную по соседству, чуть западнее, Атху. Третью, под предводительством энергичного, ищущего приключений купца Алексея Дружинина, отправил на лежащий восточнее остров Сигуам. В результате, когда Дружинин возвратился с пушниной с Сигуама, он застал артель Панкова осаждённой алеутами на боте, а артель Шевырина, как следовала из угроз осаждавших, была на Атхе перебита полностью. Силой двух артелей промышленники разогнали островитян, а тут, вскоре подошёл и «Святой Гавриил».
Встретившись с Пушкарёвым, Панков (тоже бывший участник Второй Камчатской экспедиции), принявший руководство ботом, заключил с ним договор о совместном промысле, создали «складскую компанию», укрепили оборону и остались на зимовку на Атхе до следующего года, ещё больше озлобив местное население своими насилиями.
Весной 1761 года  Пушкарёв на «Святом Гаврииле», прихватив 25 девок и четырёх алеутов (двое из которых были с жёнами и детьми), отправился дальше на восток. Девки должны были собирать для пропитания экипажа сарану на островах, где они будут вести промысел, а мужики ловить рыбу. (На Аляске он их потом и бросил). Сарану камчадалы употребляли, как заменитель картофеля и хлеба.
После отхода Пушкарёва, присмиревшие было алеуты, в июле снова напали на лагерь Панкова, убив одного промышленника и ранив семерых. После этого он тоже принял решение сниматься с якоря и идти к островам, лежащим далее на восток.
Всё остальное время, до самой встречи Пушкарёва и Панкова на Камчатке, они вели отдельные промыслы, и пути их на Аляске пересекались только на карте. Иной другой связи между судами не было, кроме опроса местного населения при заходах во встречающиеся по пути алеутские стойбища.
Подойдя в конце лета 1761 года к острову Умнак, Пушкарёв встретил здесь промышленников Степана Глотова с бота «Святой Иулиан». От Глотова Пушкарёв узнал о существовании на полдень островов Унимак и Аль-ак-сак (полуостров Алякса). В свою очередь Глотов узнал об их существовании от уналяскинских алеутов, к которым приплывали оттуда на байдарах родственники. Да и так, в хорошую ясную погоду эти острова просматриваются с запада, со стороны Берингова моря и с юга, со стороны залива Аляска, до самого аляскинского полуострова. И карты этих островов, сравнительно точные, рисованные на шкурах, были у аборигенов, которыми они делились для копирования с летописцами вояжа Глотова: Савином Пономарёвым и Петром Шишкиным. Знал он и о существовании острова Кадьяк от пленённого уналяскинцами кадьякца-коняги Кашмака. Потом Кашмак стал толмачём (переводчиком) у Глотова. Так вот этот конягмиут рассказывал (очевидно, пугая русских, чтобы те не шли в его земли), что там живут чудовища с одной рукой и одной ногой, а рты и глаза у этих страшилищ располагаются на груди. Но русские этим только раззадорились. Только зачесались кулаки.
Видя, что мешает Глотову вести устоявшийся промысел, Пушкарёв забункеровался водой и, добрав пропитания, отплыл в сторону неизведанных Унимака и Аль-ак-сак. 
Осенью того же года он вошёл в просторную бухту со стороны Берингова моря, между островом Унимак и матёрой землёй Аляской, приняв Аляску также за большой остров. Открытую им бухту назвал бухтой Бечевина. Прошёл «Иссаннахским» проливом (как называли его потом промышленники, потому что неподалёку, юго-восточнее, на траверзе, со стороны залива Аляска располагаются острова Саннах, и этот пролив был ближайшим прямым выходом в Берингово море «из Саннах») и стал на якорь у стойбища алеутов, расположенного в районе нынешнего селения Фолс-Пасс. Аборигены встретили их добродушно и указали на большое лежбище моржей и котиков в следующем за проливом, заливе Икатан, и другом, вдающимся из него в берег, большом заливе.
По началу охота была удачной, и Пушкарёв назвал второй залив Моржовым. Однако, чуть не  сгубила его экипаж неконтролируемая тяга к слабому полу. На востоке острова и юге полуострова было несколько алеутских селений. Постоянно наведываясь в них, они вызывали гнев у алеутов своим разнузданным поведением и насилиями над их женами и дочерями. Не только на Унимаке, но и на южном берегу Аляксы, и на острове Унга архипелага Шумагина, куда он потом перебрался вместе с ботом и, где, в бухте Захарьевской, мы простояли трое суток, укрываясь от циклона. Причём Пушкарёв первый подавал дурной пример, ведя за собой партию в 20 промышленников. К тому же, для успешного промысла нужны были средства передвижения, чтобы курсировать между островами. Все строящиеся в те годы боты были слишком тяжелы и мало маневренны для передвижения в изобиловавших островками и скалами водах. Промышленники без зазрения совести для этих целей экспроприировали у местного населения многоместные байдары. Против подобной ватаги наглых пришельцев, вооружённой огнестрельным оружием, аборигены в открытую, копьями и стрелами мало чего могли сделать. Поэтому они нападали на них неожиданно, заставая врасплох.
В январе 1762 года алеуты выступили против непрошенных гостей. Стычки продолжались до самой весны. В команде Пушкарёва было убито восемь промышленников и столько же ранено. В ответ на особо дерзкое выступление аборигенов, Пушкарёв убил семь аманатов, что, как отмечают историки, явилось первым случаем убийства заложников в истории освоения Аляски.
Кое-как перезимовав, потеряв сожжёнными на берегу несколько артельных зимовий, в конце мая он вынужден был ретироваться с острова. Возвращаясь вдоль Лисьих островов с промысловыми заходами, он снова набарагозил, теперь уже на знакомом по встрече с Глотовым острове Умнак. (Степан Глотов на «Святом Иулиане» к этому времени, 26 мая 1762 года, уже отбыл на Камчатку с богатой добычей, оставив о себе у алеутов хорошее мнение). Пушкарёв насильственными действиями разогнал стойбище и увёз с собой шесть мужиков и четырнадцать алеутских девушек для тех же целей, что и раньше, на Лисьи острова, привёз с Адаха и Атхи. Однако заняться промыслом на алеутском ожерелье ему не пришлось. Сразу после отхода от Умнака бот попал в цепь летних циклонов, как никогда зверствующих в тот год. В течение двух месяцев штормы налетали один за другим, не давая возможности следовать прямым курсом или пристать к берегу. А, хочу заметить, боты того времени были оснащены прямым вооружением, а это значило, что лавировать против ветра они не могли. Грубо говоря: куда ветер дул, туда их и несло. (Точно также, всё лето, добирался до Камчатки в тот год и Глотов на «Святом Иулиане», ушедший с Умнака раньше Пушкарёва. Они вообще еле выжили: варили и ели добытые ими шкуры и обувь с ног. Прибыли в Нижне-Камчатск только 31 августа 1762 года с грузом рухляди каланов, лисиц и моржовой кости на сумму 130 450 рублей. Кроме того, в казну был сдан ясак на 256 рублей 50 копеек).

...И, в конце концов, 23 сентября, когда «Святой Гавриил» находился уже у камчатских берегов, пройдя мыс Шипунский, следуя в Петропавловскую гавань. Очередной ураган сломал мачту, выломал перо руля, смыл с палубы весь такелаж и 25 сентября, загнав в бухту, выбросил на берег. Бухту эту впоследствии стали называть Бечевинской. Наверное, Пушкарёв назвал её так, тоже из уважения к купцу Бечевину, а, может, потому, что в ней ему пришлось долго «бичевать». (Шутка).
Возможно и бухту, подходящую аппендицитом к Бечевинской с другой стороны полуострова – Моржовую, он тоже назвал, как ностальгическое воспоминание об оставленных на Аляске бухтах Моржовой и Бечевина.
  Трагедия кораблекрушения имела более жуткое продолжение. Когда буря утихла, Пушкарёв отправил всех девок в сопки, якобы за ягодами, а через некоторое время пошёл следом и сам... Что там произошло, история умалчивает, но две алеутки убежали от него в горы, а одну он убил. Оставшиеся – кинулись в бухту и утопились. Каждый народ имеет свою гордость и предел для издевательства над ним.
Вернувшись на бот, Пушкарёв  пожелал избавиться и от остальных аборигенов, свидетелей его жестокости, и приказал выбросить их за борт, оставив только Моисея и Ивана, бывшими при нём толмачами. Ну что сказать? Сержант – одним словом.
Спасённый груз пушнины был оценён в Петропавловской гавани в 52 570 рублей. А по доносу двух промышленников все, особо отличившиеся в издевательствах над островитянами члены команды, совместно с такими же «деятелями» ботов «Святой Владимир» и «Святые Прокопий и Иоанн» в количистве сорока промышленников, предстали перед судом, и в наказание были оставлены на Камчатке для хлебопашества. То есть, должны быть отправлены в Камчатскую долину на принудительные работы, где казаки настрополились в суровых северных условиях выращивать рожь. Но наказание оказалось условным по всем статьям, т.к. следствие длилось до 1774 года, и многие артельщики смогли сходить ещё в несколько вояжей, как и сам Пушкарёв, и Панков, и Глотов и Соловьёв, объявившийся в 1768 году в помощниках капитанов государственной экспедиции Креницина–Левашова 1764 – 71 годов на Аляску.

*       *       *

Дмитрий Панков, миновав Лисьи острова и архипелаг Шумагина, добрался до Кадьяка и зиму провёл в недружественной обстановке среди конягмиутов. Весной 1762 года, с трудом перезимовав, пошёл в обратную сторону ни солоно хлебавши и пристал к острову Унимак, где занимался промыслом на рядом лежащем острове Икатан (Сегодня - это присоединившийся к Унимаку узким песчаным перешейком полуостров).
Залив Икатан – северо-восточная часть острова, между полуостровом Икатан острова Унимак и материковым полуостровом Аляска, акватория которого, одна из немногих на Алеутских островах, покрыта богатой морской растительностью. В результате чего в нём водится много рыбы и, как следствие корма – многочисленные стада зверей: моржи, нерпы, сивучи, бобры.  Пролив между Унимаком и Аляской соединяет южный залив Икатан с северным заливом Бичевина, который назвал так Пушкарёв.
Панков зимовал на юге (бывшего тогда островом) Икатана, присоединившемся впоследствии намытой волнами косой к Унимаку, в бухте Порт Дора. Полуостров Икатан представляет сегодня длинный и низкий песчаный западный берег с высокой блямбой-оконечностью в 594 метра – пиком Икатан в своей восточной стороне. Здесь, в бухтах Восточная Якорная, Западной Якорной, заливах Икатан и Бобровой, он и добирал «план» по мягкой рухляди и рыбьему зубу, до августа того же года. О стычках его экипажа с кадьякцами и унимакцами ничего не известно. О потерях тоже. Хотя был он на Унимаке уже после того, как Пушкарёв оставил на нём свой кровавый след. И несомненно столкновения эти были. Потому что местные, каткгае-гуки, были непримиримыми мстителями.
Восточный мыс полуострова Икатан носит название: мыс Панкова. В 2, 8 милях к NNOst-у от него находится банка Панкова с глубиной 1, 5 метров.
В августе 1762 года «Святой Владимир» благополучно покинул Унимак. Однако промысел, из-за боязни быть побитыми унимакцами, сложился опять неудачно. По пути домой Панков зазимовал для продолжения промысла на острове Кыска. Здесь известный уже нам начальник артели, Алексей Дружинин, снова чинил похабства местному населению с командой пребывавшего там в это время бота «Святые Прокопий и Иоанн» под командой казака Алексея Воробьёва.  С Кыски в Нижне-Камчатск «Святой Владимир» ушёл 3 июля 1763 года. Следом за ним, 4 июля, отвалил и Воробьёв, опасаясь быть отмщённым островитянами за свои проделки.
На Камчатку «Святой Владимир» вернулся только 20 сентября 1763 года с грузом на 78 304 рубля, пробыв на промысле 5 лет. Такое незначительное «упромышление» пушнины за столь длительный срок плавания характеризуется не неопытностью промышленников, а варварским отношением к аборигенам, в результате постоянных стычек с которыми, они, опасаясь мести, старались не уходить далеко от укрытий. По своей охоте были скованы в свободе передвижения по богатым пушниной, не освоенным ещё островам. В те годы другие мореходы в среднем привозили за такое время рухляди и зуба на суммы от 100 до 150 тысяч рублей. А Андреян Толстых на «Святых Андреяне и Наталье» умудрился на Ближних островах за три года: с 1756 по 1759 упромышлить груза на 317 541 рубль.
          По прибытии в Нижне-Камчатск Алексея Дружинина вместе с «отличившимися» пушкарёвцами и воробьёвцами привлекли к суду за насилия над островитянами в числе тех самых, упомянутых выше сорока промышленников.
После вояжей Пушкарёва и Панкова на всех Лисьих островах начались массовые выступления алеутов против русских промышленников. К тому же на Уналяске в 1763 году промышленники выпороли розгами за малую провинность мальчика-аманата – сына местного тойона, что подлило масла в огонь. Все острова были объединены в названье Лисьи не только потому, что на них в изобилии водились лисы, но и по одному родовому племени, которое их населяло, по одному языку их объединяющему, который быстро разносил молву о деяниях пришельцев. Выше на полдень жили уже другие племена, с другими языками: коняги, чугачи, колоши.  Поэтому в годы 1763-64-е, промышленники, приходящие на эти острова попадали в самое пекло стычек.

*       *       *

Третьему зимовщику Лисьих островов, пришедшему по кровавому следу Пушкарёва, повезло ещё меньше. Или не повезло совсем. Лука Наседкин – нижнекамчатский казак, также участник Второй Камчатской экспедиции Витуса Беринга, в 1763 году  только вернулся из пятилетнего вояжа на гукоре «Святой Николай» на Ближние острова и остров Кыска со сравнительно малой добычей: всего на 58 170 рублей. И сразу же, под осень, владелец бота, купец Никифор Трапезников, наслышавшийся о новых, богатых лисами островах, отправляет его на эти дальние земли. «Святой Николай» с командой 43 человека из 47, проведённых по судовой роли (четверо отстали по причини загула в нижнекамчатском кабаке), берёт курс прямиком на Унимак. Передовщиком с ним идёт купец Пётр Шишкин, вернувшийся в Нижнекамчатск 31 августа 1762 года на боте «Святой Иулиан» со Степаном Гаврииловичем Глотовым. Шишкин из прошедшего вояжа привёз самые подробные на тот момент карты Лисьих островов, составленные им самим. Не только виденных островов, но и не виденных – по описаниям аборигенов. Так что Наседкину в этом плане было легче.
Подойдя к Унимаку, прошёл заливом Бечевина в Иссаннахский пролив и, обследовав попутно берег юга Аляксы, завернул налево, в хорошо защищённую от всех ветров бухту. Позднее эта бухта стала называться  Протасовской, по имени тюменского купца Якова Протасова (чьим, оставшимся на Лисьих островах в тот же год на веки вечные, вместе с экипажем, был галиот «Святой Иоанн»), и стал в ней на зимовку. Теперь эта бухта носит название Тредерс. А на месте первой стоянки русских зимовщиков сейчас стоит посёлок Моржовый – на южной стороне входа в бухту. Дальше, в конце бухты, располагалось селение алеутов.
 В середине декабря, построив на берегу землянку по типу алеутских жилищ, оставили бот вмёрзшим в лёд на мели неподалёку, занялись добычей зверя в окрестностях стоянки. Но вскоре толмач-алеут передал Наседкину взбудоражившую его новость от брошенной здесь Пушкарёвым одной из девок, привезённых с Атхи, что местные, с Унимака, хотят напасть на русских и всех перебить. Наседкин уже собрал привезённые с собой многоместные байдары и, так и так собирался плыть на лежащий рядом, отделённый лишь пятисотметровым  проливом, большой соседний остров. «Раз так, – решает он, – пойдём добывать пушнину войной. Иначе местные не дадут нам жизни. Надо их упредить».
Оставив в зимовье за главного передовщика Репина с ватагой из нескольких человек, способной защитить бот, Наседкин повёл остальных на кровавый промысел. С ним поплыл и Шишкин, имеющий, как мы помним, подробные карты Лисьих островов. Здесь и пригодилась его карта острова Унимак с нанесёнными на ней алеутскими селениями...
Напав неожиданно на стойбище в районе нынешнего рыбокомбината Фолс-Пасс, он многих перебил вместе с семьями, а оставшихся обратил в бегство. Уцелевшие прыгнули в байдары и кинулись искать спасения в соседнем селении на севере острова, за мысом Чунак. Там, в устье реки, называющейся ныне Красной, впадающей в большую лагуну и располагалось это богатое рыбой стойбище. Каждое лето в эту реку заходили тучные косяки различной красной рыбы, и была она здесь гораздо крупнее размерами, чем в других реках острова и даже полуострова Аляксы. Промышленники потом взяли это на вооружение для добычи здесь своего пропитания, и селение стали называть Краснореченским.
Разрушив алеутское селение в Фолс-Пассе, зверобои пустились в погоню за убежавшими...
Алеуты же, добравшись до Краснореченского селения, успели предупредить своих кровников о надвигающейся по пятам беде. Краснореченцы снарядили гонца на одноместной байдаре в расположенное в 14 километрах западнее, за мысом Васькинским, соседнее селение в устье реки Шишалдинской, за подмогой. Жён и детей отправили в горы, а сами приготовились к отражению нападения.
Промышленники шибко не торопились. Шли основательно, как завоеватели. С обследованием вновь увиденного побережья на предмет, как бы сейчас сказали канцеляристы, наличия промыслового зверя и удобных для зимовки мест на берегу. Надеясь на преимущество убойной силы пороховых зарядов над стрелами и дротиками островитян, которые выпускались ими даже не из луков, а из костяной дощечки, зажатой в ладони, используя силу замаха метающей руки.
Шишалдинское селение они также взяли без потерь. Перепуганные, понёсшие значительные потери островитяне попрыгали в приготовленные заранее для отступления байдары и погребли искать убежища далее на запад, в бухту Урилью, в лагуну Христиансон. (Ещё раз напоминаю, что названия мест, употребляемых мной здесь, относятся к русским и американским картам более поздних лет. Местных названий на момент описания происшествий уже никто не помнит. Г.Я. С-О.)
Разорив оставленное селение, наседкинцы продолжили свой промысел в сторону скрывшихся шишалдинцев.
Перепуганные вестью о разгроме трёх селений, алеуты лагуны Христиансон вместе с отступившими, решили не давать боя русским, а бежать далее, в бухту, носящую ныне название Катаракта и там, вместе с обитающим большим алеутским родом дать решительный бой пришельцам. Дальше убегать было некуда: весь юг острова был скалистым и необитаемым. Только на восточной стороне оставалось несколько малолюдных стойбищ.
Промышленники разрушили и четвёртое оставленное селение, и окрылённые лёгкими победами, обогнув мыс Мордвинова, поплыли на зюйд-вест, на погром пятого.
Отпор, который они встретили в Катаракте, привёл завоевателей в замешательство. Численность обороняющихся в десяток раз превышала число нападающих, и они стояли насмерть, уже привыкшие к грому ружей пришельцев. В результате, после непродолжительного кровопролитного боя, наседкинцы были вынуждены бежать, потеряв убитыми больше половины партии. Был убит и сам Лука Наседкин. Шишкин с оставшимися зверобоями, побросав добытый и награбленный промысел, спешно отплыли в обратном направлении. Однако усилившийся юго-западный ветер, поднявший опасную для плавания байдар волну, заставил их спрятаться за мыс, разделяющий два обширных, но неглубоких залива. Пришлось высаживаться на берег для пережидания штормовой погоды. Тут их и догнали пустившиеся в погоню по морю и посуху защитники Катаракты. В результате стычки Шишкин был убит, а оставшиеся в живых, раненые промышленники, продолжили отступление по разграбленному ими же самими побережью на норд-ост, в сторону оставленного где-то за скалистыми мысами острова, на матёрой земле Аляксе, гукора «Святой Николай». Точно так же, как войска Наполеона в зимних условиях отступали по разрушенной смоленской дороге...
До бота они так и не добрались: кто-то умер от ран, кто-то от холода, кто-то от голода и цинги, а других добили преследующие их алеуты.
Приходящие гораздо позже этой войны на остров промышленники, слышавшие от местного населения о случившейся трагедии, назвали мыс, разделяющий два обширных залива, мысом Шишкина. А ещё позже, направленные царским правительством на Аляску для составления подробных карт капитаны, переименовали его в мыс Шишкова. По фамилии видного тогдашнего государственного деятеля, писателя и защитника русской старины, ярого борца с либералами-космополитами (Вишь ты! Уже тогда оные были.) Александра Семёновича Шишкова (1754 – 1841 г.г.). Что значил для Санкт-Петербуржцев какой-то мелкий и уже забытый купец, хоть и положивший живот за присоединение к России неведомых земель?
Южный залив, в бухте которого была погромлена партия Луки Наседкина – Погромским; алеутское село – Погромным; вулкан, возвышающийся над селением и заливом на высоту 1980 метров – также назвали Погромным. Северный залив, от мыса Шишкина, вверх, до мыса, названного в честь другого первооткрывателя, Оксёнова, – Оксёновским.
  Чуть выше, пять морских миль на норд-ост, располагается самый северо-западный мыс острова, носящий сегодня имя известного русского контр-адмирала Мордвинова. Это название дал мысу зимовавший на Унимаке с 1768 на 1769 год на галиоте «Святая Екатерина» капитан 1 ранга Пётр Кузьмич Креницин в знак благодарности за лестный отзыв о нём перед Екатериной Второй после позорной  Кольбергской компании 1760 года в Семилетней войне. Тогда он командовал бомбардирским кораблём «Юпитер» и благодаря характеристики Мордвинова избежал наказания в числе некоторых капитанов за провал экспедиции.
От мыса Мордвинова к востоку тянется бухта Урилья. Следующий мыс, ограждающий Урилью с востока, носит с незапамятных времён имя купца Лапина (Ивана Саввича), чьи зверобойные суда: «Святой Иоанн», «Святые Андриан и Наталья» и «Святой Павел» внесли большой вклад в географический открытия и промышленное освоение Алеутской гряды и Аляски, а одно из них, вместе с экипажем, навечно осталось на Лисьих островах.
Сам Иван Саввич не участвовал в вояжах (экспедициях). Он субсидировал походы, давая работу и заработок «людям охочим» и казакам-первопроходцам. И отважные мореходы в знак благодарности и уважения называли мысы, заливы, проливы и острова именами своих благодетелей и покровителей. А все названия промысловых судов, заметьте, начинались с сакрального слова «Святой ...». Не потому, что все первопроходцы были настолько набожны (и отношение к алеутам доказало их безбожие), а потому, что каждый искал защиту у Бога. А богова защита теплилась для них на палубе уходящего в море, несовершенного, утлого плавсредства.
Отправляясь в бурный океан, в неведомые дали, к незнаемым землям на хрупких скорлупах, каждый лелеял надежду выжить и вернуться...

Ну, так вот: весть о победе над пришельцами неслась на байдарах, возвращающихся на насиженные места аборигенов, быстрее, чем возвращались пешим ходом по скалистым берегам сами пришельцы.
Узнав, что партия Наседкина разгромлена, аляскинцы напали на зимовье оставшихся у бота зверобоев. Отбив атаку, репинцы перебежали по льду на  бот и приготовились к защите. Воодушевлённые победой, катагае-гуки (унимако-аляскинцы, как назвал эту породу алеутов Михаил Дмитриевич Левашов) осадили бот и закидали стрелами. Когда был убит последний защитник, аборигены разграбили бот, подожгли его и устроили ритуальные танцы, не сообразив и не понимая, что в арсенальном погребе закрыты запасы пороха и зарядов, рассчитанных на три года промысла...
Прогремевший взрыв был такой мощности, что осветил берега не только южной Аляски, но и противоположного Унимака. С гор сошли снежно-каменные лавины, а разлетевшимися в разные стороны обломками досок и металлическими осколками оставшегося снабжения было побито и ранено немеряное количество празднующих победу аборигенов. Так отомстили наседкинцы за свою погибель уже после своей смерти. Легенду об этом взрыве не одно поколение алеутов передавало из уст в уста.

...Заправились водой и топливом, специально для нас открыли магазин (он не работал, а продавщица дожидалась желающих отовариться у себя дома, что напомнило мне жизнь в глухих деревнях России). Закупили продуктов, помылись в рыбокомбинатовском душе. Приходит Шелихов (долго, однако, ходил) с дочерью Тэмми. Та аж светится от радости. Конечно, русскую фамилию носит, а русских ни разу за всю свою короткую жизнь не видела. Лет ей 17. Учится на Аляске в посёлке Медвежьем, расположенном по соседству, через пролив, в колледже. Сейчас на Унимаке на каникулах у родителей. Протягивает две большие цветные фотографии побережья Фолс-Пасса в самодельных картонных рамках.
– Здесь, – говорит, – на обороте, мой адрес записан. Пусть мне кто-нибудь напишет из России. Это мама моя фотографией занимается. (Эти фотографии по сей день висят на стене моей квартиры в Петропавловске, как напоминание о блужданиях по Аляске. Г. С-О.)
– Да нет проблем – улыбаюсь – напишут, не волнуйся. Я бы тебе сам написал, да годы не те... Мы им тоже сувениры подарили: керамические кружки с надписью «Россия». Жаль, что наборов открыток о Петропавловске-Камчатском к тому времени уже не осталось.  А сделанный из оленьего меха, вышитый бисером корякский медальон на тонком плетёном ремешке она, сияя, тут же на шею повесила... (По-возвращении, после опубликования очерка о нашем походе в газете «Камчатская правда», одна из алеутских девчонок острова Беринга стала переписываться с Тэмми Шелиховой. Потом, восемь лет спустя, когда наш яхтсмен Сергей Пасенюк, находясь в одиночном плавании, возвращался из Ситхи на своей яхте «Александра», он  заходил по моей рекомендации в Фолс-Пасс на зимовку. Шелихов показывал ему свою кружку и с гордостью говорил: «Это мне русские подарили». Он помог Пасенюку вытащить «Александру» на берег и законсервировать до следующего года. Сергей через Анкоридж прилетел на Камчатку самолётом. Г. С-О.)
Договорились на следующий день прийти к ним в гости. Они ушли, а мы ремонтом такелажа занялись.
В 23 часа у Зигмаса переговоры с радиолюбителем из Петропавловска, Сергеем Дмитриевичем Лядовым, который работает у нас добровольным диспетчером: постоянно сообщает последние городские новости и передаёт приветы родным. В середине переговоров вклинивается владивостокская яхта «Адмирал Невельской», идущая в кругосветное плавание и отстаивающаяся на данном этапе вместе с нашей яхтклубной яхтой «Авача» в Датч-Харборе:
– «Камчатка»! Вы где находитесь? Тут о вас все местные газеты трубят, что русская яхта в американских водах без визы шарахается. Всем портам предупреждение – по заходу задержать!
Зигмас занервничал. Чувствую, готов сейчас всё бросить и срываться на выход. Успокаиваю его песней «Ночью нас никто не встретит. Мы простимся на мосту!»:
– Кому мы здесь нужны? Здесь даже харбормастера нету!
Немного успокоился, но...
После ноля, 24 июля, чуть свет, по приливу, отдали концы и двинулись через залив Бичевина в Берингово море. Смотритель пирсов, американец Ларри, с сизым носом, как у столяра Джузеппе, ещё вчера, после распития с нами оставшихся пузырей русской водки, для безопасности прохода снабдил нас планом фарватера, который здесь меняется ежегодно.

24 июля 1768 года из Нижне-Камчатска на Уналяску вышли два бота государственной экспедиции для описания и картографических съёмок Лисьих островов, Аляски и Кадьяка. Галиот «Святая Екатерина» с экипажем из 72 человек возглавлял капитан П.К. Креницин. Экипаж гукора «Святой Павел» в 65 членов команды вёл М.Д. Левашов. К себе в команду Креницин включил и изнывавших уже два года от безделия на берегу известных нам бывалых мореходов, знатоков тех вод, односумов-товарищей, Соловьёва и Глотова, а в команду Левашёва пошли Пушкарёв и Панков.
20 августа «Святая Екатерина вошла с юга в Умнакский пролив. И пока пробиралась между Умнаком и Уналяской с промерами глубин и нанесением  на карту встречающихся скал и островков, к северо-западной оконечности Уналяски подошёл менее быстроходный «Святой Павел». 22 августа они встретились и пройдя проливом Унимак далее на восток, бросили якоря в обширной бухте Калехта. Любопытные и охочие до подарков алеуты сразу повалили в гости. Байдары окружили боты. Везли воду, рыбу, ягоды, шкуры, лишь бы получить что-нибудь взамен. 23-го приплыл и «лучший друг» всех русских промышленников, и «разводящий» алеутов, номинальный алеутский «пленник», толмач Кашмак. Встречи товарищей, прошедших вместе огни и воды всегда приятны, поэтому Соловьёв и Глотов были рады встрече со своим бывшим толмачём, живым и невредимым, не смотря на то, что алеуты уже несколько раз порывались его кончить. И опять Кашмак, между прочим, заметил, что в прошлом годе мужики с Акутана и Кугалги (Тигалда) убили здесь 15 русских из артели с зимовавшего на Умнаке одноимённого бота «Святой Павел» из Охотска, где мореходом был штурманский ученик Афанасий Очередин.  Кашмак тогда был у них толмачём и чудом открутился от припёрших его к скале, как предателя, диких кугалгинцев. А, может, и сам сдал на истребление артель, чтобы самому остаться живу. Кто теперь знает? Муза истории, Клио, неохотно открывает искателям истины свои секреты. Увидев на бортах ботов пушки, Кашмак вознамерился натравить русских на бывших свидетелей своей подлости и расквитаться с обидчиками. Однако Креницин пропустил его намёки мимо ушей. У возглавляемой им экспедиции была более высокая миссия, чем вклиниваться в скандалы и войны местного значения...
Забункеровавшись водой и пополнив трюм провизией, утром 24 августа боты снялись и пошли на норд-ост, среди островов средней величины, расположенных между Уналяской и Унимаком, с уточнением координат их места положения. Потом эти острова Лисьей гряды будут носить отдельное название «Острова Креницина».
25-го подошли к Унимаку и двинулись вдоль его юго-восточного побережья. 30-го, обогнув мыс Панкова, остров Икатан, пошли на норд, на вход в Иссаннахский пролив. «Святого Павла», на борту которого находились Пушкарёв и Панков, облазавшие эти места шесть лет назад на «Святом Гаврииле» и «Святом Владимире», Креницин отправил первым. В результате «Святой Павел» дважды садился на мель, и приходилось стаскивать его с помощью становых якорей и буксирных тросов. 1 сентября, выйдя в залив Бечевина, на беринговоморскую сторону, ошвартовались бортами и держали совет. Решили с описанием земли и поиском бухты для зимовки пройти по северо-западному побережью Аляксы, а если таковой не найдётся, искать укрытия на Унимаке, Кадьяке или возвращаться на Уналяску.
Пройдя достаточно на северо-восток, обследовав на четырёх байдарах неведомую землю со стороны Берингова моря, хорошей бухты не нашли, но установили, что Алякса не остров, а если и остров, то достаточно большой. Пошли в обратном направлении и 5 сентября потеряли друг друга из виду. Далее капитаны стали искать место зимовки каждый себе.
Пушкарёв и Панков убедили Левашова идти на Уналяску. Хотя, казалось бы: Унимак и Аляксу они знали лучше, чем Глотов и Соловьёв, которые остались с Кренициным на Унимаке. Очевидно, боялись мести со стороны  катагае-гуков за прошлые здесь свои грехи. И правильно сделали. Они потом жили долго и ещё не раз побывали в этих водах.
Впрочем, Креницин тоже хотел идти на Уналяску, но задули встречные ветры и «Святая Екатерина» не смогла их преодолеть. Повернула в залив Бечевина. Кое как, с помощью частых промеров глубин с идущих впереди галиота байдар, прошли узкий, извилистый фарватер пролива между мысами Чунак и Креницина, и повернули направо, в мелководную бухту, названную потом по имени галиота: «Святой Екатерины». Здесь, на берегу Унимака, стали строить три юрты: для рядового состава, командного состава и унтер-офицеров. Для строительства собирали выброшенный морем лес, рубили ольху в бухте Ольховой, коей богат и по сей день север острова, разбирали брошенные, разбитые промышленниками Луки Наседкина стойбища в устьях рек Красной и Шишалдина, и лагунах Петерсон и Христиансон. Попутно обследовали, описывали и наносили на карту береговую черту Унимака и Аляксы.
Дистанцировавшиеся сразу от пришельцев, аборигены ушли в дальние селения, и напрасно Креницин искал их для взятия аманатов – они не хотели поддерживать с экипажем никаких отношений и редко, только издалека, показывались на глаза. Это было плохо для зимовщиков. Мореходы не могли в достаточном количестве добывать для себя пропитание, и выменивать его было не у кого. Зимовка была исключительно тяжёлой. К первым числам мая 1769 года от цинги умерло 36 человек. Только 12 моряков ещё держались на ногах – 24 не вставали с лежанок.
4 мая скончался главный мореход эпохи освоения Алеутской гряды, Степан Гавриилович Глотов. Царствие ему небесное и великая память на земле. Чёрт дёрнул его идти в эту экспедицию. Плавал бы и плавал себе на зверобойных ботах. Заговорён же был от гибельных алеутских стрел! Правильно говорят: кому суждено быть повешенным – не утонет. Так и остался, на веки вечные,  на своих вожделенных островах.
...Даже с наступлением навигации, когда из пролива выгнало лёд, Креницин не мог покинуть бухту, потому что управлять парусами и стоять вахты – людей не хватало. Только 7 июня в Исаноцкий пролив вошёл гукор «Святой Павел». Левашов всю весну вёл через алеутов поиски своего командира и его людей, пока алеуты ни привезли пакет от Креницина с указанием места своей зимовки.
Левашова тяжёлая «зимовейная» участь миновала. Войдя в Капитанский залив 16 сентября 1768 года, стал на якорь в бухте у острова Игунок и начал обследовать внутренности залива. В результате, 20 сентября команда загнала бот в укрытую от ветров всех направлений гавань у устья реки Шаешниковой. Здесь, на берегу, Уналяски и построили одну большую юрту с двумя небольшими пристройками в виде буквы «Т». Место стоянки бота потом стали называть: заливом Левашова, бухтой Святого Павла, Капитанской гаванью.
Левашов с трудом, но нашёл общий язык с местным населением. И не смотря на то, что тоже терпели и холод и голод, но имели возможность добывать морского зверя для пропитания и вести обмен товаров с соседями на свежее мясо и другие морепродукты. Поэтому, после зимовки, не взирая на болезнь цингой в различной степени 27 человек, у Левашова умерло только трое.
Разыскав весной, через алеутов, зимовье Креницина, Левашов 1 июня пошёл к нему на Унимак. Пересадил на «Святую Екатерину» 10 человек из своей команды для возобновления жизнедеятельности галиота, вместе поставили крест на братской могиле умерших зимовщиков, и 22 июня пошли на выход из залива Бечевина, в Берингово море, и далее – на Камчатку. В Нижне-Камчатск «Святая Екатерина» прибыла 30 июля, а «Святой Павел» 24 августа 1769 года.

Благополучно совершив двухчасовой переход через залив, закачались на беринговоморской волне и двинулись на запад, в направлении Петропавловска. «Прокламации» были розданы все. И только теперь, обдумывая на вахте весь наш поход, я понял, что «Память» памяти рознь. Это для нас поход выглядел дружественным, а для американцев это была политическая акция с нашей стороны. Как они ещё нас не заарестовали? Давайте представим, что, к примеру, на Курильские острова или Сахалин приходит без визы японская яхта с самурайским стягом, команда ищет  сородичей и заявляет, что они совершают поход «Память» по местам своей боевой славы. Я не думаю, чтобы наши пограничники дали им продвинуться дальше Крабозаводска на Шикотане или мыса Анива на Южном Сахалине. Хотя... говорят, что они вообще сейчас свободно могут туда ездить.
К чести американцев, они дали нам обойти (обползать на брюхе) всё юго-восточное побережье Аляски. Не знаю, что писали, и будут ещё писать о нас аляскинские газеты, а они обязательно будут писать, так как вопрос о нашем пребывании у них решался на уровне администрации штата Аляска, но все эти статьи будут выполнены по указке сверху, так как нигде, ни один корреспондент к нам не подходил.

Всё хорошо, что хорошо кончается. Пусть теперь их делегация с Аляски  смотрит наше празднование и видит, как мы чтим память о своих предках.
Даже простые американцы понимают (и это неоднократно звучало в их разговорах с нами), что мы – сильная страна только тем, что у нашей нации глубокие корни, и наши люди упрямы до беспредельности. Поэтому-то, наверное, их правительство и ведёт сегодня политику: «Дружить с русскими нужно, только на их территории».

                28 августа 1993 г.            
                газета «Камчатская правда» 
                Июнь 2011 г.
г. Петропавловск-Камчатский

Символы Петропавловска – под арестом
Как убивали Государственный дальневосточный рыболовный флот:
ИСТОРИЯ РАЗВАЛА КАМЧАТСКОЙ БРХФ

Какие мы дикие, право.
И всяк со своим нравом.
И все по-своему правы,
И множим душевные раны,
И узнаём очень рано,
Что поздно жалеть о былом.
               
             Так выразился камчатский поэт из Корфа Евгений Анфиногенов по поводу всех постперестроечных передряг, которые напрочь разделили некогда "дружный" советский народ – по национальностям, достатку, видам, подвидам и родам. И сегодня былые "партай геноссе", забыв, что им преподавали в бесплатных институтах про "ум, честь и совесть нашей эпохи", в кровь мочалят друг другу носы за передел некогда казённого имущества, лишь бы самому "не остаться с носом".
Такое кровопускание и трата нервов и денег происходит уже третий год, и между Камчатской ОАО ПТФ "Рыбхолодфлот" (внешний управляющий А. С. Букша) и президентом Приморского СП "Посейдон" В. В. Васильевым.
А началась эта история ещё раньше, когда, навострившись в ваучерной и акционерной приватизации, приморские бизнесмены кинулись "помогать" восстанавливать зашатавшиеся вместе со страной камчатские рыбодобывающие и рыбоперерабатывающие предприятия. Одним из первых и ярко отличившихся на этом поприще и стал Василий Васильевич Васильев.
В первой половине 90-х годов он уже приватизировал Гайдамакский СРМЗ и рыболовецкий колхоз "Новый Мир", и стал скупать акции Олюторского РКЗ в посёлке Пахачи на Камчатке. Это ему вскоре удалось, потому что в Пахачи к тому времени произошёл полный развал предприятия, и, уезжая оттуда, бывшие его работники с удовольствием продавали свои акции за бесценок кому ни попадя – лишь бы поиметь "с поганой овцы, хоть шерсти клок". Да и не так нас воспитывали до этих самых "условий переходного периода", чтобы держаться за какие-то эфемерные акции.
В результате Олюторский РКЗ почил в бозе. Ведь для того, чтобы его загружать сырцом, ему нужны добывающие суда, а где их брать? Ну, конечно же, – тоже на Камчатке! Теперь Василий Васильевич обратил свои взоры на сотрясающуюся в перестроечных конвульсиях Петропавловскую базу "Рыбхолодфлот". БРХФ – была одной из старейших на Камчатке и обладала различными типами судов для различных видов деятельности. Здесь были танкеры, приёмные и транспортные рефрижераторы, добывающий флот и буксирные суда.

Разговариваю с нынешним внешним арбитражным управляющим ОАО ПТФ "Рыбхолодфлот" Александром Стефановичем Букшей:
– Как же вы отдали универсальную Базу в чужие руки? Камчатских руководителей, что ли, не нашлось?
– К 1996 году Васильев уже обладал контрольным пакетом акций БРХФ. В принципе, сама идея у него была многообещающая – возродить старейшее на Камчатке предприятие. А какой умысел на самом деле – не известно. Он обратился и в областную администрацию за поддержкой своей идеи и внесении порядка 5 000 000 долларов инвестиций в развитие базы. К январю 1996 года через друзей-партнёров скупается 53 процента акций. Затем проводится отчётно-выборное собрание, ставится свой директор, избирается совет директоров и начинается "оздоровительная" политика по возрождению БРХФ. Но на самом деле не проводится ничего. Провели аудиторскую проверку и выяснили, что долгов оказалось в полтора раза больше, чем предполагали первоначально, и решили, что не стоит её реанимировать. В октябре же 96 года создают новую компанию – "Камчатрыбхолодфлот", куда передают шесть новых валютоёмких промысловых судов: 3 крабо- и 3 рыболова, и начинают распродажу поношенных, но вполне пригодных судов, и отправляют на металлолом старые, но ещё рабочие.
Частному предприятию "Киназ" к тому времени задолжали 11, 5 миллиардов неденоминированных рублей. Пришлось отдавать два парохода: ПР "Пахачи" и МТР "Ичинский". Но поскольку ситуация не улучшилась, стали делать ставку на банкротство и продали ещё 30 судов. Впоследствии на балансе не стало числиться ни одного судна. В 1997 году, узрев, к чему привела БРХФ васильевская политика, камчатская половина акционеров начала арбитражные процессы. И только в следующем, 98 году, дойдя до высшего арбитражного суда, мы получили свидетельство на право собственности теми шестью промысловиками, которые были переданы с баланса БРХФ в уставный капитал вновь созданной фирмы "Камчатрыбхолодфлот" – это шесть средних траулеров: "Святой Пётр", "Святой Павел" – символы Петропавловска, "Святой Николай", "Механик Носков", "Крутогорово", "Елизово" и плавбаза "Камчатский шельф". Но вернули мы их только на бумаге.
В октябре 1997 года, как только наступил накал страстей, Васильев отдаёт распоряжение капитанам сниматься с промысла и идти в Пусан. И только "Святого Николая", который зашёл в Петропавловск, мы задержали и оставили здесь. Остальные же пять с тех пор остались в Южной Корее. За это время самый новый из них – "Механик Носков" был переоформлен Василием Васильевичем на компанию "Посейдон" и, говорят, работал где-то у Новой Зеландии, а по последним данным – снова объявился в Пусане под именем "Одесо" и флагом государства Бему.
На другие четыре траулера мы предоставили документы о том, что они принадлежат "Рыбхолодфлоту", и сразу же японская компания "Шойо Суйсан Ко ЛТД" (генеральный директор Юрий Алексеевич Злыгостев) предъявила иск БРХФ, оформленный как переуступка долга от русских компаний – Гайдамакского СРЗ и ООО "Уни-Экспресс".
В этом месте я перебиваю Александра Стефановича двумя вопросами: "Почему японской компанией руководит русский человек? и – Что это за переуступка долга?" – и Букша продолжает своё повествование:
– Мы неоднократно интересовались: кто является учредителем этой компании, но нам нигде не дали такую информацию. Но зато выяснили, что Злыгостев является правой рукой Васильева по бизнесу. И вот, когда они раскручивали банкротство БРХФ, то преднамеренно создали долги перед своими структурами – Гайдамакским СРЗ и ООО "Уни-экспресс" – фирмами Василия Васильевича. (Тогда, в 96 году, проведя эти долги через решение Приморского арбитражного суда, что было очень удобно, истец и ответчик в лице тогдашнего генерального директора А. Т. Попкова, подчинённые и, естественно, согласные с решением суда, придали долгам форму законности). Когда же в дальнейшем поняли, в какую сторону развивается ситуация, – эти долги и передали родственной компании "Шойо Суйсан" в Японии по договору переуступки долга. Но сделали это всё неправильно. На подобную передачу должно быть разрешение Центробанка РФ. Это в пределах России можно переуступать. А за рубежом всё не так делается. Но корейский суд – "самый гуманный в мире" – на редкость интересно поступает: принимает в делопроизводство ксерокопии документов и по ним предъявляет претензии. Главное – внести на депозит суда требуемую или залоговую сумму. И он начинает работать. А там – в процессе суда – можно предоставлять и подлинники.
По этому иску мы и боролись с января 98 по декабрь 99 в Южной Корее. Сначала корейский суд принимал документы о том, что разбирательство по этим траулерам ещё не закончено на территории России, поэтому он откладывал рассмотрение претензий к корейской стороне. В апреле 98 года мы дорешали эту проблему в Высшем арбитраже и предоставили требуемые документы. Стали рассматривать по существу. И только 13 декабря 1999 года закончили это рассмотрение и вынесли решение о том, что иск компании "Шойо Суйсан" неправомерен. Тогда "Шойо Суйсан", уже 14 декабря, вносит новый иск к БРХФ по новым основаниям. Теперь декларируются долги за ремонт плавбазы "Камчатский шельф", который "Шойо Суйсан", якобы, проводила в Южной Корее. Такой ремонт плавбазе был в своё время произведён, но проводила ли его "Шойо Суйсан" и какая сумма затрачена – это доказать сложно, так как документы по этому ремонту здесь вообще не появились. На мои запросы, в которых я просил показать документы по этим претензиям, я вообще ответа не получил.
Министерству иностранных дел России наши суда вообще не нужны. Видя такое дело, капитаны "Святого Петра", "Святого Павла" и "Елизово" ("Крутогорово" не решился) в ночь на 1 августа прошлого года предприняли попытку убежать оттуда, но были настигнуты южно-корейской морской полицией уже в нейтральных водах, отконвоированы в бухту Чинхэ близ Пусана и поставлены на рейде на якоря. К экипажам приставлена охрана и запрещён сход на берег, а капитанов посадили в участок до окончания расследования и уплаты штрафов.
Даже в этой ситуации наши люди оказались без защиты. Только однажды приехал вице-консул представительства МИД РФ из Сеула С. В. Семёнов – посмотрел: состояние экипажей и арестованных нормальное, содержание нормальное – и всё. Правда, впоследствии, уже после признания судом иска к БРХФ неправомерным, два письма они написали: одно – в адрес Чанвонского окружного суда, рассматривающего это дело, и другое – портовым властям: на каком основании они удерживают наши траулеры. Но поскольку в этих письмах вопросы были поставлены неконкретно, то и ответ в консульстве получили без конкретики.
После вынесения решения Высшего арбитражного суда в нашу пользу, мы продали эти злополучные суда компании "Галис". В начале июля 99-го года "Галис" отправил документы о том, что суда не принадлежат БРХФу, в корейский суд. Суд абсолютно не реагирует на представленные документы, но процессы идут, и вот 13 декабря, как писалось выше, наконец-то судом выносится решение о неправомерности исковых требований японской компании к "Рыбхолодфлоту", но уже 14-го, на основе нового иска, судебный пристав-исполнитель с новым приказом об аресте едет к портовым властям, оставляет его им, садится на катер – едет на траулеры. Капитаны предоставляют ему документы о том, что суда уже не принадлежат базе "Рыбхолодфлот", а, значит, и новый иск здесь не при чём. Тот изучает документы, делает соответствующие выводы и едет в агентирующую компанию, где убеждается, что, фактически, он пытался арестовать имущество ООО "Галис" в обеспечении иска к БРХФ. Мы, в свою очередь, подаём от БРХФ иск о неправомерности ареста, а "Галис" подаёт административный иск о незаконном удержании судов. И тем не менее портовые власти продолжают удерживать суда, а мы втянулись в новый виток тяжб.
В договоре между БРХФ и "Шойо Суйсан", по которому этот иск представлен, указано, что все спорные вопросы между нами должны рассматриваться в Токийском суде. А они его подали в Корейский, и Корейский, не понятно почему, всё-таки принял этот иск.
23 февраля 2000 года прошёл первый процесс после нового их иска. Но суду непонятными стали несколько вопросов, а нанятые нами корейские юристы не смогли на них ответить, несмотря на простоту поставленных вопросов. Я усматриваю в этом умышленное затягивание процесса нанятыми нами юристами. Заседание было перенесено на 14 марта. А 14 марта "Шойо Суйсан" попросила суд изучить материалы первого иска, приобщить их к материалам второго иска и изучить обстоятельства августовского побега судов из-под ареста. Суд удовлетворил это ходатайство и отложил слушание до 4 апреля. Соответственно экипажи, настроенные на уход из Кореи, стали волноваться и многие подали заявления на списание. Меняем экипажи. А это - опять лишняя трата денег.
27 февраля из Южной Кореи прилетел генеральный директор фирмы "Галис", который присутствовал на судебном заседании 23 февраля в Пусане и сообщил редакции "ТВ": "Корейскому суду, по-видимому лучше, когда дело длится, длится и длится, как "пары" рекламируемой жвачки "Эрвейс", потому что на этом они зарабатывают деньги.
В Пусане две мощные, влиятельные юридические компании, обладающие знаниями международного морского права, и одну наняли мы – другую "Шойо Суйсан". Но они, опять же, хитро поступают: юридически подписать контракты с конкретными сроками и результатами исполнения дела отказываются. Это разумное раскручивание дела на максимально длительные сроки. Чтобы, как можно больше выжать средств из клиентов".
А что же тогда Министерство иностранных дел? Неужели его нигде в мире не уважают, если такая маленькая страна, как Южная Корея, может диктовать нам свои условия?

                март 2000 г.
                Петропавловск-Камчатский

               
P. S. СИМВОЛЫ ПЕТРОПАВЛОВСКА УЖЕ НЕ ПОД АРЕСТОМ

22 мая на рейде Петропавловска стали вернувшиеся из пусанского плена траулеры "Святой Павел", "Елизово" и "Крутогорово". Краболов "Святой Петр" возвратился на родину в апреле.
В этом большая заслуга рыбаков Дальнего Востока (особенно приморских – Ассоциации рыбопромышленных предприятий Приморья и Приморского краевого профсоюза рыбаков), чьи требования, как и требования администрации Камчатской области и рыбацкой общественности, наконец-то были услышаны в Пусане.
Но завершилась ли та история, о которой мы писали в статье "Символы Петропавловска под арестом" и в двух последующих откликах на эту публикацию?
Ведь все четыре судна должны были вернуться домой вместе, а удалось в конце марта уйти только "Святому Петру": по заявлению фирмы "Шойо Суйсан" на имя прокурора Пусана три остальных судна были задержаны с 30 марта по 9 мая – они якобы вновь собрались сбежать из-под ареста, а не законно вернуться на родину, и лишь после долгого выяснения было, наконец, получено долгожданное разрешение на выход...


Тобольск на Камчатке

С Аркадием Григорьевичем Елфимовым я познакомился в августе 2008 года. В то лето он приезжал на Камчатку с ознакомительным туристическим визитом. Я закончил проведение третьей смены Казачьего молодёжного оборонно-спортивного лагеря «Раздольный Круг» в совхозе «Заречный» на термальных источниках «Зеленовские озерки» и занимался составлением отчётов для всех, контролирующих это мероприятие местных государственных структур. Мне позвонил друг – наш камчатский писатель, сотник Союза казаков России, Александр Александрович Смышляев и говорит:
– Слушай! Тут приехал редактор книжного издательства «Тобольск и вся Сибирь», Елфимов Аркадий Григорьевич. Слышал о таком?
– Н-нет, – пораскинув мыслями, ответил я.
– Я тоже, до сего времени не слышал, однако епископ Петропавловский и Камчатский, Игнатий, посоветовал ему обратиться ко мне для знакомства с нашей литературной братией. Мировой мужик, кажется. Хочу и тебя с ним познакомить
Оказывается альманах «Тобольск и вся Сибирь» – серьёзная книга. Он подарил мне один том. В руках приятно подержать, не то, что читать. Он здесь с туристическими целями. Давай покажем наши достопримечательности. У тебя машина на ходу? А то у меня сломалась.
Мы, на околице Руси, всегда рады приезжим журналистам и писателям из центра. Кто, как не мы, коллеги, поможем понять им истинное положение вещей и дел на полуострове? О Тобольске я мало что знал, кроме того, что он был первой столицей Сибирского казачьего войска, что, где-то в тех краях погиб мой исторический земляк с Дона, Ермак Тимофеевич и, что в Тобольской приказной избе затерялись отчёты Семёна Дежнёва о своём великом открытии, потому Мир и узнал с большим опозданием о проливе Дежнёва. Но концовка названия альманаха «… и вся Сибирь» заставила заочно уважать его редактора.
– Всегда в строю суворовский солдат! – отвечаю Санычу. – Ну, давай, свозим его на Озерки. Там ещё курени не выстыли и не выветрились от казачкового гвалта. И отдохнуть есть где, и искупаться в горячих серо-водородных источниках можно.
На том и порешили.
Надо признаться, я несколько был разочарован простотой поведения представленного редактора. Москвичи, например, приезжают, изнутри «осознавая» свою значимость и глядят на всё свысока: что де мол, вы видели и слышали здесь о Мире, в медвежьем углу, аборигены? И не услышите о себе, если мы о вас не напишем! Им и в голову не приходит, что население Камчатки на восемьдесят процентов состоит из присланных некогда для развития экономики края выпускников материковских, в основном европейских ВУЗов, среди которых много таких же «москвичей» и «ленинградцев», как они.
В поведении Елфимова не было никакого высокомерия и «значимости», а сквозила даже некоторая застенчивость. Он не старался поразить нас рассказами и интересными случаями из своей жизни или рассмешить «последними» анекдотами, как это делают «выдающиеся» москвичи, стараясь показать свою простоту и коммуникабельность, а всё больше расспрашивал о здешней писательской и обывательской жизни. Задавал обыденные вопросы, да периодически щёлкал длиннообъективным фотоаппаратом.
Лицо редактора не изобиловало мимикой, а больше обладало азиатской непроницаемостью (сибиряк, как-никак), только глаза иногда озарялись вдохновенным блеском.
«Странно, – помнится, подумал я тогда, – чтобы быть редактором любого издания, надо людей уметь заинтриговывать и переманивать на свою сторону, сам когда-то редактором «Камчатской правды» и нескольких частных газет был. А этот как-то отрешённо ко всему относится. Простой деревенский парень. Ну да ладно. Моё дело показать ему одну из достопримечательностей Камчатки – «Зеленовские озерки» и территорию казачьего лагеря «Раздольный Круг».
Я и предположить не мог, что у Елфимова кругозор мирового масштаба. Ему достаточно было один раз увидеть и понять, а потом запечатлеть увиденное на фотоплёнку, нежели несколько раз выслушивать собеседника о невиденном. Хотя и услышанное он «переваривает» достаточно явственно для себя.
– У нас, – говорю Елфимову в шутку, когда мы распарились в бассейне с термальной водой, – такой закон в лагере: в казачки принимаем только после прохождения крещения – прыжка в холодную воду.
За забором бассейна к лесному озеру спускаются деревянные ступени, оканчивающиеся дощатой площадкой, как трамплином, над уровнем воды.
– Ну, что? Верстаемся в казачки? Тогда – за мной! – и первым побежал к озеру. За мной Саныч, потом Григорьевич.
Вот тут-то я, наконец, увидел эмоции на лице Елфимова (когда бултыхнулись с головой в ледяное озеро). Вынырнув, все трое, с дружным рёвом, наперегонки, кинулись назад, к площадке. И уже через несколько секунд, гогоча, прыгали на досках, не в силах перевести скованный холодом дух.
Смышляев-то бывал с дружескими визитами у меня в лагере, даже писал несколько статей в местные газеты о нём, а Елфимову мы не сказали, что по всей территории озера бьют подземные ледяные ключи. Но тем и славны «Зеленовские озерки».
А потом, когда, после озера, снова окунаешься в термальную воду, – такое ощущение, будто в каждую телесную пору по китайской акупунктурной иголке вкалывается. Сюда приезжают для лечения опорно-двигательной системы организма и, говорят, многим такой метод помогает.
После нескольких процедур окунания в разные температуры, мы вышли к машине с чувством парения духа под облаками.
Неописуемое ощущение! – сказал тогда Аркадий Григорьевич.

На другой день по инициативе литературного объединения «Неолит», в одном из городских кафе в микрорайоне «Авангард», совместно с петропавловскими писателями проводился литературный творческий вечер. Мы пригласили с собой и Аркадия Григорьевича. Все, кто хотел, читали стихи, свои и чужие, пели русские и казачьи песни, Саныч просолировал свою любимую: «Любо, братцы, любо!..». Аркадий Григорьевич примерялся, целился и щёлкал фотоаппаратом.
Был он на Камчатке 11 дней.
А через год я получил от него великолепный фотоальбом «Камчатка за одиннадцать дней», в котором увидел много знакомых мест и лиц из камчатской флоры и фауны.
В этот же свой приезд он задумал подготовить и издать отдельный том альманаха, посвящённого Камчатке. И Александр Смышляев стал его составителем и редактором. В ноябре 2011 года Аркадий Григорьевич снова был на нашем полуострове и проводил в Камчатской краевой научной библиотеке им. С. П. Крашенинникова презентацию нового тома «Тобольск и вся Сибирь – Камчатка».
Потом, конечно, я многое подробнее узнал о председателе Общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска», А. Г. Елфимове и его бесценном детище – альманахе «Тобольск и вся Сибирь» из интернета и личной переписки, и, даже встретился с ним недавно на его тобольской земле.
28-30 апреля 2012 года Союз казаков России проводил в Тюмени свой VIII большой казачий круг, на который прибыл и я, как атаман Всекамчатского Союза казаков. Аркадий Григорьевич проводил на этом Круге презентацию своего очередного фолианта «Тобольск и вся Сибирь – Сибирское казачье войско», где ему была публично выражена благодарность, как от всех казаков, так и от самого Верховного атамана СКР П. Ф. Задорожного. Каждый делегат Круга получил в подарок этот бесценный с точки зрения истории альманах.
Побывал я и в его Тобольске. После окончания Большого круга и посещения поклонного креста на месте гибели Ермака, он забрал меня в своё имение.
Надо отдать должное Аркадию Григорьевичу, мне были показаны все памятники, памятные места и достопримечательности Тобольска и его окрестностей. Не бывавший ни разу  до этого за Уралом со стороны Европы и дальше Благовещенска со стороны Тихого океана, я ощутил всю мощь и энергию Сибири в вековечной жизнеутверждающей деятельности России. Видел памятники великим тобольчанам: Ершову, Сурикову, Менделееву, Ремизову…, любовь к ним со стороны населения; даже с Вильгельмом Кюхельбекером «встретился» на его могиле и вспомнил, как писал о нём незабвенный А. С. Пушкин: «Кюхля, милый Кюхля!..»
И вся история Великой Руси стала вдруг ближе, явственнее, правдивее и доступнее.

Обсудив по возвращении на Камчатку на расширенном Атаманском правлении Всекамчатского Союза казаков бесценный вклад А. Г. Елфимова в русскую историю и историю казачества, атаманы станиц и члены Атаманского правления единодушно поддержали моё предложение о присуждении Аркадию Григорьевичу Елфимову звания «Почётный казак Всекамчатского Союза казаков» с присвоением казачьего чина «Есаул Союза казаков России». Что и было впоследствии закреплено приказом № 130 § 1 от 30 мая 2012 года по Общественной региональной организации «Всекамчатский Союз казаков» Союза казаков России, с отправлением ему соответствующей Верительной грамоты.

18 августа 2012 г.
г. Петропавловск-Камчатский

Цель, которую ты выбираешь

Бытует в русском народе выражение: «Каждый человек рассуждает в меру своей распущенности». Возможно так, но я бы хотел его углубить: не "распущенности", а "своего жизнепознания". Потому что распущенных людей умные не слушают абсолютно – их слушают им подобные.
Прожив сравнительно продолжительный отрезок жизни, многие годы отработав на добывающем рыболовном флоте в разных должностях, побывав во многих странах, во многих экстремальных ситуациях, как в море, так и на берегу, я уже не смогу обливать грязью (а тем более бездоказательно) действия того или другого руководителя, даже за большие деньги. Чтобы это делать, надо проводить тщательный анализ обстоятельств, в которых находился тот или другой обливаемый "герой" в данный отрезок времени. Или хоть несколько дней  побывать в его шкуре. А так как в первом случае дело будет выглядеть довольно долгим и нудным, а во втором – безнадёжным (потому что в одну и ту же шкуру, как и в реку, дважды не войдёшь), то и судить об этом с пристрастием и уверенностью в своей правоте могут только поверхностные люди.
Поэтому, просматривая нынешние предвыборные газеты и наблюдая, как те или иные репортёры (а журналистами их не назовёшь) льют помои со страниц своих газет (благо, что они свои) на тех или других претендентов в губернаторы и градоначальники, становится (как журналисту и писателю) неловко за их писанину. И вдвойне неловко становится, если представишь, что эти "помои" оплачены другими кандидатами, к которым эта газета тяготеет. Ведь всем, опять же, известна и другая русская поговорка: «Не рой яму ближнему -- сам в неё угодишь». По этому поводу всегда думаешь: "Неужели нами будут править люди, которые способны публично унизить ближнего (а тем более знакомого, только понаслышке)? Тогда ничего, кроме свар и интриг в таком обществе при подобном руководстве получиться не сможет".  Я никогда не буду юродствовать над недостатками и промахами в управлении городским хозяйством А. К. Дудникова или губернских делах В. А. Бирюкова, хотя знаю таких предостаточно. На некоторые факты, которые существуют, указать конечно можно, не более того. Тогда это будет выглядеть критикой, но не издевательством над личностью. Однако, помяните моё слово: когда эти люди уйдут со сцены, на их головы выльется не меньше грязи, как сейчас на их противников со стороны тех, кто их сегодня двигает и защищает такими неблагопристойными методами. На то будут субъективные причины их "защитников". (Если губернатором не станет преемник Бирюкова – Синченко, назначенный по модели выборов президента). А ведь они тоже искренне хотели создать для своих избирателей и всего населения Камчатки достойную жизнь. И они не виноваты, что, живя в сегодняшнем смутном времени, их КПД общественной работы составляет, как у паровой машины (не смотря на всю её громоздкость), всего несколько процентов от общих усилий.
Руководство регионом зависит не только от личных качеств руководителя, но и от многих объективных обстоятельств. Чтобы руководить честно – надо быть независимым, а чтобы быть сегодня независимым – нужны деньги. А если тебе дали деньги на выборную компанию, значит твоя независимость автоматически пропадает. Как говорил наш великий "добронамеренный" гений В. И. Ленин: "Жить в обществе и быть от него независимым нельзя".
Такова моя преамбула к дальнейшему рассуждению, которое побудили меня опубликовать нападки некоторых камчатских СМИ на уважаемого мною человека – Валерия Фёдоровича Дорогина.
Наши русские люди, прожив 14 лет в "перестроечном" периоде и всё ниже падая в пропасть вместе со страной, как в замедленном кино, так и не научились находить истину в шелухе теле- , радио передач и газетных публикаций в отношении смысла жизни и продвижения России, как мировой мессии. А всё элементарно просто, и выглядит приблизительно так: кого с остервенением поносят "видные политологи" с экранов ТВ ОРТ и НТВ – тот истинный патриот, болеющий за Россию и её будущее; кого безудержно хвалят и вытягивают (раскручивают) на какие-то посты, тот – оплаченный из-за бугра индивид. И сегодня надо обладать большим мужеством, чтобы не имея достаточных средств (т. е. будучи действительно независимым) вступить в борьбу за губернаторское кресло в любой области или крае России.
В данном случае В.  Ф. Дорогин, считаю, поступает довольно мужественно, баллотируясь  на пост губернатора Камчатской области.
Должность, которую он сейчас занимает в Государственной Думе, приравнивается к министру РФ, и она позволяет ему сделать очень многое, как для России в целом, так и для Камчатки в частности. Мы, камчадалы, в этом уже убедились, когда попали в очередной раз в майский энергетический кризис и выходили из него с Дорогинской помощью, или, когда он один заблокировал "закон" Об отмене северянам северных надбавок, льгот и компенсаций. Но этот человек хочет доказать, что не все наши депутаты больны Москвой. И не все рвутся туда для того, чтобы получить там должность и квартиру. Прожив 30 лет на Камчатке и выросши на подводном флоте от лейтенанта до контр-адмирала, пройдя через должность командующего Войсками и Силами Северо-Востока России, он привык мыслить масштабами России. А должность командующего дала ему неоценимую практику руководства обширным хозяйством названной группировки (Магаданская область, Чукотский округ, Камчатка и Северные Курилы), которая сродни хозяйству губернаторского управления Камчатской области. Подобной практики нет ни у одного из претендентов на должность губернатора. И просто нелепым ёрничеством выглядят высказывания некоторых неизвестных репортёров по поводу «адмирала с баяном». Подобным положительным для любого человека аргументом могут оперировать только бесталанные люди, превращая это достоинство в порок. Да мы должны радоваться, что депутат Государственной Думы тяготеет к искусству и обладает музыкальным образованием. Значит наши дети не останутся без музыкальных школ, художественных кружков и спортивных секций, которых в нашей области становится всё меньше и меньше. А дети болтаются по улицам без дела или моют машины и продают газеты в то время, когда им надо учиться.
Значит он истинный русский офицер. Если этим репортёрам не известно, то я напоминаю: в дореволюционные времена каждый морской офицер (да и сухопутный тоже) мог музицировать на рояле и это считалось признаком хорошего тона на русском флоте. В каждой кают-компании обязательным и неотъемлемым атрибутом  был этот громоздкий инструмент. И это только пролетарская культура выбросила их с нынешних кораблей, а всех тех, кто имеет музыкальный слух, художественный глаз, образное мышления и мастерские руки стала считать «гнилой интеллигенцией». По-видимому, хающие все эти человеческие достоинства репортёры являются наследниками и продолжателями Пролеткульта.
Назовите мне хоть одного нашего руководителя областного масштаба (не управления культуры и образования, разумеется), который обладает личными способностями и тяготеньем к культуре и искусству. Я буду уважать его только за это.
Родившись в Омске, Валерий Фёдорович Дорогин считает себя исконно русским, сибирским человеком, и не горит желанием связывать свою жизнь с суетной Москвой. Имеет свою Программу вывода Камчатской области из кризисной ситуации, составленную с помощью специалистов рыбацкой отрасли, лесопромышленников, сельхозпроизводителей, судоремонтников и прочих, более мелких представителей других отраслей. На посту губернатора Камчатской области видит перспективу улучшения нашей жизни в течение уже двух ближайших лет. И 20-30 % успеха видит в том, что обновит застарелый и бездеятельный административный аппарат и привлечёт к работе более молодых, квалифицированных, а, главное, болеющих в первую очередь за Россию, а не за свои карманы.
Возможно, его соперничества и боятся сегодняшние претенденты, что этот человек на всех своих должностях всегда мыслил глобально, в масштабе всей страны, а с её стороны – в масштабе всего мира. Будь он недалёким офицером (как пытаются выставить его непонятные репортёры) сверхдержава СССР, которая гордо несла по всем морям и океанам свой "серпастый и молоткастый" флаг и которую уважали все, даже враждебные государства (а я на себе испытал это уважительное внимание), не доверила бы ему атомный подводный ракетоносец с несколькими десятками ракет оборудованных ядерными боеголовками, способными в считанные секунды уничтожить целый континент. А будь он не мужественным человеком, никогда бы не пошёл в подводники, где каждая секунда человеческой жизни подвержена экстремальным условиям. Пусть спросит об этом каждый себя: пошёл бы он в подводники? Лично я, по собственной воле, не пошёл бы, хоть и не считаю себя трусом. И не каждому капитану подводной лодки удаётся всплывать на перископную глубину между американским авианосцем и противолодочным его охранением, а потом, снова, также незамеченным, уйти на свою базу.
Любой человек, хоть раз взошедший на капитанский мостик хозяином (и капитаны не дадут мне соврать), всю оставшуюся жизнь, во всех жизненных ситуациях, будет чувствовать себя капитаном и всегда будет знать: куда надо плыть. А в данном случае Дорогин просто смотрит на всех нас, копошащихся в мерзком жизненном водовороте, не ведающих, что творящих и мудро прощает нам наши заблуждения. Ведь тогда (а дело было в Индийском океане в те недавние могущественные русские времена) всплыв на перископную глубину в нескольких кабельтовых на курсе торпедной и ракетной атаки от авианосца "Китти Хок", он ждал только команды из центра : "Цель уничтожить!". И она была бы уничтожена. Но такой команды не последовало. И она не могла бы быть последованой, потому что в то время была всего лишь "холодная" война, а не "горячая", как сейчас, когда списываются и топятся только наши лодки. Такие вот были дела. И сегодня нашим самолётам разведки СУ-24  МР уже не надо было бы облетать или, как говорят лётчики, "проводить вскрытие" этого американского гиганта (вспомните облёт 9 ноября с. г.), пытаясь продемонстрировать былую мощь некогда могучей державы, правопреемницей которой стала Россия, авианосец  уже давно бы "вскрытию не подлежал".
А капитан только ощутил чувство гордости за мощь русского оружия и сожаление за то, что мир и человеческие жизни, в принципе, хрупки, как венецианское стекло. Дай Бог ощутить каждому, что-либо подобное, тогда мы будем гораздо терпимее и трепетнее относиться друг к другу. Через перископ он сфотографировал взлёт самолётов с палубы авианосца и также скрытно ушёл из под его эскадренного окружения. О-о! Если бы его обнаружили в тот момент!... Как вспоминает то время Валерий Фёдорович: "Воздействие на нас со стороны противолодочной авиации и противолодочных кораблей превосходила бы наши возможности в три раза. А всплыть в таких случаях ты должен обязательно. Для того, чтобы убедиться, что это именно та цель, которую выбираешь".
За этот автономный поход В. Ф. Дорогин получил в базе самую высокую оценку и был награждён орденом "За службу Родине в вооружённых силах СССР".
В настоящее время, в связи с трагической гибелью атомного подводного крейсера "Курск", он возглавляет в Госдуме комиссию по расследованию причин аварии. И, как заключила эта компетентная комиссия, опираясь на последние данные обследования корпуса "Курска" водолазами, никаких других версий, кроме как столкновение с другой подлодкой, быть не может. Теперь известно всем, что тогда в том районе Баренцева моря баррожировала американская подлодка, которая следила за учебными маневрами нашего ракетоносца. А как обстояла ситуация, Дорогин мысленно воспроизводит её сообразуясь со своим многолетним опытом: "При глубине 100 метров, трёхбалльном волнении моря и высоте субмарин с хороший многоэтажный дом, эхосигналы гидролокатора отражаясь от дна дают большие помехи. После всплытия "Курска" на перископную глубину, контакт стал поддерживаться неустойчиво, иностранец, по-видимому, потерял наш объект и стал рыскать, ведя интенсивный поиск. Возможно в результате этого и произошло "касательное" столкновение. В первом отсеке "Курска" сдетонировал боезапас, эквивалентный пяти тоннам тратила. Лодка просто упала на грунт, потому что при таком взрыве внутри, повыбивало все водонепроницаемые переборки и разгерметизация произошла мгновенно. А иностранец, при скорости, даже двенадцать узлов ( 39 км/час ), за 2 минуты 15 секунд мог отойти километра на полтора-два и за несколько часов восстановить свою живучесть. Комиссия Госдумы запросила Конгресс США разрешить произвести внешний осмотр четырёх их подводных лодок. Они нам отказали".
На Камчатке лодок, подобных "Курску" несколько. И не зря ЦРУ называет нашу Авачинскую губу "Осиным гнездом". Камчатка всегда была и останется  (пока не продали ещё всякие "демроссы" и некоторые,  подпевающие им губернаторы, Россию) грозным форпостом на её восточных окраинах. И мы все, здесь живущие, должны постоянно осознавать себя обитающими на переднем крае всей международной политики, военными людьми: и те, кто служит по призыву, и те, кто уволился в запас, и те, кто находится в отставке – мы все являемся военнообязанными. И если прозвенит звонок "аларма", кому-то надо будет выводить всё мужское население на передовой рубеж, как это сделал генерал-губернатор Завойко в 1854 году,  и которым мы вот уже полтора века гордимся. А если уж нас господа демократы низвергли с высот сверхдержавы и поставили в хвост "развивающемуся капитализму" (хотя мы его, как будто, перешли по нашей русской истории), то и самое время вспомнить наше историческое генерал-губернаторское правление территориями. Ведь тогда это давало ощутимые экономические плоды: взять хотя бы губернаторство Муравьёва-Амурского или первого управляющего Русской Америкой Баранова.
Мне кажется, что Отечеству пребудет много пользы, если мы у себя на Камчатке возродим такой испытанный и хорошо зарекомендовавший себя метод правления.

Ноябрь  2004 г.
Петропавловск-Камчатский.

Семижильный Жилин
(очерк)

80-летию камчатского журналиста и писателя
Михаила Яковлевича Жилина посвящается

«Всё было когда-то – было…»

«5 октября 1991 года.  Жители Датч-Харбора заняты подготовительной суетой. В обед на самолёте из Анкориджа должна прилететь камчатская делегация, прибывшая на Аляску с ответным дружеским визитом в город-побратим. Возглавляет её председатель Петропавловского городского Совета народных депутатов Александр Вакарин. В её составе летит и известный корякский танцевальный ансамбль «Мэнго». Для расселения членов делегации в общежитиях рыбозавода «Вествуд Сифудс», где проживаем и мы, готовятся комнаты.
К прилёту самолёта – тоже отправляемся в аэропорт Датч-Харбора. До того соскучились по России, по Камчатке, что встреча со знакомыми лицами заранее сулила нам праздничное настроение…
После приземления самолёта с нетерпением ждём в здании аэровокзала появления представителей нашей делегации. Когда они стали входить в зал ожидания, я приятно был поражён; среди делегатов оказался и ответственный секретарь «Камчатской правды» Михаил  Жилин… Они тоже, в свою очередь, были удивлены нашим здесь присутствием…
После радостных рукопожатий я отвёл Михаила Яковлевича в сторону и стал расспрашивать о жизни редакции после происшедших в Москве августовских событий. Он рассказал, что заметки мои о путешествии в редакции получали и постоянно публиковали. Читатели с интересом следили за нашим плаванием. Виктор Иванович Лихно из газеты уволился, – ему посыпались угрозы от каких-то рьяных коммунистоненавистников, почувствовавших «демократическую» слабинку в обществе. А на его место поставили Галину Треумову, бывшую его заместителем. И что газета теперь именуется не «органом КПСС», а «народной газетой»...
Такие события в родных пенатах меня несколько разочаровали. Жаль будет, если ежедневная газета, тираж которой достигал ста тысяч экземпляров, развалится…»
Эти строки я писал в книге «Топорки летят на Алеуты» после посещения в 1991 году Аляски и США на яхте «Тарпон» (в составе экипажа из 8 человек) по приглашению американской стороной русской делегации для празднования 250-летия Русской Америки.
И хотя мы работали с Жилиным в одной редакции, сталкивались только по рабочим делам. Вот именно, «сталкивались». Дело в том, что по ответсекретарской должности, он вычитывал все идущие в газету материалы и «правил» статьи и заметки, обрезая острые углы. Работал я тогда в ней специальным корреспондентом по рыболовному флоту и водному транспорту, и на волне только что вошедшей в моду экологической борьбы за сохранение водных биоресурсов разносил всех нерадивых капитанов, генеральных директоров рыболовных и рыбообрабатывающих баз, торгового порта и всех клерков горкома и обкома, имеющих к ним отношение. Нет, я не оскорблял «героев» своих статей так, как это делается теперь на страницах многих частных газет по заказу заинтересованных денежных «спонсоров», особенно в периоды выборных компаний, но в пространственных выражениях тоже был несдержан.
Жилин вырезал все мои эмоции и оставлял только суть. Остроты они не теряли, но накал страстей уходил. Меня это элементарно раздражало, и после каждого выхода в газете своего материала, я заходил к нему в кабинет и, потрясая «средством массовой информации», требовал сатисфакции. Он пытался мне объяснить, что де, какая тебе разница: мысль осталась, факты не искаверканы, а лишние строки, которые он удалил, нужны в газете для другого материала. Оно, конечно да, но это стиль моего писания, и кто ему дал право так обходиться с моими текстами!
Но газета уже была выпущена, слов назад не вернёшь, и я, в сердцах хлопнув дверью, возвращался в свой кабинет писать следующую «разоблачительную» статью.
И вот встреча в Датч-Харборе нас сблизила. Вернувшись через полтора месяца в Петропавловск из этого затяжного, почти пятимесячного плавания, многое передумав о быстротекущем бытие, оценив многие преимущества советского общества перед пресловутым американским обществом «равных возможностей», и увидев стремительно разрушающееся «перестройкой» государство, я стал на дружественную тропу к кабинету «Ответственный секретарь М. Я. Жилин».
Теперь я понимаю – он научил меня журналистской этике, которая сегодня отсутствует у половины молодых (и немолодых) журналистов. Научил сдерживать свои авторские эмоции в выписываемых критических статьях. И не только он. В «Камчатской правде» тогда работали такие известные журналисты, как Владимир Ефимович Матвеев, Владимир Иванович Науменков, Владимир Ильич Лим… И сам редактор, Виктор Иванович Лихно, который подтянул более молодые и вольные силы из начинающих писателей для работы в журналистике.
Это была настоящая государственная газета, которая выражала интересы народа, а не отдельной кучки любителей острых письменных разборок. Она не накаляла страсти, не разжигала вражду между личностями и народами, никого не оскорбляла и предоставляла только факты. Пропагандировала здоровую критику а не выливание ушатов помоев на своих антигероев, уважая их личное достоинство. В неё верили, в неё шли с жалобами, и она помогала людям. Если у корреспондента были на руках основательные доказательства чьей-то чиновничьей несправедливости, этот чиновник мог уже не рассчитывать на дальнейшее занимание своего поста. Власть разбиралась со своим подопечным. А теперь в СМИ – не факты, а сплетни; не монологи, а оскорбления; не диалоги, а «горлопанство». Корреспондент помимо фактов должен иметь ещё и деньги, и хороших адвокатов, чтобы, если что, – судиться со своим очерковым «героем», если тот подаст в суд. Про этого плохо писать, критиковать, нельзя, потому что он наш спонсор; про того плохо писать нельзя, потому что он депутат; про третьего писать плохо нельзя, потому что он друг редактора…
В результате газеты пестрят только положительной работой губернаторов и председателей законодательных собраний и депутатских дум. Если бы не они – герои четырёхлеток – не видать бы нам хорошей жизни, как андеграундским кротам светлого неба. А где простой труженик, который тянет на себе весь воз российских хозяйственных работ и не может вытащить ноги и руки из нужды и повседневной рутины, как из тундрового болота?
А потом Президент отстраняет этих губернаторов от власти и отдаёт под суды за взяточничество, рвачество и прочую коррупцию. А редакторы «восхвалебных» местных газет потом с ложным удивлением разводят руками: «Да кто же его знал? С виду такой честный радетель за народ был».

Через три года всё так и случилось, как я опасался в Датч-Харборе: областная и городская власти, кстати, состоящие из бывших коммунистов, «народную газету Камчатскую правду», сменив 5 редакторов, развалили. Все «старпёры» (старые пёрья) вынуждены были уйти на пенсию и покинуть пределы журналистики, возвращаясь к ней только по личной надобности, многие поумерали (царствие им небесное). Ушёл на пенсию и Михаил Яковлевич. Но он перешёл из одной ипостаси в другую: вступил в Союз писателей России. А в среде писателей – пенсионеров нет. Они пожизненные самодеятельные труженики. Потому, что им вообще никто ничего не платит. Хочешь писать – пиши. Хочешь издаваться – приноси в издательство деньги и твою книгу напечатают. Больше денег – больше тираж.
Вот так и живёт сегодня журналист-писатель Михаил Яковлевич Жилин. Вытягивает из него наша действительность жилы, а он не сдаётся. А так как он деятельным и семижильным по натуре человеком оказался, и постоянно, своими публикациями, напоминает людям о своём существовании, и пользу приносит, оставаясь примером для подрастающего поколения (то туда, то сюда пригласят выступить), то ему в январе сего года, в день журналистского праздника, Союз журналистов Российской Федерации Диплом лауреата премии вручил. На дипломе том написано «Журналистская слава Камчатки. За большой вклад в развитие камчатской журналистики. 13 января 2017 г.» А губернатор В. И. Илюхин – Почётную грамоту правительства Камчатского края «за многолетний добросовестный творческий труд, высокий профессионализм, большой личный вклад в развитие журналистики в Камчатском крае и в связи с Днём российской печати» подписал.

Большая война на малой родине

Родился Михаил Яковлевич в 1937 году в затерянной в лесах, вдалеке от больших дорог, белорусской деревне Городец  Горецкого района Могилёвской области. Границей Белоруссии с русской Смоленской областью им служила река Городня, впадающая в Вихру. Вихра в свою очередь впадала в Сож, а Сож – в Днепр. Места привольные, богатые промысловой дичью, зверем и рыбой. Жили по тем временам достаточно. Отец, Яков Федотович, работал плотником в деревенском колхозе Мать, Фёкла Емельяновна, в нём же – сельскохозяйственной труженицей. Кроме него в семье были две старшие сестры, а перед самой войной родился ещё и брат.
Как бы сложилась его жизнь в дальнейшем – Богу ведомо, но в 22 июня 41 года немцы вероломно напали на СССР и осадили Брестскую крепость. Война порушила все радужные родительские планы на воспитание своего подрастающего поколения. Отца забрали в армию. Мать осталась с четырьмя малолетними детьми на положении работницы трудового фронта: «Всё для фронта – всё для Победы!».
Фашисты превосходящими Красную Армию силами продвигались стремительно, оставляя в своём тылу окружённые массово русские военные части. Попала в окружении, а потом и в плен, и часть, в которой служил отец.
Временный лагерь для военнопленных, в котором содержался сорокалетний Яков Федотович со своими однополчанами, находился под Новгород-Северским Черниговской области. Территория в голом, изрытом окопами поле, была всего лишь обнесена колючей проволокой с охранными вышками по периметру. Заключённых кормили плохо, если ни сказать, что совсем не кормили: две три сырых картошины или брюквы на обед и ужин, да кружка воды. Каждый день гоняли на рытьё земельных укреплений и потом снова, на ночь, сгоняли на территорию лагеря под открытое небо. Пленные от истощения и голода, холода и недосыпания умирали партиями. Тех, кто пытался убежать – расстреливали, не церемонясь. А осенью пошли дожди – нудные, долгие и промозглые. У отца распухла и загноилась нога. Медицинской помощи ждать было неоткуда. После недолгих раздумий он принял решение бежать. При таком его состоянии, ему так и так оставалось жить недолго: всё равно пристрелят, когда он потеряет работоспособность. Подбил на побег ещё двоих своих земляков из соседних деревень. Приметили место, в котором можно было бы незаметно приподнять над землёй колючую проволоку и выползти под ней из территории.
И вот, в одну из тёмных дождливых ночей, пустились в бега. Всё прошло благополучно. До рассвета, задыхаясь, передвигаясь с максимальной скоростью, ушли к востоку на пару десятков километров. Собаки в такую погоду след взять не могли, поэтому их больше волновало: чтобы не напороться на расположения немецких войск. Как далеко находится фронт, никто из местных жителей, к которым они обращались, не знал, поэтому решили пока пробираться домой.
И добрались. Обросшие бородами, измождённые и голодные. Двое. Третий не смог пересилить чувство голода, когда им дали в какой-то деревне досыта поесть и переодеться в гражданскую одежду. Переел и умер от заворота кишок.
Так и запомнил Михаил своего отца бородатым дедом первыми своими осмысленными впечатлениями.
Вот тут и помогла их семье отдалённость от проезжих дорог. Осенью на лесной дороге непролазная грязь, Зимой – непроезжие снега, а летом немцы боялись лезть в леса, опасаясь партизан. Один только полицейский участок находился на их территории и то – не главного значения. Отец редко выходил из дома, чтобы не привлекать внимания нечасто наезжавших полицаев, лечил ногу народными средствами. Да и полицаи не старались особенно выслуживаться перед новой властью – тоже, видимо, опасаясь партизанского возмездия. Но нога, поражённая болезнью, называемой в народе «рожа», покрытая язвами, не поддавалась лечению. Так и прожил он два года в этом заброшенном Богом уголке, борясь со своей болезнью и поддерживая домашнее хозяйство и детей.
В сентябре 1943 года, когда возраст Михаила подходил к шести с половиной годам, и он уже с полной серьёзностью стал воспринимать происходящие события, он запомнил, как пришедшие в деревню партизаны рассказали жителям, что Смоленск взят нашими войсками, и Красная Армия скоро будет здесь. Все ждали появления русских солдат, но попёрли отступающие немцы. В деревне они не задерживались, но забирали у сельчан всё, что находили из продуктов и употребляемой в пищу живности. Однажды хотели переночевать в их избе, но увидев гниющую отцову ногу, брезгливо поморщились и быстро ретировались из помещения.
Через два дня в деревню вошли наши наступающие части и расположились обозами на околице, около сельской церкви, дымя полевыми кухнями и кострами. Вот тут-то и начались самые главные семейные страхи. Авианалёты чередовались с артобстрелами, жители отсиживались по погребам, свежевырытым окопам, близлежащим оврагам и под крутыми берегами речки. Но спасло большинство жителей то, что немцы бомбили и обстреливали в основном начало деревни, территорию у церкви, где располагались русские войска. По-видимому, немецкая разведка тоже не дремала. Даже дом Жилиных, находящийся в центре села, остался невредимым. Впрочем, как и многие другие. Наши части, неся значительные потери, под бомбёжкой снимались и продвигались дальше на запад. Вблизи деревни оставался только полевой военный госпиталь. В конце концов население деревни, в целях безопасности, вынуждено было уйти дальше в тыл и обустроить себе под ночлеги оставленные солдатами окопы, в которых прожило всю осень, до наступления холодов.
Линия фронта, хоть и ушла на десяток километров к западу, но по тылам наших войск продолжали работать вражеские бомбардировщики и артиллерия. Почти целый год передовая  держалась на рубеже посёлков Ленино – Дрибин и выше – по реке Проне. В доме Жилиных расположился штаб полка. И когда мать с четырьмя детьми вернулась в зиму домой, им выделили закуток, где они и проживали под обстрелами до первых месяцев 1944 года.
Зима в тот период в Белоруссии выдалась суровая. Детям из-за изношенности тёплой одежды не в чем было гулять, и Михаил от нечего делать подолгу наблюдал из своего угла за работой сотрудников штаба, и как прибегали к ним с докладами усталые посыльные, иногда, в спокойных перерывах, задавая пишущему что-то на цветных листках офицеру «сурьёзные» вопросы. Мать пресекала его поползновения отвлечь секретаря от рукописной работы, цикая, чтобы он скрылся и не мешал дяде работать. Но секретарь, как вспоминает Жилин, улыбаясь, великодушно останавливал мать: «Пусть смотрит! Писарем будет!».
– И, как в воду глядел! – смеётся теперь Михаил Яковлевич, – Так я «писарем» и стал!
Мать уже и так намучилась с четырьмя детьми, утаскивая их в убежища и укрывая от бомбёжек, а тут, с начала года, новые напасти пошла – болезни из-за худой одежды. Хорошо военные госпитали не отказывали в лечении и мирного населения. Михаил схватил воспаление лёгких и кое-как выкарабкался с того света. Потом, с тифом, госпитализировали старшую, пятнадцатилетнюю сестру, Следом, с гриппом, «загремел» младший, пятилетний братик, и, опять же, сам Михаил.
Ближе к весне, когда с болезнями в семье вроде бы всё обошлось благополучно, но от артобстрелов, всё-таки, погибло несколько сельчан, а линия фронта так и осталась держаться на прежнем рубеже (немцы отчаянно сопротивлялись, не давая советским войскам продвигаться к центру Белоруссии), военное командование приняло решение эвакуировать жителей дальше в тыл.
Сначала их перевезли в деревню Паньково Смоленской области, где приходилось жить в брошенном блиндаже, потом в деревню Завидовку Красненского района, а потом ещё на 25 километров вглубь России, в деревню Лисово, где для проживания им выделили сарай, умощённый прошлогодней соломой. Еду варили из выпрошенной у жителей крупы и весеннего подножного корма, на обыкновенных кострах.
В июне 1944 года, Штаб командования Красной Армией вводит в действие стратегический наступательный план «Багратион». С началом наступательной операции, фронт стремительно покатился вглубь Белоруссии, и эвакуированным ранее с прифронтовых освобождённых территорий белорусам разрешили вернуться в родные места.
С этого времени для семьи Жилиных и их односельчан началась новая эра существования по восстановлению разрушенного войной хозяйства и переходу к дальнейшей, неустроенной мирной жизни…
Но к этому разделу жизни мы вернёмся чуть позже. А пока расскажу о параллельно бытующей судьбе отца, Якова Федотовича.
С приходом в Городец первых  передовых отрядов советских войск в сентябре, отец отправился в штаб полка и доложил о своём состоянии здоровья и намерении – продолжить службу в рядах наступающих частей. Его осмотрели в медсанбате и направили на излечение в ближайший полевой госпиталь. В течение месяца ногу подлечили и отправили на станцию Починок Смоленской области, где пополнялась очередная, потрёпанная боями пехотная часть. Отца определили в батальон связи, и уже в конце октября часть двинулась к фронту. По дороге на фронт, его отпустили на ночь домой попрощаться с семьёй. Михаил запомнил отца с автоматом и коробкой телефонного аппарата через плечо... Ранним утром он распрощался  с женой, поцеловал детей, наказав им долго жить, и подмёрзшей за ночь, разбитой лесной дорогой ушёл в небытиё.
До конца декабря 1943 года от него пришло три письма, и потом он замолчал навечно. В полученном матерью в 1944 году государственном извещении сообщалось, что Яков Федотович Жилин пропал без вести. И только в 2009 году, когда в интернете уже появились многие рассекреченные документы Министерства обороны СССР периода Великой Отечественной войны, племянник Михаила Яковлевича «раскопал» затерянные данные о своём деде. Оказалось, что Яков Федотович, при выполнении боевого задания в конце декабря, получил тяжёлое осколочное ранение в голову и скончался 3 января 1944 года в полевом госпитале недалеко от своей деревни, в одном из районных центров Витебской области. Братская могила, в которой он был захоронен потом была родственниками найдена. Слава Богу, хоть так: есть теперь место, куда можно съездить и поклониться родному праху.

*     *     *

…Вернувшись в свою деревню, жители Городца приступили к реанимации колхоза. Вот тут-то и пригодилась им практика довоенной колхозной деятельности: по одиночке едва ли что можно было сделать после разрухи такого масштаба, которую претерпела оккупированная часть России. Все способные держать оружие мужчины были на войне, старики, не выдержали оккупации и эвакуации – умерли, женщины остались только с малолетними детьми, и «взялись за гуж». Вернулась в свою уцелевшую хату после долгих мытарств и Фёкла Емельяновна со своими, слава Богу, здоровыми детьми. Но дети были им плохие помощники, за ними нужен был «глаз да глаз»: в полях и лесах оставалось несчётное количество неразорвавшихся мин и снарядов. Дети, рвались в леса и луга за подножным кормом – диким луком, щавелем, ягодами, грибами, дикими яблоками, потому что дома есть было нечего. В этом смысле они были тоже семейные снабженцы: приносили домой собранные дикоросы. Но некоторые не возвращались, подрываясь на минах или
самостоятельно, из удали, разряжая какой-нибудь неразорвавшийся снаряд.
Гибли на минах и животные вместе с людьми, выгнанные на выпас или впряжённые в плуги при вспашке полей. Женщины сами, впрягшись в плуги по нескольку человек, вспахивали свои поля под засевы рожью и пшеницей. Семена доставали с большим трудом, привозя их из неоккупированных ранее территорий России.
Но время шло. До окончания войны был почти целый год, а жить было надо сейчас. Те хозяева, чьи дома были разбомблены, разламывали бревенчатую мостовую – замощенную строительными войсками центральную улицу для того, чтобы военная техника при передвижении на передовую линию не утопала в грязи здесь, а добиралась до фронта. Фронт теперь ушёл далеко, а брёвна пошли на строительство деревенских домов. Восстановили школу-четырёхлетку, в которую и пошёл осенью учиться Михаил. Жизнь потихоньку налаживалась. В семье Жилиных опять же все были живы.
С пятого по десятый классы выпускникам Городецкой начальной школы пришлось ходить на занятия в соседнюю деревню Каменку, за семь километров. И это каждый день, в любую погоду. А у нас на Камчатке сейчас, чуть ветер усилился и снег повалил – занятия отменяют. А до школы ученикам: минимум – дорогу перейти, максимум – одну остановку на автобусе проехать. Времена идут, люди меняются, и всё – не в лучшую сторону.
Десять классов Каменской средней школы Михаил Жилин закончил с серебряной медалью и пошёл работать «писарем» (как и сулил ему некогда штабист) в Городецкую районную газету «Ленинский шлях». Ещё в девятом классе он начал публиковать в ней свои деревенские заметки, поэтому по окончании школы, его не раздумывая взяли в редакцию на должность корреспондента. Хотел по истечении года работы (чтобы наверняка) поступать на журналистский факультет Киевского университета им. Тараса Шевченко, но обстоятельства чуть не опрокинули все мечты.
Шёл 1956 год. Подходила пора забора в армию, и весной Михаила вызвали на военную предармейскую медицинскую комиссию. Шел набор в военно-морской флот, поэтому отбирали туда, с пристрастием, как в космонавты, абсолютно здоровых юношей. Из 14 человек отобрали 12, в число которых вошёл и Михаил. «Ну всё! – думал он, – Теперь трубить четыре года по морям по волнам!» Но в армию, в пехоту, забрали по весне только тех, кто не прошёл эту комиссию с пристрастием, а прошедших, почему-то, оставили до особого распоряжения. И это особое распоряжение сыграло ему на руку.  К счастью Жилина, оно не приходило всё лето. Поэтому он успел съездить в Киев и успешно сдать положенные ему, как медалисту, всего два вступительных экзамена. А потом и справка с работы возымела своё действие о том, что он уже работающий человек. В результате, ему сразу объявили, что принят в ВУЗ и выдали документ об этом зачислении.
А когда, в августе, пришло особое распоряжение на отправку во флот, Михаил показал документ о выезде на учёту в институт, и его оставили в покое. Вот так он и стал журналистом.

Вторая родина – Камчатка

Уже обучаясь на последнем курсе Киевского института им. Тараса Шевченко, сокурсники стали подыскивать себе места для распределения – списываться и созваниваться с интересующими их редакциями Советского союза. В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов прошлого века все романтики, конечно же, болели «Целиной». Списался и Михаил с редакцией «Молодой целинник» и, вроде бы, получил добро на распределение, но потом получил письмо с отказом, де журналистов сейчас много едет на Целину, и редакция не может ждать Жилина до конца его выпуска из института. А в это время его товарищ, списавшийся с Камчаткой, вдруг отказался ехать на край света. Михаил взял у него адрес и написал в «Камчатскую правду». Ответил ему тогдашний замред Николай Георгиевич Канищев, который даже попросил, чтобы (если это возможно) он не отгуливал положенный ему после института отпуск, а выезжал на Камчатку сразу после распределения, потому что в летнее время у них в газете с кадрами напряжёнка. Михаил пошёл навстречу хорошему так сказать человеку и, получив в конце июня 1961 года диплом, сразу махнул к месту работы, где был уже 15 июля, о чём свидетельствует теперь запись в его трудовой книжке. И тут же, только обустроился – сразу был отправлен в командировку в Усть-Камчатск на рыбные промыслы. Так началась его журналистская деятельность в промышленном отделе редакции «Камчатская правда».
Потом его назначили заместителем ответственного секретаря газеты и, в конце концов, ответственным секретарём, на должности которого он и проработал до ухода на пенсию в 1991 году. Но, работая в журналистике, он много путешествовал по Камчатке и занимался чисто литературной деятельностью – писал рассказы о местных птицах и животных, подкрепляя свои наблюдения обстоятельными фотографиями пернатого и животного мира, и отправляя их в союзные журналы и сборники. За это время у него вышло девять книг. Допустим, в 1979 году издательство «Детская литература» в Москве выпустило сборник рассказов «Огненное ожерелье» тиражом 450000 экземпляров, а годом позже – «Многоэтажные острова» тиражом 300000 экземпляров. Потом были: сборник рассказов и очерков «Плавать по морю необходимо», посвящённый 300-летию присоединения Камчатки к России…
В «Камчатской правде» он подружился с журналистом-писателем из «Комсомольской правды» Василием Михайловичем Песковым, который часто приезжал на Камчатку за рабочим материалом. Прошёл и пролетел с ним по Камчатке многие тысячи километров, написал в соавторстве книгу «Русский след» в 1994 году, посвящённую 250-летию открытия Русской Америки, много раз печатал свои материалы в той же «Комсомольской правде».
В друзьях у него был и председатель Елизовского госпромхоза, руководитель авиационно-туристической компании «Кречет», Анатолий Георгиевич    Коваленков, с которым он прошёл на моторной лодке «Прогресс» от Петропавловска, через  острова Карагинский и Верхотурова в Карагинском заливе, до посёлка Корф – около 500 миль – порядка 900 километров водного пути. А на такой полумесячный поход вдоль берегов нашего «тихого» океана не каждый решится, даже в особо-жаркий летний период: «Камчатка! Сэр.»
В 1997 году прошёл с организованной Коваленковым экспедицией на оленьих и собачьих упряжках, посвящённой 300-летию присоединения  Камчатки к России, по маршруту самого присоединителя – атамана Владимира Атласова «со товарищи»: от села Маркова на Чукотке до реки Камчатка, где, в устье речки Кануч (потом – Крестовая, теперь – Белая), ими был установлен новый первооткрывательский крест с такой же надписью, которая бытовала на кресте Атласова: «7205 (1697) года июля 13 дня поставил сей крест пятидесятник Володимер Атласов со товарищи 55 человек».
По результатам этого, повторённого, похода Михаил Яковлевич написал исторический очерк и составил из очерков других авторов на эту же тему книгу «Камчатский Ермак», которая увидела свет в издательстве «Новая книга» в 2011 году. Но в дополнение к письменным материалам, экспедиция вела и киноверсию своего похода, которая также увидела потом свет в видиофильме «Камчатский Ермак». В 2006 году этот фильм вышел в финал на конкурсе ТЭФИ в городе Сочи, и два раза его показывали на телеканале «Культура».
После выхода книги и видеофильма «Камчатский Ермак», казаки Всекамчатского Союза казаков Союза казаков России, оценив великий вклад писателя в дело возрождения казачества на Камчатке, приняли Михаила Яковлевича в свою общину и присвоили звание «Почётный казак ВСКР».
Сегодня Жилин проживает в Петропавловске-Камчатском и, поездив по европейской части России и Беларуси в поисках благоприятного места для проведения старости, кажется нигде не нашёл более лучшего места, как в нашей стране снегов и вулканов. Не выпускает из рук фотоаппарата, продолжает писать и публиковаться в местных и всероссийских СМИ, журналах и альманахах, встречается с творческой молодёжью и активно участвует в деятельности Камчатского отделения Союза писателей России. В течение 10 лет является членом общественного совета всероссийского детского журнала для семейного чтения о природе: «Муравейник». В 2012 году получил литературную премию имени И. С. Соколова-Микитова на Смоленщине за очерки о камчатской природе.
Жизнь продолжается.

Март 2017 г.
Петропавловск-Камчатский


«Владей Востоком, государь!..»

(Исторический очерк)

                Памяти пращуров наших, покорителей Сибири      
                и Дальнего Востока: казаков-первопроходцев,   
                промышленников-освоителей и русского люда 
                чиновного, искренне радеющих за Великую
                Россию, посвящается.

В первой половине XIX века на дальневосточном театре русских владений сложилась крайне напряжённая для политики России обстановка. Англия, разгромив Китай в 1-й опиумной войне, подчинила его своему влиянию и упорно искала затерявшееся в бескрайних сопочных просторах русского дальневосточного побережья устье Амура, чтобы, войдя в него, объявить себя владычицей этих «спорных» земель. Америка, в свою очередь, тоже начала здесь активную захватническую деятельность, пытаясь конкурировать с Англией. Мало того, что её китобои и зверобои захламили отбросами морских млекопитающих наши Алеутские, Курильские и Шантарские острова, вырубили всю имеющуюся на них скудную растительность для своих жиротопок, разорили поселения аборигенов, она захотела ещё и отторгнуть эти богатые рыбой и морским зверем просторы под свою юрисдикцию. И первые шаги в этом направлении были уже сделаны. К 1847 году Вашингтон в Северной Америке вышeл к берегам Тихого океана, присоединив после войны с Мексикой штаты Техас, Калифорнию и разграничив с Великобританией интересы в Орегоне. После удачной экспедиции командора Перри в Японию, он подписал с японским правительством кабальный для последних договор, открывающий широкую дорогу в освоении японского рынка. Дальнейшим препятствием была только Россия. 
И хотя по найденным впоследствии в архивах отчётам сибирских казаков к устью Амура на своих кочах из Охотска они подходили ещё в 1639 году, а в 1644 году уже выходили из Амура в Ламское (Охотское) море, документы эти до самой середины XIX века в руки царскому правительству не попали, а затерялись по приказным избам Иркутского и Toбoльcкогo острогов. И даже зная, что по нижнему течению Амура проживает множество русскоязычных потомков казаков-первопроходцев, беглых крепостных крестьян и каторжан, царское правительство не сочло нужным обратиться к ним за помощью, а организовало в начале 1848 года несколько тайных экспедиций «по суху и по морю» в поисках места впадения Амура в Охотоморские воды.
Эти великие дела царь Николай Первый поручил вновь назначенному генерал-губернатору Восточной Сибири Николаю Назарьевичу Муравьёву, пoжaлoванному впоследствии за оправданные надежды графским титулом «Амурский».
Вместе с отправкой из столицы генерал-губернатора Муравьёва к месту новой службы посуху – по морю на Камчатку, с грузом для Российско-Американской компании был отправлен спешно построенный для этих целей нeбольшой парусный корабль «Байкал» под командованием капитан-лейтенанта Геннадия Ивановича Невельского.
Капитан торопился сдать груз в Петропавловске, чтобы остаток навигации 1848 года использовать на поиски ставшего притчей во языцех устья русской реки Амур. И хотя официально в Петербурге он получил распоряжение «к Амуру не приближаться» (царское правительство опасалось открытых столкновений редких на Дальнем Востоке русских кораблей с мощным английским и растущим американским военными флотами, с одной стороны, и, с другой, прямого вмешательства в дела Китая, т. к. не знало к тому времени точного распространения его территорий в районе русла реки Амур), Невельской стремился именно сюда. Он бредил Дальним Востоком ещё в морском кадетском корпусе. К тому же перед отъездом в Иркутск нового генерал-губернатора получил от него негласные инструкции по поводу обетованного устья.
В результате, после сдачи груза в Петропавловской гавани, не дожидаясь получения дальнейших инструкций, Невельской направил «Байкал» к берегам Северного Сахалина и, воспользовавшись благоприятной ясной погодой, прошёл 22 июля 1849 года проливом между Сахалином и материком, доказав тем самым, что Сахалин – остров, а Татарский – не залив, а пролив, и отыскал устье заветной реки. Промеряв прилегающие глубины, он установил, что вход в лиман из Татарского залива для мореходных судов всех рангов возможен с осадкой 23 фута (7, 6 м), вход в Амур из Татарского залива возможен для судов с осадкой до 15 футов (4, 6 м), а из Охотского моря (с севера) – до 12 футов (3, 7 м).
Этим открытием была определена новая возможность России в водном сообщении через Сибирь, по Амуру – с Камчаткой через Охотское море, минуя долгую волокиту через северный порт Охотск. Это первое. А второе – богатый рыбой Амур и прилегающие к устью морские воды дали толчок для зарождения русской рыбной промышленности и торговли на Дальнем Востоке. С этого времени самым активным образом в береговых поселениях Амура и Охотского моря начали строиться морские плавательные средства. Узнав об этом, уже с 1850 года англичане стали считать Россию на Тихоокеанском театре своим главным соперником. Однако экономически этот богатый край стал развиваться только спустя ещё полвека, пока амурские и уссурийские казаки не взяли под свой контроль всю реку Амур и прилегающие к ней земли и не усилилась роль государства в ускорении капиталистического развития России.


*      *      *
      
Проехавший в 1892-1893 годах по Дальнему Востоку России доктор Н. Слюнин писал в своём отчёте «Промысловые богатства Камчатки, Сахалина и Курильских островов»: «...ни на Камчатке, ни на Сахалине, ни в окрестностях Владивостока никакого организованного рыбного пpомыслa нет, а есть только несметные рыбные богатства, которые или не эксплуатируются нами, или расхищаются иностранцами – часто с разрешения, а больше – без всякого дозволения со стороны Русского Правительства».
Но несмотря на это русский китобойный промысел здесь развивался довольно успешно. Ещё с 1851 года – года, когда начала действовать "Русско-Финляндская китоловная компания", одной из ярких личностей которой явился китобой, ставший впоследствии владивостокским купцом, Отто Вильгельмович Линдгольм.
В 1862 году, после ликвидации компании, он создал с друзьями-китобоями Коммерческое китобойное общество, через десять лет став его полноправным хозяином. В эти же и последующие годы здесь добывало китов и частное предприятие офицера в отставке А. Эльсфберга и вольного шкипера Ф. Гека. Конец XIX столетия выдвинул на первый план таких китобоев, как отставные морские офицеры Аким Дыдымов и Генрих Кейзерлинг.
Невзирая на варварское, непресекаемое браконьерство в наших водах американских и прочих китобоев и зверобоев, которые создавали серьёзную конкуренцию в продаже на заграничных рынках ворвани, китового уса и солёного мяса, дела наших промышленников были прибыльными. Даже при неудовлетворительной технической оснащённости судов и береговых баз, отсутствии исконно русских корней в китоловстве, у упомянутых выше энтузиастов пpомыслa открывались широкие перспективы. Не будь это предвоенные годы русско-японского конфликта, закрученного также на борьбе за дальневосточные сырьевые ресурсы, Россия вышла бы на берегах Тихого океана на отменные показатели.
Аким Григорьевич Дыдымов в 1889 году в бухте Гайдамак построил жиротопный завод «о шести котлах» и устройство для разделки китов, а сам с компаньонами на двух судах («Геннадий Невельской» и «Надежда») промышлял млекопитающих у берегов Кореи и Сахалина. В конце 1889 года он добыл 20 китов. Солёное мясо продал в Японии и выручил 14000 долларов. На вырученные деньги организовал в следующем году предприятие по переработке китового жира на мыло и добыл уже 50 китов. К сожалению, в конце 1890 года его китобоец «Геннадий Невельской» пропал без вести у берегов Северной Кореи, застигнутый ураганом. Вместе с ним пропал и его владелец, находившийся на борту.
«Товарищество Тихоокеанского китового промысла» Генриха Гуговича Кейзерлинга в период с 1891 по 1896 годы «упромышлило» 700 китов, продав китовое мясо и ус в Корее. Часть выpyчeнной прибыли он направил на организацию промышленного рыболовства. С 1899 по 1902 годы только от продажи китовой продукции было получено 763600 рублей. К 1904 году имущество товарищества оценивалось в 645000 рублей.
В начале войны все китобойные суда Кейзерлинга, оказавшиеся в Нагасаки, были арестованы в качестве военного трофея, а по окончании её не были возвращены законному владельцу.

*      *      *
      
Толчок экономическому развитию Дальнего Востока был дан в 1891 году строительством Великой Сибирской железной дороги. Это усилило развитие капиталистических отношений, вызвало возникновениe новых посёлков, усилило приток переселенцев в край несмотря на то, что сохранение феодальных пережитков в стране тормозило в целом хозяйственное освоение Дальнего Востока. В связи со строительством железной дороги, быстрыми темпами стали развиваться угольная, золотодобывающая, лесная, пушная, обрабатывающая промышленность, сельское хозяйство, речной и морской транспорт, которые в свою очередь имели тесную связь с рыбной отраслью. Быстрыми темпами строились города. Их число возросло до семи: Благовещенск, Николаевск-на-Амуре, Хабаровск, Владивосток, Охотск, Гижига, Петропавловск-на-Камчатке, в которых проживали более 80 тысяч человек - потенциальных потребителей результатов деятельности добывающей и обрабатывающей промышленности.
Из рыбных промыслов изначально особенно успешно развивался Амурский район. К 1897 году в низовьях Амура количество пойманной рыбы не превышало 500000 пудов (8000 т). Но уже в следующем, 1898 году, только в пределах Николаевска было добыто 630000 пудов на сумму 4 200000 рублей. Из общего числа выловленной рыбы на долю русского крестьянства и аборигенов приходилось 42 %. На Южном Сахалине вылов русских рыбопромышленников за последнее десятилетие XIX века поднялся со 170000 до 640000 пудов. На Камчатке – с 2000 пудов (32 тонны) в 1896 году до 450000 (7200 тонн) в 1900 году. Но вся эта рыба целиком и полностью уходила в Японию.
К началу XX века добыча рыбы на Дальнем Востоке в общей сложности перевалила за 2 500 000 пудов. Как писал в 1888 году Отто Вильгельмович Линдгольм в своей книге «Китовый промысел»: «…в Охотском море резвятся тысячи китов, которые представляют собой миллионы денег: почему, спрашивал я себя, если такие богатства дали возможность построить города в различных частях света, почему России не построить свой Шмеренбург, только с б;льшими удобствами для мopeплaвaтeлей, нежели голландцы на покрытом льдом Шпицбергене?»
Фридольф Фабиан Кириллович Гек называл Дальний Восток «страной китов», «державой котиков». Методично посылал в Санкт-Петербург донесения о богатствах тихоокеанских морей с просьбами о государственном воспомоществовании в их освоении.
С середины последнего десятилетия XIX века государство взяло под контроль строительство Транссибирской магистрали, финансируя его за счёт общебюджетных средств. Возмущения передовых людей – патриотов России – тем, что царская власть не обращает внимания на несметные богатства Востока России и делает глупость, отдавая их на разграбление американским, японским и прочим авантюристам, всё-таки возымели действие. Железная дорога строилась, как сказали бы сейчас, ударными темпами. Она должна была стать также и огромным стратегическим объектом, служащим для быстрой переброски воинских подразделений в случае военных конфликтов, так как из-за сырьевых ресурсов Дальнего Востока они, в основном, здесь и случались. Не взирая на то, что, к примеру, война 1853-1855 годов была Крымской,  немало досталось Петропавловску-на-Камчатке, где, впрочем, в отличие от черноморских поражений, наши солдаты, матросы, казаки и ополченцы одержали убедительную победу над англо-французской эскадрой адмирала Прайса.
Свои интересы в наших водах видели не только Япония и Америка, но и Англия и Франция, эскадры которых постоянно курсировали вдоль наших берегов и совершали вооружённые провокации. Государству просто необходимо было соединить самый дальний порт России Владивосток с Европой, иначе за дальнейшее обладание природными ресурсами Сибири и Дальнего Востока царское правительство не ручалось.
Изыскания и строительство Транссибирской железной магистрали начались в 1891 году одновременно с обоих концов. Однако исследования, проведённые по границе с Китаем, показали наличие больших природных трудностей и неизбежность огромных финансовых затрат для данного строительства. Тогда-то у руководства строительством и возникла мысль о проведении ветви через Северную Маньчжурию, как о наиболее коротком и более дешёвом проекте. К тому же царское правительство преследовало здесь и далеко идущие политические цели – расширить торговлю с Китаем и включить Маньчжурию в сферу влияния России. Но переговоры с Пекином проходили довольно долго и трудно. Китай никак не хотел отдавать территории своих северных провинций под КВЖД. И только боязнь перед японской экспансией, которая ярко выкристаллизовалась к тому времени, и обоснованные расклады русских парламентёров от имени Министерства финансов и иностранных дел об экономической выгоде Китая от её строительства возымели действие.
В 1895 году только закончилась однолетняя китайско-японская война – Япония в кратчайшие сроки нанесла Китаю сокрушительное поражение. Отторгла от него ряд стратегически важных территорий – островов Тайвань и Пенхуледао, и Ляодунский полуостров с военно-морской крепостью Порт-Артур. Однако Россия, выступив совместно с Германией и Францией, вырвала из её рук часть захваченной «добычи». Под сильным давлением этого триумвирата Япония была вынуждена вернуть Китаю Ляодунский полуостров, который, впрочем, Россия вскоре забрала себе. Уже в 1898 году Порт-Артур был превращён в главную военно-морскую крепость России на Тихом океане и резиденцию царского наместника на Дальнем Востоке. А с окончанием строительства КВЖД, к началу XX века, она стала занимать фактически весь Северо-Восточный Китай. Одновременно стало стремительно расти русское влияние и в Корее, которая также постоянно страдала от японского вторжения. К этому времени всем уже было ясно, что окончательное слияние этих, интенсивно осваиваемых русским капиталом и заселявшихся российскими подданными земель с Российкой империей было вопросом времени. В прессе для обозначения вновь приобретённых территорий уже довольно широко использовался специальный термин «Желтороссия».
Япония, сама имевшая далеко идущие цели на забранные русскими территории, прекрасно понимала, что только Россия мешает ей быть полной хозяйкой на Дальнем Востоке, в Китае и Корее. Она стала искать союзников и готовиться к войне со своим великим соседом. Ещё одной причиной для такой войны были богатые рыбой воды, прилегающие к этим территориям. А рыбные промыслы, как сейчас, так и тогда, составляли основную часть экономического развития островной страны Японии. Так что с полным правом можно сказать, что начавшаяся в 1904 году русско-японская война была наполовину и рыбной.


*      *      *
      
После поражения России в этой войне, по Портсмутскому мирному договору к Японии отходил Южный Сахалин. Также царское правительство вынуждено было подписать кабальные для империи условия русско-японской рыболовной концессии, согласно которым японские рыбаки имели право на добычу и бесплатный вывоз рыбы, добытой на шельфе дальневосточных морей. Поэтому русских рыбопромышленников могла бы ожидать удушающая конкуренция с японцами, если бы не КВЖД.
Так вот, тогда, после однолетней китайско-японской войны, Китай опасался нового вторжения японских войск на свою территорию и дал согласие России на строительство железной дороги. Строительство сибирской линии железной дороги шло полным ходом, а к маньчжурской её части вернулись только в 1896 году.
В этом году на престол взошёл Николай Второй, и по этому случаю в Петербург прибыл чрезвычайный китайский посол Ли Хуанчжан. Прибытие влиятельного цинского сановника на берега Невы воспринималось как дружеское расположение Китая к России за оказанные услуги в заключении Симоносекского мирного договора, завершившего китайско-японскую войну. На переговорах после торжеств было решено, что в качестве подставного представителя правительства выступит правление созданного «Русско-Китайского банка». Это решение было принято за основу будущего контракта на возведение и эксплуатацию КВЖД, заключённого между китайским правительством и названным банком 27 августа (9 сентября) 1896 года.
Банку предоставлялось право провести магистраль через Маньчжурию на концессионных нaчалax. В течение 80 лет с момента её постройки она должна была считаться собственностью создаваемого «Общества Китайско-Восточной железной дороги», а после указанного срока бесплатно перейти в распоряжение китайского правительства. Ему также предоставлялось право выкупа дороги по истечении 36 лет с полной оплатой всей стоимости.
Первые партии инженеров и представителей дороги прибыли на Дальний Восток в апреле 1897 года. Строительство проходило в исключительно трудных условиях – по кратчайшему направлению, вдали от торговых и промышленных центров, зачастую по совершенно незаселённой местности. В отдельные периоды на сооружении линии одновременно работали более 200000 человек, в основном из числа местного населения. На строителей нападали действующие в Маньчжурии бандитские шайки хунхузов, уносили людские жизни свирепствующие в те годы эпидемии чумы и холеры. Серьёзно затруднили работы по завершению строительства события, связанные с восстанием ихэтуаней (боксёров) летом 1900 года, когда около двух третей всего сооружённого к той поре было полностью разрушено. Администрация дороги приняла энергичные меры к восстановлению железнодорожного полотна, станционных построек, телеграфа, и уже к 21 октября 1901 года укладка пути была практически закончена.
Официальной датой окончания строительства КВЖД считается 1 июля 1903 года. Менее чем за пять лет был проложен путь длиной 2 668 километров с рядом вспомогательных предприятий, морским и речным пароходствами. Железнодорожная магистраль проходила от станции Маньчжурия через хребет Большой Хинган, Северо-Восточную равнину и хребет Чанбайшань до станции Суйфыньхэ с южным ответвлением Харбин-Чаньчунь - Далянь (Дальний) и Порт-Артур. Центром КВЖД уже в начале строительства стал Харбин. Официальным днём рождения Харбина считается 23 апреля (6 мая по н.с.) 1898 года. Это имя представляет собой трансформированное в русском произношении маньчжурское словосочетание «хао-бин», означающее название местности и переводящееся на русский язык как «плавни» – заливные пойменные луга в долине реки Сунгари. Здесь некогда находилась одноимённая рыбацкая деревушка.
      
*      *      *

В истории русско-китайских отношений, связанных с совместным освоением Маньчжурского края, судьба Харбина уникальна. Китайский город спустя два десятилетия волею судьбы превращается в город русский, в котором без малого 40 лет продолжал сохраняться в неприкосновенности дореволюционный уклад жизни русского и других народов России, оставшихся здесь и эмигрировавших сюда во время и после октябрьского переворота и гражданской войны. Здесь сохранялись их вера, языки, национальные обычаи и культура, традиции их коммерции и предпринимательства. Кроме многочисленной русской колонии здесь существовали компактные национальные объединения бывших подданных Российской империи – армян, грузин, евреев, тюркских народов, украинцев, поляков, а также группы латышей, литовцев, эстонцев, греков и других народов.
Администрация дороги издавала газету «Харбинский вестник» и приложение к ней на китайском языке, в котором печатались наиболее важные сведения для местного населения, касавшиеся деятельности администрации в отношении проблем строительных работ и для пресекания ложных слухов о деятельности «Общества КВЖД». Население послереволюционного «русского» Харбина к тому времени подразделялось на несколько весьма пёстрых в политическом и экономическом отношении групп:
- бывших подданных Российской империи, которые осели в полосе отчуждения ещё до революции (у большинства из них к этому времени был уже собственный дом и кое-какое хозяйство);
- истых советских граждан, направленных в Маньчжурию на административную работу в учреждения Советской России;
- совподданных (как из числа старожилов, так и беженцев), оформивших в местных консульских учреждениях гражданство СССР, дабы не лишиться экономической базы, которой продолжала оставаться для них КВЖД;
- русских эмигрантов-беженцев от советского подданства или старожилов, принявших китайское подданство, что давало равные права и льготы для работы как на КВЖД, так и в системе китайских учреждений;
- русских эмигрантов-беженцев, оказавшихся в положении «бесподданных», которым не было места на КВЖД. Многие из них попали в Харбин без денег, связей и протекций и были напрочь лишены какой-либо юридической защиты.
Положение всех этих людей теснейшим образом было связано с обстановкой на КВЖД, которая в свою очередь зависела от давления на Китай со стороны Японии, после большевистского переворота в России 1917 года, с одной стороны, а также и прямым образом от событий в России, и развития русско-китайских отношений после этого переворота, – с другой.
Пока гражданская война бушевала в Сибири, Забайкалье и Приамурье, китайские власти были очень осторожны в ограничении прав русского населения. Административные права железнодорожной администрации над населением города и полосой отчуждения продолжались до сентября 1920 года, когда, наконец, Пекинскоe правительство не объявило их аннулированными. Русский суд, русские охранные войска перестали существовать. Охрану интересов русского населения взяли на себя власти Трёх восточных провинций, как стали тогда называть Маньчжурию. Одной из виднейших фигур, символизировавших русское влияние на Дальнем Востоке, был директор-распорядитель правления Общества КВЖД. Эту должность долгое время занимал генерал-лейтенант Д. Л. Хорват, который, выйдя на пенсион в апреле 1918 года и поселившись в Пекине, умер 16 мая 1937 года. Преемниками его власти были впоследствии инженер В.Д. Лачинов и начальник Службы тяги, а затем – начальник Службы пути, инженер Д. П. Казакевич. Вплоть до февраля 1921 года деятельность двух этих личностей протекала в условиях, крайне тяжёлых и неблагоприятных. Дисциплина служащих дороги и рабочих была расшатана революционными брожениями. В Харбине появились советы рабочих и солдатских депутатов. Однако, намеченный план установления на КВЖД советской власти вооружённым путём провалился. Харбинцы в большинстве своём советскую власть не приняли.
В Пекине к этому времени состоялось собрание акционеров Русско-Азиатского банка, закрытого большевиками в Петрограде в декабре 1917 года на Невском, 62 (откуда получало субсидии правление «Общества КВЖД») и представителей Китайской дороги. На нём было подписано соглашение с китайским правительством о новой структуре Правления.
2 февраля 1921 года в управление дорогой вступил вызванный из Парижа русский эмигрант – инженер Б. В. Остроумов. И хотя никаких юридических и административных прав над полосой отчуждения КВЖД и её населением Остроумов не имел, его авторитет и личные качества сыграли большую роль в общественной жизни русской колонии в Маньчжурии. Из предприятия, имеющего к 1921 году убыток в 2, 5 млн. золотых рублей, к 1922 году дорога принесла 6 млн. рублей чистой прибыли. Были приведены в порядок все железнодорожные пути, станционные, складские и прочие помещения, преобразились посёлки и сам Харбин. Существенным итогом хозяйственной деятельности Остроумова явилось установление доверительных отношений и самых тесных связей между русскими и китайскими, земледельцами и коммерсантами Маньчжурии.
Ленинская советская власть сразу после октябрьского переворота стала наводить мосты связи между Россией и странами Южной Азии. Были урегулированы добрососедские, равноправные отношения с Монголией, Афганистаном, Турцией, Ираном, а вот Китай вплоть до 1920 года признавал только царского посланника Кудашёва.
Советское правительство обращалось с дружескими намерениями по КВЖД к Китаю и в 1919-м, и в 1920-м году. И только весной 1924 года, благодаря активным действиям советской дипломатии в переговорах с Пекином и Мукденом в Маньчжурии было подписано окончательное соглашение по КВЖД. Восстановление прав Советского Союза на КВЖД открывало перед ним широкие перспективы экономического и политического сотрудничества с Китаем, однако вызвало бурную негативную реакцию Запада, Японии и Америки. В Харбине их представители провели несколько совещаний с участием прежней администрации дороги, дабы создать на КВЖД мятежную обстановку, способную оправдать их прямое военное вмешательство в этом районе. Но их потуги не увенчались успехом.
     Как мы видим, значение первой Транссибирской магистрали для полномасштабного владения территориями России осознавало, как старое, царское правительство, так и молодое, советское, и постоянно вели борьбу за её обладание. Только во время русско-японской войны 1904-1905 годов, несмотря на сокрушительное поражение русских войск на Дальнем Востоке, только что отстроенная дорога позволила России не потерять материковую часть своих отдалённых территорий с центром во Владивостоке, перевозя живую силу, технику и продовольствие для фронта.


*      *      *
      
С введением в эксплуатацию китайской части Транссибирской магистрали быстрыми темпами начинает развиваться рыбный промысел и рыбная обработка на Амуре. Жителям русско-китайских поселений вдоль КВЖД требовалось питание. Уже в начале ХХ века на всём протяжении реки появляются крупные рыбопромышленные фирмы и предприниматели. Так, в Николаевском районе осуществляли рыбный промысел и переработку фирмы Надецкого, «Товарищество Люри и Рубинштейна»,«Волжско-Амурское торгово-промышленное товарищество», «Товарищество Ш. Х. Вейнермана с сыновьями и Н. О. Зубарев», а также предприятия промышленников К. Л. Лаврова, Вергазова, Ю. И. Бринера, Зинкевича, И. Н. Галичанина, Миллера, Фращинского, которым один день работы давал в путину от 23 000 до 36 000 штук рыбин. На их предприятиях трудилось более 600 рабочих. Стоимость оборудования составляла более 800 000 рублей. На рентабельных участках были построены 2 береговых рефрижератора, 2 консервных завода. Для лова и транспортировки рыбы использовались 5 пароходов, 16 паровых и 14 моторных катеров, 14 парусно-моторных и 6 парусных шхун, более 1 000 мелких плавсредств. Стоимость их оценивалась в 12 млн рублей золотом. После русско-японской войны рыбопродукция этих предпринимателей (кетовый пласт, солёная рыба в бочках, свежемороженая рыба) стали отправляться железной дорогой на внутренний русский рынок: в Иркутск, Томск, Уфу, Саратов, Ростов-на-Дону. А вот на Сахалине, наполовину отошедшем к Японии, русское рыболовство резко сократилось.
В 1910 году царское правительство, озабоченное вопросами национальной безопасности и экономического развития страны, вводит пониженный на 25 % тариф на провоз рыбопродукции по железной дороге. В итоге, из 2,5 млн. пудов рыбы, добытой в Амурском промысловом бассейне, 83 % были направлены на рынки Сибири и Центральной России. А увеличение в это же время количества срочных рейсов Добровольного флота подняло вывоз рыбопродукции с берегов Охотского и Берингова морей во Владивосток до 80 %.
Возможность быстро отправить рыбопродукцию с промыслов увеличило её производство на охотско-камчатском и чукотско-анадырском побережьях. Так, в 1913 году на промыслах было приготовлено 700000 пудов рыбы, в 1916 году – 1250000 и в 1917 году – 1700000 пудов. Всего с камчатского побережья на рынки России за 1911-1915 годы было направлено солёной кеты, горбуши, сельди и икры 4099000 пудов.
Изменение направления перевозки русской рыбной продукции сократило её экспорт на японский рынок. В 1909 году он составил 1833000 пудов, в 1910 году – 1417000, в 1911-ом – 1027000, в 1912 году – 719000 и в 1913-ом – 146000 пудов.


*      *      *
      
После подписания советско-китайского соглашения по КВЖД в 1924 году новое Правление дороги, состоящее из 10 человек (5 – представители Китая, 5 – СССР), приняли экстренные меры по улучшению её, снова расшатанному за полгода переговоров, экономическому положению.
К началу 1925 года дорогой было перевезено 30 млн. пудов (480000 тонн) грузов – рекордное количество за всё время её существования. Чистая прибыль предприятия составила 17 млн. рублей. Перевозить грузы грузоотправителям стало ещё более выгодно и рентабельно. КВЖД стала образцовым предприятием. Для рабочих и служащих был установлен восьмичасовой рабочий день, значительно улучшилось их материальное положение. Стали строиться школы и учреждения культуры. Расходы на это, по сравнению с 1924 годом, возросли в 6 раз и составили 114300 рублей. К 1 января 1926 года на КВЖД насчитывалось 102 учебных заведения, в том числе и высшие, в которых обучались 13814 человек. Число преподавателей в них превысило 600 человек. В Харбине для китайских рабочих открылись курсы по изучению русского языка, а для их детей – две специальные школы 1-й ступени. Всего на КВЖД для китайцев были открыты 18 учебных заведений, в которых работало 66 преподавателей и обучались 1777 человек взрослых и детей.
Если в начале ХХ века население Северной Маньчжурии составляло около 2 млн. человек, то ко второй половине 20-х годов, оно возросло до 13, 5 млн. человек.
Действия советских «совладельцев» по приобщению китайских рабочих к цивилизованной жизни стали раздражать китайскую официальную сторону, в частности, правителя Маньчжурии Чжан Цзаолиня, ликвидированного впоследствии японской разведкой. В руководстве КВЖД возникли разногласия. А когда весной 1927 года к власти в Китае путём контрреволюционного переворота пришёл Чан Кайши, начались постоянные провокации против советских учреждений. Апофеозом разгула антисоветизма стал налёт маньчжурской полиции на генеральное консульство СССР в Харбине 27 мая 1929 года. После шестичасового обыска была захвачена часть служебной переписки и арестовано 39 человек сотрудников госучреждения.
СССР обвинялся китайскими властями в «красном империализме». 10 июля по указанию Чан Кайши маньчжурские войска Чжан Сюэляна, отца бывшего правителя Чжан Цзаолиня, захватили КВЖД по всей его линии, отстранили от руководства советских специалистов, арестовали более 200 рабочих и служащих, подданных СССР, а около 60 человек, в том числе управляющий и его помощник, были высланы за пределы Китая.
Москва дала распоряжение о полной эвакуации советских служащих дороги в СССР. Но уже через полгода советская администрация возвратилась на КВЖД. Её действия вскоре привели к тому, что в полосе отчуждения образовались две чётко выраженные русские колонии: эмигрантская и советская. Первая в различные годы насчитывала от 70000 до 200000 с лишним человек, а вторая, к моменту продажи железной дороги японцам, – 24 000 служащих.
Возврат советской администрации к управлению КВЖД привёл к новой волне репрессий со стороны китайской армии. В своём обращении «Ко всем офицерам и сoлдатам», Чан Кайши призвал «бросить все силы на отпор России». Китайским милитаристам широким потоком шла военная помощь от империалистических держав. 30 июня 1929 года газета «Известия» сообщала, что только США ввезли им военного снаряжения на сумму свыше 100 миллионов долларов. С новой силой развернулись провокации на железной дороге, что проложило путь открытой агрессии Японии в Китае: захват Маньчжурии в 1931-1932 годах, расширение экспансии в 1935 году и развёртывание крупномасштабных военных действий против России в 1937 году.
И всё это время русские эмигранты и советские подданные на КВЖД увольнялись с работы, арестовывались и содержались в концлагерях, где подвергались зверским издевательствам, насилиям, голоду, расстрелам без суда и следствия. Мукденские войска и белогвардейские формирования при поддержке японских захватчиков вели постоянные провокационные нападения на советские пограничные заставы и вооружённые вылазки на принадлежащие СССР территории.
В конце марта 1935 года закончилось оформление передачи советским правительством железной дороги правительству Маньчжоу-го, а в апреле на станции Харбин-Центральный не стало хватать места для отъезжающих. Последний, 104-й, эшелон ушёл в Россию 28 июля.
С этого времени правительство Маньчжурии стало реформировать русское школьное образование в стране. Гимназию при Харбинском педагогическом институте разделили на две – мужскую и женскую. Прекратили своё существование сразу несколько старейших русских учебных заведений города. Частные школы допускались лишь с особого разрешения властей. Был прекращён приём в Харбинский политехнический институт русских студентов. Преподавание переводилось на японский язык. В 1937 году прекратил существование педагогический институт, в 1938-м – юридический факультет, в 1941ом – институт ориентальных и коммерческих наук.
И всё-таки, несмотря на 14 последующих лет японского господства в Манчьжоу-го, россияне сумели сохранить своё воспитание, образование и культуру. Это позволило русским в чужом окружении образовать своё этнокультурное пространство, сберечь родной язык и национальную самобытность. Харбинцы гордились своей историей. Даже в условиях репрессий, в 1937 году, Харбин, как и вся «Зарубежная Русь» торжественно отметил 100-летие кончины великого русского поэта А. С. Пушкина. В 1938-м – 950-летие крещения Руси. В докладах, которые читались в те дни в Харбине, на больших линейных станциях и в школах, проводилась национальная идея: без православия жизнь русского человека – ничто. Поэтому старая русская эмиграция устремилась в сохранение своей духовности путём возведения православных храмов и культовых сооружений других устоявшихся российских верований. Десятилетие, с 1932 по 1942 годы, ознаменовалось мощным расцветом церковно-общественной жизни на КВЖД.
Если в дореволюционном Харбине был только один Свято-Николаевский собор и 5 церквей, то к исходу русской эмиграции из Маньчжурии город насчитывал 22 действующих православных храма, 2 костёла, кирху, 3 мечети, 2 синагоги и молельню, украинскую Покровскую церковь, армянский молитвенный дом, 3 молитвенных дома христиан адвентистов 7-го дня, 2 баптистские церкви и 3 церкви старообрядцев.
После разгрома японских милитаристов советскими войсками на Дальнем Востоке России СССР вновь вступил в совместное владение дорогой. События 1946-1949 годов заставили наших сограждан на КВЖД вновь задуматься о своей дальнейшей судьбе: кто-то этот период посчитал для себя отдушиной в жизни, а кто-то новыми репрессиями со стороны вновь пришедшей на дорогу советской власти.
После образования КНР, особенно после отказа советского правительства от своих прав на совместное управление КВЖД, маоистские власти всё чаще стали проявлять неприкрытую враждебность к русским, которые независимо от их идейно-политических воззрений и причин, заставивших их в разные годы не вернуться на родину, причислялись к «пособникам ревизионизма».
В 1954 году СССР открыл границы для желающих вернуться в Россию. Вплоть до следующего, 1955-го, года состоялись массовые выезды харбинцев «на освоение залежных и целинных земель» в районы Южной Сибири и Северного Казахстана. Соответственно, КГБ в те годы вёл тщательный разбор каждого личного дела. Те же, кто не пожелал возделывать целинные земли в СССР, воспользовались помощью «Международной организации по делам беженцев» и эмигрировали в другие страны,  большей частью в Австралию и Южную Америку, побросав свои дома и имущество. С 1956 года русская общность в Маньчжурии перестала существовать.
С тех пор прошло ещё полвека, 35 лет из которых – в постоянном социалистическом строительстве. И, надо сказать, это были действительно годы созидания. Построена Байкало-Амурская магистраль, которая вполне могла бы конкурировать с КВЖД, но последние 17 лет она только благополучно стареет, не эксплуатируясь даже наполовину. В сентябре 2006 года исполнится 110 лет с начала строительства маньчжурской части Транссибирской железной дороги. И что же мы видим в этом районе страны на сегодняшний день? Китай, развивающийся немыслимыми темпами, всеми силами старается выйти к берегам Японского моря, южнее Хасана, чтобы построить там свой порт по соседству с Владивостоком и Находкой. Строительство порта в этом месте – это новая КВЖД и дешёвая русская рыба, уходящая в Поднебесную по суше и по морю, ибо России, к сожалению, она сегодня почему-то не нужна. В ней заинтересованы все кому не лень в этом регионе, только не Российское государство. Давайте взглянем на цифры, приведённые И. Азовским и Ю. Щербаниным в статье «Транспортные проблемы в российско-китайских экономических отношениях», опубликованной в журнале «Проблемы Дальнего Востока»: «Достаточно сказать, что в общей сложности за период 1991-1996 годы тарифы на железнодорожном транспорте в Приморском крае выросли почти в 45 000 раз... По оценке дальневосточных экономистов, порты региона в 1997 году имели резервы в пропускной способности в среднем около 50 %. ...в последние годы наблюдается резкое падение объёма грузоперевозок по Транссибу. При возможности перевозить 100 млн. тонн в год сегодня магистраль загружена только на 1/3; ещё большее падение объёмов наблюдается в контейнерных перевозках: в 1997 году было перевезено 20000 контейнеров (для сравнения, в 1981 году – 140000 тысяч)».
А что же Китай? Мало того, что он вышел на первое место по объёму добываемой в мире рыбы и морепродуктов, в 1997 году он вошёл в десятку самых мощных в мире морских перевозчиков импортной и экспортной продукции. А по железным дорогам Китая давно уже поступает в Сибирь бывшая российской рыба-сырец, превращённая на их заводах в рыбопродукцию, минуя наши дальневосточные рыбозаводы, и кормит наше население. А наши рыбопромышленники в очередь, сбивая друг другу цены, толпами топчутся перед капризными соседями (японцами, корейцами, китайцами...), чтобы за бесценок сдать им свежевыловленную рыбу и получить наличные доллары. И страшно становится за судьбу державы. Неужели наши предки были дальновиднее и мудрее нас?
Хочется надеяться, что богатый опыт совместного дружеского сожительства русских общин на территории КВЖД при нынешней открытости архивов принесёт свою существенную пользу в обустройстве благополучной жизни россиян на современном этапе.

                2000 г.               
                г. Петропавловск-Камчатский,

Село Гречихино

Как утверждает наш Волгоградский краевед-писатель, хопёрский казак из станицы Михайловской, Борис Степанович Лащилин в своей книге «На родных просторах» (Нижне-Волжское книжное издательство Волгоград 1968): «.., на так называемой Гречишной Луке, на левом берегу, находится село, получившее от излучины своё название Гречихино. В прошлом по Медведице производился сплав товаров на барках, для чего барки закупали на Волге, а потом, в разобранном виде зимой, перевозили на Медведицу, где в сёлах Гречихино, Жирное и Линёво они собирались, а затем нагруженные зерном, мукою, дёгтем, углём и кожами, сплавлялись во время весеннего разлива вниз по течению реки до её устья, а потом шли далее уже по Дону... Одним из наиболее опасных для судоходства мест считалась как раз Гречишная Лука. Сохранившиеся рассказы старожилов утверждают, что на этом плёсе затонуло когда-то несколько барок, гружённых гречихой, и она с тех пор получила теперешнее название».
Так ли это или не так (относительно Гречишной Луки), царствие ему небесное и спасибо, что упомянул в своей книге о моей родной «Гречихе» – Гречихином хуторе, как его называли в те далёкие времена. Но барки завозились и разово строились из местного пойменного леса на верхней Медведице и гораздо выше Гречихина хутора – вплоть до Аткарска Саратовской губернии. Потому что здесь как раз и были тогда хлеборобные места. А я даже допускаю, что те самые «рассказы старожилов» он услышал из уст моего отца – сельского учителя Гречихинской семилетней школы, с которым он вёл переписку до самой отцовской смерти, но так и не побывал у него в гостях. Как, впрочем, и отец у него. А познакомились они с ним после войны, в 1947 году, на семинаре молодых писателей в Сталинграде. После этого семинара, в 1948 году был выпущен толстенный альманах «Литературный Сталинград» (1 – 2 Областное книгоиздательство Сталинград 1948), где отец был представлен стихотворением «Возвращение с фронта», а Борис Лащилин рассказами «Земной рай» и «Герой труда».
В 1950 году отца снова вызывали в Сталинград, на Творческую литературную конференцию писателей Поволжъя. В делегатском вызове с профилем Сталина на обложке написано: «Уважаемый Струначёв Я. В. Оргкомитет при Сталинградском Обкоме ВКП(б), извещая Вас, что Вы являетесь делегатом творческой конференции писателей Поволжъя, приглашает Вас принять участие в работе конференции. Конференция откроется докладом члена секретариата Союза Советских Писателей, лауреата Сталинской премии Ф. И. Панфёрова на тему: «ЛИТЕРАТУРА и ЖИЗНЬ». Конференция начнёт свою работу 6 сентября, в 12 часов дня, в зале заседаний Обкома партии. Оргкомитет».
Тогда брату Александру не было ещё и года. Отец съездил на эту конференцию. И долгое время ходил под её впечатлениями – «чесал репу». Потом Сашка мне рассказывал, что, уже будучи школьником, слышал, как отец, в который, наверное, раз, рассказывал матери о банкете, прошедшем после этой конференции: «Панфёров, приняв лишнего на грудь и распалившись в беседах и похвалах от своей значимости, выхватил из-под себя стул и запустил им в хрустальную люстру со словами – «Мне по хрену! Я – гений!». Тут же подошёл милиционер, объяснил ему, что он хулиганит, и увёл его в администраторскую комнату. Панфёров на ходу выкрикивал, что это ему по фигу – он за всё заплатит. И, наверное, заплатил. Потому что уже на утро в зале висела новая хрустальная люстра, а Панфёров, протрезвев, как ни в чём не бывало, расхаживал среди разъезжавшихся делегатов. Да! Думал отец: «Гениям» всё позволено, даже в Сталинскую эпоху. Однако ему не суждено было вступить в этот вожделенный Союз Советских Писателей. Семейная обстановка и отсутствие денежных средств не позволили, чтобы по каждому вызову добираться до Сталинграда. Потом родился я, потом сестра, потом – то, да сё... Хотя он и получал позднее приглашения на очередные Слёты начинающих писателей. А Борис Степанович Лащилин был холост, не обременён семейными проблемами, и, в конце концов, стал настоящим писателем.   
 У меня и сейчас хранятся все, присланные Лащилиным моему отцу книги с дарственными надписями. Эта не исключение, подписанная 4 ноября 1968 года. В неё он даже вклеил фотографию своей матери, которую боготворил.
Ну, так вот. Село, в котором я родился 1 мая 1953 года, Гречиха, как все мы, жители, его называли, действительно лежит на левом берегу реки Медведицы, у окончания большого, заросшего лесом, безымянного острова, окаймлённого с обеих сторон двумя руслами одноимённой реки. В ширину этот остров метров пятьсот, а в длину все два километра потянет. Летом на его полянах дед с моим отцом сено для своих коров и  овец косили. С левой стороны его огибает старое русло – порожистое и каменистое, с нависшим над водой с восточного края села высоким скалистым берегом. Но воды в нём теперь протекает мало и течение слабое. И, наверное, если баржи на Медведице когда-нибудь и разбивались, то, по-видимому, именно в этом месте, когда это русло было основным и единственным. В детстве мой старший брат Александр (2 января 1950 г.р.), а потом и я, любили пропадать на этой старице с удочками. Тем более что, как раз недалеко от этого места, у тихого руслового затона, в предпоследнем доме, жили наши дед Пётр Игнатьевич и баба Марфа Фёдоровна Косьяненко – родители нашей матери. В последнем доме улицы, с дедовой стороны, жила семья Белоглазовых, а напротив, на взгорке, немецкая семья Лохманов. Их сын, Витька Лохман, был на год старше меня. Мы с ним дружили и играли, когда я приходил к деду в гости. Самая нижняя их улица выходила огородами и переулками к реке. Сегодня бы эта улица, наверное, носила название «Набережной», но тогда названий улиц в деревне вообще не существовало, потому что все её жители знали друг друга в лицо. Под крутым берегом на территории левады у дедушки всегда стояла лодка, на которой он каждый вечер, на ночь, ставил сети. Пойманной рыбой подкармливал и нашу не маленькую семью.
Дед Петро прожил долгую и трудную жизнь. Родился в 1885 году на хуторе Рудом, рядом с хутором Лиходеево Еланского района, которые потом объединились в одно село под названием Берёзовка. Вскоре умер отец Игнат, а мать Матрёна загуляла и оставив его на попечение двоюродной сестры Галины в Елани, завилась в неизвестном направлении. В Елани Петро закончил 4 класса церковно-приходской школы, и его взял в батраки местный купец Дозоров. Батрачок развозил хлеб из пекарни по хлебным лавкам и был на побегушках. Отец его Игнат род свой вёл от запорожских казаков, переселившихся на верхний Дон с Полтавы, после разгрома Потёмкиным Запорожской Сичи. Фамилию носил, конечно же, КАсьяненко, от имени Касьян, но со временем, при выписке паспорта,  какой-то волостной писарь-грамотей написал «КОсьяненко». Так они и остались «Косьяненко».
Петро был роста выше среднего, красив и статен, сноровист в работе, черноволос и горбонос. Всегда носил бороду (насколько помню это я) и любил петь «хохлячьи» казачьи песни.
Когда собирались застолья из большой, съезжавшейся на лето со всех концов страны семьи (а детей они с бабкой нажили 11 душ, но только шесть дочерей и один сын, Михаил, смогли пережить все свалившиеся на головы нашего народа беды с начала 20 века на описываемое мной время), он всегда был запевалой и тащил песнями весь стол. Особенно запомнилась песня «Йихав козак за Дунай». Когда доходило дело до припева, он приосанивался и начинал стучать кулаком по столу в такт словам «та було б», что, по-русски, означало «да было бы»: «Та було б, та було б нэ любыты! Та було б, та було б нэ ходыты! Та було б, та було б тай нэ зна-ать! Чем тэпэрь, чем тэпэрь за-бу-вать!». Следом за ним начинали подстукивать и все поющие мужчины, в результате чего блюда с закуской, бутылки и стаканы начинали подпрыгивать на столе и издавать хрустальные звоны.
В 12-летнем возрасте Петра забрал снова в Рудой его родной дядька по матери, Андрей Иванович Журбин, у которого он прожил 7 лет. По достижении 19-летнего возраста Журбин засватал за него любимую внучку мельника (однофамильца Петра) Иосифа Петровича Касьяненко – Марфу Фёдоровну Коротицкую 1888 года рождения, которая и жила у Иосифа.  Потом тот отдал им в придачу и свою ветряную мельницу.
Дед Петро прошёл Первую Мировую,  Империалистическую войну, был ранен в руку разрывной пулей, перенёс тяжёлую операцию и остался жить. Затем пришла революция, раскулачивание, выселение семьи из собственного дома, скитание по чужим дворам, отправка на строительство Беломоро-Балтийского канала, через год экипировка из лагеря умирать в родные края, как доходяги после заворота кишок… Но бабка сумела его отходить травами, и он снова остался жить. Хотя всю оставшуюся жизнь, до 82 лет, проходил с бандажом, потому что внутренний послеоперационный шов на животе лопнул от непосильного труда на Беломорканале. Потом была статья И. В. Сталина «Головокружение от успехов» и ему, как многодетному, незаконно раскулаченному, выдали 4000 рублей для строительства своего дома. А потом отец, после Вликой Отечественной войны, помотавшись по Верхнему Дону в поисках лучшего учительского места и осев в Гречихино, перетащил и их сюда же из села Лиходеева.
Здесь, в Гречихе, набожный, справедливый и добросовестный, он стал, при отсутствии церкви, выполнять роль церковного старосты в местном молельном доме: читал молитвы на православные праздники, крестил детей, отпевал усопших. У него в доме я впервые познакомился со старо-славянским языком, церковными книгами и стал их читать, что впоследствии мне помогло в педагогическом институте без труда осваивать древне-русский язык и сходу переводить тексты на современный русский...
И вот мы с братом, под маркой, что идём к деду с бабкой (так как одних нас на речку не пускали), бежали к старикам, где у нас хранились удочки. Захватив их, котелок, пять-семь картох в придачу, головку цибули и спички – на целый день убегали вверх по старице в сады, которые не знаю, кем и когда были вдоль левого русла насажены. Фруктовые эти сады с переменным успехом то колхоз брал под охрану, то бросал их, как тянущие баланс хозяйства на дно, были основным местом летнего пропитания гречихинской детворы.
Ещё одним местом пропитания гречихинской детворы – весеннего пропитания – были обширные заливные луга, начинавшиеся сразу за садом. После схода половодья, они ярко начинали зеленеть, приманивая к себе любителей сбора щавеля, дикого лука и другого съедобного и целебного разнотравья. А если считать, что в те годы все сёла в основном жили на подножных кормах, то на эти луга делались настоящие набеги из разновозрастных ватаг. Туда шли и взрослые, и молодёжные компании, и уличная шантропа.  И всяк находил себе место для сбора дикоросов и отдыха.
В июньский месяц сенокоса, колхоз сгонял туда всех колхозников и весь тягловый скот. Впрягал всех в сенокосилки и грабли и начинал заготовку сена для дойного стада коров. А отец на оставшихся после половодья многочисленных озёрах и старице всё лето, по воскресениям, успешно ловил сетями карасей, щук и  сазанов.
Семья у нас была большая – 5 человек детей, а работал в основном один отец. Так что с самого детства в нас превалировал добытческий дух. Мать была домохозяйкой, и ей хватало дел по огороду, обихаживанию и обшиванию нас – троих сопливых послевоенных последышей.
Сваренная на природе уха служила для нас и первым и вторым блюдом, а десертом, в зависимости от сезона, – ягоды земляники, вишни, крыжовника, яблоки, китайки, дули, груши и даже мёд из чьей-то заезжей пасеки, если кто-нибудь из отчаянных пацанов умудрялся стащить пару-тройку рамок с сотами. Цыпки с наших рук и ног, как мать ни старалась их свести, смазывая каждый день сметаной, не сходили до самой осени. Особенно с братовых. Потому что тот постоянно любил удить рыбу, засучив штанины до самых ягодиц и забредя в воду, как можно глубже.  За что чуть не поплатился жизнью, сорвавшись с подводного обрыва. Дело было на Песках, и хорошо, что там в это время загорали старшие пацаны: Толик Бирюков, быстро сориентировавшись, прыгнул в воду и вытащил, уже было захлебнувшегося брата, хотя он и мог плавать. Растерялся с удочкой.
Я плавать не умел совсем, поэтому в воду не лез – рыбачил всегда с берега.
С тех пор, как я стал себя помнить и осознавать, а это случилось с четырёх с половиной лет (в период 1957-58 г.г.), я был под постоянным патронажем своего брата Александра. До самого его уезда из дома в 1967 году, после окончания десятилетки на учёбу и работу, в Белую Калитву. Мать, выпроваживая нас на улицу, назидательно внушала ему, чтобы он нигде не бросал меня, а мне – чтобы я не отставал от Сашки. Тот всё время ерепенился перед ней, не желая брать меня с собой, а выйдя с навязанным мной на улицу, давал щелбана и сказав «не отставай», устремлялся как всегда, через всё село, к нашим дедушке с бабушкой.

Жили мы на южной оконечности села, в некотором даже отдалении от него, на въезде в село со стороны цивилизации – села Медведицы, которое ещё звалось на старый немецкий лад Франком, в обширном общем дворе школы семилетки. Большая школьная территория у длинной одноэтажной школы, напоминающей собой растянутую букву «П», с большим палисадом из жёлтой акации и фиолетовой сирени с внешней стороны, – была с внутренней стороны огорожена ремонтировавшимся ежегодно школьной мастерской деревянным штакетником.
Посередине двора были врыты в землю: бум – деревянное бревно на двух опорах для отработки упражнений по выработке равновесия тела; турник; брусья и высоченная бревно-перекладина с крюками на двух столбах, на которую вела стационарная деревянная лестница-стремянка. На эти крюки весной вывешивались спортивные кольца, канаты и деревянные шесты для обучения учащихся лазанию по вертикальным снарядам. Также были насыпаны две песчаные грядки для прыжков в длину и высоту.
С краю, в углу этой огороженной территории, находился и наш дом на две семьи, с хозяйственной пристройкой и сараями. В одной половине жили мы: мать, отец, я, брат Александр (трагически погибший потом, 4 июня 1991 года, в Белой Калитве Ростовской области), средняя сестра Валя (ныне проживает в Аткарске на Медведице), 1939 года рождения, и только родившаяся в 1958 году младшая сестра Оля (проживающая сегодня в Камышине). Старшая сестра Майя, 1938 г.р., уже уехала учиться в Ростовский-на-Дону медицинский институт (и сейчас проживает в Белой Калитве). В другой половине семья тёти Гали Сагай. Работала она уборщицей в школе. Мужа не было, и она одна тащила четверых детей: Александр уже отслужил в армии танкистом и теперь работал в колхозе трактористом, Валерка – заканчивал семилетку, Люба – на пару лет была младше меня и Таня – ровесница моей сестры Ольги.
Через дорогу, напротив нашего дома, располагалось сельское кладбище, и в конце него – старое немецкое здание из красного кирпича, служившее колхозу амбаром для хранения семенного фонда. За этим амбаром отец со своими старшими учениками обычно устраивал стрельбы из малокалиберной винтовки на уроках физкультуры, для выполнения ими норм на значок БГТО (Будь готов к труду и обороне). А по кладбищу он периодически гонял Валиных «женихов»: парней, которые, подвыпив, от безделья, чтобы обратить на себя её внимание, надевали на голову тыкву или белую простынь и ночью иногда стучали в окна со стороны кладбища, ухая и пристанывая, как мертвецы. Валя тогда училась заочно в Саратовском библиотечном техникуме, работала библиотекарем в Гречихинской избе-читальне, и отбоя от местных ухажёров, желающих с ней подружить, не было. Помню, однажды он схватил железную кочергу, сделанную из 15 мм прута и погнался за ними по кладбищу. Догнал одного. А это оказался его бывший нерадивый ученик Котков, Валин одноклассник, которого потом посадили, за другие проделки, как раньше интерпретировалось – за мелкое хулиганство. Тот остановился, вырвал у отца кочергу и убежал. Отец пришёл весь в трансе, чуть не матерится... А наутро нашёл свою кочергу возле дома, завязанную в узел. Потом ходил к местному кузнецу, выправлял кочергу и ставил ему «магарыч». Так что кладбища мы с детства не боялись. Хотя родителям жить напротив него было неприятно.
В Гречиху можно было проехать по двум дорогам: по той, что отделяла наш дом от кладбища, подходящей прямо с юга, от села Медведицы (Франка), через бугор, и с западной стороны, со стороны Дурного оврага, по дороге, идущей вдоль пойменного леса реки Медведицы, но тоже из Франка. Обе эти дороги в конечном итоге выходили к школе. И уже от неё двумя переулками спускались через всё село, почти к самой речке Медведице. Была ещё и третья дорога, идущая по лесу, вдоль речки, которая выходила к колхозным скотным дворам. Но по ней ездили в основном зимой, когда она замерзала, потому что летом, после весеннего паводка она долгое время стояла в лужах и грязных колдобинах.
Со стороны второй дороги, за школьным двором, находились колхозные механические мастерские, МТС, вокруг которых зимовали сеялки, веялки, конные сенокосилки, грабли, жатки, стопами возвышались острозубые бороны и в ряд стояли поломанные немногочисленные колёсные тракторы ЧТЗ. Тракторы ДТ только входили в обиход, и бедным послевоенным колхозам их купить было не за что. Тягловой силой служили в основном волы и верблюды. Лошади и те были на особом учёте. Потом, после объединения, когда  Гречихино стало отделением большого сельскохозяйственного совхоза Медведицкого, здесь появились и комбайны и бульдозеры.
С этой же стороны школы, но с другого конца двора, стоял и несколько квартирный одноэтажный дом для учителей. В нём проживали три семьи: директор школы Данила Андреевич Сердюков с женой. Учительница немецкого языка с дочерью Людмилой, которая училась с моим братом в одном классе. А вот с третьей семьёй наши родители и мы, как говорится, дружили семьями. Это была семья завуча школы, Федосеева Ивана Фёдоровича, ставшего потом, в 1960 году, директором Медведицкого детского дома, а в 1964-65 году, после его расформирования, одним из заместителей директора Жирновской школы-интерната. К сожалению, забыл, как звали его жену. Кажется, Таисия Ивановна. Но детей помню, так как бывал у них не раз в гостях, в Жирновске, когда обучался уже в старших классах. А у их Наташки был даже на свадьбе, как раз после окончания Ростовского-на-Дону мореходного училища, перед отъездом на Камчатку, в сентябре 1973 года. У него было четыре дочери: Люся – 1949 г.р., Наташа – 1952 г.р., и две близняшки – Таня и Оля. Такого же приблизительно рождения, как моя сестра, Оля. А вот Валя у них родилась уже в Жирновске.
С Наташей мы постоянно играли в папы-мамы, возясь с куклами, в промежутках, когда брат не брал меня с собой к бабке с дедом, потому что больше в школьном околотке наших одногодков не было, и играть ни мне, ни ей было не с кем. Иногда ссорились, и мне Иван Фёдорович, деланно нахмурившись, постоянно грозил культей правой руки: «У-у, разбойник! Смотри! Ещё раз обидишь мою Наташку – уши отрежу!».
Бояться я его не боялся. После этих слов я всё время начинал  думать: как же он одной рукой мне ухо будет резать? Ведь его другой рукой сначала оттянуть надо! Но вид рубцеватой культи, добрых чувств тоже не вызывал. Я знал, что он ветеран войны, и отец рассказывал, что ему кисть оторвало осколком. «Но ведь у меня тоже отец ветеран! - думал я. – У него только глаз с бельмом. Что же он за меня не заступится, что ли?».
В те годы село Гречихино было обширным и вполне самодостаточным поселением, не то, что теперь – одна улица, восстановленная в конце 70-х годов прошлого века. Улицы проходили вдоль реки и спускались к ней с горы песчаными террасами. На горе, у перерезавшего село надвое глубокого оврага, стояла красного кирпича старая немецкая кирха. Она тоже служила колхозу амбаром для хранения зерна. Она и сейчас там стоит, как немой свидетель расцвета села в сталинскую эпоху и упадка в хрущёвско-брежневскую эпоху неперспективности отдалённых от территориальных центров сёл. С её колокольни потом, уже отслужив в армии, упал и разбился насмерть Толька Бирюков, полезший ночью за улетевшими туда голубями из своей голубятни. Тот самый Толька, который когда-то спас моего утопающего в Медведице брата.
Впрочем, центр, как и теперь, находился именно на этой, восстановленной ныне улице, на стыке пяти пыльных песчаных дорог, подходящих сюда из противоположных концов села. Здесь стоял большой деревянный дом сельской управы с детскими яслями-садом через стенку и большим внутренним двором. Смешанный магазин продовольственно-промышленных товаров, керосинная лавка с закопанной в землю железной цистерной для хранения керосина и ниже, на соседней улице, располагался фельдшерско-акушерский пункт, через стенку с которым проживала его бессменная «фельшарица» Мария Алексеевна.
Она запомнилась всем своей «тяжёлой» рукой на выполнение инъекций. Куда бы она ни делала уколы: хоть под лопатку, хоть в руку, хоть в левое, хоть в правое «полужопие», как она выражалась, – это были до того болезненные процедуры, что лично я их помню по сию пору.
По центральной улице, идущей от сельсовета вверх течению реки, у оврага, чуть ниже церкви, стоял большой деревянный клуб, в котором располагалась сельская изба-читальня, где и работала моя сестра Валя. Я часто бегал к ней на работу и проводил время в переборке книг и просмотре в них картинок. А уж вечерами читальня ломилась от парней и девчат, пережидающих в перелистывании журналов и книг время до начала сеанса очередного кинофильма. В этом клубе постоянно теплилась культурная жизнь. Здесь часто давали концерты, как местные самодеятельные артисты, так и приезжающие из Франка и Жирновска.  Звездой местной самодеятельности была наша Валя. У неё был прекрасный голос, и она по рангу тянула на местную Людмилу Зыкину. Они тоже часто ездили с концертами по культстанам в посевную или хлебоуборочную страду. Помню и выступление, подготовленное и привезённое к 7 ноября в Гречиху старшеклассниками Медведицкого детского дома. Одна из участниц, красивая черноволосая девушка, задорно выводила: «Приходите свататься! Я не стану прятаться! Я невеста не плоха! Выбираю жениха!» Я тогда в неё просто влюбился. Но никто до сих пор этого не знает. А я не запомнил тогда, даже как её звали.
Через овраг, как раз от клуба, в другую часть села, был переброшен длинный деревянный пешеходный мостик. На нём, на перилах,  вечерами всегда сидели местные парни в приблатнённых фуражках и накинутых небрежно на плечи чёрных пиджаках, курили, смеялись и «задирали» проходящих в клуб девушек. То бишь, заигрывали с ними. А те, отбиваясь от  шаловливых рук, неистово визжали, обзывая их дураками.
Однако я немного отвлёкся и хочу вернуться к воспоминаниям о втором русле реки, которое огибает остров с северной стороны. Это русло более позднего происхождения, чем первое, и на описываемый период было полноводным и стремительным, с глубокими ямами, в которых водились сомы. Отец туда тоже ходил на рыбалку. Помню, однажды в воскресение, взял и нас с Сашкой. За пару дней до этого, он подготовил несколько закидных удочек, привязал к ним колокольчики, подстрелил из мелкашки и зажарил воробья, мы накопали жирных белых червей в навозе – личинок майских жуков, а потом, по пути, под камнями на старице наловили миног. Подготовили так сказать разносолы для сомов. Как сейчас помню: мне не верилось (а может это есть подспудные воспоминания материнских насмешек над отцом), что сом прямо-таки нас там и ждёт. Но, как бы там ни было, в воскресение разбудил он нас рано, и мы, привязав снасти и прочую поклажу к его видавшему виды промысловому велосипеду, двинулись в неблизкий путь. Надо было километра два пройти через село до первого, старого русла, перебрести его по камням-порогам, перейти на остров и ещё полкилометра брести по островным зарослям.
Добравшись до места назначения, отец выбрал несколько, одному ему приметных ям, насадил на крючки, привезённые для сомов «разносолы» и закинул грузила удочек подальше от берега. Нас с Сашкой распределил по колышкам с колокольчиками, воткнутыми в берег, что бы смотрели и слушали, а сам поднялся выше по течению, к своей закидушке... Не помню, поймали ли мы в тот день что-то ещё, но помню, что вскоре леска на моей удочке задёргалась, колокольчик пронзительно зазвенел, а я ещё пронзительнее завопил: «Па-а! Быстрее!»
Отец успел вовремя, так как колышек, воткнутый в берег, уже накренился от натяга лески и готов вот-вот был уплыть в пучину ямы вместе с закинутой удочкой. Долго он водил севшую на крючок с жареным воробьём рыбину кругами, пока та не выбилась из сил, и потом медленно подтянул её к берегу. И вот, смотрим, из глубины показалась усатая тупая чёрная морда величиной с носок великоразмерного растоптанного валенка. Это был действительно сом. Восторгам нашим с братом не было предела.
Потом, уже работая на Камчатке и приехав на похороны отца в 1988 году в совхоз Медведицкий, где наша семья проживала с 1961 года, мы, собравшиеся старые товарищи-соседи: я, брат мой Сашка, Владимир Тюменцев и братья Байкаловы (Сашка и Женька), царствие им небесное (из всех нас остались в живых я, да Вовка Тюменцев), решили совершить сплав на плоту от Песковатки до Франка. И мы его сделали.
На Вовкином ИЖаке с коляской нас забросили под Песковатку. Из сухих стволов разномастных деревьев мы соорудили большой плот, и пошли сплавом по Медведице. Было лето. Жара неимоверная, которая только бывает в наших холмистых степях в конце июня. Вода в реке – парное молоко. И вслед за плотом, на котором плыли наши вещи, мы на всём протяжении экспедиции поочерёдно тащили бредень, ловя рыбу для попутного питания и для привоза домой. Так вот, это северное, второе русло, мы пробрели по сплошным пескам, максимум по грудь в воде. Ни разу не свалившись в омут, даже там, где мы с отцом когда-то поймали сома. До такой степени обмелела, сузилась и заросла за это время наша любимая река Медведица.
А тогда, с отцом, мы больше ловить не стали, а, привязав добычу к раме велосипеда, двинулись в обратный путь. Наверное, отец подумал, что пойманной рыбины нам и так хватит дня на три. По пути он вырезал из толстого лозняка кукан и тоже приторочил его к раме.
Перед въездом в наш школьный двор, отец отвязал сома, пропустил кукан через его жабры и отдал мне конец прута: «Закидывай на плечо и тащи!». Я взвалил кукан с сомом. Его морда лежала на моём плече, а хвост, ещё сантиметров двадцать, тащился по земле. Так мы и вошли во двор: я впереди, согнувшись под тяжестью сома, рядом Сашка, радостно оглашающий весь двор о нашем прибытии, а сзади улыбающийся отец, ведущий за руль велосипед.
Не скажу, что я был в те поры большого роста, но длина сома выходила за размеры одного метра – это к гадалке не ходи. Так я вижу это теперь со стороны прожитых лет.
Тут на высоком крыльце дома появляется мать и всплескивает руками, не веря своим глазам: «Матинка Божъя! Рыбаки вернулись!»
– А ты как думала! – С гордостью восклицает отец. – Во! Смотри, какого Генка сома поймал!
Я летал в эмпиреях. Конечно, я поймал: ведь не на ту удочку, которую Сашка сторожил, клюнул сом?
На такое диво сбежались и все соседи. Короче, оставили мы себе сомятины – голову на щербу, да мяса на раз наесться. Остальное раздали соседям. Такое всегда практиковалось в нашей семье. Любые уловы отца мать делила на несколько частей: для нас и для соседей. Да так и было на Руси во все времена: люди помогали друг другу. И нам кто-то чего-то постоянно давал. Попробуй, прокорми такую ораву детей на отцовские учительские гроши? Даже, если он рыбак от роду.
А отец был действительно рыбак Божьей милости. Хотя я только недавно стал понимать, что божья милость даётся только непоседам и настырным людям. Казалось бы – рыбы, что в реке, что в озёрах, что в старице – из воды выпрыгивает... А на всю Гречиху рыбаков – отец мой, дед Петро, безносый Данилин, да ещё пара-тройка стариков. Остальные воды, что ли боялись? А отец ночами не спал, – сетки вязал, один в ночное на луговые озёра на своём ржавом, скрипучем велосипеде, как почтальон Печкин, ездил. А ржавый он был у него потому, что, приезжая на место, он прятал его, утапливая в воде. Чтобы не нашли и не украли. Лишиться велосипеда в те годы было равносильно, что сейчас лишиться любого транспортного средства, от мокика до крузака. Это был бы конец всем его отдалённым, удачным рыбалкам.
         Возвращаясь в воскресение к обеду домой, с навьюченными на велосипед мешками с невытрясенными сетями, он постоянно рассказывал нам с Сашкой страшилки о ночном ... После обеда на скорую руку, мы выходили к нему во двор, на помощь. Помогали, отторачивать мешки, вытряхивать и разносить по траве сети. Потом начинали выячеивать запутавшуюся в сетях рыбу, а он по ходу рассказывал... То, о том, как ему всю ночь в шалаше филин спать не давал, ухая, и, как он его уханья за крики ведьмы принял... То, о том, как он гнилушки трухлявого пня, которые светились в ночи, за горящие волчьи глаза принял... То, как его велосипед нашли-таки заезжие, жирновские рыбаки, и он еле отбил его у них... Мы, вытряхивая рыбу, слушали все его приключения с обострённым вниманием, и только иногда задавали вопросы: «А ты чё? А он? А потом чё было?..» И только мать, прибегая за очередным, наполненным тазиком с рыбой, юродствовала: «Ой! Та ты ж, наверное, от страха и в штаны напрудил!» Отец только ухмылялся. А мне даже обидно было, что мать так низвергает отца с вершин его храбрости.
А однажды в сети запуталась морская выдра – выхухоль. Она, конечно же, уже была мертва, когда мы её дома выпутывали, но своей богатой лохматой шерстью она напоминала футбольный мяч, и мы потом полдня, за неимением оного играли этой «хохулей» в футбол. Пока отец не отобрал и не выбросил её в помойную яму.
...Мало того, – они вдвоём с дедом Петром валенки для своих семей и для всех желающих (конечно, за доступную плату) валяли из овечьей шерсти. А валянье – это тебе не баран чихнул: пар, смрад, вонь, суета, грохот рубеля, стук молотка по колодкам, выкрики «быстрее-быстрее»... В общем, когда они начинали свои «валянья», не спали все дети: комната-то была одна, а валяли они на кухне. Зато каждый член нашей семьи имел свои собственные чёсанки – такие тонкие удобные, пушистые валенки, на которые можно было одевать галоши. А галоши на валенках – это было верхом шика для деревни. И, мне жаль было, что детских галош тогда не делали. Потому что, только и разговору было, после просыхания обнов, – какой размер галош подойдёт на ту или иную пару валенок.

Не смотря на то, что я был сравнительно мал, память до сих пор сохранила много наиболее ярких картин из моего приключенческого гречихинского детства. Потому они, наверное, и запомнились, что были как вспышки молнии в неискушённом детском мозгу. Например, был такой случай:
Летним вечером мы все играли во дворе: я, Сашка, Люся, Наташа, Люба, ещё кто-то (не помню), и тут пастух пригнал с пастбища коров. Стадо частных коров и овец выгоняли рано утром в степь за нашим школьным двором. Возвращались они также по дороге мимо нашего дома и шли дальше к центру села, по пути,  разбиваемые хозяевами на гурты и заворачиваемые каждый в свою сторону. Хозяева скотины нашего двора выходили отбивать свой гурт первыми. А в стаде коров был большой «пырючий» рогатый жёлтый бык, которым родители нас всё время пугали, чтобы мы не выбегали из двора к стаду. Но надо было такому случиться, что чья-то из наших коров в это день «загуляла», и бык сам ворвался за ней в наш двор.
Пока девчонки с визгом и криком метались по двору, решая, куда спрятаться, а мы с Сашкой помогали им подниматься на высокое школьное крыльцо, я замешкался и, оглянувшись, увидел, как рассвирепевший бык с кольцом в ноздрях, выкатив глаза и пригнув голову низко к земле, надвигается на меня могучей горой, отрезая  от спасительного крыльца. Слышу уже опережающий события чей-то крик: «Бык Генку запырял!» И мне почему-то стало так спокойно на душе, что я подумал: «Да, а то там!», и вжался спиной в ровную стену школы, поджидая приближающего быка. Он, слава Богу, шёл на меня медленно, глядя исподлобья, выставив длинные рога на уровне подмышек, а я расставил руки в стороны и, двигаясь влево-вправо у стены, отцентровывал его удар. «Главное, – думал я, – чтобы он не попал мне одним рогом в грудь. Надо, что бы его рога воткнулись в стену у меня подмышки. А тогда я захвачу их руками и повисну на его голове, а там пусть лучше шмотанёт меня, чтобы я отлетел в сторону.
Всё так и случилось: бык ткнулся рогами в стену и упёрся лбом мне в грудь. Но давление на грудь его лба было едва ощутимым, потому что воткнутые в стену между моими подмышками рога не давали быку возможности размазать меня по стене... Это длилось какую-то секунду, и тут же бык отскочил от меня и кинулся прочь. То, с криками подбежавшая мать, огрела его несколько раз штакетиной по хребту и тут же, вся в слезах,  кинулась ко мне. Стала обнимать, целовать, осматривать и причитать. А я стал её успокаивать.
Сбежавшиеся на крики взрослые, вооружившись палками, стали гонять быка по двору. Тут же вбежал пастух с длиннющим кнутом и стал хлестать его по бокам. Бык галопом выскочил на улицу из школьного двора.

Другой случай связан с близлежащим оврагом, тем самым, который и по сию пору пересекает территорию бывшей Гречихи надвое.
Начинался он метрах в ста от нашего двора и перпендикулярно впадал в Медведицу. Глубина его в районе немецкой кирхи и сельского клуба достигала шести метров, а то и больше. Это ежевесенние бурлящие сточные воды от таявшего на полях снега прорыли с годами такой котлован. Ширина его в этой части превышает пятнадцать метров. Летом он зарастает лебедой, бурьяном и лопухами, и мы там постоянно играли в войну или в альпинистов и первопроходцев. Зимой же заваливается снегом, и мы с его склонов катались на санках и лыжах.
И вот, в начале зимы, после первой большой метели, мы пошли к оврагу – прыгать в снег с его обрывистых краёв. Сашка, Вовка Джусупов (казашонок, Сашкин одноклассник и его гречихинский друг), конечно же, я и наш рыжий пёс Дружок. Долго ли мы там прыгали, – не помню. Помню только, наступив на край обрыва, я провалился сквозь незатвердевший ещё снег, который припорошил щель между краем обрыва и наметённым у склона сугробом. Хорошо, что, падая, растопырил руки в разные стороны, и повис на локтях над расщелиной между краем оврага и наметённым снизу сугробом. Глянул вниз – мать честная: щель уходила вниз, между обрывистой глинистой стенкой оврага и белым сугробом, загибаясь по его склону, до самого дна оврага, которого за изгибом мне не было видно. Я заорал, как сказал бы папа, «благим матом», призывая на помощь. Сашка с Вовкой, оценив обстановку, крикнув мне, чтобы я не шевелился, выбрались на край оврага и, уцепив меня за правую руку, вытащили из пропасти.
Родителям, ясное дело, мы ничего тогда об этом не сказали. Потому что взбучку за меня получил бы брат, за недосмотр.

И ещё случай. Колонок с питьевой водой тогда в селе не было. Воду для питья все носили из речки. Жутко теперь вспомнить эту воду. Особенно в весеннее половодье. Весь навоз с удобренных за зиму колхозами полей стекал с растаявшим снегом в Медведицу по всему её протяжению. Но деваться было некуда. Воду натаскивали вёдрами из речки, отстаивали, кипятили, ругали на чём свет стоит начальство за то, что не могут пробурить скважину для артезианской воды, и, успокоившись, пили то, что есть. Первую скважину пробурили около скотного двора, наверное, в 1965 году, если не позже.
И вот однажды летом, гойдая с братом во дворе, мы увидели, как мать прошла с полным ведром в дом, но, перекинувшись с ней несколькими словами, продолжали бегать по территории, во что-то играя. Потом, запотев на жаре, с пересохшими глотками, кинулись в дом утолять жажду принесённой матерью «водой». Я влетел первый, увидел в полутёмном коридоре полное ведро, пробежал на кухню, схватил со стола кружку, вернулся, зачерпнул под жвак и, задержав дыхание, стал клокать холодную жидкость... Добрую половину кружки выпил, пока у меня дыхание просто не остановилось. Я открыл рот от нестерпимого жжения во рту и  неизвестного для меня доселе противного запаха... А Сашка кинулся в комнату, где что-то вязала  мать, с криком: «Мамка! Генка керосину напился!».
Эх! Что тут началось! Меня скрутило и начало рвать. Мать заголосила и стала давать мне «запить» простую пресную воду. Для промывки желудка... Сашку бегом отправили в фельдшерский пункт, за «МарьЛексевной»... Через полчаса прибежала «фельшарица», успокоила мать, что это не смертельно, и начала делать мне искусственное промывание желудка.
Керосин тоже носили вёдрами. Из центра. От сельсовета, где, как я уже описывал,  находилась керосиновая лавка.
К вечеру мне полегчало. А запах керосина я по сию пору чувствую за километр.
Можно ещё много рассказывать о наших детских «шалостях», например: как я чуть не поджог школьную уборную, а потом до ночи прятался в вырытой Дружком в стогу сена норе; как Сашка разбил камнем стекло легковой «Волги» у перекупщиков («спекулянтов») куриных яиц. А хозяин, выскочив из машины, полдня гонял его по кукурузному полю. Хорошо, что не поймал, а то бы отвинтил голову. Как меня отец учил плавать на связанных надувных волейбольных камерах, а я неожиданно перевернувшись, чуть не утонул на мели у берега, на его глазах...

Ещё надо сказать, что река Медведица, являясь в этом месте границей между Сталинградской и Саратовской областями, отделяла от Гречихи и саратовское село Малую Князевку. Насколько помню: хоть и мы в Сталинградской области, являясь её самым северным селом, жили, мягко сказать, плоховато, но Малая Князевка, являясь самым южным селом Саратовской области, уже в те годы жила не сладко (А потом её вообще закрыли, как неперспективное село). А вернее будет сказать: только и жила за счёт Гречихи: Сталинградская область снабжалась продуктами гораздо лучше, и её жители постоянно приплывали в наш магазин. Для этого специально был построен большой баркас и содержался штатный перевозчик. Хотя, в другом разе, Малая Князевка выручала наших старших учеников своей средней школой.
После окончания Гречихинской семилетки, наши школьники, кто не хотел идти в ФЗО, а желал получить среднее образование, плавали гурьбой в Князевскую десятилетку. Перевозчику была работа на целый день. И бывало весной или летом, когда он уходил на обед, а мы, мелкая шантропа, загоревшая до черноты под жгучими лучами степного солнца, валялись на песке, нам кричали с другого берега люди, что бы кто-нибудь из нас, старших, перевёз их в Гречиху. Обычно эту роль выполнял Витька Данилин. Бот, на половину вытащенный на берег, стоял тут же, у стихийного сельского песчаного пляжа.
Также вечерами молодёжь шастала на гулянки, вечеринки, концерты или фильмы в клубы: наши – в Князевку, князевские – в Гречиху. А потом случались свадьбы, роднившие наши сёла. Например, одноклассник сестры Вали, гречихинский баянист-самоучка Николай Синельников после армии женился на девушке, которая работала заведующей клубом в Малой Князевке и т.д.
Хотя случались и казусы: из-за неподелённой девушки на той или другой стороне, то князевские парни, то гречихинские гнали своих «гостей» до самой речки и тем вплавь приходилось ретироваться на свою сторону, держа в поднятой над водой руке скомканные в жвак брюки и рубашки, а то и бултыхаясь в самой одежде.
Но мои старшие сёстры Майя и Валя заканчивали десятилетку в Линёве – большом селе, находящемся от Гречихи на расстоянии 30 километров вниз по течению Медведицы. Туда определил их отец и пристроил к знакомым на квартиру.
В конце 1960-х годов, когда река Медведица ещё сильнее обмелела и ниже острова от той самой «Гречишной Луки» намыло множество мелких островков. Сельские власти этих двух, захиревших уже бесперспективных деревень, стали каждое лето делать переходные  деревянные мостки в этом месте. Соединяя берега, с островка на островок. Для ежедневного поддержания общения и беспрепятственного посещения магазинов: что бы оставшиеся в деревне люди быстро могли ориентироваться – куда, что, дефицитного привезут и туда бежать, и покупать.  Хотя в этом месте речку можно было уже перейти с засученными выше колен штанинами.
К этому времени уже был создан и активно развивался большой совхоз – «Медведицкий» с центральной усадьбой во Франке, и жителей Гречихино стали активно переселять в построенные там специально для них дома. В Гречихе остались только старики, не захотевшие перед смертью покидать родину, да брошенные собаки и кошки. Некогда оживлённое, многолюдное село превратилось в вымирающую деревню.
В 1959 году семья Федосеевых переехала во Франк, потому что Ивана Фёдоровича назначили директором Медведицкого детского дома. Засобирался из Гречихи и мой отец. Он нашёл себе работу в Саратовской области, в селе Большие Турки Свердловского района Баландинской (ныне Калининской) области, в тамошней четырёхклассной школе. Съездив туда и получив под жильё половину плохо держащего тепло дома с одной большой комнатой и русской печью, растопырившейся на добрую её треть, в августе 1959 года он забрал с собой и всю нашу семью. В Турках не было электричества, и все куковали при керосиновых лампах.
Там мы прожили полтора года. В 1960 году я пошёл в 1 класс Большетурковской начальной школы. Отец был первым моим учителем. Сестра Валя также стала работать – библиотекарем при местном клубе. Брат Сашка, закончив четвёртый класс в Турках – в пятый стал ходить за три километра, в соседнее село Михайловку.
Хоть село и называлось Большие Турки, но это была самая настоящая деревня, состоящая из одной улицы, протяжённостью менее километра.
Жизнь в Больших Турках из-за множества неудобств и холодного дома ни матери, ни отцу не нравилась, и они решили перебираться во Франк. Тем более, что дед Петро и дом для нас присмотрел «по дешёвке». Вернее, тоже полдома, но о двух комнатах и с большим пристроенным коридором. Всего за сто рублей. Как раз собирался продавать его хороший знакомый – одноглазый Федька Козынченко – старьёвщик. Дядя Федя ездил по деревням на телеге и собирал вторсырьё: старые самовары, макулатуру, шкуры убитых животных, всякое тряпьё, и за это расплачивался с взрослыми деньгами, а с детьми – надувными шарами, глиняными свистульками, игрушечными пистолетами и прочей детской дребеденью. Приезжая в Гречихино, он постоянно останавливался на ночлег у деда Петра и поэтому драть три шкуры за вполне приличную свою квартиру не стал. Хотя сто рублей для нас в те годы были огромными деньгами, если зарплата учителя была 40 рублей. Но дед обещал нам бессрочный займ, и отец не раздумывая ломанулся покупать наконец-то собственное жильё.
Весной 1961 года мы переехали в село Медведицу (Франк), центральную усадьбу совхоза Медведицкого, в дом, который и сейчас там стоит на улице Ленина под номером 40 (а был под номером 30), в правую его половину. Калитка нашего двора располагалась строго против парадной калитки детского дома, в котором директором работал наш бывший друг по Гречихинской семилетней школе – Иван Фёдорович Федосеев.
В мае 1961 года меня определили в 1 «Б» класс начальной школы, стоящей и поныне в центре села, как памятник располагавшемуся когда-то в этом здании красного кирпича речному училищу, в котором учили шкиперов тех самых, завозимых сюда с Волги в разобранном состоянии барок. Классным руководителем у меня стала Анастасия Ивановна Шаптала, царствие ей небесное.
Учились мы тогда вперемешку с детдомовцами, потому что на территории детдома для них не было предусмотрено наличия своего образовательного центра. Это были незабываемой остроты школьные годы, вплоть до расформирования этого детского учреждения летом 1964 года и перевода детей в другие интернаты области, в том числе, в большинстве, и в Жирновскую школу-интернат. Ивана Фёдоровича отправили туда заместителем директора, выделив его семье в соснах, в доме рядом с интернатом, трёхкомнатную квартиру.

                Март 2010 года
Петропавловск-Камчатский

               
Истлевшая страница –
ЗАБЫТАЯ СТАНИЦА

Посвящается землякам, проживавшим
и проживающим на берегах Медведицы

Станица Медведица (Медведицкая) Всевеликого Войска Донского; село Медведица-Крестовый Буерак Саратовской губернии Аткарской волости; село Крестовое Царицинской губернии; село Франк Сталинградской области; совхоз Медведицкий-село Медведицкое и, затем, село Медведица Волгоградской области

ЧАСТЬ I
ЭКСКУРС В ИСТОРИЮ
 
Домонгольский, допетровский, Петровский и Екатериненский периоды казачества

Исторически казачий народ – кочевые славянские племена приазовья и придонья: Тореты, Сакалибы, Бродники, Северы, Берендеи, Базилеи… генетически связаны с древним скифским народом Сака (Саха), которые были известны грекам Танаида ещё в первые века после Рождества Христова под именами «коссакос», «гасакос», «касагос» и крещены ими в VI  веке. Русские летописи упоминают их под названием «касоги» и «казягъ». Например, касоги помогли князю Святославу разгромить Хазарский каганат во второй половине Х века, который образовался в конце VI века на обломках Танаидской Боспории. Потом составляли основное войско Томаторканского (Тьмутараканского – народное название) князя Мстислава Храброго.
Сначала Хазария, состоявшая большей частью из славян-казаков проповедовала христианскую веру, но в конце VIII века, начиная с хакан-бека Булана, затем Обадии, вся верховная власть каганата приняла ортодоксальный старозаветный иудаизм, обрезав и всю атаманскую верхушку. Простые казары и касоги были недовольны внедрением в их новозаветный уклад иудейской веры. Они всячески выражали своё недовольство правящей власти и уходили служить киевским князьям или Византийскому царю. Поэтому хаканы для своей защиты содержали исключительно наёмную армию, состоящую из мусульман и язычников.
В 860 году патриарх Фотий (выходец из казар) решил оказать помощь своим землякам и обратился к императору Михаилу III-му с просьбой отправить в Хазарию специальную православную миссию. Тот отправил по морю к казакам, а затем к южным славянам-христианам, болгарам, делегацию во главе с Константином Философом (Кириллом) и его братом Мефодием. Побывали они в Белой Веже (Саркел) на Дону и на реке Харакул (Харькове), изучили славянские диалекты, составили азбуку, перевели на славянский язык божественные книги. И с этого времени православная вера основательно укоренилась на Дону.
В 964-965 году по Донцу, Дону и Волге огнём и мечом прошёл Киевский князь Светослав. «В лето 6472 от Сотворения Мира в Звёздном Храме (964 год н.э.), будучи 22 лет от роду, готовя поход против Хазарии, Светослав не пошёл прямо в лоб по степи через волго-донское междуречье, предприняв искусный манёвр. Всего с 20-тысячным войском он обошёл её стороной, достиг Рязани, по Оке спустился до Волги и далее двинулся на 500 ладьях с небольшим количеством войска и сразу же осадил столицу Итиль. Хазары не ожидали удара с севера, и не смоги организовать серьёзную оборону. 3 июля Светослав взял её штурмом, и, как пишут летописи, не оставил в ней камня на камне. Далее Светлый Воин предпринял поход в Северо-Кавказский регион, где разбил опорный пункт хазар – крепость Семендер. После этого дружина Светослава двинулась к Дону, где штурмом взяла и разрушила восточную крепость хазар – Саркел». Хаканы выводили свои разноверные войска на бой с русскими дружинами, но подчиняющиеся им казаки-славяне не были заинтересованы в победе иудейской верхушки и не проявили активного участия в боях, и, может быть, зря: Хазарский каганат был разгромлен и в мгновение исчез из людской памяти, как государство, а вместе с правящей верхушкой были, за компанию, вырезаны и многие славянские христианские племена, а их городки снесены с лица земли.
Вот как описывает русский летописец этот великий поход: «Иде Святослав на Козары. Слышавшее же Козаре, изыдоша противу с князем своим каганом и сьступишася бити, и бывши брань между ними. Одоле Святослав Козаром и город их Белу Вежю взя, и Ясы победи и Косоги, и приде к Киеву».
(Свято место, как известно, – пусто не бывает, и вот уже к 1050 году Русь получила ещё более свирепых соседей: кыпчаков. Из-за Урала, из Прииртышья на освободившиеся от Хазарского каганата земли пришёл каганат Кимакский – почище прошлых степняков, которых русские и все, проживающие между Волгой и Днепром степняки местные стали называть «половцами». Местным степнякам: печенегам, остаткам хазар, аланам, ясам, гузам, касогам пришлось примыкать к границам окружающих Дикое Поле государств, уходить под их защиту. Кто подался на север, под защиту набиравшей силу Северской Руси: Дьяковского городища (будущей Московии) и Новгородчины, кто под Киевскую Русь, кто под Византию, кто, как аланы, ушли в Кавказские горы. Тому же примеру последовали и казачьи племена: касоги, козяги и чёрные клобуки. А тем, кому бежать было некуда и незачем – остались под властью половецких ханов, и стали им служить верно.
Два столетия – до начала XIII века – половцы держали в страхе все окрестные государства своими опустошительными и жестокими грабительскими набегами. А в начале XIII века в Волго-Донских степях появились монголо-татары, пришедшие по стопам кыпчаков-половцев. Теперь половцев постигла судьба печенегов, и они бросились искать защиты за Днепром, в предгорьях Северного Кавказа или южных лесах набирающей силы Московии.)
Может, поэтому, помня вековую неприязнь и к иудеям и к киевским князьям, племя казачьих пращуров, бродников, во главе атаманом Плоскыней в 1223 году, при битве Киевской Руси с монголами на реке Калке, оказалось на стороне кочевников. А может, потому что на стороне русских против завоевателей выступили теперь извечные их враги – половцы? Этого уже никто не узнает. Но после победы монголов на Калке, бродники, бологовцы и чёрные клобуки стали пользоваться у хана Бату уважением, и он доверил им охрану западных и северных границ своей Золотой Орды.
Наверное, не такой уж и хорошей была  жизнь казаков в монгольской среде, хотя хан Бату даже основал для них христианскую епархию с епископом Сарайским и Подонским. Потому что, когда стало укрепляться Московское православное княжество, донские казаки воспылали к нему дружеской любовью.
По приходе русского войска на Дон в лето 1380 года, казаки встретили его с иконой Гребенской Божьей Матери. Вот как описывают две летописи встречу на Дону войск князя Дмитрия: «Там, в верховьях Дона народ христианский воинского чину живущий, зовомии Казаци, с радостью стретающа со святыми иконами и со кресты, поздравляюща ему о избавлении своём от супостатов и приносяща ему дары от своих сокровищ, иже имяку у себя чудотворные иконы в церквах своих». И «Донские казаки уведав о пришествии благоверного вел. кн. Дмитрия Ивановича в междуречьи Дону и Непрядвы, вскоре в помощ благославенному воинству пришли бяше и… Пречистые Богородицы образ… на побеждение агарян вручиша».
…После выступления донских казаков против войск Мамая на стороне русского Московского князя Дмитрия III-го Ивановича (Донского) на Куликовом Поле у реки  Непрядвы – притоке Дона 8 сентября 1380 г. и их разгрома, русские ушли с победой, а мстительные монголо-татары задолбали казаков нападениями. Через два года хан Тохтамыш снова заставил Москву платить дань. Он три раза громил казачьи городки по  Северскому Донцу, пока не вынудили их уйти с Дона. И те в конце 14-го века оставили свои земли. Одни ушли на юг, в горы на Терек, на Гребни, другие – основная часть – к границам Московского царства. По «украинам» Руси они расселились от Путивля, по верховьям Дона до Камы, третьи поднялись по Волге – аж до Северной Двины и берегов Балтийского и Белого морей: Нижний Новгород, Великий Устюг, Великий Новгород,  Вологда, Архангельск. Их поселения по рекам Медведице и Хопру с притоками стали живым щитом Руси от нападения монголо-татар на Московское княжество с юга, от Дикого Поля и с востока, из-за Волги.
И только с 1518 года, после окончательной утери власти раздробленных ханских княжеств в волго-донских степях, казаки стали возвращаться на землю отцов. Сначала вернулись из турецких земель белгородские и азовские казаки: на Десну и, по уговору с Московским князем Василием III-м о своей ему поддержке, – на Северский Донец. Потом потянулись семьи с юга, от Гребней; с запада, от Днепровских казаков и с 1550-х годов – от северных земель России.
Так снова заселялся вольный казачий Дон отпрысками донских казаков, родившихся уже в северных русских лесах.
Когда в 1552 году Иван Грозный организовал поход на казанских татар, к нему неожиданно примкнуло большое войско донских казаков под предводительством атамана Сусара, которое сыграло передовую роль во взятии Казани. Через 4 года они же вынудили астраханских татар добровольно пойти под власть великого Московского князя, постоянно одолевая их набегами. В 1556 году Астраханское царство без боя было занято Москвой. Царь Иван Грозный послал донцам богатые подарки, но казаки подарков не приняли, а просили признать их права на реку Дон «до тех мест, как им надобно». И Иван Грозный дал им грамоту, в которой записал: «…кто, буде, дерзнёт сих Донских Казаков с мест их сбивать, тот да будет проклят на веки веков». С этих пор казаки беспрепятственно стали заселять земли юга по Дону: от Волги на востоке – до реки Оскол на западе и от верховьев рек Дона, Хопра и Медведицы на севере – до Ногайской степи и Азовского моря на юге.
Но это не означало, что казаки взяли под контроль все пути-дороги, проходящие через их Волго-Донские степи из Кавказа и Крыма до Московии. Казачье население было настолько мало, что полчища ногайских и крымских татар с участием кавказских горцев  беспрепятственно проходили до Орла и Рязани, и подходили к самой Москве. Первую засечную черту: Скопин – Шацк начал строить великий князь Василий III Иоаннович в 1521 году, после самого опустошительного набега крымских татар на Москву. С 1560 года Грозный царь продолжал строительство «Большой засечной черты» – своего рода великой русской защитной стены, преграждающей путь кочевникам в Московию. Строилась она вплоть до 1718 года правления Петра Первого, когда он, завоевав казаков, перенёс засечную черту на Нижнюю Волгу и большую излучину Дона, где стал строить «Царицинскую линию». Проходила эта «Большая засечная черта» от Бахмутского соляного городка (1571 г. – дата официального его основания, как «Бахмутской сторожи») через городки: Изюм, Ахтырку, Белгород, Новый Оскол, Воронеж, Козлов, Тамбов, Саранск, Пензу, Симбирск, Заинск и заканчивалась в Мензелинске, перед Уфой, защищая тем самым Русь от южных воров и разбойников. Сторожевую службу на засеке несли казаки близ лежащих к линии слобод, станиц и хуторов. Таких, как слободы Богоявленская, Дмитровская Пензенской губернии, сама Пенза, городовые казаки Крепости Борисоглебск Воронежской губернии, самого Воронежа, Тамбова, городка Уварова на реке Вороне, Турков на Хопре и Усть-Щербедино Саратовской губернии и многие другие.
В 1681 году, после очередного нападения в мае степняков с юга и разгрома ими слобод Богоявленской и Дмитровской, сотник Алексей Возницын с казаками засечной черты восстановил рядом стоящие слободы, которые впоследствии соединились и стали называться Городищем.
Позже, когда казаки из этих мест переселились на Царицинскую линию, свою новую слободу под Царициным они также назвали «Городищем».

По воле Петра

После церковной реформы патриарха Никона (1652 – 58 г.г.) все приверженцы старой веры под грифом «раскольники», ринулись из Московии на Верхний Дон – его притоки: Хопёр- Бузулук и Медведицу-Терсу, на которых, в приграничье с набиравшим силу Московским княжеством, проживали вольные казаки, также исповедующие старую православную веру. Казаков пока эта реформа не коснулась. И апеллируя к давней казачьей истине: «С Дона выдачи нет!» – они принимали всех, бежавших в их земли от боярского, помещичьего и церковного российского самодурства. Казаки жили в постоянном напряжении со стороны киргизов, калмыков, горцев, ногайских и крымских татар, и поэтому пришедшие русаки взамен своих убитых или уведённых в плен были не лишними. И этот поток беглых на Дон: провинившихся стрельцов, слободских казаков (оказавшихся на территории Московского княжества после расширения его границ на восток и на юг), крепостных крестьян, опальных дворян из будущего Российского государства – с каждым годом увеличивался. Люди бежали семьями: пешим ходом, на повозках и сплавляясь на плотах по рекам…
Возможно, в эти годы и мои пращуры переселились в междуречье Иловли и Волги, сплавившись по Волге на плоту и уйдя в степи, в пределы юрта городка Ольхового, ныне – станицы Ольховской – ниже Дмитриевского посада, Камышина.  Об этом мне в 2007 году в Волгограде рассказывала тётка Нюра, родная сестра отца. А ей об этом рассказывала мать, Евдокия Васильевна Струначёва (Степскова). Но в каком веке и в каком году это было, – она не запомнила. И чьи это были предки – дедовы или бабкины – она тоже не ведала. Но прозвище Струначи они получили именно в этих местах, потому что прежние свои имена и клички беглые не называли, чтобы их не могли определить, выловить и отправить снова к прежним хозяевам в русские земли.
…Начиная с 1670 года, стали организовываться постоянные рейды русских войск по казачьим верхне-донским городкам для поимки беглых крестьян, «новопришлых казаков» и наказания всех «раскольников».
7 апреля 1685 года Указом княгини Софьи, Московия объявляет раскольников «врагами государства Российского».
В 1686 году на запрос из Москвы, воронежский воевода В. Лаговчин, опираясь на то, что ему сообщили «воронежцы, добрые и правдивые люди», докладывал о количестве казачьих городков по Хопру, Бузулуку и Медведице…  О Медведице в частности было сказано: «… в казачьих городках по Медведице больше живут раскольники, а всех де городков с 17; а укреплены тыном, а иные плетнями».
В апреле 1688 года Московия посылает на Верхний Дон карательное войско для выявления беглых раскольников и приведения к присяге казаков всех старообрядческих городков. На Медведице, в частности, были истреблены все староверские казачьи селения. Избежавшие расправы казаки укрылись в лесах, но с уходом войска вернулись на пожарища и восстановили свои жилища, потому что, спустя два года, в 1700 году верхне-донской атаман Пахом Сергеев, будучи вызванным для объяснения в Москву почти слово в слово подтвердил ранее переданное воеводой Лаговчиным сообщение: «по Хопру и по Медведице и по Бузулуку рекам старожилых казацких 59 городков в том числе Хопёрских 26, Медведицких 17, Бузулуцких – 16. Поселились тому лет 100, а иным по семидесяти и по осьмидесят; людей в них жилых домами три десять тысяч».
Но во времена княжения правительницы Софьи (1682 – 1689 годы) и Петра Первого (1682 – 1725 годы), ставшего после 1689 года царём-самодержцем, решено было немедленно пресечь уход населения из русских земель. Пётр повёл беспрерывные войны за расширение государства и выходы к морю. В 1700 году он начал многолетнюю Северную войну со Швецией. Ему необходимы были людские ресурсы. И ещё он задумал основательно отобрать у Турции, вместе с  крепостью Азов, Азовским морем и всё северное побережье Чёрного моря. Но для этого необходимо полностью подчинить себе вольное донское казачество, как великую военизированную силу, способную внести большую лепту в его завоевания. В Воронеже он уже построил корабельные верфи и начинал строить и корабли для выхода через Азов в открытое море. А для этого тоже была необходима огромная дармовая рабочая сила.
21 июля 1700 года Пётр I издаёт очередной Указ, в котором повелевал казачьим атаманам Верхнего Дона всех «новопришлых» по Хопру и Медведице селить вдоль дороги, идущей на Азов. Чтобы тех легко было брать. А новопришлыми он определил всех тех, кто не прожил на Дону 20 лет. Уже в сентябре Долгоруков в столице Всевеликого Войска Донского, Черкасске, вручает грамоту Войсковому атаману Лукьяну Максимову, призывая его способствовать своим намерениям, и начинает со стрельцами карательные рейды по верховьям Дона.
За укрывательство и не донос на беглых, уже оказачившихся крестьян и прочего работного люда, казаков-старожилов нещадно били, пытали, издевались, рвали ноздри, как и беглым, сажали в погреба, а жён и дочерей насиловали. Спасаясь от преследования, вновь испечённые, голутвенные (сиромашные) казаки, бежали ниже, на Дон и Волгу, но и там их выдавали русской власти царские воеводы и домовитые низовые казаки. Возвращённые к своим помещикам-крепостникам, беглые ещё и на местах подвергались зверским наказаниям от своих хозяев. Лучше было загинуть в Волго-Донских степях, нежели возвращаться в кандалах на Московию.
Казачье возмущение поддержал атаман Бахмутского городка,  Кондратий Афанасьевич Булавин, рождённый 6 июня 1671 года в городке Пятиизбянском на Северском Донце. К тому же он и все верховые казаки были возмущены тем, что царь Пётр в 1705 году «пожаловал» местные соляные копи, которыми исстари владели казаки донские, Изюмскому Слободскому полку малороссийских казаков и его командиру Ф. В. Шидловскому… Булавин не смирился с этим, организовал своих казаков и разорил угодья Изюмского полка. После этого началась настоящая открытая война между изюмцами и донцами.
Вот как верховые казаки жаловались своим низовым, описывая в письме обстановку на Верхнем Дону: «Стали было бороды и усы брить, так и веру христианскую переменять… а сам он, князь, с нашим старшиною, с Ефимом Петровым со товарищи, многолюдством поехали по Северскому Донцу, по городам и они, князь со старшинами, будучи в городках и многих старожилых казаков кнутом били, губы и носы резали и младенцев по деревьям вешали, и многие станицы огнём выжгли, также женска полу и девичья брали к себе для блудного помышления на постели и часовни все со святыней выжгли».
В 1706 году Пётр отправляет на Дон 1000 стрельцов для держания в повиновении казаков-староверов, а 6 июля 1707 года издаёт Указ о сыске «беглых» и «новопришлых» в донских казачьих городках, и назначает ответственным за его исполнение князя Юрия Долгорукова.
Ночью 9 октября 1707 года Булавин с казачьей сотней (казачья сотня -150 человек) напал на русских, расположившихся в Шульгином городке на реке Айдар и «побили до смерти князя Долгорукова и всех бывших с ним людей»… А это 10 офицеров и около тысячи тех самых стрельцов, которые составляли бригаду Долгорукова.
Тогда против повстанцев выступило войско Азовского наместника И. А. Толстова, который настрополил на этот поход и отряды низовых казаков во главе с Войсковым атаманом Максимовым. Лукъян Максимов в душе поддерживал борьбу Булавина за прежние казачьи свободы, но определённо (как и все низовые оседлые казаки) боялся возмездия России за официальную поддержку голутвенным бунтовщикам. В ноябре на реке Айдар, у городка Закатного, повстанцы потерпели поражение. Булавин с 13-ю казаками вырвался из окружения и ускакал на Днепр. В декабре он добрался до Запорожской Сечи, где зимовал в Кодацкой фортице (Кодакской крепости) и набирал добровольцев для похода против русских захватчиков.
 
Кондратий Афанасьевич Булавин.

В начале апреля 1708 года, 4-го числа, Булавин с запорожским атаманом Щукой повёл полуторатысячное войско на Хопёр, в Пристанский городок. Здесь к нему присоединились все недовольные поведением русских войск казаки и беглые крестьяне при поддержке атамана Хохлача. После пополнения войска и рассылки депеш во все казачьи станицы Войска Донского о присоединении к его справедливой борьбе, Булавин пешим, конным и водным сплавом по всем рекам двинулся на Черкасск за сатисфакцией к Лукьяну Максимову. По пути к нему примыкало множество добровольцев, и при подходе к Черкасску его войско насчитывало 20 000 человек. В Лискиных вершинах против станицы Перекопской на Дону, на крымской стороне, повстанцы разбили войско Максимова, состоящее из низовых казаков, татар и калмыков, вышедшее им навстречу. Захватили казну в 8 тысяч рублей и перевешали всю старшину вместе с Максимовым. Руководил казнью войсковой старшины товарищ атамана Игнат Некрасов. 1 мая булавинцы заняли без боя Черкасск. 9 мая Булавина избрали Войсковым атаманом Всевеликого Войска Донского.
После этого Некрасов с атаманами Иваном Павловым и Лучко Хохлачём повёл часть казаков на север. 13 мая заняли Дмитриевский посад (Камышин) и 26 мая осадили Саратов. Булавин на юге пошёл на Азов. Но и там, и тут булавинцы потерпели поражение. В среде старшин начались панические настроения и недовольство Булавиным, как неудачливым военачальником. 17 июня некрасовцы вернулись от Саратова и заняли Царицын, казнив при этом его русского наместника, воеводу Афанасия Турченинова.
Петру Первому в срочном порядке пришлось снимать с Северной войны несколько полков для войны с казаками. Плюс к этому выставил войска, находящиеся в Москве, и приказал идти в ополчение всем дворянам и их великовозрастным детям. К Дону шло 32-х тысячное войско под командованием гвардии майора, князя Василия Долгорукова, родного брата убитого Долгорукова Юрия. Тот с неимоверной решительностью шёл мстить за брата. У Булавина насчитывалось до 30-и тысяч человек разного люда, плохо обученных и вооружённых. 2-го июля 1708 года под Тором на Донце булавинцы потерпели поражение. А 7 июля, когда войско отступило в Черкасск,  булавинский старшина Илья Зерщиков, испугавшись возмездия за бунт со стороны русского военачальника, организовал заговор против своего атамана и хотел взять его живым. Но Булавин с 50-ю верными казаками заперся в каменном доме и долго отстреливался. А когда порох стал на исходе – застрелился из пистолета выстрелом в висок.
Войсковым атаманом стал Илья Зерщиков, который отписал Петру Первому подробную челобитную о гибели Булавина, взятии в плен 26-и его сподвижников и своей главной роли в ликвидации восстания.
27 июля русские войска вошли в Черкасск.
«Когда известие объ этомъ дошло до Петра-I, Пётръ приказалъ отслужить молебенъ, стрелять въ знакъ радости изъ ружей и пушекъ, всемъ казакамъ, бывшимъ въ отряде Долгорукаго пожаловалъ жалованье, а атаманам Извалову и Федосееву выдал по сту рублей.» На место Булавина, вместо Зерщикова, «Войсковымъ атаманомъ государь приказалъ избрать Петра Ромазанова. Это былъ первый атаманъ, избранный казаками войска и утверждённый в звании государемъ Российскимъ». На этом окончательно закончилась повсеместная казачья вольница.
Уцелевшие, не разбежавшиеся после отступления булавинские казаки, пошли на Волгу, в Царицын, и объединились вокруг Игнатия Некрасова. Некрасов решил уходить на Кубань и повёл казаков Доном на юг, но в конце августа был разбит русскими войсками у Есаулова городка (что располагался тогда между нынешними станицами Цимлянской и Голубинской). Уцелевших 8 000 человек казачьих семей обоего пола он всё-таки сумел увести на Кубань, к ногайским татарам. К концу 1708 года Булавинское восстание было полностью подавлено, но ещё весь 1709 год на южных границах Руси, во многих уездах, продолжались крестьянские волнения, разбуженные восстанием Булавина.
После разгрома Булавинского восстания, массовых казней захваченных ярых его сподвижников (по официальным данным казнено 200 казаков), вырывания ноздрей и ссылки на каторги всех прочих, «помилованных», Пётр Первый приступил к ликвидации  особо отличившихся в поддержке бунтовщиков казацких городков. Он отдал безапелляционный приказ Василию Долгорукому: «Все казачьи городки по Донцу, Медведице, Хопру, Бузулуку, Иловле сжечь и разорить до основания. Людей рубить, а заводчиков (зачинщиков, Г. Я. С-О.) сажать на кол и четвертовать».
32 больших городка в среднем течении Хопра, на его притоке Бузулуке,  в среднем течение Медведицы и её притоке Терсе были сровнены с землёй. На Медведице из 17 городков осталось 8. Множество мелких хуторов и слобод, образованных новопришлыми казаками разорены и разгромлены, староверские церкви разграблены. Уцелевшие казачьи семьи, побросав нажитое, ринулись вниз по рекам, чтобы затеряться в степных просторах центральных казачьих земель.
В результате Петровских указаний, как победителя над «не великим» народом,  приставка к Войску Донскому «Всевеликое» перестала существовать, а граница северной части Главной Войски, как именовали тоже себя казаки, стала проходить: на Медведице – между Лопуховкой, Бурлуцким городком и Красным Яром. Станицы Островская и Котовская (ныне город Котово) – также стали приграничными с Саратовским наместничеством. До нашего ближайшего (от ст. Медведицы) соседа, Красного Яра, казачья граница не дотянула каких-то 20 километров. На Бузулуке граница пролегла северо-восточнее слободы Тростянка, между Мачехой и Еланью; на Хопре – между хутором Дупляцким и нынешней станцией Поворино.
С запада – также казаки резко были потеснены по Северскому Донцу. Городок Пятиизбянский, родина Кондратия Булавина, и некоторые другие были ликвидированы, как напоминание о пребывании и поддержке здесь великого смутьяна. Граница стала проходить через станицы Луганскую, Чертково, Кованскую на северо-западе и сл;боды Криничная, Васильева, Мариенталь и пос. Крищатицкий – на западе. Это районы сегодняшних городов Новороссии, от Мариуполя (Жданова) на Азовском море, вверх, до Макеевки и Ворошиловграда (Луганска), переданные В. И. Лениным после 1918 года Украине.
А на востоке – от Царицинского посада до Дмитриевского (нынешнего Камышина) её проложили посередине: между Доном-Иловлей и Волгой, отобрав у казаков волжские берега. Мотивируя это тем, что казачьи ватаги ходят на Волгу грабить купеческие караваны барж. В принципе – оно так и было. Ещё 22 октября 1625 г. царь Михаил Фёдорович присылал казакам грамоту на 20 листах, в коей запрещал ходить набегами на Волгу. А 2 года спустя атаман Епифан Родилов на войсковом круге конкретно ставил вопрос о запрете грабежей купеческих караванов, и волгских казаков об этом попросили. Потом отдельные казаки стали ходить на Волгу подрабатывать, нанимаясь бурлаками.
До южных границ донских казаков русские войска тогда ещё не добрались.
В результате этих репрессий и территориальных преобразований станица Медведица, разграбленная и разогнанная, осталась на территории Московских владений. Земли, находящиеся выше Красного Яра обезлюдели.
Пётр Первый приказал записать опустевшие казачьи земли в свой российский земельный реестр и стал дарить эти благодатные места своим отличившимся  в ратных и государственных  делах сподвижникам.
Некрасовцы, с дозволения кубанских татар, построили в районе Тамани три своих городка: Блудилинский, Голубинский и Чирянский, и стали жить по общинному кодексу, написанному Некрасовым: «Заветы Игната».
И хотя кодекс Игната запрещал воровать и угнетать своих в общине – он не распространялся на соплеменников, живущих в оставленных им землях. Жить чем-то было надо, а казаки в те времена жили только скотоводством, рыбалкой, охотой, войнами  и разбоем. Пахать, сеять, сажать, убирать им было, как бы сейчас сказали люди такого же склада характера: «заподло». Некрасов стал водить татар и своих казаков в набеги на старые свои донские места, отошедшие к России. Но ведь там всё равно оставались ещё посёлки заселённые его кровными братьями-казаками. Татары не щадили никого. Пользовались как раз тем береговым плохо защищённым русскими проходом между правым берегом Волги и границей Войска Донского по Иловле. Громили и грабили Царицынский и Дмитриевский посады, а выше – до самого Саратова ни одной русской крепости уже и не было. Эти набеги были настолько частыми, что Пётр I стал думать о постройке защитной от них линии. Последние крупные набеги зафиксированы в 1715 и 1717 годах. 
Вот как описывает пребывание татарской саранчи в верхне-донских казачьих землях некий житель тех мест на реке Медведице в 1715 году: кубанские татары «били на Берёзовский городок», однако берёзовцы вовремя их обнаружили и дали достойный отпор  «побили… кубанцев человек с десять», и татары ушли, куда неведомо. А куда? Конечно же – выше по Медведице (станица Берёзовская ниже Медведицкой по прямой на 100 км), и по Волге – на Петровск и Саратов.
Окрылённый успехом набега двухгодичной давности, в июле 1717 года Некрасов приводит на Медведицу самое большое войско кубанских и крымских татар, черкесов и адыгов (за всё время, прошедшее после его ухода к ним) под началом салтана Бахти-Гирея. Они разгромили по пути Царицын и Дмитриевск с окрестностями. Разорили все близлежащие городки и хутора, и в августе разбрелись сотнями для безнаказанного  грабежа по огромной территории: от реки Вороны на западе до Волги на востоке. То есть: 1 августа они уже грабили казачьи городки на притоке Вороны – Карае и Хопре; другая их часть 2 августа заняла Петровск на Медведице, третья – Саратов и Вольск на Волге; четвёртая – Верхний Ломов и Инсар на Мокше с притоками, и Керенск на Ваде (ныне пос. Вадск). А 3 августа они уже громили Пензу, а 4-го – Симбирск на Волге и Саранск на Инсаре, находящиеся на одной северной широте: 54 с небольшим градуса.
Неимоверно. Так высоко и стремительно в русские владения ногайские и крымские татары ещё не поднимались. И всё это стало возможным благодаря содеянным раньше Петром Первым злоумышленным карательным действиям против верхнее-донских казаков.  Земли по Верхнему Дону и Медведице обезлюдели от их исконных защитников.
Напившись вволю казачьей и русской кровушки, обогатившись до нельзя награбленными товарами и ясырем, татары увели с собой со всех этих территорий огромные стада мелкого и крупного рогатого скота, табуны лошадей и до 30000 пленных, в основном женщин и детей для торговли ими на невольничьем рынке Бахчисарая и других черноморских рынках Турции.
  В 1718 году царь Пётр стал строить против их набегов хорошо укреплённую Царицынскую линию, протяжённостью 54  километра, от Царицына до станицы Качалинской и переселять на неё казаков, оставшихся на Верхнем Дону. Тем самым спуская ещё ниже русские границы по Дону. Гром не грянет – царь не перекрестится!
Но и жизнь некрасовцев не сладко сложилась в изгнании. Они своим дальнейшим существованием сполна заплатили за вред, приченённый собратьям по оружию на российской территории. Мыкаясь по турецким землям в постоянных болезнях, смертях, неладах с татарами и турками после смерти Некрасова в 1737 году, община, пожив в Добрудже в устье Дуная, дошла до Эгейского моря, остановившись у озера Майнос, и запросилась на Родину, в Россию, после смерти Сталина. К 1958 году на советскую Кубань вернулось 7 200 душ обоего пола. И 224 человека эмигрировали из Турции в США в 1963 году.
Староверская станица
То, что Медведицкий городок в среднем течении реки Медведица основали донские казаки – здесь и к гадалке ходить не надо. Все исторические источники говорят о том, что со дня официального основания Всевеликого Войска Донского, 25 (12) мая 1570 года, донские казаки держали в своём подчинении территории от Саратова (даже выше – от Самарской луки, куда в своё время Иван Грозный переселил с Дона кочевые племена половцев /к тому времени уже в основном крещёных людей/ определив им казачьи права – охрану восточных рубежей Руси от казанских и сибирских татар) на севере – до Кубани (ногайских татар) на юге, и от границ Запорожской Сичи на западе – до берегов Волги на востоке. В Саратовской области и сегодня повсеместно сохранились названия сёл, напоминающих топонимику казачьих образований: Хвалынск, Черкасск, Базарный Карабулак, Ахтуба, Елшанка, Турки, Казачка, Широкий Буерак, Елань и некоторые другие. В своём манифесте ко всем казакам от 1774 года, атаман Пугачёв (см. ниже) упоминает Вольское казачье войско.
За Волгой их поддерживали, переселившиеся некогда с Дона в дельты Ахтубы, Волги и на Яик (потом, после восстания Е. И. Пугачёва, переименованный в реку Урал) казаки, называвшие себя: астраханские и яицкие. С запада они были заручены поддержкой сичевиков. Благодаря донским казакам, являвшимся эпицентром всего казачества и славянского населения юга, и их дружеским конфедеративным сношениям с Московией, Восточная Малороссия и Запорожская Сич при царе Фёдоре Алексеевиче (1676 – 1682 г.г.) официально осталась за Москвой.
И только предкавказский юг оставался для них опасным от набегов калмыков, горцев, кубанских и крымских татар, совместно с басурманской Турцией.

Всей своей изначальной жизнью казаки доказали миру, что они первейшие непоседы и необузданные землепроходцы. Их всегда манила неизвестность, неизведанность, граничащая с риском для жизни и, как конечный результат, недосягаемая добыча, которая всё равно ждала их в какой-либо точке пути. Выйдя к устью какой-нибудь реки, они всегда проходили её от низа до верха: от устья до истока, отыскивая переволоки в другие бассейны рек, отмечая при этом своё продвижение на бумаге и устанавливая на местности поклонные кресты или острожки, называемые по имени реки. И таких острожков, как минимум бывало три: в устье, в среднем течении и у истока.
Если вы увидели на карте двойное название селения с первым словом «Усть» – то будьте уверены, что за несколько веков до нас эта река была обследована, обжита и нанесена на карту вольными русскими людьми – казаками.
Даже у нас на Камчатке, рыболовецкий колхоз «Красный Октябрь», в который я был направлен после Ростовского-на-Дону мореходного училища для работы на рыболовном добывающем флоте, располагался на берегу Охотского моря, при впадении в него реки Хайрюзова, в селе, называющемся и сегодня Усть-Хайрюзово. Выше по реке находится село Хайрюзово, и недалеко от истока, в горах, – Верхне-Хайрюзово. Камчатку к России присоединяли, начиная с 1650-х годов, приходившие сюда казаки Якутского острога, собиравшие ясак для царёвой казны с местного населения и оседавшие здесь на постоянное житьё по острожкам, построенным своими руками на больших реках. Так же и на Камчатке  реке: Усть-Камчатский острог, Камчатский и Верхне-Камчатский.
Эти «Усть» и «Верхне» я встречал даже на картах Аляски, шарахаясь в тех водах на яхтах «Тарпон» и «Камчатка» в начале 90-х годов прошлого, ХХ века…
Но вернёмся к нашей Медведице. Возьмём центральное поселение Медведицкого юрта, станицу Усть-Медведицу (городок Усть-Медведицкий), ныне районный город Серафимович! Годом основания станицы, казаки считают 1589 год. Сначала он находился на левом, низовом берегу Дона, при впадении в него Медведицы. Но потом, претерпев несколько  мощных затоплений территории во время весенних паводков, казаки, один за другим, переселились на правый, обрывистый берег, чуть ниже по течению. На правом же берегу, напротив устья Медведицы земли перерезали два больших оврага (буерака): Сенюткин и Попов, у которых потом образовались хутара с такими же названиями: Буерак-Сенюткин и Буерак-Попов. А саму станицу разделяет Птахин буерак. Да и в других верхних станицах и сёлах реки Медведицы, вплоть до самой ст. Медведицы, овраги, вырытые стоками вешних вод и подходящие устьями к реке, носят именные названия с присоединением слова «буерак».
Отсюда мы видим, что диалектное определение оврага словом «буерак» – есть постоянное употребление его в разговорной речи медведицких казаков. Теперь сравните: Медведица – Крестовый Буерак – историческое название староверского казачьего городка на Медведице. А это значит, что его называли и Медведица и Крестовый Буерак. Возможно, после того, как его разгромили русские войска после восстания Булавина, вернувшиеся потом на прежнее место жительства уцелевшие казаки, назвали это место Крестовый Буерак, чтобы не привлекать внимания к возрождённому городку Петровских опричников? Потому что, помню, проживая ещё в Гречихино в малолетнем возрасте, мы всегда, как начинался летний тёплый дождь, пели, весело шлёпая по лужам босыми ногами старую фольклорную песенку: «Дождик, дождик! Припусти! Мы поедем во Кресты! Богу молиться! Христу поклониться!»
Эти невидимые мною ни разу Кресты представлялись мне этакой чередой полуповаленных чёрных крестов, как на старой части немецких захоронений нашего Гречихинского кладбища, которое находилось через дорогу от дома.
Я как-то спросил у матери: «А что такое Кресты, о которых в песне поётся?»
– Это село такое. Там большая церковь была. Туда со всех маленьких сёл люди молиться ездили, – ответила мне мать. На том я и успокоился, и даже не понял, что рядом стоящее с Гречихиным село Франк и есть те самые Кресты, в котором и стояла эта самая «большая церковь», пока История сама меня не достала и не заставила в себе копаться. Тем более «франк» в переводе с немецкого означает «крест».

…Но за основу отсчёта летоисчисления станицы, жители Усть-Медведицы официально взяли год 1595 по нахождении исторического документа, составленного под этим годом. В нём говорится (читаем у хопёрского краеведа Бориса Степановича Лащилина в книге «На родных просторах» Нижне-Волжское книжное издательство Волгоград 1968): «…казаки Уст-Медведицкого городка выдержали и отразили двукратное нападение литовских татар». И это было раньше, чем составлен документ. Значит, сильный городок в устье Медведицы уже стоял задолго до этого, если в нём собралось столько жителей, что они смогли отбить, пришедшее сюда из-под Литвы специально за наживой, расселившееся там полчище татар? Это в те годы не каждому городку было под силу.
В подтверждение сказанного, встречается упоминание о Медведицком городке и в песнях о Ермаке Тимофеевиче, гулявшем «съ товарищи» по Дону и Волге в период после взятия Казани (в походе на которую он принимал участие, будучи молодым) и походом на Сибирь: с 1552 по 1579 годы.
Значит, Усть-Медведица как раз и образовалась в начале 1550-х годов из казачьих возвращенцев из северных русских земель при великом князе Иоанне IV Грозном.
В этих же годах должен быть образован и Медведицкий городок, заложенный родственными казаками усть-медведицкой общины. В те годы все люди, не только казаки селились в поймах рек, потому что вода и пойменные озёра давали людям пропитание: воду, рыбу и дичь; пойменные леса служили строительным материалом, а сама река – артериальным сообщением между селениями, в которых проживали друзья и родственники.
С 1722 по 1739 годы на казачьем Верхнем Дону происходит бурное возрождение казачьего самосознания, как ответ на антиказачьи реформы Петра 1. В станицах, заложенных казаками на реке Хопёр, одна за другой поднимаются православные церкви и храмы. Обретают свои стационарные приходы станицы: Михайловская, Котовская, Урюпинская, Провоторовская, Бурацкая, Тишанская, Луковская, Алексеевская, Аржановская, Кумылжанская и Букановская. На левом притоке Хопра – Бузулуке возводятся церкви в станицах Дурновской, Филоновской, Терновской. На сам;м Верхнем Дону, перед впадением в него рек Хопра и Медведицы выстроились храмы в станицах: Вёшенская, Еланская, Усть-Хопёрская. На реке Медведице появились деревянные культовые сооружения в станицах: Берёзовская, Раздорская, Малодельская, Етеревская, Глазуновская. Активно велось строительство храмов и в других, нижних юртах Войска Донского.
В это же время и в станице Медведице, по земельному плану уже не входящей в Войско Донское, но в которой в достаточном количестве ещё проживали казаки, также была построена церковь. (К сожалению, я не смог найти ни рисунка, ни её чертежа того времени). В Медведицу потянулись православные жители окрестных деревень для исполнения своих религиозных треб. По аналогии со старым её названием «Медведица – Крестовый Буерак», с появлением в ней храма с православными крестами на куполах, которые были видны издали, её стали называть ещё и, просто: «Кресты». И тому есть подтверждение: в справочном издании «Списки населенных мест Саратовской губернии, Аткарский уезд» за 1912 год значится: село Крестовое  –  Медведицкий  Буерак  Медведицкой  волости Аткарского уезда Саратовской губернии.
Теперь о Верхне-Медведицком остроге или станице Верхне-Медведицкой.
Дикое Поле, после развала Золотой Орды простиралось от Волго-Донских степей на север, по правобережью Волги, аж до Пензы. Потому и стали русские строить оборонительную линию Пенза – Запорожье и укреплять её реестровыми казаками. Потому что вольные воровские ватаги казаков, калмыков и татар шлёндали по этим местам почти безнаказанно. В октябре-декабре 1695 года, после первого, неудачного, похода молодого Петра Первого на Азов, конные крымские татары, калмыки и ногайцы гнали его с остатками армии аж до самых русских лесов, где верхне-медведицкие казаки, относящиеся к Вольскому казачьему войску, помогли ему отбиться от хвоста преследования. В благодарность за подмогу и основательно успокоившись, что достиг истинных границ Русского государства, он решил основать неподалёку от казачьей станицы пограничную крепость Петровск. Указ о её строительстве он издал 5 ноября 1697 году (уже после второго похода на Азов и захвата его 19 июля 1696 года). А в 1699 году крепость и городок для военной охраны границы был построен. Куратором строительства был определён боярин, князь Борис Алексеевич Голицын, который начал с возведения храма во имя святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Головой строящейся крепости был назначен воевода Андрей  Андреевич Вестовой.  Для строительства крепости и дальнейшей её охраны была использована рабочая сила как местного  казачества и крестьянства, так и понагнали крепостных крестьян и казаков из Пензенских и Симбирских пригородов. Так, к примеру – Инсарского уезда Мордовии  – казачьих слобод пеших полков с жёнами, детьми и прочими родственниками и «захребетниками». Из слобод: Юловская, Саранская, Возерская, Пензяцкая, Ямская, Колоярская, Сандерская, Пыркинская, Кутлинская и др. Эти переселенцы и заселяли окрестные деревни и строили новые слободы вокруг построенного, ставшего впоследствии купеческим городом, Петровска. И не мудрено, что, когда 5 августа 1774 года в Петровск вошёл Емельян Пугачёв, казаки встретили его, как императора Павла Третьего, хлебом и солью, перебив всё расквартированное в крепости царское регулярное войско.
Но это будет потом. А в августе – сентябре 1717 года южные казачьи степи и русские границы вновь подверглись мощному опустошительному набегу ногайских и крымских татар, получившего название «Кубанский погром». Сразу после него, 15 ноября, Пётр 1 издаёт указ о переносе пограничной стражи к Царицину и строительстве в Волго-Донских степях, на остатках сторожевой засеки – Вала Анны Иоанновны – Царицинской сторожевой линии.
Строительство началось весной 1718 года. До 1722 года была сооружена оборонительная преграда от Царицына на Волге до станицы Качалинской на Дону – в месте кратчайшего сближения двух рек, на территории современных Городищенского и Иловлинского районов. Состояла из сухого рва шириной до 8 метров и вала высотой 2, 6 до 4, 6 метров (от дна рва высота – 9-12 метров) с банкетом для стрельбы. Прорезавшие линию овраги перегораживались частоколом из заостренных бревен и дубовыми клетями, заполненными землей. В состав линии вошли: каменная крепость Царицын, четыре деревянно-земляных крепости (Мечетная, Грачевская (хутор Грачи), Осокорская и Донская), 23 земляных редана с караульным сооружением, огороженные частоколом. Длина линии составила 54 километра.
Строителями линии были военные и гражданские люди, а именно: 4 драгунских полка (5000 человек), донские казаки из верховых городков (2345 человек), Сумской и Ахтырский слободские казацкие полки (около 2500 человек), казачьи войска гетмана Скоропадского (6000 человек), гражданские люди из Азовской и Казанской губерний (1244 человека). К тому же, оставшиеся не у дел слободские казаки, сидевшие на Большой засечной линии выше Петровска, стали собирать манатки и в поисках работы, с семьями, спускаться (кто посуху, кто на плотах, по рекам) к Царицинской линии. Здесь они пополняли население имеющихся уже станиц и хуторов: Пичуга, Мечетка, Грачи, Грачёвский, Араканцев, Карпогон, Паншины, Собачий; станиц: Дубовка, Котлубань, Качалинской и создавать свои общинные поселения с названиями из которых пришли: в балке Мокрая Мечетка два хутора: «Уваровка» и «Городище» (бывший казачий городок Красный Колодезь), то которое сохранилось доныне. Второе «Городище» было основано перед Древним крепостным валом. И сегодня все они слились воедино, обозначаясь Городищенским районом.

Немецкая колония «Франк»

В 1762 году, после дворцового переворота, убрав с трона своего мужа, Петра Третьего, к власти в России пришла немка Екатерина Вторая, которая благославенно процарствовала на освободившемся месте до 1796 года.
Уже 22 июля 1763 года она издаёт Манифест:

——— • ———
Манифест о дозволении всем иностранцам, в Россию въезжающим,
поселяться в которых губерниях они пожелают и о дарованных им правах.

Мы, ведая пространство земель нашей Империи, между прочего усматриваем наивыгоднейших к населению и обитанию рода человеческого полезнейших мест, до сего ещё праздно остающихся, немалое число, из которых многие в недрах своих скрывают неисчерпаемое богатство разных металлов; а как лесов, рек, озер и в коммерции подлежащих морей довольно, то и к размножению многих мануфактур, фабрик и прочих заводов способность великая.
Сие подало Нам причину в пользу всех Наших верноподданных издать манифест прошлого 1762 г. декабря 4 дня; но как в оном Мы о желающих из иностранных в Империи Нашей селиться, соизволение наше вкратце объявили, то, в пополнение оного, повелеваем всем объявить следующее учреждение, которое Мы наиторжественнейше учреждаем и исполнять повелеваем:
§ 1. Всем иностранным дозволяем в Империю Нашу въезжать и селиться, где кто пожелает, во всех Наших Губерниях;
§ 2. Такие иностранные могут приезжать и являться не только в Резиденции Нашей в учрежденной на то Канцелярии опекунства иностранных, но и в прочих Империи Нашей пограничных городах, где кому способнее у Губернаторов, а где оных нет, то у главных городских начальников;
§ 3. Если в числе иностранных, желающих в Россию на поселение, случатся и такие, которые для проезда своего не будут иметь довольного достатка, то оные могут являться у Министров и Резидентов Наших, находящихся при иностранных Дворах, от коих не только на иждивении Нашем немедленно в Россию отправлены, но и, путевыми деньгами удовольствованы будут;
§ 4. Коль скоро прибудут иностранные в Резиденцию нашу, и явятся в Канцелярию опекунства, или в другой какой пограничной Наш город, то имеют объявить решительное своё намерение, в чем их желание состоит, записаться ли в купечество или в цехи, и быть мещанином, и в котором городе, или поселиться колониями и местечками на свободных и выгодных землях для хлебопашества и других многих выгодностей, то все таковые, по их желаниям, немедленное о себе определение получат; где ж и в которых именно местах в Империи Нашей свободные и удобные к населению земли находятся, из последующего реестра видимо, хотя ещё и несравненно более объявленного числа пространных земель и всяких угодий есть, на коих также позволяем селиться, кто только и где из оных для пользы своей сам изберет;
§ 5. Как скоро кто из иностранных прибудет в Империю Нашу на поселение, и явится в учрежденный для оных Канцелярии опекунства, или в прочих Наших пограничных городах, то во-первых, объявя, как выше сего в 4 пун. предписано, о желании своем, имеет потом всякой учинить по вере своей и обрядам обыкновенную о подданстве Нам в верности присягу;
§ 6. Но чтоб все желающие в Империи Нашей поселиться иностранные видели, сколь есть велико для пользы и выгодностей их Наше благоволение, то Мы соизволяем:
  1)  всем прибывшим в Империю Нашу на поселение иметь свободное отправление веры по их уставам и обрядам беспрепятственно, а желающим, не в городах, но особыми на порожних землях, поселиться колониями и местечками/строить церкви и колокольни, имея потребное число притом Пасторов и прочих церковно-служителей, исключая одно построение монастырей; напоминая однако ж при сем, чтоб из живущих в России во христианских законах, никто и никого в согласие своей веры или сообщества ни под каким видом не склонял и не привлекал, под страхом всей строгости Наших законов, изъемля из сего разного звания находящихся в Магометанском законе, прилежащих к границам Нашей Империи народов, коих не только благопристойным образом склонять в христианские законы, но и всякому крепостными себе учинить позволяем;
  2)  не должны таковые прибывшие из иностранных на поселение в Россию, никаких в казну Нашу податей платить, и никаких обыкновенных ниже чрезвычайных служеб служить, равно постоев содержать, и словом заключить, от всяких налогов и тягостей свободны следующим образом, а именно: поселившиеся многими фамилиями и целыми колониями на праздных местах 30 лет, а желающие жительствовать в городах тож в цехи и купечество записываться в Резиденции Нашей в С.-Петербурге, или близ оной в лежащих местах Лифляндских и Эстлянских, Ингерманландских, Корельских и Финляндских городах, также в столичном городе Москве — пять лет; в прочих губернских, провинциальных и других городах десять лет, но сверх того, ещё каждому прибывшему в Россию не для временного пребывания, но и на поселение, свободную квартиру на полгода;
  3)  всем иностранным, прибывшим на поселение в Россию, учинено будет всякое вспоможение и удовольствие; склонным к хлебопашеству или другому какому рукоделию, и к заведению мануфактур, фабрик и заводов, не только достаточное число отведено способных и выгодных к тому земель, но и всякое потребное сделано будет вспоможение по мере каждого состояния, усматривая особливо надобность и пользу вновь заводимых фабрик и заводов, а иначе таких, коих доныне в России ещё не учреждено;
4)  на построение домов, на заведение к домостроительству разного скота, на потребные к хлебопашеству и к рукоделию всякие инструменты, припасы и материалы  выдавано будет из казны нашей потребное число денег без всяких процентов, но с единою заплатою, и то по прошествии десяти лет, в три года по равным частям;
  5)  поселившимся особыми колониями и местечками, внутреннюю их юрисдикцию оставляем в их благоучреждение, с тем, что Наши начальники во внутренних распорядках никакого участия иметь не будут, а впрочем обязаны они повиноваться Нашему праву гражданскому. Если же иногда сами пожелают от Нас иметь особую персону для опекунства, и для безопасности своей и охранения, пока с соседственными жителями опознаются, с доброю дисциплиною воинской салвогвардии, то им дано будет;
  6)  всякому желающему иностранному в Россию на поселение, позволяем имение свое ввозить, в чем бы оное не состояло, без всякого платежа пошлин, с тем однако ж, что оное для его собственного употребления и надобности, а не на продажу. А если ж таковой, сверх своего употребления, привезет что-либо в товарах на продажу, то не более безпошлинного ввезти позволяем, как по цене 300 рублей каждой фамилии, с тем, когда они в России не меньше десяти лет пробудут; в противном же случае за то при возвратном проезде взыскивать ввозные и вывозные настоящие пошлины;
7)  поселившиеся в России иностранные, во все время пребывания своего, ни в военную, ниже в гражданскую службу против воли их определены не будут, кроме обыкновенной земской и то по происшествии предписанных льготных лет; а будет кто пожелает самоизвольно вступить в военную службу в солдаты, такому дастся, при определении в полк, 30 рублей в награждение, сверх обыкновенного жалованья;
8)  явившиеся иностранные в учрежденной для их канцелярии опекунства, или в прочих пограничных Наших городах, коль скоро объявят желание своё ехать на поселение внутрь России, то даны им будут как кормовые деньги, так и подводы, безденежно до намеренного им места;
9)  кто из поселившихся в России иностранных заведет такие фабрики, мануфактуры или заводы, и станет на оных делать товары, каких до ныне в России не было, то позволяем оные продавать и отпускать из Нашей Империи десять лет без всякого платежа внутренней, портовой и пограничной пошлины;
10)  если же кто из иностранных капиталистов собственным своим иждивением, заведет в России фабрики, мануфактуры и заводы, таковому позволяем покупать надлежащее число к тем мануфактурам, фабриками заводам крепостных людей и крестьян;
11)  поселившимся в Империи Нашей иностранным колониями и местечками, позволяем установлять, по собственному их благорассуждению, торги и ярмарки, без всякого побора и платежа пошлин в казну Нашу.
§ 7. Всеми предписанными выгодами и учреждением пользоваться имеют не только приехавшие в Империю Нашу на поселение, но и оставшие дети и потомки их, хотя бы оные и в России рождены были, считая число лет со дня приезда их предков в Россию.
§ 8. По происшествии выше писанных льготных лет, повинны будут все поселившиеся в России чужестранные платить обыкновенные без всякой тягости подати, и службы земские нести, как и прочие Наши подданные.
§ 9. Напоследок, буде которые из переселившихся и вступивших в Наше подданство иностранных, пожелали выехать из Империи Нашей, таковым всегда свободу даем, с таким однако ж при том изъяснением, что они повинны, изо всего благо нажитого в Империи Нашей имения, отдать в казну Нашу, а именно: живущие от одного года и до пяти лет — пятую часть, от пяти до десяти и далее — десятую, и потом отъехать, кто куда пожелает, беспрепятственно.
§ 10. Ежели же некоторые из чужестранных, желающих на поселение в Россию, по каким особливым причинам, ещё других, сверх предписанных, кондиций и привилегий востребуют: то о том могут они в учрежденную Нашу Канцелярию опекунства иностранных, письменно или персонально адресоваться, от коей Нам обо всем с подробностью донесено будет, и Мы тогда, по обращению обстоятельств, толь склонные решение учиним, какого они от Нашего проводушия надеяться могут.

——— • ———
Реестр, находящимся в России свободным и удобным к населению землям.

1. В Тобольской Губернии близ Тобольска, на Барабинской степи, где к поселению выгодных лесами, реками, рыбными ловлями, плодоносных земель несколько сот тысяч имеется десятки.
2. В той же Губернии… по рекам Убе, Улбе, Березовке, Глубокой и прочим впадающим речкам в оныя и в Иртыш реку местам, где потому ж к поселению весьма выгодные места состоят.
3. В Астраханской Губернии от Саратова вверх по реке Волге: в урочище Раздоры, где река Караман в течении имеет разделение на двое, при реке Теляузике, при довольной пахотной земле имеется сенокосу 5478, лесу дровяного и к строению для дворов годного 4 467 десятин; /лесные и пахотные угодья при реках: Тишане, Вертубани, Иргизе, Самзапее, Березовке/.
От Саратова же вниз по реке Волге, ниже реки Мухар-Тарлика, при довольной же пахотной земле, для сенокосов 6366, да лесу дровяного и для строения годного, 94 десятины. Подле речки Безымянной, сенокосу 962, лесу 609 десятин; /сенокосы при речках: малого и большого Тарлика, Камышовой, Еруслану, Яблонной/. А всего таких способных и угодных к поселению мест, более 70,000 десятин простирается.
4. В Оренбургской Губернии по реке Самаре, в сорока верстах от Оренбурга и вниз реки Самары… по реке Волге, до устья речки Иргиза и вверх по Иргизу, к поселению несколько тысяч семей, весьма плодородные и выгодные земли имеются.
5. В Белгородской Губернии в Валуйском уезде, по речкам Журавке, Деркулу, Битке и Осколу на несколько сот дворов свободные и земли при довольном числе сенных покосов имеются, которые потому ж новым поселенцам весьма способны быть могут.

                Всероссийская Императрица Екатерина Вторая
                22 Июля 1763 года

——— • ———
Примечание: публикуется по материалам сборника: История российских немцев документах (1763–1992 гг.) / Составители: В. А. Ауман, В. Г. Чеботарева. — М.: МИГУП, 1993. Полное собрание законов Российской империи с 1649 года, т. XVI, 1830,

Этот Манифест способствует активной колонизации малозаселённых заволжских, приволжских и верхне-донских земель выходцами из Германии. С этого времени на Волгу потянулись обозы с немецкими переселенцами, прельщёнными её льготами. За короткое время, до конца 60-х годов, в междуречье Медведицы и Волги, а также на левом берегу Волги от Саратова до Дмитриевского посада (Камышина) было образовано 102 немецких колонии. Причём переселенцы в массе своей не селились на пустынных, безлюдных землях, а брали за основу уже обжитые казаками, русскими людьми и татарами земли: городки и хутора, выстраивая из них добротные многолюдные немецкие поселения. В результате, остававшиеся здесь казаки потихоньку стали покидать свои старинные насиженные места и спускаться вниз по рекам, в области правления Войска Донского, а немцы занимать места их жительства.
Так с этого времени под Царицинской сторожевой линией снова резко возрастают численностью населения старые (и появляются некоторые новые казачье-русские) станицы, городки, хутора и слободы: Калач-на-Дону,  Дубовка, Караваевская, Антиповская, Голубинская, Сарепта, Бекетовка, Отрада, Рынок, Городище) и др.. Беженцы с верховьев Медведицы, Волги и их притоков были недовольны царской политикой переселения на их земли немецких колонистов, почему и поддержали впоследствии восстание Пугачёва. Причём, мало того, что немецким колонистам государством выдавались деньги на приобретение тяглового и прочего скота, хозяйственного инвентаря и бесплатно наделялись участки, но и русские плотники массово привлекались для строительства домов для колонистов в их пустеющих станицах и сёлах. А местному российскому населению для жизни от царицы не было никакой помощи.
Что касается Сарепты, то это очередной немецкий миф, будто это немцы организовали здесь поселение с таким названием. Сарепта на реке Сарпа существовала ещё со времён  Хазарского каганата, потому что пришедшие сюда в конце VIII века евреи, обрели здесь «землю обетованную», завоевав славянские племена и учредив Хазарский каганат. «Сарепта» – слово из Ветхого Завета. В нём говорится, что пророк Илья нашёл «божественную землю» Сарепту в Сидонии. А хазары, в отличии от него, нашли Сарепту в Подонии. Название реки «Сарпа» с турецкого языка (а хазары и пришли на Волгу из тех мест) обозначает «малодоступный, непроходимый, крутой, обрывистый». Что может значить: река протекает по болотистой местности и впадает в обрывистый правый берег Волги. Когда-то это была широкая, полноводная река, о чём свидетельствует сегодня в той местности большое количество озёр, так и называемые: Сарпинские озёра. Устье реки Сарпы сегодня является частью Волго-Донского канала. Напротив устья Сарпы, посередине Волги, располагается обширный, 20 на 18 км, заросший лесом и сдобренный озёрами Сарпинский остров. В давние времена, до XVI века, он был пристанищем разбойничьих татарских банд и воровских казаков. Здесь они грабили купеческие караваны и «дуванили дуван» (делили добычу). Здесь же, через систему Сарпинских озёр, Сарпу и Сарепту проходила казачья лодочная переволока. Когда низовые казаки шли «воевать» персов, они переволакивали здесь свои струги и чайки из Дона в Волгу, и сбивались в ватаги на Сарпинском острове, чтобы идти дальше, в Каспийское море. Верховые казаки переволакивали свои лодки выше – через реку Камышинку: из Иловли в Волгу, у Петрова Вала. На Сарпинском же острове они и заканчивали свои морские вояжи, возвращаясь из Перссии, деля здесь награбленное в походах. Кто-то через Сарепту возвращался домой, на Дон, а кто-то (как дело было со Степаном Разиным и Емельяном Пугачёвым) шёл бандитствовать выше по Волге и её левым притокам, и по Яику (Уралу).
В 1579 году царь Иван Грозный повелел установит на острове «стрелецкий бекет» для защиты купеческих караванов от набегов воровских татар и казаков. И сегодня на нём существует посёлок Бекетовка – тот самый «бекет» (пикет, по-русски, сторожевая засада), только трансформировавщийся в сельское поселение. С запада остров омывает современный рукав Волги, а с востока – Старая Волга (как называли этот рукав казаки) или, по-нынешнему, Воложка Куропатка. А в 1587 году выше острова, на правом берегу, при впадении речки «Сари су» (с татарского языка – Жёлтая река, которую казаки переименовали на свой лад в «Царицу»), воевода, князь Григорий Осипович Засекин (Зубок) начал строить по указу царя Фёдора Ивановича крепость «Царицин». До этого находящееся здесь казачье поселение называлось «Переволока». Потому что река Царица служила ещё одним активным местом для перетаскивания казачьих челнов и стругов из Дона в Волгу.
Так вот, 14 сентября 1765 года к Сарепте спустились по Волге от Саратова переселенцы из немецких земель Бетельсдорфа, что в Саксонии, из города Гернгута, под водительством старшины-форштегера Даниэля Фика и обосновались на окраине Сарепты, прямо у реки Сарпы, при впадении её в Волгу, в 28 верстах ниже крепости Царицын. Теперь этот район носит название «Старая Сарепта». В результате, жители окрестных мест или другие иногородние, пожелавшие поселиться в Сарепте, стали строиться западнее «немецкой» Сарепты, вдоль Сарептского затона. Теперь Сарепта входит в Красноармейский район Волгограда и из одного её края до другого можно добраться по проспекту Героев Сталинграда, проходящего по югу поселения.
Но вернёмся к немецким колонистам. На самом деле, хоть они и приехали из Германии, но большинство из них были родовыми чехами или помесями. Потому и не остались в местах массового поселения немецких колонистов: в верхнем течении Волги – от Камышина до Самары. Немцы их и в Германии на протяжении долгих десятков лет доставали, поэтому они уплыли от них в южные казачьи, славянские места. Дело в том, что предки этих выходцев из Гернгута были этническими чехами, переселившимися в Саксонию по приглашению сжалившимся над ними барона Николауса Людвига Цинцендорфа. История этих непокорных чехов героична и вкратце выглядит так:
Последователи протестанта Яна Гуса, основателя «Братского Союза» – «Чешских братьев», вынуждены были уйти от германского преследования со своих же чешских земель в Богемии и Моравии в 1456 году в Польшу, где они образовали общину «Богемское братство». Кое-как они там выживали почти три века и основательно были истреблены, пока в 1722 году в Германии ни нашёлся их богатый брат по вере и крови, упомянутый выше барон. На купленных им землях Бертельсдорфа он разрешил скитальцам построить поселение Гернгут, что означает в переводе на русский язык «Под защитой Бога». В это место и стали стекаться разбросанные по Германии «чешские братья». Но вот, через 42 года после их (также непростого) пребывания в Гернгуте, до них дошёл слух о русском Манифесте Екатерины и «земле обетованной», Сарепте. На переезд в Россию решились первые 50 человек: мужчин и женщин. Причём, заметим, что сарептским колонистам царским правительством было выделено «5870 десятин ЛУЧШЕЙ земли, и денежная ссуда 48748 рублей с долгосрочной рассрочкой и собственным внутренним управлением». Отсюда и повелось ткацкое, табачное, картофельное и горчичное цветение Сарепты. А в 1769 году там был открыт ещё и целительный источник, «сарептские воды». Гернгутцы пользовались особой любовью Екатерины Второй. А казаков в это время изгоняли с насиженных мест за национальную гордость и стремление к независимости…
 
С 1764 по 1766 годы в станицу Медведицу активно прибывали немецкие семьи из Микленбурга, Дармштадта, Пфальца, Изенбурга, Саксонии…, лютеране, католики, реформаторы. К 16 мая 1767 года (официальная дата основания) колония была сформирована. В ней насчитывалось 117 семей. А 26 февраля 1768 года она была узаконена правительственным Указом по закреплению названий двойным именем, как коронная колония – Медведица (Медведицкий)- Крестовый Буерак. Второе название – Крестовый Буерак станица носила ещё и потому, что перпендикулярно устью реки в пойму входил глубокий, тянущийся с правой стороны в гору на добрых три километра вырытый родниковыми и вешними водами овраг. И станица, как раз и находилась в треугольнике между рекой, буераком и горой.
К 1772 году в колонии насчитывалось уже 525 душ немецкого населения обоего пола. По ведомости Министерства Государственных Имуществ о колониях иностранных поселений Медведицкий Крестовый Буерак стал принадлежать Норкинскому округу (ныне село Некрасово Красноармейского района) Аткарского уезда Саратовского наместничества. Через некоторое время стал поселением волостного значения, образовав Медведицко-Крестовско-Буеракский кантон, в который стали входить сёла: Кратске (х. Подчинный); Ротгаммель (с. Памятное); Вальтер (хутор Гречишная Лука, позднее название  –  село Гречихино); Колб (с. Песковатка – по реке, потом Песковка), Кройце (с. Крутое); Ней-Бальцер (Колокольцовка) и даже Галка (х. Усть-Кулалинка), находящаяся на берегу Волги.

*     *     *

В лето 1774 года все окрестности по обеим берегам Волги полыхали заревами пожарищ Пугачёвского восстания. Выходец из Зимовейской станицы, выдававший себя за царя Петра Третьего, шёл войной на Московию, и на пути стоял Саратов. Саратовское оборонное ополчение и присланное в защиту города войско возглавлял всем известный ныне исторический деятель, а тогда ещё никому не известный поручик Гаврила Романович Державин. При подходе великого бунтаря к Саратову, казаки и ополченцы из народа предали Державина и перешли на сторону повстанцев. Гаврила Романович не удержал город и вынужден был отойти севернее. В городе начались грабежи и мародёрство.
После того, как 8 августа1774 года Емельян Иванович Пугачёв занял Саратов, – по Медведице (по воде и посуху) стал спускаться с пятью сотнями пугачёвского войска казачий полковник Матвеев. Емельян Пугачёв направил его на Дон за подмогой и продовольствием. На пути пугачёвцев, конечно же стали и немецкие колонии Вальтер и Медведица-Кресты. Немцы не стали поддерживать крамольного атамана, но к ним у Матвеева и претензий не было: неруси – что с них возьмёшь? Тем более знали, что они находятся под защитой царицы Екатерины. У немцев они отбирали только скот на мясо, лошадей и ружья. А вот остававшихся в колониях казаков сгоняли в свои ряды силой. В результате, в колонии Гречихино-Вальтер они сожгли несколько дворов, забрали лошадей и скотину, и увели всех русскоговорящих мужчин. Побарагозили и в Медведице, но конкретных фактов их бесчинства здесь я тоже пока не нашёл. А вот 10 августа 1774 года пугачёвцы заняли крайний верхний хутор юрта станицы Островской – Каменный, расположенный на Чёрной речке и организовали казачий сход на котором зачитали манифест Емельяна Пугачёва, обещавшего им прежнее вольное житьё и многие другие свободы: выборы атамана на войсковом круге, уравнение распределения денежного жалованья, пожалования  реками, рыбалками, землями, православным крестом и бородами – возвращал старую веру. Но для этого казакам нужно было заслужить «монаршие наше прощение и послужить у царя Петра III». Петра Третьего казаки-старообрядцы боготворили. Своим Указом от 29 января 1762 года о веротерпимости, он освободил казаков от преследования за старую веру (раскольничество). Поэтому Пугачёв и выдавал себя за будто бы не убиенного, а бежавшего на Дон молодого царя.
 
 
«Вы уже довольно и обстоятельно знаете, что под скипетр и корону нашу почти уже вся Россия добропорядочным образом по прежней своей присяге склонилась. – Гласил пугачёвский манифест. – Сверх того, несколько Донского и Вольского войска оказывают к службе нашей во искоренение противников, разорителей и возмутителей империи – дворян ревность и усердие и получили себе свободную вольность и нашу монаршую милость и награждением древнего святых отец предания, крестом и молитвою, головами и бородами. Того ради, как мы есть всемилостивейший монарх и попечитель обо всех верноподданных рабах, желаем преклонить в единственное верноподданство всех и вас и видеть доказательство к службе нашей ревности от вас, Вы ж ныне помрачены и ослеплены прельщением тех проклятого рода дворян, которые, не насытясь Роcсиею, но и природные казачьи войска хотели разделить в крестьянство и истребить казачий род. Мы, однако, во власти всевышней десницы, надеемся, что вы, признав оказанные против нашей монаршей власти и своего государя противности и зверские стремления, которые вам всегда будут в погибель и повелителям вашим, раскаетесь и придете в чувство покаяния, за что можете получить монаршее наше прощение и, сверх того, награждение тако ж, каково получили от нас склонившиеся верноподданные рабы…»
Дальше они прошли с этим манифестом в Бурлук, Островскую, слободу Даниловку, станицы Берёзвскую, Малодельскую, Заполянскую, Орловскую, Раздорскую, Етеревскую… Везде проводили насильственные сходы, круги, читали воззвания Пугачёва, отбирали лошадей, скот, грабили дворы, насиловали женщин, бражничали, заставляли казаков под смертной казнью вступать в их бунтовскую армию. Все местные казаки и семьи, кто могли, при их подходе бежали дальше в степи или пойменные леса. В пугачёвскую армию донские казаки вступать не хотели.
Четыре дня спустя за полком Матвеева подошла ещё толпа из трёх полков (1500 шашек), сформированных из татар, башкир и крепостных крестьян предуралья и саратовского наместничества под водительством полковника Андреева. Такая сила ввергла в шок атаманов захваченных станиц. Станичникам не хватало людских ресурсов, пороха и оружия, потому как Россия вела тогда войну с Турцией и все военнообязанные казаки были в русской армии. В станицах оставались только молодики и льготники.  Походный атаман реестровых донских казаков, полковник Абросим Луковкин был послан в верховья Хопра и Вороны для набора в свои ряды государевых казаков и борьбы с повстанцами. По его данным в тех местах злодействовал отряд атамана Ивана Каменского, в котором насчитывалось до двух тысяч шашек.
Наказной атаман Кобылянского юрта на реке Медведице, полковник М. С. Себряков, получивший его в потомственное владение за верную службу от Петра Третьего, оставив свои несформированные казачьи ополчения бежал на Хопёр, в станицу Михайловскую, якобы за подмогой. И оттуда слёзно умолял коменданта Новохопёрской крепости, бригадира Иону Венедиктовича Аршиневского о подмоге и о разрешении, в случае необходимости укрыться за его крепостными стенами.
Старшина Кульбяков из станицы Етеревской собрав в ополчение только 30 казаков, тоже вынужден был уйти дальше вниз по течению Медведицы.
Донские казаки в массе своей Пугачёва не поддерживали и относились к его передвижению по их землям настороженно. Массово в его ряды не шли, но многие бандитствующие ватаги «воровских казаков» к нему присоединялись. Так у станицы Медведицы, на горе Жирной к ним присоединился большой отряд атамана Алексея Обрывалова, который до этого на Хопре занял село Пески, а потом пошёл на Медведицу, через Елань, Морец и Лемешкино на речке Щелкан, составляющей вместе с Терсой правый приток Медведицы.
В верховьях Хопра и Вороны барагозил с отрядом до двух тысяч человек и шестью малыми пушками атаман Иван Каменский. Узнав, что против него направлены правительственные войска, он тоже двинулся на Медведицу, вслед уходящему на юг Пугачёву, но был настигнут и разбит наголову регулярными силами у села Баланда (ныне Калининск Саратовской области), расположенного на речке Баланде – правом притоке Медведицы.
…Подмогу, какую-никакую, полковники всё-таки нашли. Подойдя к Медведице и объединившись в Кобылянском юрте с казаками отрядов полковников Янова и Вуколова, и старшины Кульбякова, Луковкин 18 августа атаковал и разбил у станицы Етеревской, а 19-го у станицы Малодельской загулявшиеся полки пугачёвской армии и заставили их уходить в сторону Дмитриевска (Камышина).
Далее их стал преследовать армейский корпус подполковника Михельсона. После неудачной попытки Пугачёва взять Царицын, он пошёл дальше на юг, чтобы скрыться в кайсацкой степи. Но Михельсон неожиданно настиг всех 24 августа у Сальниковой Ватаги под селением Чёрный Яр и разгромил окончательно. Самого же Емельяна Ивановича, переправившегося с сотней не бросивших его казаков через Волгу и ушедшего в яицкие степи, на реки Малый и Большой Узени – предали: арестовали и выдали русским его же сподвижники-атаманы (которым он незадолго до этого надавал генеральских званий), Испугавшись предстоящей над ними расправы за совместные злодеяния против России, они решили вымолить таким способом для себя прощение у царицы Екатерины.
В отличие от донских казаков, Пугачёва поддержали волгские казаки со станицами от Камышина до Царицына. Они выходили ему навстречу с хлебом-солью. После подавления пугачёвского восстания Волгское казачье войско было в 1778 году расформировано. Часть населения мятежных станиц, кого не порубали и не казнили,  разбежалось по донским хуторам, часть переселили на Терек, а остальных приписали к Астраханскому казачьему войску. Волгское казачье войско со станицами: Балыклейская, Караваинская, Антиповская, Водяная и столицей Дубовкой просуществовало всего 36 лет. А основала его царица Елизавета Петровна путём переселения в 1742 году 1000 казачьих семей с Дона и Северского Донца для защиты волжского водного пути от набегов на караваны судов воровских казачьих ватаг и прочих других степняков: ногайцев, калмыков, татар.

Александр Васильевич Суворов, снятый с Турецкой кампании, из Дунайской армии, специально для борьбы со смутьянами,  к сожалению, к пленению Пугачёва опоздал. Ему выпала доля доставлять казачьего бунтаря из Яицка в Москву в железной клетке, коего он сдал в Самаре графу Петру Ивановичу Панину.
В то время, когда 24 августа Суворов представлялся в селе Ухолово (между Шацком и Переяславлем-Рязанским) о своём прибытии  царскому наместнику графу П. И. Панину, Михельсон в это время добивал остатки пугачёвского войска под Чёрным Яром. После получения от Панина полномочий по разгрому пугачёвского войска, Суворов с 50 казаками поскакал в Саратов, где и узнал о победе Михельсона. Участь быть непричастным к поимке народного бунтаря язвила душу известного полководца, и, не задерживаясь в Саратове, он проследовал в Дмитриевск (Камышин) через Медведицкие станицы. В то время там, вблизи станицы Медведицы, у горы Жирной проходил оживлённый гужевой казённый тракт по которому из Камышина в центр России и обратно доставлялись все жизненно необходимые для обеих сторон грузы и особенно соль из озера Эльтон. На сутки задержался в селе Нижняя Добринка, переезжая с правого берега Медведицы на левый по трактовому мосту. К тому же в Нижней Добринке была большая деревянная церковь Рождества Христова, в которой он не преминул отстоять службу перед дальнейшей погоней за злодеем: «…имел стоянку», «…так как день был воскресный, то знаменитый фельдмаршал по обыкновению был в церкви, стоял  на  клиросе,  пел,  читал  часы  и  Апостола...»

В эту самую Нижнюю Добринку меня из Гречихино возила мать крестить в мае 1958 года. Дорога туда и обратно, помнится, заняла у нас двое суток: 9 километров от Гречихи до Франка-Медведицы добирались на колхозных подводах, вёзших молоко с фермы на Медведицкий молокозавод; от Франка до Жирновска (в тот год Жирновск как раз получил статус города) 12 километров – маленьким остроносым автобусом ГАЗ; в Жирновске ночевали у знакомых, и ранним утренним автобусом приехали в Нижнюю Добринку, преодолев ещё расстояние в 20 километров. Успели как раз к началу службы.
Эта поездка оставила в моей пятилетней памяти неувядаемые впечатления и воспоминания. Я первый раз в сознательном состоянии покидал свою деревню и лицезрел окрестности и новые посёлки: гомонящий двор Медведицкого молокозавода с массой машин и конных повозок; нескончаемые молочные бидоны, свезённые сюда со всей Медведицкой округи; автобус, набитый неизвестными людьми; город Жирновск со своими двухэтажными новостройками и ночными разноцветными окнами; каменная церковь красного кирпича с большим круглым куполом и православным крестом на вершине; асфальт, которым только-только стали мостить дороги…
После окунания в большой серебряный чан и обтирания большим белым полотенцем, сравнительно молодой поп надел на меня крестик на верёвочке и чистую белую рубашку. Потом взял руками подмышки, поднёс к углу, в котором под потолком висела икона Иисуса Христа и высоко поднял над головой. Мои глаза упёрлись во взгляд волооких глаз нашего спасителя и я долго, не мигая, пока священник пел какую-то молитву, рассматривал лик иконы, запоминая его и соображая: что же теперь дальше делать…
Возвращались домой тем же путём. Меня было не угомонить. Всю дорогу я развлекал пассажиров: вновь входящим в автобус в попутных сёлах рассказывал, как меня крестили и, как мне поп новую рубашку подарил. Мать непрестанно шикала на меня, чтобы я не болтал язычком. В те времена безбожья моим родителям можно было бы напороться и на неприятность. Тем более, что отец мой был коммунистом и работал учителем в Гречихинской семилетней школе.
Но каково же было моё разочарование, когда, уже приехав домой, мать, рассказывая отцу о моей хвастливой болтовне, отругала меня и сказала: «Какой поп тебе рубашку подарил? Это Шурикова старая рубашка, которая ему уже мала. Вот я тебе её и взяла на крещение!»
В те бедные послевоенные годы мы все донашивали одежду своих старших братьев.

…Далее Суворов с полусотней казаков двинулся на Дмитриевск. Как он потом писал сам: «Сумасбродные толпы везде шатались; на дороге множество от них тирански умерщвлённых. И не стыдно мне сказать, что я на себя принимал иногда злодейское имя; сам не чинил нигде, ниже чинить повелевал, ни малейшей казни, разве гражданскую, и то одним безнравным зачинщикам, но усмирял человеколюбивою ласковостью, обещанием высочайшего императорского милосердия». Т. е. приходилось и себя выдавать за бандитского атамана при встречах со множеством шарахающихся по степи разбойничьих шаек, чтобы не быть «убиту», а в поисках провианта у населения, выдавать себя за императорского подданного. А бояться действительно было кого: в междуречье Хопра и Медведицы, от Лысых гор до Дмитриевска вели воровскую жизнь остатки банд таких известных разбойничьих атаманов, как Алексей Обрывалов, Василий Иванов, Фёдор Молотилин и многих мелких вороваек местных пошибов, а гора Жирная служила пристанищем этих разбойных ватаг.
Прискакавши в Дмитриевск, они почти загнали лошадей. Других, справных коней, помятуя о том, что перед ним по этим дорогам прошли и отступающие пугачёвцы, и преследующие михельсонцы, и шныряющие разбойничьи шайки – взять было негде. В результате он поплыл к Царицину на оказавшемся в Дмитриевске судне.
В Царицине Суворова снова ожидало разочарование… Дальше привожу выдержку из записей самого Александра Васильевича:
           «По прибытии моём в Дмитриевск, сведал я, что известный разбойник в близости одной за Волгою слободы; не смотря на его неважную силу, желал я, переправясь, с моими малыми людьми на него тотчас ударить, но лошади все выбраны были, чего ради я пустился вплавь на судне в Царицын, где я встретился с господином Михельсоном.
          Большая часть наших начальников отдыхала на красносплетенных реляциях; и ежели бы все были, как господа Михельсон и Гагрин, разнеслось бы давно всё, как метеор…  Из Царицына взял я себе разного войска конвой на конях и обратился в обширность Уральской степи за разбойником, отстоящим от меня сутках в четырёх.
        Прибавить должно, что я, по недостатку, провианта почти с собою не имел, но употреблял вместо того рогатую скотину, засушением на огне мяса с солью по испытанию Померанской, в прусской войне, последней кампании.
        В степи я соединился с господами Иловайским и Вородиным; держались следов и чрез несколько дней догнали разбойника, шедшего в Уральск.
        Посему доказательно, что не так он был легок, а быстрота марша первое искусство.
 Сие было среди Большого Узеня, я тотчас разделил партии, чтоб его ловить, но известился, что его уральцы, усмотри сближения наши, от страху его связали и бросились с ним на моём челе стремглав в Уральск, куда я в те же сутки прибыл.
         (Чего ж ради они его прежде не связали?.. Почто не отдали мне? Потому что я был им неприятель, и весь разумный свет скажет, что в Уральске уральцы имели больше приятелей, как и на форпостах оного. Наши ж передовые здесь нечто сбились на киргизские следы). (Т. е. имели стычки и погони с немирными киргизами. Прим. Г. С-О.)
          И чтоб пустыми обрядами не продолжить дело, немедленно принял я его в мои руки, пошел с ним чрез Уральскую степь назад, при непрестанном во все то время беспокойствии от киргизцов, которые одного ближнего при мне убили и адъютанта ранили, и отдал его генералу графу Петру Ивановичу Панину в Синбирске…»
В общем вся заслуга Суворова в борьбе с Пугачёвым заключается в том, что в казачьем Яицке (Уральске), он посадил уже пойманного Емельяна в железную клетку и протранспортировал под величайшей охраной через бунтующие приволжские пространства на северо-запад, до Симбирска (Ульяновска), где сдал его графу Панину.

 


Православные церкви и храмы на Дону и Медведице

В 1261 году в столице Золотой орды Сарай-Бату по настоянию митрополита Киевского и Всея Руси Кирилла III и с разрешения Берке-хана была образована Сарайская (потом переименованная в Сарайскую и Подонскую) епархия для ублажения многочисленных пленных рабов-христиан в татарии.
При русском митрополите Максиме (1283 – 1305 гг..) он своей властью переподчинил её Рязанской епархии, хотя Сарайские и Подонские епископы противились этому до 1354 года (в 1330 году этот вопрос даже рассматривался на Соборе в Костроме.
В 1355 года, при Митрополите Алексее, все селения, расположенные по Дону ниже Воронежа с притоками: Хопром, Бузулуком Медведицей отошла Рязанской епархии.
В 1454 году, при епископе Вассиане, кафедра епископата Великого Сарая вместе с епископом переезжает под Москуву, на Крутицы близ Новоспасского монастыря, и называется Крутицкой епархией, а её митрополиты с тех пор стали называться Крутицкими. Одно время они замещали Московский патриархат.
В 1602 году была образована Астраханская епархия, к которой с 1606 года были приписаны все церкви «по Волге, начиная от Саратова к югу, по Медведице, Хопру до Дона».
С 8 марта 1718 года духовенство Донского края по распоряжению Петра I было переподчинено Патриарху Московскому, который, в свою очередь, подчинил его Воронежской епархии, где святителем тогда был митрополит Воронежский и Елецкий Пахомий. Тот сразу разделил донские земли на 2 «заказа»: южный и северный. В северный заказ вошли приходы по Верхнему Дону и по рекам Хопёр, Бузулук, Терса и Медведица.
С 1763 по 1767 год, как раз в период заселения опустошённых верхне-медведицких земель немецкими колонистами, у правления Воронежской епархии стоял святитель Тихон Задонский, который и давал разрешения на строительство церквей на казачьих верхне-донских притоках.
В 1786 году Екатерина II определила границы области Войска Донского, которое уже перестало называться «Всевеликим», в его сильно потеснённых на юг границах.
5 апреля 1829 году в Войске Донском была учреждена Донская епархия с центром в казачьей столице Новочеркасске. Епископ Донской епархии стал называться Новочеркасским и Донским. После этого бывшие казачьи земли, расположенные к северу и востоку от границы Войска Донского, до Волги окончательно отошли к Саратовской епархии в ведении которой находились до 1918 года. С ними к Саратову отошла и станица Медведица-Крестовый Буерак.
В 1842 году, по немецким данным, в Медведицком Крестовом Буераке был построен «евангельско-лютеранский храм» в том виде, в котором он дошёл до советского периода (начиная с 1917 года до окончательного исчезновения его последних храмовых построек в конце 1980-х годов): с двумя куполами и (почему-то) православными крестами на них, 10-ю колоннами (4 – с северного торца здания и 6 с лицевой стороны, обращённой к реке), обширным двором и вспомогательной двухэтажной постройкой в 50 метрах южнее (также с 4-мя колоннами и православным крестом над ними) – церковно-приходской школой. Да и этот ли храм был построен немецкими колонистами? Откуда у колонистов столько денег на строительство такого обширного монументального комплекса? И почему на старых фотографиях на куполах храма располагаются православные кресты? Я видел в интернете фотографию Медведицкого храма с обрезанной под самую маковку передней колокольней и явно подретушированным задним куполом, с католическим крестом над ним. Конечно же была в Медведице Лютеранская церковь, но находилась она по-видимому в другом месте. Тем более колонисты изначально селились на Медведице на окраине Медведицкого городка, у Крестового Буерака.
Читаю в векипедии: Село Франк основано немецкими переселенцами в 70-х годах XVIII века, как колония Франк.               
В 1871 году в результате образования волостей село получило русское название Медведицкий Крестовый Буерак и стало центром Медведицкой волости Аткарского уезда Саратовской губернии.               
В 1918 году село вошло в состав Трудовой коммуны немцев Поволжья, где стало центром Медведицкого района Голо-Карамышского уезда (с 1922 года — Медведицко-Крестово-Буеракского кантона АССР немцев Поволжья).               
В 1928 году селу и кантону официально присвоено немецкое название Франк, однако центр кантона перенесен в село Диттель (До немецкой колонизации – село Олешня, после 1942 года – Алешники. Прим автора).            
С 1941 года после ликвидации АССР немцев Поволжья – село в составе Медведицкого района Сталинградской области с районным центром в селе Линёво (с 1959 года — в Жирновском районе, с центром в городе Жирновск).
В 1942 году село переименовано в Медведицу Медведицкого района. (Т. е. селу возвращено историческое станичное название, потому как, даже устно среди немцев, называясь Франком, земельный юрт, прилегающий к поселению постоянно официально, даже при царях, носил название Медведицкого района. Прим. автора).
И там же читаю, в статье «Административно-территориальное преобразования в Немецком Поволжье», что Медведица-Франк – материнская (коронная) колония немцев Поволжья. И что немецкими колониями являются и Нижняя Добринка, и Красный Яр, и некоторые прочие, которые даже при присутствии в них немецкого населения не меняли своих русских названий.
Давайте разберёмся в этих исторических справках. Конечно же, получив разрешение на поселение в выделенных для них районах, царское правительство не ограничивало их конкретными необжитыми территориями. Поэтому немцы селились вблизи уже имеющихся населённых пунктов, уже имеющих свои исторические названия, чтобы безболезненно адаптироваться к неизвестной русской жизни, чтобы получать какие-то консультации, моральную и материальную поддержку, дороги для снабжения от местных добрых русских жителей и уездных, и волостных изб. Это потом, когда русские покидали свои насиженные места и уходили на юг, к казакам, выдавливаемые немецкой речью, незнакомым менталитетом и быстро разрастающимся немецким населением, переселенцы распространяли свои новые названия на слившиеся воедино с колониями старые поселения. А иначе потом откуда, после ликвидации Немецкой Поволжской Республики, взялись новые (старые) названия бывших «немецких» селений? Просто всю совместную с немцами жизнь русские звали свои сёла по-русски, а немцы – по-немецки. И никуда эти названия не пропадали, пока не появилась потребность в их реабилитации.
Смотрим снова 1871 год. Немецкая колония Франк, по немецким сведениям уже существовала с конца 1770-х годов, так почему же тогда в результате образования волостей, государство дало название вновь образованной волости «старое» название: Медведица-Крестовый Буерак? Да потому что она и продолжала в русских анналах числиться, как казачья станица Медведица, а по поздним русским спискам – Крестовый Буерак. Правительственным указом от 26 февраля 1768 года немецким переселенцам была дана возможность создания Волжской немецкой автономии, но с русскими названиями имеющихся уже населённых пунктов.
И как бы они ни называли на немецкий лад в своём кругу те русские деревни, рядом с которыми они поселились (хоть по именам своих форштегеров, хоть по названиям городов из которых прибыли), только после пролетарского переворота 1917 года и образования Автономной Советской Социалистической немецкой Республике, районному центру, станице Медведице (Медведицкой и прочим русским сёлам), по настоянию руководства республики было официально присвоено название Франк, которое просуществовало до 1941 года. Но ещё и сегодня старые местные жители, как русские, так и оставшиеся немцы называют оставшееся большое село Франком. И в этом ничего нет зазорного, просто – отдача должного уважения немцам, плодотворно для России прожившим здесь два полных века, потомки которых продолжают без каких-либо притеснений проживать здесь и поныне.
А, возможно, храм и считался потом евангельско-лютеранским, потому что немецкого населения в последующее время в колонии было больше, чем остальных, православных народов, но оставшиеся здесь станичники не могли себя отделять от сородичей на нижней Медведице. Да и царская власть должна была обеспечивать православных христиан приходами, потому она и служила для треб всех окружающих её христиан. Потом, уже в советское время, сам храм разобрали (ещё до Великой Отечественной войны 1941-45 г.г.) а собранные стройматериалы перевезли в Линёво, где из них построили двухэтажную районную управу, потому как районный центр был перенесён из Алешников-Диттеля в Линёво-Гуссенбах. Двухэтажную же деревянную церковно-приходскую школу (на фотографии ниже – она располагается на заднем плане) советская власть ещё на заре приспособила под сельский клуб с сельской библиотекой на втором этаже. Со временем установила перед ним (в бывшем церковном парке, расширив его на целый квартал) памятник вождю мирового пролетариата, В. И. Ленину. Этот клуб потом тоже, по непонятным причинам, после капитального ремонта, сгорел (сказывают: от короткого замыкания) в начале «горбачёвской перестройки»: в аккурат 8 марта1990 года.
Как рассказал мне очевидец этого пожара, товарищ детства, Виктор Шель: «Был праздничный день и вдруг сильный дым повалил из-под клубной крыши. Из Жирновска приехала пожарная машина. Всё вовремя, невзирая на праздник. Залили чердак водой – из под крыши стал выбиваться только сизый дымок. Пожарные свернули шланги и уехали. Зеваки им говорили, чтобы они обратили внимание на этот дымок, но пожарники им ответили, что – это пар, и смотались. А через два часа этот пар, как полыхнул синим пламенем, да так, что клуб горел двое судок, а потом ещё неделю территории вокруг него чадила тлеющими  головешками…
Пожарникам и районным властям сколь потом ни звонили – второй раз никто не приехал. Участковый милиционер, капитан Василий Романин (ещё один товарищ детства) организовал дежурство и отгонял толпившихся зевак от полыхающего здания, чтобы ненароком кого не прибило падающими и разлетающимися в разные стороны горящими обломками».
Что поделаешь – «перестройка» уже набрала необратимые обороты и «за даром» уже никто не хотел выполнять свою профессиональную работу. А тут ещё и жён своих надо было поздравлять с благородным праздником. Кому хочется уезжать от богато накрытого стола в неизвестные экстремальные условия?
 Теперь на месте церковного комплекса красуется пустырь с несколькими старыми скрючившимися деревьями – остатками парка, автобусная остановка, небольшой сельский рыночек и пивной бар.
Ниже я привожу три  копии фотографии 1917 года, сделанные с одного и того же снимка в разные годы советского и постсоветского периода.
               
Присмотревшись, на фотографии явно просматриваются православные кресты с двумя перекладинами, да архитектура строений явно русского стиля. Православные храмы подобных проектов располагались в большинстве сёл и городов казачьего Дона и тогдашней России. Например: колокольня в Псковском кремле (только есть трёхэтажные, четырёхэтажные, пятиэтажные); в Казанском кремле; Верхотурове на Урале; в Молдавской Гагаузии; Угличская колокольня в Тобольском кремле; …даже в Петропавловске-Камчатском церковь имела подобный вид, только меньших размеров. А вот истинно немецкие кирхи, типа Гречихинской (Вальтер) сродни немецкой кирхе, стоящей доныне в том же Тобольске и других городах России, не относящихся к Поволжской Немецкой Республике.

Сравните храм Богоявления в станице Михайловской на Хопре, построенный после 1757 года. Такой же казачий стиль постройки. Только колокольня отделена он главного купола. Это отдельный вариант. Но существовал в основном вариант строительства «под колокол»: т. е. колокольня вместе с церковью. Как и в случае с Медведицкой церковью. Если мысленно присоединить колокольню Михайловского храма к самой церкви с задней стороны, то получится строение, похожее на Медведицкую церковь. Только купол главного зала будет повыше, и колонн у входов не достаёт.

 

Храм в Медведице был построен в 1842 году на средства прихожан и православной епархии Верхне-Донского казачьего округа на месте сгоревшей ранее православной церкви. Зададимся вопросом: строила бы епархия церковь специально для колонии Франк, если колонии были самостоятельные, самоокупаемые и независимые? И опять же вопрос: За три года, 1904 – 1906, количество прихожан в приходе насчитывалось 28039 человек. Откуда взялось такое их количество, если немцев во Франке даже на более поздний момент, 1911 год, насчитывалось всего, с малыми детьми…
«По сведениям губернского статистического комитета за 1911 год в селе Медведицкий Крестовый Буерак числилось 614 дворов, 2281 душа мужского пола, 2311 – женского. Всего –          4592 души обоего пола жителей – поселян, большинство которых составляли  немцы. Площадь   посева на надельной земле 6608 десятин, на арендной - 1886 десятин. На одно хозяйство приходилось 11,5 десятин. Хозяйство трехпольное. Преобладающие посевы – пшеница и рожь. На 100 десятин посевов приходилось 50 % пшеницы; 27, 8 % ржи; 10, 3 % овса; 25% подсолнечника.                Из рабочего скота у жителей имелось: лошадей - 1686, быков – 226, гужевого скота - 833; молочного скота – 611 голов, мелкого скота - 3945. Из сельскохозяйственных орудий: железных плугов – 32 шт., сеялок - 5, жнеек - 115.  Кроме хлебопашества селяне занимались местными и отхожими промыслами. Здесь функционировали мастерские: колёсников, кузнецов, сапожников, столяров. В селе имелось две школы: церковно-приходская и земская. Церковно-приходскую школу посещали дети от 7 до 15 лет. При школе были учреждены вечерние занятия. Земская школа была основана в 1871 году на средства земства и частных лиц. Книги и другие школьные принадлежности доставлялись сюда земством. Существовала обязательная плата за обучение.  Полная плата составляла 11-14 рублей в год. С бедных взималась плата 6 рублей.                В селе имелся врачебный пункт, ветеринарный пункт, почтовая контора, базар, организовывались ярмарки, насчитывалось 34 торгово-промышленных заведения. Из них: лавок молочных – 7, мануфактурных лавок – 2, хлебных амбаров – 7, 3 маслобойни, 2 кожевенных завода, 2 салотопных завода, 1кирпичный завод, паровая мельница,  5 кузниц, 1 синильное заведение, сапожная мастерская, столярная мастерская, питейное заведение: "Питейный дом с сенями и ледником" был выстроен в колонии казенной палатой в 1784 году».                Как видим – это была самодостаточная станица со своим юртом районного значения, коей она и продолжала быть даже в советское время. И в неё стекались на молебны жители всех окрестных сёл не только с левого берега, но и правобережья, на который немецкая власть не распространялась. Причём надо отметить, что во всех близлежащих к Медведице сёлах были свои церкви и свои прихожане. Это и Линёво Озеро (Гуссенбах), и Красный Яр, и Нижняя Добринка, и Новая Бахметьевка с Большой Князевкой, и Александровка, расположенные на правом берегу Медведицы.

 
                Присмотревшись, мы и на этой, немецкой, копии снимка увидим на  заднем куполе православный крест.
А теперь покажу тот же Медведицкий храм (фотография взята также из интернета), только с чётко пририсованной надстройкой и католическим крестом на заднем куполе, и срезанным крестом на передней колокольне, как и во второй копии. 
 

Для чего это было кем-то сделано? Наверное для того, чтобы говорить сегодня в википедии, что де – вон как немцы жили, какие храмы строили за свой счёт. Да, строили. Каменные палаты. И лучшим примером является кирха – лютеранская церковь 1903 года постройки на бывшем хуторе, относящемся некогда к Медведицкому юрту, Гречишная Лука, потом Вальтер, с фотографии 1920 года, выложенной в интернет Оксаной Дорн.   
                               
Немецкая церковь в селе Гречихино (Вальтер) 1903 год постройки. Стоит и доныне, только шпиль с крестом кем-то и когда-то снесены. И вот что от неё осталось:

 

Стёкла в окнах были мозаичные, вырезанные из разноцветного стекла. Помню, ещё в конце пятидесятых годов прошлого века, мы, детьми, ходили туда собирать вокруг неё цветные стекляшки от выбитых витражей. В советское время в ней был организован амбар для хранения зерновых культур.
Теперь приведу ещё одно веское доказательство того, что нынешнее село Медведица некогда была казачьей станицей, носящей названия: Медведица и Медведицкая. И что православные церкви строились в донских, хопёрских и медведицких станицах ещё до образования в междуречье Медведицы и Волги немецких колоний. И продолжали строиться во время колонизации бывших казачьих земель. И какие ещё виды видовали река и станица Медведица при царствовании Павла Первого. Для этого сделаю несколько сокращённых выписок из двух глав «Иллюстрированной истории казачества», репринтного воспроизведения первого издания 1909 года с рисунками, Волгоград «ВЕДО» 1994.

«44. Поголовный походъ донскихъ казаковъ на Индию
1801 г.

12 января 1801 года императоръ Павелъ 1 повелеть соизволилъ: собрать всё войско Донское. Куда, зачемъ замышлялся поход – про то никто не зналъ. Войсковой наказной атаманъ Василий Петровичъ Орловъ предписал готовиться всемъ офицерамъ, урядникамъ и казакамъ. Все, до последнего должны были въ шесть дней быть готовы къ выступлению о-дву-конь съ полуторамесячнымъ провиантомъ. Казаки обязаны были иметь при себе ружья и дротики… В войске числилось 800 больныхъ, но и имъ приказакно было явиться на смотръ. Шли недужные, опухшие от ранъ, искалеченные. Круглые сироты и беспомощные бедняки приготовлялись къ походу; у многихъ казаковъ не было форменныхъ курток и чекменей, ихъ одевали въ серые халаты, въ сермяжное одеяние. Никому не делали уважения… На очередь не смотрели… Церкви остались безъ пономарей, станичныя правления – безъ писарей… Ополчение было поголовное! …Сборными местами были назначены станицы: Бузулуцкая, Медведицкая, Усть-Медведицкая и Качалинская. Въ зимнюю стужу, въ конце февраля месяца, собрались казаки на смотр атамана. Всего съ войска набрали 510 офицеровъ, 20497 казаковъ конныхъ полковъ, 500 артиллеристовъ и 500 калмыковъ. Люди эти составили 41 конный полкъ…                27 и 28 февраля полки эти выступили въ неизвестный походъ. Путь их лежалъ къ стороне Оренбурга… Атаману была прислана и карта Индии. По пути донскимъ казакамъ надлежало занять Бухару, въ Хиве освободить нашихъ пленныхъ. Всё богатство Индии было обещано казакамъ въ награду… Уже съ первыхъ же шаговъ въ задонской степи страшныя трудности встречались казакамъ. Дороги были занесены снегомъ и артиллерия выбивалась из силъ, вытаскивая пушки из глубокихъ сугробовъ. Нигде небыло квартиръ для обогревания, и люди и лошади стыли и мёрзли на холодномъ ветру в степи. Не было топлива, не хватало провианта, не было сена и овса. Некормленныя лошади еле брели навстречу жестокимъ холоднымъ буранамъ. Въ начале марта вдруг настала оттепель. Заиграли ручьи, размокла степь, грязь стала непроходимая. Каждая балка сделалась страшнымъ препятствиемъ. Черезъ пустую, обыкновенно, речку Таловку войсковой старшина Папузинъ еле переправился. Сорокъ вёрстъ шёлъ онъ по колено въ грязи, а черезъ самую Таловку переходилъ по устроенному имъ изъ хвороста, хуторскихъ огорожей, воротъ и крышъ мосту.
…Наконецъ подошли к Волге (К Волге казаки вышли у казачьего волжского городка Вольска, который расположен выше Саратова, потому что ниже Саратова Волга уж вскрылась и шёл ледоход. В Вольских церквях казаки опять отстояли православные службы, справили требы, малость передохнули и приступили к форсированию реки. Прим. Г. Я. С.-О.). Лёдъ вздулся и побурелъ. Лошади проваливались на нёмъ. Местами онъ уже тронулся. Денисовъ через всю реку поставилъ мужиков съ верёвками и имъ придал по несколько казаковъ для оказания помощи. Начали вести лошадей, но оне проваливались и шли по дну. Однако Денисовъ зналъ, что на больших рекахъ лёдъ въ середине всегда толще, и, вот онъ приказалъ повести своихъ рослыхъ и сытыхъ лошадей вперёдъ. За ними потянулись и казаки. До 700 лошадей провалилось, но казаки вытащили их всехъ. Пять часовъ длилась переправа. И опять пошли, сперва по Волге, потомъ по течению реки Иргиза… Тяжело было казакамъ, но молча, без ропота шли они воевать съ неведомымъ врагомъ, завоёвывать для России далёкую Индию.   
Прошли от Дона без малого семьсотъ вёрстъ по пустыне. 23 марта, наконуне Светло-Христова Воскресения казачий отрядъ, находившийся в селе Мечетномъ Вольского уезда Саратовской губ., догналъ курьеръ из Петербурга. Въ ночь с 11 на 12 марта скончался императоръ Павелъ 1 и на престолъ вступилъ императоръ Александръ 1 Павловичъ.  Онъ повелелъ вернуться домой… Между 9 и 17 апреля полки вернулись домой. Хопёрские, медведицкие, бузулуцкие, верхне-донские и донецкие казаки были отпущены прямо съ границы, остальные съ офицерами левою стороною Дона пошли къ Черкасску…». Так, без потерь, закончился этот бесславный казачий поход на завоевание для России «незнамых» индийских земель.
И ещё одна, следующая глава, подтверждающая, что в каждой станице на Верхнем Дону, Хопре, Бузулуке и Медведице, за 10 -20 лет до переселения на их исконные земли переселенцев из Германии проходило активное строительство православных деревянных храмов на казачьи, народные и казённые средства при атаманах: Василии Фроловиче Фролове (1718 – 1723 г.г.); Андрее Ивановиче Лопатине (1723 – 1735 г.г.); Иване Ивановиче Фролове (1735 – 1738 г.г.) и Даниле Ефремовиче Ефремове (1738 – 1753 г.г.).

«45. Войско Донское при императрице Екатерине Великой и императоре Павле 1.

…Съ 1720 по 1743 годы были построены церкви в станицахъ: Старо-Григорьевской, Малодельской, и Бурлацкой (1722 г.), Усть-Хопёрской, Тишанской, Алексеевской и Терновской (1724 г.), Раздорской, Семикаракорской, Усть-Быстрянской, Нижне-Курмоярской, Нагавской и Басергеновской (1726 – 1727 г. г.), Дурновской, Филоновской, Лукьяновской, Есауловской и Луковской (1728 – 1729 г. г.), Митякинской, Еланской, Кумылжанской, Безплемяновской, Орловской и Котовской (1730 – 1731 г.г.), Яминской, Верхне-Чирской, Верхне-Курмоярской, Зимовейской, Луганской, Етеревской и Казанской (1732 – 1733 г. г.), Нижне-Каргальской, Верхне-Каргальской, Кепинской и Голубинской (1735 г.), Берёзовской, Федосеевской и Калитвинской (1736 г.), Кумшацкой, Распопинской, Быстрянской, Кременской и Глазуновской (1737 – 1739 г.г.), Урюпинской, Манычевской, Богаевской, Мелеховской, Верхне-Кундрюческой, Усть-Бело-Калитвинской, Каменской,  Гундоровской, Золотовской, Траилинской, Камышевской, Верхне-Михайловской, Пятиизбянской, Романовской, Вёшенской, Филипповской, Новогригорьевской, Букановской, Проваторовской, Арженовской и Островской (1740 г.), Нижне-Михайловской, Тишанской, Ерыженской, Карповской, Мартыновской, Перекопской, Усть-Быстрянской и Арчадинской (1742 г.).
Почти каждая станица имела свою церковь, а всего на Дону к 1764 году считалось 4 каменныхъ церкви – все в Черкасске, и 103 деревянныхъ. Деревянныя церкви строились, большею частью, изъ соснового леса, но были церкви липовыя и дубовыя. Духовенство в эти церкви назначалось Воронежскими епископами… Священники, первое время были из русских губерний, но въ 1748 году въ Черкасске была основана «войсковая латинская семинария» для подготовки казачьих детей къ духовному званию…».

Ниже: Последний вариант церкви Воскресения Христова в селе Новая Бахметьевка, находящегося на правом берегу, в 2, 5 километрах от Франка, выше по течению реки Медведицы, построенная в 1815 г. и закрытая в 1932 году.

 
 
То есть, уже после Петро-первовских разгромов верхне-донских казачьих станиц и заселения бывших казачьих городков и хуторов немецкими колонистами, Пугачёвского восстания, – станица Медведица ещё продолжала числиться в списках поселений Всевеликого Войска Донского, как станица (село волостного значения) Усть-Медведицкого (уездного значения) юрта. И атаман ВВД не стал бы собирать казаков в «бусурманском» селении (а в те поры всех иностранцев казаки называли басурманами), где нет православной церкви. Потому что перед каждым выступлением в поход, казаки обязательно должны были отстоять молебен во благо счастливого исхода событий.
После гражданской войны 1917 года, до 10.01.1934 г. коммунисты образовали в этой степной стороне Сталинградский край, в который вошли северо-восточные земли Казачьего Присуда, бывшей области Войска Донского. Потом началось разделение Нижнее-Волжского края и 05.12.1936 г. на карте появились Сталинградская, Астраханская, Ростовская и Воронежская области.

Медвежонок-вегетарианец
Сказка

В одной камчатской берлоге на Аваче-реке, которая называлась Кэнрарана, у мамы-медведицы Наукэнн родился медвежонок Кэнпиль. Он был непоседливым, шаловливым, но добрым медвежонком. Однажды мама Наукэнн пошла на речку за рыбными продуктами для дома, а Кэнпилю сказала:               
          – Сиди дома. Никуда не выходи. А то поймают люди-охотники, посадят в железную клетку и будут кормить своей невкусной человеческой едой, которая называется «хлеб».
Но медведица почему-то задержалась в поисках пищи, а Кенпилю очень-очень захотелось кушать. И решил он сам попробовать поймать рыбу. Спустился к реке и затаился в кустах у протоки. Стал наблюдать за тем, как совсем рядом проплывают вверх по течению, на нерест, большие пузатые лососихи. Кэнпиль ещё не мог рыбачить, но кушать так хотелось, что он не выдержал и бултыхнулся в воду на проплывающую у самого берега рыбину. Долго ли коротко боролся он с огромной Кетой, но вот ему удалось выбросить её на берег.
Выбравшись из воды, медвежонок отряхнулся и… только собрался откусить рыбе голову, как Кета взмолилась человеческим голосом на корякском наречии:
– Не ешь меня, Кэнпиль! В моём животике находится много икринок, которые я должна отложить на нерестилище, из которых вскоре вылупится большое количество мальков, таких же неразумных детишек, как ты, только рыбьих! Я им скажу, что это по твоей милости они остались жить. И они будут благодарить тебя за то, что ты сохранил им жизнь!
Медвежонок смутился, вспомнив наставление матери: «Люди-охотники поймают тебя и посадят в железную клетку…». Ему очень не хотелось даже жить в неволе… а тут он поймал мать-Кету и хочет лишить жизни десятки маленьких детишек. Он подтолкнул Кету в воду, и она поплыла дальше, сказав ему:
– Спасибо, Кэнпиль! Ты – самый добрый медвежонок на свете!
Медвежонок подумал, что будет нечестно ловить и других таких же матерей-лососих и потрусил в тундру, где наелся жимолости и голубики.
А через некоторое время на нерестилище – большом рыбьем родильном доме и детском саду – из икринок вылупились юркие, шустрые кетята. Мама Кета рассказала малькам – кому они обязаны жизнью и тут же умерла. Потому что это лососиный закон природы – народить потомство и умереть.
А мальки мамы Кеты дружной ватагой, вместе с другими такими же огольцами, как они, кинулись вниз по течению – к океану, в который впадает Авача, чтобы в нём найти себе много пищи, погулять на просторе и вырасти такими же большими и серебристыми, как их добрая мама. И когда они проплывали мимо Кэнрарана – все дружно высунули головки из воды и хором прокричали:
– Спасибо, Кэнпиль! Ты самый добрый из всех медведей! – и поплыли дальше.
Медвежонок в это время сидел на крыльце берлоги и ел кедровые шишки, которые принесла ему мама. Он оторвался от своего занятия, улыбнулся в ответ и на прощанье помахал лососятам лапкой.
10 сентября 2014 г.
Петропавловск-Камчатский

ЧАСТЬ II

Рецензии

          Море и люди в стихах Владимира Науменкова

Владимир Иванович Науменков (1 сентября 1937 г. – 23 апреля 1995 г.) родился в деревне Кудинцево Льговского района Курской области. После семилетней (тогда ещё) общеобразовательной школы окончил строительное ФЗУ и, до призыва в армию, работал на стройках Кемеровской области, в городе Междуреченске. Служить попал в военно-морской флот. В учебном отряде подводного плавания получил профессию судового электрика и после первого года службы поступил (тогда такое практиковалось в Советской Армии и на Военно-морском флоте повсеместно), а в 1962 году окончил Ленинградское высшее военно-морское училище им. М. В. Фрунзе, отделение журналистики. Распределение на Камчатку взял по собственному желанию и в 25-летнем возрасте прибыл в Петропавловск-Камчатский. Служил до 1967 года в посёлке подводников Лахтажном, в военно-морской газете «Залп». Организовал и вёл литературный кружок среди матросов срочной службы и пишущих офицеров. Затем, после досрочного списания на берег, не по собственному желанию, прожил один год в Москве, в квартире родителей своей первой жены, и вернулся на Камчатку, в Тиличики, где стал работать в районной газете «Заря коммунизма». От первого брака у Науменкова остались в Москве сын и дочь. Жена с детьми на Камчатку ехать отказалась. К нему  приезжала мать и некоторое время жила в Тиличиках. Потом – переезд в город Петропавловск и работа в газетах «Камчатский комсомолец» и «Камчатская правда». Из редакции «Камчатской правды», в начале 1994 года, он был отправлен на пенсию.
Эту краткую биографию Владимира Ивановича я привожу для того, чтобы читателю явственнее представлялся творческий путь самого лучшего на мой взгляд поэта на Камчатке –художника с большой буквы, истинно русского человека, преклоняющегося перед своим народом и глубоко почитающего свою родину – Россию. Именно такие люди в любом народе и являются носителями национальных особенностей, идей и устремлений, и остаются в памяти и истории не только своей нации, но и всего человечества.
Набравшись с ранних лет жизненного опыта на стройках Сибири, потолкавшись локтями в толпе окружавших его простых работяг, научившись отстаивать собственное достоинство в их среде, он прибыл на военно-морской флот уже подготовленным для жизни человеком. Вполне сформировавшимся. Увидев море, корабли и столкнувшись с мужественными людьми в военно-морской форме, он был просто потрясён тем, что существует другая, отличная от береговой прозы, романтическая, непредсказуемая жизнь, овеянная ветрами и просоленная морскими брызгами. Мечтал ли ранее худощавый, сутуловатый паренёк из курской сухопутной глубинки о морских просторах – не знаю. Но, что море сподвигло его на лирические размышления и изложение своих мыслей на бумаге сразу же в учебном отряде подводного плавания – это видно по его ранним стихам:

  ...Мои пути не были лёгкими,
 Я был всегда на них солдатом.
 Через прокуренные лёгкие
 Стихи рвались, рвались куда-то.
 Я их зачал в родном селении,
 Когда учился в школьных классах.
 Я их пронёс по стройкам северным,
 Я их ковал в печах Кузбасса.
 Их нет ещё – могучих, звонких,
 Они во мне пока рождаются.
 Я им ещё строчу пелёнки,
 Им рифмы только высекаются.
                «К землякам», август 1961 г.

Или строки из стихотворения «Уже три дня стоим мы в бухте Кольской», датированное 1960 годом:

А я – ещё парнишка нецелованый,
 На баке, затянувшись папиросой,
 Смотрю, как бьются радуги над молом,
 И песню слушаю друзей-матросов.
И вот, когда залив утонет в сумерках,
 И потемнеют волны у причала,
 Склоняюсь тихо к башенному сурику –
 Ищу в себе своей любви начало.
Там, в Сибири, за канвой отрогов
 Гор Хибинских, не было свиданий.
 Не найдя подруги, юность строгая
 На моря ушла рассветом ранним.

Первые стихи поэта – исписанную его рукой общую ученическую тетрадь под названием «Музыка моря» с разделами «К Поэзии» и  «Кремнёвые строки» – мне передала его  жена Маргарита Ивановна Белова. Самые ранние в ней датируются 1958 годом. Этот год, как раз, является годом учёбы в отряде подводного плавания и поступления на первый курс военно-морского училища. И поэт не зря назвал так свою рукопись. По стихам видно, как заинтриговала его красота и разноголосица этой, невиданной им доселе стихии. В стихах повсеместно встречаются такие словосочетания, как:  «песня моря», «оранжевая песенка заката», «где власть ветров», «залив утонет в сумерках»,  «и дали в роздыми, в сиреневой» и т. п.. Они, конечно, ничего нового для бывалого моряка не открывают, но этими строками и образами он открывает море для себя. Он пока рисует его на фоне своего мысленного «Я». Но впоследствии, в своих зрелых стихах, он будет использовать море фоном для раскрытия ярких романтических и исторических человеческих образов и характеров.
  А пока он мечтает тоже иметь девушку на берегу, как многие его сверстники, которая ждала бы его из дальних плаваний, посвящает ей стихи – ей, ещё неведомой – и гордится тем, что служит на флоте. Стихи данного периода явно насыщены этой гордостью, максимализмом и патриотизмом, желанием «глаголом жечь сердца людей» – воевать за справедливость и жизненную правду. Он ощущает уже своё предназначение, как поэта. А чтобы это ощущать, надо иметь большую силу воли и духа, уверенность в себе, настроенность на получение положительного результата.

...Это только начало, друг мой, –
 Сердце моё необузданное.
 Ещё – где-то, в пути неизведанной, – бой.
 Ещё схватимся с кем-то музами.
 ...Мы пройдём большаком-дорогой,
 Избегая пути-пораболы.
 В сердце только одна тревога –
 Не сбиться с пути правды.
                Ленинград, 1958 год.

И он с этого пути не сбился. Душой никогда не кривил. С власть имущими дружбы ради своей карьеры не водил. Пытаясь осознать историческую правду России и себя, как великоросса, облекал свои мысли в рифмы, за что и был уволен со службы «без выходного пособия». Муза в этом случае осталась бессильной перед вершителями судеб советского строя. Но правой всё равно оказалась она. Стихи Владимира Науменкова и он сам остались в сердцах людей, его окружающих и читающих. А где те деятели, блюстители советской дисциплины, которые вершили его судьбу? Их нет, как не осталось и многих рьяных пресмыкателей пред «царскими палатами», занимающих высокие посты в тогдашних структурах. За исключением тех, кого отобразил в своих произведениях сам поэт.
Не умирает тот поэт, который поёт о своём народе. Это издревле доказано жизнью. Даже враги того народа и того поэта, читая его поэмы и находя в них суть, начинают проникаться уважением к своему противнику. Они начинают видеть то мудрое и вечное, существующее в этом народе, которое с гордостью показывает художник, отметая на задний план все неприглядные черты, которые присущи всем народам и нациям. К примеру, ленность, чванство, обманы, воровство, алкоголизм, наркотики, разврат, бандитизм и т. д. Это – бытовые, переходящие из строя в строй, из поколения в поколение пороки всех народов, а не только русского, как сегодня пытаются нам внушить с экранов телевизоров и со страниц газет многие продавшиеся за американские доллары журналисты.
Воспевание упомянутой социальной грязи, будто бы пережитка социализма, и нахождение в нём какого-то эпохального удовольствия – юдоль наших нынешних молодых «поэтов-песенников» и исполнителей своих «произведений» с эстрады. И они не понимают, что в первую очередь обливают грязью себя, как личность, а уже во вторую очередь – народ, из которого вышли. 
Народ – понятие необозримо-ёмкое. И каждому россиянину сегодня понятно, что вышеперечисленные пороки – явление интернациональное и не присущее в такой мере, как это пытаются представить в средствах массовой информации нам, россиянам. Россияне живут сегодня другими проблемами – более патриотическими и фундаментальными, исходящими из многовековых своих корней. Владимир Науменков верил в свой народ и очень тяжело ему было переживать развал такой великой державы, как СССР, которую веками собирали всем миром, а развалили в одночасье, с радостью, несколькими тщеславными «мудрецами». Но это было потом. А пока, равняясь на свой век, он писал:

 Я не хочу судить жестоко
 Весь этот хлам продажных песен,
 И гимны, петые пророку,
 Его тянувших к поднебесью.
 Народ стоял, до смерти загнанный,
 И слепо верил, в рог согнутый,
 Что верен путь, ведомый магами.
 Не по равнине путь – оврагами.
 И как бы ни было там круто –
 Всё нипочём ему, удалому –
 Народу нашему.
 Но разве
 Мы  закрывать должны заслуги?
 Мы подменять должны героем
 Его – всесильного в недугах,
 Его – бессмертия достойного?
 .   .   .   .   .                1961 г.

  Или, в эти же годы, приглядываясь к морскому горизонту, он искал за ним следы пращуров и говорил:

 ... Океан
 смельчаков любил,
 флотоводцев твоих, Россия!
 .  .  .  капитанов
      с глазами впалыми,
 что, уйдя от земных рубежей,
 захлебнулись
        солёными шквалами.
 Тех, кто брали с собой в моря
 мужиков,
    моих курских прадедов.
 Снилась им голубая земля,
 снились им
            российские праздники…

  Вопрос – куда ехать служить – не был для него вопросом. Обойдя за время учёбы, на практиках, северные моря, побывав на Чёрном море, а до этого полюбив Сибирь, он заранее выбрал для себя Дальний Восток, и именно Камчатку. Это видно из его тогдашнего стихотворения «Выбор сделан», которое он написал 22 апреля 1961 года в Ленинграде:

  На моря! На моря!
 Где туманы камчатские!
 Направляет меня
 Моя совесть моряцкая.

С вдохновением описывал он, уже здесь, на Камчатке, победу русских моряков, казаков и местного населения Петропавловска над англо-французской эскадрой в 1854 году, в стихотворении «Конец адмирала Прайса»:

 И вот, когда почти окончен путь,
 нас занесло к суровому народу.
 И люди встали так неколебимо
 на этих грозных и железных сопках,
 и русские направили штыки.
 Не сломим мы их дух патриотизма,
 не сможем земли русских покорить.

  Оказавшись в отставке, но, будучи в душе моряком, он обзавёлся многими друзьями-моряками из торгового и рыболовного флотов. Бывал у них в гостях на судах и дома, приглашал в гости к себе в редакцию и домой. Слушал, вникал в их житейские проблемы. Одной такой проблемой 25 лет назад у рыбаков был перегруз судна, за который капитанов лишали дипломов. Перегруз заключал в себе две стороны одной медали: моральную и материальную. Победителями из этого положения выходили или «блатные» капитаны (потому как имели возможность откупиться) или отчаянные, рисковые и везучие. Рыбы в то время ловили много и ловили, как выражались рыбаки, «штанами», а объёмы трюмов не позволяли вмещать желаемое количество сырца. Поэтому, сообразуясь с местными морскими условиями, капитаны заливали рыбой, помимо трюма, палубу по кромки фальшбортов и шли к плавбазам на сдачу, сидящими в воде «по уши» – глубоко утапливая грузовую марку (ватерлинию). Такие перегрузы всегда были на совести капитанов: удалось благополучно сдать улов – вся команда герои и с хорошим заработком, и капитан на высоте. Но, бывало, неожиданно налетевший шторм смывал рыбу, топил или переворачивал сейнер. И тогда капитан, если оставался жив, всю жизнь нёс на себе крест губителя душ человеческих. К таким нарушителям безопасности мореплавания Регистр Союза ССР (ныне России) относился безжалостно, лишая их дипломов и права занятия капитанских должностей на несколько лет.
На эту тему Владимир Иванович хотел в своё время написать поэму «Ватерлиния» и даже опубликовал в своей первой книге «У этих каменных берёз» две её главы под заглавием «Старпому нужен боцман»:

 ... И долго капитан
 смотрел на рейд – ни слова, ни полслова
 он не сказал. Ужель его летам
 стоять вот так у берега пустого?!
 Стоять не там, где океан знобил,
 где волны глухо через борт хлестали,
 где он «Послушный» по уши топил
 тресковыми и прочими хвостами.
 Да что теперь, когда виновен сам?
 Когда «Послушный» уходил всё ниже?
 Регистр – он врач, он берег прописал,
 а берег пострашнее всяких ижиц.

Однако потом на рыболовном флоте появились более существенные и ранее не офишировавшиеся в прессе проблемы – выбросы той же самой, привезённой при утопленной марке, рыбы и не сданной на плавбазы по причине большой очереди сейнеров на сдачу. Сырец начинал портиться, и капитаны, выдавая на капитанских часах прежнее положение – в очереди на сдачу – отбегали от плавбазы, вываливали старую рыбу за борт, залавливались новой и возвращались незамеченными. Вскрылось массовое утопление, сотнями тонн закошелькованной сельди, начинающей залегать в неводе и опасно кренящей сейнеры. Всё по  той же причине – отсутствия достаточного количества плавбаз для приёмки пойманной рыбы. И многие другие, называющиеся сейчас по-модному – экологические проблемы, затмившие собой проблему перегруза. И Владимир Иванович оставил на поздние времена свою затею с «Ватерлинией». А позднее события в стране стали развиваться непредсказуемо стремительно, и мы все, сами, сели «по уши» ниже ватерлинии. Задумка его так и осталась до конца не реализованной.
  Большой интерес Науменков проявлял и к историческим открытиям российских верноподданных. В частности, работая в Тиличиках, в местах, которые открывал, описывал, наносил на карту и осваивал Фридольф Фабиан Кириллович Гек, очень заинтересовался биографией и полезной деятельностью этого великого морехода. Своё стихотворение, посвящённое художнице Нелли Баранчук, он так и назвал «Шкипер Гек»:

 Что сманило Гека в этот край?
 Неужели хватка китобоя?
 Не играй ты, ветер, не играй
 белыми накатами у моря!
 Ты покинул родину давно,
 синие фиорды Гельсингфорса,
 и тебе теперь вот не дано
 даже спрыгнуть с каменного носа.

  «Каменным носом» здесь, по-старинному, Науменков называет мыс, названный в тех краях именем  шкипера Гека. Сам Владимир Иванович не смог написать всего, что хотел о Фридольфе Геке – не все задумки человека исполняются им при жизни, потому что для них и всей жизни не хватит. Но своей идеей он вдохновил меня на написание поэмы «Неугомонный шкипер», эпиграфом к которой я взял его слова: «Кланяюсь тебе я, шкипер Гек, всем твоим походам к синим странам.»
Море в стихах Науменкова – это не просто море, которое само по себе красиво в различные времена года и суток, музыкальное, стихийно-бурное, опасное, романтическое и т. д. Это фон для раскрытия мужественных характеров героев – прежде всего российских людей-мореходов, которыми он восхищается и гордится. Для него нет разницы, кем является герой его стихотворения по национальности, если он радеет за Великую Русь и хорошо отзывается о её народе. Финн ли шкипер Гек из одноимённого стихотворения; коряк ли «тралмастер Чеча – человек бывалый» из стихотворения «Старпому нужен боцман»; девочка ли чукчанка, прославляющая свою родину в стихотворении «Песенка чукотской девочки»; враг ли России – англичанин адмирал Прайс, прошедший огни, воды и медные трубы, покоривший многие туземные народы, преподнесший  их земли на алтарь английского престола, но сломавший зубы о русский дух и застрелившийся на далёкой от его родины земле Камчатке. Но с особой гордостью Владимир Иванович говорит (и его стихи пронизаны этой суровой идейной нитью), что он русский человек – славянин по роду и по убеждениям. Потомок этого великого племени, одолевавшего в веках множество врагов нашей необъятной родины, и к которому он испытывает великое уважение.
               
 1996 г.  г. Петропавловск-Камчатский
 


Поэт. Романтик. Философ

  1 сентября 2000 года камчатскому поэту Владимиру Ивановичу Науменкову исполнилось бы 63 года (1937 – 1995 г.г.) и пять лет прошло уже, как ушёл из жизни этот замечательный с вечно молодой, кипящей душой, справедливый человек. В своё время он закончил ремесленное училище, работал на стройках, затем окончил Ленинградское военно-морское училище, отделение военной журналистики и был направлен для прохождения дальнейшей службы на Камчатку, в посёлок Рыбачий. Нелегко складывалась его жизнь и служба из-за того, что был он офицером честным и глубоко мыслящим, скрупулёзно докапывающимся до истин русской истории и ищущим справедливости.
После досрочного увольнения из военно-морского флота работал на севере, в районной тиличикинской газете «Заря коммунизма», затем в "Камчатском комсомольце" и "Камчатской правде". При жизни на Камчатке поэтом были выпущены две книги стихов "У этих каменных берёз" (1980 г.) и "Птицы-зарницы" (1985 г.). В настоящее время его товарищами-поэтами готовится к изданию третья книга стихов, в которую наравне с уже известными читателям произведениями войдут и многие другие, которые не были напечатаны при жизни. В предлагаемую подборку мы включили ранние стихи поэта, которые не печатались прежде в периодических изданиях.
               
Редактор студии баталистов и маринистов
                Геннадий Струначёв-Отрок

 Владимир Науменков

                В день рождения 
                Т. М.
 Я не поздравил.
                Это не забывчивость.
 Меня мотало море
                много суток.
 И даже ветры
                голосами зычными
 Не донесли б слова
                к твоим маршрутам.
 Но я их слал
                в метавшиеся дали,
 По голубым спиралям
                пенных милей.
 Прости, любимая,
                что ветры разметали
 Мои слова
                по синеве пустынной.
 Скользя по палубе
                походкой шаткой,
 Я свежесть пил
                у срезов волнореза.
 Пусть кто-то скажет:
                "Морякам не сладко..."
 Он не целован, верь,
                ветрами резкими.
 Он не встречал
                оранжевых рассветов,
 Бескрайних миль
                не чувствовал усталости.
 Нам леера
                служили парапетами,
 На грудь не девушки –
                волна бросалась нам.
 Я не поздравил.
                И приду не скоро.
 Через Индийский
                мы идём в Атлантику.
 Но я прошу,
                чтоб донесли просторы
 Мои слова
                к тебе, моя романтика.

                май 1961 г. Севастополь.
                Атлантика.

                К  ЗЕМЛЯКАМ
                Знакомство

 Душа болит.
                Я должен встретиться
 С моими земляками добрыми.
 Я не был здесь ни дни, ни месяцы –
 Кружил по свету годы долгие.
 Теперь пришёл.
                Смотри же зорче,
 Придирчивей гляди, льговчанин,
 О чём парняга этот строчит,
 Какие грузы за плечами?
 Мои пути не были лёгкими,
 Я был всегда на них солдатом.
 Через прокуренные лёгкие
 Стихи рвались, рвались куда-то.
 Я их зачал в родном селении,
 Когда учился в школьных классах,
 Я их пронёс по стройкам северным,
 Я их ковал в печах Кузбасса.
 Тянулись вверх кварталы домен,
 Кельма в руках играла взвизгами,
 И рифмы в небо голубое
 Слетали с губ подростка брызгами
 Солёными, как капли пота,
 Горячими, как сталь кипящая.
 Тогда была одна забота –
 Правдивей быть
                и в жизни зрячее.
 И я прошёл тот путь
                не броско,
 Но голос выверил под грозами,
 Потом в моря ушёл матросом,
 Где власть ветров
                и дали в роздыми
 В сереневой.
                И нет преграды
 Стихии ошалело пляшущей,
 И я нашёл в морях отраду,
 Как тот поэт, раздолья жаждущий.
 Меня там не пытали подлостью,
 Не возмущали души мелкие,
 В походах я, уставов подданный,
 Сдружился с бурей, бурей крепкою.
 
 Душа болит. Проходят годы,
 И время к нам неумолимо.
 Чтоб заслужить любовь народа -
 Люби его, как любишь милую.
 Моя поэзия – капризница,
 Моя святыня неподкупная.
 А день признанья, верь,
                приблизится,
 И станут сны тебе доступными.
 Я вновь уеду на Курилы,
 На край земли,
                к метелям странствий.
 Но будет для стихов мерилом
 Твой суд, земляк, – ценитель страстный.

                август 1961года
               
 *     *     *

 Я тебя подарками не баловал.
 Ты прости меня за это, милая.
 Я к тебе приду по снегу талому,
 Запах моря подарю, любимая.

 Подарю штормов солёное кипение,
 Их объятья, что порой неистовы.
 Било в грудь шальное волнопение,
 А она от них ещё бугристее.

 Вот тогда во  всей красе лазоревой,
 Закипая яростным величием,
 Отливало радугами море,
 Приучало нас к своим обычаям.

 И учило быть немного строгими,
 И скупыми в крепких поцелуях.
 Волны моря, волны недотроги --
 Их тебе в подарок принесу я.

                1960 г.

                ВЫБОР  СДЕЛАН

 На моря, на моря,
 Где туманы камчатские,
 Направляет меня
 Моя совесть моряцкая.

 К тем колючим ветрам
 В снеговых переплясах.
 Я попробую там
 Подружиться с их пляской.

 На моря, на моря,
 Где походы и бури
 Зазывают меня
 Землю петь ветровую.

                22. 04. 61г.  Ленинград

                ЛИРИКА  МОРЯ

Ветер синие простыни стелет,
 Платья гребням без устали строчит.
 Я прошу его свисты-свирели
 Отнести сердцу матери строчки:

 Мама, мама, не надо грустить -
 Позавидуй матросу-сыну,
 Чтоб стихи морякам акустикой
 Трогали душу бодрящими силами.

 Он хвалиться тебе не станет,
 Но за походы дальние
 Столько винты напенили
 Рушников в голубом свечении,
 Рушников в оторочке синей,
 Что хватило б убрать Россию.

 Но матросы совсем не завистливы,
 Океану наряды дарят.
 Их совсем не раскупят пристани,
 И они лишь доступны далям.

 А за бортом волна опрометчиво
 Льнёт к бушлатам, бежит на ют,
 Обнимая любимой женщиной,
 Унося поцелуи с губ.

 Мама, мама, о, если б ты знала,
 Как волна горячо целовала,
 То не стало бы тех печалей,
 Что тревожат тебя ночами.
               
                1960 г. Баренцево море
                Газета «Пограничник Северо-Востока» 2000 г.

Чтобы донести образ

Предисловие к сборнику стихов Александра Чипизубова «Режим тишины»

Александр Владимирович Чипизубов – художник. В настоящее время – художник-резчик по дереву – преподаватель Центра внешкольной работы и Преподаватель рисунка и пластической анатомии гуманитарного колледжа в Петропавловске-Камчатском. Он – с 2000 года член Международного Союза Художников и Творческого Союза Художников России, прошедший с 1987 по 1992 годы обучение в мастерской народного мастера Украины А.В. Коняева – родился 4 апреля 1959 года в посёлке Кировском Приморского края. В 1976 году закончил одну из средних школ города Владивостока.
А в промежутке между упомянутыми годами, кем ему только не приходилось побывать: артистом Владивостокского ТЮЗа, матросом-подводником, инженером ТУРНИФа, заместителем председателя Камчатского обкома профсоюза военных строителей, «экономистом», закончившим в Москве ВШПД им. Шверника, художником-резчиком Петропавловской мебельной фабрики… Короче – ищущим себя, ещё не оформившимся гомосапиенсом, влезающим во все попадающиеся на жизненном пути «шкуры», примеряя их на себя, пока не «обрящел» своё настоящее «эго».
У многих талантливых людей такого склада характера есть и ещё одна отличительная черта – они обязательно хватаются за перо и пробуют свои силы в словесности. Ведь художники всех рангов и жанров не зря зовутся «художниками» и в живописи, и в скульптурном мастерстве, и в художественной прозе, и в поэзии – чтобы создать произведение, надо мыслить иконами (образами). Как говорил известный творец: «Надо взять глыбу и отсечь всё лишнее». Но, чтобы отсечь это «лишнее», надо видеть в глуби материала всё то, что должно стать шедевром.
Вот так и Александр Владимирович, если не мог по каким-либо обстоятельствам занять свои руки резцом, брался за перо и изливал рождающие в голове образы на бумаге. И, надо сказать, небезуспешно. Его стихи печатались в мурманской «Северной вахте», во владивостокском «Тихоокеанском комсомольце» и в петропавловских – «Моряке Камчатки» и «Камчатской неделе».
Ещё, в последние годы, он стал участником многих художественных выставок, прошедших как в Ленинграде, так и в Москве. А работы Александра Чипизубова хранятся сегодня в частных коллекциях любителей русского искусства более чем 28 стран мира. Здесь, на Камчатке, для книжных издательств он оформил и сделал иллюстрации к 8-и выпущенным в свет поэтическим и прозаическим произведениям известных местных авторов. В том числе и к своему, первому сборнику стихов, выпущенному в 1995 году под названием «В душе холодной таял лёд…».
Если десница человеческая «тянется к перу, перо – к бумаге», значит, человеку просто необходимо рассказать людям о своём, наболевшем, чтобы помочь им разобраться в подобных ситуациях, которые происходили с ними или ещё произойдут, но они уже будут знакомы с ними. Чтобы донести до них образ, ни разу ими не виденный и, может быть, в дальнейшем, никогда не могущий быть увиденным по причине отсутствия возможности. Допустим, я – моряк надводный, рыбак, не служивший на военном флоте. Я никогда не пойму психологию моряка-подводника. Потому что не переживал его переживаниями «боевые тревоги» или какие другие рисковые ситуации на глубине 2000 метров под водой, даже если и видел нечто подобное в кинофильмах.
В этом и состоит задача художника – словами донести суть пережитого до сознания читателя, не переживавшего подобное.
Сборник стихов «Режим тишины» – вторая книга стихов Александра Чипизубова. Думаю, что автор во многих своих стихах, особенно в «рубайятах», смог донести до обывателя суть своих переживаний. Впрочем, любые произведения (если это действительно произведения) должны быть обнародованы, а не быть уделом различных сомнительных критиков, навязывающих тебе свою «кочку зрения». А право народа судить: любить или забывать их. А долгожительство этих произведений как раз и зависит от мастерства автора: как ярко и незабвенно он вырисовал те или иные свои «иконы»-образы.
Выступая редактором данного сборника, полагаю, что стихи Александра  Чипизубова найдут и определят круг своих читателей и почитателей, а некоторые «рубайяты» войдут как афоризмы в лексикон моряков-подводников. Предлагаю всем ПОЧИТАТЬ «Режим тишины».

                январь 2004 года
                г. Петропавловск-Камчатский

Я стал задаваться вопросом: для чего я оставлен жить?
(Краткая рецензия на книгу А. А. Смышляева «Время красной рыбы»)

Вышедший в Холдинговой компании «Новая книга» сборник повестей, рассказов, очерков и зарисовок «Время красной рыбы» Александра Смышляева состоит из произведений, написанных на Камчатке и, в основном, о Камчатке. Предвижу, что некоторые «цензоры-рецензоры», имевшие авторитет у партии в «застольные» времена и сегодня приятно примостившиеся к современной писательской кормушке, просмотрев книгу, надуют губки: «Фи! Намешал жанров в одной книге! Как так можно? Художественное – это художественное, а публицистика – это журналистика».
Можно! Так и раньше практиковалось, а сейчас, когда сам автор ищет деньги на издание своих произведений, ему сам Бог велел отступать от устарелых издательских канонов. Тем более, что иной очерк, смело и в тему написанный, десяти других, растёкшихся по древу рассказов стоит. Потому что в нём звучит современная достоверность, а за достоверность иногда приходится головой отвечать перед современниками. А для такого ответа большое личное мужество иметь нужно. И судить о писательской правоте – дело читателей и прерогатива времени, а не единичных деятелей от современного искусства. Тем более от такого искусства, которым руководит министр культуры Швыдкой, заполонившего все прилавки книжных магазинов и экраны телевизоров порнушной и детективно-бандюковской продукцией. Как будто в России вот только это и осталось, и все поголовно ждут не дождутся выхода в свет очередного кровавого сериала. Люди, конечно же, понимают, что это неправильный крен в нашем обществе, но противостоять такому наплыву гнусности без государственной поддержки не могут.
Тем более приятен на этом фоне выход книги серьёзных размышлений Александра Александровича о сущности бытия.
Смышляев сам сделал себя  в журналистике, литературе и на телевидении, и, я бы сказал, стал уже визитной карточкой Камчатки, как кекуры Три Брата. Всем прилетающим из Москвы журналистам и телевизионщикам, желающим побеседовать со знающими Камчатку людьми, по праву, одного из немногих, предлагают в собеседники  Александра Смышляева. И он не отказывается от встреч с желающими его лицезреть, кто бы там ни был. Опять же – он один из немногих, кто не взирая на теперешние транспортные трудности продолжает летать по Камчатке. И, наверное, нет уже места на её карте, где бы он ни побывал. И ему дают на это средства. Вертолётчики приглашают в полёты, потому что знают, что он не гоняется за сенсациями, а добросовестно описывает только существующую реальность. И даже негативы он описывает, не смакуя подробностей, а констатируя свершившиеся факты.
Так что Александр Александрович сам, задолго до выхода своей книги, знал, какой она должна быть и имел право помещать в неё все те свои произведения, какие мы сегодня и видим на её страницах.
Теперь чуть подробнее о содержании.
Начинается книга с одноимённой повести «Время красной рыбы». Я бы назвал метод её написания реалистически-романтическим или реалистически-приключенческим, написанным на историческую тему. Лично я не люблю произведения писателей, пишущих на историческую тему художественным языком. Особенно, если героем выступает какая-нибудь известная историческая личность, а не вымышленная особа. Таким писателям я просто не верю. Несерьёзно выглядит их герой, допустим, уложенный в постель со своей женой и рассусоливающий с ней о формах и методах управления людьми, исторгая умозаключения, вложенные ему в уста писателем, а не использующий эту кровать по назначению. Сразу за описываемой личностью начинает проступать сам интриган-писатель. Так и подмывает его спросить: «А где же вы  в это время находились? (Действие происходит, допустим, в XVII веке) Под кроватью, что ли сидели?» И в подтверждение реальности этого диалога магнитофонную запись попросить. Я понимаю умом, что произведение художественное, а вот душой и сердцем такие фрагменты принять не могу.
А Смышляеву я верю. Потому что нет у него подобных постельных диалогов, а сюжеты построены естественно, логично и правдиво. Тем более, что начало повествования отсылает нас к его встречам с наследниками героев Плотниковых на Аляске. И я вспоминаю свои зарубежные встречи, после которых в недоумении разводишь руками и лишний раз восклицаешь: «Да-а! Земля действительно круглая, мир тесен, а Петропавловск – вообще дыра – большая деревня!»
Так вот, пожалуй, повесть «Время красной рыбы» по праву является стержнем всей книги, по которой и дано её название. Быт аборигенов Камчатки после прихода советской власти, издержки коллективизации, романтические устремления героев, наткнувшиеся на стену идеологического парадокса и перешедшие по воле рьяных поборников коммунизма в криминальные разбирательства, привели в результате к трагическому исходу, о котором никто первоначально и не подозревал. А вслед за тем – уход рискнувших противостоять этому парадоксу героев в вынужденную эмиграцию и выход на другой путь развития.
И уже потом, читая следующие повествования Смышляева, ты невольно возвращаешься мыслью к этой повести, как к истоку тех перемен, которые произошли на Камчатке от начала 1930-х годов до наших дней.
Считаю, что повесть автору удалась и его с этим поздравляю.

«Пленники Аянки» – конечно же изначально задумывалась как повесть. Но не стала ею в полном смысле, считаю, по недоработке самого автора. В этом произведении художественность перемеживается с публицистикой. Текст напичкан ссылками на выдержки из периодических изданий. Есть некоторые другие недоработки. Хотя и здесь он прекрасно выписывает непонятную зависимость всех российских регионов от Москвы. Пока в Москве делят власть после августовского, 1991 года, «путча», Ельцин выступает с «броневичка», на Камчатке горят леса и тундра. Тушат их подручными средствами единицы заинтересованных лиц – любители природы – чтобы сохранить эту красоту для России. «Сердцу» же нашей родины не до своих окраинных членов. Невольно задаёшься вопросом: когда в центре власть поделят – придут на богатые окраины олигархи, дадут под зад коленом всем «любителям природы» и скажут: «Это наше!» Кому же выгодна такая политика в России?
Рассказ «Шальное золото» наводит на мысль, что если ещё в «предперестроечные» годы разведчики недр и старатели могли утаивать для себя какую-то часть золотого песка, то что же стало твориться на рудниках при «демократическом» беспределе? И кто на этом наживался за отсутствием власти в России? И хотя сейчас Президент В. В. Путин гордится, что золотой запас страны занимает второе место в мире после Японии, наша жизнь, отнюдь, от этого не улучшилась.
Рассказ «Первое испытание» – тёплое воспоминание о своей малой родине. Соскучившиеся за годы службы в армии по родным местам, демобилизовавшиеся солдаты Александр Смышляев и Сергей Пожидаев решают покорить горы Поднебесные Зубья в Горной Шории. Покорив Малый и Средний Зубья, они не смогли добраться до Большого Зуба – помешала метель. Пришлось спуститься.
«И спускаемся мы с покорённых вершин, // Оставляя в горах, оставляя в горах своё сердце!» – Конечно же, пели друзья модную тогда песню В. Высоцкого, покидая Средний Поднебесный Зуб. «И непокорённые вершины порой помнятся лучше, чем взятые, – заканчивает автор свой рассказ. – Часто они становятся планкой: выше можно, ниже – низко, пройденный этап».
«Палачи Его Величества» – скорее большой архивный документальный труд, нежели документальная повесть, как назвал произведение автор. Это собранный и подробно изложенный материал о жизни, деятельности и смерти любимого русским народом царя-освободителя Александра II. Я сам узнал из него много полезных и интересных для себя фактов. И для студентов исторического факультета КамГУ этот раздел, считаю, будет очень полезен как единый и цельный учебный материал об Александре Втором.
«Ночь океана» – хроника тихоокеанского цунами 1952 года, как языком слизавшего целый город Северо-Курильск на Парамушире и множество мелких рыбацких поселений на восточном берегу этого острова и юге Камчатки, также будет полезна всем интересующимся этим видом природных явлений, как единый цельный материал, собранный автором по крупицам. Здесь и описания очевидцев, и воспоминания переживших эту трагедию, и отчёты спасателей, и выписки из периодической печати того времени.
«И честь, и дело» – портретный очерк о предпринимателе донской казачьей крови Александре Валентиновиче Острикове – генеральном директоре группы предприятий «Профиль», который, как пишет Александр Александрович, «При этом не продал душу дьяволу, не своровав ни рублика, всё построил своими руками, додумал своей головой». Может, и так – автору виднее, но мне приятно, что этот герой казачьих кровей, и жаль, что очерки о рабочих людях вообще как-то резко ушли от нас в небытие, уступив место серой бесформенной массе бандитских авторитетов.
«Палатка с видом на сугроб» и «Дело не в смерти, а в жизни» – тоже очерки. Один сюжетный, другой описательный, но оба автобиографические. Написаны по-доброму, с душевной теплотой. В них автор раскрывается, как человек, геолог, искавший и нашедший свой путь в литературу. Здесь он упоминает о своих корнях, их поиске и находках. Эти очерки также будут полезны тем, кто интересуется биографией автора.
«В пути работает душа» – повествование, названное «скорописью журналиста» – не что иное, как портретные зарисовки. Здесь автор представляет известных на Камчатке людей: Владыку Игнатия, организовавшего при областной библиотеке им. С.П. Крашенинникова клуб Русской духовной культуры и способствовавшего проведению фестиваля «Золотой витязь» с обсуждением фильма Бурляева «Лермонтов»; Фёдора Конюхова, который (лёгок на помине) потерялся ныне в просторах Мирового океана, следуя на остров Барбадос; отца и сына – Леонида и Сергея Пасенюков с их книгами о путешествиях.
И, наконец, «Темир-Тау». Большая ностальгическая зарисовка (похожая на очерк) своего любимого горняцкого посёлка. От его зарождения, недавнего процветания, до нынешнего прозябания в нём ветеранов труда, пронёсших на своих плечах доблесть горнорудной промышленности и оказавшихся отработанным шлаком после бандитского передела отрасли новыми хозяевами страны.
Закрыв книгу и окинув весь постранично пройденный путь, начинаешь понимать, что перед тобой лежат облачённые в слова и строки мысли давно сформировавшейся неординарной личности. И что личность эта, являющаяся журналистом и писателем Александром Александровичем Смышляевым, имеет право на такое личное суждение о нашей жизни, быте и культуре, потому что сама очень много сделала для самовоспитания и формирования здорового общественного мышления. Он стал писателем, которому есть что сказать и о чём рассказать людям. Давайте в седьмой раз поздравим Александра Александровича с взятием очередной литературной вершины и пожелаем успехов в поисках средств для издания очередной – восьмой  книги.

19 февраля 2004 года
  Петропавловск-Камчатский

  Ураган, пронёсшийся над «Тихим Доном»
(К 100-летию М. А. Шолохова)

24 мая 2005 года исполняется 100 лет со дня рождения гениального казака всех времён и народов, автора бессмертного романа-эпопеи «Тихий Дон», увлекательного романа о коллективизации «Поднятая целина», самобытных «Донских рассказов» и неоконченного романа о Великой Отечественной войне «Они сражались за Родину» – Михаила Александровича Шолохова. В этом же году исполняется 40 лет со времени получения им звания «Лауреат Нобелевской премии» и 10 лет со времени издания подлинного текста – приобретённых и восстановленных Институтом мировой литературы им. Горького Российской Академии наук (РАН) рукописей двух томов «Тихого Дона».
Ни одно произведение русской, послеоктябрьской, да и, пожалуй, дооктябрьской литературы не вызывало в среде писателей и обществе столько разнородных кривотолков, легенд и домыслов. Хотя официальных обвинений в плагиате Михаилу Шолохову никто не предъявлял в виду отсутствия неоспоримых вещественных доказательств, но недруги его над ним покуражились вволю. Приложили здесь свои недюжинные умы и умелые ручки и А. Солженицын, к примеру, в предисловии к «Стремени Тихого Дона» И. Медведевой-Томашевской (Париж), и Р. Медведев в книге «Кто написал «Тихий Дон» (Париж – Лондон). Казалось бы, тоже «борцы» за Родину.
Помнится, попав на Камчатку после Ростовского-на-Дону мореходного училища, с 1973 года находясь в морях и постоянно слушая «Голос Америки» из Вашингтона (потому что из Москвы русская речь в те годы до Дальнего Востока долетала по радио с трудом), я поражался галиматье, которую без зазрения совести передавал этот гнусный «голос» о СССР в общем и о Шолохове в частности. Причём эти сообщения взаимно исключали друг друга. Один раз диктор рассказывал, что в подвале дома Шолохова по сию пору инкогнито проживает оставшийся после гражданской войны белогвардейский офицер, написавший «Тихий Дон» и помогающий ему писать «Они сражались за Родину». Другой раз оповещалось, что этот белый офицер умер, потому и не может Шолохов столько времени дописать свой незаконченный роман. В третий раз говорилось об отступавшем с белой армией тяжело раненом офицере, который будто бы и отдал свой роман Шолохову на сохранение, а тот присвоил авторство. Складывалось такое впечатление, что редакторы «голоса» сами были уверены, что в России до сих пор идёт гражданская война, и навязывали свою бредовую идею советским слушателям, проживающим в отдалённых от волго-донских казачьих земель уголках России. Да так убедительно плели ересь, что, не будь я сам из тех мест, – поверил бы, не раздумывая. Понятно, конечно, что американская идеологическая машина передавала это даже и не для советских людей, а для русскоязычного, обиженного на СССР, народонаселения, разбросанного по всему миру, чтобы убедить их в том, что в Союзе по сию пору идёт война.
Как сейчас выяснилось официально, этих бредовых «сочинителей «Тихого Дона» набралось к сегодняшнему дню около пятнадцати:
  1.«Тихий Дон» написал погибший в гражданскую войну безымянный белогвардейский офицер о своих сподвижниках, рукописью которого завладел Шолохов и переделал это произведение в пролетарское.
  2. Один из сотрудников журнала «Русское богатство». Причём фигурировали две фамилии: Макаров и Карпов.
  3. С. С. Голоушев (С. Гоголь) – критик, автор путевого очерка «С тихого Дона».
  4. «Публично не проявленный, оставшийся всем неизвестный, расцветший в гражданскую войну и погибший вслед за ней» ещё один донской литературный гений (по версии А. И. Солженицина).
  5. Писатель А. И. Тарасов-Родионов.
  6. Тесть М. А. Шолохова – П. Я. Громославский.
  7. Жена М. А. Шолохова – Мария Петровна.
  8. Донской литератор Р. П. Кумов.
  9. Некто Арсеньев, расстрелянный красными.
10. А. С. Серафимович (Попов).
11. Бывший студент Московского императорского университета, донской казак, автор двух книг, расстрелянный красными в Ростове-на-Дону (по версии Зеева Бар-Селлы).
12. Эмигрант, бывший житель Вёшинской, штабс-капитан Иванов.
13. Некий есаул Кухтин.
14. Донской писатель Ф. Д. Крюков, архивом которого, якобы, также завладел М. А. Шолохов.
Но для врагов творчества великого русского писателя, русофобов, двадцать с лишним лет назад случилось непредвиденное: московский журналист Лев Колодный отыскал семью, хранившую два первых тома черновых рукописей легендарного романа и некоторые другие материалы, проливающие свет на творческую историю великого Шолоховского произведения. Однако долгое время молчал об этом. Как он теперь объясняет, чтобы не дать возможность через публичную огласку выкупить их у обладателей заграничным архивным ценителям. А в конце 1999 года работники Института мировой литературы им. М. Горького РАН сумели снять ксерокопии этих рукописей и обратились в Правительство РФ с предложением о выделении средств на приобретение подлинников, опасаясь, что они так и могут «уйти» за границу. В выделении институту средств на это приобретение, целевым назначением принимал участие только что «назначенный» Президентом В. В. Путин.
И не было предела радости всех шолоховедов: они получили доступ к высоченной стопе пожелтевших от времени листов формата 22 Х 34 см, исписанных синими чернилами рукой Михаила Шолохова, испещрённых зачёркиваниями, вставками, дописками, перестановками фраз, пометками на полях, где, порой, встречались корректировки внесённые красным карандашом. В рукописи насчитывается более 800 страниц.
Казалось бы, «справедливость восторжествовала». Но какой ценой далась эта победа самому автору, который, впрочем, до неё не дожил 15 лет? Первый инсульт случился у него в 1961 году. Второй – в мае 1975-го, перед самым празднованием семидесятилетия, как следствие очередной травли, затеянной недругами по всему миру в 1974 году. Умер Михаил Александрович 21 февраля 1984 года и похоронен рядом со своим домом, в станице Вёшенской, которая расположилась на левом берегу Верхнего Дона, на самом севере Ростовской области.
А сегодня, после чистейшей литературной реабилитации, народные тропы к могиле русского казачьего литературного гения расширились и увеличились во сто крат. В Вёшенскую едут поклониться Шолохову не только российские и почитатели его таланта из стран СНГ, но и начитанные туристы из-за рубежа. Не зря же он был Почётным доктором филологических наук многих иностранных университетов и, в частности, Лейпцигского и Сент-Андрусского.
Побывал в Вёшенской и поклонился его могиле и я в 2005 году. И оставил в подарок музею две свои книги с автографами. В знак благодарности великому писателю за увековечение нашего казацкого народа. А в феврале 2006 года был награждён Атаманским правлением Союза казаков России «Благодарственным письмом» и, от Верховного атамана А. Г. Мартынова, медалью Российской Муниципальной Академии «Шолохову 100 лет 1905-2005 гг.» «За многолетнюю и безупречную службу в составе казачьей общины ОРО ВСК СКР, воспитание казаков и казачьей молодёжи в духе казачьих традиций, гуманизм и служение России». 
Имя Михаила Шолохова упоминается за границей наравне с такими именами мировых русских классиков, как: Александр Пушкин, Фёдор Достоевский, Лев Толстой, Антон Чехов и др..

                март 2006 г.
 Петропавловск-Камчатский

Переиздать, чтобы лежало. . .
(Размышления об изданиях Е. В. Гропянова)

Громогласной чередой в последние годы пролетают над Камчаткой юбилейные празднования: 1990-й – 250 лет Петропавловску-Камчатскому; 1991 год – 250 лет открытию Русской Америки Витусом Берингом и Алексеем Чириковым на пакетботах «Святой Пётр» и «Святой Павел»; 1993 год – 250 лет русского промышленного освоения Алеутской гряды и Аляски; 1995 год – 255 лет Петропавловску-Камчатскому; 1996 год – 300 лет Русскому флоту. И вот грядёт 1997 год, возможно, самый важный из всех упомянутых для нас, для «камчадалов»: 300 лет присоединения Камчатки к России.
Праздники – это хорошо. Если люди празднуют юбилеи, значит, страна ещё жива, не взирая на то, что уже и дышит с трудом, зажатая кольцом «более развитых» стран. Но не упомянутые юбилеи подтолкнули меня к написанию этих рассуждений, а год грядущий, 1997-й, – ещё не отмечавшийся юбилей, приготовления к которому уже идут полным ходом.
Администрация Камчатской области в связи с этим рассылает письма по состоятельным предприятиям с пришпиленными к ним программами празднования и просьбой о выделении каких-никаких средств на его проведение. В этом, в общем-то, нет ничего удивительного: на всеобщий праздник должны быть потрачены и всеобщие средства. Так издревле было на Руси. Но удивило меня то, что наравне с восстановлением утраченного в устье, при впадении ительменской реки Белая (Кануч – Крестовая) в Камчатку, за Козыревском, креста, поставленного в 1697 году пятидесятником Владимиром Атласовым с 55 товарищами, символизирующего присоединение Камчатки к России, пропагандируется и переиздание (четвёртое, если не ошибаюсь) книги ныне здравствующего Евгения Гропянова «В Камчатку». Вернее, в ведущем поиск денег письме от Управления культуры администрации Камчатской области, это значится повестью «Атаман». Но, так как «Атаман» – это только одна из четырёх частей его исторической книги «В Камчатку», то без переиздания всей книги не обойтись. И странным мне показалось: зачем переиздавать книгу, которой завалены все камчатские книжные магазины и которую на протяжении вот уже многих лет никто не покупает? Повесть «В Камчатку» намозолила глаза потенциальным покупателям, теперь пусть «Атаман» мозолит? Спонсорских денег, что ли, администрации девать некуда?
Признаться, не читал я до сего времени этой повести, и интерес меня, как истинного казака разобрал: ведь об атамане Камчатки писано – «Володимере Отласе»! Решил восполнить пробел. Заглянул в первый попавшийся книжный магазин, приобрёл за бесценок гропяновское произведение. Стал читать с нарочитым любопытством и без предвзятой иронии: может действительно – шедевр современной литературы? Читаю и вижу: сколько словес умных и правильных накручено! До того плотно книжные листы строками занавешены, что не проступают сквозь них ни страницы жизни казачьей, ни образы, ни мысли. Единственное, что мне понравилось – фамилий много подлинных, казачьих, упомянуто. Тем, наверное, и останется памятна названная повесть.
Сразу, в начале книги, поразила меня своей искусственностью завязка: в каком-то шинке, в Якутске, Козыревский невзлюбил Атласова за его атласную рубаху от коей и пошла дескать фамилия «Отлас». Они на этой почве повздорили, и Козыревский на всю жизнь затаил обиду на атамана, что впоследствии и стало причиной большой трагедии на Камчатке. Это же как плохо надо знать натуру русского человека, тем более казака, чтобы белой нитью тянуть через всю повесть эту мысль?! Могу ответственно заявить, что, чем раньше казаки перегрызутся между собой и даже подерутся, – выяснят отношения, тем крепче и дольше будет их дальнейшая дружба, особенно в суровых походах и жизненных испытаниях. А после сцены разговора отца Якова со своей женой Ефросиньей в постели, Евгений Валерьнович мне как личность стал неинтересен. Всё, что он написал в своём «великом» произведении – «Скаски» для семиклассников, но написанные таким скучным слогом, что даже я, взявшийся далее «из принципу» дочитать книгу до конца, загрустил на середине, перед «Московией».
Нет, я не бросил её читать. На сон грядущий прочитывал страницы по три. Не более. Думаю, к дате 300-летия присоединения Камчатки к Руси прочитать успею.
Однако интересно мне писателей камчатских спросить: сподобился ли кто из них прочитать эту «историческую» повесть? Или по инерции продолжают почитать своего бывшего камчатского коммунистического издателя-цензора, как непререкаемого писателя-наставника? Автоматически веря в его неколебимый, закреплённый ушедшей властью авторитет? Так дочитайте же эту книгу до конца! Нет в ней ничего казачьего! И не было у казаков «высшего чина – сын боярский», с которым за заслуги перед царём вернулся из Москвы в Якутск Фёдор Козыревский! Дети боярские – было московское военное сословие, служившее «по отечеству» -- из поколения в поколение. Отсюда – сын боярский. Верстали в это сословие и казаков служилых, кто был вписан в государев реестр, в награду за верную службу царю и весомый вклад, внесённый казаком в царскую казну, как-то: приращение неведомых землиц и объясачивание аборигенов, что, по-видимому, случилось и с Козыревским.
Не знаю, как кому, но мне кажется, что человек, не написавший ни одной громкой статьи о времени, в котором он проживает, не может и хорошо писать о прошлом, а, тем более, предвидеть будущее. Но если он может придумывать постельные диалоги  трёхсотлетней  давности, то на закулисные интриги он, ой, как способен.
Очередное переиздание в данном случае рассчитано, я полагаю, на «оглаушивание» обывателя «классической нетленностью» упомянутого произведения: коли несколько раз переиздавалось, значит в нём, действительно, что-то есть. А на самом деле Евгений Валерьянович долгие годы был сам себе хозяин в Камчатском отделении Дальневосточного книжного издательства и мог издавать, что хотел и сколько хотел. А, скорее всего, больше из своего творчества издавать было нечего.
Возможно теперь, после моей бесплатной рекламы, книгу Е. В. Гропянова «В Камчатку» лучше брать станут, чтобы удостовериться: прав ли я? А вообще-то советую покупать исторические очерки Сергея Вахрина «Покорители Великого океана» и «Встреч солнцу» – там выдумки нет. Или Юрия Фёдорова «За волной – край света». А также Арсения Семёнова «Землепроходцы» – здесь она интересна и оправдана повествованием.
И очень жаль, что так и не вышел в свет здесь, на Камчатке, двухтомник Николая Бушнева «Ясак и пашня».
      
ноябрь 1996 года
                Петропавловск-Камчатский

По следу виденного
                «Тихий Дон» С. Ф. Бондарчука
                глазами казака

Вот мы и посмотрели так широко разрекламированную многосерийную ленту шолоховского «Тихого Дона» – версию С. Ф. Бондарчука. Ну, что скажете, братья казаки и славяне? Думаю, моё мнение не разойдётся с вашим, если я скажу: лучше бы не выкупали эту плёнку у итальянцев, дабы не портить мнение о казачестве в постановке по версии С. А. Герасимова 1957 года. Говорят, был ещё вариант в постановке Ольги Преображенской и Ивана Правова 1931 года, но о нём сейчас мало что известно. Да! Каждому художнику хочется сделать вещь на современном оборудовании, с современными спецэффектами... и, понимаю, что в версии Герасимова было многое вырезано советской цензурой, поэтому Бондарчук хотел, чтобы его вариант соответствовал прошлой истории и нынешним веяниям. Сын его, Фёдор, в предисловии к фильму сказал, что отец рассчитывал в основном на тех, кто читал «Тихий Дон». Но, скажу, как читавший это нетленное произведение, что, возможно, последовательности его отец и добился, но только для читавших «Тихий Дон» версия Герасимова с её русскими артистами, пусть и в усечённом виде, выглядит куда более художественной и убедительной, нежели эта – красочная, с баталиями и спецэффектами, но с иностранными артистами. А им, кажется, наплевать было, что, кого и где играть, лишь бы деньги платили. А платили им по 10 000 долларов за день съёмок. Наши же получали по 500 баксов.
Ни Григорий, ни Аксинья, ни Дарья, ни Пантелей Прокофьевич нынешние – в подмётки не годятся прежним. Да и откуда взяться такой похожести у инородцев? Чтобы сыграть казака или казачку, надо ими быть! Или хотя бы быть русским человеком.
Конечно, Бондарчуку нужны были деньги на съёмки и деньги немалые, и вместе с ними ему всучили на главные роли европейских артистов, чтобы получить под них инвестиции. Но давайте рассмотрим этих популярных на западе и никчёмных у нас артистов. Сначала главного героя показанной киноверсии – Григория Мелехова, которого играет Руперт Эверетт.
Единственное его достоинство – это уверенно и достойно держаться в седле. Нет, пожалуй, молчаливые сцены (одними глазами) ему тоже удавались. А в остальном – сплошной брак:
– английский тип лица – челюсть вперёд, нос хоть и с горбинкой, но не казачьего и не мелеховского типа;
– фуражка мятая, форма мешком висит – пародия на казака. Казаки к своей амуниции ревностно и бережно относились. Это были лихие щёголи в царской армии;
– и лучше бы он не слезал с коня – эффектнее бы выглядел, ходил по земле вихляющей походкой гея: голова вперёд, плечи назад – неуклюже и не по-мужски, что вызывало недоверие к Григорию и не вязалось с геройским типом шолоховского идеала. По Шолохову Григорий – кремень: скачет на коне – земля стонет; идёт – земля гудит; сверкнёт взглядом из-под смоляных бровей – мурашки пробирают; храпит во сне – полынь в донской степи качается. И то сказать: четыре Георгия за Первую Мировую войну получил. Это уже воин-психолог, переживший жизненный ад и душевные муки. А я вдруг потом, из СМИ, с изумлением узнаю из высказываний художника-реставратора, академика РАЕН Саввы Ямщикова, народной артистки России Риммы Марковой и актрисы Людмилы Хитяевой, сыгравшей Дарью в версии Герасимова, что Эверетт действительно гей. Так его в фильме по походке видно! И вопрос сразу возникает к нашему мастеру Сергею Фёдоровичу Бондарчуку: он что, не знал, какую бомбу замедленного действия  закладывает под шолоховский шедевр и под всё казачество вообще, соглашаясь на съёмки такого артиста? У зрителя-то артист с играющим им героем ассоциируется. Теперь всякий нынешний недоучка, которых с избытком стало воспроизводить наше «народное» образование, может с издёвкой тыкать в экран пальцем и безапелляционно заявлять: «А Гришка-то педераст!» Или Бондарчук сознательно пошёл на такой компромисс, лишь бы обеспечить в столь трудное время работой себя и свою семью? Если наши артисты получали за день съёмок по 500 долларов, то это в те времена упадка России считалось приличным заработком.
После просмотра первых четырёх серий я позвонил в Вёшенскую, атаману Михаилу Панову, который рассказал, что у них все казаки плюются от показа каждой очередной серии. Они сами принимали участие в массовых сценах и с надеждой ждали выхода этого фильма в свет. Но результат их просто шокировал. А от того, как Эверетт сыграл Григория, они в ударе. Может, плохо в артистах разбираются?
Теперь давайте посмотрим, как Дельфин Форест Аксинью сыграла. Единственное её достоинство как «казачки» – чертовски красива и черноволоса, а дальше что? Движения ленивы, взгляд потухший, да и худа для казачки и какая-то расквашенная, как будто она кошечка домашняя, а не донская казачка. А ведь у казачек любое дело в руках горело, а эта пустые вёдра с Дона носила, двумя пальчиками коромысло придерживая. У Аксиньи по Шолохову взгляд горел, стрелял, звал, страдал. Да и где бы вы увидели в те годы на Дону, чтобы мужняя жена с распущенными волосами ходила? Уже одним этим фактом артистка веру к себе подрывает. В фильме Герасимова Элина Быстрицкая, мне казалось раньше, далеко от идеала роль Аксиньи сыграла, но теперь, в сравнении с игрой иностранки в фильме Бондарчука, её игра просто божественной выглядит. Конечно, казачка казачке рознь, но ведь в фильме речь идёт о главной героине. Надо было её и сделать по Шолохову: как тебя жизнь ни бьёт, а казачка всегда казачкой остаётся. Ведь они и на конях скакали, и в шашки рубились, и из винторезов неплохо стреляли.
Ну а Пантелей Прокофьевич – тип совсем не шолоховский. Игра артиста такое впечатление производит, что он и самого романа «Тихий Дон» до съёмок не читал. Этот, наоборот, в отличие от Григория и Аксиньи, и рвётся, и мечется, и смеётся, и шуткует постоянно, не по делу. Да и вид у него не казачий, не воинственный, какой-то шутовской. Ни в какое сравнение не идёт с Д. Ильченко, сыгравшим Пантелея Прокофьевича в герасимовском фильме. Вот тот – да! Суровостью своей оправдывал ношение серьги в ухе. Ведь серьга в ушах казаков не примитивное украшение, а особый знак казачьего отличия. Две серьги в ушах носил казак, являющийся единственным мужчиной в роду. Таких казаки особо оберегали от смерти: в опасные рейды и боевые операции старались не брать, чтобы в его лице будущее поколение его рода сохранить. Одну серьгу носил единственный мужчина в семье. Этих тоже старались оградить от смертельных вылазок. Не ровен час, сгинет казак, прервётся род, а каждый казачий род – особая ветвь казачества со своими семейными традициями, реликвиями и историческими военными достижениями. Со своей гордостью за казачество. Как потом казаки матери его в глаза смотреть будут? Сами пришли с войны, а сына её единственного не сберегли!
В этом плане и был Пантелей Прокофьевич таким особым казаком. И просто по жизни не мог он быть таким суетливым, безалаберным и говорливым, как им его в фильме С. Ф. Бондарчука сыграл американский артист Фарид Мюррей Абрахам. Истинному Пантелею досталось лихо. До тринадцати лет жил на иждивении деда, пока отец Прокофий отбывал каторгу за убийство батарейца Люшни. Если помните, хуторяне во главе с Люшней пришли в дом Прокофия Мелехова расправляться с его, находящейся на сносях, женой-турчанкой якобы за то, что она наслала на их скот мор. Прокофий тогда в ярости схватил шашку и, догнав у ворот, разрубил огромного батарейца до пояса, за что и получил двенадцать лет каторги. Жена же его после такого стресса, разродившись Пантелеем преждевременно, скоропостижно умерла.
И хотя, будучи уже женатым, Пантелей не прочь был походить по жалмеркам, – это больше от неудовлетворённости одной женой, от необузданного темперамента, нежели от легкомысленности. Пантелей был казаком сурового и крутого нрава, как и его отец Прокофий: в джигитовке на государевом смотру первые призы брал. А джигитовка – это не каждому даваемое искусство верховой езды.
Так что если С. Ф. Бондарчук хотел показать полноту произведения, то полноты как таковой не получилось. Много чего недоснято, не передано, не понято зрителем. А, может, не скомпоновано и не смонтировано его сыном Фёдором, как было ранее задумано. Наверное.
Много можно говорить о несоответствии, на мой казачий взгляд, между шолоховскими героями, как они выписаны в романе, и артистами бондарчуковского  «Тихого Дона»: Натальи – Алёны Бондарчук; Степана – Бориса Щербакова и некоторых других. Но самое главное – не передана речь наша донская, казачья. Наш мягкий распевный донской диалект с фрикативным «г» не передан абсолютно. А если в киноэпопее нет шолоховского языка – это, считай, уже на 50 % фильм не состоялся.
И ещё один важный нюанс – то, что авторское озвучивание киноэпопеи передали Никите Сергеевичу Михалкову. Это вообще считаю промахом доводителей фильма до кондиции. При всём своём уважении к младшему Михалкову, его тонкий и сиплый голос ну никак не вяжется с суровой действительностью «Тихого Дона». Да, мы, русские, привыкли к такому голосу этого известного лица, но это не значит, что при озвучивании данного шедевра он органически вплетается в изображаемую эпоху. Просто тому же Фёдору Сергеевичу Бондарчуку захотелось быстрейшей и большей популярности своей киноленты, вот и пал жребий на Н. С. Михалкова. На мой взгляд, это дало обратный эффект.
Мне жаль М. А. Шолохова. Думаю, он впал бы в ярость, увидев нынешних артистов, изображающих героев его нетленного детища – романа «Тихий Дон». Может, эта экранизация и вызовет интерес у заграничных зрителей своими батальными сценами и их заграничными же артистами, но нас, русских, а особенно донских казаков, он вогнал… кого в уныние, кого в негодование, но никого – в восприятие нетленной экранизации написанного шедевра. Кинолента отторгнута казачеством напрочь, потому что нет в ней, кроме неудачных подражательных бутафорий на быт казачества, ничего казачьего. Давайте отделим зёрна от плевел.

Декабрь 2006 г. – декабрь 2007 г.
Волгоград – Петропавловск-Камчатский

               На вручение диплома академика В. П. Соколову-Ширшову

           Если человек обладает одним видом искусства – это талантливый человек. Если он стремится обладать и обладает несколькими видами искусств и прекрасно их в себе совмещает – это всесторонне развитая личность с задатками гениальности.
           Мы сегодня восхищаемся гениальностью Леонардо да Винчи и не замечаем своих гениев, живущих среди нас, и обвиняем их в простоте. Увы, такова реальность жизни, хотя и каждый сегодня знает, что «всё гениальное – просто». Мне, как председателю Камчатского отделения Российского Межрегионального союза писателей лестно видеть сегодня одного из членов нашей, недавно созданной организации, первым на Дальнем Востоке удостоенного звания академика Санкт-Петербургской Академии русской словесности и изящных искусств им. Г. Р. Державина.
           Так получается, что живут на околице Руси неведомые таланты, бьются, колотятся, толкаются локтями, не могут выехать в Свет, на других посмотреть и себя показать, и слушают оценки  бездарных местных авторитетов от искусства, приблизительно такого толкования: «Да кто они такие эти имяреки? Один  пишет не то, другой рисует не так, третий играть не может на том инструменте, на котором играет!»
Это хорошо, что мы замкнулись на Санкт-Петербург, столицу русской культуры, где в декабре 2003 года, усилиями энтузиастов от культуры, была возрождена созданная Екатериной 2-ой упомянутая Русская Академия, первым президентом которой, была Екатерина Романовна Дашкова. Северо-Западный союз РМСП, отделением которого мы являемся, находится при этой Академии.
                Выехал Владимир Петрович летом «в люди», представил своё творчество по двум так сказать номинациям: писательской и художественной деятельности, и получил высокую оценку своему труду. К тому же он является преподавателем художественного отделения станковой живописи при Камчатском музыкальном училище. А учить детей –  не каждому дано. Да и мало кто хочет заниматься этим неблагодарным ныне трудом. Сидел бы, слушал критику наших местных творцов – считал бы себя ущербным. И не вручали бы мы сегодня ему это почётное звание.
           Ещё более лестно, что все четыре человека учредителей нашего КО РМСП являются творческими личностями казачьих кровей. Как сказал наш великий литературный гений Лев Николаевич Толстой: «Казаки сделали Россию!». Они не пасовали перед трудностями, не спасуют, думаю, и перед нынешними проблемами в возрождении истиннорусского образования и культуры,  сформированных «Золотым» и «Серебряным» веками русской художественной литературы и поэзии. Без поэзии человек бездуховен, а значит – бескультурен.
          Любителям русской словесности ещё предстоит огромная работа и борьба с пропагандистами западной псевдо культуры (стремящихся втиснуть широкую русскую натуру в узкие западнические и американские рамки бездуховности), чтобы обрести своё образовательное и культурное лицо у себя же, в России. И уже сегодня, после выхода России на мировую арену, мы видим, что русская культура и воспитание, бесспорно, занимают ведущее место в стяжательной и развращённой мировой цивилизации. На наших талантов равняются, им подражают. Они востребованы во всех странах. И только не понятно, что за пятая колонна в Российском Правительстве упорно пытается развалить наши, лучшие в мире: образование, воспитание, культуру и неподражаемую, богатую историю?
Пожелаем же нашему первому академику АРСИИ им. Г. Р. Державина, Владимиру Петровичу Соколову-Ширшову, с ещё большим энтузиазмом вносить свою лепту в истиннорусское искусство на пользу и приоритет всех народов, населяющих Россию!

                Дружеское посвящение

                Владимиру Петровичу Соколову-Ширшову
                На получение диплома Академии русской
                словесности и изящных искусств им. Г. Р. Державина
            
                «Россия Сибирью прирастать будет!»
                М. В. Ломоносов


Это очень,
                ребята,
                для нас
                хорошо –
Академиком стал
                Соколов –
                Ширшов!
Сразу в гору
                рванул
                наш Российский союз,
Только прибыл
                из Питера
                экстренный груз.
(Диплом академика АРСИИ им. Г. Р. Державина.)
Сам Державин,
                Гаврила Романыч,
                сказал:
 – Если б я
                Соколова
                до этого знал,
То Сибирь Ломоносова
                в люльке б спала –
К нам Камчатка
                Ширшовым
                надысь
                приросла!

                Председатель Камчатского отделения Российского               
                Межрегионального союза писателей – Геннадий             
                Струначёв-Отрок
                29 октября 2008 г.
                Камчатское училище искусств, 
                г. Петропавловск-Камчатский.

Историю делает народ

Резюме на патриотические издания Тюменского общественного благотворительного фонда «Тобольск и вся Сибирь»

Помнится, поступал я в институт… хоть и молодым, но уже, будучи капитаном рыболовного сейнера. На вступительном экзамене по истории, приёмный преподаватель задал дополнительный вопрос: «Кто делает историю?». Ничтоже сумняшеся, я ответил: «Личности!». Преподаватель округлил глаза. Тогда я ему объяснил: «Возможно, и народ, потому что личности выходят из народа. Но, приходя к власти, личность в такие дебри может завести свой народ, что потом его современникам всей жизни не хватит, чтобы вернуть своё эволюционное развитие на путь истинный. Всем Миром, долгие века приходится возвращать себя в правильное русло, и всё равно многое разумное и, казалось бы, вечное, потом утопает в Лете безвозвратно. Правильная жизнь народа зависит от правильной культуры лидера».
Преподаватель усмехнулся, возможно сочтя меня шутником, а, может, внутренне приняв мою дилемму, но поставил: «отлично». 
Данную преамбулу я привёл для того, чтобы ввести в эту статью ещё одну личность, которая делает, а вернее – поднимает из руин, реабилитирует и продолжает нашу русскую историю – историю всех наций, населяющих Россию: Аркадия Григорьевича Елфимова, председателя президиума Тюменского общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска».
Вот и в этом моём случае. Все его альманахи «Тобольск и вся Сибирь» и другие издания создаёт народ: историки, писатели, художники, путешественники, общественные деятели, видные чиновники и так далее. Но, ведь, это надо иметь талант – собрать вокруг себя этих здраво мыслящих патриотических людей. И направить их здоровые, радеющие и призывающие к радению за Россию мысли в единый, сокрушающий всю иностранную галиматью о нас, удар с всеобщим дружным выдохом, с единой концентрацией энергии и духа, как в восточном боевом единоборстве: с «ки-ай!». И потом, постоянно самому, в периодической печати защищать свои идеи, воплощённые в печатных текстах своих книг-детищ, и отстаивать свои русские установки перед обнаглевшей с приходом «демократии» толпой русофобов и членами 5-й колонны – сбродом с различными ориентациями.
Не буду перечислять величины достоинств и пользы (для заплутавшего вместе с бывшими лидерами России народа) от выпущенных Фондом 22-х книг-альманахов «Тобольск и вся Сибирь», 9-и книг Библиотеки альманаха «Тобольск и вся Сибирь», многокнижной серии «Сибирский художественный музей» и отлитых в честь исторических личностей памятных медалей…  Остановлюсь немного на трёхтомнике, от которого веет распирающим меня гордостью за свой народ ветром с малой родины: «Сибиряки в Сталинградской битве». И хотя, судя по названию, изначально составители задумывали показать сибиряков, сложивших свои бренные тела за Родину под Сталинградом, – на самом деле трёхтомник получился о всём нашем многострадальном народе, о пике его духовности, отваги и любви к России.
Родившийся и выросший в Волго-Донских степях: в именуемой Сталинградской, затем Волгоградской области, – помню, как плевались и протестовали ветераны войны, особенно те, кто защищал Сталинград, когда в начале 60-х годов Н. С. Хрущёв переименовал его в Волгоград: «Наивно. Примитивно. Сколько городов по берегам Волги расположено? Дай любому из них такое название и не ошибёшься. Хотя бы, как-нибудь… Герой-град, что ли?». С приходом этого названия расплывалась и уничтожалась вся суть былого героизма и непобедимости народа.
А лозунг, вложенный в уста легендарного снайпера Зайцева: «За Волгой нам земли нет!» родился в казачьей среде, когда все способные носить оружие стали в ряды ополчения. Казалось бы! Почему – за Волгой земли нет? Переправляйся и драпай до самого Тихого океана. Но за Волгой заканчивалась историческая земля Всевеликого Войска Донского  –  казачий присуд: земля, данная казакам Богом и узаконенная русскими царями, с которой они изначально изгоняли всех захватчиков. И если ложиться в какую землю – то только в свою волго-донскую, политую кровью многих казачьих поколений. И этот лозунг, как нельзя, кстати, подошёл к Сталинскому приказу: «Ни шагу назад!».
Василий Григорьевич Зайцев – тихоокеанский моряк, старшина из полка подполковника Метелева бригады сибирской дивизии Батюка. В длительном потайном единоборстве он убил великого немецкого снайпера, майора Конингса, руководителя берлинской школы снайперов, абсолютного чемпиона Европы по пулевой стрельбе, вызванного специально Паулюсом в Сталинград, чтобы погонять русских «баранов». И тот «погонял»… Но не факт, что Зайцев был сибиряком. Ведь в советские времена на защиту рубежей Дальней России эшелоны с новобранцами срочной службы из русской Европы шли беспрерывно. Точно так же, как потом, в военное время, они шли в Европу из Сибири. Фамилия «Зайцев» –  казачья фамилия, но и на Дальнем Востоке с начала 19 века, благодаря усилиям Муравьёва-Амурского были сформированы два казачьих войска: Амурское и Уссурийское, пращурами казаков которых были донские казаки атамана Ермака и прочих донцов, пришедших позже ему на подмогу. Возможно, это и действительно сказал Зайцев, осмыслив казачью судьбу своих предков.
У моего отца было четверо братьев и все они, впятером, воевали. Отец в первом бою получил тяжёлую контузию и инвалидность 2-й группы. Оставшуюся жизнь учительствовал в сельской местности Сталинградской и Саратовской областей. Николай и Илья пропали без вести: первый на Черноморском флоте, второй на Южном фронте. Василий работал мастером на Сталинградском тракторном заводе, под бомбёжками и артобстрелами, в разрушенных цехах. Ремонтировал танки, прибуксированные с передовой до тех пор, пока оставшихся рабочих вместе с заводом не эвакуировали в Челябинск. А младшему брату Александру пришлось сначала сдавать, а потом снова занимать Мамаев курган. Весь израненный, он остался жив и после войны вернулся в Сталинград на его возрождение из руин. Там и умер от старых воспалившихся ран.
«Сибиряки в Сталинградской битве» – это энциклопедия победы русского оружия над оружием всей Европы того времени под Сталинградом в воспоминаниях ветеранов – участников сражений: в воспоминаниях очевидцев, выдержках из мемуаров полководцев, картах фронтов, фотографиях, репродукциях картин художников, вдохновляющих на бой плакатах, лозунгах и карикатурах на врагов.
Это мы – послевоенное поколение, помним своих боевых отцов, дядьёв и дедов, и закалены их рассказами о геройстве нашего народа, а нынешнее, «загнанное в ночь»  поколение, воспитывающееся на дубляжах американских мультипликационных и прочих «промывающих мозги» фильмов с их потребительской бездуховной пропагандой и слыхом не слыхивало, даже о войне с фашизмом. Обучающиеся в школе по учебникам, изготовленным для России пятой «демократической» колонной, замыкающейся на мирового еврейского спекулянта Сороса, они о городах-героях и их защитниках и понятия не имеют. Настаивают, что Америка спасла Мир и Россию от коричневой чумы.
И, слава Богу, что из нашего народа выходят такие личности, как  Елфимов, которые способны заставить оглянуться его на свои корни, свою историю, переосмыслить её, встряхнуться от нападавшей на нас американской шелухи и взяться за переделку своей жизни в русле национальных традиций и устремлений.
Любо Аркадию Григорьевичу – человеку из народа, и всем его коллегам из команды, делающей «Тобольск и вся Сибирь»!


7 апреля 2014 г.
Петропавловск-Камчатский

Приурочена к Большому кругу

28 – 30 апреля 2012 года в Тюмени, во Дворце культуры «Железнодорожник» прошёл очередной – VIII Большой отчётно-выборный казачий круг Союза казаков России. В нём приняли участие 501 выборный делегат и множество приглашённых от всех 14-и казачьих вольных, не реестровых, войск и 24-х казачьих отделов, обществ, землячеств, полков из всех уголков России. Не каждому русскому городу выпадает счастье видеть такое большое стечение разномастной казачьей амуниции.
Круг проходил по всем казачьим канонам и традициям, которым предшествовал всеобщий молебен на Набережной у поклонного креста Ермака Тимофеевича о погибших за родину и ныне здравствующих казаках, и укреплении духа в борьбе за Россию будущую.
В течении главного казачьего форума выборные от казачьих общин избрали Верховного атамана и председателя Совета стариков, утвердили переработанный и дополненный в свете новых государственных требований и веяний Устав своей Общероссийской общественной организации и рассмотрели ещё несколько вопросов по поводу отношений Союза казаков России с государством.
Верховным атаманом ООО СКР на второй четырёхлетний срок был избран казачий полковник Павел Филиппович Задорожный.
Одним из прочих рассматриваемых вопросов, который в очередной раз приободрил и вдохновил казаков на дальнейшую работу ради величия России, была презентация книги «Тобольск и вся Сибирь – Сибирское казачье войско». Этот фолиант действительно стал памятником казачьей Сибири.
С приветственной речью к казакам Большого круга выступил его создатель-издатель – председатель Общественного благотворительного фонда «Возрождение Тобольска» А. Г. Елфимов. (Камчадалам он известен по своей предыдущей книге, «Тобольск и вся Сибирь – Камчатка», которую он презентовал осенью 2011 года в Краевой научной библиотеке им. С. П. Крашенинникова в Петропавловске-Камчатском). Аркадий Григорьевич выразил в своём выступлении весь смысл сбора в Тюмени нынешних возрождённых казаков Союза казаков России:
– Впервые в современном мире здесь проходит Большой казачий круг, и событие это осенено всей 430-летней историей Сибирского казачьего войска, поскольку приурочено именно к этой дате. В нашей русской истории нельзя отделить казачество от России, как нельзя оторвать от человеческого организма его часть. Не познав историю казачества, нельзя познать историю России. А история свидетельствует, что 430 лет назад Тюменский край стал плацдармом, с которого именно казаки под предводительством Ермака Тимофеевича начали беспримерное движение на восток, которое менее чем через 100 лет увенчалось выходом сибирских казаков на берег Тихого океана и далее – на Камчатку и Аляску.
Открывая и осваивая новые территории, они шли сквозь непроходимую тайгу и тундру, сквозь степь и горы. И на месте их стоянок и острожков вырастали в скором времени сибирские города.
Именно в Тюмени зародилось будущее Сибирское казачье войско – ведущее свое начало от героической дружины Ермака, сыгравшее особую, государственно значимую роль в истории нашего Отечества!
Желаю Вам, чтобы семьи ваши были, как встарь многодетными, семейные хозяйства по-казачьи крепкими, чтобы силы ваши, опыт и труд были использованы на благо Отчизны!
Общественный благотворительный фонд «Возрождение Тобольска» приветствует участников Восьмого Большого круга и сообщает, что к данному форуму подготовил и выпустил книгу альманаха «Тобольск и вся Сибирь», посвященную славному Сибирскому казачьему войску, и каждый делегат получит в дар от нас это уникальное издание.
…Когда-то граница Московского княжества проходила по реке Оке. Ограждающее её спасительное русло в народе называлось Поясом Богородицы. Кто тогда в мире мог предположить, что это истекающее кровью княжество, ведущее непрерывные войны на три фронта за свое физическое существование, вернет все русло Волги до Каспия и выйдет к Тихому океану. И как мы уже знаем, именно казаки стали ударной силой русского народа в его продвижении ко всем морям и океанам, омывающим нашу Родину.
«Вся история России сделана казаками!» Это суждение Льва Толстого давно стало крылатым. А главная задача Фонда «Возрождение Тобольска» – собирание в единое целое разорванного ныне культурного, духовного, исторического пространства Сибири, всего того, что было открыто, освоено и собрано казаками. И мы надеемся на помощь каждого казака Союза казаков России в достижении этой великой цели.
ЗдорОво бывайте во Славу Божью!
– Любо! – громогласно ответствовал ему Большой казачий круг…

После окончания Круга, я тоже получил свой экземпляр этого великолепно изданного в итальянской Вероне фолианта с дарственной надписью Аркадия Григорьевича. Ещё одну книгу он подписал своему помощнику, составителю и редактору прежнего сборника «Тобольск и вся Сибирь – Камчатка», камчатскому писателю и нашему казаку – сотнику А. А. Смышляеву.
При ближайшем рассмотрении книги в беседе с Елфимовым выяснились и её доподлинные содержание и причины:
«Но казачий том альманаха вышел не только в связи с тем, что Сибирское казачье войско в 2012 году будет отмечать свой 430-летний юбилей. Уже в 1636 году Царь и Патриарх Руси утвердили «Синодик Ермаковым казакам», которых стали постоянно поминать в Тобольске и Москве. Инициатива принадлежала первому архиепископу Сибирскому Киприану. Тогда стали по церквам «кликать память Ермаку и дружине», вместе с прочими пострадавшими за Православие. Местные народы, которых он крестил, сразу признали Ермака своим святым, ибо видели в нём избавителя от тысячелетних набегов инородцев, полона и пожарищ: «оттоле же солнце евангельское землю Сибирскую осия». И наша книга – это признание подвига казаков, его увековечивание. Она охватывает все периоды истории Сибирского войска, от Ермака до наших дней, и почти все стороны казачьей жизни: военную службу и войны, хозяйство и быт, традиции и обычаи, православие и политику, литературу и искусство, фольклор. Освещены самые яркие боевые эпизоды военной истории сибирцев: Узун-Агачское сражение 1860 года, штурм г. Андижана и конная атака под Хакихаватом в 1875 г., Юдзятуньский кавалерийский бой 1904 г., взятие г. Ардагана в 1914 г., Белоцарский бой 1919 года. Рассказано о казачьих «столицах» Сибири – городах Тобольске и Омске. Приведен список всех храмов Сибирского войска предреволюционного времени. Представлены материалы о репрессиях против сибирцев в годы Советской власти, а также взгляды казаков-белоэмигрантов на сущность и будущее казачества. Показаны судьбы ряда видных казаков и их потомков: полковника Е. П. Березовского, братьев Белослюдовых, династии Хахловых и др. Круг вопросов казачьей истории в альманахе широк и разнообразен: от холодного оружия, «киргизского вопроса» и свадебных обрядов до первого сбора записей песен сибирцев в 1840 – 1843 гг. и поисков «снежного человека» в 1907 – 1917 гг.
В числе авторов альманаха все дореволюционные историки Сибирского казачьего войска: Г. Н. Потанин, Ф. Н. Усов, Г. Е. Катанаев, Н. Г. Путинцев, Н. А. Симонов, А. Н. Седельников, А. Е. Новоселов, А. П. Тарыкин, – а также ряд современных исследователей казачества: С. М. Андреев, А. М. Белокрыс, А. С. Зуев, А. М. Лосунов, А. П. Шекшеев, В. А. Шулдяков и др. Научные очерки хорошо дополняются мемуарами казаков: П. Н. Краснова, А. Г. Корниловой (сестры генерала Л. Г. Корнилова), А. Д. Баженова, Н. П. Солнцева, И. Ф. Кирякина. В литературной части – поэзия представлена стихами Петра Ершова, Павла Васильева, Алексея Ачаира, Марии Волковой, Дмитрия Шишкина, Романа Самарина, Игоря Тюленева, Юрия Перминова; проза – произведениями Георгия Гребенщикова, Иустина Романико, Ивана Шухова, Михаила Шангина.
Знаменательной следует считать публикацию исследования выдающегося историка,  исследователя книжной культуры России XIX столетия, Виктора Фёдоровича Молчанова, возглавляющего Научно-исследовательский отдел рукописей Российской Государственной библиотеки, об «Атласе землям иррегулярных войск 1858 года». Книга богато иллюстрирована фотографиями из Омского историко-краеведческого музея, из собрания А. В. Поварницына, других частных коллекций и семейных архивов. По многочисленным снимкам и рисункам хорошо прослеживается эволюция казачьей военной формы на протяжении XIX – начала XX веков. В альманахе впервые опубликованы все сохранившиеся акварели с «картинами из истории службы Сибирского казачьего войска», преподнесенные от войска в 1891 г. в Омске Августейшему атаману всех казачьих войск и наследнику-цесаревичу Николаю Александровичу. Об авторе этих, обнаруженных в 2004 г., акварелей – воине и художнике Н. Н. Каразине также очерк напечатан. Украшением тома являются изображения старинных казачьих реликвий: Семипалатинско-Абалацкой иконы Божией матери, Знамени Ермака, Знамени царей Иоанна и Петра Алексеевичей 1689 года, – а также трех знамен второй половины XVII в. из Оружейной палаты Московского Кремля: Тобольского, Албазинского и Сибирского…»
После беседы о содержании книги, мы сошлись с Аркадием Григорьевичем во мнении о необходимости ходатайства казачества России перед Патриархом Всея Руси, Кириллом, по рассмотрению вопроса о причислении Ермака Тимофеевича к лику Святых.

28 апреля – 10 мая 2012 года.   Тюмень – Тобольск –
Екатеринбург – Петропавловск-Камчатский.

«Братья мои, братики…»

Утром голос Ярославны долетел до Дуная.
Словно птици-зигзица зовёт стеная:
– Полечу, – плачет она, – зигзицей по Дунаю
со стоном,
омочу в реке Каяле белый шёлковый рукав,
оботру князю кровавые раны
на теле его воспалённом…

 Слово о полку Игореве

В Издательском центре «Деловое Забайкалье» города Читы в апреле сего года вышел в свет нотно-текстовой сборник авторских песен участников боевых действий в Афганистане «Мы выходим на рассвете». Финансовую поддержку этому знаменательному событию всем миром оказали читинцы – ветераны ВДВ и войск спецназа. За что низкий им поклон. Сборник вышел с приложением – mp3-диском самих авторов-исполнителей при участии составителя – барда, полковника ПС ФСБ России Александра Анатольевича Минаева. Старшее поколение читателей газеты «Пограничник Северо-Востока» и старослужащие погранвойск на Камчатке знакомы с ним по Литературной странице, которую я еженедельно выпускал в этой газете в 2001 году. Да и сам он был здесь летом 2002 года, выступал со своими песнями и песнями сослуживцев перед солдатами и матросами погранвойск Петропавловского гарнизона. Он очень много сделал для популяризации пограничной песни в России и за её пределами, когда работал в Книжно-журнальном издательстве «Граница» в Москве. И сейчас, хоть и находится на пенсии, – продолжает принимать активное участие в её патриотической пропаганде. Как и прежде, ездит с гитарой и диктофоном по пограничным заставам, выступает перед военнослужащими, записывает их авторские песни. Его выступления оставляют большое впечатление как в среде молодых, необстрелянных солдат, так и «зубров» погранслужбы, потому что, как выразился другой автор-пограничник, его товарищ, Владимир Тэн:

Но когда б вы ни спросили –
Нет других вестей:
Пограничник – у России,
А не у властей!

Сегодня фестиваль авторской «афганской» песни, в том числе и пограничной, проводится ежегодно. И мне приятно, что совсем недавно, в 2008 году, такой фестиваль под названием «За веру! За Отчизну! За любовь! Автомат и Гитара» проходил в паре десятков километров от моей малой родины на реке Медведице, в городе Рудне Волгоградской области, который расположен в верхне-донских степях. Кто бы мог подумать, что для проведения, что для проведения международного песенного фестиваля афганцы выберут этот тихий и пыльный провинциальный городок?
При непосредственном участии Минаева уже выпущено более десятка магнитофонных кассет и музыкальных дисков. Это такие, например, как: «Хочу служить в погранвойсках», «Поющие струны границы», «Легендарные погранвойска», «Пограничный десант», «Песни, с которыми мы победили»… И небольшие сборники авторских пограничных песен: «Граница юности моей» - 2002 г., «Пишу друзьям», «Я останусь военным» , 1-й и 2-й выпуски песен «Боевое братство» - 2005 г., и др.
И вот сегодня – этот фолиант в твёрдой цветной обложке, который собрал более шестидесяти авторов-исполнителей пограничной песни с 75-ю произведениями и множеством чёрно-белых фотографий тех лет.
Выход книги посвящён 20-летию вывода наших войск из Афганистана. Просмотрев книгу и прослушав прилагаемый диск, я впал в абстрактные философские размышления на тему «Так ли нужна была эта война? И кому?». Тем более, что и сами авторы нее дают на этот вопрос чёткого ответа. Хотя, с другой стороны, художественные произведения и не должны давать прямого ответа, чем и должны заставлять нашего брата думать… Подтекст песен разнополярен. Одни авторы поют, что так было надо, другие – что так было не надо.
А как было надо? И я, слава богу, не воевавший, пришёл к такому выводу, возможно неправильному: война, конечно, никакому народу никогда не нужна. Всегда воевали государи за свои «государственные» интересы. Так вот, в этой отдалившейся войне «некоторый государственный интерес», мне кажется, присутствовал. Плохо, что гибли тысячи невинных людей и солдат, но, ведь, тогда СССР воевал не с афганским народом, а с вездесущим американским капиталом, удерживая его на расстоянии. Можно было бы и не воевать, как сейчас, но ведь сегодня он нас сам, этот капитал, достаёт на нашей территории. Если бы не мы туда вошли – там была бы Америка! Что она и сделала сразу после ухода наших войск. И кричат теперь караул на весь мир. Ну и хорошо. Пусть кричат. Не дай, Бог, мы ещё им помогать будем, как это делают их немногочисленные из многочисленных союзников. Или давайте вспомним недавние «локальные» войны. Какая-то Грузия начинает грозить нам тамагавками. Так это пока – тамагавками. А потом у них и «Тамагавки» появятся! И мы ясно видим, кто за этим стоит и «по гамбургскому счёту» ничего не может сделать. И я не уверен, что таких конфликтов у нас больше не будет. Тогда мы хотя бы наркотрафики пресекали на афганской территории, а сейчас на своей территории с ними ничего не можем сделать.
Но вот эта книга и компакт-диск служат хорошим учебным подспорьем в патриотическом воспитании молодого поколения. Да и нам, людям постарше, есть на что посмотреть в своём зеркале… В каждой песне есть душа и пафос, и каждая заслуживает особого разбора, но особенно запомнилась песня Александра Балева «Равнение на знамя батальона»:

И если кто с упрёками вины
На нас «наедет» словом или делом,
Пусть прозвучит у траурной стены:
«Равнение на знамя батальона!»

Равнение на память, пацаны!

Да, во все войны, для многих соотечественников Россия была мачехой, хотя они её и защищали. Но здесь нельзя путать Россию-мать с чиновничьей Россией. Это уста чиновников от «перестроечной» России отвечали афганцам на их справедливые требования о проявлении к себе внимания: «Мы вас туда не посылали!» Всякое бывает. Но Россия у нас одна и её надо защищать.
Другая песня, «Я убит под Кандагаром», которую исполняет ансамбль «Эхо Афгана», проводит философскую параллель со стихотворением Александра Трофимовича Твардовского «Я убит подо Ржевом». Но Ржев – это Россия! А за что мы в чужой стране умираем? – звучит в песне. Жутко, конечно.
Слезу выжимает горькая песня Юрия Слатова «Разговор с портретом». Дочка с папой разговаривает: «Когда же ты вернёшься с войны? Вон, у Сашки во дворе и собака, и машина, и папа есть…». А её папа уже никогда не вернётся…
Во всех песнях сквозит тоска солдат по своим родным местам, которые остались «там, на краю земли», где садится солнце. Не каждый об этом пишет, но каждый, чувствуется по песням, представляет, как вернётся в свой родительский дом или в свою квартиру. И его встретит мать. Особенно душевно написал об этом Владимир Макаров в своей «Улочке»:

Выдаст дверь, пахнёт блинами,
«Ох, – обнимет тихо мама, –
Как обычно, ты сюрпризом, верно говорю?
Тапки… Господи, сыночек,
А промок-то!..» – «Да не очень.
Дождь к добру, согреюсь мигом: баньку истоплю.»

Но удивительно и то, что есть и юмористическое видение этой страшной трагедии. Своего рода повествования василиев тёркиных на фронте. Например, в песне Михаила Калинкина «Возле города Герата».

Возле города Герата раз пришлось нам хреновато:
Там в арыке и грязюке мы лежали на пупе,
Там стреляли камни, стены и дувал, и даже все мы.
Не стреляла, как ни странно, только пушка БМП.
Наш старшой, сержант Кукушкин, материл красиво пушку
И завод-изготовитель, и его конструкторов.
Вот только глянь – всему на милость – лучше нам не становилось,
Так как «духи» навалились очень, даже будь здоров.

Или в песне Алексея Сергеева «Засада», в которой поётся о том, как бойцы долго подстерегали караван с наркотиками, чтобы его разбить. Вода закончилась, ели только «дубовые галеты», курить было нельзя. И вот появился караван.

…И тут мы сразу начали стрелять,
Да так, что у меня опухло ухо…
Убили мы тогда верблюдов пять,
Но почему-то не попали в «духов».

И в конце песни он констатирует:

И всё-таки мы взяли караван,
И передали «духов» особистам.
Но в памяти всплывает тот баран
Под корочкою нежной, золотистой.

Наверное, только русский человек, пережив великую трагедию и осмыслив её, может потом посмеяться над собой и обстоятельствами. Хотя, именно юмор в этом случае больше оттеняет эти самые обстоятельства и показывает, насколько трудно было тогда стоять нашим парням.
И венцом всего состава книги, считаю, явилась песня Марианны Захаровой «Братья мои, братики…». Это своего рода «Плач Ярославны» по сгинувшим на той войне молодым русским ребятам. И её надо бы было, как в книге, так и на диске, ставить эпиграфом. Или эпилогом. Мужчины воевали, страдали от боли, переживали войну всяк по своему, выражали в стихах и прозе свои мысли, пели их вслух. Но песня Захаровой, на мой взгляд, обобщила весь военный и творческий процесс, подведя некую общую черту под теми памятными временами, поставив в знаменателе своё, женское, мироощущение. К слову, и музыка написана ею в чисто русском стиле плакальщиц. «…Сердцу трудно жить».
И пока есть у нас в России такие Ярославны, мужчинам не стыдно будет за них умирать. Они будут достойно воспеты Россией!

Братья мои, братики,
Взяли вас в солдатики,
Рекруты российские,
Цветики-цветы…
Буйные головушки,
Поминали вдовушки,
На погостах ставили
Новые кресты.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

P. S. Желающим получить информацию по рецензируемой книге из первых уст оставляю электронный адрес А. А. Минаева: aaminaev@mail,ru

май 2009 г.
Петропавловск-Камчатский

Рецензия на книгу рассказов Виктора Лихно
«Белый голец с розовым плавником»

Виктор Иванович Лихно – журналист, поэт и прозаик – кадр поистине камчатский. Родился 7 января 1946 года в рыбацком посёлке Пымта. После десятилетки – год работал на Петропавловском судоремонтно-механическом заводе учеником слесаря и ещё год  в рыбацкой газете «За высокие уловы». Затем закончил журфак Дальневосточного государственного университета во Владивостоке и вернулся на Камчатку, где продолжил свою творческую деятельность. С 1964 по 1991 годы прошёл путь от корреспондента до редактора газеты «Камчатская правда». На сегодня он – член Союза журналистов СССР, затем России, а также – член Союза писателей России. Пенсионер. Проживает в Петропавловске-Камчатском.
Всё его творчество пронизано камчатской природой, её животным миром, тундрой, океаном, рыбалкой… и множеством людских персонажей, вкраплённых в этот великий, неразъёмный полуостровной мирозданческий конгломерат.
В данной книге представлено одиннадцать рассказов для детей отроческого возраста. И розовой пунктирной линией, как плавником того же белого гольца, сквозь содержание всех рассказов прочерчивается подростковая любовь его героев  к своему краю, расположенному на околице Руси, своей малой и, вместе с ней, большой родине-России.
Рассказы о трудном военном («На фронте детства») и послевоенном («Долгий день на пороге весны», «Казённый барак счастья») советском детстве преподнесены, как незабываемое геройское прошлое для наших сегодняшних подростков. И, как ностальгия, для взрослых читателей: хоть и были нелёгкие времена, но детство было счастливым и в меру возможностей беззаботным. Но как было прожить без забот, если все увлечения заканчивались мыслью: «А родители будут рады, если ты придёшь домой не с пустыми руками».  Ловишь ли рыбу – думаешь об улове на уху для всей семьи, собираешь ли ягоды – думаешь о запасе морошки на зиму, сколачиваешь летом ящики на рыбокомбинате – хочешь, чтобы мать за полученные тобой деньги купила себе пуховую шаль…
Такие были времена. И мысли у большинства детей были о «хлебе насущном»: на Камчатке этим хлебом была рыба. Не было крючков для рыбалки – их делали из гвоздей и швейных иголок, не было лески для удочек – делали из конского волоса или применяли суровые нитки. Это сейчас в магазинах есть всё, а детей не заставишь идти в поход или ехать на рыбалку, потому что у них есть сотовые телефоны, и их за уши не вытащишь из виртуальности.
Рассказы Виктора Лихно насквозь пропитаны Камчаткой. В них даже фамилии литературных героев носят здешние названия: Ичин, Гольцов, Каюмов.., а фоны художественных картин-образов пестрят рыбозаводами, транспортными кораблями, рыболовными сейнерами, кунгасами, ездовыми упряжками, пирсами и причалами. И в центре всего этого окружения копошатся люди: рыбаки, курибаны, рыбообработчики, чиновники береговых посёлков, охотники, строители и их дети – главные герои произведений автора. И все эти люди, скопом, строят счастливую новую жизнь себе, Камчатке и Стране в целом.
Без сомнения, рассказы Виктора Лихно способствуют патриотическому, нравственному и экологическому воспитанию подрастающего поколения. После её прочтения ощущаешь гордость за наших мужественных, трудолюбивых и стойких людей, за рыбацкую, пушную, лесо- и вулканообильную Камчатку. Автору удалось увековечить её послевоенную, до наших дней, историю в художественных образах. Предлагаю названную книгу В. И. Лихно к печати.

19 декабря 2020 г.
Петропавловск-Камчатский

Часть III
Мысли вслух

Афонаризмы

Все «свежие ветры» дуют в южную сторону. Только одни дуют на зюйд-вест, а другие – на зюйд-ост, а между ними существуют ещё восемь румбов.

Чтобы всё знать и не попадаться впросак – нужно Всё знать. А если ты всё знаешь, – кто же тебя сможет обвинить? Значит ты идеальная личность, которых, впрочем, в природе не бывает.
27 января 1987 г. РС «Паратунка»

Зачем ждать, пока меня поднимут на щит? Я лучше использую его при жизни, пробиваясь через пустословие и защищаясь от дилетантских стрел.
1 февраля 1987 г. РС «Паратунка»

Когда эмансипированная женщина стремится во всём быть равноправной с мужчиной, она получает это равноправие: она тоже начинает таскать кирпичи.
30 марта 1987 г. РС «Паратунка»

Лучше быть бедным, чем пузатым!
Сентябрь 2009 г.
Советская власть была собакой на сене. А потом пришли травоядные...
Март 2010 г.

Прежде, чем сжечь мосты, отыщи брод через реку.

Сжигая корабли, – проинструктируй пожарную вахту.

Можно ли быть умным, если всю жизнь искать дураков?

Принцип бюрократа: «Решение принял: нужно выполнять приказ!»

Бездарный человек – посетитель, пришедший без даров требовать справедливости.

Наркоман (нем.) – служащий Народного комиссариата.

            Он так врезался в мою память, что лучше бы было, если бы он врезался в столб.

Век живи, век учись, и только тогда будешь иметь смелость признаться, подобно мудрецу, что ничего не знаешь.

Умные – грызут гранит науки, а дуракам, коих из нас хотят сегодня сделать «российские» правители, преподносят «науку» «НЕНАВЯЗЧИВО»: через теле- и радиословесные поносы.               
Август 2010 г.

       Безграмотный, необразованный человек, даже умудрённый жизненным опытом, не должен
высказывать и отстаивать свои умозаключения, потому что его философии никто не поверит.
Август 2010 г.

Тан – тонизирующий молочный напиток. Секстан – возбуждающий «напиток». Только пользуются им одни лишь штурманы дальних плаваний и астрономы.
Декабрь 2010 г.

Машина не роскошь... а средство выживания и существования.

За красивую или властную жизнь родителей всегда расплачиваются их дети.
2 марта 2011 г.

Такое впечатление, что только телеэкранные «юмористы», клоуны и певцы в стране живут сытно и весело. Только дурачки и моральные уроды веселятся тогда, когда весь народ плачет.
16 марта 2011 г.
Принцип жизни: сначала мы ищем знакомств с идеалами, потом нас ищут.
Июнь 2011 г.

В своей собственной стране идёшь по жизни, среди чиновничьего произвола, как по минному полю...
Июлю 2011 г.

Даже руководители-мерзавцы желают иметь в своём подчинении честных и порядочных работников.
Поэт – не только понятие о ранге в литературе, но, во-первых, понятие о нравственности в жизни.
Шутить не воспрещается, но надо знать, что каждый шутит и воспринимает шутки в меру своей распущенности.
Сентябрь 2011 г. Анапа

Обнажёнка – голая жёнка. А как будет «голый мужик»? (Голмуд-рик).
Октябрь 2011 г. Волгоград

Жизнь – вечная, непрекращающаяся борьба народа с государством и его прихлебателями.
Ноябрь 2011 г.
г. Петропавловск-Камчатский

Мысль изречённая – есть... продукт для переваривания недругами смысла в свою пользу.

Европа – это, теперь, не Запад, а Зап;д.
Январь 2012 г.

Только казаки и русаки обладают чувством державности, а – значит, в достаточной степени: осмысленностью окружающей обстановки, честностью, справедливостью, снисходительностью. Все остальные народы России, азиаты, работают на себя.
1 февраля 2012 г.

Счастье – это самодостаточность, независимость и приобретённое самосохранение.
Май 2012 г. Тобольск.

Раньше говорилось: есть спрос – есть предложение.
Теперь, в связи с рекламами и принудительным распространением залежалых товаров, всё стало с ног на голову: есть предложение – есть спрос.
Июнь 2012 г.

Брежневское время правления – «Застой». Горбачёвско-Ельцинское время правления – «Отстой». Путинско-Медведевско-Путинское – «Простой»*.

*Простой в работе и неучастие в жизни русской страны русского народа, которого отстранили от дел и заменили гастарбайтерами из стран, некогда предавших Россию и СССР.
Август 2012 г.

 «Она с достоинством несла свою грудь, хотя таковой у неё и не было».
 
Самое священное для народа – память. Самое дорогое и бесценное – дети. Самое жизнеутверждающее – патриотизм. А самое движущее и созидательное – любовь.

Ломбард – верзила-гитарист, исполнитель самодеятельной песни.
Октябрь 2012 г. Волгоград.

Матовая бумага – нанаэлектронная бумага для безграмотных студентов и оболтусов, отвечающая нецензурной бранью на каждую допущенную им ошибку при написании слов.

Всё рождается из хаоса. Точно также и открытия – из хаоса мыслей в голове. Надо больше думать и умственно рассуждать, чтобы голова была всегда в порядке.

Кулаками чужие мысли не заткнёшь.
Ноябрь 2012 г. Волгоград.

Шиншиллу в мешке не утаишь.
Ноябрь 2012 г. Петропавловск-Камчатский.

 Пиво «Рэд бул» – красный телец, кровяные тельца, необходимые для омолаживания крови.

Демократия – это вуаль для прихода к власти всякой мерзости из пятой колонны.

Нападающий всегда имеет преимущества перед защищающимся.
Декабрь 2012 г.

Бойкот – американский Кот в сапогах.
Январь 2013 г.
Свобода – постоянное ощущение подвешенности, незащищённости и надежды только на свои силы.

Самое страшное наказание для домашней собаки – отправка в Корею.

 «Что у трезвого на уме - то у пьяного на языке2 – говорили раньше трезвые люди. А сейчас только и остались трезво мыслящие мужики – пьяные люди.
Май 2013 г.
Фашистская Америка.

Любили петь: «Ой ты, парень, паренёк! Дайте парню только срок!..». И срок парню давали.
Сентябрь 2013 г.

Блютуз (с английского) – педерастический авторитет в зоне.
 
«Яблоко от яблони недалеко катится» - исключение составляют яблоки, растущие на косогоре. А таких в нашей стране, ой как много, – диких, но вкусных!

Семинары – большое стечение народа, например в тюрьме, при котором двухъярусных нар уже не хватает.
Апрель 2014 г.

На фик – мне такой трафик!
Август 2014 г.

Америка – страна необразованных президентов и продажных, голубых, политических деятелей и парламента.

Российская дипломатия ельцинского и последующего периода – самая бездарная и беспомощная дипломатия со времён существования всей русской цивилизации.
Сентябрь 2014 г.

«Bosch» знаю – фирма по изготовлению электроинструментов и пр., а что такое Debosch?

Барон Унгерн фон… радиационный.

Украинец в вечной обиде на большого брата Москаля за то, что он мало рос.
Октябрь 2014 г.

Заповедь современных медиков: «Всегда мы помним клятву Гиппократа…
                Когда сопутствует «достойная» зарплата!»

Капельмейстер от самого форта шёл пиано.

Он так носился со своей Натальей, что та в конце концов стала перенатальной.

На вертикаль власти В. В. Путина:
Чем выше взлетел, тем шире распластаться хочется. Какая уж там к чёрту «вертикаль»! «Вертикаль» хороша – только у Владимира С. Высоцкого.
Ноябрь 2014 г.

Многожильный фаза – многодетный отец (с англ.)
Февраль 2015 г.
Был чёрным, как Саша!
               
Председателю госдепа США:
Что же это за фамилия такая: Псаки?
Слышатся в названье «псы» и «саки»!
Март 2015 г.

Баннер на улицах Волгограда: «Честность! Что это? Расскажите детям!» Внизу от руки: «А кто спрашивает?»

Утопист – самоубийца, сведший счёты с жизнью в воде.
Август 2015 г.
п. Лоо – г. Волгоград

Ответ Правительства РФ на жалобу из народа: «В Вашем вопросе разобрались – вернули жалобу для разбирательства на местах».
Март 2016 г.

Каждый человек знает про себя – что он стоит в обществе.  Но пусть только кто скажет ему об этом!
 
Казачество сегодня – самая отчаянная и умная часть населения России.

Народ подстраивается сам под себя. Но почему я должен строиться под его прихоти?
Апрель 2016 г.

У современных детей мысли разовые – как разовая посуда, а мозги – сотовые телефончики.
Июль 2016 г. Казачий лагерь « Раздольный Круг»

Почему: когда мы допиваем водку из рюмки – запрокидываем голову и смотрим глазами в небо? Чтобы увидеть Бога, который нам всё это, конечно же, простит.

Массожор – пожиратель жира. Иначе – аппарат для похудения.
Август 2016 г.

«Только вперёд!» – лозунг на выборах в депутаты 18 сентября 2016 года кандидатов от партии Единая Россия без компаса в голове.

Если что-то и есть в этой жизни «начало», то – это только то, что налито всклень.
Сентябрь 2016 г.
Волгоград

В чужом глазу, сучёнок, всё видит, а на своём бревне и дерьма не замечает – народная мудрость.
Ноябрь 2016 г.
П-Камчатский.

Я пью не для того, чтобы пьянеть, а для того, чтобы лучше и спокойнее думать.
Декабрь 2016 г.

Откуда взяться человеческой культуре, если «Театр начинается с ВЕШАЛКИ»?
Февраль 2017.
Человек такое существо, что ему необходимо постоянно обгаживаться в каком-либо «отхожем» месте, чтобы становиться в своих глазах чище на людях.

От Ваших МРОТ,
Хрен бы Вам в рот,
Народ уже мрЪОт.

СовФед – Совок Федя.

Компромат – неопровержимые доказательства, вызывающие у обвиняемого ненормативную лексику и нелитературные выражения.
Март 2017.

Магнитогорск-2 – город Новороссийск, в котором магазинов «Магнит», как собак нерезаных.

Классно подзагарнули!

Пончик – маленький пони.

Паркурвец – молодой человек, занимающийся паркуром.
Август 2017 г.
Феодосия – Ялта – Анапа

Совесть, как и честь, и культура – присущи каждому человеку, в зависимости от ген и родового воспитания, источника их появления, поэтому: у одних они развиты в полную меру, а у других – даже в старости находятся в зачатке, хотя они и на смертном одре будут повторять: «Честь имел и имею!».
Сентябрь 2017 г. П-К

Матвей – Веющий вокруг себя мат.
Октябрь 2017.

Лозунг, который сквозит в речах Председателя Правительства РФ для народа, в поддержание уровня жизни россиян: «ДАМ ВВП!», расшифровывается просто – «Дмитрий Анатольевич Медведев, Владимир Владимирович Путин!»
Ноябрь 2017.

Наставление студийцу: «Это говорит о твоей начитанности, но это ничего не говорит о твоей написанности».

Дайте мне обОйму, и я их обоймУ.
Февраль 2018 г.
Толи рантность – толи педе-расизм.
Март 2018.

Радость камчатского писателя: «Наконец-то попал в литературный ряд серых авторов Большой серии библиотеки «Новой книги».
Не дети сейчас радуют престарелых родителей, а лайки, полученные за себя в интернете.
Апрель 2018.

«Камчатка-2018! Путина!»; «Покупайте икру в магазинах «Путина» Тымлатского РКЗ!» – ежегодная реклама Президенту РФ в рунный ход лососей на Камчатке.
Июнь 2018.

Ситроен – русский газированный напиток за японскую валюту.
Сентябрь 2018.

«Дикие лососи! Дикие лососи! –
Это любовь моя!» – Песня камчатского аборигена в исполнении С. Ротару.
Октябрь 2018.

Странно: почему-то авантюристы, покупающие себе дипломы о высшем образовании, не брезгуя ничем, избегают профессию лётчика.
Ноябрь 2018.

Борьбу с коррупцией на государственном уровне надо начинать с очищения своего «Я» от коррупционных связей, а не кричать с чиновничьих трибун: «Держи вора!».
Декабрь 2018.

Самое гнусное существо на земле – человек, гомосапиенс. – ищет в жизни попутчика слабее себя, чтобы на его фоне выделиться и восторжествовать.
Январь 2019 г.

Осуждённые в заключении живут по понЯтиям потому, что осуждены в присутствии и с подачи понЯтых.
Февраль 2019.

Вы так добры!
            Как речные бобры:
Завалили русло деревьями – не продерёшься к истине.
Март 2019.

Жопоголик – С американского языка – человек, бегающий по магазинам, вечно с голым задом.
Май 2019.

Пост длинною в жизнь – судьба верующего нищего
Август 2019.

Геймер – мер города определённой ориентации.
Декабрь 2019.

У настоящего лидера одна дорога – на эшафот. А там, в принципе, как получится.
Январь 2020.

Дожились: истина-аксиома должна ещё уметь себя защищать в современном мире.
Февраль 2020.

Камчатские дорожники ежегодно ремонтируют одни и те же дороги города, объявляя при этом в СМИ о том, что укладывают асфальт по новым нана-технологиям – навечно.
Май 2020.

Мысли вслух

Те деятели, которые призывают народ обогащаться любыми путями – они же не лгут перед самими собой. Они так воспитаны своими родителями-проходимцами и не понимают, что призывают народ ко лжи. Это их мир, их правда. Вот в чём беда для всего народа.
1995 г.

Мы, русские, самая умная и культурная нация на земле! И хотя нас обзывали на Западе «русскими свиньями», сегодня весь Запад и вся Америка превратились в безмозглых, опустившихся свиней. Поражает при всём их богатстве материальном нищета духовная, невоспитанность и бескультурье. Есть, конечно, индивидуумы, которых можно поставить на одну ступеньку с нашими, но они, как вкрапления звёзд в уже имеющиеся звёзды чёрного ночного неба. Особенно подобными «достижениями» отличается США.
Хорошо, что наши люди стали ездить по миру – пусть смотрят и делают выводы. В газете «Вести» за 3 ноября 1998 года прочитал «Американские очерки с российской моралью» Алексея Цурюпы, где он описывает безвкусицу в одежде американцев и ярко вырисовывает образ их мужика с гигантским пузом, короткой маечке и семейных трусах. И этот образина постоянно чего-то жуёт, громко отвратительно икает и рыгает, не обращая внимания на реакцию окружающих. Так вот, это и есть истинный образ демократического американца, которыми пестрят США. А они ещё кичатся своей вездесущностью и коммуникабельностью. И это, я вам скажу, ещё лояльно выписанный образ. Американец ничтоже сумняшеся может громогласно испортить воздух, например в автобусе, и хорошо ещё, если после этого, не краснея, выдавит из себя «икскюзь ми». Подобное я неоднократно наблюдал в Америке, и до того это для нас, русских, было дико и неприятно за саму Америку.
Побольше бы таких пишущих путешественников, как А. Цурюпа, может быть мы быстрее бы поняли, что кроме грязных денег Америка ничего России, а тем более миру в культурном и научном плане дать не может. Все её учёные – российские или европейские умы, купленные за деньги. И надо признаться себе, что многие из нас глядят за океан не из-за полноценной жизни, а из-за этих самых грязных денег, думая, что они-то как раз и принесут им долгожданное облегчение. Ничего подобного: от больших денег больше проблем и страданий, только уже большего уровня, и меньше духовности. Короче – деградация.
ноябрь 1998 г.
Петропавловск-Камчатский

16 ноября в Россию прилетал германский руководитель Генрих Шрёдер. Все журналисты произносили его имя правильно, но в газетах оно везде писалось через «е». Для чего это? У нас что, нет в алфавите буквы «ё»? Кто хочет показать, что русский язык при печати не может воспроизводить все тонкости любой речи, на любом языке?
ноябрь 1998 г.

Глагольная рифма – рифма русского фольклора, русского народа, и тот, кто её не приемлет – тот нерусь!

Это хорошо, что Москва так себя уважает публично! Для России – это престиж на Западе. Но этот престиж стал в тягость всем россиянам внутри России. Пора уже столицу переносить в глубь страны, в Сибирь. В Новосибирск, хотя бы. Иначе Запад и Америка, вкупе, оттяпают у нас эти территории.
январь 1999 г.

Дом – это гнездо птенцово. И птенцы не хвастаются его роскошеством. Они любят его не за красоту, а за то, что в нём они обрели жизнь, и теперь могут прилетать к нему для воспоминаний о своём детстве. Всё остальное в руках самих детей: кем они вырастут – зависит от их способностей и устремлений, от воспитания, вложенного родителями, от ген, переданных по наследству. Разве мы больше ценим стрекотух сорок-белобок, которые строят пышные гнёзда с крышами, нежели мудрых, вызывающих почтение и суеверие чёрных ворон, сооружающих для своих птенцов обыкновенные, невзрачные гнёзда, без крыш?
1999 г.

Как жалко выглядят клерки, сидящие на мелких должностях, пыжащиеся казаться значимыми и набивающие себе цену, в глазах образованного и культурного человека, приходящего к ним на приём! Ведь они тоже, в свою очередь, пойдут по своим проблемам к кому-то.

Культура Израиля сейчас – феня: язык Бабельского Бени Крика, Мойши Япончика и Соньки Золотой Ручки, песни одесских биндюжников и уркаганов, и то, взращённая на русской земле, и вывезенная в Израиль.

Я имею право клясть Россию нынешнюю, потому что люблю Русь изначальную. Но я никогда не позволю клясть Россию её врагам, не знающим нашу историю.

В Европе заговорили об экологии души. Экология души? Разберитесь сначала с экологией природы, говнюки! Душа – это чисто русское чувство. А не ваше, европейское.

«Надоело ходить в стоптанных башмаках!» – говорили диссиденты, уезжая в советское время за границы СССР.
Ну, так всё же-таки ходили! Значит, верх был добрый! В таком случае надо было делать «пятки», а вы «делали ноги»! А за границей, прежде всего «верх» рвётся!
18 июля 2005 г.

«Песня – душа народа». И если народ сочиняет абы что, а потом, походя, переступает через свои песни, мгновенно забывая их, значит, он деградирует.
3 августа 2005 г.

Если тебя никто не критикует и не пародирует, значит, ты такой же серый, как дорожный асфальт, даже без выбоин.

О Путинскую «подушку безопасности» разбили головы миллионы россиян.
Февраль 2009 г.

Быть капитаном – цель каждого посредственного судоводителя, благо, к периоду капитанства они обрастают довольно приемлемыми практическими знаниями. Дальше неё им и в голову ничего не приходит.
Август 2009 г.

Каждое стадо баранов ведёт козёл! Пас в детстве этих животных – знаю. Вот и мы – люди-бараны выбираем из своей среды, для себя же, каких-то эфемерных лидеров – «пидеров» во всеразличные Думы. И думаем-надеемся «своим умишком хилым», что они нас спасут. Не спасут! Как только баран попадает под влияние козла, он сам становится его подобием. Нам, славянам, православным христианам, надо менять мировое устройство в корне. Иначе, под водительством мировой закулисы и Америки, справедливости на земле ни для каких народов не будет.
Апрель 2009 г.
 
Положение русского и других народов в «постперестроечной» России:
Безработица, обман, неверие в будущее, предательство своего народа «выбранной» верхушкой, как в центре, так и на местах. Забалтывание и приписывание себе несостоявшихся успехов. Инородцы лезут в Россию из всех щелей слабо охраняемых границ: на юг России – кавказцы (причём выходцы из самостоятельных стран Армении и Азербайджана), на Дальний Восток – китайцы. Правительство оправдывает это тем, что у нас не хватает рабочих рук. Но оно и не привлекает своих безработных, потому что легче и дешевле предпринимателю обходится инородец. Но ведь ещё Ельцина предупреждали патриотически настроенные политики и социологи о грядущем демографическом кризисе, когда он давал возможность растаскивать государство на вотчины. Экономика обрушилась, и каждый стал думать только о том, как бы выжить самому, и было не до рождения детей. Теперь настало время пожинать плоды Горбачёвско-Ельцинской перестройки начала 90-х годов прошлого века.
Политика гастарбайтеров – прибирать к рукам всё, что плохо лежит. Закон о рыночной (базарной) торговле предписывает запретить инородцам без прописки торговать на базарах. Они и не торгуют – нанимают наших безработных тёток стоять за прилавками, а сами только навар собирают.
Всё это бесит россиян. Вот они и протестуют против наглого поведения в своей стране выходцев из Кавказа. Азиаты несут с собой нестабильность, наркотики и разврат. И это всё проходит безнаказанно со стороны властей предержащих. А когда русские заговаривают об экстрадиции азиатов, их сразу начинают обвинять в фашизме и грозят статьёй 286 УК РФ. Не надо мешать нашу национальную гордость с фашизмом. У меня отец, Яков Васильевич, царствие ему небесное, был инвалидом 2 гр. ВОВ. Два дядьки –Илья и Петро – на южных фронтах загинули без вести. Четвёртый их брат, Александр, Мамаев курган защищал, от старых ран впоследствии умер. Пятый – в Челябинск вместе с тракторным заводом был в войну эвакуирован из Волгограда, на оборонную промышленность работал, как классный специалист.

О чиновничестве:  Сплошное взяточничество, кумовство, казнокрадство, блат, родственные связи, передача власти по наследству. Боссы власти, производства и депутаты всех структур устраивают своих детей в престижные государственные структуры и те на местах отрабатывают, лоббируют взяточническую политику своих родителей. Тогда как студенту из обычной семьи проблематично устроиться после ВУЗа на работу. Как же не быть коррупции. А те, кто работает в госструктуре, ещё и заявляют: «Кто за такие деньги нормально работать будет?» Мало им, видите ли! Ну, так уйди! Придут другие, из народа, и будут работать лучше.
Чиновник живёт сегодняшним днём, стараясь любыми путями набить карманы, пока находится при кормушке – не ровен час, сменится власть, и они останутся не у дел.

Налево-направо проводим нефтепроводы и газопроводы за границу, а в своих городах и деревнях газа нет. Не надо далеко ходить. В моём родительском доме, в Волгограде, в центре города, рядом с Мамаевым курганом, газа нет. Родители не могли провести – дорого было. И я не могу провести, хотя и ежегодно пытаюсь – сейчас ещё дороже. Под полмиллиона Волгоградгоргаз запрашивает для прокладки трубы в 100 метров под землёй. По воздуху де они уже не проводят. У них с 2008 года новые СНИПы введены. Где мне, пенсионеру, с двумя малолетними детьми такие деньги взять, если я не ворую?
Путин, будучи Президентом РФ, похвалялся в своё время, что у нас самый большой золотой запас и стабилизационный фонд в мире. И все деньги за границей лежат. Америка на проценты с них нам же цветные революции делает, и выборы власти устраивает, а народ фиговыми листами кормится. В Арабских Эмиратах, читал, каждому жителю бонус от проданной нефти на лицевой счёт переводится, и бензин гроши стоит. А мы, хоть говори, хоть не говори «Кладите проценты от продажи нефти и газа каждому россиянину на сберкнижку!» – как об стенку горохом. А бензин, вроде из своей нефти сделан, не привозной, как в Америке, а 1 литр больше доллара стоит. А в США не более 50 центов. Олигархи жируют, а народ по помойным бакам лазает. И правительству не стыдно. Но ведь так не должно быть!

Америка наших балбесов-правителей, как лохов развела «железным занавесом». Они повелись – развалили границы, а Америка теперь, по примеру СССР, такой драконовский забор вокруг себя выгородила, что, как говорил мой друг Н. В. Гоголь: «Редкая птица долетит до середины Днепра...»
март 2009 г.

«Единая Россия» должна взять на себя ответственность перед населением, «электоратом» Камчатки и Петропавловска и публично покаяться за выбор и протаскивание на пост градоначальника такого кандидата как В. В. Скворцов.
Дворы и переулки в городе не чистятся – очистительной техники, видите ли, не хватает. Подъезды домов не убираются – дворники разбегаются. Помойки после каждой пурги неделями не вывозятся. С детьми грудными погулять негде – всё снегом завалено и машинами заставлено. Молодые мамы с младенцами на руках по козьим тропам, по заваленным снегом тротуарам еле пробираются. Тут ни о санках, ни о колясках не могут вестись речи.
А что в поликлиниках и травмпунктах творится? Особенно в единственной на весь город – детской? Чтобы ребёнку взять талон к ЛОРу, невропатологу, зубному, да и прочим другим врачам, надо в половине шестого утра приходить очередь занимать. И то, будешь не уверен: достанется ли тебе «счастливый билетик».
Помню, при Н. С. Хрущёве, в 1962-3 годах, так на материке за кукурузным хлебом очереди занимали. Мать разбудит в шесть утра, за два часа до начала занятий в школе: «Пойди, сынок, займи очередь, а я по хозяйству управлюсь – приду тебя сменю».
Да лучше бы я за хлебом сейчас стоял, чем родители для своих малышей за здоровьем очередь занимают! Такого в те годы я не припомню. Детское здоровье было прежде всего. А тут ещё наш любимый В. В. Путин, для пущего бдения за детским здоровьем и из своего сердоболия, Указ в последний год своего правления издал, чтобы детей до года не один раз в полгода обследовать, а через каждые 3 месяца таскать. Боги Олимпа! Лучше бы он врачей в поликлиники добавил и оплату достойную им дал. Столпотворение! Дети-то рождаться стали. Народ понимать стал, что вымрет, «как класс», если не будет себя воспроизводить, живя, как наши правители – в угоду США. И даже надбавка за второго ребёнка здесь не при чём. Вот мы её на бумаге получили. А взять-то как? «Видит око, да зуб не ймёт». Да и что на эти триста тысяч можно серьёзного приобрести? Для квартиры мало, для учёбы детей – рано. Да и снять-то их в принципе нельзя. Нет такого закона, чтобы сейчас для малыша их использовать, когда они кровь из носа как нужны, потому что самая большая пачка памперсов, которых на полмесяца хватает – 600 рублей стоит. Вот и живём, вчетвером, в однокомнатной хрущёвке, и ни я, ни жена не работаем. Живём на мою пенсию и на квартирную субсидию. И так большинство родителей, кто сподобился в наше «демократическое» время двух и более детей родить. Потому что детей некуда деть, и они в нашем камчатском климате болеют постоянно. Господи! Что б они все, кто выше своего народа себя считает, когда-нибудь так жить стали!
март 2010 г.
Петропавловск-Камчатский

Есть лидеры, которых ты поддерживаешь, готов за них живот положить, а они, выдвинувшись, вдруг отходят от борьбы, ничего тебе не объясняя...
Есть лидеры, которых ты поддерживаешь, готов за них живот положить, а они, выдвинувшись, кидают всех «поддерживателей», обзаводятся новыми почитателями и начинают процветать...
За кем из двух вариантов пошли бы вы?
Лично мне, при любой разочарованности, по нраву первые. Это честные люди. Значит они, оценив обстановку, не смогли идти дальше по государственным условиям игры. Но при иных возможностях, при ином строе, они могли бы тянуть за собой народ. А вторые... Ну, если хотите, поддерживайте подобных, и идите в никуда.
март 2010 г.

Законы общества – то же, что и лекарства в медицине. Любая болезнь будет протекать настолько эффективно, насколько эффективны лекарства. Если очень хотеть устранить болезнь – можно локализовать любой гнойный нарыв, а если быть заинтересованным в растекании этого гнойника, то можно заразить и всё тело.
май 2010 г.

Что делается с сегодняшними детьми? На все запреты у них существует одно слово – «нет». Как зомби. Им говоришь: «Нельзя!», а они лезут делать своё. Первые две дочери, выращенные в Советском Союзе, не были такими. А сейчас, наверное, прививки делают иностранного производства, такого направленного действия, возбуждающие подобную психическую активность? Всё делают наперекор здравому смыслу, идя на поводе у американской телевизионной пропаганды. Не наказывать его нельзя. А наказывать – тоже нельзя, потому как всё та же Америка ввела у нас наказание для родителей за наказание ими своих же детей. Сплошной идиотизм.
май 2010 г.

Патриот – всегда политик. Потому «политики» всегда и боятся патриотов.
 июль 2010 г.

Ушла в ностальгическое предание бриллиантовая эпоха мировой советской классики во всех сферах Культуры, что в литературе: А. Платонов, П. Бажов, М. Шолохов, Ю. Бондарев, В. Распутин, В. Шукшин, Е. Евтушенко...; что в живописи: П. Корин, Н. Рерих, Б. Кустодиев, А. Дейнека, И. Глазунов…; что в балете: Е. Андриянова, Г. Уланова, М. Плесецкая, М. Барышников, Ю Григорович...; что в эстраде: Л. Русланова, Л. Зыкина, К. Шульженко, М. Мордасова, А. Герман, В. Толкунова..., что в кинематографии: А. Баталов, В. Тихонов, О. Табаков, А. Папанов, Л. Леонов, Л. Броневой, Г. Бурков, А. Абдулов. С таким же успехом можно перебирать и известных русских композиторов.
Это действительно был расцвет мировой культуры на территории СССР. И чтобы нам ни говорили, что деятели нашей русской культуры были не довольны социалистическим строем – они хотели улучшить его, как-то переиначить в пользу народа, но не отбросить. А теперь – все не довольны псевдо демократией в России, но ничего уже не могут сделать с засильем бедламской капиталистической культуры, навязанной нам Америкой.
Нашу, действительно мировую Культуру предали наши последующие правители.
август 2010 г.

Сейчас предатели русского народа вводят в нашей стране по западному образцу «права ребёнка». Кто эти «права» вводит, – он, имеет ли сегодня малолетних детей? И имел ли их когда? Шлёпать по заднице, видите ли, своего ребёнка нельзя, если он устраивает на улице истерики. Если дитё орёт, чтобы ему купили ту или иную ерунду в киоске или в лотке, выставленном в избытке на каждой улице, а я не хочу её покупать, что же я не могу его наказать, чтобы он не орал? Шлепки родителей не считаются даже наказанием! Так считали все ведущие педагоги прошлого. В частности – Пестолоци.
А если у родителей денег нет покупать каждую дребедень во всех киосках?
В ратификации этого закона (не сметь наказывать ребёнка) заинтересованы западные фирмы, которые пришли на наш рынок, и наши депутаты, купленные ими, которые лоббируют их предложения. Сегодня дело может дойти до того, что мать, не могущая купить дитю то, что он захочет, будут лишать материнских прав, как «не способную обеспечить своё чадо игрушками». Ну, тогда, где государство?! Которое не может обеспечить своих граждан достойной работой и заработной платой, чтобы те могли покупать своим детям любую китайскую гадость?   
                август 2010 г.

Правители государств безнаказанно творят, что хотят, прикрываясь конституциями, а потом поэты, писатели, историки, художники и композиторы осмысливают их деяния и заставляют народ рыдать над уходящим временем.
ноябрь 2010 г.

Если государство в лице президента и правительства стоит за свой народ: за его, а значит и за свои народные традиции, язык и культуру, – народу нужно государство. Если в своём государстве народ стоит за себя сам и доказывает, что язык, на котором он и его лидеры говорят – их язык, и традиции свои надо укреплять, – зачем ему такое государство и такие лидеры? Это «государство» обречено.
май 2011 г.

Дальний не сможет к тебе приблизиться и навредить без твоего попустительства, а вот ближний – может навредить и отдалиться.
Июнь 2011 г.

Когда тебе станет не хватать часов в сутках, суток – в неделях, недель – в месяце, месяцев – в году... Вот тогда ты смело сможешь сказать, что стал жить полнокровной жизнью.

Луна погубит землян. Скоро она пришвартуется к Земле «правым» бортом, и все – кто купил там «землю» (лунянию) попрыгают на неё и побегут делить свои резервации. Без сомнения. Иначе она отшвартуется и улетит, и некому будет умирать на ней в безвоздушном пространстве за их купленные «земли».
8 июля 2011 г.
база Камчатавтодора «Надежда»,
КМОСОЛ «Раздольный Круг»

Покровитель. То, что сделает покровитель себе – никогда не сделает тебе. А то, что он сделает тебе – это будет маленькая толика того, что он сделает под эту марку себе. Так зачем тебе: чтобы кто-то прикрывался твоим именем для собственного обогащения?
июль 2011 г.
КМОСОЛ «Раздольный Круг»

Каждый правитель мелкой страны в мыслях претендует на роль мирового лидера в будущем: а вдруг? Потому и легко покупаем закулисой. А каждый мировой правитель будет претендовать на роль Бога. Бог же – человек: в образе и подобии? И человечеству на Земле придёт «кирдык»...
сентябрь 2011 г.
Анапа

Из личного наблюдения за армянами:
1. Никогда не пойдёт на разборки один. Прихватит с собой даже своего малолетнего сына, зная, что русский детей бить не будет, а, значит, и его при нём. А обычно тащат своих стариков.
2. Если будешь звонить с их домашнего телефона – умучают любезностью: будут доставать тебя, извиняясь, тем, что им надо именно в эту тумбочку, на которой стоит телефон, положить свою, им нужную вещь... Чтобы послушать: о чём ты говоришь из их дома. А вдруг – о них.
3. Деньги у их мужиков имеются только на наших ****ей. Как только ты с них потребуешь то, что они тебе должны – у них один ответ: «Слущий, дэньги нэт! Па-адажьды, я атдам!». А ждать можно...
  4. Родственники не выпускают друг друга из поля зрения. Не допускают оставления своих детей и жён с другими нациями ни на минуту. Только жена заговорит с другим мужчиной – с её сотового раздаётся телефонный звонок мужа. Что это? Интуиция? Предчувствие? Или договорённость?
октябрь 2011 г.
г. Волгоград

«Демократы» орали, рвясь к власти в конце ХХ века (чем и взяли доверчивый народ, привыкший, что за них коммунисты думали): «В Советском Союзе культура и образование по остаточному принципу финансируются! Так быть не должно! Ведь это культура великого народа!» И действительно – это была КУЛЬТУРА! Как только народ доверил им власть, попавшись на посулы новой конституции, – сам стал финансироваться и жить по остаточному принципу.
ноябрь 2011 г.
г. П-Камчатский 

Конституция – не библия. Её мало кто читал. А, прочитав, уже забыли смысл содержания её статей и пунктов. А власть, пришедшая под знамёнами этой конституции уже насоздавала столько своих указов, постановлений и законов для своего, никому не подконтрольного руководства и благосостояния, что в смыслах управления страной чувствуются «две большие задницы», как говорят у нас в Одессе: т. е. «разницы».
декабрь 2011 г.
г. П-Камчатский

Сегодняшняя жизнь в Единой России под эгидой одноимённой партии – это полёт над землёй на огромном мыльном пузыре: приятно осознавать, что ты паришь в облаках на большом воздушном шаре, но до ужаса страшно, что он мыльный...
август 2012 г.

Русский народ – явление непредсказуемое. Он может своего героя прославить как на щите, так и со щитом. Но может и предать раньше времени врагу, на радостях разбалтывая информацию, что де появился у них заступник, который готов за них костьми лечь.
Характеры детей проявляются не в детском возрасте, в истериках перед родителями, а после выхода в жизнь. Жизнь показывает: какой родитель был прав в своём воспитании.
март 2013 г.

Эх, казаки-казаки! Мы сами свои семьи рушим, свои земли крушим! Хоть и делаем вид, что работаем на казачество и Россию. На самом деле пресмыкаемся перед власть предержащими чиновниками.
май 2013 г.

Смешно, нелепо и гнусно выглядят попытки власти России искать в среде народа предателей родины, когда всё продано и предано со времён «перестройки» сверху самими верхами.
июнь 2013 г.

Атаман Камчатского отдела Уссурийского казачьего войска Н. Бянкин – такой же крученый азиат, как президент Грузии Саакашвили. Там парламент работает над его устранением от президентства и ничего сделать не может, потому что за ним стоит Америка. А на Камчатке казаки – выдвинули себе атамана из бурятов и никак не могут задвинуть взад, т. к. он много «добра» ельцинским демократам сделал и много наобещал ещё сделать Совету по казачеству при президенте России по развалу исторического, исконного казачества – Союза казаков России. Потому и поддерживают его власть имущие.
июнь 2013 г.

Не понятны устремления мужиков – руководителей министерств и крупных российских фирм – ставить по своим филиалам женщин на должности руководителей. Да, женщине можно меньше платить. Да, на женщину можно накричать, и она стушуется и ничего не ответит, а то и ноги раздвинет, в своё оправдание. Но их метод руководства – постоянные интриги в коллективе, натравливание одних сотрудников на других, чтобы возвеличить себя. Ни один уважающий себя мужчина не станет работать под руководством любой, даже самой порядочной женщины. Потому и поженственнели все коллективы, таких, например,  ведущих российских компаний как: Радио, Телевидение, Сбербанк и пр. банки, Почта России, Здравоохранение, Образовательные учреждения всех стадий… и увеличилась текучесть кадров. Стало меньше мужчин идти работать в эти сферы. Специалистов постоянно не хватает. А народ вынужден стоять в многочасовых очередях. Хотя, всё понятно: руководителями фирм движет чувство наживы – с подчинёнными мужеского пола труднее работать, они могут высказывать своё противоположное мнение, надо уметь ими управлять, и им платить надо. Даже армия становится женской.
Этот перекос срочно надо выправлять, иначе, с помощью «руководящей и направляющей демократической» партии, – российскому народу и самой России придёт окончательный «кирдык».
*    *    *
По концепции Союза казаков России: казачья культура и традиции должны развиваться без присуда (казачьей земли). Но, ведь, без земли – нет народа. Значит, всё возрождение казачества – это блеф.
сентябрь 2013 г.

Сотовый телефон – второй паспорт. Третий паспорт – водительские права. И всё это вместе, с настоящим паспортом, надо носить с собой, чтобы подтверждать достоверность своей личности. И, плюс к нему, – ещё: страховой медицинский полис, страховое свидетельство пенсионного страхования, без чего не влезешь ни в одну поликлинику. А когда-то, перед приходом к власти, «демократы» обещали народу, что он будет ездить за границы только по водительским удостоверениям.
декабрь 2013 г.

Какую камчатскую газету ни откроешь – везде губернатор Камчатки по несколько раз пропечатан: губернатор – то сделал для населения, губернатор – это… Как будто он за свои кровные средства делает благодать для народа. Да он обязан это делать по долгу своей службы! Он на это полномочиями и правами от Президента России наделён, и государственными средствами – нашими взносами в «общак» государства, налоговыми отчислениями! А вот Всекамчатский Союз казаков никаких прав и средств для этого не имеет. Конституция России и все государственные законы – под властей имущих писаны. И средства казачьи – казачий «общак» – в миллиард раз меньше государственного. И мы всё равно многое делаем для  Камчатки, на свои кровные. Стараемся приносить пользу людям (посмотрите наши отчёты за каждый прошедший год). Так что, тут надо ещё разобраться – кто для народа «более ценен».
февраль 2014 г.

К тем, кто ездит на крутых джипах и прочих дорогих иномарках, нет никакой зависти – одно презрение, что это всё накуплено ими за нетрудовые доходы, за наши налоговые отчисления в бюджет. И власть не активизирует усилия избавить нас от этих аферистов, а потакает им. Ведь всем известно, что каждый «удачливый» предприниматель имеет дружеские связи под крышей президентской власти или правительства. А русские в сельской местности выживают своим умом и трудами: средства передвижения и сельхозмашины делают из отслуживших запасных частей. На том и держится Россия. А ВВП страны в это время (Владимир Владимирович Путин) растёт! Ура русской глубинке!
февраль 2014 г.

Никак не могу врубиться: почему не понимают наши правители и президенты, что нет у России друзей, кроме своего народа. Мы – особая нация, особого менталитета и особой культуры. Нет – идут на поводу у американских президентов, сейчас – Обамы, негра, воспитанного в сионистском режиме. Сами хотят попасть в их когорту?
март 2014 г.

 «Я любил Вас, Люди! Будьте бдительны!»
Юлиас Фучек.

Русские! Стойте на своих культурных ценностях и духовных позициях! Ведь это благодаря нам – нашей упёртости, олигархическая партия «Единая Россия» не сдала Россию Америке, убрался Ельцин, сменил своё оппозиционное отношение к русскому народу ВВП (который постоянно растёт). И благодаря русским же, москалям, мы пожали после методического развала империи первый плод воссоединения! Крым – это победа русаков и русских казаков! Любо!
апрель 2014 г.
Авантюристы

Авантюристы делятся на три группы:
Разумные авантюристы – те, кто, прежде, чем врюхаться в историю – просчитают предстоящие действия в шахматном порядке и идут ва-банк. В случае неудачи – они берут всё на себя и никого не винят. Это образованные и целеустремлённые люди;
Осторожные авантюристы – после первых неудач делают шаг назад. Потом долго думают;
Безмозглые авантюристы – безрассудные и спонтанные, движущиеся своими меркантильными интересами. Как правило – это мало образованные люди, охочие до лёгкой наживы. Они действуют наобум. И, из-за наглости и стремительности, их авантюры в основном увенчиваются успехами. Но когда они терпят поражение – они начинают обвинять в этом всех рядом стоящих (и, даже, непричастных к их действиям), разводить склоки и топить своих подельников, лишь бы самим остаться сухими. К слову сказать: и это им часто удаётся.
Всё зависит от воспитания – то бишь от родителей, произведших этих авантюристов на свет божий.
Кто Вам симпатичнее из этих трёх видов?
февраль 2015 г.

Мы должны показывать Власти, что мы есть,
Но ни в какое дерьмо, кроме своего, не лезть!
август 2015 г.

Коммунисты заморозили и запретили все веры, а демократы, разморозив их, направили в своё русло, а теперь одурачивают вместе с попами свой народ и кричат, что они спасители Веры Православной.

Женская любовь – не знает границ… И не любовь – тоже границ не имеет.
январь 2016 г.

Красивые дети получаются только от большой любви: или обоих влюблённых в друг друга, или одного из них к другому.

*     *     *
К 80-летию С. Говорухина

«После выхода на экран фильма Станислава Говорухина «Так жить нельзя», режиссёр всё обдумал и решил идти в политику». – Комментарий телеведущего из программы , посвящённой юбилею кинорежиссёра.
«Пошёл. Пришёл. Стал жить лучше рядом с Президентом и Правительством РФ, стал обладать правом советника и думать, что все с его взлётом стали жить лучше, а народ, от имени которого он выступал, как был брошенным, так брошенным и остался».  – Мой комментарий.
март 2016 г.

Давно уже пора возвращать Волгограду имя «Сталинград». Потому что Волгоград (среди горожан – «Козлоград») – город, где – все хотят взятку.
сентябрь 2016 г.
Волгоград

Чем выше птица взлетает, тем больше ей кислорода не хватает. А кислородом для народа сегодня служат деньги.

В пивном магазине покупатель заказывает сорта пива:
Продавец радуется и приговаривает:
– Чего ещё?.. Чего ещё?
Посетитель:
– Инаф! Вам, чем больше – тем лучше, а для меня, чем больше…
февраль 2017 г.

Как у женщины изначально отсутствует логика, так сегодня у мужиков не хватает философии.

Постпред США при ООН назвал свою страну «совестью Мира». Офигеть! Тогда, без обиняков заявляю, что Россия – Совесть Галактики!
март 2017 г.

Если народ в своём чтении опустился до детективов, – значит, государство поселило в нём страх перед безнаказанностью преступных элементов, которых само же и расплодило. И теперь народ, хотя бы в книгах и фильмах, желает найти справедливость, которая всё-таки «восторжествовывает».
ноябрь 2017 г.

Надо же: «каратэ» заставили писать по-русски «каратЕ». Какой же это хренов филолог так придумал и внедрил? Наверное, депутат Госдумы РФ. Только они издают законы «ради народа», направленные на его отмороженность и закабаление. У нас что? Буквы «Э» нету? Точно так же, как и буквы «Ё». Хоть бы поинтересовались: почему вообще японцы пишут «каратэ» через «Э». У них просто слова и звука «Е» нету. Все слова у них произносятся через «Э»: сэнсэй, сюрикэн, хэйан, тинтэ… Так надо же внедрять в русский язык иностранные слова с их правописанием и произношением! Я 35 лет занимаюсь каратэ сётокан и всегда писали: «каратэ-до сётокан». А теперь нас «закоротили»: каратЕ-до… – и после. Уничтожают, бездари, русский язык (как?) внаглую.
август 2018.

Это же как надо научиться людям не уважать друг друга: чтобы заменить на рабочих местах друг друга роботами из экономии друг на друге, а потом ждать, когда другие не будут вообще ходить к тебе в гости, чтобы не видеть ни тебя, ни твоих заменителей?

История – наука точная, как математика и физика. В ней всё соответствует времени по датам и происшедшим событиям. До мельчайших подробностей, вплоть до психологических портретов деталей и поступков исторических личностей.
февраль 2019.

Люди! Ведите свою родовую книгу! «Откапывайте» своих предков! Кто не будет вести записи, тот в будущем будет считаться рабом или зомбированным роботом.
октябрь 2019.

Хозяин газовой трубы
(фельетон)

На «России 24» телеведущая огласила, что с российской стороны Президент В. Путин открыл газопровод «Сила Сибири»: «Теперь наши взаимоотношения с Китаем стали ещё теплее!».
Мой комментарий: «Конечно! Весь Китай разом обогрели! Китайцы радуются: «Дешёвый газ!». А я свою родительскую квартиру (в финском доме на 4-х хозяев, который ещё военнопленные немцы в 1945 году строили) в 2015 году в центре Волгограда, по улице Качинцев, с трудом газифицировал. Три года добивался. И труба рядом проходила. «Нельзя. В ней напор слабый» – отвечали мне в Волгоградском горгазе. – «Веди от распределительной будки подземную трубу 65 метров, чтобы всем жильцам газа хватило».
У жильцов денег на газ нету. Они хотят его, но не могут: все соседки – пенсионерки. «А я-то тут при чём? Это ваша прерогатива – отапливать население!» – вопию гендиректору С. В. Гаркушиной…
Писал и Путину, и Медведеву. Сверху отфутболили письмо в тот же «Волгоградгоргаз»…
Пришлось три года копить, собирать разрешения на земляные работы, на подводку, другие множественные документы и разрешения, договариваться с подрядчиками, мотаться по инстанциям, вкалывать самому…
В результате подвёл трубу к дому за 250000 рублей. Себе газ подсоединил, а у соседей даже на разводку в свои квартиры по сию пору денег нет. Вот так и живём в городе-герое Волгограде:
Дети отцов, победивших ВРАГА.
Того победили – своих ДО ФИГА.
Зато я теперь хозяином этой трубы являюсь! И плачу на неё ежегодный налог в 5000 рублей!!! Плюс к тому, что и за газ плачу по счётчику! Потому, что никто к ней до сих пор не подсоединяется – денег у народа в округе нет. А то бы легче было: на всех 4-х хозяев разбросали. Так что не спешите с газификацией в своей стране, а то станете такими же «хозяевами», как я. Китайцам он чужой, ДЕШЁВЫЙ, а мне – родной, ДОРОГОЙ!
2 декабря 2019 г.


Если ты не научишься отметать ложное настоящее – у тебя прекратится прошлое. А без прошлого у тебя не будет ни этого настоящего, ни, тем более, будущего. Так что дерзай! Учись вылавливать сухофруктных червей из компота!
январь 2020 г.

Барон фон Лебедев
(фельетон)

Надо же было такому случиться? Впервые в истории Мира «ничтоже сумняшеся» Англия делает бароном Русских земель своего подданного, некоего Евгения Лебедева!
Читаем досье: «Евгений Лебедев, москвичЪ (не зря москвичей ненавидят в СНГ ни в армиях, ни в тюрьмах), – медиабизнесмЭнЪ, сын бывшего совладельца «Национального резервного банка России» (!!!) Александра Лебедева, бывшего полковника ФСБ в отставке (!!!), эмигрировавшего в Англию. С 10 лет рос и воспитывался в лучших учебных заведениях Англии» за счёт наших «национальных резервов». Оф-фигеть!
И вот, надысь, Елизавета 2-я вручила ему титул ПЭРА: он стал членом британской палаты мордов (пардон: лордов) с титулом «Барон Лебедев из Хэмптона в лондонском районе Ричмонд-апон-Темс и !!! Сибири в Российской Педерации (пардон: Федерации). Пожизненный пэр», друг премьера Великобритании БОриса Джонсона (раз Боря – значит – друган с русскими корнями), с которым он не раз «прозябал» на праздничных тусовках.
Как так можно? Не спросив наших «россиянских» (как говорил ЕБН) властей, назначить его смотрящим за Сибирью?
А элементарно: Англия уже захватила наши акции по энергетике и многим месторождениям нефти и газа в Сибири (в частности Новосибирской области), Америка захватила в личное, бесплатное пользование весь наш дальневосточный нефтяной и газовый промысел на шельфе Сахалина и пр. И чего им стесняться? А наши ВЫКРЕСТЫ всеми силами способствуют улучшению жизни друзей-олигархов и их властей имущих в этих странах, ввергая в нищету наш русский народ, в угоду своего личного  благосостояния в иностранном подданстве.
Так чего будем ждать? Для начала у нас в Сибири завелось одно ПЭРО, затем (следите за медиа) появятся и ДВА ПЭРА, а там и ТРИПЭРА. Потому что эта зараза уже давно, со времён ельцинской «перестройки», проникла в наши русские, общероссийские государственные, гены. Но надо знать, что у нас в Сибири уже был один барон – фон Унгерн. И где он? Это вопрос для нашего народа. Как говаривал мой друг Гавриил Романович Державин в посвящении «Атаману Платову и Войску Донскому»: «Был враг чипчак, – и где чипчаки?// Был недруг лях, – и где те ляхи?// Был сей, был тот, - их нет; а Русь?// Всяк знай! – мотай себе на ус!».
Вот только мне не понятно и противно: Как это можно ставить смотрящими за Сибирью из-за БУГРА иностранных подданных через головы наших «мудрых выборных от народа ЧЛЕНОВ» Государственной Думы и Совета Федерации России… (Боюсь упоминать имя нашего любимого Президента Владимира Владимировича Путина).
Да они просто «ПИЛЮЮТ» на них, как это слово произносят наши кавказские братаны, не сказать, что писают, с этого самого большого «бугра» на всю нашу нынешнюю «ВЛАСТЬ». Ну и, соответственно, на всех нас, русских, всех, проживающих на Руси.

ноябрь 2020 г.