Двоякий

Какая божественная тишина. Стерильная, ни одного шороха. Что-то запредельное и растворяющее в себе. Он почувствовал себя сокреатором какой-то доселе неизвестной действительности. Радостно мрачной, светло трагичной, и одновременно уходящей в вечность. Отчужденная прохлада приятно обволакивала и проникала внутрь под одежду, разливаясь по коже и прохлаждая внутренние органы. При изматывающей жаре снаружи это было истинное наслаждение. Евгений  прогуливался по моргу, разыскивая свою… Как бы ее назвать. Возлюбленную, слишком патетично. Подругу, слишком обыденно. Любовницу, пошло и низко. Ну, вобщем молодую женщину, с которой ему было несколько недель хорошо. Точнее, три недели с довеском. Зачем он ее разыскивал? Он хотел убедиться, что она действительно мертва. И хотел насладиться этим близким ощущением, властью над ее замороженным состоянием, ожидающим сожжения в жестокой раскаленной печи. За что он ее так ненавидел? Да нет. Чувства ненависти  были ему вообще незнакомы. Он был для этого слишком эстет. Нет, он страдал от своей биологической натуры, требующей сексуального наслаждения. В нем жили два человека: один стремился только к духовному, чистому, созерцательному, а другой к низким, извращенным наслаждениям. И каждый раз удовлетворив их, он впадал в панику и отчаяние. У него было чувство, что его окунули в деревенскую выгребную яму с человеческими и свиными экскрементами. С головой. В таком состоянии он был на грани суицида. Женщины легко влюблялись в него. Он завораживал их своей неимоверной духовной силой. И от этой силы экстаз в постели достигал безпримерной кульминации. Женщины так привязывались к нему, что готовы были перед ним ползать на коленях, лишь бы он их не бросил. Но поскольку после каждого такого экстаза  ему хотелось повеситься от угрызений совести, Евгений наконец жестко и бескомпромиссно порывал с очередной жертвой его злополучной притягательности, и это кончалось трагически для жертвы. Ее забирал ангел смерти. Иначе говоря, жертва резала себе  в душераздирающем психозе вены, или заглатывала смертельное количество снотворного. А одна бросилась  даже под поезд. Следствие каждый раз искало повод обвинить Евгения в смерти своих Ев. Назовем их так. Потому что они через Евгения были действительно  введены дьяволом в неотвратимый, смертельный соблазн. Но следствие не могло к нему подкопаться. Ни материальных, ни видимых психологических улик найти не удавалось. При этом Егений вел себя абсолютно открыто, показывал заинтересованность в раскрытии мотива самоубийства. Он прямо говорил следователю, что женщины покончили с собой, потому что он прекращал с ними связь. Но следователь относил это к феномену  его самовлюбленности и всерьез это не принимал. Нужно отметить, что Евгений  каждый раз наслаждался короткой свободой, отмеренной ему его жертвами. А потом все начиналось сначала. Низменный зверь снова с адской силой овладевал им, и гляди, уже новая Ева открывала ему свои экстатические объятия. Но сейчас он наслаждался короткой передышкой, бродя по моргу, читая надписи на бирках, привязанных к ноге умерших. Вот и его последняя Ева. Лежит под белой простыней. Неподвижная и безопасная. Просто эйфория! Читатель, может, спросит, кто Евгению позволил войти в морг. Одному, без сопровождения. Я, честно говоря, не знаю. Но у нас, в России все возможно. Как-то договорился, сунул сотенку ответственному. Или еще как-то. Евгению не хотелось уходить. Холод замораживал его и без того холодные чувства. И духовные потоки в нем устремлялись ввысь. Чистый холод потворствует духу. И Евгений чувствовал себя снова Человеком, как бы безтелесным. Но знал, что это ненадолго. Почему он не искал пути освободиться от этой раздвоенности, чтобы укрепиться только в одном духовном, так любезном ему? Нет, он искал. Он даже ездил специально на Афон в русский монастырь и там беседовал о своем положении с одним известным и опытным в духовных вопросах старцем. Тот сказал ему, что его духовные устремления без Христа гордостны и псевдодуховны. И что ему нужно для начала опуститься на землю, смириться с падшей человеческой природой, подчинить себя строгому посту, без животных продуктов. И постоянно слезно умолять Господа Иисуса Христа, избавить его от похотных напастей. Но в конце что-то его оттолкнуло от этого жалкого, по его восприятию, монашеского смирения. Которое он называл псевдосмирением. Да скажем честно, старец узрел, что  не что-то, а настоящая гордость оттолкнула его. Истинное свойство самого дьявола. Но у Евгения именно не было монашеского смирения, чтобы это ясно увидеть в себе. И потому он возвратился разочарованным и ни с чем восвояси.  Еще пару раз он попытался в эзотерических кругах найти выход.  Но даже в сравнении с афонским рецептом там зияла, по его ощущению, явная пустота, с  глупой претенциозностью на пару. Евгению так нравилось в морге, что он с удовольствием бы лег  рядом с мертвой и безопасной Евой в этом духовном холоде и так лежал бы вечно. Но заскрипела открывающаяся входная дверь и санитар в белом халате громко сказал в его сторону, что морг закрывается. Именно громкий голос шокировал Евгения, показавшийся ему святотатством, вырвавшим его из духовного покоя. Что ж, такова была эта грубая реальность. Но вопреки ей Евгений чувствовал прилив вдохновения. Причем настолько сильный, что ему казалось, прыгни он с крутой горы, и он полетел бы в прекрасном свободном полете. Выйдя на улицу, он быстрыми шагами пошел в сторону высотного здания ЖК „Петр Великий“, высотой более ста метров, одного из самых высоких жилых зданий в Питере. Поднявшись на самый верх и пробравшись на крышу, он, охваченный восторженным чувством удаленности от пошлой и грязной земли, раскинув руки,  бросился в свободный полет. Он знал, что ангелы подхватят его и понесут.

***

Евгений упал на машину, сделав глубокую вмятину в ее кузове. Приехала скорая и отвезла его в тот же морг, из которого он только что вышел.
По мистической случайности  его положили рядом с его последней жертвой. Дьявол, уведя гордого Евгения после мертвецкой прохлады в освободительный духовный полет,  отправит его теперь в вечный огонь. Старец на Афоне в духе увидел  конец Евгения и всплакнул о нем. Может, по особому случаю, он помолится о самоубийце. В православии, запрещающем молиться о самоубийцах и их отпевать, на это решаются только очень духовно сильные  старцы. Серафим Саровский выводил из ада погибшие души.