Аромат

               

            За окнами сиял победительный июнь, а у нас была сессия. Предстоял экзамен по русской литературе – и не просто по любимой Тургеневской, Толстовской, Лесковской, Бунинской, Купринской… по советской литературе – несметному количеству произведений, добротно скроенных в стиле социалистического реализма.
              Что-то нами читалось не без удовольствия – какой-нибудь Серафимович или Фадеев, Айтматов или Астафьев… Не говоря уже о Шолохове, от которого просто сносило крышу – надолго оставляя в памяти ощущение полученного восторга и ужаса!
               Но большая часть нашей программы, как назло, состояла из нуднейших творений фабрично-заводского или колхозно-совхозного толка. Я и не мечтала о подвиге их прочтения, хоть бы названия не забыть и фамилии авторов запомнить! «Бруски», «Энергия», «Время, вперед!», «Гидроцентраль» и тому подобное.
                Все мои одногруппники мучились теми же вопросами, что и я. По многолетней укоренившейся в поколениях советских студентов традиции мы решили распределить между собой все эти произведения, а потом, собравшись в университетской библиотеке, кратко пересказать друг другу содержание и отзывы официальной критики.
                Послушав в чьем-то пересказе кое-что из непреодолимо снотворного, я решила прогуляться и спустилась со второго этажа, где был читальный зал, на лестничную площадку с открытыми окнами. За окнами сиял всё тот же победительный июнь, шелестели американские клены и блестели клейкой листвой тополя… ветерок гонял по асфальту пух и освежал сонную голову.
                У подоконника вокруг какой-то девушки собралась небольшая группка студентов. Возле нее лежала книга – я скосила глаза и прочитала: «Федор Гладков. «Цемент».
            Решила притормозить. Сначала оглядела девушку – коренастую русоволосую крепышку, с бледным плоским лицом и грубоватыми чертами. Ее невзрачное платье и заурядная косица с тонким хвостиком выдавали, что не из нашего столичного города появилось это создание. Но говорившую не смущала ее провинциальная простота, она была увлечена своим рассказом и количеством слушателей. «Что-то она мне незнакома… - подумала я. - Наверное, из параллельной группы…».
               Придвинулась поближе и стала прислушиваться. Сюжет неуклюже ворочался, не цепляя память яркими деталями. И вдруг я поймала себя на том, что мне нравится стоять возле этой девушки и просто слушать ее. Не потому, что речь ее лилась, как ручеек, увлекая своей непосредственностью, а от чего-то иного, пока непонятного мне.
                Когда она старательно выговаривала слова, следя за сюжетной канвой, я чувствовала, что она окутана облаком какого-то аромата. Сначала я подумала про духи, но поняла, что это ее рот – источник такого необычного запаха. В те годы о жвачках и не слыхивали! Безусловно, она ничего не жевала. Может быть, она перед разговором с нами сосала леденцы «монпансье»? Или пила чай с душистой мятой? Но сладковатый аромат кружил голову и совсем не походил ни на что узнаваемое.
                Я перестала вслушиваться в речь девушки, перестала следить за поворотами сюжета – мне казалось, что я с закрытыми глазами бреду по цветущей липовой аллее… и мне уже абсолютно всё равно, чего там нарыл Гладков в своем «Цементе», от одного названия которого у меня начиналась аллергия.
                Когда закончился пересказ романа, слушатели стали уговаривать девушку завтра прийти снова и рассказать им что-нибудь еще.

               …Дома никого не было. Я скинула темно-бирюзовый пиджачок с воланами в белый горошек на рукавах и близко подошла к зеркалу. Раскрыла рот как можно шире, убедилась, что с зубами все в порядке, придраться не к чему. Каждые полгода я посещала стоматолога и, получив очередное: «Как на рекламе!», успокаивалась еще на полгода.
               А вдруг у меня такой же запах, как у этой девушки, а я и не знаю! Я поднесла ладонь ко рту – пахло духами «Волшебница». Впрочем, это пахла надушенная ладонь.

               Утром следующего дня я по привычке взяла флакончик духов «Волшебница» с ароматом ландыша, но… поставила его обратно на подзеркальник. Не хотелось душиться. Я отправилась в библиотеку, чтобы сидеть там безвылазно, как и во все эти дни.
                Через некоторое время я почувствовала, что мне чего-то не хватает. Ах, ведь мы договорились опять слушать очередной шедевр соцреализма!
               Я поспешила на лестничную клетку и увидела там вчерашнюю толпу вокруг скромной незапоминающейся девушки. Возле нее лежал толстый кирпич романа Галины Николаевой «Битва в пути». Увидев серую обложку с нарисованными на ней заводскими трубами и венчающими их барашками дыма, я абсолютно отчетливо поняла, что ничто не заставит меня погрузиться в эти производственные недра. Но на всякий случай подошла поближе. Девушка говорила, как всегда спокойно, бесстрастно и очень ароматно.
              Я стояла рядом, получая свою дозу притягательного запаха, и не спешила прерывать этот необычный монолог.
              Когда повествование подходило к концу, мне неожиданно пришла в голову мысль, что вот эта непривлекательная и абсолютно не интересная глазам девушка обязательно выйдет замуж! За кого угодно! И может быть, даже за первого встречного, если он ей понравится. Достаточно только подойти к нему и спросить что-нибудь очень простое, хотя бы бессмертное вицинское из «Операции Ы»: «Извините, вы не подскажете, как пройти в библиотеку?».

                Москва, 2020