Земной путь поэта Лермонтова ч. 17

По версии самого Мартынова, поэт, будучи в компании с младшим братом Пушкина Львом Сергеевичем Пушкиным, долго насмехались над ним. Мартынов несколько раз прямо просил оставить его в покое, тем более что он был неравнодушен к Надежде Верзилиной. Но друзья не унимались и Мартынов, доведённый издевками до состояния отчаяния, вызвал Лермонтова как заводилу, на дуэль. «По воскресеньям, - рассказывает Эм. Ал. Шан-Гирей, - бывали собранья в ресторации, и вот именно 13 июля собралось к нам несколько девиц и мужчин и порешили не ехать в собранье, а провести вечер дома, находя это и приятнее, и веселее. Я не говорила и не танцевала с Лермонтовым, потому что и в этот вечер он продолжал свои поддразнивания. Тогда, переменив тон насмешки, он сказал мне: «М-дочь Эмили, пожалуйста, просто вальс в последний раз в моей жизни». - «Ну, уж так и быть, в последний раз пойдёмте». - М.Ю. дал слово не сердить меня больше, и мы, провальсировав, уселись мирно разговаривать. К нам присоединился Л.С. Пушкин, который также отличался злоязычием, и принялись они вдвоём острить свой язык, соперничать. Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, очень любезно разговаривающего с младшей сестрой моей, Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счёт, называя его «кинжалом с большой горы». Надо же было так случиться, что, когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово кинжал раздалось по всей зале.

Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошёл к нам и голосом, весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся, и отошёл прочь, что не дал и опомнится Лермонтову, а на моё замечание: «язык мой - враг мой» М.Ю. отвечал спокойно: «это не что иное; завтра мы будем хорошими друзьями». Танцы продолжались, и я думала, что тем кончилась вся ссора» (14). Когда гости начали расходиться, Мартынов возобновил объяснение с Лермонтовым. «Я, - пишет он в своём показании Следственной Комиссии, - удержал его за руку, чтобы он шёл рядом со мной; остальные все уже были впереди. Тут я сказал ему, что прежде я просил его прекратить эти несносные для меня шутки, но что теперь предупреждаю, что если бы он ещё вздумал выбрать меня предметом для своей остроты, то я заставлю его перестать. Он не давал мне кончить и повторял несколько раз сряду, что ему тон моей проповеди не нравится, что я не могу запретить ему говорить про меня то, что он хочет. В довершение он прибавил: «Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я никогда не отказываюсь от дуэлей; следовательно, ты никого этим не испугаешь». В это время мы подошли к его дому. Я сказал ему, что в таком случае пришлю к нему своего секунданта, и возвратился к себе. Раздеваясь, я велел человеку попросить ко мне Глебова, когда он придёт домой. Через четверть часа вошёл ко мне в комнату Глебов.

Я объяснил ему, в чём дело, просил его быть моим секундантом и, по получении от него согласия, сказал ему, чтобы он на другой же день, с рассветом, отправился к Лермонтову. Глебов попробовал было меня уговаривать, но я решительно объявил ему, что он из слов самого же Лермонтова увидит, что, в сущности, не я его вызываю, но меня вызывают, и что потому мне невозможно сделать первому шаг к примирению». «На другой день описанного мною происшествия, - продолжает Мартынов, - Глебов и Васильчиков пришли ко мне и всеми силами старались меня уговорить, чтобы я взял назад свой вызов. Уверившись, что они все это говорят от себя, но что со стороны Лермонтова нет даже и тени сожаления о случившемся, я сказал им, что не могу этого сделать, что мне на другой же день пришлось бы с ним пойти на то же. Они настаивали, напоминали мне прежние мои отношения, говорили о весёлой жизни, которая с ним ожидает нас в Кисловодске, и что всё это будет расстроено глупой историей. Чтобы выйти из неприятного положения человека, который мешает веселиться другим, я сказал им, чтобы они сделали воззвание к самим себе: поступили бы они иначе на моём месте? После этого меня уже никто больше не уговаривал» (15). Назначили время и место дуэли, выработали условия, но друзья поэта, как сознается князь Васильчиков, до последней минуты были уверены, что дуэль кончится пустыми выстрелами и что, обменявшись для соблюдения чести двумя пулями, противники подадут друг другу руки и поедут... ужинать («Русский Архив», 1872 г., кн., с. 210. Ср. «Нива», 1885 г., № 7, с. 170 и № 8, с. 186).

В ожидании конца переговоров Лермонтов уехал в Железноводск и очень упрашивал приехать туда м- Ноэль Быховец («красивый чёрный» и «очаровательный кузен Лермонтова», как называли её в обществе), с которой был в очень дружеских и сердечных отношениях, так как она во многом напоминала поэту Вареньку Лопухину. «Я ему обещала, - пишет Екатерина Г. Быховец своей сестре, - и 15-го июля мы отправились в 6 часов утра, я в коляске, а Дмитревский, Бенкендорф и Пушкин - брат сочинителя - верхами. На половине дороги в колонке мы пили кофе и завтракали. Как приехали на Железные, Лермонтов сейчас прибежал; мы пошли в рощу, и все там гуляли. Я всё с ним ходила под руку. На мне было бандо. Уж не знаю, какими судьбами, коса моя распустилась и бандо свалилось, которое он взял и спрятал в карман. Он при всех был весел, шутил, а когда мы были вдвоем, он ужасно грустил, говорил мне так, что сейчас можно догадаться, но мне в голову не приходила дуэль. Я знала причину его грусти и думала, что всё та же; уговаривала его, утешала, как могла, и с полными глазами слез (он меня) благодарил, что я приехала, умолял, чтобы я пошла к нему на квартиру закусить, но я не согласилась; поехали назад, он поехал тоже с нами. В колонке обедали. Уезжавши, он целует несколько раз мою руку и говорит: «Cousine, душенька, счастливее этого часа не будет больше в моей жизни». Я ещё над ним смеялась; так мы и отправились. Это было в пять часов, а в 8 пришли сказать, что он убит...» (16).

15 июля 1841 г. между 6 и 7 часами вечера, верстах в четырех от Пятигорска, у подножия горы Машук, на самой дороге в Немецкую колонию состоялась дуэль между Лермонтовым и Мартыновым на самых кровавых условиях: расстояние между противниками всего шесть шагов и каждый имел право сделать до трёх выстрелов. Даже далеко не меткому стрелку на таком удалении друг от друга вполне хватило бы одного выстрела. Достоверно известно, что Лермонтов направил пистолет вверх. Данное действие по всем писаным и неписаным правилам проведения дуэлей означало знак примирения и как бы запрещало противнику стрелять на поражение. Но Мартынов выстрелил прямо в грудь Лермонтову и тот скончался на месте. Пуля, выпущенная из дуэльного пистолета, пробила сердце 27-летнего поэта. Этот выстрел, говорят, сорвал лавину, в которой был не только снег, но и камни, и грязь. И как оказалось -  не только в буквальном смысле слова... Секундантами были князь Александр Илларионович Васильчиков и корнет лейб-гвардии Конного полка Михаил Николаевич Глебов; здесь же находились: А.А. Столыпин и князь Трубецкой С.В. «Мы, - передаёт Васильчиков, - отмерили с Глебовым 30 шагов; последний барьер поставили на 10-ти и, разведя противников на крайние дистанции, положили им сходиться каждому на 10 шагов по команде: «марш». Зарядили пистолеты. Глебов подал один Мартынову, я другой Лермонтову и скомандовали: «сходись». Лермонтов остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслонясь рукой и локтем, по всем правилам опытного дуэлиста.

В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него. Мартынов быстрыми шагами подошёл к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте, не сделав движения ни взад, ни вперед, не успев даже захватить больное место, как это обыкновенно делают люди, раненные или ушибленные. Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие. Хотя признаки жизни уже, видимо, исчезли, но мы решили позвать доктора. По предварительному нашему приглашению присутствовать при дуэли доктора, к которым мы обращались, все наотрез отказались. Я поскакал верхом в Пятигорск, заезжал к двум господам медикам, но получил такой же ответ, что на место поединка, по случаю дурной погоды (шёл проливной дождь), они ехать не могут, а приедут на квартиру, когда привезут раненного. Когда я возвратился, Лермонтов уже мертвый лежал на том же месте, где упал; около него находились Столыпин, Трубецкой и Глебов. Мартынов уехал прямо к коменданту объявить о дуэли. Чёрная туча, медленно поднимавшаяся на горизонте, разразилась страшной грозой, и перекаты грома пели вечную память новопреставленному рабу Михаилу. Столыпин и Глебов уехали в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой тела, а меня с Трубецким оставили при убитом. Как теперь помню странный эпизод этого рокового вечера.

Наше сиденье в поле при трупе Лермонтова продолжалось очень долго, потому что извозчики, следуя примеру храбрости гг. докторов, тоже отказались один за другим ехать для перевозки тела убитого. Наступила ночь, ливень не прекращался... Вдруг мы услышали дальний топот лошадей по той же тропинке, где лежало тело, и, чтобы оттащить его в сторону, хотели его приподнять; от этого движения, как и обыкновенно случается, спёртый воздух выступил из груди, но с таким звуком, что нам показалось, что это живой и болезный вздох, и мы несколько минут были уверены, что Лермонтов ещё жив. Наконец часов в 11 ночи явились товарищи с извозчиком, наряженным, если не ошибаюсь, от полиции. Покойника уложили на дроги, и мы проводили его все вместе до общей нашей квартиры» (17). Утром 16 июля 1841 г. от декабриста А.И. Вигелина Н.И. Лорер  узнал о трагической  гибели  поэта. Современники понимали, что по сути дела эта дуэль была тонко подстроенным убийством. Известный русский художник, живописец Николай Николаевич Ге писал о Лермонтове, - "Он всегда говорил правду. Верил в Бога. Мучительно искал пути к свободе и покою для каждого человека. Он ненавидел серость, пошлость, раболепие, трусость, подлость, предательство. Он любил отчизну. Был по-настоящему красивым человеком, гордым, умным, независимым. Он был любящим сыном, заботливым и преданным внуком. Он предсказал то время, до которого мы ещё не дожили. Поэтому многое в его творениях остаётся до сих пор непонятным, или понятым неверно. Он умственно и морально возвышался над всеми, как самая высокая и крутая скала. Он был сирота и был одинок.
 
Продолжение следует в части  18                http://proza.ru/2021/06/13/1357