Мистер Меркурий. Часть 3

Часть 3. Ничего положительного.

Если честно, Павел Викторович оказался мальчиком. То есть я представлял его хмурым мужчиной за сорок, с прокуренным голосом и в поношенном костюме. Единственными яркими деталями в его образе, по моей легенде, должны были стать голубые (или зеленые) глаза, которым–ещё–интересно, и красивый галстук — единственное напоминание о бывшей жене. Она ушла от него, потому что это классический сюжет моих любимых фильмов. Но жизнь по разочарованию — не кино. В кино люди формулируют слова. А в жизни – долго не могут найти ключи от двери, в которую вот–вот должны войти. Павел Викторович оказался мальчиком, на вид чуть старше меня. Клиенты доверяли ему только кофе. А охранники не обращали внимания. Он никогда не носил костюма и постоянно забывал ключи от офиса.

— Помнишь, как говорили? – спросил он.

— Кто? – спросил я.

— Я не помню кто. Не в этом дело. Важно другое, – и процитировал, – «когда закрываются двери– открываются окна». Сечешь? – стараясь перевести на западный манер.

— Никогда не слышал.

— Тогда это так, народная мудрость. Короче, у меня есть план.

Мы спустились по лестнице и вышли на парковку.

– У меня в машине ещё остались листовки. Их хватит тебе на час–два, – он достал ключи от машины и щёлкнул. – Выиграешь себе время, так сказать.

Я промолчал. От моего рабочего времени прошёл уже целый час, так что возражений у меня не было. Если вы понимаете.

Павел Викторович вручил мне стопку листовок. Сказал:

– Пока раздавай у метро. Там ходит ещё больше обиженных. А у меня сейчас акции! Хотя, лучше никому об этом не говори. Ну, или людям–в–хорошей–одежде. Короче, постой там, пока я не съезжу за ключами. Хорошо? Я позвоню.

– А разве возле метро можно раздавать?

– А кто будет спрашивать? – он задумался. – Хотя ладно, держи положенные 50 метров. Если что, звони мне. Я же адвокат! Со всем помогу.

Он сел в машину и уехал. А я пошёл к станции. Стопка листовок еле умещалась в руках, несколько из них тут же унесло ветром. В первом дворе, по дороге к метро, я увидел мусорный бак и выбросил туда четверть. А потом ещё, во втором, где–то возле банка. Так у меня получилось распихать листовки по карманам моей кофты.

Такова была моя политика. Мой маркетинговый ход. Я всегда работал с малым количеством листовок. Так охотнее берут. Если вы понимаете. Человек идёт, видит грустного меня, видит в моих руках небольшую стопку листовок и берёт побольше. И он не выкинет их за углом. Потому что ему тоже хочется быть героем. Тоже хочется кому–то помочь.

И пусть мне платили только за время, проведенное с листовками, я хотел показаться лучшим. Хотел показать: «Если у вас не идет работа, то дело точно не во мне» Если вы понимаете. Я нет.

Станция была наземной. А за ней парк. Вагоны метро жутко трещали и скрипели, когда останавливались или набирали скорость. Они привозили меня сюда каждое утро, с низа фиолетовой на верх синей ветки. Ко мне подошла женщина. От неё пахло водкой, а обнаженные чуть выше колена ноги были изъедены черными язвами. Она вручила мне листовку из парикмахерской.

– Можем поменяться. Тебе как раз не мешает постричься.

– Да, – растерялся я и шмыгнул носом. – Наверное.

Я не стригся уже три месяца, а стояло жаркое лето. Если бы кто–нибудь взял меня за волосы, он бы мог обмотать их о кончик моего носа.

– Возьми тогда это, – я протянул листовку от адвоката. – Пригодится. У него часто бывают акции.

– Мне? Адвокат?!

– Время сейчас такое, – и щёлкнул пальцами.

Я делал это, когда мне было скучно. Хотелось разбавить момент.

Она взяла две и сказала:

– Ты прав. Пашке занесу. Бывшему моему. У него как раз «такое время».

Это всегда срабатывает. Всё время «такое время».

– А ты что, мальчик, – спросила женщина, – засмотрелся на мои ноги? Думаешь, что я «такая»? Ты, молодой, наверное, думаешь, что я такая уставшая, что я такая глупая, и ещё нищая! Щелкаешь мне и думаешь, что я доступная? А, парень? Ты так думаешь? Поэтому и смотришь на меня?

– Нет, – и снова щелкнул пальцами. Я делал это от скуки.

– Нет! – сказала она, повысив тон. – Между прочим, моя дочка хорошо знает английский. Она лучше тебя и меня этот инглиш знает. Уже и шпрех и андерстуд! – заговорилась она. – Я и сама неплохо всё помню. Хорошо училась. Пела эту самую «Га– га» Квинов на домашнем задании. Ради…Радио Га Га, вот! Но моя дочка– это нечто. Она, в свои–то пять, лучше меня уже знает. Она, поверь мне, мальчик, уже лучше всех нас. А знаешь почему? Почему? Потому что моложе. Так что смотри на ножки, давай. Погляди, что с нами станет! Это, – она обвела вокруг коленей, – это то, что станет с мечтателями!

Её ноги были черными. Язвы, которые она выставила на свет, казались бездонными. Из них торчали кусочки волос, а застывшая кровь блестела в лучах солнца.

Меня стало тошнить. Холодный пот полился из– под кудрей. Но я не мог двигаться. Как и не мог убрать взгляд от этих истощенных ног. Худых и страшных. Её голос заставлял меня остаться. Я только шмыгал носом. И щёлкал пальцами.

– Моя дочь. Вот, кто лучше, чем все мы. А знаешь почему, мальчик? Потому что она молодая! – крикнула женщина. – Она молода и прекрасна. А значит, её жизнь будет намного лучше, чем наша с тобой, паренёк. Лучше, чем ты мог когда—нибудь себе представить. И я, слышишь, я сделаю всё, чтобы она это получила.

Я выслушал её проповедь. Мне хотелось, чтобы она поскорее ушла. Чтобы я не успел испачкать её своим завтраком… Холодным чаем и быстрой лапшой. Ещё секунда, и было бы поздно. Ещё секунда, и я вернулся.

– Артём?

Я обернулся. По лестнице от станции спускался Сеня Жигульский. Мой однокурсник. Он спросил:

– Ты то что тут делаешь?

Меня отпустило. Я даже смог пожать Сене руку. И еле выговорить:

– Работаю, – а потом повторил: – я тут работаю…

– Работаешь, кем?

– Совратителем! – закричала женщина.

– Ничего особенного. Листовки раздаю. Помогаю местному адвокату.

– А– а– а…Тебя тоже стипендии лишили?

– Да. За тройку по ОБЖ.

– Черт. Меня тоже. ОБЖ–шник тебе тоже сказал, что на четверку можно рассчитывать лишь после армии?

– Нет. Мне он так ничего и не сказал. Кажется, я даже плохо запомнил, как он выглядит. В те дни, когда приходил я, он не приходил на пары. И наоборот… А ты работаешь?

– Эй! Я же тебе рассказывала!

– Да, – я продолжал её игнорировать. — Ну так, халтурю. Помогаю своему брату в Сервисе. Чиню телефоны. Если, конечно, не сломаю их ещё хуже! – и захихикал. — А если сломаю, говорю, что телефон не подлежит восстановлению. Без возврата средств, конечно.

Женщина всё–таки ещё заявила о себе. Она вежливо попрощалась:

– Всего доброго, молодые люди. У меня ещё дела… – и ушла. В шашлычную–возле–станции.

Сеня шепотом спросил, кто это такая. А я ответил:

– Издержки профессии…

– Кстати, о профессии. Когда у тебя обед?

– А сколько сейчас времени?

Сеня посмотрел на свои часы, которые он носил циферблатом–к–ладони, и сказал:

– Половина второго.

– Сейчас, – ответил я и шмыгнул носом.

– Тогда можно, – и достал пачку синих.

Распихав листовки по карманам, я повёл Сеню в магазин. За моим обедом.

Прогулять работу летом, повстречав однокурсника. Кажется, должен быть такой отдельный пункт на пятнадцать дополнительных очков в табеле подростка.

Только мы подошли к Продуктовому, как начался дождь. Промокли кроссовки. Потухли сигареты. Ветер начал срывать листья с деревьев. Они застревали в моих волосах.

Мы купили пиццу. То есть каждому по маленькой. Такие всегда лежали на прилавке под целлофаном. Их грели, если попросить. Сдачу Сеня предложить потратить на тархун. Обед мне обходился за сотню. Больше я потратить не мог. Часть из моей зарплаты я откладывал на проезд–до–работы–и–обратно, а оставшееся отдавал маме. Помогал оплачивать квартиру.

– Эй, парни! – сказал кто–то из– за угла. – Что там у вас? Листовки?

– Да, – сказал я.

– А кого рекламируете?

– Юридическую и уголовную помощь.

– Так уж и уголовную?

– Что? – спросил Сеня.

– Помощь? — переспросил незнакомец. – Помощь – это хорошо. Это всегда дело доброе…

– У нас скидки, – продолжал я, но уже пытался не слушать, а есть.

– Мне как раз нужна помощь, – сказал незнакомец. – Я же могу взять несколько?

– Сколько угодно.

Незнакомец забрал половину, которую я достал из кармана, и снова спрятался за углом.

– Кажется, скоро дождик закончится, – и снова прикурил. – Ужасное лето. Хочешь обратно на пары?

– Да.

– Зачем?– удивился Жигульский.

– Когда я не учусь, мне приходится работать…

Из–за угла снова показался тот незнакомец. А за ним ещё один, застегивая ремень на брюках.

– Спасибо, парни! Спасли! – прокричал незнакомец.

– Только не смотрите от чего, – добавил второй.

И пока мы с Сеней провожали их взглядом, меня уже кто– то взял за руку. Это оказалась женщина лет пятидесяти. В фисташковом деловом костюме и бежевом плаще поверх. В очках–с–рыжими–стеклами. Как в девяностых. Если вы понимаете. За этими рыжими стёклами её глаза напоминали калейдоскоп.

– Ребята, – начала она, – проводите до дома! Джентльмены! А лучше отдайте деньгами. Я не гордая, – и выдохнула, или вдохнула.

Я достал листовки из кармана. Последние, что остались. И сказал:

– Вот мои деньги, тётя. Больше нет. Извините.

Женщина—в—бежевом взяла одну. Попыталась зачитать её текст вслух. Она начала с:

– Юри–дери–тиче–тиче–ахах, – и на этом же закончила. Склонила голову и пустила слюну изо рта. Слюна потянулась от губ и прилипла к юбке. Оставив пятно пожирнее, чем капли июльского дождя.

– Адвокаты, – сказал Сеня серьёзно. – Юридическая помощь.

– И уголовная, – добавил я.

Женщина резко расправила плечи. Выпрямилась. Оглядела нас так, будто это мы тут адвокаты. Она даже спросила:

– Это вы то адвокаты? – и ткнула в меня пальцем. – Ты даже не куришь!

– Нет. Мы занимаемся маркетингом! – заявил Сеня.

– Вообще–то мы – логисты, – вмешался я, но это оказалось бессмысленным. Как и всё то в принципе. Если вы понимаете.

– Кто? Кто такие логисты?

– Логисты, – сказал Сеня. – Те, кто строят маршруты. Из точки А в точку Б.

– И курируют по вопросам во время доставки.

– Логисты… – пропела она на–советский–мотив. – Но ведь поезда и раньше ходили без опоздания!

Я и Сеня Жигульский, мы только закончили первый курс и даже не были уверены в том, что говорим о своей профессии правильно. Нашу специальность преподавали в одном из корпусов колледжа архитектуры и дизайна, он съел нас. Чтобы не вдаваться в объяснения, некоторые мои друзья и почти все родственники думали, что я стану архитектором. В каком– то роде я им стал. Если вы понимаете. Но в ситуациях, когда для собеседника слово «логист» оказывалось чем–то знакомым, весь мой курс предпочитал замолкать.

– Раньше…Раньше я не пила. Я ни–ни с две тысячи третьего…

Женщина–в–бежевом демонстративно подняла листовку над головой и заявила:

– Юридическая помощь! Черт! Да почему опять? – и снова вдохнула, или выдохнула. – Я двадцать пять лет работаю адвокатом! Двадцать пять лет эта работа, – она ткнула мне в лицо листовкой. – Моя работа! Я же должна была пригодиться всему миру! Какая же бесполезная…

Дождь закончился. Солнце блестело в грязных лужах. Мы с Сеней Жигульским решили уйти. Мы сбежали от этой странной Женщины–в–бежевом. Доели пиццу в сквере, у Дома Культуры. На первом этаже открылась ярмарка. Продавали башкирский мёд и астраханскую рыбу. Вокруг нас кружились голуби. И каждый раз, приземляясь, подходили ближе. Присоединились воробьи. Я отломил кусочек пиццы в целлофане и бросил на асфальт. Все птицы тут же разлетелись по деревьям. И не желали больше возвращаться. Тогда я расстроился. Шмыгнул носом. Сказал:

– Мне пора возвращаться на работу.

Сеня Жигульский сказал:

– Ладно. Проводи меня до метро. Я совсем не знаю этого района.

– Что? Мне казалось, что ты живешь тут.

– Относительно. Я живу намного дальше, но по карте это лишь следующая станция. Я вышел здесь, потому что тебя увидел в окно.

Мы пошли к станции. От Дома Культуры, решив срезать дворами, мы заблудились. Возле очередного подъезда незнакомого дома мы увидели Женщину–в–бежевом. Она лежала на асфальте и вяло размахивала руками. Говорила что–то в пьяном угаре. О Праге, желтых цветах и адвокатской независимости. Рядом с ней стоял мужчина в голубой рубашке, как–из–Майами. Он держал её сумочку и, склонившись над ней, наблюдал.

– Что здесь происходит? – спросил строгим тоном Жигульский. Я бы прошёл мимо.

– О, парни!– сказал прохожий. – Помогите этой женщине. Она такая хорошая! – тут же передал сумку в руки Сене и быстро ушёл. – Такая хорошая!

Женщина–в–бежевом говорила о трёх трупах в Ряжске, американских мультиках на тв и необходимости ужесточения административной ответственности среди несовершеннолетних. Сеня похлопал её по щекам. А потом мы поставили Женщину–в–бежевом на ноги. Тогда она сразу заплакала. И, кажется, даже протрезвела! Или мы напились. Короче, я и Сеня стали её понимать. Всё, что она имеет ввиду.

Тогда она сказала нам:

– Я не была в этом доме тринадцать лет! Тринадцать лет я работала адвокатом здесь, за углом. А сюда так и не зашла. А теперь пришла, но не могу сделать последний шаг. Я даже торт купила. Хотела купить… Мои ноги начинают дрожать. Каблуки моих туфель скоро проткнут мои пятки. И это я ещё очки не снимала… Глаза мои бы разбежались от слёз.

Женщина– в– бежевом попросила нас ей помочь.

– Проводите меня, джентльмены. Это недалеко. На первом этаже. Можете не заходить внутрь. Бросьте меня возле двери. Я в этом плане очень положительная. И позвоните в звоночек, он там как собачий вальс. Там со мной разберутся…

– А кто разберется? Вас ещё помнят? Кто там живет?

Женщина–в–бежевом замерла. И расплакалась.

– Не знаю, – заныла она. – Может, там уже никто не живет. Да, там уже никто не живет. Никого, кого бы я знала,– вдруг перейдя на крики,– НИКОГО, КОГО Я ХОТЕЛА БЫ ЗНАТЬ! Несите, мальчики!

Короче, мы с Сеней взяли Женщину–в–бежевом под руки. Оттерли её плащ остатком моих листовок. Сумка всё– время болталась на моей шее. Затащив Женщину в подъезд, на первый этаж, мы аккуратно опустили её на площадку. Она прижалась лбом к входной двери и стала говорить о старом запахе, творческой особенности среднего запада и тошноте. Тошнота подобралась к её горлу.

– Черт. Я не хочу на это смотреть!

Сеня Жигульский снял с меня сумку и повесил на ручку входной двери. Позвонил в звонок и сказал:

– А теперь – бежим! Свою историю мы здесь закончили.

И мы побежали. Перепрыгнули ступени и закрыли за собой дверь. Я выбежал из подъезда последним. Мне послышался щелчок замка. Открылась дверь и залаяла собака. И кто–то спросил:

– Так давно и ты без торта?

Я решил забыть всё, что видел сегодня. В этой истории не было ничего положительного. И мне пришлось прожить этот день до конца. Если вы понимаете. Я проводил Сеню до станции. А когда стемнело, вернулся в офис. Павел Викторович выдал мне тысячу сотнями. Одну из них я сразу же отложил на завтрашний обед.