Мистер Меркурий. Часть 4

Часть 4. Мистер Меркурий.

— Можно потише?

Я что, должен был это по губам прочитать?

Меня толкнули в плечо.

— Эй!

— Можно потише?

— Потише? — спросил я. — И поэтому ты решил меня толкнуть?

— Ты не слышал, вот я и… Просто сделай потише, мы тут немного не за этим.

Я убавил. Конфликты я вообще не любил.

— Но получилось у тебя неплохо. Поешь?

— Ага, — сказал я. — Мне ещё нет двадцати.

На странные вопросы я всегда отвечаю также странно.

— Нет, правда, — сказали мне. — Ты же сейчас напевал.

— Напевал?

Короче, так я и оказался в психушке. Или официально-психо-неврологическом диспансере №13. Если вы понимаете. И очень долго пришлось ждать приема психотерапевта. Ждать в большом зале, украшенным деревянными фресками и пластилиновыми поделками лечащихся. На окнах фикусы, по углам папоротники. На стенах фотообои «русский лес». И даже радиостанция работает.

Включил Bloc Party. Сделал погромче. Стал фантазировать. И, как кто-то сказал мне, напевать. Черт.

— Да, — сказали мне, — что-то такое: «М-ма-мэркури, рэтро-грайнд, ма-мэркури-зэ-ретро-грайнд»

Так это было на самом деле?

— Да, — сказал я и шмыгнул носом, — там были такие слова.

— Здорово, — сказали мне. — Я не против самодеятельности, только лишь бы не мешала, знаешь. А сегодня мне немного мешает. Так что давай чуточку потише.

— Хорошо, — сказал я.

Мы остались в тишине. Я и какой-то парень, сидящий рядом со мной. Он буквально готов был спрятаться в свою кофту-с-капюшоном. Даже пытался затянуть веревочки посильнее, но я заметил его длинные черные волосы. Они были у него очень длинные. А на руках яркий маникюр. Фиолетовый, с накладными ногтями.

Сюда меня отправили из военкомата. Недавно мне пришла повестка. Я думал, что волноваться мне не стоит, ведь тогда я еще не был совершеннолетним. Но со мной пошла моя мама. Она рассказала им все так, как видела своими глазами.

— Вы понимаете, — сказала она, — я же с детства его глицином поила. Он по ночам зубами скрипел, мешал ужасно! Сейчас не знаю, скрипит он или нет, мы в раздельных комнатах живем. Скрипишь? — спросила она. Я не успел ответить. — Сил нет смотреть уже на него. Чуть слово — он мне три. Да и может матерных. Да, я признаю, я плохая мать. Не смогла научить сына себя уважать. Не научила заботиться. Но он ведь не должен это воспринимать как оправдание. Вообще не люблю, когда оправдываются! Бесстыжий! Пришлось взять выходной, чтобы приехать с ним сюда. Он же сам вообще не разберется. Или не придет и обманет, или придет, все прослушает, а потом тоже обманет. Скажет, что все козлы. Вот бесстыжий. Весь в отца. Он, кстати, тоже служил. Где-то на юге, не помню. Он художник, сумел найти себе место. А этот? Ничего не может. В музыкальную школу ходил — выгнали. В детский театр ходил — и там не удержался. Да даже на телевидении пробовали, но нет, говорит, это не его профиль. Не его профиль! Ага! С восьмого класса готовился на психолога пойти. Думала, вот, интересно человеку, теперь добьется всего. Нет! Сериалы только смотрит. А потом приходит и говорит, мама, так и говорит, хочу литературу сдавать. Вы представляете? Вместо четырех лет подготовки к биологии и обществознанию. И литературу? Правильно мне тогда преподаватель позвонил. На смех поднял всю школу. Бесстыжий. Хорошо, что вопрос уладили. Я уладила! Я вообще поражаюсь. Не понимаю, в кого он такой? Мы с его отцом работаем с четырнадцати лет! И у меня красный диплом о высшем! Он же все понимал еще с младенчества. Ходила на пары, носила его с собой, слушали вместе. И никакой благодарности! Так что я только поэтому и пришла. Хочу вас послушать. Или совет дать. А то станет еще дворником, — тут я рассмеялся, но мне лишь ее взгляда хватило, чтобы замолчать, —а то станет дворником… И рад этому будет! И рад будет, что в армию уедет. Подальше же от меня попросит, сопляк! Ну уж нет, не позволю. Я одна не выживу. Так что его пока рано забирать. Понимаете? Рано! А может и вообще вредно.

— Я вас хорошо понимаю, женщина. Но вы могли и не приходить, — сказал терапевт приемной комиссии, заполняя медицинскую карту. — Осмотр этот плановый. Никто вашего ребенка забирать сейчас не будет, ему же до восемнадцати далеко. Здоровье у него в полном порядке, только ест много. Думаю, это от стресса. А стресс — это уже Наталья Анатольевна. Там вот ей и про ночные скрипы зубами расскажите. Она вам даст направление. Сходите — проверитесь, — и вдруг обратился ко мне: — Маму расстраивать не будете.

Дойдя до Натальи Анатольевны, мама рассказала тоже самое. Долго и громогласно. Пройдя терапевта, хирурга, лора, окулиста и дерматолога мне уже было не смешно. История повторялась снова и снова, но не имела никакого эффекта. Потому что рассказано все было не тем людям.

Я щелкнул пальцами. Шмыгнул носом.

— Вот! Видите?

— А это интересно, — сказала Наталья Анатольевна. — Давайте мы его, ради профилактики, запишем на прием к психотерапевту. У нас там Дмитрий Михайлович, он может не только таблеточки-витаминчики выписать, но и советом наставить. Такому молодому сейчас как раз отличный мужской совет нужен, — и наконец-то обратилась ко мне: — Сходите, молодой человек. Маму расстраивать не будете.

Я кивнул головой. Шмыгнул носом.

— Только пусть сначала он сам скажет, что у него есть все эти недуги, — сказала Наталья Анатольевна.

Тогда я растерялся. Все это и правда со мной было. Но маму я никогда не хотел злить. Это она злила меня. Злила тем, что не замечала моей работы. Что я стоял на улице по девять-часов-с-перерывом-на-обед и раздавал листовки—с-рекламой-юридической-помощи. Не замечала, что мы перестали разговаривать. Что мне тоже нужно внимание. Что я не стригся уже три месяца. Что тогда, когда я выбрал литературу, тогда я сам поверил в себя, только я, пока остальные были против. Что если не больше, то также, мне также было сложно. Что я не считаю себя полезным. Что я никем себя не считаю. Что я просто не понимаю, как жить!

Но я не хотел расстраивать ее еще больше и согласился с Натальей Анатольевной. То есть сказал, что все мамины жалобы — правда. Если вы понимаете. Я нет. Наверное, никому и не нужно это понимать. Ведь если вы понимаете, что такое жить вечным должником, должником для своей мамы, а не любящим сыном, то я вам не завидую. Наверное, я всегда хотел сбежать. И в тоже время мне было жалко бросить свою маму. Ведь несмотря на ее слова — я так воспитан. Я не могу ее оставить. Легче щелкнуть пальцами и шмыгнуть носом, чем бросить тех, кого ты любишь. Даже если они не любят тебя. Теперь вы все понимаете.

— Я… — заговорили со мной. — Наверное, это все неправильно. Не надо было просить тебя быть тише. Извини.

— Нет, это ты меня извини, это и правда было некультурно с моей стороны, — сказал я и шмыгнул носом. — Мне не стоило так громко.

— Да ладно, — ответили мне. — Место тут такое. Все можно понять.

— Артем, — я протянул руку, чтобы познакомиться.

Я увидел глаза в темноте капюшона. Блестящие, будто хрупкие. Мне протянули руку, и я сжал, мелкую, холодную и влажную.

— А я вот как-то еще не определился. Давай пока оставим это загадкой. Всему свое время.

— Поэтому ты здесь?

— Отчасти, — ответили мне. — Я считаю, что в жизни все должно быть просто. Хочешь — делаешь, не хочешь — не делаешь.

— Жаль, соблюдать это еще никому не удалось.

— Вот и мне тоже, — сказали мне.

— А вообще, — сказал я, — мне кажется, все зависит от нас. Банальность сказал.

— Но это справедливо.

— Все мы пришли сюда с проблемами, это сказала женщина-из-регистратуры. Но что, если это вовсе не проблема? Подумай. Если тебе это нравится — все в порядке. Если нет — тогда ты болен. Все остальное — бумажная работа.

Из кабинета вышла девушка.

— Теперь моя очередь, — сказали мне.

— Удачи.

— Буду рад увидеться снова, Мистер Меркурий. Спасибо, сегодня мир станет чуточку проще.

Я улыбнулся. И мне в ответ.

Пришла моя мама. Когда пришла моя очередь, она вошла первой. Но доктор, Дмитрий Михайлович, сказал:

— А вот и мама. Только мамам тут не место. Хорошо?

— Да, мама. Да как же это хорошо? Вы не понимаете? Я объясню. Он же совсем не самостоятельный. Он же…

— Он мой пациент. И теперь это мои проблемы. А вас я попрошу покинуть мой кабинет.

Мама улыбнулась. Даже хихикнула. Шмыгнула носом. Щелкнула пальцами. Повернулась ко мне и сказала:

— Вот видишь, бесстыжий, — и ушла. — Буду ждать внизу.

— А ты проходи, садись, — сказал доктор.

Я так и сделал. В его кабинете было просторно. Открытые окна, совсем нет цветов, большая книжная полка и бежевые стены. Возле стены кремовый диван. Из магнитофона играет музыка. Что-то из незнакомого-русского-рока.

— Ну, — сказал он, — начинай.

— Меня зовут Артем.

— Нет, я не об этом. Зачем мне твое имя, если у меня есть твоя медицинская карточка?

— Тогда я не знаю, что вам рассказать.

— Расскажи о том, что тебя волнует и почему ты оказался здесь.

— Моя мама считает меня больным. Говорит, в детстве я скрипел зубами, а теперь часто щелкаю пальцами просто так и шмыгаю носом, хотя насморка у меня нет. И еще, когда я слушаю музыку, я укаю.

— Укаешь?

— Да, подпеваю. Или просто издаю звуки под мотив.

— Тебе, наверное, очень нравится слушать музыку?

— Очень.

— И что ты чувствуешь, когда слушаешь музыку?

— Тоже что и все, наверное.

— Никогда не говори за всех. Ты не можешь этого знать.

— Я чувствую что-то хорошее.

— Наслаждение.

— Да, наслаждение.

— Отлично, — сказал доктор. — А чем ты занимаешься?

— Учусь.

— Но сейчас лето.

— Когда лето, я обычно работаю. Сейчас я работаю в юридической конторе. Раздаю листовки возле измайловского суда.

— Работа не из лучших.

— А какая лучше?

— Так, — видимо это ему не понравилось. — На кого ты учишься?

— На логиста.

— Логиста? Кто такой логист?

— Я только начал учиться. Не думаю, что мое.

— Вряд ли это будет полезной работой, не думаешь?

— Почему?

— А почему? Поезда и раньше ходили без опозданий.

Я промолчал. Он что-то записал в моей карточке. А потом приподнялся и сказал:

— Запишем тебя на стационар. Будешь приходить к нам в течении месяца каждое утро, может и больше. Будем общаться. Будем кормить. Заставлять сомневаться в самом себе. И готовить тебя к белому билету.

— Белому билету?

— Да, белому билету. Ерунда. Маленькая бумажечка. На работу только будет сложно устроиться, но зато в армию не возьмут. Ты же не хочешь в армию? Там делать нечего.

— Белый билет я тоже не хочу.

— А кто ж его хочет? Это уже не тебе решать. Будет комиссия. Месяцок попьешь таблетки, а там решим. Расскажешь всю эту историю еще раз.

— Какую историю?

— Про свое мэ-мэ-мэркури.

— О чем вы?

— Да не прикидывайся. Не надо мне тут мычать, перебивая каждый раз. Взрослые же люди! А ты мне все — «мэ-мэ-мэркури».

— Я не понимаю.

— Вот походишь месяцок, там и поймешь. А теперь иди. Порадуй свою мамочку. Или расстрой. Мне на обед пора.

Выйдя из психушки, то есть психо-неврологического диспенсера, мы с мамой шли молча. Но я заметил, что она жаловалась на меня кому-то в интернете. Или делала пост. Да, точно пост. Попросила сфотографировать ее под деревом. Все у нее отлично.

Она оставила меня около первой остановки. Сказала, что не хочет идти рядом.

— Теперь ты всегда будешь нищим. А теперь прогуляйся-ка ты пешком. Работать тебе теперь всегда дворником. Хотя нет, там уже своя монополия. Короче, иди и привыкай.

Я не дослушал. Включил музыку. Купил в ларьке мороженое. Съел его в парке. А в парке пруд. А пруду плавают утки. И никуда они не улетают.