Тени в зеркалах. Ведьма

Проблема выбора профессии перед Ольгой не стояла. У мамы был план на ближайшие годы, и пока он казался приемлемым. После восьмого класса Ольга поступала в педучилище. Она оканчивала школу на одни «пятёрки», а такие учащиеся в качестве эксперимента принимались в училище без экзаменов. Это стало основным аргументом, тем более что данное учебное заведение было самым солидным в городе из среднеобразовательных. Само собой, в дальнейшем имелось в виду обучение в ВУЗе, но возможно, уже заочно. Почему Ирина последовала за подругой, не очень понятно. Её родителям такой путь не казался бесспорным. Наверное, причины были следующие: во-первых, подругам трудно было расставаться, во-вторых, сильно надоела школа и, в-третьих, многие знакомые учились в педучилище в разное время и рассказывали, как это здорово. В отличие от Ольги Ире нужно было сдавать вступительные экзамены. Училась она хорошо, но не на одни «пятёрки». Так что, пока Ольга загорала на море, Ира трудилась вовсю. Сдавая экзамены, она перезнакомилась со всеми будущими однокурсницами, с кем-то возникли даже особые симпатии. Поэтому, когда Оля приехала, на неё обрушился град эмоций со стороны Ирки по поводу новых знакомств, и она стала с нетерпением ждать начала учебного года. Первой, кого представила подруга Ольге, была Соня. Вот так они и встретились, ещё не догадываясь, что эта встреча станет одним из главных событий жизни друг друга.

Привычными словами описать внешность Сони Казарской не получится. Словами красивая или некрасивая тут ничего не определишь. Она казалась человеком другой расы, а может даже, инопланетянкой. Вот, скажем, когда европейцы открывали новые земли, какими казались им туземцы? Может, необычными, может, и страшными. Но пожив вместе, и те, и другие привыкали друг к другу, и начинали друг другу нравиться, и даже нередко влюблялись. Вот так и с внешностью Сони.
 
Во-первых, у Сони было пятиугольное лицо. Две вершины образовывала совершенно прямая верхняя линия лба, две другие - скулы, и пятую - подбородок. Во-вторых, необычным был разрез глаз: и не азиатские, в полном смысле слова, но и не вполне европейские. Не случайно же несколько десятилетий спустя Facebook «распознал» её в молодом корейском профессоре. В-третьих, очень длинный рот. У Ольги, например, все зубы были плотно прижаты один к другому, только так они помещались во рту, а один нижний даже слегка выдавался вперёд из-за нехватки места. А вот у Сони не только все зубы прекрасно помещались, так ещё между всеми ними были приличные зазоры. В общем, вопрос на тему «чьих Вы кровей» ей задавали нередко. По паспорту она была украинкой из Одессы, но были в роду и цыгане, и турки с греками и, возможно, совсем немного евреев. Все народы с доминантными внешними признаками. Вот и получилось нечто яркое, странно сочетаемое.

Но черты лица были вторичны по отношению к взгляду, голосу и всему облику девушки. Нежный, тихий, полный любви свет шёл из её глаз. Сразу всплывало в сознании слово «ангел». Её голос был тихим, тонким и шелестящим. Когда нужно было говорить громко, звук приходил из груди, но всё равно, нежный и слегка шелестящий. Если она хотела обратить на себя внимание кого-то, то слегка касалась рукой. Прикосновение было таким лёгким, как будто это было крыло птицы или крылышко бабочки. Когда того же хотела Ира, она так шлёпала по плечу, что потом гудело в спине. Ходила Соня, разумеется, на цыпочках, слегка касаясь земли. Её длинная шея была вытянута вперёд, как у лошади, и  волосы свисали с двух сторон, словно, грива. Ольге казалось, что если с Соней станут неправильно обращаться, то она просто взмахнёт руками и улетит в неизвестном направлении. Может, в тропический лес, а может, в иную вселенную. Эта Сонина «неотмирность» сначала немного раздражала Ольгу, но вскоре девушки так сдружились, что не могли уже друг без друга обойтись.

Какое впечатление произвели на Соню Ира с Ольгой, они узнали много лет спустя. Соня была сражена их умом и эрудицией. И не только Соня. Две подруги заняли среди одногруппниц особое авторитетное место. Они действительно знали гораздо больше других девушек и могли складно рассуждать о чём угодно, используя большое количество умных, не понятных слушателям слов. Об этом Соня с восхищением и отчаянием рассказывала дома маме. Отчаяние происходило из ощущения собственного несовершенства. Сонина мама (её звали Лидия Сидоровна) была женщиной абсолютно необразованной, но вовсе не глупой, даже умной. Почему она не имела никакого образования, кроме средней школы, даже удивительно. Она была единственным ребёнком в семье одесских адвокатов, родители которых, в свою очередь, тоже были потомственными юристами. На Лидии всё прервалось. Ей, правда, удавалось внушать собственным детям, что она в школе училась очень хорошо, почти на одни «пятёрки», пока они не обнаружили как-то среди документов её аттестат: все до одной оценки там были «тройки», даже физкультура и рисование не стали исключением. Но своих детей, которых у Лидии Сидоровны было четверо, она мотивировала на учёбу и саморазвитие,  поощряя любые шаги в этом направлении. Трое из её детей окончили школу только с отличными и хорошими оценками.

В общем, Сонина мама сразу же позвонила какой-то родственнице, работающей библиотекаршей, и попросила помочь её дочери узнать, на первых порах, всё об изобразительном искусстве. Когда Соня пришла в библиотеку, её ждала гора книг для обязательного прочтения. И девушка стала читать. Через пару месяцев эта область знаний стала ей родной и понятной. Но Соне полюбились там совсем другие имена, чем двум её подругам, что сделало дальнейшее общение ещё более интересным.
Впервые Ольга познакомилась с Сониной мамой, когда Соня пригласила их с Ирой к себе домой после нескольких месяцев знакомства. Соня жила в другом районе, довольно далеко и от училища, и от новых подруг, поэтому заскочить к ней по пути, как к Ольге или Ирке было невозможно, так что выбрали особый день и отправились в гости.

Лидия Сидоровна их ошеломила. Она делала десяток действий одновременно: восхищённо кричала что-то невразумительное, засыпала вопросами, не дожидаясь ответов, включила громкую классическую музыку, носилась по дому, что-то непрестанно хватая и пихая в руки гостьям. Соня своим шелестящим голосом и тихими прикосновениями всё время пыталась её успокоить и вытеснить из комнаты, где на диване замерли притихшие Ольга с Ирой. И Соне удалось отбиться. Она вытеснила маму из комнаты, сказала, что девушкам надо поговорить наедине, и прикрыла дверь. Все трое выдохнули, расслабились, осмотрелись и выключили музыку. Лидия Сидоровна решила сразить гостей наповал, она стащила в комнату всё, что считала ценным в доме с точки зрения духовного развития. Вокруг девушек лежали редкие интересные книги (в ту пору все интересные книги были редкими), книги с репродукциями, ноты, необычные экзотические предметы, привезённые, видимо, откуда-то издалека.

Внимание Ольги особенно привлекли два предмета: необычная деревянная фигурка, тонко пахнущая сандалом, и странный женский портрет, написанный на куске пластика размером с альбомный лист. Этот портрет как-то рифмовался с Сониным обликом, какой-то своей инаковостью, необычностью. Ольга спросила про портрет, и в ответ прозвучал рассказ про удивительного художника Амедео Модильяни. Рассказ был таким романтическим и нежным, что этот художник стал символом новой дружбы трёх девушек. А на портрете была Жанна Эбютерн. Копию с картины Модильяни сделал кто-то из Сониных друзей. Много лет спустя Ольга увидела репродукцию этой картины и поняла, насколько плохо была сделана копия, и это её не удивило. Удивило то, что каким-то чудом в неумелую копию проникла неуловимая тень манеры художника.

Сонино эстетическое восприятие отличалось от Ольгиного и Ириного. Обе девушки были довольно рационалистичны, любили поверять всё логикой и не терять трезвости. Им нравилось искусство с эпохи Ренессанса до конца XIX века. Более раннее и более позднее, а также более-менее маргинальное или отстоящее от канонов основных направлений казалось им не то чтобы непонятным, а как-то не близким. У Сони всё было по-другому. И это стало самым важным для совместного общения. Подруги привнесли в Сонину жизнь реалистичность, а она в их - «потусторонность».

Через некоторое время в комнату опять ворвалась Лидия Сидоровна с криками и подносом и, называя гостей исключительно по фамилиям, вовлекла их в накрывание на стол. Затем было чаепитие, потом играли на фортепиано и пели песни. Соня настаивала на мелодичных романсах, Лидия Сидоровна на одесском шансоне. Ольга и Ирина с удовольствием пели и то, и другое. На пианино умели играть все девушки, но Соня и Ира обладали лучшим музыкальным слухом, чем Оля, поэтому играли всегда, в основном, они. К концу чаепития гостьи привыкли к яркому поведению Лидии Сидоровны и научились правильно на него реагировать. Расстались все друзьями с поцелуями и хорошим настроением.

Надо признаться, что отношения Ольги с Сониной матерью никогда не были тёплыми и доверительными. У них было разное мироощущение, пожалуй, антагонистически разное. Каждая из них смотрела на другую и как будто размышляла: знаю я тебя, знаю, что ты там задумала. Как правило, обе ошибались в своих догадках, но это не делало их ближе. Даже внешне они не подходили друг другу. Ольга внешне была незаметной, довольно блёклой и не очень обращала на это внимание. И себя, и других она ценила за ум, качества души, интересное отношение к миру. Конечно, она не была настолько глупа, чтобы не понимать значения внешнего вида в общении с другими. Если ей нужно было обратить на себя чьё-то внимание, кого-то заинтересовать, Ольга брала косметику и рисовала себе лицо. Поскольку Сонина мама в круг таких людей не входила, то ради неё девушка и не старалась. А для Лидии Сидоровны яркая внешность имела огромное значение. «Незаметных» людей она и не замечала. Когда Ольга увидела всех Казарских вместе (мать, трёх сестёр, брата и главу семейства, который, впрочем, не очень вписывался в коллектив), то они показались ей все на одно лицо. Так европейцы воспринимают поначалу другие расы. В дальнейшем девушка увидела, насколько все они различны. Но основные особенности и пропорции лиц и даже тел были очень сильны и выделяли их из окружения. То есть Лидия Сидоровна, как и Соня, имела пятиугольное лицо с длинным ртом и необычными глазами. Только всё казалось ярче и крупнее. Глаза выглядели огромными и пылающими. Ольга не сказала бы, какого они цвета, но производили впечатление чёрных. Разумеется, на лице было много косметики, не кое-как - а там, где нужно, поэтому не вульгарно - а впечатляюще. В отличие от Сони мать имела густые, чёрные, как смоль, волнистые волосы. Она была среднего роста, неидеального сложения, худая и крепкая одновременно. Одевалась тоже очень ярко, но снова, не впадая в вульгарность. Встречая девчонок в первый раз, Сонина мать была одета в гладкий, блестящий шёлковый халат ярко-голубого цвета с золотым орнаментом. Впрочем, каких-то цветов она старалась избегать, например, красного («потому что он старит») и некоторых оттенков зелёного («потому что придают лицу зеленоватый цвет»).

Следующая встреча девушек с Лидией Сидоровной состоялась на дне рождения у Сониной знакомой. Это  была гостеприимная еврейская семья, имеющая давние отношения с Казарскими. Соня пришла с мамой и прихватила двух новых подружек, чтобы познакомить их с прежней. Все сидели за столом, поедая угощения и мирно беседуя. Разговор был оживлённым, потому что собеседники пытались получше узнать друг друга. Вдруг раздался телефонный звонок, и хозяйка с многозначительной улыбкой объявила, что сейчас придут юноши. Эти юноши были хорошо знакомы всем, кроме Ольги с Ирой. Они были ровесники девушек (то есть им было лет пятнадцать-шестнадцать) и учились в средней мореходке. Их занятия закончились, и можно было их ждать примерно через полчаса. При этом известии глаза Лидии Сидоровны запылали. Она схватила Соню, Иру и Олю и, буквально, вытолкала их в соседнюю комнату. Там она сунула им в руки свою косметику и велела немедленно приводить себя в порядок.

- Мы и так в порядке, - высокомерно парировала Ира, одетая в перекошенную юбку и с кривой стрижкой на голове.

- Сейчас МАЛЬЧИКИ придут, - пыталась донести до сознания девиц Сонина мать. - Женихи!

- Какие ещё женихи? - презрительно продолжила Ольга. - Эти малолетки-недоумки? Кстати, замуж мы не собираемся.

- Вы просто глупые и упрямые. Всегда нужно быть готовой к встрече с судьбой.

И Лидия Сидоровна добавила косметики на своё лицо. Соня тоже что-то подкрасила, и не без удовольствия.

Ольга с Ирой были согласны с Сониной матерью насчёт судьбы, но причём здесь раскрашенное лицо не понимали. От судьбы у них были другие ожидания, хотя раскрашенные лица им в дальнейшем пригодились.

Вскоре пришли мальчики. Они только что поступили в мореходку, были этим очень горды и попытались в женском обществе играть роль бывалых сердцеедов. Девушки эту игру не поддержали, у них имелись свои правила. Никакого привычного в таких случаях романтизма, игры глаз, многозначительных смешков и недомолвок. Наоборот, серьёзное лицо, ледяной взгляд, простые умные вопросы: сначала об учебном заведении (что преподают, какие интересные дисциплины и преподаватели), а потом об увлечениях (что читаете, куда ходите, чем интересуетесь). Разговор состоялся, в нем участвовали все, он был вполне интересным, но никакого последующего флирта не подразумевал - «до свидания, товарищ». Чьи-то планы безнадёжно провалились, косметика не помогла.

Лидия Сидоровна имела очень ясные ожидания от жизни. Жизнь должна быть счастливой и доставлять удовольствия. Счастье и удовольствия тоже легко определялись. У женщины счастье должно быть женским, а именно: муж, способный хорошо обеспечить, дети, лучше много, и секс, регулярный и с избытком. Первые два условия для того, чтобы другие понимали твою значимость, а последнее - исключительно, для себя. Нужный муж нашёлся сразу, в восемнадцать лет она была уже в браке. Кем тогда был Сонин отец, неизвестно, но когда Ольга с ним познакомилась, он ходил в море помощником капитана и легко обеспечивал большую семью. Сама Лидия работала на должностях, не требующих особой квалификации, в основном, в торговле.
Детей у неё, действительно, оказалось много, но не совсем по её воле. Здесь сыграла роль идея о том, что у отца должен быть сын. Сын оказался четвёртым, поэтому остановились на четверых.

Сексу в жизни женщины Лидия Сидоровна придавала такое значение, что иначе как мистическим, его и назвать было трудно. Во-первых - для здоровья, и физического, и психического. Любая болезнь объяснялась отсутствием секса. Для подтверждения привлекалась путаная теория про действие гормонов. Во-вторых, для красоты. Лидия утверждала, что можно по фигуре, особенно почему-то, по бёдрам, узнать всё о половой жизни женщины. Ну, про характер и настроение можно не говорить. Само собой, удовлетворённая женщина не будет злобной стервой. Ольга пыталась по пунктам опровергать эти представления, но кто бы её стал слушать. Следует ещё учесть, что эта любительница секса встречалась с мужем пару раз в год, так как полгода он был в море, потом дней десять дома, а потом снова уходил на полгода к далёким берегам. О том, как Лидия в таких условиях удовлетворяла свои потребности, можно только догадываться.

Все женщины семьи Казарских верили в экстрасенсорные способности. И все, кроме Сони, верили, что они сами ими обладают. Две Сонины сестры в дальнейшем за счёт этого обеспечили себе приличные заработки. Но в те далёкие времена их детства и юности, такое нельзя было назвать профессией, хотя особо бойкие и тогда умели на этом заработать. Ольга всегда считала экстрасенсорику ахинеей, но не могла отказать себе в любопытстве узнать будущее по картам. В семье Казарских для гадания имелась особая очень потрёпанная колода, и был рукописный справочник со значениями отдельных карт и их сочетаний, хотя хорошая гадалка никогда туда не заглядывала, потому что и так чувствовала все значения. Существовали также особые приметы и ритуалы. Например, для освежения колоды. Поскольку женщин в доме было много, и все имели множество подруг, то гадали целыми днями. Из-за этого колода, по мнению гадалок, «уставала» и начинала «врать». Чтобы карты «освежились», на них должна была посидеть нецелованая девушка. Поначалу с этим не было проблем. Почти любая из присутствующих хватала колоду и садилась на неё. Но со временем из нецелованых осталась только младшая Сонина сестра, которая часто гуляла где-то с подругами, и ею нельзя было воспользоваться. Правило решили смягчить: посидеть просили девственницу. Но и с этим начинали возникать трудности. Произошло очередное смягчение правила: посидеть должна была та, которой сейчас будут гадать. Таким образом, видимо, карты нацеливались на определённую ауру. Но вскоре ритуал был упрощён до предела: колоду проносили сквозь скобу дверной ручки. В нынешние времена это вызвало бы затруднение, так как таких ручек почти не осталось, но раньше их было в избытке.

При гадании Ольга и Лидия Сидоровна опять вступали в противоречие. Сонина мать не любила раскладывать карты на Олю. Будущее такой невзрачной и рационалистичной особы не казалось ей интересным. Девушка же, наоборот, хотела, чтобы это сделала именно Лидия, так как считала её расклады наиболее достоверными в силу опыта и харизмы гадалки. Причём интересовали Ольгу именно расклады, толковать она и сама могла не хуже, получив сведения о значениях карт от собственной бабушки ещё в раннем детстве. Правда, порой, когда Лидия Сидоровна разбрасывала карты на Ольгу, получались такие яркие и интересные сочетания, что она начинала толковать, увлекаясь не на шутку, словно читая захватывающую книгу. Сложно сказать, насколько сбывались подобные гадания, но для начала любого дела требуется особый настрой, понимание трудностей и маршрутов успеха. Предсказания становились анализом будущего предприятия, и было полезно, если его делал опытный, наделённый интуицией человек, такой, как Сонина мать.

Ольга никогда бы не назвала Лидию Сидоровну неумной. Просто та не считала ум большим достоинством человека. Вместо того чтобы продумывать ситуацию, пытаться предсказать её развитие, она бросалась в предстоящее всем существом, как человек бросается в воду, получая от этого чувственное наслаждение, взрыв эмоций. Сонина мать, видимо, считала, что это единственно верный способ познания. Она бы не согласилась с мнением Ольги, что событие можно осмыслить, пережить в уме, а потом уже решить, насколько оно необходимо в твоей жизни. При таком подходе ослабевала бы чувственность происходящего, его эмоциональная составляющая. Конечно, непродуманное погружение несло в себе максимум риска, но риск и становился, в сущности, главным переживанием.

Наверное, из-за матери все Казарские были очень эмоциональны. Приветствуя знакомых или друг друга, они всегда повисали на шее с поцелуями. То, что им нравилось, сразу взволновывало их, и начинались высказывания в превосходных степенях. В доме целыми днями звучала музыка, самая разнообразная, но всегда интересная. Находясь на протяжении многих лет рядом с членами этой семьи, Ольга заметила, что куда бы они ни переезжали, первым делом заботились о том, чтобы на новом месте было воспроизводящее музыку устройство, какой-нибудь проигрыватель или музыкальный инструмент. Ольга не знала такого инструмента, на котором Соня не смогла бы сыграть. Если инструмент был ей незнаком, она спрашивала у хозяина, как им пользоваться, и через некоторое время уже что-нибудь тихо наигрывала.

Хотя квартира для такого семейства была небольшой, всего три комнаты, у каждого ребёнка было своё рабочее и спальное место. Но никто из них не спал в одиночку. Спали всегда вдвоём или даже втроём, брат с сёстрами, обнявшись, прижавшись друг к другу, уткнувшись лицом в шею или плечо. Им как будто было мало простого общения, ещё нужно было чувственное, телесное. Когда позже Ольга училась в Питере, она часто жила там в Сониной комнате. Они спали на одном диване, и Соня, когда ложилась, автоматически обхватывала руками шею подруги, утыкивалась в неё носом и тут же засыпала.

С какого-то времени дети стали чувствовать, что избыточная эмоциональность, так необходимая их матери, мешает им в жизни. Мешает правильно оценивать события и людей, мешает общению с другими, обманывает ожидания и создаёт неудовлетворённость. Они стали менять своё поведение: сдерживаться в реакциях, телесно дистанцироваться от не очень близких людей, пытаться предпосылать мысленное действие физическому. В основном, дети с этим справились, но всё-таки эмоционально-чувственная открытость осталась основой их восприятия мира.

Соня как первый ребёнок, старшая дочь была больше природно схожа с матерью, чем остальные дети, но имела совсем другие нравственные представления. Натура Лидии Сидоровны содержала в себе некие языческие начала, подразумевавшие удовлетворение чувственности (в самом широком смысле слова) как несомненное благо, норму поведения. Для Сони же некоторые вещи становились нравственно неприемлемыми, вызывая раздвоенность и страдания. Вследствие сплетения самых разных причин у Сони  случилось несколько эмоциональных срывов, закончившихся депрессиями. Ольга была рядом с Соней в тяжёлые минуты, стараясь помочь ей и защитить от грубых внешних воздействий, в том числе со стороны Лидии Сидоровны. Поскольку Ольга в трудные времена находилась рядом с её дочерью, то женщина считала, что подруга во всём и виновата, довела ситуацию до крайности.

У Лидии Сидоровны имелся свой набор исцеляющих мер. Когда дочь после первого такого срыва вышла из больницы, она взяла билеты на поезд, и вдвоём они уехали в Одессу. С кем остались другие дети, не очень понятно. Наверное, сами по себе. Скорее всего, они доучились, потому что была весна, а потом тоже отправились к морю. В Одессе у них жили бабушки, дедушки и много разной родни. Лидия Сидоровна с Соней поселилась у матери и начала воплощать в жизнь программу выздоровления. Для начала она встретилась с одним из своих любовников, самым молодым, и объяснила ему, что теперь он будет любовником её дочери. Делать ему предписывалось всё то же, что и раньше, только с другой партнёршей. Себе она выбрала другого любовника, постарше, и начался их весенний фестиваль у моря. Лидия Сидоровна передавала дочери опыт наслаждения жизнью. Вчетвером они веселились вовсю: устраивали пикники на пляже, обходили все бары и рестораны, просто гуляли по весеннему цветущему городу, вдыхая запахи моря, ну и конечно, секса было в избытке. Соня родилась в Одессе и с детства обожала весну в этом городе. Она часто рассказывала Ольге, разглядывая дома снег за окном, про солнечную приветливую Одессу, пропитанную ароматами черёмухи и сирени.

Соне повезло ещё и в том, что её спутник был как-то связан с местными баптистами и познакомил с ними девушку. Соня стала ходить к баптистам, беседовать с ними. Там ей подарили первую в её жизни библию. Эти встречи и беседы были очень приятны её душе и дали пищу для ума. Она стала писать об этом в письмах Ольге и ещё много рассказывала после возвращения домой. Переписывались подруги постоянно. Несмотря на все летние развлечения (Ольга тоже ездила летом к морю) девушки скучали друг без друга. В общем-то, им не с кем было поделиться своими впечатлениями, переживаниями, а тем более мыслями так, чтобы быть до конца понятыми. А между собой они понимали всё с полуслова, воспринимая опыт подруги, как свой собственный.

Соня вернулась домой посвежевшая, бодрая, с новыми силами. Поездка пошла ей на пользу, но сказать, что исцелила, было бы неверно. Яркие впечатления на время сняли проблемы, но не разрешили их. Душевные тревоги развеялись, но ничто позитивноглубокое не заняло их место. Нужны были новые крепкие отношения или какая-то серьёзная жизненная философия, чтобы вплести Соню в материю бытия, иначе она улетала из существования в силу лёгкости и особой летучести своей души. С летним другом настоящих отношений не сложилось, да они и не подразумевались. Он был в каком-то туманном семейном статусе, то ли женат, то ли разведён, то ли как-то и то, и другое разом. Но всё-таки между ними возникли тёплые чувства, они ещё довольно долго переписывались, может, и встречались потом, но про это Ольга уже не знала. В общем, примерно через полгода у Сони снова случился срыв.

Надо сказать, что отношение к жизни Лидии Сидоровны содержало в себе серьёзный изъян: создавалась сравнимая с наркотической зависимость от сильных эмоций. У неё возникали проблемы при столкновении с жизненной рутиной, не сформировалась привычка к обычным повседневным делам. Ей было смертельно скучно поддерживать порядок в доме, ходить по магазинам, чтобы покупать вещи первой необходимости (другое дело - что-то интересное и необычное), каждый день готовить. Хотя готовила она умело и вкусно. Знала незамысловатые секреты, кардинально преображающие вкус еды, всегда использовала приправы и специи. Обычные помидоры Казарские ели только в виде салата, который они называли итальянским. Для этого помидоры и лук нарезались кружками, посыпались солью с чёрным перцем и заправлялись маслом и уксусом. Борщи, баклажаны, жареная рыба, то есть обычное южное летнее меню, удавались Сониной матери на славу. Но чаще всего в холодильнике были сырые полуфабрикаты. Питались все чем-нибудь подручным, быстрым, всухомятку. Конечно, заботиться в одиночку о такой прорве народа было тяжело, но можно было правильно организовать детей, и они стали бы хорошими помощниками. Эти дети стали бы. Они были добрыми и послушными. Но такие действия были для Лидии Сидоровны невыносимой рутиной. Вот если бы карусели, игры в снежки или разукрашивание снежной бабы да притом с шампанским! Одним словом, Лидия Сидоровна стала, как говорится, злоупотреблять.

Такие случаи Ольге были хорошо знакомы. Она наблюдала их, работая в школе. Женщины, у которых мужья ходили в море, взваливали на себя заботу о доме и детях, старались изо всех сил, а потом надламывались и начинали пить. У Лидии Сидоровны к этому ещё добавлялась потребность в сильных чувственных переживаниях.

Пьянство матери не стало для детей трагедией. А может, и стало, просто это не было ими отрефлексировано. Все дети, кроме Сони, не любили размышлять над тем, что не задалось, предпочитая идти дальше в поисках удачи. Этот замечательный дар они переняли от матери. Такое отношение к событиям позволяло находить радость во всём, но оно же мешало извлекать уроки из своих ошибок, расти и переходить на новые уровни. В скобках надо отметить, что алкоголизм матери стал для детей прививкой от собственных вредных привычек. Постепенно у всех детей созрело стремление покинуть родной дом. Первой это осуществила младшая из сестёр. Она была в семье совсем случайным ребёнком. Третья девочка при ожидании сына. Это не значит, что её не любили, любви как раз хватало. Не хватало скучной повседневной заботы и внимания, слов «куда ты пошла», «что задали в школе», «какую книжку читаешь». Она единственная из детей училась плохо, целыми днями пропадала на улице с подругами, постепенно превращаясь в неформалку с дикой стрижкой и странным словарным запасом. Когда она уехала учиться в Питер в какое-то профтехучилище, Ольга высказала предположение, в которое тогда никто не поверил. Оно заключалось в том, что скоро младшенькая выйдет замуж всё равно за кого, но муж обязательно будет из полной, крепкой семьи с хорошими жилищными условиями.
 Всё так и произошло. Мужем стал простой юноша, кажется, краснодеревщик по профессии. У него были тоже простые, но милые, заботливые родители, живущие в чистой и уютной трёхкомнатной квартире. В этой квартире молодым выделили отдельную удобную комнату, где скоро появился на свет первый внук Лидии Сидоровны. Поскольку он родился через семь месяцев после свадьбы, то было принято считать его недоношенным, что вызывало смех у юной мамаши.

Самое плохое в пьянстве матери было то, что она пропивала много денег, почти все. С едой, в целом, проблем не было. Все дети имели друзей, у них и наедались. Худенькая, лёгонькая Соня, например, приходя к Ольге, ела как мужик-рабочий. Одежда у сестёр и матери была общая. Кто что первым схватил, тот сегодня и одет хорошо. Из-за одежды, конечно, ругались, но потом договаривались. Женские вещи были модные, потому что привозились отцом из-за границы или покупались в валютных магазинах. Отец то ли не знал, что жена пьёт, то ли закрывал глаза, стараясь не создавать себе проблем. Пока он был в море, семья жила на деньги, получаемые от него по доверенности. Одно время отец увеличивал содержание, но потом свёл его к минимуму, предпочитая оказывать детям материальную помощь, когда сам находился на берегу.

Те, кто сталкивался с алкоголизмом близких, хорошо представляют себе постепенное нарастание симптомов, приводящее к одержимости одной мыслью, как раздобыть алкоголь. Кроме денег, получаемых от мужа, Лидия Сидоровна и сама зарабатывала. Но должности, которые ей доставались, были самые низкооплачиваемые. Без хорошего образования да при таком количестве детей достичь чего-то на работе мог только очень целеустремлённый человек. А Лидия Сидоровна была устремлена совсем в другую сторону. Одним словом, денег не было, а без алкоголя жизнь теряла смысл. Оставалось только распродавать всё, что имелось в доме. А дом моряка дальнего плавания был обставлен богато. Ковры, посуда, люстры - всё пошло в расход. Кому это сплавляла мать семейства, неизвестно, но продавалось добро быстро и выгодно. Скоро в доме остались только мебель и голые стены. Мебель она бы, наверное, тоже вынесла, но состояние предметов не позволяло их реализовать.

Дети, теперь уже трое, пытались противостоять этой вакханалии, даже силой. Но, во-первых, они всё-таки любили и жалели мать, а во-вторых, сделали выбор в пользу сохранения себя. Они собирались с силами, чтобы по очереди покинуть этот дом. Самое интересное Ольга наблюдала перед приходом с моря отца. За небольшое время надо было создать иллюзию полного благополучия. Лидия Сидоровна считала это необходимым, потому что по-прежнему любила мужа, как и он её, конечно же, нуждалась в его деньгах, но главным всё же было не это. Она понимала всю специфичность жизни человека, почти не видящего дома и семьи. Такой человек должен жить мечтой, надеждой, что дом у него тёплый и уютный, а семья любящая и дружная. Это понимали и дети, поэтому к приходу папы разыгрывали добрую, нежную сказку. Для такой сказки нужны были соответствующие декорации, голые стены явно не подходили. Лидия Сидоровна отправлялась по знакомым занимать деньги, на которые потом покупалась новая обстановка. Кое-что из вещей она просила на время у близких подруг, которые были, как говорится, в теме. В общем, к приходу папы дом превращался в уютное гнездо, а если что-то где-то и облезло, то тут же просились деньги на ремонт и исправление. Эти деньги, видимо, потом и использовались в качестве уплаты долгов. Вообще-то Лидия Сидоровна долги отдавать не любила и отдавала не всегда, но понимала, что там, где долг не возвращён, нельзя будет занять в другой раз, а другой раз обязательно наступит.
 
Рядом с мужем Лидия, конечно, не напивалась, но особо и не трезвилась. Постоянно устраивались праздничные обеды с совместными возлияниями, ну, и что-то припрятывалось в укромных местах для тайного от всех потребления. Пока папа был дома, все члены семьи пытались урвать у него сколько-нибудь денег. Пользуясь случаем, домочадцы отъедались и обновляли гардероб.  А потом папа уходил в рейс, и это завершало один цикл и начинало новый. Так циклично и существовала семья Казарских.

Следом за младшей сестрой из дома уехала Соня, тоже в Питер. Ольга до последнего надеялась, что отъезд не состоится. Очень тяжело было терять подругу, которая в последнее время всегда находилась рядом. Хотя сама Ольга к тому времени уже поступила на заочное отделение в Ленинградский университет и два раза в год ездила в Питер на учёбу. После третьего срыва Соня ясно осознала, что может потерять себя совсем, свою личность, своё будущее и даже свою жизнь. А она была определённо против этого и начала жёстко работать над собой. Для начала необходимо было очень крепко встроиться в социум, как кирпич в стену. Когда со всех сторон ты плотно сжат другими кирпичами, то практически не можешь вывалиться, чтобы ни происходило с тобой внутри. На вопрос любого человека, «кто ты?», нельзя замирать с устремлённым в пространство взглядом, пытаясь отыскать ответ, а нужно чётко выстреливать понятным набором определений, содержащих образование, профессию, доход, условия проживания и тому подобное. И только набрав какое-то количество очков в глазах людей и общества, ты можешь позволить себе быть собой: думать и говорить, что хочешь, видеть мир таким, как тебе нравится, взаимодействовать с сутью вещей, а не с их кажимостью. Между собой и миром нужно выстроить поле взаимодействия, а не бросаться на него всякий раз, как на амбразуру. Ко всем этим выводам подруги пришли вдвоём, размышляя над общими проблемами и неудачами. Выводы были жёсткими и не вполне справедливыми, но и ситуация, в которой оказалась Соня, была очень тяжёлой, граничащей с возможностью выживания.

 И всё у Сони получилось, и справилась она со всем. И выжила, и выстояла, и сохранила себя, свою летучесть и нежность. Но первым и главным условием стало разрыв с домом и матерью.

Ольга помнила, как они провожали Соню на вокзале. Провожатых было почему-то только трое: Лидия Сидоровна, Ольга и Ольгина мама. Лидия Сидоровна выглядела нарядно и молодо, на ней было прямое трикотажное платье с поясом, зелёное, в оранжевых узорах. Ей было тогда всего сорок с небольшим. Она была трезвой и доброжелательной. В последнее время она винила Ольгу в Сониных бедах, но сейчас всё было забыто: ещё один птенец улетал из гнезда. Мамы подруг впервые встретились друг с другом. У них были одинаковые имена, обеих звали Лидиями. Ольгиной Лидии Сонина Лидия не понравилась. Она посмотрела на женщину проницательным взглядом и произнесла так, чтобы никто, кроме Ольги не слышал:

- Ну, всё понятно.

Что её матери было понятно, Ольга уточнять не стала. К этому времени она и сама уже научилась всё понимать, и чужое мнение интересовало её редко, тем более мнение собственной матери. А что подумала другая Лидия, никому неизвестно, если она вообще что-то подумала.

Соня никогда больше не возвращалась в свой дом. А город, где прошла её юность, посетила лишь тридцать лет спустя.

Соня уехала, а жизнь оставшихся Казарских пошла дальше. Ольга не потеряла с ними связь, а наоборот, стала чаще бывать в их доме. Раньше Ольга с Соней могли встречаться, где угодно. А теперь от Сони осталось только одно место - её бывший дом. Ольга очень сблизилась с оставшейся сестрой Мариной. После школы она выучилась на швею и работала в ателье. Между прочим, сшила для Ольги несколько хороших вещей, в том числе, пальто. Марина стала зарабатывать, немного, но в сравнении с постоянным безденежьем, заработок её вполне устраивал. Она забрала в своё пользование отдельную комнату, навела там порядок и чистоту и запретила всем туда ходить, вероятно, и замок вставила. Там она припрятывала особенно красивые вещи, чтобы мать не смогла их реализовать. Так Марина сохранила чудесную деревянную фигурку, пахнущую сандалом, которая потом следовала за ней по жизни, как за Соней следовала копия с портрета Модильяни. Когда Ольга приходила к Казарским, она не чувствовала себя гостьей. Кто-нибудь впускал её, произносил «привет, Смирнова» и уходил. Дальше девушка становилась частью пространства дома. Марина, конечно, приглашала к себе в комнату, и они беседовали под музыку, обсуждали всякие события и сплетни из личной жизни обеих. Иногда Сонин брат, ещё учившийся в школе, просил Ольгу проверить, как он выучил уроки. Ольга открывала нужный параграф и следила по тексту за пересказом. Общались и с Лидией Сидоровной, рассказывали друг другу последние вести от Сони. Ольга знала о Соне больше, потому что переписывалась с ней и часто созванивалась. Но иногда весточку получала мать, через каких-нибудь знакомых или заказывая телефонный разговор. Сидели на кухне, пили чай, иногда кое-что покрепче, иногда в компании Марининых подружек, обсуждая девичьи секреты. Конечно, гадали на картах. Лидия Сидоровна теперь гадала Ольге охотно, быть может, пытаясь через паутину символов угадать что-то про свою дочь, поняв, наконец, как тесно сплетены судьбы двух подруг.
 В доме стало тише, просторней, грустней, хотя музыка не исчезла. Без музыки Казарские себя не мыслили. Марина с боем, в прямом смысле этого слова, забрала в свою комнату проигрыватель, но через некоторое время необъяснимым образом появился ещё один для других обитателей дома. Все жили более-менее мирно и спокойно, но с явным ощущением, что Марина доживает здесь последние дни. Это не обсуждалось, не строились никакие планы, но интуитивно все знали, что наступит такой момент, совсем не зависимый от них, когда обстоятельства сложатся так, что Марина с неизбежностью покинет дом. Лидия Сидоровна продолжала жить по своим законам, извлекая из жизни как можно больше чувственной энергии. И ей это по-прежнему удавалось, потому что для неё важным было не качество события, а качество собственного переживания. А качество и сила внутреннего переживания у людей такого типа (а может, и у всех людей) редко зависит от внешних условий. Она только очень удивлялась, что старшие дочери до сих пор не замужем, считая, что это их глупость и каприз.

Отъезд Марины произошёл так.

То ли в отпуск, то ли на какие-то праздничные выходные Марина отправилась в Питер навестить сестёр. Соня училась в пединституте на психфаке. Она ввела Марину в круг своих новых друзей. Там у сестры и случился роман с одним из них. Закрутилось всё очень быстро. К моменту своего отъезда Марина объявила, что возвращается домой, только чтобы уладить дела и собрать вещи, а потом приедет обратно сыграть свадьбу. Поселиться планировалось в комнате жениха. Как только девушка уехала, к Соне примчался перепуганный жених и сказал, что он не может объяснить произошедшее, но жениться он не собирался и не собирается, что Марину надо остановить, так как он её не ждёт, и поселиться у него она не сможет. Соня отреагировала жёстко. Она специально долго этому училась - не брать на себя ответственность за идиотские поступки других людей. Смысл её ответа был в следующем: кто кашу заварил - тому и расхлёбывать. Единственное, что потребовала Соня, это чтобы «жених» немедленно написал Марине письмо со всеми объяснениями. И если та всё-таки приедет, то поселится у того, кто ей обещал, и плевать все хотели на его поздние раскаяния. Перепуганный жених немедленно написал и отослал письмо. Марина говорила потом, что письма не получала, но это вряд ли. Скорее всего, она уже не могла противиться своей мечте. Она уволилась с работы, собрала все вещи и документы, простилась с домашними, Ольгой, друзьями и укатила в неизвестность.

Жених, вероятно, ожидал чего-то подобного, потому что разработал спасительный план. К себе он не собирался селить Марину ни под каким видом, но нашёл приличное медицинское училище с очень низким проходным баллом, туда брали практически всех. После окончания училища работать оставляли в Ленинграде и обеспечивали общежитием. А если к этому времени девушка становилась матерью-одиночкой, то она стопроцентно обеспечивалась постоянной пропиской и собственной комнатой. Такие условия были созданы потому, что город захлёбывался от нехватки среднего медперсонала. Зарплата была мизерная, а работа тяжёлая и ответственная.

Как происходили объяснения с женихом, Ольга не знала, но план, предложенный им, сработал. Более того, Марина соблазнила им и свою подругу Танюшу, тоже швею. Они вдвоём поселились в новом, очень комфортабельном общежитии медучилища, кое-как подготовились к экзаменам и сумели поступить.

Так они потом и учились вдвоём, и гуляли, и участвовали в разных приключениях. По окончании училища Танюша вышла замуж за самого первого своего мужа, а Марина нашла подходящего по разным параметрам мужчину и стала матерью-одиночкой. В общем, все поселились в Питере в собственном жилье с постоянной пропиской.
Хотя Ольга жила в это время в другом городе, она была близка с питерскими Казарскими как никогда. Два раза в год, приезжая на учёбу, жила у Сони, встречалась с Мариной и Таней, знала всех их друзей и, фактически, участвовала во всех перипетиях их судеб. Вскоре в Питер перебрался и младший брат. Он поступил в какой-то технический институт с небольшим конкурсом. Лидия Сидоровна осталась одна, и какое-то время Ольга с ней совсем не виделась.

Дети жили сами по себе, со всеми своими трудностями. Дружили, потом ссорились, но, даже ссорясь, помогали друг другу материально. Родители, конечно, помнили о них, но как-то не постоянно, деньги высылали нерегулярно, как учатся, не интересовались. Ольга не была уверена, знали ли родители, где и чему учатся их дети. Как говорится, отрезанный ломоть. Поэтому отношение младших Казарских к старшим было плохим. Они справедливо обвиняли родителей в своих бедах, ругали мать за пьянство, а отца - за эгоизм. Но когда семья воссоединялась (родители приезжали навестить детей), все скандалы и ругань забывались, и воцарялась любовь. Из ничего возникало особо поле единства, где важно было, что все они вместе, целиком.

А потом умер отец. Все всегда знали, что у него проблемы с сердцем. Он обращал на это большое внимание, сделал современную дорогостоящую операцию, то есть подстраховался. Тут-то и случился с ним рак желудка, и сгорел отец семейства за несколько месяцев, никогда прежде не жалуясь на пищеварение. Вся семья была в шоке, но материально пострадала только Лидия Сидоровна. Дети и раньше-то не рассчитывали на родительскую помощь, а к моменту смерти отца все уже жили собственными заработками.

А вот Лидия Сидоровна осталась одна, с мизерной пенсией, в России 90-х годов XX века. Вся её жизненная стратегия, основанная на муже, сексе и детях, исчерпала себя. Но пока продолжалась жизнь, она содержала в себе Лидиино счастье, его надо было только извлечь. Для начала была продана большая семейная квартира, а куплена маленькая однокомнатная. При тогдашней инфляции с Лидииными возможностями денег хватило ненадолго. Затем даже в столь маленькой квартирке стал сдаваться угол, но квартиранты с такой хозяйкой долго не продержались. Тогда Лидия обратилась к детям, справедливо полагая, что они нуждаются в помощи. Она решила начать играть роль бабушки для своих внуков. Такой бабушки её собственные дети опасались: плохо образованная, пьющая, неспособная к порядку. Но всё-таки рискнули и в целом не прогадали. Попав в ситуацию детства, их мать как будто вернулась к своей молодости, где она кормила детей, баловала их, играла с ними в забавные игры, хотела, чтобы они чувствовали себя лучше всех. В общем, бабушкой Лидия Сидоровна оказалась любвеобильной, и внуки отнеслись к ней очень хорошо. Конечно, приходилось предпринимать разные меры против пьянства. На все меры Лидия Сидоровна охотно соглашалась, даже на беседы с психотерапевтом и зашитую ампулу, но втихаря продолжала выпивать. Соня с юмором рассказывала про мамашины хитрости Ольге. Но Ольга и так знала, что женщине с такой ненасытной жаждой остроты жизни всегда будет необходим допинг. Тем более что теперь она обладала достаточными финансовыми ресурсами, так как жила в Питере у кого-либо из детей, а свою квартиру сдавала.

Только Марина резко отрицательно относилась к пьянству матери, поэтому ей о хитростях Лидии Сидоровны не сообщали, поддерживая её в иллюзии, что мать бросила пить. Как раз Марина больше всех нуждалась в бабушке, потому что воспитывала сына одна, из мстительности и вредности совсем отказавшись от помощи отца ребёнка.
Последним грандиозным событием в жизни Лидии Сидоровны перед тем, как она слегла с инсультом, было её семидесятилетие. Его отмечали совместно с круглой датой родственника Сониного мужа. Дни рождения у них были близки по датам, возраст у обоих солидный, вот и решили празднования объединить. Перед этим Соня звонила Ольге в Москву, чтобы в общих чертах описать предстоящее событие. Праздновали в собственном загородном ресторане. (Муж Сони - бизнесмен, есть у него и гостиница, и турбаза, и офисная недвижимость, и разное другое, что бывает у бизнесменов). В этот ресторан натащили кучу всяких осетров, которых, то ли выловили, то ли вырастили сами. Сонин муж их готовил. По  специальности он врач, но большой любитель приготовления всяких блюд. Словом, яств было в изобилии, притом самых изысканных. Про спиртное и говорить нечего, хотя значительная часть гостей имели предохраняющие от возлияний вшитые ампулы, в том числе Лидия Сидоровна и Сонин муж. Неизвестно, как остальным, но Лидии это никак не мешало веселиться во всю прыть. Она флиртовала направо и налево с присутствующими дедульками и одному всерьёз вскружила голову. Народу была тьма. Все её дети с семьями, собственными детьми и даже внуками. А также гости со стороны другого юбиляра.

Соня, звонившая Ольге, ожидала празднества с нескрываемым страхом. Но всё обошлось,  все выжили. Даже подшитые со своими ампулами. Только Марина, не ожидавшая от мамы такого разгула, была в шоке.

По логике вещей после этого и должен был случиться инсульт. Но нет, ещё пару лет Лидия Сидоровна чувствовала себя хорошо. Вместе с Соней они съездили в Одессу похоронить дедушку. Строго говоря, дедушкой он никому из Казарских не был. Он был некоторым по счёту мужем матери Лидии Сидоровны, умершей несколькими годами раньше. Марина постановила, что семья должна о нём заботиться, и дети по очереди посылали дедушке  каждый месяц деньги. Дедушку похоронили, из Одессы в Питер ехали через Москву и, разумеется, заскочили к Ольге. Это была последняя встреча Ольги с Лидией Сидоровной, по крайней мере, на сегодняшний день.

Выглядела Сонина мать очень хорошо. В жизни человека бывают разные периоды старения. Есть периоды резкого изменения, когда знакомым становится не по себе; ещё недавно человек выглядел как всегда, и вдруг - не узнать. А потом наступают периоды «консервации» и даже какого-то улучшения, когда все в один голос заявляют: «Как хорошо Вы выглядите!» У Лидии Сидоровны был период «консервации». Не только лицо её было достаточно свежо и гладко, но и фигура стройна и подтянута. Она оделась в дорогу во что-то спортивное и выглядела, как тренер. Попили чаю, поболтали. Лидия Сидоровна рассказывала Ольге разные события из жизни Казарских. Все эти события Ольге были хорошо известны из разных источников, а вот теперь они получали новое освещение ещё из одного. Это очень интересно, слушать описание происшедшего, сделанное разными людьми. Оно многое сообщает о самом рассказчике: что-то он преувеличивает, что-то скрывает, выбирает удобные для себя мотивы, неожиданно расставляет акценты. Ольга слушала Лидию Сидоровну, и сквозь теперешние черты начала проявляться прежняя Сонина мама со своим прежним отношением к жизни, к жизненным приоритетам и правилам. И в душе появилась тёплая грусть, как всегда при встрече с давно ушедшим.

А потом случился инсульт. Без большой пьянки в этом деле, конечно, не обошлось. Лидия Сидоровна выжила, и вся семья решила ставить маму на ноги. Не столько ради неё, сколько ради себя. Сонин муж задействовал все свои ресурсы. Лучшие клиники и реабилитационные центры боролись за Лидию Казарскую, кроме неё самой. Делать ей ничего не хотелось, а в лежачем образе жизни она обнаружила большие преимущества. Так что поднять маму семье не удалось.

Сначала больную мать взяла в свою пятикомнатную квартиру на Васильевском Марина. Она занималась тем, что колдовала для богатых людей с полной уверенностью в своих экстра-способностях. Незадолго до маминой болезни у Марины от инсульта умер муж, с которым, правда, она была уже в разводе. Её охватил мистический ужас по поводу инсультов, преследующих её родных, и дочь решила ухаживать за мамой в одиночку, чтобы, как говорится, снять с себя проклятие. Никто не стал ей возражать, понимая, что хватит сестры ненадолго. И действительно, довольно скоро Марина позвонила Соне и сказала, что так существовать не может. Только она начинала сеанс наколдовывания клиентам больших денег, как мама принималась звать дочь истошным голосом по разным пустякам, скорее всего от скуки и одиночества.

 Тогда все дети установили дежурство и стали брать больную к себе по очереди. Надо отметить, что к Лидии Сидоровне приходила медсестра из поликлиники, пытаясь делать с ней всякие упражнения, и нанятая сиделка. Но все предпринятые способы существования маме не нравились. Всё устроилось совсем неожиданно. Как-то по необходимости Лидию Сидоровну перевезли в самое первое Сонино питерское жильё: комнату в коммуналке. Комната так и осталось в её собственности, скорее как сувенир из прежней жизни, чем по необходимости. Это и оказалось идеальным жильём для больной матери. В коммуналке было ещё четыре комнаты. Все они сдавались прежними хозяевами людям, приехавшим на заработки. Приезжие стали компанией для Лидии. Она приглашала их к себе, давала деньги и посылала в магазин. А потом они сидели вместе, попивали вино (немного, ведь одни были рабочими, а другая - больной), закусывали и беседовали «за жизнь». Пить она так и не бросила, но теперь ей хватало так мало, что никто не обращал на это внимания.

Правда, вспоминался какой-то эпизод с чемоданом шампанского, который, вроде, и явился главной причиной выселения мамы из Марининой квартиры. Лидия Сидоровна решила устроить всем настоящий праздник на Новый год. Загодя она стала давать сиделке деньги и просить её покупать шампанское. Рядом с кроватью оказался пустой Маринин чемодан, туда больная и складывала все бутылки. А в конце декабря, когда дети пришли поздравлять маму, она раскрыла перед ними свой чемодан и предложила напиться от души. Все восприняли происходящее с пониманием, кроме Марины. С ней случился приступ ярости, она схватила чемодан, и, наверное, выкинула, потому что больше его никто никогда не видел. Маринину выходку тоже восприняли с пониманием. Казарских уже мало чем можно было удивить. Когда все разошлись, а Соня засиделась возле матери, Лидия Сидоровна сказала тихо: «Ничего, Соня, не расстраивайся». Потом откуда-то сзади достала чекушку коньяка, и они распили его тайно на двоих.

Последнее, что было известно Ольге о Лидии Сидоровне, что она пристрастилась к телевизионным детективам. А там очень часто преступниками являются близкие родственники жертвы. Соня предположила, что поэтому её мама отказывается есть то, что готовят дети, а питается исключительно едой, приготовленной соседями.