Судьба снайпера глава 7

   Взошедшее солнце прорезалось из-за столпившихся туч, осветив октябрьское прохладное утро, и начало согревать этот дивный, но уже отцветающий мир. Осень стала танцевать свой медленный джаз, нежась в лучах добрейшего из солнц, и движения ее были так пластичны и естественны, словно оркестр Гленна Миллера играл для нее, рассевшись на крышах города, в его скверах, парках и аллеях, где осени вторили все деревья и цветы, но каждый в своем ритме, конечно.
  Этот октябрь был невероятно теплым и вода была ещё плюс восемнадцать,так что Эмиль с Сашей при малейшей возможности ехали к морю, где и предавались наслаждению водными процедурами. Заходя в воду, они довольно крякали и бросались в родную стихию без оглядки ни на октябрь, ни на явно им завидующих, проходящих мимо людей.
   Вот и сегодня, в выходной день, они быстро позавтракали хачапуриками  и выдвинулись к прибрежным скалкам, где частенько купались в последнее время - место там было почти уединенное, море открытое, то есть не грязное, и камни были  очень удобные, чтобы с них нырять и загорать на них.
   Быстро раздевшись в машине, они рванули  в предвкушении к своему знакомому камню,очень похожему на моржа и, надев Саше жилет, прыгнули, взявшись за руки, с криками и визгом. После они ещё часика с пол покупались и вышли мокрые и очень довольные, чтобы согреться и съесть по банану, которые Саша так любил.
   Они смотрели на шуршащий прибой, точащий эти скалы уже тысячи лет, и не могли наглядеться, завороженные дыханием моря, этой колыбели жизни с такими синими глазами и лазурной душой, которой так вдохновляются художники и поэты. Чайки летали в поисках рыбы, хохоча, как адские комедианты, а их конкуренты бакланы сушили свои крылья на камнях чуть подальше, будто бы хвастаясь - а мы тоже поймали, а мы поймали! - и хлопали крыльями как в ладоши.
   Ребята ещё несколько раз покупались в охотку и, довольные, стали собираться домой - было время обеда, и его ещё нужно было приготовить. Они уже стали ехать домой, как Эмиль вдруг вспомнил, что забыл купить мясо и зелени, и они заехали в супермаркет, чтобы по-быстрому все приобрести без базарной толчеи. Они взяли тележку, которую Саша с удовольствием катил, и направились в мясной, где им отвесили  с килограмм свино-говяжьего фарша, окорочков и мяса свиного на кости (гулять так гулять!), а после направились к овощам, по дороге прихватив булочку чёрного хлеба и сладких пирожков с маком и абрикосом для Санечка. Выбирая зелень, Эмиль особое внимание уделил кинзе, базилику и рукколе, а когда уже выбирал укроп, петрушку и сельдерей с зелёным луком, немного отвлёкся на слова Саши, который сказал - Анжела, пивет, пивет. Эмиль не расслышал этого и посмотрел в сторону, куда смотрел Саша. И увидел Анжелу с Анюткой, которые, в свою очередь, удивлённо, но явно радостно посмотрели на них, выбирая в этот момент ряженку и творог, совсем рядом с ними.
   Эмиль тут же собрался и, как был, с пучками зелени, стал к ним неспеша подходить. Саша, радостно смотря на девочек, подошел к ним и сказал:
   - Дай цем!
   Анечка хоть и была старше Саши почти на год, была такой же робкой, как и он сам, и вопросительно посмотрев на маму, замерла на месте. Анжела ласково улыбнулась им обоим, кивнула дочке головой. Тогда Анютка сделала пол шага, потянувшись к Сашиной щеке, и аккуратно, но громко чмокнула его, тут же отойдя в сторону. Саша просто воссиял и, как всегда, наматывал рукой с растопыренными пальцами пространство, это был его второй самоутвердительный жест, после лёгкого приседания в левую сторону с вытянутой рукой, согнутой в локте и приоткрытым ртом - эта поза сильно его укрепляла, он словно бы брал силу от матушки-земли, приподнимая все сущее и овладевая им.
   И Эмиль, и Анжела одновременно сказали - привет - как только подошли, и глаза их сразу выдали себя своим блеском и лёгким смущением, но и радостью, и томлением, и упованием. Эмиль начал говорить первым:
   - Очень приятная неожиданность, - он запнулся, но продолжал, - очень рады вас видеть, и я, и Саша, и я, - снова добавил Эмиль и немного покраснел.
   - И мы очень-очень рады с Анечкой, правда, Аня? - сказала Анжела, посмотрев на дочь, будто бы ища у нее поддержки. Анютка словно её поняла и закивала в ответ утвердительно, но несколько недоуменно, по-видимому, свою маму она такой ещё не видела.
   - Ну, вот и встретились. - произнес Эмиль. - Совсем не ожидали вас здесь увидеть, хотя мы здесь в первый раз, кажется. Да, Саша? - и он так же, как и Анжела, обратился к племяннику, помощь ему сейчас была очень кстати. А Саша, этот солнечный зайчик вселенского масштаба, тут же подоспел, сообщив:
   - Мы пыгали на море, пыгали! Я пыгал, пыгал, не боюсь! - слегка пронзив пространство своим знаменитым жестом, а также замахав всею рукою, словно стряхивал с нее муравьев.
   - Ух, какие вы, мальчики, молодцы! Просто супер! А мы за лето были всего несколько раз на море, к сожалению. А вода ещё теплая? - Анжела словно искала повода, чтобы выговориться, и нашла, - У меня скоро экзамены по вождению, и я немножко туплю на уроках, как многие женщины, наверняка. Да ладно, зачем вам головы забивать ненужной информацией? Вы наверное торопитесь, а тут мы со своей болтовней, - вдруг выпалила она, стушевавшись от произнесенного и замолчала, видимо коря себя за излишнюю болтливость.
   Но Эмиль сразу подхватил оброненный разговор, сообщив, что у них много свободного времени, мол, выходные у него, и что они были бы рады помочь с Сашей таким замечательным людям. И вообще, они приглашают Анжелу с Анечкой к себе на обед, только его ещё нужно приготовить.
   Анжела никак не ожидала такого поворота событий и тут же сказала:
   - Да, конечно, - хотя в следующий момент уже пожалела об этом, но так как была женщиной с самой большой буквы,то любой сейчас простил бы ей это малодушие, почти даже не заметил бы  этой неуверенности, ведь она так долго была одна. Впрочем, она так истосковалась по человеческому теплу и любви,что теперь, когда они к ней постучались в двери, была, так сказать, не готова; по правде говоря, она и не знала этого, и боялась, и жаждала всеми фибрами души - как раз то самое состояние, которое было нужно в эту минуту.
 У Эмиля, кстати, ситуация была точно такая же, и он подумал, что так здорово было пригласить девочек к себе, но уже в следующее мгновение совсем другие мысли повисли у него на шее, и ему стало не по себе: достаточно ли чисто у них, не валяются ли где-нибудь носки, которые сейчас могут испортить всю жизнь? И в конце проскочила одна, но фатальная: а не было ли опрометчиво пригласить новых знакомых вот так, с бухты-барахты?!
 Но он тут же совладал с собой, и на его лице эта секундная слабость совсем не отразилась, но может чуть-чуть бегающими глазами и размахиванием зеленью, давно забытой и вянущей уже от такого накала.
   Наконец они закончили свои покупки, все время переглядываясь без остановки. На выходе из супермаркета Эмиль предложил Анжеле поднести ее  пакеты до машины, она смущённо согласилась, поблагодарив его несколько раз. Дорогой они молчали и только робко улыбались друг другу, а вот Саша был в ударе и рассказывал Ане как он "пыгал, не боялся и пыгал", а так же, что Миль (так он называл Эмиля с самого начала) - его дядя и он его любит, при этом он ерошил волосы Эмиля несколько раз подряд. Это был его поощрительный, проявляющий заботу и любовь, жест.
   Припарковавшись у дома ребят, все не торопясь вошли в подъезд и поднялись на лифте до шестого этажа, где и обитали наши герои. Квартира была всего лишь двухкомнатная, но очень уютная и чистая, так что Эмилю так и не пришлось больше краснеть по этому поводу. Детей оставили с включенным телевизором в комнате, а взрослые прошли на кухню - каждый с лёгким замиранием внутри, переходящим в гулкое сердцебиение. Они так долго этого ждали, что просто не могли поверить, что это происходит на самом деле. Но, оставшись наедине на кухне, они сразу будто перешли через Рубикон и начали готовить как одна сплочённая команда, правда инициатива была Эмиля, а Анжела все больше ассистировала, но и наблюдала, и восхищалась в тайне.
   А Эмиль нырнул в кулинарию, как перед этим нырял в море - беззаветно и с полной отдачей, и поэтому гурманские боги явно нашептывали ему свои секреты на ухо и подавали специи и пряности. Он поставил на газ огромный казан и достал из пакета кусок свинины на кости, который тут же разрезал на восемьдесят четыре кусочка (он все это сам посчитал, пока резал). Жарил он на смальце, чему Анжела очень удивилась, а Эмиль, заметив это, объяснил ей, что так делал его друг, покойный уже, с которым они служили в армии. Жир зашкварчал и мясо было отправлено в казан, а Анжеле в это время поручили начинать чистить овощи: баклажаны, морковь, сладкий перец, кабачки, лук, чеснок и цветную капусту, пол кочана которой Эмиль нашел на нижней полке в углу, и которую нужно было срочно употребить.
 Сам Эмиль, конечно, помогал этой дивной женщине, которая завладела всем его вниманием, он тоже чистил и складывал в большую миску овощи. Только мясо обжарилось, как овощи стали отправляться в казан в очередности, указанной выше, и минут через двадцать Эмиль добавил набор специй из пластмассовой ёлочки, а также девять прованских трав из пакетика и накрыл все крышкой, убавив огонь. Пока съестное томилось, булькая в казане, Эмиль понял, что молчание затянулось и стал рассказывать Анжеле всякие армейские смешные истории, слушая которые она громко смеялась, аж до слёз: армейские курьёзы это и смех и слёзы в целом, а вот чего больше, это уж лучше знать тому,на чью судьбу  выпала такая доля, у каждого свой взгляд и свое мнение - у кого-то насыщенный приключениями и экстримом, у кого-то все наоборот и полно страданий и напряжений, оголтелой жестокости и маразма. Каждому свой удел и своя юдоль, как говорится.
   И так Анжела громко и искренне смеялась, что из комнаты прибежали Аня с Сашей и тоже стали смеяться с ней заодно, а Эмиль разошелся и сыпал уже такими удивительными байками, что остановиться смеяться было невозможно, тем более он все это сопровождал такой мимикой и жестами, что слушатели просто стали валяться в изнеможении, а Эмиль вошёл в раж и молол уже откровенную чушь, лишь бы не кончалась эта феерия.
Наконец, когда подошёл ответственный момент, Эмиль открыл крышку казана и залил все кокосовым молоком, а так же "жидким дымом" для острастки, правда одной столовой ложки здесь и хватило, и оставил на самом медленном газу на ещё 10 минут. В конце концов он выключил огонь, накрыв казан несколькими кухонными полотенцами. Обед был готов и собравшиеся уселись в радостном предвкушении; аппетит их был просто зверским, об этом говорила суета и явное нетерпение, которому так подвержены дети и очень чувствительные взрослые, мало от детей отличающиеся. Вот с казана сняли печать с полотенцами и по кухне разнёсся такой божественный аромат, что сам Эмиль очень захотел отведать этого волшебного блюда, приготовленного вместе с желанной и такой близкой сейчас женщиной. Он с улыбкой посмотрел на Анжелу, казавшуюся ему сейчас просто небожительницей: внутри него играли флейты и скрипки, и мягкий ритм словно все окутывал и связывал в едином танце. Большего Эмилю сейчас и не надо было. Он вознесся над своим прошлым, тянущим его назад, и над будущим, до которого ему сейчас не было дела, и только настоящее, эти чудесные моменты - вот все, что его окружало и пленило, все, что околдовало его и растворило в себе.
   Тихим голосом, почти шепотом, он попросил Анжелу накладывать есть и терпеливо с наслаждением ждал своей порции кулинарного зелья, к которому приложил руку он и любовь, что молча прорастала в них. Её бутоны наполнили ветви их душ, готовясь распахнуться навстречу друг другу и миру.
   Трапеза была очень тихой, ничто сейчас не тревожило голубков, лишь только Саша немного почавкивал и крякал - было горячо, однако это только придавало колорита происходящему. Анечка сидела и улыбалась, а Эмиль даже укусил себя за язык, так было вкусно. Анжела смотрела на них с восхищением и представляла, как они и дальше делают все вместе.
А почему нет - когда тебе так легко и ничего не держит в принципе, то надо отдаться этому и с радостью плыть по течению, ведь кто знает, что там за следующим поворотом реки жизни?
 Она аккуратно помыла всю посуду и все вернула на свое место, уж очень она была сейчас очарована, просто как в сказку попала, честное слово. А Эмиль, попросив детей пойти в комнату на некоторое время, стал светиться изнутри, так его переполняло присутствие Анжелы, смотреть на нее - это сейчас было превыше всего, но он самым краешком уловил мысль, что молчать нельзя и продолжил тему армии и армейских небылиц. Это у него очень хорошо получалось всегда, а уж для Анжелы у него было про запас несколько изюминок, и даже одна вишенка. Но чтобы уж очень не расходиться, он старался передавать эстафету разговора и ей. Так они беседовали до самого ужина. И все бы ничего, если бы случайно Анжела не рассказала одну душещипательную историю, где она хоть и не фигурировала, но зато близкий ей человек оказался в том же положении, что и его командир, генерал Перебоев, после чего всё в нем всколыхнулось и воспылало.
  Разговор шел об отце Анжелы, который был тоже военным и занимал должность командира одного из южных гарнизонов. Так вот, у него был заместителем по материальной части некто Ухватов Иван Антонович. Многое их связывало, но никаких особых грехов они не набрали на свою душу, однако Ухватов имел доступ ко всему, и однажды, а он оказался человеком очень ненасытным и вероломным, просто предал отца Анжелы ради своей выгоды.
   Эмиль даже вспомнил это знаменитое в свое время дело полковника Вышицкого, которое прогремело на весь южный округ и даже за его пределами. А дело было вот в чём: гарнизон получил свой годовой боекомплект, который собирался забрать с товарной станции; за ним был отправлен Ухватов со своим заместителем Подпроэцким
 Так вот, эти негодяи удумали преступный план, суть которого была настолько низкой, предательской и беспощадной, что трудно даже сперва такое себе представить и осознать, но и по прошествии стольких лет эта мерзость, эта кощунственная, бесподобная грязь оглушала и пачкала восприятие любого нормального человека, ведь такая бездна отвратительности и бесцеремонности, дьявольского расчета и холодного ледяного бесчувствия может уместиться только хоть и в человеческой, но коварной, наглой, беспринципной и мелкой душонке, чей удел топить честных, порядочных, не похожих на нее, а значит противоположных по сути и всему тому, что отличает офицера от маркитанта, торгаша и сутяжника, лиходея и проходимца.
   И этот сговор, эта сделка с совестью и жажда наживы включали в себя следующее: так как времена были лихие, и шли девяностые годы и война в Чечне, то эта шайка, расстратив казённые, и так мизерные средства, попала в разработку к чеченским боевикам, которые с их помощью организовали ужасный подлог. И когда на станции Ухватов расписался в получении оружия и боеприпасов, то их тут же загрузили в подкупленный состав, уходящий на Кавказ, а в армейские грузовики нагло впихнули ящики из-под этих же боеприпасов, но наполненные кирпичами и арматурой. Все было опечатано печатью гарнизона, словно полковник Вышицкий сам это сотворил и бездумно, халатно себя подставил. Был пущен слух, будто бы он завел себе любовницу и пустился во все тяжкие, несмотря на офицерский мундир. Короче говоря, когда дело дошло до учений и стрельб, то раскрылась вся беспощадная правда, накрывшая коменданта лавиной нелицеприятных последствий, а попросту катастрофа: растрата обнаружилась при командире округа, гарнизон не смог отстреляться, учения провалились и, в конце концов, отец Анжелы как кадровый офицер, для которого суд и тюрьма хуже пули, просто застрелился, избавив всех от хлопот и прослыв растратчиком и донжуаном, чего и в помине, конечно, не было.
   А в конце разговора Эмиль вдруг услышал такое, от чего волосы на его красивой голове зашевелились словно морские водоросли на отмели в шторм. Анжела с превеликой радостью сообщила, что позавчера на рыбалке Иван Антонович Ухватов - нет, не утонул - а просто умер на рыбалке ночью от сердечного приступа и... всё, этот мир остался без этого человека, и никто не плакал, даже самый ранимый человек, даже собака не заскулила - никто, ничего. И Эмиля внутри словно пустота, будто бы чёрная дыра разверзлась И настал апокалипсис, катарсис извергнулся из глубин его, алчущих откровения, и он просто обомлел, узнав о случившемся, ведь он сам мог быть участником и виновником произошедшего, но отступил и возвысился над собой и превозмог эту пустоту, наполнил её смыслом и значением.         
   И, естественно, он ничего не стал говорить Анжеле о случившемся, пока ничего не стал. Внутри него стала назревать революция духа, какие-то новые, совсем для него невероятные, и в то же самое время такие родные и безусловные события, природа которых хотя и была ему ясна, но он осознавал это как своё спасение, как руку, протянутую с той стороны Бытия, с той стороны жизни.
   А Анжела всё еще продолжала говорить о тех страшных людях, которые сгубили её отца и много ещё кого; перед слухом Эмиля проскочила фамилия Чернорук и всколыхнула его сознание чем-то темным и вязко-липким, словно какая-то ядовитая жаба прыгнула ему на грудь и оставила свою гадкую слизь. И Эмиль ясно понял, что миссия его ещё не окончена, и тут же принял её, как данность, тем более, что теперь она частично было связана с Анжелой, точнее с памятью её отца и возвращением его доброго имени. Как он это осуществит, Эмиля не интересовало, он хорошо знал, что Сила найдет оптимальный способ, день и час, и справедливость восстановится, а он снова Десница Бога на Земле, грешной и полной соблазнов и скорбей. Только Анжела его сейчас и держала здесь, иначе он бы уже был по ту сторону.
   В порыве целого каскада чувств и переполнявших его эмоций, Эмиль, как дикий огонь, возникающий после удара божественной молнии, обнял Анжелу, как дерево обнимает пламя, рождённое небесами. Анжела тотчас умолкла и затихла в его объятиях, сердце её тоже притихло и ровно билось, улыбаясь между ударами. Тихо-тихо настал тёплый осенний вечер.
   - Наконец это свершилось, - подумала Луна, заглянув в их окно и увидев картину, которую два одиноких сердца бесхитросно рисовали красками своих душ. Два любящих сердца начали раскрываться друг другу навстречу и это заставило улыбнуться саму Вселенную, ту Силу, которая свела и сводит всё обозримое и не только посреди своего пространства и времени.
   Нити незримых спиралей, и до того кружившиеся в вечном своем танце, стали сплетаться в новый рисунок, вдохновленный примером наших героев. Тончайшее благоухание цветов любви заполнило все вокруг и от этого влюбленные окрылились новыми надеждами, мыслями и будущими свершениями, ведь любовь вдохновляет на свершения и подвиги, на подвижничество и отречение, на самопожертвование и созерцание, а так же на все то, чего и словами не описать.
 Эмиль ласково посмотрел в крыжовниковые глаза Анжелы и утонул в них, а она растворилась в его зеркалах души. Они смотрели друг на друга, сейчас совсем по новому, и понимали, что нет никакого предела для них и между ними. Эмиль поднял левую руку, коснулся щеки Анжелы, очень аккуратно погладив её, словно боялся спугнуть дикую лесную серну. А Анжела, слегка прикрыв глаза, стала тереться об его руку, как кошечка, соскучившаяся по хозяину. "Мур". - вдруг сказала она и хитро, с огоньком в глазах, взглянула на любимого. Эмиль, не растерявшись, сказал "кись, кись, кись", - и несколько раз подняв подбородок, сделал губы трубочкой, приглашая кошечку поиграть.
   И вот, их губы стали, наконец, приближаться и слегка соприкоснулись. И было это так легко и нежно, так мягко и чувствительно, словно две заповедные бабочки встретились в воздухе, прервав свой танец на несколько мгновений.
   А время и вовсе исчезло, просто перестало существовать, и Луна, царица ночи, затаив дыхание, таяла, как юная дева, забыв обо всём на свете. Лёгкие серебристые облачка, как фата обрамили перламутровый лик её, и стало казаться, что это молодая невеста, ожидающая своего суженного, немного опечаленная разлукой с ним.
   Влюбленные ещё долго были вдвоем на кухне, новые вибрации переполняли их, и это завораживало и не отпускало, как манящий к себе огонь, когда разгорится и танцует без устали для каждого, кто на него смотрит. И только когда уже пришла Анечка на кухню и сказала, что она хочет спать, и Саша вторил ей сонным голосом, Эмиль с Анжелой немного опомнились, осознав, как далеко они улетели в свой новый удивительный мир.
   Быстро почистив с Сашей зубы, Эмиль  отправил его спать, а сам повез девочек домой через уже засыпающий Временск: дороги были почти пусты, повсюду мигали вывески рекламы, сияя и отвлекая от дороги. Город собирался окунуться в ночное путешествие, и только Луна провожала их машину, скрестив пальцы на удачу.
   На Минусинской вообще уже никого не было, хоть и было только начало десятого. Чем дальше от центра, тем движение меньше, и здесь в пригороде казалось, что все ложатся намного раньше, чем везде, словно люди хотели компенсировать то время, которое тратят на дорогу на работу, и высыпаются, высыпаются, как вечно усталые работяги, на которых все держится, и которые никому, увы, не нужны, даже самим себе. И только ночью они снаряжаются в астральный мир, где снова пашут и пашут, и мечты их и сновидения полны заработка и достатка, а также всяких других пустяков, которых могут пожелать только жители окраин больших городов.
   Остановившись около нужного подъезда, Эмиль, как всегда, открыл дверцу машины и Анжеле и Анечке. Когда он подал руку Анжеле, и она вышла из авто, глаза их снова встретились, и в них горел один и тот же огонь, озарявший их лица каким-то новым внутренним светом, питающим их вечно юные души. Пока они подходили к подъезду, Эмиль так много хотел сказать, ведь он был так переполнен происходящим, но в последний момент все-таки сдержался, и даже отказался от чашечки кофе, который предложила Анжела. Его очень тянуло к ней, и он прекрасно понимал, что её тоже тянет, но он тихо сказал, что завтра ждёт её на урок вождения, и они договорились о времени. И всё.
   Девочки попрощались и нехотя ушли, а Эмиль ещё с минуту стоял, подняв голову наверх, и звёзды, и луна увидели на его лице какую-то невидимую борьбу, словно он решал сделать что-то или нет. И, наконец, решив, сел в машину и поехал обратно.
   А ночью, на основной своей работе, попал служить около моря, и тут вдруг пришло время обеда и их позвали есть. Эмиль с тремя сослуживцами оказался в углу около двери, и тут один достал бутылку водки, а Эмиль забрал ее у него и стал пить прямо с горла. Они аж обомлели, а он всё пьет и пьет, и думает: "а может им тоже оставить?" И немножко оставил у самого дна. А после обеда все вышли покурить и стали общаться. Тут к ним подходят ещё двое. Один товарищ спрашивает их:
   - Вы кто?
   Они:
   - Мы украинцы!
   А Эмиль говорит:
   - Может в плен их возьмём? - явно шутя. Они, естественно, обиделись и кинулись к нему: подлетел маленький, он его ещё в воздухе как хрястнул, а после и большого нахлобучил. Короче говоря, они вызвали полицию, и пришла толпа народа - гомонит, голосит она, как гидра стоголовая. Спрашивают у Эмиля:
   - А ты, мол, закон знаешь?
   А он им и отвечает:
   - Знаю о презумпции невиновности.
   Тут все сразу от него и отстали, а украинцы убежали побитые и злые.
   Ночью, в районе трёх часов, Эмиль, как всегда, встал в туалет и немного прокручивал дурной свой сон, но после, когда снова лёг, то начал уже думать об осуществлении своей задумки, состоявшей в наказании последнего оставшегося злодея, опорочившего доброе имя отца Анжелы. Эта идея не шла у него из головы, ведь он все ещё считал себя Десницей, и миссия его, получалось, не была завершена. Он слышал некий очень приятный и такой рассудительно-умный, расчётливый, потусторонний голос, велящий все делать так, как ему нужно. Этот пленительный голос все знал и, в сущности, всегда был прав, ведь аргументы его всегда совпадали с доводами и мыслями самого Эмиля, а это значило только одно - Эмиль на правильном пути, и справедливость восторжествует во что бы то ни стало.
   С новым воодушевлением купался Эмиль в возможной справедливости, нырял в ее глубины и доставал оттуда раковины её мудрости, которые сверкали золотом незыблемости и вечности. Там, на глубине, Эмиль заметил действие какого-то мощного течения, уносящего обломки и фрагменты наказаний и кар божьих; он было решил поплыть вдоль него, но его вдруг резко подхватило другое незримое течение и выбросило на поверхность, где искрились радужные сферы, вмещающие в себя все вообразимые цвета и явления, постижимые умом, сыном логики и предубеждения. Здесь, под звёздами сознания и Луной, царицей ночи, непостижимое умом стало ясно проявляться, как тончайшая тотальная сеть, охватывающая все сущее, всю реальность, всё Бытие. По этой сети сновали яркие импульсы, и они были и малы и огромны, и локальны и всемогущи, но это были такие сгустки энергии, которым под силу было изменить все без ограничения. Саму жизнь изменить им было подвластно. И это ощущал Эмиль каждой своей клеточкой, вибрации, исходящие от них, отдавались в нем и наполняли душу его немыслимыми вещами, суть которых была ему теперь ясна, но непроизносима.
   И вскоре он снова уснул и спал как ребенок перед новым годом: всё и везде сверкало и искрилось, мифические существа разговаривали с ним, объясняя разные секреты и тайны, и ощущение того, что утром свершится его заветное желание, росло и крепло, а Дед Мороз уже коснулся его плеча, и Эмилю нужно было только обернуться.