Дедлайн

– Нинок, а не боишься? – Витя Касьянов пьяно растягивая мокрые губы, тыкал коллегу пальцем в худосочный бицепс. – У тебя ж где душа, там и …, как моя мама сказывала. Он выпучил глаза, после зажмурился, прыснув в зажатый пухлыми ладонями рот. Получив по спине от техника Лялюкова, мазнул коллегу злым взглядом.  Нина поёжилась.

– Не вникай, завидует Касьян, что ты грант получила, – попыталась успокоить «мама» Тарасова из отдела писем.

Эта крупная блондинка чуяла зоны напряжения в коллективе и оказывалась в эпицентре быстрее мысли, считая своим долгом, нужно или не нужно, улаживать конфликты. Пока дама доверительно брызгала в ухо, Нина рассматривала в зеркале напротив свою тощую фигуру в чёрном платье на бретельках.
 
Грудь как у подростка, ключицы торчат, только каштановая грива намекает, что кобылка из строптивых. Почувствовав взгляд, обернулась и поймала в открытой двери кабинета приглашающий жест зама.  Кивнула в ответ и, быстро набрав в тарелку еды, чтобы не зря мозг жечь, прошла через просторный, гудящий, будто растревоженный улей, новостной отдел.

Сотрудники повысили градус в крови и разбрелись, разбились на пары-тройки. Женщина лавировала между заваленными обёрточной бумагой, коробками с пиццей и корейской лапшой столами, сквозь споры, выразительную жестикуляцию, взрывы смеха, чоканье пивными бутылками, мимо резких движений и катящихся к содержимому мусорных корзинок кресел.

Сегодня журнал «Земляне» ушёл в отрыв, празднуя солидное достижение – аж три сотрудника выиграли гранты на свои проекты, что обещало повышение рейтинга издания среди СМИ, количества читателей и, главное, гонораров.

Нина Смородина ликовала. Даже больше, чем когда закончила вечернее отделение журфака. С большими трудностями и потерями на личном фронте. Надеяться могла только на себя, поэтому училась и работала. Друг представил перспективу жизни с одержимой и ушёл. Покинутая горевала недолго, отправившись по заданию газеты в Венесуэлу. После встречи с суровой реальностью и серии ударных статей вовсе выбросила из головы мысли о личном благополучии.
   
Её волновал предсказуемый печальный результат безумной игры на выживание человека против природы. Самоубийственное тотальное игнорирование им естественного балансира, удерживающего возможность самой жизни. Легкомысленное отречение от неё. Она чувствовала – наступил предел в механическом развитии человечества. Или мы сменим потребительскую пластинку и тактику взаимодействия «разделяй и властвуй», тряхнув безграничным ментальным потенциалом, или деградируем.
 
Пока шла, гадала: ну что он там ей скажет? Вряд ли начнёт отговаривать. В общих чертах редакция посвящена в план. Начальство обещало дать ответ на неделе. Вот Сорокин и позвал.

Но сердце то и дел, ёкало от немотивированного тревожного предчувствия. Мозг, не принимая такой мягкотелости, командовал: «Да прекрати! – всё хорошо, всё – хо-ро-шо!».

Стукнув в полуоткрытую дверь, вошла и, на всякий случай, извиняюще улыбнулась, переведя взгляд на тарелку с закусками.

– Ничего-ничего, поешь, а то сапожник как всегда…, – озабоченный Олег не стал заканчивать неудачную фразу и, натянув привычную маску, перешёл к теме.  – Мы даём неделю. Это на всё, так что совсем немного. Но ты готовилась, не скрывай. Нина, согласно кивнула.
 
– С телефона не слезай. Билет до Грозного заказан на послезавтра – уточни у секретаря. Будешь искать гостиницу, брать машину, или по своим каналам? Хорошо, тогда помни: дедлайн – два дня до сдачи в номер материал должен быть готов. Это через пять дней, начиная с завтра. Ну, ни пуха, ни пера, Смородина! – зам редактора скрестил пальцы в суеверном жесте.
 
– К чёрту, Олег Константинович, – Нина облегчённо рассмеялась.
 
Чтобы не профукать шанс, ещё не получив «добро», как догадался старый информационный волк, навела мосты в местах, куда собралась ехать.
 
Знакомый журналист из республиканской газеты больше любопытствовал, чем помог. Но она договорилась с друзьями, супругами Шовхаловыми, Тимуром и Сафият. Давними знакомыми.

Будучи ещё студенткой журфака, Нина вызвалась сделать зачётный репортаж об образовании в Чеченской республике после войны. Ей разрешили провести интервью с ректором университета и учащимися. Тогда они и познакомились. Тимур и Сафийка были лет на семь-десять старше стандартного возраста студентов-очников. Военное поколение составляло тогда порядка сорока процентов. И хотя Нина была ещё старше, ребята брали жизненным опытом.
 
В интервью рассказали, что в детстве воспитывались и обучались у мудрого человека. Тот направил их неуёмную энергию на созидание, а не на месть по традиции. Решили учиться вместе, в одном вузе. Тимур на факультете агрономии и животноводства, Сафа – на экономическом.
 
«Мы хотим, чтобы родина процветала, чтобы человек жил в гармонии с природой и в мире с другими людьми», – этой фразой, наивной из любых других уст, столичная журналистка завершила учебный репортаж. Живой, подкреплённый убедительными фактами, получивший резонанс среди пишущей братии.
 
На автора статьи обратил внимание главный редактор нового журнала, подыскивающий перспективных репортёров, и пригласил Смородину после защиты диплома в штат. Никто из них в дальнейшем не пожалел о принятом решении. Через два года сотрудница привезла взрывной материал из Латинской Америки и вскоре, со статуэткой получила пресловутый грант. Кто бы мог подумать, что она вернётся к чеченскому материалу?

Единицы были в курсе, что первая встреча в Грозном переросла в дружбу. Судьба приятелей вызывала неподдельный интерес. Ведь они произнесли слова, которые волновали саму Нину. Уста переживших горе, потери и крайнюю нужду сняли печать пошлости с истины – человек в ответе за гармонию в мире.
 
По окончании вуза на территории уничтоженного в войну села власти выделили супругам участок земли под пашню, несколько голов мериносов и два вагончика. И материалы для ремонта овчарни, расположенной за горным кряжем над ними с чабаном на общественных началах – за еду и питьё.
 
Получив от чиновников, проверивших по результатам года их деловую сметку, субсидию на развитие овцеводства, через четыре года тяжкого труда подобрались к плановым цифрам по заготовке мяса и шерсти...

Новость о командировке друзья встретили с энтузиазмом. Статья может привлечь инвесторов.

– Тимур встретит и привезёт тебя к нам. Тут поживёшь. Есть машина, без хлопот съездишь на комплекс. Давай, не выдумывай ничего – прямо к нам. Даже интернет есть, – с сомнением в голосе добавила подруга. Она и встретила в аэропорту.

– Представляешь, муж договорился с Вахой, это наш сосед из Ушкалоя, что пахать начнут завтра. А тот, то ли не расслышал или не понял, притащился ни свет ни заря. Ну, не отказываться же. Вот, они сейчас на пашне. Я тебе покажу, как приедем. Ну, здравствуй! – спохватившись, распахнула руки для объятья.
 
Женщины рассмеялись, обнялись.
 
– Как поживаете, как Ильяс, хозяйство? – спросила гостья. – Не стесню вас?

– Сынок здоров, слава богу! Хозяйство крепнет, как наши руки, – Сафа показала ладони в грубых мозолях. – А ты? Изменилась, что-то отощала, Ниночка. У нас на свежем воздухе враз окрепнешь. И подкормим малость.

– Спасибо, Сафийка.

Не доезжая до подворья, хозяйка остановилась в месте, где дорога, петляя, огибала естественную каменную площадку. Они пешком поднялись туда и остановились возле калитки, сбитой крест-накрест из длинных жердин, закрытой наброшенным на столб разрушенной ограды резиновым кругом. Кое-где по периметру торчали её поломанные, словно зубы, опорные столбы и лежали заросшие прошлогодней бурой травой, вынесенные за периметр серые деревянные рёбра.
 
Здесь лишь ветер-бродяга, разминаясь и посвистывая, гонял туда-сюда шары карагача, но открывался отличный обзор. Хорошо видны полоска начатой пашни, Ваха с плугом, Тимур, ведущий под уздцы серую лошадь. Голова животного мерно кивает, вторя каждому шагу. За полосой дом – два кузова вахтовок, снятых с рам и соединённых поверху полосами рифлёного железа. Под навесом летняя кухня, поленница и сарайчик для инструментов.
 
На крыше мальчик, лет шести-семи, во что-то играет. Сюда выведена труба, из которой поднимается едва заметный на фоне противоположного пологого склона дымок.

С места, где стоят женщины кажется, что покатые склоны вздымаются прямо за постройками. На них там и сям видны развалины жилища. Напротив – куб мечети с проломленной крышей. Она бы и не разглядела, если б не увечье. Здание сливалось с горами фактурой, цветом и основательностью.
 
Отсюда человеческое жильё, люди, пашня, лошадь выглядят механической игрушкой детёныша великана, занявшего под игровую комнату предгорье Кавказа. От величественной панорамы захватывает дух и хочется упасть на колени.
 
–  Боже, какая красота! А, когда всё вокруг зацветёт и зазеленеет?!
   
–  Да, мы в самом начале, – Сафият, глядя из-под ладони в сторону дома, отвечает каким-то своим мыслям. – Вон там, выше за хребтом, находится овчарня, – палец указывает направление. Уже два чабана работают, наше стадо прирастает. А ещё Тимур купил бензиновую косилку… Помолчав, она утверждающе кивает, – Пожалуй, мы впервые счастливы.
 
Вечером, после ужина, Нина, помогая убрать со стола, попросила хозяина рассказать про разрушенный храм. Ощущение уюта мгновенно улетучилось. Гостья, опешив, буквально почувствовала, как воздух налился свинцовой тяжестью. Удивлённо посмотрев на вдруг замкнувшихся супругов, Нина растерянно развела руками:
– Ой, простите! Я что-то не то сказала?

Не дожидаясь ответа, смущённо повернулась к двери и услышала вслед:
– Расскажи ей.

Когда обернулась, молодой мужчина на табурете выглядел ссутулившимся стариком, опустившим тяжёлые кисти меж колен. Его тик усилился, отчего, часто моргая, он с усилием сжимал глаза.

– Да, нечего тут рассказывать… Нас, детей, тогда по сёлам как картошку собирали в каменном хлеву возле Ушкалоя. Было грязно и холодно. Снаружи, будто черти в преисподней, визжали и рвались мины... Я, ещё пятеро мальчиков и девочка, совсем малышка. Во время затишья мулла перевёз нас на телеге в тот храм, в подвал… Когда упала бомба, будто обрушилась гора, и после я уже ничего не слышал, только звон в голове..., очень долго. Звон прошёл, а слух не вернулся. Он постукал ногтем по слуховому вкладышу. Я был самый старший. Может, поэтому только у меня лопнули барабанные перепонки... Рука, поглаживая бороду, дрожала.
 
Сафа пересела к нему и обняла за плечи. Часть их силуэта заливал призрачный лунный свет из распахнутого окна. Она закончила короткий рассказ.

– Сколько нас там прятали, не знаю, после вывезли в безопасное место. С тех пор все семеро росли вместе, как братья, потому что два наших села были уничтожены.

Помолчали, ожидая, когда прохладный воздух не выветрит с запахами дня из дома и печаль. Сафийка укладывает мужчин, целует обоих в плечи, как мать, и мы снова тихо сидим в темноте. Мирное дыхание спящих освобождает наши души, наполняя покоем.
 
– Я родилась в Грозном. Но никогда не жалела о переезде, - женщина будто подводит какую-то черту. – На что город, если в горах живёт вся моя любовь. И через минуту, окончательно распрощавшись с воспоминаниями, уже по-хозяйски спрашивает:
– Что у тебя в планах?
 
– Времени мало, а планы большие и они изменились, – с облегчением выдохнула гостья. – Я теперь поняла, как выстрою материал. Реакция на рассказ удивила хозяйку, но она не подала вида.

– Ты прагматична.  Давай-ка, я тебе постелю. Уже скоро вставать, а работы много.
 
Женщины ушли в соседний вагончик, где диван и постель для гостей. Пока хозяйка раскладывала пёстрые лоскутные одеяла, простыни, взбивала подушку, журналистка коротко, больше для себя, сообщила, что хочет сделать серию репортажей о возрождении Итум-Калинского района республики после двух войн. Путём возвращения традиционного исторического и культурного облика ареалу. На примере реставрации древних сторожевых и жилых башен.

Она думает, что на этой земле, политой кровью и слезами принесённых в жертву заблудших душ номинальных противников, начался вирусный переворот в сознании человечества. Не в привычной роли захватчиков и освободителей, а в качестве хранителей и созидателей. Как ясно сказал старик Ваха: «Люди заблуждались. Сейчас жить лучше. Такая природа и свобода!»
 
– А самым свободным, де-факто, – наибольшая ответственность, так как у этой миссии появился дедлайн, – последнюю фразу бормотала в полусне.

Сафа, покачав головой, укрыла неугомонную фантазёрку до подбородка прохладной простынёй, подоткнула края одеяла, чмокнула в лоб. Вывернув фитиль керосиновой лампы, легонько дунула в стеклянное отверстие.

– Спи. Завтра обсудим, как тебе помочь. Дверь хлопнула, но Нина не услышала.

На восходе, когда долина и часть холма перед ней лежали заслонённые от солнца, в предутреннем сумраке спал только Ильяс. Во время завтрака гостья посвятила друзей в свой окончательный план. Ей нужно дважды подняться к мечети и посетить отреставрированные сторожевые башни в Ушкалое.
 
Запланированное посещение горнолыжного курорта «Ведучи» подождёт до следующей поездки. К тому времени его строительство развернётся, обрастёт деталями, отзывами и логично продолжит серию репортажей.

Она понимает, что друзьям не до неё, поэтому не будет обременять хозяев просьбами, разве что воспользуется машиной для поездки. А на гору поднимется сама, там есть тропа и некрутой подъём.  Завтра обещали погожий день, для разведки самое то. Выберет удачные ракурсы, и в следующий раз может взять Ильяса и сделать фотографии.

– Как вам такой план? Тимур, машина на ходу?

В этой семье по пустякам не ссорились. Тем более Нину удивила реакция супругов. Вопреки традиции не обсуждать дела за столом, и, наверное, в продолжение какого-то разговора, Тимур, начав было что-то объяснять, только махнул рукой и, глядя на Сафийку, сказал:
 – Кто её остановит? Она зачем приехала? Значит, надо делать. Ваха отпросился на день, и я пойду с ней. Быстрее обернёмся.

– А что такое? Что? – Нина тревожно переводила взгляд с одного на другого.

Сафа, опустив голову, молчала. Муж ответил за неё:
– Боится снежный покров неустойчивый.  Да, это так. Но нам двух-трёх часов хватит.
 
И, обратившись к Сафият, поставил точку в разговоре:
– Пора, жена, работа и Ваха не ждут.
 
Они быстро собрались, прихватили тормозок и вернулись, когда сумерки доедали очертания предметов.

День выдался тёплым, и Нина провела его с мальчиком. Сначала Ильяс отвёл гостью на рыбалку к искусственной запруде. Туда вливал прозрачную воду весёлый ручей. Им удалось поймать небольшую форель и рядом на костре испечь в углях.  После играли на крыше в шахматы. Скорее Ильяс терпеливо объяснял гостье, как это делать.
 
– Это моё любимое место. Видно далеко… он замялся. – Ну, и папу.
– Ты неплохо играешь. Отец научил? – Нина потрепала парня по вихрам.
– Нет, дедушка, – мальчик кивнул в сторону пахаря.

Рано утром Тимур с камерой (на которую Нина копила больше года) в рюкзаке шёл впереди. Он уговорил взять технику и попробовать сделать всё в один заход.
 
Небо некстати, вопреки прогнозу, затянули долгоиграющие дождевые тучи, обещая вот-вот пролиться. Но не возвращаться же назад. Под ногами осыпались камешки и тут оказалось довольно круто.  Спутница быстро запыхалась, всё же около километра над уровнем моря.
 
– Что, тяжко, микитка, без привычки? Давай не отставай, столичная барыня, – подначивал друг, не сбавляя темп.
 
В ложбине снег порядком вытаял. Лишь в потаённых от солнца местах лежал плотно спрессованный. Интересно, про какой они толковали? А-а, наверное, про тот, что выше.
 
Здесь воздух тоже прогрелся и курился паром над землёй. Впереди показалась повреждённая кровля храма. А вот и всё здание. У стены сложенные штабелем лежали бетонные плиты. Строители решили укрепить площадку по периметру.
 
Приободрившись, Нина отвлеклась от дороги и сосредоточилась на цели.
– Так, надо обежать кругом, осмотреться. Ох! Какое великолепие! Какие атмосферные должны получиться снимки. Света для моей Sony хватит…

Она уткнулась в спину Тимура. Тот стоял не шевелясь. Женщина подняла голову. Небо опустилось ещё ниже, хоть его не звали, и в осиротевшем лесу разом умолкли птицы. Навстречу в невидимую трубу засвистел хозяин склонов ветер. Наверное, он испугал бурого мишку, промчавшегося вниз. Женщина удивлённо отмечала детали, не успевая соображать.

– Нина, быстро спускаемся, – скомандовал Тимур. Они молча повернули и, когда сзади загрохотал гром, и земля содрогнулась, побежали. Поэтому остановиться перед провалившимся в уступ снегом не могли и слетели на застрявшую корневищем ель.
Всё случилось так быстро, будто разрезвившийся малыш горы толкнул каменную костяшку лото, и вся бетонная стопа со скрежетом поехала. Одной плитой людей накрыло сверху…

И вот уже в бело-голубом автобусе с носом-капотом она с сестрой и родителями покидают Туву через «Сотый перевал» в Саянах, на трассе Ак-Довурак – Абакан. Внутри тесно от пассажиров, закутанных в шубы и овчинные тулупы. Но всё равно, холодно, за бортом лютый декабрь. На подъёмах машина надсадно воет, и сизый удушливый выхлоп смешивается с паром от дыхания. Автобус вместе с ними то и дело подбрасывает на ухабах. Окна и дверь обросли белой шубой. Мороз, подбираясь к самому сердцу, между делом развлекается, разрисовывая стёкла перьями волшебных птиц.
 
Семилетняя, она согревает монету за щекой, и, прикладывая к стеклу, делает глазок.  Через влажное отверстие смотрит на скачущий рядом перелесок. Равнодушным взглядом провожая поросшие вековыми кедрами и елями фрагменты угрюмых скал. Те, словно цари, укутанные в пушистые горностаи снегов, кружева облаков и туманов, чувствуют себя несравненно лучше глупцов в воняющей жестянке.
 
Преодолев двести пятьдесят километров на высоте больше двух, люди вздыхают с облегчением, мол, повезло, обошлось без обвалов и завалов на пути...

Сознание медленно возвращалось. Колющей болью в правой половине головы. Попытка повернуть шею только усилила боль. Паническую атаку женщина отбила потерей сознания. Очнулась от дождя, стекавшего грязной завесой с края их «крыши». Тяжёлые капли громко падали в лужу где-то ниже. Теперь Нина могла мыслить чётче. Боль сконцентрировалась в щеке, в неё что-то упёрлось. Глаз и рот не открывались. Было темно. Может, они уже долго… Боже мой! Что с Тимуром? Женщина замычала и отключилась.
   
– Нина, Ниночка, как ты? Ты цела? – голос шёл, будто из живота.
 
Под плиту сочилась полоса серого света. Дождь прекратил мучить своих жертв. Надолго ли?..

– Что с её ногами? Она вдруг поняла, что только одна отозвалась. – Так, ногу и голову не повернуть. Одним глазом вижу…

Тимур, совсем рядом, словно читая её мысли, пробормотал:
– Мы застряли, Нинок. Но не глубоко. Дерево раньше упало…  Повезло нам, – шутка далась ему с трудом... – Я, кажись, ногу сломал, – мужчина застонал и замолчал.
 
Нина ловила новую волну паники, когда он заговорил снова:
– Одна из бетонных плит съехала и накрыла нас, так что мелкие камни не добили, а крупняк, видно не пошёл, или это первый тур.
 
Он помолчал и продолжил, – И никто не узнает, где могилка моя... Но в голосе не было отчаянья, и Нина провалилась в спасительное забытьё.
 
Очнулась от боли. Стучали зубы и ныла щека. Женщина замычала.

– Да, девочка. Слышу тебя. Вечер, март и влажность – потому холодно. Но нас уже ищут, я слышал звук вертолёта. Правда, далеко. Может, где-то ещё беда. Ты потерпи. Главное, чтобы не начался обвал.

Нина нащупала рукой камень и постучала по ветке.

– Молодец, подруга. Держись. Я буду говорить.
– Это сель. Я не поверил даже. В наших местах – редкое явление. А такой и вовсе нежданный гость. Один раз в три-пять лет заходит на восточные склоны. Когда зима необычно холодная выпадет и земля сильно промёрзнет. Вот и у нас случилось: в горах снег от дождей и солнца просел и получился не грязевой поток, а камнепад. Наверное, этот маленький был, иначе бы завалило. Но всё равно, страшно думать, что там с моими. Только бы все целы!
 
Тимур говорил с трудом, медленно, внезапно замолкая, стонал, но продолжал, изредка прерывая себя вопросом, слушает ли Нина. В ответ камень тихо стучал по дереву… В какой-то момент она не ответила, потому что оказалась в другом месте. И тоже весной.

Когда солнце окрепло и вовсю припекает, а покрытые рубероидом крыши сараев воспаряют. Когда снег, жертвуя собой, поддерживает общую праздничную тональность и музыкально плачет. Хоть ему с солнцем ну никак не по пути.
 
Они, дети, словно с цепи сорвались, всё свободное время на улице. Тянут носом запах настоящей вольницы – весенней прели и свежевыстиранного белья. С видом сумасшедшего профессора через сосульку собирают солнечный луч в фокус. Хрустят волнистым льдом до ломоты в зубах и меряют лужи. А прихватит ангина – слушают, как в канавке у дома звонкая капель неумело перебирает ноты, и мрачно завидуют всем, кто там, где настоящая жизнь.

А тем временем коварный снег, превращаясь в пар, возносится в небо. Там устраивает заговор с легкомысленным ветром, чтобы мстить. Сбивается в хмурые тучи, закрывая солнце, готовый разорвать небеса неистовым ливнем…
 
Нина видит себя юную на слепом участке дороги (возвращаться далеко и до цели топать и топать). Переживающую короткое затишье перед грозой, как предчувствие неминуемой беды, оказавшуюся во власти стихии.

Девушка в ситцевом платье не готова к встрече. И спрятаться негде.  С одной стороны железная дорога, с другой, в отдалении, перекрёсток поселковых улиц с домишками, утонувшими в кустах сирени за высокими заборами.
 
Дождь нарастает, как барабанная дробь перед атакой, и хлещет по косой. Минуту спустя, ледяные струи сковали её движения, намочив одежду до трусов, забрызгали ноги шлаком.  Скрип острой крошки в скользких, сваливающихся с ног босоножках, бьёт по нервам. Каждый шаг может закончиться вывихом лодыжки...

Нина приходит в себя, и видение исчезает. «Господи, спаси нас!» И, словно змея, следом вползает губительная мысль: «Может, пришёл мой черёд стать очередной нелепой жертвой человеческой глупости?» Темно и шумно. «Река что ли? Нет, это кровь в голове шумит», – она с трудом сглатывает, хочет позвать друга и слышит лай. Прямо над головой.
 
– Собака? Собачка, милая, мы здесь! – Нина шепчет и заходится в сухом кашле, вызывая затаившуюся боль.  Горло горит огнём, словно там застряла дранка. 
Но лай не прекращается и сердце выстукивает: «Тимур, Тимур!».  Женщина думает, что кричит: «Нас спасут… дорогой!», вновь лишаясь чувств.

Визг пропеллеров впивается в мозг. Плиты нет. Над ними висит брюхо железной птицы, из которой вываливаются, одна за другой, две верёвочных петли.

В вертолёте спасённая мечется. «Где Тимур? Он же там, рядом». Её не слушают. «Что же это такое?!». Нина не может успокоиться, хватает руками всё, до чего дотягивается. Вот вцепилась в куртку пилота, и кто-то замотал её руки с бутылкой воды скотчем. Никто не смотрит, как женщина, обливаясь и захлёбываясь, пьёт и затихает.  Мужчины совещаются:
– Надо опустить люльку, иначе второго не поднять. Там что-то серьёзное, наверное, шибко поломался. Так, сбрасываешь верёвки, корзину и меня на петле. Поспешаем. Дождь зарядил до утра. Оползень может повториться, и этот, по сравнению, покажется лёгким чихом. – Вирай! –кричит он пилоту. – Господи помоги!

Вскоре плетёную платформу с бесчувственным телом принайтовили к ступеньке стрекозы и потерпевших доставили в больницу.
 
У Тимура сломаны два ребра и сложный перелом ноги, ушибы и порезы, у Нины – безнадёжно повреждённая сдавлением правая стопа, в щеке острый каменный осколок и травма верхней челюсти. Не считая переохлаждения и большой потери крови у обоих.
 Пока делали переливание, удаляли осколок и накладывали шины, прибыла бригада медиков из Грозного. Потерпевших переправили в город, где после консилиума Нине удалили размозжённую стопу, а Тимура прооперировали...

Было раннее утро, когда она проснулась. В окно палаты тёплый ветер задувал ситцевые занавески вместе с запахами диких фиалок. Величественные предгорья Кавказа простодушно распахнули объятия навстречу больной. «Жива!» – от нахлынувших чувств потекли неудержимые слёзы.

В дверь тихо постучали и в накинутом на плечи халате в палату заглянула Сафият. Она улыбалась. 
– Пришла проведать мою красавицу. Разрешили пять минут, – подруга наклонилась и прислонилась прохладной щекой. – Как ты, дорогая? Доктор сказал, завтра летишь в Москву. Там уже ждут. Ты рада?

– Сафийка, да, конечно…, как Тимур, он в порядке?.., я так виновата... – предательские слёзы мешали говорить.
 
Подруга, утешая, погладила по руке, – Ты не можешь так думать. Важно, что ты и он будете дальше делать. Да, вы попали под раздачу, но вы живы. Значит, нужны здесь. Вот об этом думай. Желаю тебе быстро поправляться и стальных нервов.
 
На Нину смотрела молодая горянка. Спокойный взгляд больших чёрных глаз под тонкими бровями на круглом лице. Голова, по традиции, повязана шарфом.
 
– Милая, ты как ваши горы – высокие, соперничающие с самим небом, покоряющие величием, а в глухих урочищах, в глубоких ущельях, самих недрах хранящие вековечную мудрость земли.
 
Пережившая потрясение находилась в состоянии экзальтации.
– Ишь что придумала, Смородина, не болтай давай, отдыхай, – засмеялась подруга. – Напиши обо всём, что пережила и что поняла здесь.
 
Она снова наклонилась и легонько поцеловала в лоб.
– Буду ждать, – улыбнулась и вышла…

Уже в Москве, навестили Олег и Тарасова. С цветами и конфетами. Вид у обоих такой, будто в роддом пришли – обалдевший и радостный.
 
– Вы, часом, не навеселе? – сыронизировала больная.

– Смородина, ты нам столько нервов потрепала, что теперь как член семьи. Ни о чём не переживай, поправляйся. Я номер передал в печать с другим материалом, а твои забойные статьи в серию запустим позже. Так что – работай...
Сорокин смешался и повернулся за помощью к коллеге. Но увидев, что Тарасова сложила руки лодочкой перед грудью и, закатив глаза, что-то шепчет, зло прошипел: чёрт-те что! и, раздувая полы халата, вылетел из палаты.
 
Спустя два месяца, сидя на разложенном диване среди подушек, Нина смотрела в окно своей высотки. Напротив, такая же и чистый кусок неба. «Моя московская доля свободы. Не меньше, чем ещё на полгода. А Тимур уже ходит потихоньку… расстался с тиком».

Нине не скучно, она завершает серию репортажей. Скоро поедет за последней в «Ведучи», и к друзьям. Журналистка старается не вспоминать пережитый ужас. Помогает приходящая психолог. В первую неделю, работая с ПТС*, сказала, что впереди самое главное. Нина согласна, потому что не проходит ночи, чтобы ей не снились обрывки тех видений. Она понимает, что это не последствия травмы, а мысли, не дающие покоя, требующие анализа и обоснования.
 
Всё, что случилось с ней раньше, во время катастрофы в Чечне, и что произойдёт после – звенья её судьбы.
 
Вид Саянских неприступных скал, замкнувших сердце в ледяной панцирь, чтобы сотни миллионов лет держать баланс Земли, врезался в память, как чип. И сработал, когда недавно она боролась за жизнь, оказавшись лицом к лицу со своей конечной данностью.
 
Нина заключает – все предыдущие шаги привели её в то заветное урочище не в наказание, а потому, что она способна видеть и понимать – человек не выживет в искусственно созданном мире, природа не выживет без homo sapiens. Мы неделимы как космическое явление. И мы в цейтноте.

*ПТС - посттравматический синдром

(Картинка из интернета)