Тайные закоулки памяти... Глава 2

                Глава 2

Итак, шагаем далее тайными закоулками МОЕЙ памяти. Сейчас, вспоминая свой жизненный путь, иногда поражаешься – неужели во всём этом ты являлся непосредственно участником или свидетелем этих событий? Столько времени утекло – да, многое не вспомнить, особенно из детства и всё-же, кое-что вспоминается. Очень хорошо помню постоянное чувство голода, особенно в раннем детстве, а о конфетах, и говорить нечего – только на праздники иногда угощали родные, соседи леденцами, да ещё когда мы семьёй выходили на прогулку в Корпусный парк, нам с братом покупали карамельных петушков или мороженое. До восьми лет я не знал и даже не видел шоколадных конфет. Ярко помню первые каникулы, лето – родители, соседи на работе, младший братик в детсаду, а я сам дома, играюсь в куче песку во дворе деревянными обрезками (игрушек, машинок не было, всё вырезалось из дерева). Неожиданно во двор вошли взрослые дядя и тётя и спрашивают: “Ты, наверно Юра, сын Иосифа? – молча, киваю головой. – А я твоя тётя Даша с мужем Иваном, я сестра твоего отца, мы приехали из деревни на базар, оставим сумки, а ты вечером расскажешь родителям, а это возьми тебе конфетки ”. И она протянула мне горсть чёрных (шоколадных) конфет, я, испугавшись, и руки спрятал за спину. Ох, и долго они меня уговаривали, чтобы попробовал и съел. Вот так и запомнил на всю жизнь вкус тех, первых шоколадных конфет!

Ещё, с тех ранних школьных лет хорошо помню март 1953-го – смерть вождя. Совсем не притворные, искренние слёзы, горе учителей, рёв заводских гудков, гудки паровозов, авто – это меня, как ребёнка, поразило очень. От чистого сердца обнимал, успокаивал маму, которая тоже плакала и всё приговаривала: “Что же мы теперь будем делать, как жить-то дальше?” В то время я ещё не знал ничего о тяжкой судьбе мамы, об ужасах концлагерей, тяжком, рабском труде в шахте-руднике за Полярным кругом, изнурительном труде в Узбекистане на хлопкопрядильном заводе, на закрытом военном авиационном заводе в Куйбышеве. Только через пару лет мама поймёт, что пора рассказать своему первенцу о своих родовых корнях и почему она оказалась так далеко от родного дома, своих родных, о дальнейшей судьбе которых нет никаких сведений. И она постепенно, чтобы я смог правильно понять и воспринять всю эту информацию, рассказывала – как ей пришлось бежать из Кракова от фашистского нашествия, нелегально пересечь границу с СССР, чтобы оказаться в пересыльном советском лагере, а потом на шахте за Полярным кругом в концлагере и при этом постоянный рабский, изнуряющий труд. Могу только добавить к своим детским воспоминаниям свой постоянный страх от ожидания вечернего появления отца с работы. Если он появлялся трезвый – вечер будет спокойный, в доме будет мир и ночь проходила спокойно, но такое случалось не часто. Чаще было по-иному, даже если он был слегка пьян – достаточно было малой искорки, чтобы он взорвался матерной руганью, в ход шёл солдатский ремень с тяжёлой бляхой, висевший всегда на гвоздике.
Вообще-то, сколько помню, в школьные годы у него была такая методика воспитания – он брал мой дневник, раскрывал на первой странице и за каждую встреченную негативную оценку или красную запись учителей начиналось воспитание ремнём, и так с первого и до последнего замечания. Это происходило всякий раз, если присутствовал у него в организме алкоголь. Что интересно, брата он так физически не воспитывал – козлом отпущения всегда был я. Но особенно его выводило из себя, бесило, если такие замечания доходили вдруг до парткома гаража, где он работал механиком. Он стал членом партии ещё в начале войны и гордился этим несказанно, а затем, пройдя ускоренные курсы, получил офицерские погоны войск НКВД и воевал в спецотряде против Украинской повстанческой армии, где был тяжело ранен и контужен, что также негативно отразилось на его психике. Вот, в связи с этим вспоминаю тяжёлый для меня случай, когда я чуть не погиб от его “ласкового и нежного” воспитания.

В детстве, особенно в школе, когда появлялась свободная минутка на перерывах, я очень любил рисовать на обложках уже использованных тетрадей сцены исторических битв всех эпох. Появлялись картины сражений на конях, на мечах, саблях, стреляли танки, пушки, воздушные бои самолётов. Там были знамёна со звёздами, штандарты со свастиками, немецкими крестами. И всё бы ничего, рисовал-то всё это для себя, никому бы не додумался показывать и хвалиться этим “искусством”, но здесь вмешался нелепый случай. Однажды, несколько таких разрисованных тетрадей остались в классе, на подоконнике – видимо очень спешил домой и поэтому забыл. На мою беду, уже после занятий, в класс наведался завуч и неожиданно нашёл моё искусство в забытых тетрадях. До сих пор не могу понять логики поступков завуча – он, анонимно, доложил по телефону дежурному по Управлению КГБ, что ученик 5-го/Б класса воспитывается в семье в почтении к гитлеровскому режиму, а затем пропагандирует эти идеи в школе. Прибывший после такого звонка сотрудник этого серьёзного органа сразу же вычислил звонившего, побеседовал с ним и забрал злосчастные тетради для предъявления их моему отцу. С этого можно было бы посмеяться, но на следующий день мне уже было не до смеха. Когда я пришёл домой со школы, то был очень удивлён – отец был дома и ждал меня с ремнём в руках. Закрыл входные двери на замок, зажал мою голову между своими коленями и полосовал мою спину и задницу так, как никогда до этого, до сплошных кровавых полос, которые держались на теле потом больше месяца. Раззадорившись от такой экзекуции, входя в раж, бросил ремень и, схватив держатель для лопаты, лупил им меня, пока не сломал его пополам. Придя от этого в бешенство, ухватил с кухонного стола огромный тесак, который там всегда лежал и стал им бить по голове, к счастью тупой стороной – пока я не потерял сознание. Только тогда он одумался, от соседей вызвал “скорую”. В больнице меня привели в чувство, наложили швы на голове, наложили гипс на сломанную в двух местах правую руку. И приз за талант художника – три недели отдыха дома с посещениями друзьями!

       Продолжение  следует...